воротами, чтобы посмотреть, кто едет. У нее было орлиное
зрение.
— Матушка, я вижу повозку.
— Какая она? — спросила Медб. — Какого цвета впряженные
в нее кони? Ты знаешь воина, который сидит в ней?
— Вижу! Вижу! — воскликнула Финдабир. — Два коня
впряжены в повозку. Оба серые в яблоках и не уступают друг ДРУГУ ни в
росте, ни в красоте, ни в беге. Уши у них прижаты, головы высоко
подняты, ноздри раздуты, лбы широкие и груди тоже, гривы и хвосты
кудрявятся, и шаг у обоих ровный и быстрый. Повозка сделана из хорошего
дерева и вся блестит. Еще я вижу два черных колеса и упряжь, украшенную
серебром. Сидит в ней муж с рыжими волосами и длинной бородой,
разделенной надвое, как вилы. На нем алый с золотом плащ. Бронзовый щит
окаймлен золотой полосой. В руке у него копье, а на голове шапка из
перьев невиданных птиц.
— Знаю, кто это, — откликнулась Мсдб. — Друг королей,
всегдашний победитель в битвах, буря в войне, огонь в споре, нож в
победе, который разрежет нас на куски. Могучий Лойгайре Красная Рука.
Его меч рубит людей, как нож режет лук. И кулак его бьет не слабее, чем
волна бьет берег. Клянусь богами моего народа, коли Лойгайре Буадах в
ярости и едет драться с нами, то, как лук срезают близко к земле, так и
нас он срежет, и многих других в Круахане, если не умилостивим мы его
богатыми подношениями.
— Матушка! — крикнула Финдабир. — Я вижу еще одну
повозку. И она не хуже первой.
— Расскажи мне о ней, — приказала Медб.
— Один впряженный в нее конь — рыжий. Широкими прыжками
одолевает он броды и реки, горы и долины, и быстр он, как птица. Мне не
уследить за ним. Другой конь гнедой. На полном скаку перепрыгивает он
через поля между горами и скалами, и дубы ему не помеха. Куда-то
торопится он. Повозка из хорошего дерева и вся изукрашена, колеса из
сверкающей бронзы, и упряжь блестит серебром.
В повозке прекрасный обликом муж с длинными волнистыми
волосами, щеки у него белые с ярким румянцем, и рубаха на нем белая,
чистая, плащ — синий с алым, щит у него коричневый с желтым и по краю
отделан бронзой. В руке у него сверкающее копье, а на повозке покрывало
из перьев невиданных птиц.
— Знаю я, кто это, — отозвалась Медб. — Рык льва,
огонь, который убивает, как острый камень. Привычно ему складывать
голову к голове, из одной битвы бросаться в другую. Как форель режут
острым камнем, так нас взрежет сын Финдкоем, если он в ярости.
Клянусь всеми клятвами моего народа, как пятнистых
рыбин бьют на красном камне железными прутьями, так нас побьет Конал
Кернах, если он решил пойти против нас.
— Я вижу еще одну повозку! — крикнула Финдабир.
— Рассказывай! — приказала Медб.
— В нее впряжены два коня под стать друг другу. Уши у
них прижаты, головы подняты. Это красивые и сильные кони, ноздри у них
раздуты, лбы широкие, гривы и хвосты завиты. Когда они идут шагом, комья
земли вылетают у них из-под копыт, как стаи птиц, а когда бегут — пар
вырывается из ноздрей и огонь из пасти. Один конь серый, легкий,
стремительный. Другой — черный, с маленькой головой, и ни в чем не
уступает первому. Весело скачут они рядом, словно туман в горах, олень
на холме, заяц на равнине или зимний ветер в ночи.
Повозка сделана из самого лучшего дерева, колеса у нее
железные, упряжь сверкает серебром, бронзой и золотом.
