Аннотация: Серьёзная, но юмористически изложенная, смесь приключений, любви, секса - традиционного и не очень, философии, теологии, бизнеса, и даже научной фантастики, рассказанная изрядно поднаторевшим во всех перечисленных вопросах автором - (жизнелюбом).
ИМПЕРАТИВ ЛЮБВИ
(записки жизнелюба)
Аннотация
Серьёзная, но юмористически изложенная, смесь приключений, любви, секса - традиционного и не очень, философии, теологии, бизнеса, и даже научной фантастики, рассказанная изрядно поднаторевшим во всех перечисленных вопросах автором - 'жизнелюбом'.
Об этой книге
Это произведение вполне можно было бы считать философским, судя хотя бы по его названию. Императив - это безусловное требование, в данном случае ставящее любовь выше всего остального в жизни. Любовь не биологическую, предназначенную только для размножения, но и не платоническую, далёкую от секса, как, например, любовь Петрарки к Лауре.
Книга имеет подзаголовок - 'записки жизнелюба'. В данном случае - это записки реального 'жизнелюба' - доктора наук, профессора, литератора с явно выраженным сексуально-философским уклоном. Жизненный опыт автора - знатока не только любви в её разнообразных формах и секса в таком же 'ассортименте', но и естественных наук, а также философии, религий и теологии - позволил ему создать произведение, уникальное по жанру и охвату жизни.
По своей сути - это повествование о молодых друзьях автора, ищущих главный смысл жизни в любви, в самом глубоком и интимном её смысле. И, несмотря на то, что они - вполне успешные в науке и бизнесе, материально обеспеченные люди, любовь они предпочитают всему остальному на свете. Любовь не всегда вполне традиционную, но вопреки устоявшимся заскорузлым мнениям, как это выясняется в ходе философского и теологического анализа, вполне нравственную и соответствующую современной морали.
Герои книги - люди сильные, уверенные в своей правоте, подкрепленной философскими доводами их друга - ученого-'жизнелюба', делают решительный выбор в пользу любви - какой бы она ни показалась окружающим. Императив любви - вот главный закон, по которому живут эти люди, сея вокруг себя успех, радость и добро. Это - люди толерантного цивилизованного будущего, уверенно завоёвывающего весь просвещенный мир!
Нет сокровищ драгоценней,
Чем сокровища любви!
Вахтанг Шестой, царь и поэт грузинский,
эмигрировавший в Россию
К читателю
Опять про любовь, да теперь ещё и про какой-то 'императив'! Не иначе, о сексе опять! Что, писать больше не о чем? Автор-то - учёный, доктор наук, профессор, академик даже - ну и писал бы о своей науке. Физике там, механике, машинах разных. А то - и он в секс подался! И ещё - записки 'жизнелюба'! Знаем мы этих жизнелюбов - на поверку все они оказываются старыми развратниками! - проворчит, наверное, критически настроенный читатель, скорее даже читательница, - да как такого к студентам только можно допускать!
Пишу, дорогой читатель, пишу книги и о физике, и о механике, и о машинах. Может быть, они тебе и попадались, но ты, наверное, не обратил на них внимания. Но хочется и про любовь тоже, что поделаешь - все мы люди, все мы человеки. Грешил и я, бывало, получал за это по шее и от Бога и от людей, чаще всего грешивших вместе со мной, но выжил. Более того, стал моралистом, говорят, даже нудноватым. Одним словом - жизнелюбом, или как вы правильно заметили - старым развратником.
Но не у всех так получается. Меня-то Бог вовремя останавливал, устраивая страшилки - то с негритянкой, то со спидофобией, о чём я уже писал в своих предыдущих книгах. Вот я и угомонился. Понял своевременно и правильно слова царя Вахтанга Шестого, упомянутого уже в эпиграфе: 'Все дела свои земные совершайте, люди, с Богом!'. А другим, совершавшим свои земные дела без Бога, Создатель почему-то даёт возможность погрешить вволю, уготавливая за это и наказание адекватное. Чаще всего ещё до Страшного Суда. Читали, небось, Достоевского 'Преступление и наказание'? Что, так и не смогли дочитать до конца, сон сморил?
Так вот, отсюда и цель моей книги. Попытаться рассказать про любовь, про её императив, или безусловное требование, в основном, духовно-сексуального характера, да так, чтобы при чтении кофе литрами пить не приходилось. И сюжеты не из головы планировать, а брать из жизни - из своих знакомых и друзей, да и про себя, грешного, не забывать. 'Жизнь, товарищи, богаче всяческих планов!' - сказал как-то один из вождей нашего народа и, как всегда, оказался прав!
А теперь ближе к сути дела. Что такое любовь, судари мои? Это, говоря, современным светским языком, чувство постоянного присутствия. А что же такое секс, сударыни мои? Ничего подобного, как вам ни стыдно! Это всего лишь совокупность психических реакций, переживаний и поступков, связанных с половой жизнью человека. А о чём вы подумали - это уже и есть грех! Так вот, секс бывает и праведным (со своим законным супругом, например, в благопристойной позиции и обязательно при погашенном освещении!) и грешным. А о грешном сексе так просто не скажешь, тут нужно искусство! И, к сожалению, считается, что этот грешный секс, является своего рода преступлением против нравственности и влечёт за собой наказание. Вернее, что по своей сути и парадоксально, он сам по себе - одновременно и преступление и наказание. Конечно, если 'автор' этого секса не животное, может даже такое милое, как кошечка или собачка, а человек, может даже и не такой нравственный, как Иммануил Кант. Вот и совокупляются эти кошечки и собачки со своими родителями и детишками, и в ус себе не дуют! А человек, даже матёрый преступник (если, конечно, он не из психушки!) не должен этого делать. По крайней мере, с полным удовольствием, без душевных мук и сомнений, которые сами по себе и являются образцовым наказанием! А если эти муки - всего лишь миф, то надо ли так убиваться, и не главнее ли и сильнее всего - сама любовь?
Так вот, судари мои и сударыни, вкратце резюме или расшифровка замысла моего вам повествования, далеко, далеко не полная!
И последнее. Мой дедушка - Дмитрий Гулиа - поэт, писатель, между прочим, создатель письменности абхазов, настоятельно советовал молодым писателям: 'Писать нужно чуть покороче. И чуть повеселее!' Клянусь, что я старался во всём следовать советам моего великого дедушки!
Итак, начинаю повествование с истории, которую поведал мне главный герой книги, мой молодой друг Николай, или попросту Ник. Рассказ Ника должен прибавить вам настроения, столь необходимого для прочтения всей книги.
Ваш - Жизнелюб
1. Праздник потерянной невинности
Всё началось с того, что моя жена Вера Ивановна загорелась идеей заиметь домработницу. Я, конечно же, был против.
- Прочти Зощенко: там в коммуналках жили, а прислугу всё ж таки имели! Чем мы хуже - квартира отдельная, четырёхкомнатная; маленькая комнатка, кстати, как раз для прислуги и предназначенная - есть. Это в которой мама-то жила, - пояснила мне жена, чтобы я вдруг не перепутал с моим кабинетом, спальней или зимним садом - гордостью Веры Ивановны.
- Да на черта нам чужая баба дома, - возражал я, - мешаться будет под ногами! Если она пожилая - от старух-подруг спасу не будет, молодая - хахалей начнёт водить!
- А вот и не начнет! - уверенно провозгласила жена, как-то озорно посмотрев на меня, - это я гарантирую! А девку я уже подобрала - молодая, только школу закончила, красивая, скромная! Из наших, тамбовских - Манина дочка Саша. Помнишь, когда мы там в пригородном лесу отдыхали, ты даже тогда за Машкой пытался приударить! Девка страсть как хочет в Москву, а тем более к нам - родня всё-таки, своя кровь!
Я понял, что спорить с женой бесполезно, выиграть эти споры мне ещё никогда не удавалось. Вера была дочерью известного генерала, уже покойного, тоже из тамбовских. Квартиру ему ещё в советские времена дали в Москве - старинную, на Чистых Прудах, до революции, говорят, её тоже генерал занимал. А я приехал к жене примаком, теперь считается, что из-за границы, а тогда из Грузии, из её столицы Тбилиси. Учился в институте МИСИС в Москве, где и познакомился с Верой; затем аспирантура, докторантура... А теперь я - сорокалетний доктор наук, профессор, завкафедрой, консультант ряда зарубежных, да и наших родных - российских фирм. Деньги, вроде, есть, да я их и не вижу - всё перевёл на счёт жены, вот она хозяйством и занимается. Хотя какое там хозяйство - живём вдвоём, детей нет - Вера родить не может, а приёмных брать не хотим. Ем я что попало, пью, правда, разборчиво - ещё с грузинских времён привычка к хорошим винам осталась.
