В городе Сиктыме я познакомился с секс-туристом из Ханты-Мансийска. Это был нестарый худой мужчина в просторных шортах ниже колен и шапке с мигающими усиками. Пружинистые светящиеся усики с пипочками придавали ему сходство с инопланетянином или светлячком; в темноте его было видно издалека, чего он, вероятно, и добивался. А внешность ускользала.
Я сидел за круглым пластмассовым столом и пил из пластикового стакана кубанское вино, а светящийся турист, между тем, курсировал по кафе и рассказывал всем желающим о природе родного края. Поскольку на плече у него висела сумка, то я принял его за вора, который сметает вещи зазевавшихся собеседников. Затем турист достал из сумки красную папку, и я заподозрил, что он пытается всучить фальшивую путевку. И наконец, по тому, как он судорожно опрокидывал один стаканчик за другим, нервно поглядывая на часы, я понял: незнакомец отправил свою толстую жену на концерт поп-ансамбля "Э-Ротик" в пансионат энергетиков, а сам тем временем решил оторваться.
Как это часто бывает после первого стакана, едкий голос суетливого инопланетянина внушал мне отвращение. После второго я стал с любопытством прислушиваться к его россказням, а к середине третьего мне захотелось с ним сойтись. В это время щедро декольтированная дама в туго натянутом атласе отдернула смуглую руку с браслетами, на которой тщился погадать светлячок, и бурно ушла, оставив на столе узкую пачку сигарет "Davidoff". Незнакомец уязвленно огляделся в поисках следующего слушателя, всплеснул руками и бросился ко мне.
- Леонид. Энергетик из Ханты-Мансийска, - представился он.
Из двух изгоев мы превратились в компанию на зависть другим одиночествам.
- Как вам Сиктым? - спросил энергетик.
- Прекрасный город, - ответил я. - Только самолеты летают слишком низко. Мне кажется, они могут задеть колесами крышу моей скромной хижины.
- А слышали, один из них распался прямо в воздухе и рухнул в километре отсюда, на Красной Горке?
- Как не слышать: я ведь журналист, - ответил я и пожалел о сказанном. После такого признания люди начинают смотреть на меня как-то иначе - не лучше и не хуже, но не так, как мне хотелось бы. Наверное, что-то подобное испытывают при знакомстве врачи-гинекологи. Мой собеседник оживился.
- И вы действительно печатаетесь в периодических изданиях? В настоящих?
- Ну да, - этот вопрос показался мне праздным. Как если бы гинеколога спросили: "И вы действительно лазаете туда"?
- В таком случае, я искал именно вас! - воскликнул энергетик, мгновенно извлек из сумки папку, и пелена спала с моих глаз. Передо мною сидел поэт-любитель. Черным фломастером на алой папке было выведено "Поэма о море". Энергетик внимательно посмотрел мне в глаза, дал в руки папку, но вырвал обратно, прежде чем я успел её раскрыть. Видимо, моя профессиональная принадлежность все-таки вызывала у него сомнения.
- Где ваш фотоаппарат? - спросил он.
- Но у меня нет фотоаппарата! - удивился я.
- У журналистов всегда с собой фотоаппарат, - размышлял энергетик. - В любой момент может начаться заваруха, и журналист выхватывает фотоаппарат.
- Послушайте, вот вы энергетик, - возразил я. - Но вы же не таскаете с собой повсюду атомную турбину. И артиллерист во время отпуска оставляет свою гаубицу дома. И космонавт на пляже не всегда лежит в скафандре. К тому же, фотография - не моя специальность.
- А ваша?
- Публицист.
- И вы, конечно, понимаете в стихах?
- А что здесь понимать? Это ведь не годовой бюджет.
- Тогда вам будет очень интересно послушать мою поэму и высказать о ней свое мнение, - решил энергетик.
- Ещё бы, - вяло согласился я и подумал: "Потом он попросит её напечатать".
- Я не прошу её напечатать, - солгал ханты-мансиец. - Мне важно мнение специалиста.
Но литературное чтение началось не сразу. Да и вообще, чтение поэмы занимало относительно небольшую часть этого пространного выступления, процентов, эдак, восемнадцать. Главная же часть, как у Набокова, состояла из прозаического комментария к себе любимому. Только, в отличие от Набокова, энергетик комментировал себя устно. Что же касается собственно стихов, они ничем не отличались от тех частушечных поэм, которые, тайно или явно, с какою-то маниакальной страстью кропают миллионы и миллионы наших соотечественников - пенсионеров и школьников, генералов и солдат, олигархов и бездомных, уголовников и губернаторов.