В повозке сидит усталый муж с потемневшим лицом,
прекраснее которого не сыщешь во всей Ирландии. На нем алая туника, на
груди пряжка из золота, а поверх плащ с белым капюшоном, украшенным
золотом. Брови у него черные, как черна земля под ногами, глаза семи
цветов и волосы тоже, а во взгляде у него любовь и пламя. На коленях он
держит меч с золотой рукоятью, под рукой у него копье с острым
наконечником, а на спине висит алый щит с серебряным ободком и золотыми
фигурками зверей.
Впереди сидит возница. Он высокий, худой и весь в
веснушках. У него рыжие волосы, на них золотой венец. На нем короткий
плащ, и в руках, голых по локоть, он держит вожжи.
— Воистину то были капли перед ливнем, — сказала Медб.
— Знаю я этого мужа. Он — как шум разгневанного моря, как огромная
волна, в которой безумие дикого зверя, поднятого охотниками. Во время
битвы он мчится прямо на врагов, и в его крике они слышат свою смерть.
Он совершает подвиг за подвигом и кладет одну голову на другую, не
считая. Его имя славят в песнях. Как на мельнице растирают солод в
порошок, так нас разотрет по земле Кухулин.
Клянусь клятвой моего народа, — продолжала Медб, — если
мельница с десятью жерновами растирает солод в пыль, то он и вовсе
сотрет нас с лица земли, будь даже с нами целое воинство, если гнев не
оставит его.
— Как скачут остальные улады? — спросила Медб. Финдабир
ответила ей:
— Рука к руке, плечо к плечу, колесо к колесу. Так они
скачут. Их кони словно гром в небе, словно волны, поднятые бурей, и
земля дрожит под их копытами.
— Пусть наши жены принесут много холодной воды в
бадьях, постелят мягкие ковры, нажарят вкусного мяса, сварят лучшего
эля. Открывайте ворота, встречайте их по-доброму, и они не причинят нам
зла.
Медб сама вышла во двор. И с ней трижды пятьдесят юных
девиц с тремя бочками холодной воды, в которой она решила остудить
воинственный пыл героев.
Потом она спросила их, будут они жить в одном доме или
порознь, каждый в своем.
— Каждый в своем, — ответил Кухулин.
Прискакали остальные улады. Их тоже встретили Медб и
Айлиль со всеми своими чадами и домочадцами и предложили им еду и
постель.
Вышел вперед Сенха и поблагодарил Медб и Айлиля за
гостеприимство.
Улады поспешили следом за хозяевами во дворец, и все
нашли себе пристанище. Тем временем музыканты услаждали слух гостей
музыкой. Конхобар и Фергус, сын Ройга, остались в покоях Айлиля, а еще
бьшо девять покоев, и пировали там три дня и три ночи.
Когда все отпировали, Айлиль спросил Конхобара, что
привело его в Круахан. Сенха ответил вместо Конхобара и все рассказал
ему о ссоре жен, желавших первыми войти в пиршественную залу, и о ссоре
мужей, желавших забрать себе долю победителя.
— Рассуди их, — попросил Сенха. Айлилю это не
понравилось.
— Не в добрый час недобрый друг вспомнил обо мне.
— Нет никого справедливее тебя, — стоял на своем
Сенха.
— Мне надо подумать, — сказал Айлиль, требуя
отсрочки.
— Не думай слишком долго, — попросил его Сенха. — Кто
защитит нас, если нет с нами наших героев?
— Три дня и три ночи.
— Три дня не повредят дружбе, — согласился Сенха.
Лойгайре, Конал и Кухулин остались ждать суда Айлиля, а
остальные улады отправились в обратный путь, благодаря Медб и Айлиля и
ругмя ругая злонравного Брикрена, затеявшего всех поссорить между
собой.
В тот же вечер в честь трех героев Медб и Айлиль задали
пир не хуже того, который задал уладам Брикрен, но только пировать герои
должны были втроем. Едва стемнело, в залу ворвались отпущенные из пещеры
сидов чудовища в обличии кошек. Конал и Лойгайре подскочили до потолка и
до самого утра просидели на стропилах, забыв о мясе и вине.
Один Кухулин не встал с кресла. Едва чудовище
приблизилось к нему, как он ударил его мечом, и, хотя меч соскользнул с
каменной головы, чудовище больше ни разу не пошевелилось. Кухулин всю
ночь не сводил с него глаз.