Ещё, по меньшей мере, одна осталась у меня характерная грузинская привычка, хотя сам я русский, ну, может быть, на самую чуточку еврей - по носу, говорят, заметно. Вот эта-то характерная грузинская привычка и явилась, как выяснилось, затравкой всех этих затей с домработницей, но пока я об этом и не подозревал.
Жена моя уже несколько лет нигде не работала, но занята была до чрезвычайности. Прежде всего - автомобиль. По роду моей научной деятельности я хорошо знал автомобили, и поэтому вполне обоснованно безумно их боялся. А Вера без автомобиля, или как она выражалась - 'машины', просто жить не могла. В её любимую баню - на машине, в косметические кабинеты - на машине, в спортзал - на машине. Не говоря уже о разных магазинах, рынках, подругах, даче и т.д. и т.п. Я не раз объяснял Вере, что называть автомобиль машиной - неинтеллигентно, ведь машина - она и стиральная, и швейная, и ушедшая в небытие пишущая, а привычнее всего машина - это станок, для самых технически развитых англо-говорящих стран, например.
Но моя Вера была не тем человеком, которого можно переубедить - автомобиль так и остался машиной, а вопрос о домработнице был оперативно разрешён незадолго до моего отпуска, который я, хоть и урывками, но проводил на нашей подмосковной даче. И вот пока Вера с молоденькой Сашей собирали и упаковывали вещи для вывоза на дачу, я подробно рассмотрел нашу домработницу и, надо сказать, осмотром остался доволен.
Стройная среднего роста девушка с правильными чертами лица, светло-голубыми глазами, белой кожей и толстой светло-русой косой до пояса, она представляла наиболее любимый мной тип русской женщины, генетически не затронутый нашествием Золотой Орды. Она деловито помогала Вере, стоя рядом со мной, но, почти не поднимая на меня взора, что мне было не так уж приятно. Я на любительском уровне занимался бодибилдингом, и мне очень льстило, когда хвалили мою фигуру. Но Саша так и не взглянула на меня, и я разочарованно ушёл к себе в кабинет.
По прибытии на дачу Вера первым делом решила заняться своей любимой баней. Саша помогала ей, и банька быстро была готова. Дамы забрали с собой любимые Верины дубовые веники, и скоро послышались хлёсткие удары, сопровождаемые восхищёнными, почти сексуальными возгласами. Дамы, как минимум, Вера, угостились в баньке чаем с чем-то покрепче, и когда жена требовательно позвала меня в предбанник, зелёные глаза её так и горели озорством. Дамы, закутанные в полотенца, сидели на широкой покрытой белой простынёй тахте и пили что-то из широких пиал. Судя по недопитой бутылке коньяка на столе, состав напитка был предсказуем. Я сел напротив них и приготовился слушать. Вера с весёлым бесстыдством глядела мне прямо в глаза, а смущённая Саша сидела вся розовая с опущенными ресницами.
- А теперь, Ника, - Вера так называла меня, - наступил твой черёд попариться. Саша - подруга моя - поможет тебе, похлещет веничком, она обещала во всём помогать мне, а не только в стирке и уборке!
- Во всём, во всём? - задал я Саше провокационный вопрос, и она утвердительно кивнула, зардевшись и потупившись ещё сильнее.
- А что, - завелась Вера, - сам рассказывал, как ты с твоим другом Сашей постоянно ходил в Германии в общую баню и тебе там очень нравилось. И даже говорил, что вы случайно заперлись там в отдельной душевой и вас отпирали работники бани. А уверена ли я в том, что Саша был твоим другом, а не подругой - имя-то обоеполое. Вот и она - Вера кивнула на подругу - тоже Саша, однако девочка! Да и с душевой вопрос - вовремя ли вас там отперли? - Вера заводилась всё больше, наверное, перебрала своего напитка.
- Хорошо, - решился я, - я всегда выполняю то, что приказывает мне любимая жена, так что, Саша, нам не увернуться. Оправдаем же доверие нашей Веруни!
Вера выпорхнула из предбанника, а я пересел на её место рядом с Сашей. Я подсунул руку под полотенце, которым была обмотана девушка, и обнял её за спину. Великолепная, изящно сужающаяся к талии, слегка прогнутая внутрь спина, плавно переходила двумя валиками поясничных мышц в выпуклые и расширяющиеся вбок мышцы ягодичные. Простите мне эти перечисления мышц и анатомических особенностей - но я ведь бодибилдер, хотя и любитель! А между упомянутыми упругими и гладкими ягодицами, снабжёнными в зоне крестца особыми премилыми ямочками (которые, говорят, Господь создал специально для постановки туда больших пальцев мужских рук в определённой позиции), поясничная ложбинка плавно сужаясь, превращалась в некое подобие ущелья - ущелья любви и страсти, я бы так выразился. И вот я, медленно скользя ладонью по Сашиной пояснице вниз, осторожно запускаю палец в это слегка влажное ущелье страсти, как Сашино 'Ой!' прервало моё движение, и я вынул руку.
- Саша, это 'Ой!' - что означает: 'Ой, хорошо!' или 'Ой, плохо!'? - тихо спросил я.
- Ой, хорошо! - едва слышно ответила Саша и наклонила голову, почти положив её на стол. Тогда я нежно взял её головку за виски и повернул лицом к себе. Саша пристально, почти не мигая, серьёзно смотрела мне в глаза. Я понял этот взгляд (доктор наук, всё-таки!), и сдвинул наши лица - нос к носу. Потёршись своим русско-еврейским носом о чудесный точёный мраморный носик Саши, я осторожно провёл кончиком языка по её губам, как бы пытаясь раздвинуть их. Саша, не переставая пристально и серьёзно смотреть мне в глаза, быстро раскрыла ротик и резко, но не больно куснула меня за кончик языка. А затем, помедлив маленько, лизнула меня в губы, ласково вынудив приоткрыть их. Сашин юркий язычок проник ко мне, если так можно выразиться, в 'предбанник' рта, и быстро, как маленькая мышка, обшарил все доступные поверхности. Тогда и я, грубо говоря, запустил свой, по сравнению с Сашиным, язычище, в её ротик, причём не ограничился одним его предбанником, правда, не достигая миндалин, во избежание известных негативных реакций. В какой-то момент я быстро отодвинул своё лицо от Сашиного и успел увидеть её ангельский остренький розовый язычок между идеальными фарфоровыми (в переносном, конечно, смысле!) зубками, в свою очередь обрамлёнными прелестными пухлыми юными устами. Я быстро прикрыл глаза, чтобы, с одной стороны, не потерять сознания от такого чудесного видения, а с другой - вдруг случайно и преждевременно не исчерпать свою мужскую силу.
Посчитав, что сидя на тахте, мы ничего более толкового совершить не сможем, я стал осторожно и ласково валить Сашу на спину, одновременно распеленовывая её от полотенец. Меня порадовало то, что Саша, как могла, снизу помогала раздеваться и мне, стягивая что-то через голову, а кое-что и в обратном направлении. И, наконец, мы оказались лежащими на тахте в самой благопристойной позе, рекомендованной даже церковными литературными источниками - 'жена лежит на спине, а муж на ней, обернувшись к жене лицом'. Всё точно, всё корректно, ни к чему не подкопаешься! Но не радуйся, читатель, ничего из того, что ты сейчас предвкушаешь, не совершится. Вернее совершится, но далеко не сразу!
Оказавшись в такой благопристойной позиции на моей Саше, я стал медленно сползать вниз, точнее не вниз, а в направлении от её головы к её ногам. Я нежно целовал и облизывал её подбородочек, запоминая языком каждый божественный его изгиб и переход к поистине шёлковой шейке. Как хороша молодость, именно та молодость, когда кожа переходит от отроческой шершавости, пупырчатости или сухости, к единственному её упруго-сексуальному состоянию, которое, к великому, великому сожалению, позже сменяется дряблостью, морщинистостью, а то и состоянием, простите, отваренной и вынутой из компота груши!
Саша, кожа которой была именно в отмеченном молодом упруго-сексуальном состоянии, поднимала подбородочек кверху, вытягивая шейку, как ласковая киска, когда начинаешь почесывать ей это место. Я целовал Сашину шейку нежно и осторожно, прекрасно осознавая, какие метки может оставить там неосторожный поцелуй. Кончиком языка я отчётливо ощущал биение её пульса на её обеих carotis interna (сонных артериях внутренних - питающих кровью мозг), как sinistra (левой), так и dextra (правой), помещая кончик моего языка в углубления справа и слева от Сашиной гортани и слегка нажимая им на кожу. Подумать только, ведь если нажать на эти пульсирующие точки немного сильнее, то кровь перестанет поступать в мозг и человек в долю минуты потеряет сознание, а если не отпустить эти точки, то и жизнь. Такая смерть самая приятная из насильственных, но, несмотря на это - девушки и дамы, не позволяйте непроверенным и подозрительным лицам не только целовать, но и трогать области ваших сонных артерий, особенно внутренних, питающих мозг! Ещё раз прошу прощения за анатомизмы и латинизмы!
