Почему-то мысли о самоубийстве преследовали всю мою молодость, начиная с 9 лет. Именно тогда я познакомился с девочкой Сашей, того же возраста на прогулке нас с мамами в Парке физкультурника в Тбилиси. Я с Сашей нарвали букетов душистых цветов для своих мам, но не удержались, признались друг другу в любви и даже целовались. Я обещал Саше жениться на ней и она приняла моё предложение. На этом и расстались.
Дома же я узнал, что моя мама и не знала, где живёт Саша, стало быть она для меня утеряна. При осознании этого я громко ревел и бился головой о стену. Но и стена и голова остались целыми, и поступок этот незя было посчитать попыткой самоубийства.
Иначе получилось в 15 моих лет, когда я "безумно" влюбился в нашу соседку по дому - красавицу Фаину, которой было 13 лет. Любовь моя выражалась в приготовлении за неё уроков, собирании коллекций, а также в ревнивых упрёках за разговоры с другими мальчиками во дворе. В результате Фаина поссорилась со мной и я решил "расквитаться" с жизнью из-за этого. У меня дома был яд, приготовленный мной из наловленных "шпанских мушек", называемый кантаридином. При его приеме внутрь в виде 5-10 капель настойки у девочек (а, наверное, и дам тоже!) появлялся сильнейший "воллюст", который побороть было невозможно. Но в больших количествах кантаридин был смертельным ядом, и я, зная это, принял его раз в сто большей дозой.
Сильнейшее кровотечение из горла и потеря сознания наступили этак через полчаса после приёма яда и я был срочно доставлен в больницу. Меня промыли "и спереди и сзади", после чего поместили в комнатку для самоубийц, где уже был мальчик моих лет, "неудачно" повесившийся в петле на ветке дерева. Экстренное промывание спасло меня от усвоения яда и я выжил. Вот таким было моё первое "неудачное" самоубийство и об этом стало известно всем жителям нашего дома.
Следующее, как оказалось тоже "неудачное" самоубийство произошло лет через 10 после первого, когда я переехал в город Тольятти и поступил на работу в местный Политехнический институт доцентом. Приехал я осенью, когда вся "нагрузка" была уже распределена между преподавателями, и я остался без дела при "огромной" для меня зарплате.
Поселили меня в отдельной комнате в женском студенческом общежитии, находящемся прямо возле института. Дел у меня не было и я тихо попивал спиртное, преимущественно лёжа в постели. А за дверью по коридору шмыгали туда-сюда молоденькие студентки, и их тапочки - шлепанцы "призывно" хлопали об их же пяточки. Этого я снести не мог, а вступать в половые контакты со студентками в их же общежитии было бы преступлением, и я терпел пока мог. А когда я этого терпеть уже совершенно не смог, решил повеситься. Снял с моего кожаного пальто кожаный же пояс, перекинул его через трубу горячего отопления под потолком у окна, петлю на другом конце пояса где была пряжка, накинул себе на шею, и спрыгнул с подоконника на пол.
Темнота в глазах, а потом "приход в себя". На шее у меня висит оборванная петля, другой конец которой висит на трубе. Пояс оказался непрочным, сшитым из кусочков кожи, что и спасло мне жизнь!
На громкий грохот при падении моего тела с подоконника прибежал сосед снизу Гена, который жил там с женой Леной и оба работали ассистентами ВУЗа. Гена помог мне снять петлю с шеи и срочно увёл меня к себе в комнату, где его жена Лена и молодая соседка - "доцентка" Наташа тоскливо пили чай. Я сбегал к себе наверх, взял с собой бутылку, и прибежал в "тоскливую" комнату, которая тут же стала весёлой. Уже приближался вечер, и я с "доценткой" Наташей, слегка пошатываясь, побрели в комнату Наташи, где предались любви. И я радостно думал, что не будь пояс таким непрочным, висеть бы мне с выпростанным языком на трубе, а не лежать с красивой "доценткой" в постели! Вот и вторая моя "неудачная" попытка самоубийства!
Ну а третья, и пока последняя попытка лишить себя жизни произошла ещё лет через 10 - в 1977 году, когда я, уже профессор, только женился на моей второй жене, совсем юной Оле, и поселился у неё в Москве на Таганке, где, между прочим, живу и сейчас. И осенью того же года я должен был ехать в город Львов на автобусный завод, с которым был "хоздоговор" на оснащение автобуса ЛАЗ моим "супермаховиком", чтобы нам оплатили "процентовку" за проделанную работу.
Я оставлял свою жену Олю с моим же другом Моней в Москве, и они провожали меня на поезд Москва-Львов, куда я ехал за "процентовкой". Они так весело махали мне руками, провожая "в обнимку" мой поезд, что я засомневался в их "верности" мне. Приехав во Львов и подписав "процентовку" я, что тут греха таить, малость запил, и ревность буквально "взяла мена за горло". Я выпил ещё, но ревность только усилилась. Решив, что измена мне неминуема, я отправил "процентовку" в Москву в университет, где я работал, почтой, чтобы они смогли получить деньги, а сам надумал, наконец, свести счёты с жизнью, чтобы не мешать друзьям любить друг друга. Вот, что делает водка даже с профессорами! Но я подумал, что решение моё несколько преждевременное, и я всё-таки поеду в Москву, чтобы убедиться в предательстве друзей.
Я взял ещё бутылку и пришёл на вокзал. Найдя свой поезд, я отошел в сторону, присел на бревно у решетшатого забора, и осушил половину последней бутылки. И мне тут же "расхотелось" жить, чтобы мучиться изменами друзей и "перемалывать" свои грехи (и немалые!) за жизнь, и всё-таки решил "удавиться". Снял пояс с брюк, шнурок с ботинка, залез на забор и закрепил пояс свободным концом за толстую ветку дерева. А пряжку с петлей свесил вниз, чтобы встав на бревно, суметь накинуть петлю на шею. Потом я, чтобы не пропадать же добру, решил допить оставшуюся половину бутылки. И вдруг после "допития" мне так захорошело, что я решил отложить повешение и доехать хотя бы до Киева, чтобы погулять там в моём любимом Гидропарке, И я, спотыкаясь, мелкой трусцой поспешил на поезд, запрыгнув в вагон, буквально, при его трогании. Кое как найдя своё место, я тут же заснул, передав билет проводнику.
А утром вижу в окно мой любимый Киев, его церкви и Днепр, и радуюсь тому, что не успел повеситься вчера. Забежал в Гидропарк, в "Колыбе" взял вина и закуски, отдохнул на траве и отправился "догуливать" на другой стороне Гидропарка. Вечером снова сел в поезд, дал в Москву телеграмму, и доехал до столицы. Пришел домой, а там никого нет! Всё, изменили мне и ушли куда-то! А ведь я дал телеграмму, что еду!
Но тут же я услышал топот ног и в комнату ворвались Моня с Олей, осыпая меня поцелуями. Оказывается, пошли встречать мой поезд, но опоздали.
Сели мы, счастливые за стол и продолжили веселье. И висеть бы мне сейчас на Львовском вокзале, если бы я не допил бутылку и не расхотел вешаться. А мой пояс с петлёй на конце так и висит, наверное, на дереве, куда я его перед отъездом и повесил!