С первыми лучами солнца воинственные кошки исчезли, а
потом пришел Айлиль, от которого ничего не укрылось.
— Теперь Кухулин может взять долю победителя? — спросил
он Конала и Лойгайре.
— Нет, — ответили они в один голос, — потому что мы
вышли сражаться с воинами, а не с кошками.
— Придется вам тогда, — сказала Медб, — эту ночь
провести в доме моего приемного отца Эркола и его жены Гармны.
Но сначала Медб и Айлиль на славу накормили и напоили
героев. Когда же они предложили им накормить коней, то Конал и Лойгайре
взяли двухлетний овес, а Кухулин — отборный ячмень. Потом они
отправились в путь и всю дорогу старались обогнать друг друга, но первым
все же был Кухулин.
Эркол и Гармна приветливо встретили героев, которые не
скрыли, что приехали ради испытания, и тогда Эркол и Гармна отправили их
одного за другим сражаться с жившими в долине ведьмами.
Первым пошел Лойгайре, однако он не устоял против ведьм
и возвратился без оружия и доспехов.
Вторым пошел Конал и тоже не устоял, но потерял только
копье, а меч сохранил.
Третьим пошел в долину Кухулин. Ведьмы с воплями
набросились на него, но Кухулин не отступил. Вот уже от копья и щита
остались одни обломки, а ведьмы все били и били его без устали.
Увидел это Лаэг и крикнул:
— Эй, Кухулин! Бессильный трус! Слепой нгут! Куда
делась твоя храбрость? Или ты хочешь, чтобы ведьмы одолели тебя?
Разгневался Кухулин и стал крушить и рубить окруживших
его ведьм так, что вскоре всю долину залил их кровью. Когда же он
возвратился с ведьмиными доспехами, Гармна и ее дочь Буан обрадовались,
увидев его целым и невредимым, и с почетом проводили в дом.
Ночью герои отдыхали, а на другой день поутру Эркол
вызвал их всех троих одного за другим на поединок.
Первым оседлал коня Лойгайре, но не успел он и глазом
моргнуть, как конь Эркола убил его коня, а Эркол чуть не убил его
самого, так что он побежал в Круахан и всем рассказал, что Эркол убил
Конала и Кухулина.
Конал тоже бежал, после того как конь Эркола убил его
коня, а его слуга утонул в реке, которую с тех пор называют Снам
Ратханд.
Зато Серый конь из Махи не уступил коню Эркола и сам
убил его, и Кухулин одолел Эркола, после чего привязал его сзади к
повозке и поехал в Круахан.
Буан, дочь Гармны, побежала следом за ним, потому что
полюбила Кухулина и не пожелала с ним расстаться. Следы от повозки
Кухулина не терялись среди других следов, потому что он всегда ехал
напрямик и нигде не сворачивал, даже если на его пути оказывались скала
или глубокое ущелье. В одном таком месте Буан не рассчитала своих сил,
упала и ударилась головой о камень. Она умерла, и то место стали
называть Могилой Буан.
Когда Конал и Кухулин объявились в Круахане, то не
сразу догадались, почему их оплакивают, ведь они не знали о лживой вести
Лойгайре, будто они оба погибли от руки Эркола.
Все поняв, Айлиль скрылся в своем покое и долго стоял,
прислонившись к стене. Он старался успокоить свои мысли, ибо знал, какая
великая опасность грозит его королевству, если он совершит ошибку. Три
дня и три ночи он не ел и не спал, пока Медб не сказала ему:
— Ты трус и только зря тянешь время! Я сама рассужу их,
если ты боишься!
— Не под силу мне судить героев, — согласился с ней
Айлиль. — Да и кому это под силу?
— Мне, — заявила Медб. — Да и что в этом трудного?
Лойгайре и Конал Кернах не похожи друг на друга, как бронза и серебро. И
Конал Кернах с Кухулином не похожи друг на друга, как серебро и красное
золото.
Поразмыслив, Медб призвала к себе Лойгайре Буадаха.
