Прежде всего - что это такое "советская Грузия"? Это ГССР - Грузинская Советская Социалистическая Республика. Тогда - что же такое "советская"? Это - "основанная на диктатуре рабочего класса" (словарь Д.Н.Ушакова). А что же такое "социалистическая"? Это по Ленину - "первая стадия Коммунизма" (прямо как первая стадия смертельной болезни). А уж "коммунизм" - это где все будут равны, не будет ни умных, ни глупых, ни богатых, ни бедных, не будет средств на государство. Одним словом - будет бардак, прости Господи!
Республика же одним словом - власть народа.
Вот какой была в мои юные годы моя родная Грузинская ССР! Сейчас думают - да это была ужасная республика!
Нет, и на северо-западе и на юго- востоке были республики и похуже. Похуже для нас - простого русского народа!
Но хватит о "высоких словах",, давайте поговорим о реальной жизни. Я опишу всего один день из жизни нашего дома в Тбилиси, и таких дней там было столько же, сколько их и в году!
Немного о доме. Наш дом был построен богатым евреем Раминдиком (это его фамилия!) в 1905 году. Дом имел форму подковообразного магнита в плане. В дуге магнита - проход и ворота. Вся внутренняя поверхность магнита в остекленных верандах. Потолки - около 4-х метров, первый этаж - высокий. Третий этаж - на высоте современного пятого.
Большевики (или коммунисты?) отобрали дом у Раминдика, оставив его дочери - Севе Григорьевне, комнату на втором этаже. Это была безумно разговорчивая еврейка, когда я был ребенком - ей было уже лет шестьдесят. Беда, если Сева Григорьевна поймает вас во дворе или при выходе из дома - тогда она немедленно схватит вас за пуговицу и начинает рассказывать в таком роде:
- Вот наш Лева, он же гений, весь Челябинск (а он живет в Челябинске) говорит об этом, нет, вы просто не знаете нашего Леву, вы бы не то сказали... - и пуговица отвинчивается от вашего пальто, пиджака или рубашки.
- Сева Григорьевна, вы оторвете мне пуговицу!
- Дело в не этом! - перебивает дочь Раминдика, - если бы вы знали нашего Башкирова, вы бы не то сказали (известный музыкант Башкиров действительно приходился дальним родственником Раминдикам) - весь мир знает нашего Башкирова, он же гений, гений!
- Сева Григорьевна, я опаздываю на работу!
- Дело не в этом! - отмахивается она и продолжает говорить.
Наконец наш домоуправ Тамара Ивановна, которая всегда была на своем посту - на балкончике в самом центре дома-магнита, - кричит зычным голосом:
- Сева, оставь человека в покое, вот идет Роза Моисеевна, лови ее, она с тобой поговорит!
И Сева Григорьевна, выставив руку-ухват для очередной пуговицы, бежит ловить Розу Моисеевну.
С Севой Григорьевной связан еще один эпизод, ставший "притчей во языцех" для соседей. У нее хранились облигации займа "восстановления и развития", на которые советская власть обязала подписаться ее сына - коммуниста. На предприятиях существовали своего рода коммунисты-провокаторы, которые, выступая на партсобраниях, обязывались подписаться - кто на годовой, а кто и на больший заработок. Их "почин" тут же распространяли на весь коллектив, а самого провокатора тайно освобождали от подписки.
Так вот, сын Севы Григорьевны Фима уехал жить и работать в Баку, а бесполезные облигации оставил на хранение маме. Но дочь Раминдика, видимо, по старинке, верила, что советские ценные бумаги дадут-таки доход, и бережно хранила их, оберегая прежде всего от соседей по коммуналке.
Так как она часто меняла места хранения (то зашивала в матрас, то засовывала под комод и т. д.), то однажды сама позабыла, куда же запрятала советские "ценные" бумаги. Сева Григорьевна, конечно же, решила, что их украли соседи, и подняла страшный крик на весь дом. В поисках облигаций участвовали все "авторитетные" соседи, включая, конечно же, и Тамару Ивановну. Наконец, "ценные" бумаги нашли где-то в двойном дне платяного шкафа, а Сева Григорьевна тут же побежала на почту и дала сыну телеграмму в Баку: "Что пропало то нашлось не беспокойся тчк мама".
На что сын, не ведая ни о чем, шлет телеграмму Севе Григорьевне в Тбилиси: "Мама телеграфируй здоровье тчк Фима"
Конечно же, все стало известно соседям и те, желая поддеть Севу Григорьевну, постоянно спрашивали у нее:
- Ну, "что пропало, то нашлось", Сева Григорьевна?
- Дело не в этом! - следовал универсальный ответ.