В любой редакции пылятся залежи таких сатирических куплетов, авторы обычно просят их возвратить на следующий день после того, как вы унесли всю кучу в мусоропровод, но нисколько не обижаются, а приносят новые, на жеваных листках, в школьных тетрадях, в роскошных переплетах, а теперь и в спонсорских книжках. И не дай вам Бог хоть раз дать слабину и тиснуть поэму такого самородка, показавшуюся забавнее прочих. Этот метроман на долгие годы станет вашей тенью, вашим посетителем, телефонным собеседником, корреспондентом и наконец врагом. Он никогда вам не простит, что однажды вы его поманили проблеском славы, а затем захлопнули перед самым носом райские врата. Вы будете для него хуже, чем классические литературные бюрократы советской эпохи с их стандартной отпиской: "Художественный уровень вашего произведения не соответствует уровню, предъявляемому нашей редакцией".
Мужик простой я, заполярный,
в труде и отдыхе ударный, -
прочитал энергетик и снизу заглянул в мои глаза. В густой тени пальмы я не видел его лица, но мерцающие усики антенн, казалось, испускали нетерпение. Мне понадобилось некоторое усилие, чтобы промолчать.
- Простой - не в смысле простой, -не выдержал поэт. - Вот вы в какой области живете?
- В Московской, - неохотно признался я.
- А у этого "простого" на плечах участок больше, чем вся ваша Московская область вместе взятая. Каково? Едешь, едешь на снегоходе, а перед глазами все тундра. Пересел на вертолет, а внизу тайга. Спрыгнул на катер, а под тобой океан. И все на одном участке.
Энергетик взгрустнул.
- Отчего вы без женщины? - спросил я, чтобы сбить его с производственной темы на другую, понятную всем или почти всем. - Жена махнула на "Э-Ротик"?
- Я одинок, - мигнул всеми лампочками энергетик. - Нет, не подумай, я не из этих. Хотя...
"Хотя?" - подумал я.
- А во послушайте дальше, - встрепенулся ханты-мансиец.
Впервые был я на Сиктыме
в чаду любви и страсти дыме.
Жена была моей невестой,
и об её изменах
мне практически не было известно.
- Как вы находите рифму "невеста - известно"? - профессионально справился он.
- Это допустимо, - ответил я.
Поэма, очевидно, была не социально-политическая, а любовно-эротическая, и это обнадеживало.
Энергетик пустился в разъяснения.
- Видишь ли, в Сиктыме я был ровно десять лет. В этом году исполняется двенадцать. Мы приехали сюда с Анжелкой на медовый месяц, прежде чем я сделал ей предложение и узнал, что она заблядовала. Любовь, понимаешь ли. Бывало, только ляжем позагорать, а рядом уже блондинка снимает лифчик. Только сядем перекурить, а перед нами брюнетка без трусов. Думалось, если приеду в Сиктым без жены, они меня сразу растерзают на части. И вот я здесь и не растерзан. А каждый камень вопиет о былом. На этой башне ветер дунул ей под юбку. А под тем валуном она выжимала купальник... Вокруг обнаженные толпы, а я как отец Сергий на побывке.
- Может, все дело в деньгах? - напрямую спросил я.
- Из поэмы следует, что это не так, - возразил автор. - Из поэмы следует, что за деньги можно приобрести все, что угодно, кроме романтических грез. Судите сами.
Едва поставив чемоданы,
метнулся я в кафе, что "У Руслана".
Здесь столовались мы с супругой
до распадения Советского Союза.
Теперь декор его напоминал о Голливуде,
но все такие ж хамы были окружающие люди.
- Вы имеете в виду это кафе, где мы сидим? - уточнил я.
- Оно самое. Только оно называется "Южная ночь", а я переименовал его в "У Руслана" для пущей рифмы.
- Я узнал по описанию.
- Сейчас вообще заслушаетесь. Вы же знаете, как теперь носят: у голых меньше видно. А танцуют? Стриптизы пустуют без работы. Я сразу нашел себе предмет возлияний (то есть, воздыханий) типа Анжелки четверть века спустя (конечно, назад): наклонится - сверкнет, присядет - мелькнет. Вся в цепях, как рабыня страсти, а глаза, как у затравленного зверя. Типичная жрица любви.