Между тем, голова моя продвигалась всё ниже и ниже, и нос мой попал в очаровательную выемку в самом основании Сашиной шеи, где расположена таинственная вилочковая железа, иначе называемая тимусом, заведующая всем иммунитетом человека. Нежно поцеловав эту таинственную железу в очаровательной выемке, сексуально называемой ярёмной ямочкой, я обеспокоился некоторой припухлостью Сашиного тимуса. Но потом вспомнил, что именно в период полового созревания эта железа увеличивается почти вдвое, что придало мне ещё большее либидо.
Я опустился ещё ниже, и губы мои оказались в одной из самых прекрасных на женском теле ложбинок - ложбинке между грудями. Оказавшись на мгновение в положении буриданова осла, я какой-то миг выбирал - к какой из грудей приступать раньше - к правой или левой, отметив про себя, что соски каждой из них - розовые и уже набухшие - привлекали меня почти одинаково одуряюще. Не желая разделить судьбу глупого буриданова создания, я сперва пытался соединить столь вожделенные соски вместе, чтобы насладиться ими одновременно. Но груди моей сладостной Дульцинеи - Саши оказались столь тугими, что, несмотря на их немалые размеры, приблизить соски друг к другу на достаточное для моего рта расстояние, без членовредительства оказалось невозможным. Поэтому, мысленно кинув жребий, я начал с правой.
Если быть полностью честным, то эта грудь была правой по отношению ко мне, т.е. на стороне моей правой руки, ласково, но жадно ухватившей эту вожделенную часть Сашиного тела; для самой Саши эта грудь, естественно, была левой, той, которая поближе к сердцу. Положив ухо на эту прелестную грудку, я явственно ощущал быстрые, я бы сказал, тахикардически быстрые удары любимого сердечка. Но вскоре я оставил это занятие - я хоть и доктор, но не кардиолог же, а совсем по другой части. И потом, я, даже не будучи кардиологом, отлично понимал причину этой тахикардии.
Поэтому, временно позабыв про кардиологию, я обхватил губами розовый пухлый и твёрдый сосок левой грудки моей юной фемины и начал методично и нежно его посасывать, причём совсем не с той целью, с которой делает это младенец.
Здесь я немного отвлекусь, чтобы вспомнить поистине жестокие садистические случаи, когда взрослые мужики с сексуальным наслаждением сосали грудь женщин именно с той целью, с которой это делает младенец. В городе Тольятти, где я часто бывал, у меня были знакомые мужики, которые забавлялись тем, что за деньги предлагали проституткам делать себе коньячные уколы в молочные железы, а потом отсасывали этот коньяк, подобно тому, как младенец отсасывает молоко матери. С той только разницей, что большинство женщин, зарабатывавших деньги таким образом, параллельно зарабатывали и рак молочной железы.
Но, чур меня и мою милую Сашу от чего-нибудь подобного! Покончив с левой, я приступил к правой её грудке, и хотя откуда-то знал или слышал, что у одной и той же женщины редко бывают совершенно одинаковые груди, не заметил между ними никакой разницы. Я переходил от правой к левой груди моей девушки достаточное количество раз, пока она не задышала часто-часто и не начала совершать совершенно определённые телодвижения и подтягивать меня на себя повыше. Но я хитро улыбнулся Саше и тихо прошептал: 'Потерпи, уже скоро!'
Затем я опустился ещё ниже (не подумайте дурного - по телу Саши!), и оказался лицом к лицу, если можно так выразиться, с её пупком.
Разные бывают пупки у женщин. Когда говорят о женских пупках, я постоянно вспоминаю о поселении на одном из северных российских островов под названием 'Дунькин пуп'. Это в тех же районах где Маточкин шар, Канин нос и прочие экзотические географические названия. Сказывают, что там жила некая красавица Дунька, обладавшая столь замечательным пупком, что в него вмещался целый штоф водки. В положении самой Дуньки лёжа, разумеется. Клали голую бедолагу-Дуньку купцы на стол на спину, она втягивала живот, и заливали они ей в пупок водку. А затем пристраивались поудобнее и отсасывали эту водку губами. В отличие от садистических уколов коньяком в молочные железы, никакого вреда весёлой красавице Дуньке эти опыты не приносили, ну а смеху было много. Могу уверить, что и удовольствия, потому что я не преминул, с согласия Саши, конечно, залить в её изящнейший, как у Венеры Милосской, пупочек чуточку коньяку из початой бутылки на столе (с напёрсток или два, не более!), и с превеликим удовольствием высосал его оттуда. Прелесть! Кто не ощущал этого - советую, попробуйте непременно!
Но пришло время мне спускаться ещё ниже, а ведь ниже - у баб сами знаете что! Позвольте, позвольте, а что может там находиться плохого? Что может быть у молодой красивой девушки плохого вообще, а тем более там, где у неё расположено самое хорошее, самое сладкое и самое вожделенное место, для мужчины, по крайней мере? Но бывалые люди говорят, что к десерту надо приступать в самом конце еды, а до конца я ещё не дошёл.
Что является геометрическим концом человека, девушки, к примеру, если начинать с головы? Видимо, ноги. Вот и я, соскальзывая лицом всё ниже и ниже по телу Саши, лишь на секунду задержался у самого заветного места, чтобы поцеловать нежнейшие и пахнущие самым сексуальным ароматом волоски, и заодно убедиться, что Саша - блондинка не крашеная, а самая что ни на есть натуральная! Задержавшись на секунду, я поскользил ещё вниз, целуя великолепной формы бёдра, а правильнее - четырёхглавые мышцы или квадрицепсы бедер (опять же, простите за анатомизмы!) моей Саши. А коленки! О них можно писать тома - о женских коленках! Кто-то говорит, что у женщин должны быть мужские коленки - они, дескать, красивее. Другие говорят, что коленки должны быть круглыми, третьи - что гладкими. Я же считаю, что женские коленки должны быть именно такими, как у Саши, и никакими другими - нежными, округлой формы, подвижными и гладкими!
Ниже - голени и икры Артемиды; в пригородном лесу Саше приходилось, видно, немало побегать. А может, она и спортом занималась. А стопы у Саши - загляденье! Говорят, что стопы женщин - это более грубое повторение рук. Кисти рук и каждый пальчик у Саши - произведение античных мастеров, а стопы оказались ещё красивее. Ни одного изъяна, ни одной царапины или огрубелости. Принцесса на горошине, да и только!
Я целовал каждый пальчик её ноги отдельно, и все вместе, как обычно целуют женщинам руки. 'Где Вы теперь, кто Вам целует пальцы?' - сказал что-то подобное поэт, но не уточнил, какие именно пальцы - рук или ног? Пытался я поцеловать её пальчики и со стороны подошвы, но Саша как ребёнок задёргала ножками и со смехом объявила, что ей щекотно.
Всё - пора возвращаться обратно! Я ухватил Сашу за её стопы и положил их себе на шею. Она принялась ласкать меня пальцами ног, и эти ласки чуть не довели меня до преждевременного оргазма. Не снимая с шеи её ног, я повёл своё лицо выше и выше пока не оказался лицом к лицу с тем самым местом, которое считаю истинным и самым сладчайшим лицом у женщины. Не верьте поэту, сказавшему: 'Лицом к лицу лица не увидать!' Очень даже увидать, если захотеть! Лица у нас оказались открытыми друг другу навстречу - никаких преград, ничто не мешало нам соединиться друг с другом самыми нежными местами, совсем как в самом начале нашей прелюдии, когда я пытался языком раскрыть губки Саши. И сейчас тоже мне это удалось, да и попытки укусить меня за язык на сей раз, почему-то не последовало.
Как здесь не вспомнить грубоватую загадку, которую так любил повторять мой друг и 'сожитель' по рабочему общежитию Серафим: 'Чего нет, не было, и не дай Бог, чтобы было?'. Ответ: 'Чтобы в этом самом месте росли зубы!'. Вот поэтому-то, наверное, и не последовало, на сей раз укуса, возможно и вожделенного мной! Мне едва удалось удержать себя от оргазма, вспоминая какие-нибудь жуткие истории из жизни. Например, когда я в детстве Тбилиси, придя домой ночью голодным, перекусил ореховым вареньем из банки, а утром разглядел, что это были засахаренные большие чёрные южные хрустящие тараканы, нашедшие смерть в банке с остатками варенья. Такие воспоминания отодвигали воспетый Пушкиным 'миг последних содроганий' у меня на минуту-другую. Но всему есть предел, да и Саша начала уже страдальчески стонать, дёргаться и тянуть меня за волосы вверх всё сильнее.
