Вину за свое поражение при Ватерлоо Наполеон возлагал на маршала Груши, который вовремя не подоспел на помощь. В фильме "Ватерлоо" Наполеон страшно нервничал, поджидая Груши, а садовый генерал все где-то околачивал сам себя со своими хвостатыми всадниками в сверкающей броне, которые мигом опрокинули бы черных гусар немецкого маршала с большевистской фамилией. Позднее, когда в обиход вошли сотовые телефоны, мне приходило в голову, что эту проблему можно было бы легко порешать, если бы Наполеон набрал номер Груши и просто сказал: "Слышь, ты, Эммануэль, ты где вообще-то есть?"
Впрочем, почему обязательно Ватерлоо? Барклаю-де-Толли было бы куда легче соединить свою 1-ю Западную армию со 2-й Западной армией Багратиона, если бы эти генералы созвонились или просто обменялись СМС. Адмирал Чичагов, перетерев с Кутузовым, вовремя прибыл бы на переправу через Березину и, несомненно, пленил бы Наполеона, предотвратив таким образом двухлетнюю войну в Европе, отречение Наполеона, его ссылку на остров Эльба, Сто дней, да и битву при Ватерлоо, которую корсиканец проиграл исключительно из-за отсутствия телефона portable.
Предвижу ряд возражений. Вы скажете: если Барклай, Багратион и Чичагов обзавелись мобильниками, то у Наполеона и Груши вообще айпады. И еще: если бы маршал Груши отзвонился своему сиру и ударил по фрицу с тыла, то это лишь продлило бы агонию режима. Остатки германцев и англичан объединились бы с российскими ратями и все равно доконали бы Францию - с мобильником или без него. Все так, и подобные соображения долго мешали мне обзавестись сотовым телефоном, примкнув к модному человечеству.
Я не был оригинален в своих сомнениях. И до появления сотовой связи каждое техническое нововведение порождало пылких адептов, уверенных, что вся предыдущая практика человечества - смехотворное заблуждение, от которого теперь следует отказаться - чем быстрее, тем лучше. И массу скептиков, которая считает новую игрушку никчемной блажью, бессмысленной и небезопасной.
Не углубляясь в такие исторические пучины, как изобретение огнестрельного оружия, книгопечатания или паровой машины, напомню лишь, что и самый обычный телефонный аппарат, который неделями пылится без дела в любой квартире, также входил в обиход небезболезненно. И точно так же, как при внедрении мобильной связи, находилось немало специалистов, доказывавших, что телефон бесполезен, вреден для здоровья и даже аморален. Настолько, что при австрийском императорском дворе применение телефона считалось унижением августейшего достоинства. А требование Ленина во время Октябрьского переворота первым делом захватить телефонную станцию, столь элементарное на современный взгляд, было для своего времени не менее свежей идеей, чем порабощение Интернетом в XXI веке.
Тем не менее люди привыкают к новой игрушке и перестают ее дичиться. Сегодня размашистая дорогостоящая блондинка ошарашивает уличный люд, попрекая кого-то в трубу по пути из бутика в "мерс". Завтра, глядь, и поп, закуривая после крестин, лезет под свою юбку за щегольским "самсунгом" с откидной крышечкой. А вот и убогий доходяга в зловонном рубище, отбрехиваясь от кондукторши в троллейбусе и выискивая в карманах бурого смокинга последние гроши, ненароком роняет на сиденье сверкающий зеркальный айфон.
Раздаются еще вялые инсинуации насчет того, что мобильник-де вызывает головную боль, СМС-зависмость, ослабляет эрекцию и понижает успеваемость в школе, но все это напоминает последние редкие выстрелы на поле Ватерлоо, с которого все давно разъехались. Бороться против мобильной связи или за нее в наше время так же странно, как, скажем, атаковать с саблей танк. По этому поводу немецкий генерал Хайнц Гудериан в своих мемуарах высказался примерно так: "Не зная конструктивных особенностей немецких танков, польская кавалерия атаковала их с холодным оружием и понесла значительные потери".
Я был, казалось, одним из последних людей на планете, не вступивших в сотовую связь. Лишь много позднее я с удивлением узнал, что сотовых телефонов до сих пор нет у обитателей некоторых особенно дремучих районов амазонской сельвы, отдельных людоедов Океании, одного нелюдимого эфиопа и большинства сельских жителей Тульской области. Тем слаще, волнительней, упоительней была новая страсть, в которой я так долго себе отказывал.