- Не факт, - возразил я.
- Сначала я тоже так полагал, - согласился энергетик. - Но после третьей мой менталитет перекосился. Я рассуждал примерно так: ежели она одна, стало быть, кого-то ищет. А если увивается рядом со мной, значит - меня. К тому же недотроги не ведут себя так демонстративно.
- Вы давно ходили на дискотеку в пионерском лагере? - справился я.
- А вы туда зачастили? - парировал поэт.
Я не знал, что и ответить. Энергетик продолжал.
Одежды только пуще возбуждали,
выпячивали, не скрывали.
И снизу коротко, и сверху низко.
Виднелась чуть прикрытая пиписка.
Когда же попа фосфором сверкнула,
я поднял члены онемелые от стула.
- Это место особенно выразительно, - заметил я. - А почему фосфором?
- Спасибо, - наверное, зарделся мой невидимый собеседник. - А фосфором потому, что в лучах дискотеки все белое светится как фосфор, например, белье.
Количество онемелых членов я уточнять не стал.
Она мне в дочери по возрасту годилась.
Зачем тогда так вызывающе садилась? -
воскликнул поэт.
Тем временем за столик напротив уселась девушка, вполне отвечающая описанию ханты-мансийца, поскольку подобных девушек здесь было никак не меньше, чем пальм. К счастью, заполярный романтик сидел к ней спиной и не отвлекался, а я имел перед глазами как бы живую иллюстрацию его произведения. Девушка достала из сумочки сигареты, закурила, закинула ногу на ногу и закатила глаза. И действительно, после третьей её жеманство легко было принять на собственный счет, - ведь кроме меня её никто не видел.
Итак, я ломанулся как с обрыва
после трехмесячного перерыва.
- В каком смысле - трехмесячного? - уточнил я.
- В таком, что с Анжелкой я разошелся, а следующая бросила меня три месяца назад.
- Так что же, у вас в Ханты-Мансийске...
- При чем здесь... - смутился энергетик. - Я ведь в городе наездами. А в тундре с оленями не побалуешь.
- И часто наезжаете?
- Говорят же, раз в квартал! - голос энергетика зазвенел, а усики раскалились докрасна. Очевидно, несмотря на всю игривость, эта тема давалась ему нелегко.
"И что я лезу ему в душу. На себя бы посмотрел", - подумал я.
Девушка напротив развязала пучок на голове и разбросала волосы по смуглым плечам. Я пытался разглядеть, что на ней надето: очень короткая юбка с разрезом или мини-шорты с запАхом типа "мужчина торопится", но ханты-мансиец, как нарочно, загораживал главное место своим ушами.
- Вообще-то я развязный, - сообщил он.
- Я заметил, - сказал я.
- Позвольте, говорю, вас ангажировать на тур ча-ча-ча. Она отвечает: я с мамой. А я, признаться, где-то слышал, что сводню на языке падших созданий называют "мамкой".
- Да так оно и есть, и даже в литературных произведениях, - удивился я свежести его восприятия.
- Надо было перечитать Куприна, - пробормотал северянин.
- Лучше Мопассана, - посоветовал я.
- Так пойдемте же знакомиться с вашей мамочкой! - воскликнул ханты-мансиец так громко, что девушка на всякий случай натянула юбку вниз на максимальную длину - сантиметра полтора.
Мы ловко пробирались меж столами,
уставленными роскоши блюдами.
Я поклонился мамочке дородной,
как будто она была дамой благородной.
На самом деле отдыхающие пировали бедненько: водчонка, шоколадка, сигаретка. Так что, когда я обрушил на так называемую маму шампанское и торт с шашлыками, она приняла меня как минимум за Монте-Кристо. И возликовала неумному клиенту.
Для важности я представился Леонтием, импресарио московского коллектива "Руки вверх свело". Разве эти южанки в состоянии были понять, что один порядочный энергетик стоит одиннадцати паршивых импресарио со всем выводком их вертлявых педерастов?
- Это в наше время все мальчики мечтали стать космонавтами, - напомнил я.
- А девочки - учительницами, - подтвердил энергетик. - Эта фальшивая мать растрещалась так, словно меня интересовало её тучное тело. Она сообщила, что они "с Киева"и у дочи целая коробка этих самых "руки-ноги-верх". Правда, Лика?
Я так и обомлел. Её звали Лика, то есть, Анжелика. Понимаете?