Я решился и пополз вверх, до тех пор, пока наши губы, ну, чтобы было однозначнее и поэтичнее - уста, снова не сомкнулись. И в этот момент я почувствовал у себя эрекцию такой силы, каковой не было ещё никогда. Вы слышали когда-нибудь потрескивание сухой дубовой палки, когда её пытаются согнуть? Вот такое потрескивание слышали и я и Саша от предмета, несколько напоминавшего дубовую палку, даже без попыток его согнуть. Впечатление было такое, как будто там под давлением крови с треском лопались какие-то мелкие сосудики. Чтобы не рисковать, мы поспешно начали самый главный процесс, называемый по-латыни coitus, сразу же, как только услышали треск. Но не успели мы произвести даже одно функциональное движение, или по-научному 'фрикцию', как раздался треск уже посильнее, вроде как от рвущейся ткани. Да и Саша вдруг как-то странно и невпопад пискнула. Я попытался приостановить процесс, но она притянула меня к себе всем, чем могла - руками за поясницу, ногами, вернее пятками, за ягодицы и не позволила прекращать процесса.
- Не бойся, это всё нормально, я же - девушка!
- Боже мой, повезло, наконец, повезло! Вот я впервые и дефлорировал юную девушку на сороковом году жизни! - всё, я забылся, и 'на автомате' производил движения, обусловленные (простите за тавтологию!) безусловным рефлексом, инстинктом. Полагаю, что так же обстояли дела и у Саши - ведь у неё и вообще не было опыта этих движений! Под конец, когда я почувствовал, что 'миг последних содроганий' уже неминуем, я, задыхаясь, шепнул на ушко Саше что-то вроде:
- Мне - что делать?
Но Саша не отвечая, ещё сильнее прижала меня к себе уже описанными выше частями тела, и этот 'миг' наступил. Я, в отличие от Пушкина, 'мигом' его бы назвать не решился. Миг - это что-то меньше секунды, время за которое человек может успеть, разве только мигнуть. Здесь же содрогания длились подольше - почти половину минуты, если не больше - на часы не смотрел! Затем мы, 'высунув языки' и тяжело дыша, с минуту отдыхали, а тут вдруг наш отдых был прерван самым неожиданным образом.
Внезапно настежь открылась дверь в предбанник, и на пороге показалась сияющая Вера, на голое тело которой был надет вышитый передник, а в руках 'сияющая Вера', держала поднос с тремя бокалами шампанского. Этакая булгаковская Гелла, только реальная, добрая и весёлая!
Мы с Сашей малость ошалели, а я даже спросил у жены, как это она узнала, что мы свои дела уже закончили.
Вера-Гелла на мой вопрос лишь захохотала и указала на неприметную бусинку на стене напротив тахты.
- От техники отстаёшь, профессор! Сейчас такие у каждого подъезда есть!
- Так ты всё видела! - возопили мы с Сашей.
- Да, я всё видела, и я очень вами довольна, в первую очередь Ником! Не утратил, разбойник, квалификации! Давайте выпьем все втроем на тройной брудершафт и станем одной дружной семьёй!
Мы с Сашей, продолжая быть ошалевшими, тем не менее, взяли бокалы, скрестили руки, выпили и поцеловались все трое друг с другом.
- Этот план я долго вынашивала - начала свои признания Вера. - Долго меня донимала вредная грузинская привычка Ника - ненасытность в сексе. И вечером, и ночью, и утром, и днём по любому поводу, если вдруг одни остаёмся. Я не выдерживаю столько, вечером наливаю ему вина досыта, чтобы заснул, но у него всё ещё сильнее, да и дольше получается. Ночью спать хочется, а он опять ещё полчаса-час мучает меня. Утром - самый сильный сон, а он опять пристаёт. Саша, ты обещала помогать мне во всём, помоги, бога ради, и в этом! Возьми на себя хоть половину нагрузки, а лучше две трети - ты же молодая! Пусть у Ника будут две жены - и денег у него - вернее, у меня - достаточно, а силы мужской, у него, конечно, - особенно. А другим скажем, что это моя, а лучше - его младшая сестра, с Кавказа, например. Квартира у нас большая - всем хватит, тем более родным людям, как по кровному, так и по половому принципу. Да и вообще - сейчас, кажется, двойные браки регистрируют в том же Татарстане или где-нибудь ещё. Поедем в Казань, или в Эмираты, и зарегистрируемся! Детей у меня нет - так будут у Ника с Сашей - на здоровье! Только не очень-то увлекайтесь, не люблю, когда мелкотня под ногами мотается!
- Вера Ивановна, - вдруг серьёзно спросила Саша, - а у нас когда кто с кем спать будет - узнавать по расписанию, что ли?
- Какая я тебе 'Вера Ивановна'! Ты моя 'молочная сестричка', да и на брудершафт, что, зря пили? Вера, или лучше Верка, я для тебя! Уступаю тебе, спи с ним, когда хочешь, ну иногда, хоть раз в неделю, отдавай мне! А хотите - закажем широчайшую кровать на три персоны и поставим её в зимнем саду? И кто когда хочет и с кем хочет - пожалуйста, не вставая с койки!
Я смотрю на мою Верку в переднике Геллы, на её ухоженное красивое родное лицо, на её ладную фигурку, тугие (без всякого силикона!) груди, пышные бёдра, тонкую талию, вспоминаю счастливо прожитые с ней годы, её весёлый непредсказуемый характер, царский подарок мне в лице Саши, и думаю - как же мне повезло с женой, почему у других такое столь редко встречается? И как отстали мы - дикий эгоистичный народ, по сравнению, например, со Швецией? Не переехать ли нам туда на ПМЖ? А лучше - устроим в своей родной Москве этакий небольшой филиальчик Швеции? Родим этакую новую, вернее даже - сверхновую семью! Бывают же звёзды 'сверхновые', почему и семье таковой не быть?
Пока я обдумывал эти мои глобальные мысли, Вера с Сашей - одна в расшитом переднике на голом теле, другая - замотанная в полотенце, курсировали с подносами между домом и баней, занося шампанское, ананасы, шоколад и прочие яства для продолжения пирушки. Садясь за уже накрытый стол на нашу многострадальную тахту, Вера заметила на простыне розовые пятнышки.
- Что это у тебя - особые дни, что ли, - запросто спросила она Сашу, но та только потупилась, совсем по провинциальному, даже по-деревенски.
- Какие там дни особые - это Саша у нас особая! Девушка она, вернее, была ею совсем недавно. Это в наше-то грешное время! - ответил я за Сашу. - Ты-то сама мне невинной не досталась! - не удержался я, чтобы не упрекнуть свою благоверную, теперь уж первую.
- Так давайте же выпьем за сегодняшний день, объявим его семейным праздником, и будем отмечать вместе с Сашей каждый год! И назовём его: 'Праздник потерянной невинности!' - восторженно предложила Вера.
- Тогда давайте проголосуем, как на собраниях положено! - добавил я.
- Кто 'за', кто 'против', кто 'воздержался'? Все 'за'? Принято единогласно! Саша - веди протокол!
Вот так, в нашем предбаннике, под колокольный звон бокалов с шампанским, мы возвестили становление нового праздника, учреждённого нами!
Вот какую прекрасную, волнующую кровь историю рассказал мне, приехав с дачи, сын моего покойного друга, а теперь и мой друг Ник, или Николай Борисович Якоби. Несмотря на то, что он был на два десятка лет моложе меня, обращались мы друг с другом на 'ты' и секретов друг от друга почти не держали.
- Удивительно, - часто повторял мне Ник, - я товарищу, ровеснику своему, никогда не решился бы поведать то, что я без тени смущения рассказываю тебе!
Но и я не имел секретов от Ника, вследствие чего он иногда начинал читать мне нотации о нравственности, а иногда, когда сердился, то и вовсе старым развратником называл. И делал он это так часто, что я и взаправду стал считать себя таковым, хотя всю жизнь мнил себя всего лишь жизнелюбом. Отсюда и подзаголовок книги: 'Записки жизнелюба'.
- Не так уж я и стар, - возражал я ему обычно на 'старого развратника', но сейчас он меня своей историей разозлил. Зависть взяла, что скрывать!
- Ты, молодой нравственник, - огрызнулся я - неужели ты считаешь этот свой поступок высокоморальным, достойным подражания, богоугодным?
- Начну с последнего - с богоугодности, - парировал Ник. Бога нет, это вы, старцы его выдумали себе на утешение. И члены Госдумы, которые стоят с толстыми свечами в
храмах по праздникам. А потом, что я кому плохого сделал? И девушке приятно, и жена довольна - пострадавших нет. Такого философа - Канта, знаешь? Вот он в своей этике развил идею об автономии морали. Дескать, утверждая свободу, человек выступает творцом собственного нравственного мира, он сам себе предписывает закон действий. Вот я и действовал по своим и очень неплохим законам!