Несколько дней я не столько пользовался телефоном, сколько пытался им овладеть. Думаю, каждый опытный мужчина согласится, что первый раз лишь формально считается самым важным в науке любви, а на деле представляет собой нервотрепку и возню, которая может отбить охоту к последующим попыткам. Изучая руководство в переводе неизвестного мастера, которого не могу назвать иначе как вредителем, я не смог почерпнуть из него решительно никакой пользы. И после часов усидчивого чтения с периодическими приступами отчаяния, бессильной ярости и истерическими тычками наугад я пришел к решению до поры не прибегать к таким изыскам заморского аппарата, как набор номера при помощи заклинания, стенографическая печать СМС по первым буквам, блокировка неугодных номеров либо безоговорочный приоритет других. Как бы то ни было, к полуночи я научился тому, что и так умел с детства: набирать номер на клавиатуре, вступать в разговор и прекращать его. Забегая вперед, признаюсь, что и ныне остаюсь при этом своем умении, несмотря на растущие технические возможности и цену каждого моего последующего телефона по сравнению с предыдущим.
Не помню, как я спал после первой ночи любви, но после первого контакта с мобильником мне не спалось. Всю ночь телефон мигал, как спутник, пролетающий ночью над нашей прекрасной страной, или, скажем, милицейская машина, проезжающая по опустелым улицам. Время от времени он издавал какие-то улюлюкающие звуки, как бы взывая ко мне, но смысл этих призывов до поры оставался непонятен. А иногда он вдруг начинал зудеть, как электрическая бритва, и ползать, клянусь вам, ползать по столу сам по себе! Лишь под утро мне удалось ненадолго забыться. Первым делом по пробуждении я обнаружил, что ночная активность телефона была не такой уж бессмысленной, а те явления, которые ночью кажутся нам потусторонними, при трезвом свете дня получают самое прозаическое объяснение. Не помню уж, куда я там тыкал накануне, но за ночь все деньги со счета бесследно исчезли.
Я набрал номер моего приятеля из компании мобильной связи при помощи обычного телефона и ради всего святого попросил срочной консультации. Мое отчаяние нисколько не удивило этого первопроходца с колоссальным опытом. "Конечно, приезжай прямо сейчас, - сказал он. - И вот что еще я тебе скажу как человек стреляный. Не привыкай ты к первому телефону. Первый и второй ты скоро потеряешь. Надолго останется третий". Его слова показались мне такими же невыносимо циничными, как утверждения взрослых о том, что первая любовь скоро пройдет, а настоящая, женильная, настанет лишь после нескольких заходов.
Что бы там ни толковали восторженные идеалисты, а ничтожные обыватели с их испытанным здравым смыслом всегда одерживают над ними верх и оказываются правы. Как уж, помнится, потешались мы над нашей классной руководительницей, когда она утверждала, что я при моих прекрасных способностях так ничего и не добьюсь в жизни из-за моей лени, а мой сосед по парте Коля завершит свои дни за решеткой. И что? Вот я стою с поникшей головой, а Николай выйдет на свободу в лучшем случае в возрасте восьмидесяти трех лет.
Не минуло и двух недель, как я лишился телефона или утратил его, выражаясь поэтичным языком милицейского протокола. Скоммуниздили его в качалке, где я скинул куртку с гостеприимно оттопыренным карманом. Когда я посетовал хозяину зала на утрату, он лишь указал мне на табличку, содержание которой было мне известно: "Уважаемые члены клуба "Егор"! Мобилы, ролексы, цепуры и лопатники с зеленью оставляйте у инструктора. В противном случае клуб за них ответственности не несет". Со мной произошел именно такой противный случай.
Второй телефон послужил мне подольше, но мой умудренный друг опять оказался прав. Как-то, накануне Нового года, неровной походкой морскою я возвращался с корпоратива. Если мне не изменяет память, в темном закоулке за детсадом наряд милиции потребовал у меня предъявить документы, а очнулся я в сугробе - без сумки, без телефона и, разумеется, без денег. Журналистское расследование, которое я предпринял поутру при помощи тех своих знакомых, которых удалось найти в эти предпраздничные дни, не привело ни к каким результатам. Сказать по совести, я толком не помнил мусоров, которые меня ограбили, а бросить обвинение в лицо всей правоохранительной системе с похмелья я был морально не готов.