— Привет тебе, Лойгайре Буадах, — сказала она ему. — Мы
считаем тебя первым из первых героев Улада и тебе отдаем долю победителя
вместе с чашей из бронзы, на дне которой серебряная птица. Возьми ее как
знак нашего суда, но никому ее не показывай, пока не предстанешь перед
Конхобаром и всеми воинами Алой Ветви. Увидишь, что несут долю
победителя, доставай чашу, и никто не посмеет оспорить ее у тебя, ибо мы
вручаем тебе знак твоего первенства. — Лойгайре подали чашу, до краев
наполненную сладким вином, и он одним глотком опорожнил ее. — Ты —
первый из первых, — повторила Медб. — Живи сто лет и радуйся жизни,
лучший из лучших в Уладе!
Едва Лойгайре ушел, как Медб призвала к себе Конала
Кернаха.
— Привет тебе, Конал Кернах, — сказала она. — Мы
считаем тебя первым из первых героев Улада и тебе отдаем долю
победителя. Прими от нас серебряную чашу с золотой птицей на дне.
Напутствовав его так же, как она напутствовала
Лойгайре, она попрощалась с ним и призвала к себе Кухулина.
— Король и королева зовут тебя к себе, — сказал ему
гонец. В это время Кухулин играл в шахматы со своим возницей Лаэгом.
— Что я, дурак, чтобы шутить со мной шутки? — вскричал
Кухулин и швырнул в гонца шахматной фигурой, попав ему между глаз,
отчего он упал и умер, и Айлиль и Медб его не дождались.
— Клянусь! — воскликнула Медб. — С Кухулином нелегко
иметь дело!
Она сама пошла к нему и обняла его обеими руками за
шею.
— Обманывай других, — сказал ей Кухулин.
— Великий сын Улада! Слава Ирландии! — вскричала Медб.
— У нас и в мыслях не было обмана. Даже если бы все герои Ирландии
собрались здесь, доля победителя все равно досталась бы тебе, потому что
никто не сравнится с тобой храбростью, славным именем, молодостью,
великими подвигами!
После этих слов Кухулин встал и вместе с Медб пошел в
королевский дворец. Айлиль ласково встретил его и вручил ему до краев
наполненную сладким вином золотую чашу с птицей из драгоценных каменьев
на дне.
— Ты — первый из первых, — сказала Медб, — и я желаю
тебе жить сто лет и радоваться жизни, лучший из лучших в Уладе!
— Вот что мы решили, — в один голос сказали Айлиль и
Медб. — Как ты первый из первых героев Улада, так и твоя жена первая из
первых жен Улада. Она правильно сделала, что первая вошла в
пиршественную залу, потому что кому, как не ей, быть королевой над
уладскими женами.
Кухулин одним глотком опорожнил чашу и, попрощавшись со
всеми, отправился в обратный путь. Вечером он был уже в Эмайн Маха.
Среди уладов не нашлось ни одного смельчака, который
спросил бы героев о решении Айлиля и Медб, а там подошло время садиться
за столы да приниматься за пир.
Оставив споры, воины Улада ели, пили и веселились.
Явился на пир и Суалтам, сын Ройга и отец Кухулина. В его честь Конхобар
приказал вкатить в залу бочку своего лучшего вина.
Тем временем дошла очередь и до доли победителя.
— Сегодня долю победителя получит один из трех героев,
возвратившихся из Круахана, — сказал злоязычный Дуабтах. — Верно, они
принесли знаки, по которым мы узнаем, кто из них первый из первых.
Тут вскочил с места Лойгайре Буадах и высоко над
головой поднял бронзовую чашу с серебряной птицей.
— Доля победителя моя!
— Нет! — завопил Конал Кернах. — Вот моя чаша! — И он
высоко поднял серебряную чашу с золотой птицей на дне. — У тебя чаша
бронзовая, а у меня серебряная! Доля победителя моя!
— Нет! — крикнул, поднимаясь, Кухулин. — Король и
королева обманули вас. Доля победителя моя! Смотрите на мою чашу!