Живя над самым проходом-проездом в дом, Тамара Ивановна контролировала весь дом и двор. Бабушка прозвала ее "вахтером".
- Вы к кому идете? - спрашивала она проходящего незнакомца.
- К Розе Моисеевне! - например, отвечал он.
- Розы Моисеевны нет дома, вот с ней беседует Сева Григорьевна, идите лучше освободите ее.
Часов в десять утра соседи выходят на веранды, раскрывают окна и, опершись на подоконник, высовываются наружу. Идет активный обмен новостями.
- Я сон собака видел, - рассказывает свой сон попадья с первого этажа Мариам-бебия (бабушка Мариам) соседке напротив Пепеле (Пепела - имя, но в переводе с грузинского означает "бабочка"). Мариам-бебия плохо говорит по-русски, путает род, падеж, число, склонение, спряжение, но продолжает, - так бил ее, так бил, что убил совсем!
Поясню, что это означает: "Я во сне собаку видела, так била ее, что убила совсем".
Смачно зевнув, Мариам-бебия отправляется досматривать свой сон, а Пепела уже возмущенно рассказывает соседям с третьего этажа напротив:
- Вы представляете, госпожа Елизавета, наш Ясон так сильно избил собаку, что животное погибло!
Елизавета Ростомовна Амашукели (Амашукели - княжеская фамилия; сама Елизавета, или "тетя Лиза" - подруга моей бабушки и главная соперница ее по победам над кавалерами в светских салонах дореволюционного Тбилиси) с французским прононсом сообщает всему дому:
- Наш Ясонка совсем сошел с ума! Нет, подумать только, поймал бедную собаку и забил ее насмерть! Возмутительно!
Ясон, старый высокий железнодорожник, болевший болезнью Паркинсона, не успел пройти через пост "вахтера", как был ею допрошен:
- Ясон, ты что, на старости лет с ума свихнулся, за что ты собаку убил?
Идет длительное выяснение вопроса, старый и добрейший Ясон плачет, у него трясутся руки, он и мухи-то за свою жизнь не обидел, а тут - на тебе - убил собаку!
Будят Мариам-бебию, и та с трудом вспоминает, что видела во сне собаку... и так далее. Все выясняется, Ясон, плача, уходит домой. Мариам-бебия, так и не поняв сути дела, отправляется смотреть сны дальше, а тетя Лиза - культурно, как подобает княгине - критикует Пепелу за дезинформацию, что спутала "я сон" с именем Ясон.
Наступает жаркий день. Дети-дошкольники вот уже часа три носятся во дворе. Их начинают звать домой полдничать:
- Гия, иди какао пить! - зовут воспитанного мальчика Гию его культурные родители-грузины со второго этажа.
- Мера-бик! - с французским проносом зовет тетя Лиза своего внука Мерабика, - хватит бегать, иди попей молока и отдохни!
Рива, уже благополучная замужняя женщина "Римма Арониевна", зовет свою племянницу Ларочку:
- Ларочка, иди кушать: у нас сегодня - икра, балык, какао...
Рива не успевает закончить, как ее перебивает громовым голосом Гурам с первого этажа:
- Ты еще весь меню расскажи, чтобы у других слюнки текли!
Возбужденный этими призывами неработающий пьяница дядя Месроп (это армянское имя такое) зовет своего немытого сынишку Сурика (это не краска, а тоже такое армянское имя, полностью - Сурен):
- Сурык, иды кофэ пыт!
Бедный Сурик, не видавший за свою жизнь даже приличного чая, изумленный тем, что ему предлагают какой-то неведомый кофе, тут же подбегает к дверям халупы дяди Месропа во дворе. Но тот вручает Сурику грязный бидон из-под керосина и сурово приказывает:
- Иды, керосын принесы!
И несчастный Сурик, так и не узнавший вкуса кофе, плетется за угол в керосиновую лавку...
Наступает вечер. Самый ранний вечер - пять часов. Четыре часа - это еще день, а пять - уже вечер. Возвращаются мужья с работы. Еврей Эмиль и армянин Арам живут на втором этаже, под нами, и работают в кроватной артели вместе. Вместе и пьют чачу после работы.
"Ах вы, пьяницы!" - сперва слышен зычный голос "вахтера", а затем уже появляются фигуры Эмиля и Арама, поддерживающие друг друга. С трудом они взбираются по лестнице, и - чу! - слышен звук удара по чему-то мягкому и визг Зины. Комната Эмиля по коридору первая, вот Зина и завизжала первой. Арам еще с минуту плетется, бодая стенки веранды, до своей комнаты, и вот уже слышны глухие удары Арамовых кулаков о бока его жены Маро и ее сдержанные стоны.