Зато уж с третьим, незамысловатым, дешевым и надежным, как трехлинейная винтовка Мосина, мне повезло. Он был со мною дольше, чем любая из спутниц моей жизни, так что мне порою представлялось, что он переживет мое бренное тело и уже оттуда, из-за гроба, я буду слышать его мелодические бульки, возвещающие, что счет мой, как обычно, близится к нулю. Наконец я не выдержал и впервые в истории, не дожидаясь нападения полиции, купил себе новый аппарат той же счастливой марки, но чуть более совершенной конструкции.
Приобрел, чтобы утратить. Но без той жестокой горечи первой утраты, а так, как мы прощаемся со старой, привычной любовницей, когда к чувству досады примешивается изрядная доля облегчения. Конечно, и на сей раз я немного пометался, вспоминая, кто в тот вечер сидел со мною за трапезой в пивной, подозревая всех и никого. Прежде чем ярость испарилась из моего мозга вместе с остатками винных паров, я хотел было обратиться к моему однокласснику Николаю, тому самому, которому училка накаркала, что он станет убийцей, с просьбой в кои-то веки воспользоваться его служебным положением и провести в нашей пивной частное независимое расследование. Ни для кого не секрет, что мобильная связь в тюрьмах работает отлично и ее лишь периодически заглушают, как передачи "Голоса Америки" в былые времена. Но я передумал.
Действительно, ведь для разоблачения похитителей (если они и существовали в природе), я должен был бы указать на них пальцем и заявить вслед за писателем Золя: j'accuse. И, однако, по всей справедливости, указующий перст моей совести вновь и вновь обращался на меня самого. Не пеняй на неприятеля своего, ибо злейший враг человека он сам.
Ее звали Жанетта. Сообщение каких-либо подробностей об этой даме находится за рамками данного сочинения, а кроме того, история Жанетты могла бы швырнуть мое утлое повествование в непредвиденном направлении, а то и утянуть на дно. Так что лишь сообщу, что после посещения Жанетты мои очки были целы, денег почти не убавилось, но ботинки стояли в коридоре завязанные и, что самое тревожное, на проигрывателе стояла седьмая симфония Бетховена, а это дурное предзнаменование.
Предчувствие меня не обмануло. Телефона не было ни в карманах, ни на столе, ни на диванной подушке, где я оставляю его перед прослушиванием Бетховена. Второй шаг моего расследования был более обнадеживающим. Я позвонил себе сам с нормального телефона. Мобильник, правда, не отозвался ни из-под кровати, ни из унитаза, но и не объявил, что связь с ним принципиально невозможна, как бывает, когда похититель выкинул сим-карту. В принципе, он был не против со мной переговорить, но в данный момент мог лишь принять от меня голосовое сообщение. Следовательно, он находился не в руках злоумышленника, а скулил где-нибудь под ночным столиком Жанны, или на обочине, или под сиденьем такси, или где-нибудь в гнезде горного орла, куда унесла его любопытная птица на потеху своим прожорливым птенцам.
Я попытался разобраться в своих чувствах. А чувствовал я себя так, как бывает, когда ты всю жизнь проходил в очках, а потом кто-то ненароком смахнул их с твоего носа и растоптал. Или, как бывает во сне, когда приходишь на работу и вдруг замечаешь, что на тебе отсутствуют брюки, да и трусы тоже. Или когда сломался Интернет, по телевизору хамят, а книги все перечитаны еще в прошлом веке. Или когда компьютер сожрал все рассказы, написанные тобой за пятнадцать лет. Или кончился ток.
"Да что же это такое? - подумал я риторически. - Кто я: венец творения или раб какой-то коробочки? Что мне в ней? Что я узнал через нее интересного, что поведал важного? Разве не я то и дело отключал ее, чтобы меня не донимали пустые, докучливые люди? Разве не я содрогался от ее нестерпимого зуда и отбегал в другой конец комнаты при виде незнакомого, а следовательно, враждебного номера?"
Что она мне ускорила, что улучшила, исправила: кровообращение, мышление, внутреннюю секрецию? А может, все эти коробочки облегчили мне творчество? Отнюдь нет! Сначала я писал авторучкой, потом стал печатать на машинке, затем купил компьютер и стал рассылать рукописи за секунду в любой конец света. И что? Количество произведений на единицу времени с тех пор не увеличилось ни на слово, а публикаций, пожалуй, и поубавилось. С мобилою или без нее, дело идет как всегда, как если бы я выдавливал свои рассказы палочкой на глиняных табличках, а потом на грохочущей тачке развозил по редакциям.
Я дал себе слово никогда более не пользоваться мобильным телефоном, если только мне его кто-нибудь не подарит. А к вечеру Жанетта нашла его в своей машине и тут же привезла мне. Мобильники гоняются за мной...