С этими словами Кухулин поднял над головой золотую чашу
с птицей из драгоценных каменьев.
— Если судить по-честному, то я — первый из первых, —
сказал Кухулин.
— Ты, — согласились Конхобар и Фергус и все остальные
улады. — Таково решение Айлиля и Медб.
— Клянусь, — вскричал Лойгайре Буадах, — не просто так
тебе вручили золотую чашу. Ты ее купил! Сколько золота и серебра ты дал
Айлилю и Медб, чтобы они назвали тебя первым из первых? Честью клянусь,
их суждение мне не указ!
Герои, выхватив мечи, выскочили на середину, однако
Конхобар встал между ними, так что Лойгайре, Коналу и Кухулину пришлось
умерить свой пыл.
— Придется вам ехать к Курои, чтобы он решил ваш спор,
— сказал Сенха.
— Согласен, — сказал Лойгайре Буадах.
— Согласен, — сказал Конал Кернах.
— Согласен, — сказал Кухулин.
На другой день рано поутру все трое — Лойгайре, Конал и
Кухулин — отправились в путь. У ворот крепости Курой они распрягли
повозки, а во дворе их приветливо встретила Бландад, дочь Минды, жены
Курой, которого не было дома. Однако он все знал наперед и заранее
наказал жене, как ей принимать гостей. Она все сделала как полагается.
Сначала подала им воду умыться с дороги, потом вина — прогнать все
печали, потом приказала слугам помягче постелить постели, чтобы не
пожаловались герои на негостеприимство.
Когда же наступил вечер, Бландад сказала героям, что им
до возвращения Курой наказано сторожить крепость.
— Так он велел. И еще он велел передать, чтобы первым
стал на стражу самый старший из вас.
Курой же, где бы он ни был, каждый вечер заколдовывал
крепость, и она крутилась, как мельница, чтобы после захода солнца ни
один недруг не нашел вход в нее.
В первую ночь встал на стражу Лойгайре Буадах, потому
что годами он был старше других. Незадолго перед рассветом он увидел,
как на западе поднялась от моря тень и направилась к нему. Она была
длинной и очень страшной и в конце концов приняла обличив великана,
голова которого упиралась в небо, а ноги попирали сверкающее море. В
руках у него были выдранные из земли дубы, которые и шести коням не
сдвинуть с места. Великан швырнул одним дубом в Лойгайре, но
промахнулся. Так он промахивался три или четыре раза, и Лойгайре остался
жив и невредим, да еще с неразбитым щитом, отчего осмелел и метнул в
великана копье, но не причинил ему никакого вреда.
Великан в ответ протянул руку и схватил Лойгайре,
который, хотя был высоким и сильным, почувствовал себя словно годовалый
младенец у него на ладони, а великан, повертев его в пальцах, как вертят
шахматную фигурку, полумертвого бросил его во двор крепости, да в самую
грязь. В это время все ворота были на запоре, поэтому в крепости решили,
что он сам перепрыгнул через стену и таким образом вызвал других героев
на соревнование.
Миновал еще один день, и наступила очередь Конала
стеречь крепость, потому что он был старше Кухулина. С ним произошло то
же, что с Лойгайре.
А на третью ночь наступил черед Кухулина.
Около полуночи он услыхал шум, а когда в небе поднялась
полная луна, то увидел девять серых теней над болотом.
— Стойте! — крикнул Кухулин. — Кто вы? Если друзья, то
идите с миром, а если враги — не ждите пощады!
Тени зашумели-закричали, но Кухулин отрубил всем девяти
головы, и они упали, бездыханные, на землю.
Кухулин стал стеречь крепость дальше.
Еще девять воинов вышли против него, и еще девять, но
он всех победил и всем отрубил головы, которые сложил в кучу вместе с
оружием.
Приустав, Кухулин все же внимательно вглядывался во
тьму и услыхал вдруг, что озеро поблизости зашумело, словно бурное море.
Ему очень хотелось отдохнуть, но долг превыше всего, и он решил
посмотреть, что там такое. Из озера поднимался длинный-предлинный червь,
который уже повернулся раскрытой пастью к крепости, намереваясь
проглотить один из приглянувшихся ему домов.