С Эмиля и Арама начиналось обычно в нашем дворе традиционное избиение жен. Зина-то бойкая, она и сама сдачи даст, и за избиение утром денег с мужа возьмет. Еще бы, Эмиль - участник войны, член партии - боится огласки. А с беспутного Арама взятки гладки. Маро с детьми бежит наверх к нам. Бабушка прячет их на шаткий железный балкон, и те в страхе ложатся на металлический пол.
Арам (метр пятьдесят ростом, пятьдесят кило весом) соображает, где семья, и тоже поднимается к нам. Бабушка приветливо открывает дверь и ему.
- Арам-джан, здравствуй, дорогой, заходи, сколько времени мы не виделись! - приглашает его бабушка.
Арам заходит и садится на кушетку у двери.
- Для чего тебе Маро? - спрашивает бабушка.
- Я ее кыров пыт буду! - заявляет Арам.
- Арам-джан, а как ты будешь у нее кровь пить? - интересуется бабушка.
Арам открывает рот, соображает что-то и потом поясняет уже с усталостью в голосе:
- Я ей горло рэзат буду и кыров пыт!
- А за что, Арам-джан? - не отстает бабушка.
- Семь дней работал, семьсот рублей заработал, семь индюков купил, принес Маро, а она... - и Арам, напоследок завращав глазами, закрывает их и, храпя, падает на кушетку.
Арам был помешан на цифре семь... Через несколько минут Маро с детьми поднимут спящего щупленького Арама с кушетки, поволокут домой, уложат спать и заботливо укроют одеялом.
Идет битье жен и на первом этаже напротив. Там живет очень толстая, килограмм на сто сорок, армянка и ее муж, тоже армянин, которого никто никогда не видел. Фамилии и имен их тоже никто не знал, - жили они обособленно. Кто-то называл ее просто - "толстая женщина", ну а бабушка придумала ей кличку "Мусорян". Когда "толстая женщина" садилась у окна, то начинала интенсивно есть, а шкурки, кости, кожуру и прочие отходы бросала на двор прямо под окном. Вокруг нее вечно был мусор, отсюда и "Мусорян". У нее с мужем был малолетний сынок по имени Баджуджи (прости, Господи, люди твоя за такое имя!). Так он первым реагировал на мощные удары мужа по телу г-жи Мусорян. Сама же она не кричала потому, что, во-первых, кричать ей было лень, а во-вторых, нужно быть великим боксером Майком Тайсоном, чтобы пронять ударами столь мощное тело. Зато Баджуджи орал так, что глушил все остальные крики и шумы.
Итак, во дворе битье жен идет полным ходом. Старую партийную работницу, чуть ли не соратницу Клары Цеткин и Розы Люксембург, бьет ее старый муж, довольно темная личность; идет ругань на идиш, так как оба - евреи. Дядя Минас, если он не у второй жены или друзей-гомосексуалистов, бьет скромную и молчаливую первую жену; Витька-алкаш, за неимением жены, бьет сестру Нелю. Только хилый сапожник Мукуч не бьет свою жену Айкануш, потому что бьет она его - почему мало денег заработал?
А когда уже становилось совсем темно, безногий сапожник Коля с "того двора", пьяный в дым, в стельку, по-поросячьему, начинал с отчаянным матом пробираться домой по неосвещенному ночному двору. И, конечно же, обязательно попадал в какую-нибудь яму. Продолжая матюгаться, он все-таки выбирался из ямы, доплетался до своей будки и ковылял обратно, волоча тоже уже пьяненькую свою женушку Олю. Он доводил ее до ямы и снова падал в нее - на сей раз уже умышленно. Теперь же он, остервенело костыляя (костылем, разумеется!) свою Олю, заставлял ее поднимать его и волочить до дому.
Самое же ужасное завершение дня нашего дома заключалось в явлении Вовы. Вова - это особая судьба. Добропорядочные грузины, муж и жена Картвелишвили, не имея детей, усыновили ребенка, рожденного русской женщиной в тюрьме. Женщина умерла при родах, а Картвелишвили взяли родившегося малыша. Уже с детства было видно, что голубоглазый блондин Вова - не грузин, а гораздо более северной нации. Хулиганил Вова с детства, а годам к двадцати, став буквально монстром, стал пить запоем и чудить. Силы он был немереной. Однажды я, пытаясь его как-то успокоить, стал перед ним, - он, ухватив меня за ворот, поднял одной рукой от пола и поднес к лицу. Я увидел совершенно круглые белые глаза, дикую остекленевшую улыбку бравого солдата Швейка и уже считал себя выброшенным в окно с третьего этажа (а жил Вова на третьем этаже напротив нас). Но Вова произнес только: - Это ты, Нурик? Тогда иди на...! - и мягко опустил меня на пол.