Я хорошо знал философию Канта, его 'категорический императив' и решительно возразил Нику.
- Твой Кант оговаривал при этом, что 'нравственно человек поступает лишь тогда, когда возводит в закон своих поступков долг перед человеком и человечеством'. Так это, выходит - твой долг перед человечеством лишить девственности юное создание, которое тебе в дочери годится?
Я понял, что мои слова 'в дочери годится' смутили Ника, он задумался, но не сдался и едко заметил, что окажись я на его месте, поступил бы так же, хотя девочка мне и вовсе во внучки годилась.
- Это, смотря, сколько я выпил бы до этого, - отшутился я и продолжил. - А если ещё хочешь про твоего Канта, то не во всём и этот гигант прав был. Его критиковали - Гегель и даже твой однофамилец Якоби. Писатель и философ Фридрих Якоби доказывал на исторических примерах, что если что-то сегодня нравственно, то завтра может оказаться преступлением, и наоборот. Вспомни Павлика Морозова, хотя Якоби его и не застал. Смотри, чтобы твой высоконравственный поступок не превратился со временем в преступление!
Сколько раз говорила мне третья жена Тамара, что у меня опасный язык: всё, что с него слетает, то и сбывается!
Я тут же замолчал, потом перешёл на Гегеля, а, в конце концов, обратил всё в шутку:
- Гегеля я не люблю и даже боюсь! Однажды, когда я сказал что-то обидное моей второй жене Оле, она схватила с полки тяжеленный том Гегеля 'Феноменология духа', и как даст мне им по голове! С тех пор я только подумаю о Гегеле, так сразу у меня нервный тик начинается! А Кантом меня ещё ни одна жена или подруга по голове не била. Поэтому, твоя взяла - я за Канта!
Мы с Ником выпили за новоучреждённый 'праздник потерянной невинности' и мой молодой друг, продолжая ворчать на меня, ушёл к себе домой на Чистые Пруды.
2. Ник
Ника я знал ещё по Тбилиси - ведь я сам родом оттуда. Жил я на улице имени социал-демократки Клары Цеткин, бывшей Елизаветинской, а сейчас Бог знает кого. Какого-нибудь субъекта на 'швили' или 'дзе'. Но уж точно не на 'ин' или 'ов', а тем более не на 'ян' или на 'вич'. Нет, не думайте, что грузинских градоначальников испугала аббревиатура 'ВИЧ' - вирус иммунодефицита человека. На 'вич' часто оканчиваются еврейские фамилии - общеизвестная 'Абрамович', например.
Мой дедушка по матери - граф Егоров, умеренный антисемит, очень любил анекдоты про 'бедного еврейчика Абрамовича', вечного бедолагу и неудачника, лузера, как сейчас говорят. Доживи дедушка до нашего капитализма, он бы помер ещё раз - от удивления: какими стали сегодняшние 'бедные еврейчики', тот же Абрамович, например.
Евреи на 'вич' - это, в основном, белорусские, местечковые. Грузинские евреи, которых особенно много в Западной Грузии, имеют фамилии для чужака не очень отличающиеся от грузинских: Кацобашвили, Нанобашвили, или всем известная, Патаркацишвили ('друг' Бориса Березовского), например. А в переводе они означают: 'сын мужества', 'сын нежности', 'сын маленького человечка'. У натурального грузина таких 'слащавых' фамилий не бывает. А бывают еврейские фамилии, образованные от имён, например: Мошиашвили, Абрамишвили, Якобишвили - что в переводе 'сын Моше', 'сын Абрама', 'сын Якова'. Настоящий грузин сразу же опознает эти фамилии как еврейские. Грузинские евреи, в отличие от 'местечковых', бедными никогда не были. К тому же, они обычно очень воинственные, самолюбивые, задиристые, что ли. Игры в карты на золотые слитки, драки и поножовщина часто встречались в быту грузинских евреев, особенно, кутаисских. Оговорюсь: это касается того времени, когда я проживал в Грузии, т.е. до конца 50-х годов. Сейчас, может, они и стали натуральными агнцами, чего, правда, судя по громким делам олигархов с грузинско-еврейскими фамилиями, не скажешь.
Ну да Бог с ними, с другими фамилиями, кроме упомянутой мною последней - Якобишвили. А всё потому, что такую фамилию носил отец главного героя книги Ника - Барух. Сам же Ник был записан в метрике 'Николоз' - аналог русского имени 'Николай'. Таким образом, наш Ник официально именовался как Николоз Барухович Якобишвили.
Мать Ника - чисто русская женщина - Ольга Соколова была случайно заброшена в Грузию сразу после войны, что-то в 1946 году, ещё ребёнком. Вместе с бабушкой Ника, его маму, как и тысячи других русских, переселили в Грузию из их разгромленных войной городов и сёл. Устроились мать и дочь в Тбилиси в самостройном посёлке с подходящим названием 'Нахаловка'. А вскоре мать поступила на работу, на Тбилисскую табачную фабрику уборщицей, а через несколько лет устроила туда же свою дочь Ольгу. Красивая русская девушка покорила сердце молодого Баруха Якобишвили, который работал на той же фабрике конструктором. Жених наш был интеллигентен, в меру богат, и жил в собственном доме рядом с табачной фабрикой на той же улице.
Эта улица, вернее её название, стоит того, чтобы о нём рассказать. Я полагаю, что жизнь, и не только жизнь, но и работа на улице с таким названием, еврею доставляли невыразимые моральные мучения. Раньше эта улица называлась по-другому, иначе евреи никогда бы не построили на ней свой дом. А потом советские городские власти переименовали эту улицу в честь известного грузинского народного музыканта. Фамилия этого музыканта для грузина была обычной, а для еврея, тем боле интеллигентного, знающего как русский язык, так и идиш, была невыносимой. Решусь назвать эту фамилию, и не только назвать, но и расшифровать её. Итак, фамилия музыканта была Поцхерашвили, и это было ужасно.
Давайте разберёмся почему. Кто хоть отдалённо знает идиш, да впрочем, и почти каждый из нас, понимает, что означает первый слог этой фамилии. Слог 'Поц' - это нелитературное, но очень распространённое 'в народе' название, простите, мужского полового члена, пениса, по-медицински. Второй слог 'хер' - название буквы 'Х' в старорусском алфавите, но в народе это слово является точным переводом на русский слога первого. А конец слова 'швили' по-грузински означает 'сын'. Выходит фамилия музыканта переводится как 'дважды сын пениса', что, согласитесь обидно как для музыканта, возможно, не знавшего ни идиша, ни русского, так и для интеллигентного еврея, знавшего оба этих языка.
Вообще, надо заметить, что грузинские фамилии часто шокируют русскоговорящих людей. Чего стоят, например, такие вполне благозвучные для грузина фамилии, как Блиадзе, Иобашвили, Сирадзе, Херхеулидзе и многие другие. Мой приятель по фамилии Хухуни защищал кандидатскую диссертацию в Ростове-на-Дону, так учёный секретарь совета - женщина отказалась произносить фамилию диссертанта.
А вот противоположный пример. Помню, как в 50-х годах сорвался визит в Грузию известной итальянской киноактрисы Лючии Бозе из-за того, что её фамилия переводится на грузинский как ... ну, проститутка, но в грубой и короткой форме.
Вот и переживал наш Барух за такое название родной ему улицы, и часто делился со мной своими переживаниями. А знакомы мы с Барухом или по-свойски Борисом были не только потому, что Тбилисская табачная фабрика, да и сама улица Поцхерашвили была рядом с домом, где я жил, и двором, где я играл в детстве.
В 1957 году я поступил учиться в Грузинский политехнический институт (ГПИ) и тогда же познакомился с Борисом, молодым преподавателем-почасовиком, который учил нас черчению. Он-то и поставил передо мной задачу усовершенствования станка для набивания табаком папирос (не путать с сигаретами!). Я был круглым отличником, изобретательным малым, и задачу набивания папирос быстро решил. Небольшой приборчик тут же останавливал гильзанабивочный станок системы 'Элинсон', как только этот последний начинал совать табак мимо папиросы. Всё бы ничего, но мастера, обслуживающие эти станки, были страшно недовольны - табак, сунутый станком мимо папиросы, становился их добычей. Вечером мастера набивали этим 'левым' табаком новые папиросы, выносили их с фабрики и тут же продавали перекупщикам. 'Рекорд', 'Друг', 'Казбек', 'Герцеговина Флор' и другие экзотические папиросы, набитые 'левым' табаком, приносили мастерам немалый доход, которого с моим прибором они лишались. Бориса, как своего, они побили, меня, как постороннего перестали пускать на фабрику, и моя эпопея с папиросами была закончена. Но дружба с Борисом продолжалась.
