Аннотация: "И последнее: лучше ходить с пьяной головой по перилам, чем с перевернутой - по твердой земле".
Евгений Гуреев.
НА ПЕРИЛАХ ...
Я иду по перилам перекидного моста, что банально навис над железной дорогой. Параллельно со мной по перилам идет Юрий, или Юрий Анатольевич, как его иногда называют.
Обычно по этому мосту мало кто ходит. Но сейчас навстречу нам по настилу двигаются мужчина с женщиной. Вид у них такой, словно увидели они могильные призраки. Женщина казалась бледной, а мужчина ошеломленным. Он что-то попытался сказать, но женщина, толкнув его, приложила палец к губам, словно боялась, что призраки сиганут с моста, и произойдет нечто страшное. Нам с Ю.А. тоже было несколько не по себе, поскольку мы рассчитывали на полное одиночество.
Мы вместе учились в институте, закончили его, были близкими друзьями (это не мешало нам обрывать связь на несколько лет, так - без видимой причины). В этом году, когда мы шествуем по перилам моста, Ю.А. - руководитель какой-то группы в ЦКБ "Прогресс". Потом он мне расскажет, что группа создавала тот самый аппарат, который сейчас регулярно летает в космос.
Но я, шествуя по перилам, ничего не знал о всех перипетиях, связанных с этим аппаратом и о жесткой конкурентной борьбе самарцев и москвичей.
Наверное, это как-то воздействовало на Ю.А.. Что касается меня, то я просто приехал к нему в гости, и мы хорошо выпили. В ход пошла самая, что ни на есть, "гремучая" смесь. Сначала мы пили спирт, потом пиво. Когда все это кончилось, сходили за вином и водкой. Не подумайте, что я - какой-нибудь алкаш, да и Ю.А. никогда не переходил последнюю грань. Но тогда были какие-то особые обстоятельства и особое расположение духа. А на улице бушевал май.
В детстве моем в семье варили брагу. Угощали и меня. А я умудрялся - побольше (были такие хитрые возможности). Мне нравилась та легкость ощущений, что овладевала мною, и я стал, несмотря на мой малый возраст, все чаще и чаще похищать содержимое заветной бутыли.
И вот (по тем временам - чрезвычайное событие) меня повезли на пароходике в гости, в Ставрополь (теперь - Тольятти), где работал мой дядя, работник НКВД - МВД, а в тот момент - начальник одного из исправительно-трудовых лагерей. Это отдельная история, и не стал бы я о ней рассказывать, если бы, гуляя по перилам, вдруг не вспомнил о девчонке...
Дело в том, что дядя решил покатать нас на туристическом катере. Билеты не были куплены, и когда к нам подошла кондукторша, дядя просто показал ей свои документы. Та была, видимо, из не очень понятливых и дяде пришлось отвести кондукторшу куда то на перевоспитание. Вот благодаря этой суматохе я и столкнулся на катере с девчонкой, в которую сразу же влюбился. А когда мы вернулись домой из Ставрополя, и до меня дошло, что ее больше никогда не увижу, то пришел я в состояние невыразимой тоски.
И вот тогда вспомнил про спасительную бутыль. С чувством мстительного восторга я поднес большую кружку к губам. Сейчас отомщу и девчонке этой, и всему этому ненормальному миру, который сначала вскружил мне голову, а потом бросил на произвол судьбы. Сейчас я вознесусь надо всеми, и все меня увидят, и будут завидовать. А я на них и глядеть не буду, а буду наслаждаться высотами заоблачными. Выпил кружку, вторую...
Эффект был ошеломляющий. Внутри меня что-то завыло подобно серому волку, я словно вывернулся наизнанку, и горечь моя затопила мир, и, казалось, уже ничего не будет, кроме беспросветной, безнадежной тоски и этого дикого, страшного воя (что сотрясал и меня, и всю вселенную) и еще непонятно чьего истеричного плача.
Вот тогда мне стало ясно, что легких путей не бывает. Что нет той волшебной палочки, которая спасала бы ото всех бед, пока ты, сладко потягиваясь, балдел бы от жизни.
Бутыль перестала быть объектом притяжения. Я стал презирать ее за ее несостоятельность. И выпивка стала мучительным процессом. Не то, чтобы я совсем перестал пить (в жизни это очень сложно), но каждый раз, поднося бокал или рюмку к губам, я вспоминал только что рассказанную историю. И радость от встречи с горячительным переходила в апатию или неприязнь.
При этом я сделал очень важное открытие: пить, оказывается, вовсе не обязательно, а волшебная палочка - она во мне, это во мне дремлют силы радости и вдохновения.
Я заметил, что пьют на Руси либо из-за скудности или патологической низменности жизненных интересов, или, наоборот, - от их изобилия и богатства (когда организм просто не справляется с перегрузками и переходит в депрессию), а еще - от непомерных ударов судьбы, вероломства и коварства окружающих (а дух твой слаб и беспомощен).