Родители, не вынеся такого сыночка, тихо умерли один за другим. А Вова, оставшись один, начал чудить по-серьезному. Обычно он уже поздно вечером, почти в белой горячке, перелезал с лестницы к себе домой по верандам и карнизам. Как ему это удавалось - один Бог знает! Балансируя на карнизе и держась одной рукой за подоконник, Вова другой рукой бил стекла и сдирал с себя одежды. Кровь лилась на карниз, окна и висевшее внизу соседское белье.
- Я с-сошел с-сума! - орал при этом Вова нечеловеческим голосом.
Его мечтой было перелезть по бельевой веревке, перекинутой через блоки, на противоположную сторону к "культурным" Амашукели и, видимо, устроить там погром. До них было метров пять-семь пропасти, и он собирался переползти эту пропасть по бельевой веревке. Наивный мечтатель!
Конечно же, узнав об этих намерениях, Амашукели стали снимать веревку на ночь, потом днем вновь перекидывали. Так продолжалось до тех пор, пока однажды ее не успели снять. То ли поздно спохватились, то ли их не было дома, но стокилограммовый пьяный Вова, ухватившись за веревку, тут же, по законам механики, оказался висящим на руках в центре пропасти - в самом нижнем углу образовавшегося веревочного треугольника.
Соседи, естественно, все высыпали на веранды и разом ахнули. Что делать? Тянуть за веревку, пытаясь перетащить Вову, как белье, на другую сторону, бесполезно - он занимал устойчивое нижнее положение. Оставалось кидать на асфальтовое покрытие двора под Вову матрасы, но почему-то никто не хотел начинать это первым.
Картина, которую я увидел, когда меня криком позвали к окну, была фантастической. На фоне темных окон веранд, мыча что-то, висит на вытянутых руках, держась за натянутую, как струна, веревку (и как только она не лопнула?) толстый и пьяный Вова. Я понимал, что это продлится две-три минуты, не больше...
И тут вдруг прямо под Вовой спокойной походкой, не ведая о буквально нависшей над ней смертельной опасности, проходит наша соседка Валя. Увидев высунувшихся изо всех окон соседей, непонятно почему молчащих и с дичайшими выражениями лиц, Валя от изумления останавливается на самом опасном месте. Соседи в панике молча машут ей руками, а она, ничего не понимая, озирается вокруг. Наконец, увидев что-то нависшее над ней, и делает пару шагов вперед. И тут же руки Вовы разжались и он молча рухнул вниз.
"Вах" (не путать с латинским написанием слова "бакс")! - одновременно произнесли десятки губ, и это громовое "Вах!" совпало с ударом тела о землю. Вова пролетел в метре от Вали; падал он вертикально, и тело его отскочило, наверное, на метр вверх после удара о землю. У кого нашлись силы и мужество подойти поближе (я лично испугался это сделать!), увидели, что Вова лежал на боку, дышал равномерно, казалось даже, что спал. А на нижней половине его лица висела, простите, сопля, наверное, с килограмм весом. Вышибло ее при падении, а высморкаться заранее в висячем положении у него не было никакой возможности!
Вова выжил, только ноги сломал. Месяца через три он уже бодро ходил на костылях, а через четыре - вместе с дружками привел с вокзала приезжую девушку и изнасиловал ее. Она хотела снять квартиру, ну, Вова и предложил ей свою. Сделку обмыли, но пошли чуть дальше. Насилие это было столь неприкрытым и громким, что страстные крики слышал весь дом. Девушка была явно пьяна и неадекватно оценивала обстановку. Насытившись сами, Вова и дружки "угостили" бабой приличного человека - соседа, инженера Сергея, у которого жена и дочь уехали на отдых. Польстился Серега на бесплатное, забыв, где бывает бесплатный сыр...
А наутро девушка, опохмелившись у Вовы, зашла в милицию и заявила об изнасиловании. Инженера посадили на шесть лет, жена с ним разошлась тут же. На сколько посадили Вову, я не знаю, помню только, что он умер в тюрьме года через три после осуждения.
Обиднее всего то, что именно этого Вову обычно мама приводила мне в пример: "Посмотри на Вову..." До изнасилования и тюрьмы, конечно. Я сперва не понимал, чем же он так славен, что мне его в пример приводят. А потом понял: человек столько пил, упал с высоты современного пятиэтажного дома, переломал себе кости и, только выйдя из больницы... изнасиловал женщину, "угостив" при этом и инженера! Завидное жизнелюбие, здоровье и щедрость - вот каким качествам надо бы поучиться у Вовы!
Вот какой весёлой и счастливой была жизнь народа в Советской Грузии! А вы ещё говорите!