В 1958 году у Бориса и Оли родился сын Николоз, которого не без моей, как крёстного отца, помощи и содействия, тайно крестили по православному обычаю в Дидубийской церкви в Тбилиси. Благо, имя Николоз - грузинское, православное, а отчества в церкви не спрашивали. Воспитание Николоз получил чисто русское: по-грузински почти не говорил, учился в русской школе, читал книги только на русском. Да и внешность у него была, если не чисто русская, то североевропейская, 'нордическая', что ли. Он пошёл, видимо, в маму - был тёмно-русым, глаза - светло-карие, в Грузии называют такие 'таплиспери' - медового цвета. Нос - с небольшой горбинкой, кожа светлая.
Когда я, в 1966 году, уже кандидатом наук, совершив кошмарную ошибку, уехал из Москвы, где жил и работал - 'спасать' грузинскую техническую науку, Нику было около восьми лет. За те два-три года, что я пробыл в Тбилиси, мы с Ником, можно сказать, подружились - он перенял от меня любовь к технике, изобретательству, а также к моему любимому виду спорта - тяжёлой атлетике, которой я тогда успешно занимался. После моего 'бегства' из Грузии от местного менталитета, а вернее - от сплошного мошенничества, пронизавшего тогда почти все слои грузинского общества, мы переписывались и с Борисом, а попозже, и с Ником. Отец поддерживал в Нике изобретательскую жилку и не противился его занятиям спортом - сперва штангой, а позже - бодибилдингом, начинавшим тогда становиться модным. Правда, назывался этот вид спорта тогда 'культуризмом'.
В 1972 году Борис неожиданно погибает в автомобильной катастрофе, а мать Ника - Ольга, вскорости, выходит замуж за богатого и 'опасного' криминального бизнесмена-армянина. Месроп - так звали отчима Ника, был страшным антисемитом, и когда в 1974 году Нику должны были выдавать паспорт, Месроп не без помощи жены, настоял, чтобы тот поменял отчество и фамилию, а отчасти и имя, и стал Николаем Борисовичем Якоби, национальность - русский.
- Борис Якоби, как я слышал, был великим русским учёным, - нарочито серьёзно говорил Нику 'дядя Месроп', - и пусть думают, что ты - его сын! Оля, ты подтвердишь, что до меня спала с великим русским учёным? - и 'дядя Месроп' аж заходился в гадком хохоте.
Сам Ник, понимая, сколько хлопот принесёт ему в жизни еврейская национальность, да и, будучи по культуре и менталитету далёким от евреев, легко и охотно согласился на упомянутые изменения.
Дело в том, что в тот период советской власти, в годы правления Брежнева, жизнь евреев была трудноватой. При Ленине практически все ведущие посты в Российском, а потом и Советском государстве заняли евреи. Свердлов - председатель правительства - еврей. Как и Троцкий (Бронштейн), Зиновьев (Апфельбаум), Каменев (Розенфельд), Урицкий, Володарский и т.д. и т.п. Сам Ленин по матери тоже был евреем (дедушка Ленина по матери был даже раввином!). А у евреев испокон века национальность передаётся именно по матери - иди, ищи там, кто настоящий отец, теста на ДНК тогда не было. А кто мать - яснее ясного! Один Сталин, пожалуй, точно не был евреем. Бронштейны, Розенфельды и Апфельбаумы насолили ему предостаточно, да и он перед ними в долгу не остался.
А после войны, когда фашизм истребил много евреев, был перегиб в другую сторону. Почти всю науку, высшее образование, медицину, искусство - начисто 'приватизировали' евреи. А о торговле нечего было и говорить. Даже анекдот такой был, от имени некого еврея: 'Русские все тёплые местечки заняли - доменные цеха, литейки, котельные! А ты сиди и дрожи тут в палатке!'.
При Хрущёве, который крестьянской хитростью воцарился на несколько лет после Сталина, было не до евреев. Распахивали пшеницу, сеяли кукурузу (хорошо, что не финики!), поднимали целину, создавали монстров под названием 'совнархозы', отправляли выпускников мехмата МГУ в колхозы механизаторами, громили искусство и диссидентов. К 1964 году страна была доведена буквально до голода, когда почти во всей стране (кроме Москвы) исчезли все продукты, включая хлеб. Народ был на грани голодных бунтов.
Вот и сработал у Компартии инстинкт самосохранения, Хрущёв был отправлен на позорную пенсию, а 'паханом' сделали Брежнева. Надолго, почти на 20 лет. Лишившись царя-безумца, хозяйство страны стало медленно восстанавливаться, а вот на евреев почему-то ополчились. Негласно были введены квоты на присутствие евреев в науке, искусстве, медицине и других привилегированных областях деятельности. Поэтому евреи стали срочно перековываться на русских, а то и на другие, совершенно экзотические нации, на которые не было квот. Я самолично выкрадывал и правил (я это умел делать!) личные дела моих талантливых учеников-евреев, так, чтобы сделать из них русских или белорусов. После этого я мог взять их к себе в аспирантуру. Позже, правда, когда эти ученики, уже кандидаты и доктора наук, в 90-е годы начали эмигрировать в другие страны, они незлобно ворчали на меня за исправленную, а с их точки зрения испорченную биографию. Теперь-то им надо было снова срочно перековываться в евреев, а в этом я им помочь не хотел. Самых любимых евреев-учеников я убеждал креститься и становился им 'крёстным отцом' (православным, а не мафиозным!). Вот так они и эмигрировали в другие страны 'выкрестами'. Пусть помнят своего 'крёстного отца'!
Кстати, о 'выкрестах'. Говорят, что один 'выкрест' двух обычных евреев стоит. Лишившись традиционных еврейских нравственных трудностей, обусловленных Моисеевыми законами - насчёт субботы, вранья, кражи, разврата и т.д. - выкресты добились карьерного роста гораздо быстрее обычных евреев. Тем более, если в 'пятом пункте' паспорта, где должна быть прописана национальность, стояло 'русский', или там 'грузин', 'осетин', 'чуваш', 'чукча', в общем, любая другая нееврейская национальность. Не ищите этого 'пятого пункта' в своих паспортах - с наступлением демократии его изъяли. Не ищите также слова 'национальность' в энциклопедических словарях (например, Большом Энциклопедическом Словаре) - его там нет. Потому, что никто не может толком разъяснить даже себе, не то, что другим, что это такое. Раса, нация, этнос, народность - понятно, а вот национальность - это что-то искусственное, выдуманное, видимо, для дискриминации народов.
В 1976 году Ник по моему совету поступил в Грузинский политехнический институт (ГПИ) на механический факультет, где сам я учился лет 20 назад. А что ещё я ему мог посоветовать? Ведь я плохо представлял себе Тбилисские вузы. Ну, был там Университет, где лучшим факультетом считался физический, но, конечно же, не ровня аналогичному факультету МГУ. Был медицинский, педагогический, даже зооветеринарный институты - но это, вроде, не по нашей части. Был физкультурный, куда я когда-то хотел поступать - слава Богу, умные люди отговорили. Лучшим из институтов я считал ГПИ, а факультет - механический. Я хотел, чтобы Ник стал конструктором-автомобилистом и учился на автомобильной кафедре, которая тогда была достаточно сильной. По кавказским меркам, конечно.
Несмотря на высокий конкурс (не такой, конечно, как при мне - 12 человек на место!), Ник успешно поступил в ГПИ. Учёба не казалась ему трудной, и он находил время для тренировок. Тогда он окончательно перестал заниматься штангой и перешёл на бодибилдинг, который тогда назывался не иначе, как 'культуризм'.
Объясню, почему он это сделал, а заодно и выражу свой взгляд на то, почему в те годы многие талантливые спортсмены отошли от тяжёлой атлетики (штанги). Дело в том, что классическое троеборье, в котором соревновались штангисты, входили три основных движения: жим, рывок и толчок двумя руками. Жим развивал плечевой пояс, руки, грудь и вообще делал фигуру мужчины красивой и привлекательной. Недаром тогда многие выдающиеся штангисты, например, Томми Коно - мой спортивный кумир - были чемпионами мира и по красоте тела - 'Мистер Универсул'. Это привлекало спортсменов к штанге, и тогда она была у нас на высоте. Советские штангисты неизменно были лучшими в мире. Аркадий Воробьёв, Юрий Власов, Рафаэль Чимишкян, Трофим Ломакин - были непобедимы.
Но в 1972 году отменяют жим. Да, были известные трудности с судейством - правила жима были очень строги. Но нужно было либерализировать правила, а не отменять жим. Если есть трудности с перхотью, то не отсекать же голову! Что же осталось в тяжёлой атлетике - рывок и толчок. Оба этих движения требуют практически только силы ног и спины. Вот и превратились красавцы-спортсмены в 'обрубки' с толстенными ногами и широченной талией. Кто пойдёт на такой 'уродующий' вид спорта? Так погибает этот классический, ведущий своё начало из Древней Греции спорт, как мне кажется, из-за отмены жима. Мне тяжело это говорить, я сам тогда по этой причине ушёл из спорта, да простят меня нынешние штангисты, но я уверен в том, что говорю.