- Понимаю, - ответил я. - Я как-то взялся считать, сколько у меня было женщин по имени Лена, и уснул. Я всегда так делаю, когда бессонница.
- И что же она, уже работает? - спросил я у "мамы".
- Подрабатывает на учебу в колледже менеджмента, туризма и изящных искусств, - мамка потрепала Лику по лакированной ноге.
Я был приятно удивлен культурным уровнем товара. Конечно, мне приходилось слышать, что девушки занимаются этим промыслом для получения высшего образования, но как-то не верилось. Все-таки в классической литературе блядовали от нищеты.
- А есть такой? - спросил я мамку.
- Сейчас за деньги все есть, - намекнула она.
Кстати, эта мамка была не так уж дурна. Конечно, она не обладала стройностью своей подчиненной, но в потемках вполне могла сойти за её старшую сестру. "А что если..." - подумалось мне. Ведь эти самые мамки, прежде чем перейти на руководящую должность, постигают путь порока с азов. Это все равно, что члены коммунистической партии, которые все как один перебывали комсомольцами.
- Так уж и всё? - подмигнул я.
- Любой каприз за ваши деньги! - кокетливо ответила бандерша.
- Так вот же вам мой каприз, - вывалил я. - Хочу поиметь не только вашу так называемую дочь, но и вас лично. Одновременно. Чтобы обхаживали меня со всех сторон, как в художественном фильме. За ценой не постою. Я не Крез, но энергетик.
Тут дискотека на мгновение прервалась
И в тишине пощечина раздалась.
То есть, я хочу этим сказать, что мамка врезала мне по морде.
- Это какой-то пошляк, Ликочка, - сказала она, задыхаясь всей грудью. - Они думают, что за торт им положено пошлить.
- Тю! - скривилась красавица.
Не своднею мамаша оказалась,
А её дочка проституткой спьяну показалась.
- Оказалась - показалась - не совсем безупречная рифма, - заметил я. - Это все равно что десять рублей - пятнадцать рублей.
- Но не два рубля, - тонко заметил секс-турист.
Далее поэма ханты-мансийского рапсода приобрела более плавный, описательный характер. Действительно, даже в порнографических произведениях и блок-бастерах персонажи вынуждены скреплять поступки хоть какими-никакими разговорами, и авторы вводят нечто вроде бытового фона. Героиня, например, пишет дневник эротических впечатлений. Или герой пакует чемодан с ружьями. Мы же имели дело с лирическим произведением довольно крупной формы.
Бытовая часть поэмы содержала ряд метких наблюдений за нравами Сиктыма сегодня и двенадцать лет назад с последующими философскими выводами.
Тогда, на грани Перестройки,
весь город представлял собой помойку, -
писал энергетик.
Здесь не было приличных туалетов,
и невозможно было даже приобрести сигареты.
- Помните этап, когда на сигареты и водку давали какие-то талончики?
- Даже не верится, - вздохнул я.
- Сигареты можно было купить только в одном месте Сиктыма, на стоянке такси. Их продавали поштучно. Водку продавали там же. Помню, я встретил там самого Бориса Гребенщикова, который покупал сигареты как простой смертный. А ведь он был уже идолом!
- Это невероятно, - удивился я.
- Клянусь честью энергетика. Я даже подошел к нему лично и справился: "Вы БГ?"
- И что он вам ответил?
- Он ответил: "Я БГ".
- Теперь он орденоносец, герой России...
- А то!
По пляжу продавцы сновали,
покоя голосами не давали.
Халодни пива, ну а рак горачи, -
мне на ухо кричал какой-то хрен собачий.
Сосиски, чебуреки и шавЕрма,
не пляж, а прям какая-то таверна.
- А меня раздражают водные мотоциклы, - признался я. - Того и гляди, снесут голову, как буй.
Катался я на надувной акуле,
меня тогда на сто рублей обули, -
подхватил энергетик.
Пираты, змеи, пони, обезьяны
фотографироваться предлагали.
- А одна мартышка, знаете ли, вдруг подбежала ко мне на задних лапках, словно официантка, и как схватит меня за руку своей замшевой ладошкой. Я был так растроган, что тут же выложил ей пятьдесят рублей. То есть, не ей, а её рабовладельцу.
Словом, каждый шаг обходился мне буквально по рублю, но у меня ещё оставалось довольно денег, и я решил истратить резерв на более существенные развлечения, чем фото-сессии с приматами.
