Со слов: «Седеют волосы мои...» — Учитель — он жил тогда в Джетаване — начал свой рассказ о Великом Отрешении (подробнее об этом повествуется в «Книге истоков»). А было это так: монахи, сидя в зале собраний, толковали о подвиге Всесовершенного и возносили ему хвалу, когда вдруг сам Учитель вошел в собрание чтящих дхамму и, воссев на то место, где всегда сидел Пробужденный, спросил у бхиккху: «О чем это вы, братия, беседуете?» «О чем же еще, высокопочтенный, как не о твоем отрешении, — ответили монахи, — воздаем тебе хвалу!» «О монахи, — сказал им на то Учитель, — не только ныне ведь Татхагата отрекся от мирских страстей, ему и прежде уже случалось отвергать мир страстей». Заслышав это, бхиккху подступили к Благословенному с просьбой поведать им о прошедшем, и Благословенный раскрыл им смысл давнего события, происшедшего в прошлой жизни и утраченного поэтому их памятью.

«Во времена былые на престоле царства Видеха, в его столице Митхиле, восседал царь Макхадева, преданный дхамме и правивший в соответствии с дхаммой. Выл он вначале царевичем, беспечно резвился, затем стал наследным принцем, наконец — властелином, и так прошло целых восемьдесят четыре тысячи лет. И всю свою долгую жизнь прожил царь, не нарушая заповедей добра. «Любезный, — однажды предупредил он своего брадобрея, — как только приметишь у меня седые волосы, тотчас же скажи мне об этом».

Прошло еще много лет, и вот однажды, увидав к черных как смоль волосах царя один-единственный седой волосок, брадобрей почтительно молвил: «О государь, у тебя появился седой волосок». «Вырви его, любезный, и положи мне на ладонь!» — приказал царь. Повинуясь ему, брадобрей золотыми щипчиками вырвал седой волос и положил владыке на ладонь. Хотя знал царь, что до конца срока, отпущенного ему в этом рождении, оставалось еще восемьдесят четыре тысячи лет, едва только глянул он на седой волос, как сердце его наполнилось унынием и тоской. Почудилось ему, будто бы он заперт в хижине, охваченной пламенем, перед ним стоит сам царь Смерти и говорит ему: «Неразумный Макхадева! Вот уж и седина в твоих волосах, а ты так и не сумел разомкнуть объятия терзающих тебя страстей». И, чем дольше размышлял царь о своей седине, тем сильнее жгла его тоска, тем обильнее проступал пот на челе его, тем сильнее ощущал он тяжесть своего царского облачения.

«Нынче же покину мир суеты и начну жизнь скитальца-монаха», — решил царь. Он подарил брадобрею огромное поместье стоимостью в сотню тысяч золотых монет, а затем, обращаясь к старшему сыну, сказал: «Голова моя поседела, и сам я вижу, что стар. Досыта вкусил я утех земных, видно, пришло время для утех небесных: настала пора оставить суетный мир. Воссядь же на престол, а я, покинув дворец, удалюсь под сень манговой рощи и, живя там, буду следовать дхамме отшельника».

«Государь, — сказали советники, услыхав о желании царя отринуть мирскую жизнь, — что побуждает тебя уйти в отшельничество?» И, зажав в пальцах седой волос, царь пропел советникам в ответ такой стих:

Седеют волосы мои, в чем вижу знамение времени:

По воле неба ухожу в бездомность от земного бремени!

И в тот же день царь отрекся от престола и сделался отшельником, чуждым всего мирского. Прожив остальные восемьдесят четыре тысячи лет в святой обители в манговой роще, он утвердился на пути сосредоточенного размышления и одолел четыре ступени восхождения. По завершении же земного срока он возродился в мире Брахмы, а затем — снова низвергся на землю, в ту же самую Митхилу, в облике царя по имени Ними. Возвысив свой хиреющий род, царь Ними в конце концов отринул мир, удалился в святую обитель в той же манговой роще и, взойдя по ступеням совершенств, вновь оказался в мире Брахмы».

Свое наставление в дхамме Учитель завершил словами: «Итак, монахи, Татхагата не впервые уже отвергает мир страстей!» И он снова открыл величие четырех благородных истин. И сделались тогда иные «вступившими в Поток», а иные — «возвращающимися единожды», иные же — «вовсе не возвращающимися». Тогда Благословенный, соединяя стих и прозу и прошлую жизнь с нынешней, истолковал джатаку и так связал перерождения: «Брадобреем в ту пору был Ананда, царевичем-наследником — Рахула, царем же Макхадевой — я сам».

Джатака о Макхадеве (9)