Вот и Ник, желая выглядеть сексуально привлекательным мужиком, перешёл на культуризм. Соревнований тогда в СССР по этому виду не проводилось - он считался буржуазным, но литература уже была. А тренировались в тех же залах тяжёлой атлетики, теми же снарядами и на тех же стендах. Вот теперь и я, бывший штангист, продолжаю три раза в неделю ходить в зал штанги, но занимаюсь бодибилдингом, сиречь культуризмом. Тяжёлой атлетикой в зале никто не занимается - часть спортсменов, как и я, занимается бодибилдингом, часть - пауэрлифтингом, чисто силовым видом спорта. А 'хилая' часть - рубится в пинг-понг, или настольный теннис. Не переношу этот вид спорта - мечутся вокруг стола, как ненормальные, кричат чего-то, матюгаются - как будто дело делают. Это граммовый-то шарик перебрасывают туда-сюда! Обмельчал народ, ему что полегче подавай! Скоро введут карманный бильярд, плевки в длину и высоту, пляжный хоккей на песке! Тьфу ты, прости Господи!
Практичный Ник не зря перешёл на культуризм - он стал фигуристым, привлекательным для девушек. Да и лицом его Бог не обидел - вполне европейская физиономия, правда, несколько раздражающая чёрных волосатых мужчин-кавказцев своей интеллигентностью. А противоположному полу это как раз-то и нравилось. Вот и стали приглядываться к Нику девушки его группы - те, кто ещё не имели бой-френдов, те, кто уже имели, и даже те, кто ещё имели таковых.
В результате в конце первого семестра образовался этакий любовный, я бы сказал - 'платонически-любовный' треугольник, где одним из углов был Ник. Другой угол занимала русская девушка Зоя, правда темноволосая и кареглазая, а третий угол - жгучая брюнетка-грузинка Манана со смуглой кожей, чёрными глазами и даже не едва заметными усиками. Что, говорят, является верным признаком гипер-, или, хотя бы, просто сексуальности. Вышеупомянутый треугольник не был равносторонним, и сторона между углом Ника и углом Зои была короче, чем между тем же углом Ника и углом Мананы. Кто помнит геометрию, поймёт, что Ник больше тянулся к Зое, чем к знойной Манане. Ту это задевало, и она прилагала все старанья и восточную хитрость, чтобы сделать сторону между их углами покороче. То есть 'отбить' его у Зои.
Зоя была девушкой из простой русской семьи, училась она старательно и хорошо. Особенно удавалась ей математика, что бесило Манану, совершенно её не понимающую. Но зато у Мананы дядя был деканом и именно механического факультета, и прозвище у этого дяди-декана было 'Джага'. Кто из старшего поколения помнит знаменитый фильм Раджа Капура 'Бродяга', тот знает, что Джагой там звали ужасно свирепого бандита. Всё насчёт дяди-декана ясно?
Зоя бой-френда не имела, да и по всей видимости, к этому не стремилась, но Ник ей приглянулся и она просто 'дружила' с ним. Да, да, не хихикайте, пожалуйста, умники и умницы, тогда было такое время, тёмное и глухое - сексом у нас в стране и не пахло. Мы строили для вас коммунизм, а вместо секса 'мальчуковая' часть населения занималась самоудовлетворением, а чем занималась другая часть - не знаю! Но к Манане это не относилось - усики, усики давали о себе знать!
Поговаривали, что она встречалась с неким взрослым мужиком, богатым ('миллионис патрони' - хозяином миллиона по-грузински), но опасным. Недаром 'патрони' - 'хозяин' по-грузински, созвучно с 'патронами' по-русски! Но в группе никто его не видел, и судя по всем заметной тяге Мананы к Нику, отношения с 'миллионис патрони' были прерваны или исчерпаны.
Конечно же, серьёзному, с русским менталитетом Нику, больше нравилась спокойная умная и надёжная Зоя, но пассивность с её стороны угнетала Ника. Уже пару-тройку месяцев дружили, и хоть бы один поцелуй! Отворачивалась и убегала! С Мананой поцелуев, правда, тоже не было, но избегал тесного общения с ней теперь Ник. Что-то подсознательное подсказывало ему не идти на сближение с Мананой. Что-то опасное было в её чёрных глазах, где зрачка не было видно на фоне, казалось, ещё более чёрной радужки, в её смуглой коже и чёрных курчавых волосах, и особенно - усиках! Ну, как вроде - негритянка. Некоторые белые любят их за неудержимую сексуальность, или за что-то другое, а другие - боятся, правда, сами не знают почему. Подсознание, Фрейд, одним словом! Манана не могла не чувствовать этого отчуждения Ника, это бесило её и она осознавала, что влюблялась в него всё больше и больше.
Наступал новый 1977 год, а с ним и зачётно-экзаменационная сессия. Ник прилагал все усилия, чтобы встречать Новый год с Зоей, причём где - неизвестно. Домой привести её он не решался - 'папаша' Месроп мог всё опошлить, а к ней - приглашений не поступало. К тому же, еле-еле первое января сделали выходным днём, а второго - уже экзамены! Прилежная Зоя планировала вместо встречи Нового Года готовиться к экзамену - физика, всё-таки! А тут от Мананы поступило предложение - встретить Новый Год с её друзьями в Цхнети - пригороде Тбилиси, что-то вроде Тбилисской 'Рублёвки'. Там, вроде, все свои - молодые друзья, подруги, нет никаких родственников. Все старшие остаются в Тбилиси, а молодёжь поедет в Цхнети встречать Новый Год сепаратно. Ник никогда не был в Цхнети, но много слышал об этом 'элитном' месте, например, что дома там понастроили себе и академики и бандиты. Оказалось, что Манана приглашала Ника в дом Джаги, но сам дядя с семьёй никогда зимой в Цхнети не выезжал и позволил Манане с друзьями встретить Новый Год там.
Ник был заинтригован приглашением Мананы, ему хотелось посмотреть на сказочное Цхнети, и, собственно, Манана не так уж плоха, да и дядю имеет 'нужного'. Мало ли чего! А Зоя - не мычит и не телится, да и вообще - не рыба и не мясо! А Манана - точно 'мясо', причём с кровью! Нику даже показалось, что Манана начала нравиться ему, а вернее и правильнее - начала возбуждать его. Подумать только, даже усики Мананы начали привлекать Ника, причём, с сексуальной стороны! Он даже представлял себе секс с Мананой, её поцелуи, как в губы, так и не только, и - усики, усики - возбуждающие, щекочущие усики!
Что ж, к вечеру тридцать первого декабря, Ник и Манана встречаются, берут пару бутылок шампанского (там уже всё есть! - уверяла Манана), садятся на автобус (не на такси - студент Ник на стипендию жил!) и едут в Цхнети. Маленькая подробность - билет в Цхнети - пригород Тбилиси стоит те же пять копеек, что и по городу. Автобусов много, они почти пустые, современные комфортабельные. А по Тбилиси ездили старые, разваливающиеся монстры, и как шутили жители, с выхлопной трубой внутри салона! Да и все остальное в Цхнети было дешёвое и привилегированное - конечно же, для привилегированных людей, партийных функционеров, как сейчас называют - VIP-персон! А у бандитов денег было 'как грязи', их и высокие цены устраивали! Ну, да ладно, не в этом суть!
Весело едут, весело подъезжают почти прямо к дому - двухэтажному особняку с гаражом в цоколе. Манана звонит в дверь, ей открывает мужчина лет сорока, красивый с ярко выраженной кавказской внешностью, приветливо по-грузински здоровается и приглашает наверх - на второй этаж. 'Гиви!' = представляется он Нику
Наверху в зале за уже накрытым столом сидит женщина лет на пять-семь старше Ника с Мананой, крашеная блондинка с тёмными глазами. 'Этери!' - знакомится она с ними. Ника удивило и неприятно поразило то, что Гиви и Этери почти не говорили по-русски, а если и говорили, то с трудом. По их обращению друг с другом, даже неопытному Нику, стало заметно, что это малознакомые друг с другом люди. Гиви напоминал артельщика или другого тогдашнего 'бизнесмена', а Этери - мягко выражаясь, 'девушку по вызову'. Манана, казалось, давно знает Гиви, а Этери - может даже впервые в жизни видит его. Но разговаривали они друг с другом очень любезно, даже как-то приторно. Ник же мог говорить только с Мананой - по-грузински он не разговаривал вообще.