Моя вчерашняя ошибка заключалась, очевидно, в том, что я выбрал неверное место для поисков. Насколько мне известно, падшие создания избегают мест семейного отдыха. И мне только надо было выяснить места их скопления, кварталы, так сказать, красных фонарей.
- В Сиктыме есть такие кварталы? - усомнился я.
- Не может не быть, - сказал путешественник. - Люди приезжают сюда, чтобы расстаться с деньгами, а деньги и порок неразлучны.
Мне надо было только найти надежного проводника на скользкой стезе греха. И проводник сыскался мгновенно, как из-под земли вырос. Едва я вышел на набережную, как мои глаза встретились с глазами высокого испитого саксофониста в брезентовых брюках.
- Человеку при деньгах лучше не смотреть на улице в глаза испитым незнакомцам, - заметил я.
- Теперь я тоже так считаю, - согласился энергетик.
- Хотите, я исполню ваше любимое произведение? Бесплатно, - добрым голосом предложил саксофонист.
Я согласился. Под чистым небом Сиктыма зазвучала мелодия из фильма "Крестный отец".
- Это действительно ваша любимая мелодия? - уточнил я.
- Нет. Но другой мелодии саксофонист не знал, - ответил энергетик.
Мы быстро сделались заядлыми друзьями,
Расположившись в неглубокой яме.
- В Сиктыме существует оригинальный обычай. Местные жители приносят на пляж дрова, устраивают пикник, а затем бросают все как есть, хоть бы одна сволочь прибралась. Однако дрова здесь такая ценность, что брошенные бревна тут же использует кто-нибудь другой, так что на пляже не остается ни одной щепочки. Мне, как старому таежнику, это показалось дико.
- Как и мне, записному дачнику, - согласился я.
- Мой новый приятель заметил в приямке под мостом тлеющее бревно предыдущих пропойц, раздул его и стал жарить на углях курицу за мой счет. Мы исполнили несколько произведений советских композиторов. Я сбегал за второй.
- Хочешь, угадаю твою профессию? - предложил сиктымец. - Ты программист, специалист по компьютерам.
- Близко, но не совсем, - ответил я. - Я специалист по электростанциям.
- Вот видишь. А теперь угадаю, откуда ты приехал. Как только я тебя увидел, я сразу понял: вот идет типичный представитель Ленинграда. Только у ленинградских парней бывают такие одухотворенные лица.
- И снова ты недалек от истины, - обрадовался я. - Я был в Ленинграде в 1981 году, на повышении квалификации, но постоянно проживаю в Сыктывкаре, то есть, Ханты-Мансийске (даже не знаю, как можно путать эти два понятия).
- Земляк! - саксофонист крепко прижал меня к жесткой груди и уколол небритой щекой. - Я тоже три сезона отрыбачил в Магадане.
Оказывается, саксофонист, коренной сиктымец, работал на Севере, в бригаде своего перелетного отца. Но сердце его так изнылось по южной природе, что однажды он прилетел в отпуск и остался в родном городке. А следом вернулся и отец, растерявший здоровье на приисках.
- Для него каждый житель Норильска - все равно что родной брат. Ты просто не представляешь, как он будет рад с тобою познакомиться! - распинался саксофонист, увлекая меня к дверям магазина.
Наполнив пакет снедью, мы зашли во двор особняка типичной конструкции, какую выбирают разбогатевшие люди в любом уголке бывшего СССР - нечто красное, с башенками, гибрид хрущевки и московского Кремля. Саксофонист сначала позвонил в дверь, а затем стал стучать в неё кулаком.
- Твой папа живет в таком зАмке? - удивился я.
- Он его сторожит, - уточнил Эдик (назовем его так).
Наконец, за дверью вспыхнула полоска света, что-то зашебуршало и раздался сварливый дискант: "Кто тама?"
- Это я, папа, - почтительно отвечал саксофонист. - Я привел земляка из Омска.
- Идите на хер! - ответил старик и выключил свет.
Тогда я решил напомнить саксофонисту о деле, ради которого пошел на знакомство и расходы.
- Где кучкуются девушки Сиктыма?
Саксофонист не сразу уловил суть вопроса.
- Они повсюду, - отвечал он, заворачивая саксофон в мешковину и убирая его в пустую собачью конуру. - Это все равно что спрашивать в курятнике: где у вас куры.
- Я имею в виду падших созданий, ночных, так сказать, бабочек, готовых на все.
И вновь недоумение.