Кухулин подпрыгнул, обхватил одной рукой шею червя, а
другую засунул ему в пасть, вытащил у него из груди сердце и бросил его
на землю. Враг Кухулина упал бездыханным, и Кухулин разрубил его мечом
на куски, а голову бросил поверх остальных голов.
Совсем обессилел Кухулин и не двигаясь просидел почти
до рассвета, как увидал вдруг тень великана, шагавшего к нему с запада —
от моря.
— Ну и ночка! — вздохнул великан.
— Смотри, как бы не пришлось еще хуже! — пригрозил ему
Кухулин.
Великан замахнулся на Кухулина бревном, но оно не
задело героя. Тогда он бросил в него еще три или четыре дерева, но все
они пролетели мимо, не причинив Кухулину вреда. Великан протянул руку,
чтобы схватить Кухулина, как было с Лойгайре и Коналом, но Кухулин
прыжком лосося взобрался великану на голову и вытащил меч, чтобы
отрубить ее, великан взмолился:
— Жизнь за жизнь, герой.
Он исчез и больше никогда не показывался.
Кухулин же, подивившись про себя, как это Лойгайре и
Конал сумели перепрыгнуть через стену, такую высокую и широкую, что он
два раза прыгал и оба раза безуспешно, разгневался и, отойдя подальше,
разбежался, едва касаясь ногами травы. Он все-таки одолел ее и оказался
прямо у дома Курой. Кухулин толкнул рукой дверь и, тяжело вздыхая,
вошел.
Тотчас услыхал он голос Бландад, дочери Курои:
— Ты вздыхаешь не как побежденный. В твоем вздохе
радость победителя.
Дочь короля все знала о том, что пришлось претерпеть
Кухулину.
— Долю победителя заслужил Кухулин, — сказала она
Лойгайре и Коналу. — Да вы и сами знаете, что не сравнитесь с ним в
бою.
— Я не согласен, — в один голос заявили Лойгайре и
Конал. — Наверняка его друзья-сиды стараются, чтобы мы уступили ему без
спора. Не быть этому.
Тогда Бландад от имени Курои наказала им возвращаться в
Эмайн Маха и там его ждать. Герои простились с дочерью короля и
отправились в обратный путь — туда, где их ждали воины Алой Ветви.
Много ли, мало ли прошло времени, все улады собрались в
Эмайн, и, когда они устали мериться силами, Конхобар и Фер-гус, сын
Ройга, и все остальные отправились в дом Алой Ветви. Однако между ними
не было Кухулина. И Конала Кернаха тоже не было. А другие все были.
Перед самым вечером, когда усталый день завершал свой
путь, они увидали высокого неуклюжего мужа, к тому же уродливого лицом.
Когда он переступил порог залы, Конхобар подумал, что ни один из уладов
не дотянется ему даже до пояса.
Смотреть на него и то было страшно. Прямо на тело у
него была надета плетенка, какой обычно покрывают коров, сверху он
накинул серый плащ, а над головой колыхалась ветка величиной с коровник
на тридцать коров. У него были желтые голодные глаза. В правой руке он
держал топор, который весил не меньше пятидесяти железных котлов, да
такой острый, что и волос разрубил бы, если бы порыв ветра бросил его на
острие. Пройдя ползалы, он наклонился над бревном с необрубленными
ветками, которое лежало возле очага.
— Кто ты? — спросил его злоязычный Дуабтах. — Разве нет
другого места в зале, что ты вышел на середину? Что тебе нужно?
Деревяшку на растопку? Или ты хочешь сжечь наш дом?
— Меня зовут Уат Чужестранец. И мне не нужны ни
деревяшка, ни ваш дом. А нужен мне муж, которого я не могу найти, хотя
обошел уже всю Ирландию и многие другие земли, муж, который держит свое
слово и не обманет меня, что бы ни случилось.
— О чем ты говоришь? — спросил его Фергус.