Стоит только раз спустить спусковой курок - и понеслось! И уже неважно - какая из этих причин, и есть ли причина вообще.
Но мои интересы были в меру разнообразны и в меру интенсивны, и когда покидало меня одно вдохновение, торопилось появиться другое. В них я и находил источник той непомерной радости, что превосходила блаженство успешной выпивки. До какого-то момента творчество спасало меня и от ударов судьбы. А когда судьба стала бить выше, я понял, что и путь мой должен стать более высоким. Перегрузки же творческие мне не грозили: спасала не только моя природная леность, но и потоки успокоительной бумажной рутины, рожденной, как всегда, в горячих номенклатурных головах, и надолго успокаивающей всякую мыслительную деятельность подчиненных.
Когда я окончательно понял, что контролирую себя и никогда не напьюсь до чертиков, я несколько успокоился и даже стал получать удовольствие от своих редких выпивок. Я всегда держал себя в руках, знал меру, да и желудок приходил на помощь. Но, самое главное, я всегда замечал, когда наступает момент наивысшего блаженства, и прекращал пить. Как говорится, от добра добра не ищут. А когда ищут, лучше не получается.
И вот я кричу своему воображаемому напарнику: остановись. Тебе хорошо, потом будет хуже, и другим будет хуже, потому что будешь, как свинья. Но русская душа так устроена, что если не держать ее в ежовых рукавицах, она никогда не остановится на достигнутом. Стань она Богом, то и этого ей покажется мало. И вот мой напарник пьет, наполовину теряет рассудок, но снова пьет, полагая, что будет все лучше и лучше.
Вот такие трезвые мысли посещают мою голову, шагающую по перилам перекидного моста в конце шестидесятых годов.
Начали мы с Ю. А. с того, что пили, потом спорили (особенно о политике). Ю.А. кричал на меня как на своего оппонента: "Что за абсурд, что глава государства должен быть обязательно молодым, разве в этом дело? Да у нас в России все дураки. Что за идиотизм, что во главе государства должен быть мужик, завхоз, а, еще лучше, такой же кретин, как они". Ю.А. любил нагнетать...: "Ты что думаешь, Конрад Аденауэр, Франклин Рузвельт, Шарль Де Голль - это были никчемные старикашки, ничего не умеющие делать? Это были величайшие политики! Гении! А тебе подавай молодого, пусть даже болвана. Ты идиот, как и все!"
Вся прелесть этого эпатажа состояла в том, что я придерживался точно такой же точки зрения. Но Ю.А., не хотел этого замечать. А я же не мог: "Да, да, да! Извини, да, да, да, извини! - и я кричал ему тем же - Это ты идиот! Ты думаешь, вся проблема в возрасте? Ерунда! Глава государства это провидец, он должен понимать прошлое, настоящее, будущее России, видеть историческую перспективу, вот то - что умеет Александр Солженицин. Правильная кадровая политика. Отслеживать все процессы в верхних эшелонах власти. Не этого ли не достает нашим жульковатым "мужикам" и "завхозам" ? А тебе подавай молодого, кучерявого, это же не свадьба, в конце-то концов!" Может, КВН-ских мальчиков, защищавших свои кандидатские диссертации усилиями своих научных руководителей, пригласить? Они тебе из всей страны такой КВН устроят!
Такой содержательный спор продолжался более двух часов. Потом мы решили, что нас рассудит история, помирились и решили подышать свежим воздухом. Настроение было прекрасное, был май, запах сирени, и политические проблемы мы "решили". И мировое время было опьянено майскими запахами, и где-то в нем нам мерещился сладкий мираж свободы слова. Сколько нам было лет? Перед глупостью, как и перед смертью все равны, и какая разница сколько нам было. Я всегда возмущаюсь, когда в самый неподходящий момент задают этот вопрос.
А вот чего я как редко пьющий не понимал, так это того, почему моя оптимальная норма выпивки то становилась равной одной рюмке, то вдруг вмещала в себя невероятное количество спиртного: и выпьешь много и при ходьбе не покачнешься. Меня даже рентгеном нельзя было просмотреть. Я идеально держал себя в руках, даже темп речи и интонации под контролем. Я один только и знал, что внутри меня есть некое блаженство. И лишь от мыслей, признаюсь, я мог по-настоящему опьянеть, и не находя необходимости контролировать себя в этом случае, мог показаться посторонним слегка выпившим.
Да и с Ю.А. особых изменений в процесс выпивки не происходило. Просто с каждой новой рюмкой он становился все добродушнее и добродушнее.