- Они и так готовы. Ты не в Ленинграде, старичок. Все жительницы Сиктыма занимаются уличной торговлей с раннего утра до позднего вечера. Они не знают развлечений и готовы отдаться любому, кто уделит им толику внимания. Веришь?
- Нет.
- Тогда следуй за мной. И если тебе некуда девать свои северные деньги, то можешь одолжить мне на новый мундштук.
Я тут же выдал своему чичероне сумму, несопоставимую с ценой продажной любви. Мы бросились навстречу приключениям.
По прибытии в Сиктым мне показалось, что весь этот городок состоит из единственной улицы - обсаженного пальмами скоростного шоссе на аэропорт. Но эта авеню была лишь витриной города, который расползался во все стороны булыжными улочками, кривыми тропами, стройками, гаражами и нагромождениями лачуг, напоминающими груды обувных коробок. Саксофонист петлял переулками, нырял в заросли, пересекал ручьи и попутно уточнял параметры девушки, которая составила бы счастие моего сегодняшнего вечера. Я пытался запомнить обратный путь, но скоро убедился, что это невозможно.
- Черненькая, беленькая или рыженькая? - справлялся он.
- Конечно, беленькая. Ведь брюнетки темпераментнее, ярче. Поэтому я предпочитаю рыжих.
- Повыше или пониже?
- Чем выше, тем лучше. Обожаю моделей. Но нет ничего лучше крошечной куколки, которую можно спрятать и носить с собой в кармане.
- О возрасте не спрашиваю. Это очевидно.
- Я же нормальный мужик: конечно, Лолита. Ведь только зрелая женщина с горьким опытом страсти в постели истинная львица.
- Валерия! - закричал он. - Это Эдуард с набережной!
Сразу в нескольких норах муравейника зажегся свет, и на балкон вышла баба лет пятидесяти, насколько можно было судить в темноте по очертаниям. Место её рта можно было определить в темноте по сигарете.
Я как Ромео гужевался под балконом,
Джульетта торговала самогоном.
- У неё чумовая чача, - сообщил мне саксофонист. - Купи пару стаканов, и она для тебя в доску расшибется. Могу поспорить, что у вас в Свердловске днем с огнем не сыщешь такой чачи.
- Надеюсь, ты не её имел в виду? - спросил я, мучительно пытаясь разобрать вверху формы моей суженной.
- А что? Конечно, нет. Твоя будет мисс Сиктым, или я засуну свой саксофон тебе в задницу. То есть, себе.
Вдруг та самая баба, которая маячила на балконе, вынырнула из бокового лаза с подносом, на котором стояли два пластмассовых стакана какой-то жидкости и два ломтика лимона.
- А Валерия? - спросил я.
- Ты выпей, а там посмотрим, - загадочно сказала женщина, довольно привлекательная для своего возраста, если ей действительно было пятьдесят. Если же ей было лет тридцать, она была редкая уродина.
Затем произошло то, что я приписывал действию снотворного. Вы, конечно, слышали, что проститутки добавляют своим клиентам в водку клофелин, а затем обирают их бесчувственные тела? Я решил, что вероломный Эдуард находился в сговоре с коварной самогонщицей, завлекал в её сети наивных туристов, опаивал их и грабил. Вот мерзавец, попадись он мне ещё один раз! - думал я. Но затем посчитал количество выпитого и передумал.
Во-первых, ещё до знакомства с музыкантом я выпил пару стаканов крепленого вина, что совсем немного с точки зрения здравого смысла, но существенно с точки зрения физиологии. Затем мы выпили с моим приятелем одну бутылку под курицу и другую так, купили третью и отправились с нею в гости к моему так называемому земляку. Этот старый сибиряк не пустил нас на порог, но я не думаю, что после этого мы вылили водку в Черное море.
Вот в этот самый момент, когда я с вами разговариваю, мне начинает вспоминаться, что мы стояли у какого-то парапета, под которым бурлило нечто вроде Терека, и читали друг другу стихи. И читали не на сухую. Наконец, была чача в восточном дворике, а замедленное действие чачи слишком хорошо известно. В процессе работы над поэмой у меня складывалась уверенность в том, что мы выпили не по одной, а скорее по три.
Словом, я подозревал, что попался в сети аферистов, но даже если бы этот сиктымский Сальери и не подсыпал мне дурмана в кубок с вином, я все равно лишился бы чувств. Уж я-то себя знаю.