— Вот топор, — сказал Уат. — Пусть кто-нибудь отрубит
мне голову сегодня при условии, что завтра я отрублю голову ему. Вы,
улады, по всей земле известны своей силой, своей ловкостью, своей
храбростью, своей гордостью, своими высокими мыслями, своим мужеством,
своей правдивостью, своей щедростью. Словом, не найдется ли среди вас
муж, который всегда выполняет обещанное? О тебе я не говорю, Конхобар,
потому что ты — король. И о Фергусе, сыне Ройга, я тоже не говорю. Но
среди остальных неужели не найдется муж, готовый отрубить мне голову,
чтобы завтра подставить мне свою?
— Несправедливо чернить всю страну, — заявил Фергус, —
если ты не можешь найти одного человека.
— Значит, не найдется среди вас настоящий герой, коли
нет на пиру Конала Кернаха и Кухулина?
— Наклонись, дурак, и я отрублю тебе голову! — крикнул
Лойгайре. — А завтра приходи за моей головой.
— Клянусь, ты неплохо придумал, — сказал Дуабтах, —
отрубать человеку голову, а долг отдавать на другой день.
Никто из уладов не знал, что Уат заколдовал свой топор.
Он положил голову на бревно, Лойгайре взмахнул топором и когда опустил
его, голова чужестранца покатилась на пол, а из шеи во все стороны
хлынули потоки крови. В страхе все застыли на месте.
— Клянусь, — проговорил Дуабтах, — если этот
Чужестранец завтра придет, он никого в живых не оставит.
Он пришел. Лойгайре дрогнул сердцем и как сквозь землю
провалился. Правда, в этот день на пир явился Конал Кернах и сказал, что
готов заключить с Чужестранцем договор. Дальше все было, как накануне.
Когда Уат пришел взыскать с Копала долг, тот как сквозь землю
провалился.
На третий день на пир пришел Кухулин.
— Слушайте, мужи Улада, — принялся Уат высмеивать
уладов, — оставила вас храбрость, и вы не достойны славного имени,
когда-то принадлежавшего вам по праву. Где же ваш Кухулин? Или на его
слово тоже нельзя положиться?
— Мне не надо договора, — крикнул Кухулин. — Вот он я!
А ты, пугливая муха, похоже, боишься смерти!
С этими словами Кухулин выпрыгнул на середину залы и,
отрубив Уату голову, подбросил ее до потолка, отчего весь дом пошел
ходуном.
На другой день только и разговоров было среди мужей
Улада, придет Кухулин или не придет в пиршественную залу отдать долг.
Кухулин пришел и как ни в чем не бывало уселся за стол.
Правда, тяжело было у него на сердце, и, заметив это,
мужи Улада постарались его развеселить, но только зря старались.
— Не покидай меня, пока я не умру, — попросил герой
Конхобара. — Скоро смерть за мной пришла. Но лучше мне умереть, чем
нарушить слово.
Едва стемнело, явился Уат.
— Где Кухулин?
— Здесь я! — крикнул Кухулин.
— Что-то невесело ты глядишь, видно, боишься смерти. Но
ты не обманул меня.
Кухулин вышел на середину и положил голову на
бревно.
— Получше-ка вытяни шею, — приказал Уат.
— Хватит! Не тяни больше. Клянусь, я не мучил тебя
вчера. Кухулин вытянул шею, и Уат поднял топор до потолка, отчего ветка
у него на голове задела стропила и, потревоженные, они зашумели, как лес
в грозу. Он опустил топор, но не на шею Кухулину. а рядом, и тотчас
улады узнали Курой, сына Даре, который явился испытать героев.
— Вставай, Кухулин, — сказал он. — Ни один герой Улада,
как бы он ни пыжился, не сравнится с тобой в храбрости и честности. Ты —
первый из первых героев Ирландии, и доля победителя принадлежит тебе, а
твоей жене — первое место среди жен Улада. Если же кто попытается
оспорить мое слово, клянусь клятвой моего народа, горько пожалеет об
этом.
С этими словами Курои исчез.
Так закончилась словесная битва прекрасных жен Улада и
ссора мужей Улада из-за доли
победителя.