Пошли 'золотые' тосты, которые по-грузински провозглашал Гиви, а переводила Нику Манана. За наступающий Новый Год, за присутствующих, за их родителей, за их друзей, за... За всё, кроме любви. Ник позволил себе вклиниться в тостотворчество и через Манану предложил тост за любовь - ведь здесь собрались люди любящие друг друга! Манана была несказанно рада этому тосту и даже быстро поцеловала Ника в губы за это. Усики Мананы приятно защекотали Ника и у него, несмотря на некоторую напряжённость обстановки, началось либидо. Гиви и Этери восторженно встретили перевод тоста, выполненный Мананой, а Гиви даже попытался поддержать Ника по-русски.
- Да, да за лубов, супружески, верни лубов!
Этери визгливо захохотала, поддержала тост за 'верни супружески лубов', и поцеловалась с Гиви долгим, видимо, супружеским поцелуем. После этого пары стали чокаться и пить друг с другом сепаратно. Этери быстро захмелела, Нику даже показалось, что в её речи появились грузинские матерные слова. Гиви поднял её на руки и со словами: 'Бодиши, мегобребо!' (Извините друзья), вынес её в другую комнату. Больше они до утра не появлялись.
Манана и Ник тоже стали чаще чокаться бокалами, наконец, захмелели прилично, и стали говорить 'за жизнь'. Вернее, говорила преимущественно Манана. О том, как она сразу полюбила Ника за его красоту, силу, ум, что она во снах постоянно видит Ника, что Зоя недостойна такого красавца, да она и не любит его вообще. И что она - Манана, хочет быть с Ником как с мужчиной. Нику такая откровенность очень импонировала, он вежливо, но со страстью ответил Манане, что тоже мечтал бы соединиться с ней...
И тут Манана, глядя прямо в глаза Нику, спрашивает:
- А у тебя было что-нибудь с Зоей?
Ник замотал головой, как лошадь, на которую напали слепни.
- А вообще у тебя была когда-нибудь женщина или девушка? - не сводя влюблённых, как показалось Нику, глаз продолжала допрашивать Манана.
- Да нет, ни женщины, ни девушки у меня не было! Нецелованный я! - гордо провозгласил Ник, - вот только с тобой одной и целовался!
Манана буквально запрыгнула Нику на колени и стала жарко целовать его.
- Как хорошо, какой ты молодец, ты - честный, не испорченный человек! Сейчас мало таких! (По своему опыту знаю! - чуть не проболталась Манана). Я так счастлива, что полюбила тебя!
И тут начали бить часы по включённому радио, пробили положенное количество раз, а именно - двенадцать, после чего девочка по радио пропела:
- Могилоцавт ахал целс! - и даже Ник понял, что это: 'Поздравляю с Новым Годом!'.
Манана налила себе и Нику в бокалы шампанское, они выпили за Новый Год, за то, чтобы он был счастливым для них. Затем запили шампанское коньяком и Манана, сделав страшные глаза, набрала в рот глоток коньяка и в поцелуе передала его Нику тонкой, но сильной и упругой струйкой.
- Так целовались у Мопассана влюблённые - я сама читала! - пояснила Манана.
Упругая струйка коньяка усилила либидо Ника до предела, они выпили ещё, и Манана поволокла Ника в соседнюю комнату...
Проснувшись, Ник долго не мог понять, где он находится и вообще, что с ним происходит. Полностью раздетый он лежал на широкой кровати под одеялом, а рядом - какая-то чёрная копна, похожая на маленькую курчавую собачонку, прикорнувшую на соседней подушке. Ник ухватил рукой за кудряшки, собачка резво развернулась, и Ник отчётливо узрел заспанное женское лицо.
- Боже, да это Манана! - изумился Ник, - когда же это я успел с ней в койку завалиться? Последнее, что помнил Ник - это упругая струйка коньяка, выпущенная из тёмных полных губ Мананы прямо ему в рот. Несмотря на сильное похмелье, а может и благодаря ему, сильнейшее либидо охватило Ника, и он, отбросив в сторону 'телячьи нежности', страстно подмял под себя женщину. Ему было безразлично, кто эта женщина, как она оказалась рядом с ним. Если баба рядом, то она должна быть под ним! - этот безусловный рефлекс или императив, не знаю, какой термин здесь больше подходит, овладел Ником. Никто не обучал его ни телодвижениям, необходимым при этом, ни другим нюансам поведения, всё вышло автоматически и, видимо, правильно. Всё довольно быстро было завершено.
- 'Мужик и ахнуть не успел, как на него медведь насел!' - почему-то вспомнил Ник басню Крылова и чуть не расхохотался сравнению. Его удивило только, что дама, по всей видимости, Манана, наряду с традиционными в происшедшем действе, восклицаниями и придыханиями, часто произносила слово 'больно'. По окончании действа Ник поинтересовался, где и отчего Манане 'больно'. Удивлённая и, кажется, даже где-то обиженная дама пояснила:
- Как, ты даже не заметил, что я была девушкой? Ты своим 'орудием' всё порвал мне там и даже не обратил внимания на мои стоны и плач?
- Прости, я думал, что тебе просто приятно, я слышал, что женщины стонут и плачут при этом! - смущённо оправдывался Ник. На самом деле, он, конечно же, ничего не помнил. - Прости меня, но я ведь вообще первый раз с женщиной занимаюсь сексом!
- Не с женщиной, а с девушкой! - примирительно заметила Манана, - и не сексом, а любовью! Вот смотри, что ты наделал! - и бывшая девушка откинула одеяло.
Взгляду Ника предстало этакое небольшое и неглубокое полувысохшее болотце из крови на простыне, примерно под тазовыми областями спавших на ней. Ник обомлел. Быстро взглянул на своё тело в причинном районе и увидел измазанные кровью внутренние части бёдер, и даже окровавленное основание полового члена.
- Боже, да здесь не менее полулитра крови вылилось! Неужели при дефлорации так много вытекает? - удивился Ник. - Надо же, такую 'брешь' пробить в абсолютно пьяном виде, и даже не заметить этого!
- Вот теперь мы с тобой вместе и одновременно потеряли свою невинность, это у нас в Грузии считается хорошим признаком - это целомудрие богоугодно! За свою жизнь двое влюблённых должны знать только друг друга и никого больше! Тогда их брак будет защищён небесами! - как-то заученно и высокопарно, казалось, декламировала Манана.
- Какого брака, какими небесами? - испуганно вопрошал себя Ник, а у Мананы, спросил, где тут ванная или душ, чтобы помыться.
- Что, набедокурил, а теперь хочешь смыть с себя грех? - жеманилась она, обнимая и целуя Ника.
Вдруг в дверь постучали, и так как она была незаперта, в комнату вошёл с бокалом вина улыбающийся Гиви. За ним семенила тоже с бокалом, немного припухшая под глазами Этери. Увидев окровавленную простыню (глупая Манана, даже не успела запахнуть одеяло!), Гиви и Этери весело засмеялись и стали по-грузински поздравлять 'молодых' с Новым Годом, с новым счастье и с будущей счастливой жизнью. Гиви похлопал Ника по плечу и показал сжатый кулак с выставленным вверх большим пальцем. 'Хочаг, намдвили важкази хар!' - (Молодец, ты настоящий мужчина!') - торжественно провозгласил он и передал Нику бокал вина. Этери же передала свой бокал Манане. Ник с Мананой чокнулись, выпили вино и поцеловались.
- Горько! - нескладным хором заголосили Гиви с Этери.
Ник с Мананой стали вставать и попросили гостей выйти и дать им одеться. Гости услужливо попятились и, кланяясь, вышли, прикрыв дверь. 'Молодые', прикрывши 'срам', кто чем, вышли в холл, и далее проскользнули в ванную. Манана любовалась телом Ника, и это импонировало ему. Тело Мананы тоже понравилось Нику, но его покоробили её волосатые ноги, а особенно как бы поросший колючим густым кустарником лобок.
Хозяева и гости, уже приведшие себя в порядок, сели за стол и стали завтракать, опять же с 'золотыми' тостами, преимущественно за 'молодых' и за их счастливую жизнь в браке. Надо сказать, Ника начали раздражать эти намёки на брак, который нужен был ему как собаке - пятая нога, попу - баян, волку - жилет. Продолжать дальше?
В довершение всего, когда хозяева и гости ещё сидели за столом, в холл внезапно вошла интеллигентная женщина средних лет и остановилась у стола, с удивлённым и даже изумлённым выражением лица.
- Познакомься Ник, это моя мама! - сорвавшись с места и подскочив к женщине, неуверенно сказала Манана.
Ник поднялся и кивнул даме, она едва заметно ответила ему.
- Аба, гамоди! (А ну, выйдем!) - жёстко приказала дама и вошла в спальню первая. За ней испуганно засеменила Манана.
- Бельё-то не убрали, простыня - в крови! - с ужасом подумал Ник, но что-либо делать было уже поздно.
Из спальни раздавался возмущённый голос дамы и жалкий лепет Мананы, всё по-грузински.