Вот об этом обо всем мы как раз, черт нас дернул, и заговорили. А заговорив, решили доказать самим себе (жаль, что не всему миру), что настолько хорошо контролируем себя, что способны пройти по перилам возникшего перед нашим взором моста. Только в самых трезвых головах могла зародиться такая смелая и оригинальная идея экспериментального подтверждения наших теоретических воззрений. Оставалось лишь найти некоторые подсобные средства, способные вознести нас на перила. Тогда бомжей еще не было, и на улице, при желании, можно было найти некое подобие необходимых хозяйственных принадлежностей, и мы их нашли.
Когда я решил написать об этом рассказ, кто-то меня спросил: "фантастический, юмористический?" "Нет, - отвечал я, - про реальность". Но иногда реальности оказываются не менее фантастическими, чем в самой изощренной фантастике. Я до сих пор не представляю себе, как мы забрались на перила. Ведь именно это было самым сложным и невероятнейшим делом. Только одно воспоминание об этом вселяет в меня ужас. К тому же, я стал панически бояться высоты.
Наверное, и в самом деле мы настолько воспарили и в наших умах, и в наших душах, что благодаря неимоверной милости высших сил наши тела стали столь же легкими и парящими.
Я вдруг вспомнил свою жизнь. И спросил себя: "А почему я здесь, на перилах?" Через мгновение вопрос встал несколько иначе: "Почему я в этом мире, и что я делаю на перилах?"
И вдруг я осознал, что живу, и есть в этом мире некая высшая цель, некий глубинный смысл, и они не в том, чтобы ходить по перилам, искушая судьбу; но иногда и в том, чтобы залезть на них, когда это будет единственной возможностью спасти свою душу от цепкого прагматизма земной обыденности. Вот идет человек. Он еще в те годы один голосовал "против". Ему говорили: "Зачем? - себе же навредишь, а толку все равно не будет". А он просто не хотел быть в грязи и быть сообщником, - в этом был для него и "толк", и высший смысл.
Я так не всегда мог, и завидовал этому человеку. Но почему мы на перилах?
И тут я снова вспомнил про девчонку. Где она? Кто она? А была ли она вообще в моей жизни? И вдруг мне показалось, что на земле стоит огромная толпа и смотрит на меня, на нас. В этот момент голова моя закружилась, я покачнулся, и внезапно меня осенила мысль, что я не бессмертен. В следующий момент я осознал, что никого внизу нет, а образ толпы - внутри меня. Я взглянул в этот образ и увидел, что все стоят с перевернутыми головами и с таким же перевернутым сознанием, и призывают меня идти на "выборы", на которых нет выбора, голосовать за "власть", у которой нет власти, признать "ценности", у которых нет ценности. Высшее и живое они считают происходящим из низшего и мертвого, тленное преподносится ими как вечное. Когда я спросил, что такое голосование, мне ответили, что это такая гимнастика с поднятием рук, а на вопрос о том, что такое свобода мне было сказано: "прыгай к нам", - и тут я заметил, что все в толпе привязаны друг к другу веревками. Может быть, это и удержало меня от головокружительного полета вниз. Да осознавали ли они вообще, что я - на перилах? Нет, они осознавали что-то иное: "посмел, нарушил, не согласовал!" - вдруг услышал я. Это и все?! И мне стало стыдно и за себя, и за весь мир.
У меня еще раз закружилась голова, но я нашел в себе силы удержаться. А, может быть, ангелы помогли.
Да, к нам была неимоверная милость, ибо мы дерзнули проявить духовную гордыню, хотя последнего не понимали. Это, наверное, и было смягчающим обстоятельством.
"А хорошо прогулялись", - подытожил Ю.А. Я промолчал.
"Фантастика", - посмеется кто-то. Зачем спорить. Больше споришь, - меньше верят. Вот и все. Одно лишь важное обстоятельство: такой же фантастической акробатикой наполнена вся наша жизнь. Мы как бы не замечаем, как вдруг вознеслись на перила из-за глупости, пьянящей страсти, вопиющего самомнения, а потом опять и опять... нас спасают, нам помогают, а мы снова и снова лезем на них и когда-нибудь сваливаемся на рельсы.... А лезем-то зачем?
А, впрочем, мы всегда сваливаемся на рельсы, только, быть может, не на те, что под перилами, а на какие-то другие. За все приходится платить. Милость Божия смягчает нашу вину, прощает, но она нас и учит, обязана учить.
Что касается меня лично, то с тех пор мне снится один и тот же сон: я взбираюсь во сне на какой-то мост с обледенелыми ступеньками. Нет пути назад и впереди один остов без покрытия и скользкие перила. Я взбираюсь на перила, ползу по ним на животе, но вот и они обрываются. В холодном поту я просыпаюсь и однажды осознаю, что это будет повторяться вновь и вновь, до тех пор пока я не пойму нечто важное, что приоткрылось мне тогда, во время этого странного путешествия...
А пока есть только одно утешение: на перилах рождаются далеко не самые глупые мысли, во всяком случае, не глупее, чем в иных очень умных кабинетах.
И последнее: лучше ходить с пьяной головой по перилам, чем с перевернутой - по твердой земле.