Со слов: «Кто отрешился от всего мирского...» — Учитель — он жил тогда в Джетаване — начал рассказ об одном не слишком усердном бхиккху. «Правду ли говорят, брат мой, что ты не слишком усерден?» — спросил однажды Учитель этого бхиккху. «Правду, Учитель», — ответил ему бхиккху. «В прежние времена, брат мой, мудрые добивались царства, проявляя, когда это было нужно, поразительное упорство», — сказал Учитель, и он поведал монаху о том, что было в прошлой жизни.

«Во времена стародавние, когда на бенаресском троне восседал Брахмадатта, Бодхисатта родился сыном царя от старшей жены. В день наречения отец с матерью созвали восемьсот брахманов и, исполнив предварительно все их прихоти и желания, спросили о судьбе сына. Искушенные в знании людских судеб брахманы, видя счастливые приметы на теле дитяти, предсказали: «Твой сын, великий царь, наделен святостью, заслуженной в прежних рождениях, и после твоей кончины он обретет власть над царством и, прославясь умением вести бой пятью различными способами, станет самым могущественным человеком во всей Джамбудипе». В соответствии с прорицанием брахманов царевича тогда же нарекли «Панчавудха», то есть «Искушенный в пяти способах ведения боя».

Когда царевич вырос и ему исполнилось шестнадцать лет, царь призвал его и сказал: «Ступай учиться, сынок!» «К кому же мне пойти в учение, государь?» — спросил царевич. Царь ответил: «Отправляйся, сынок, в царство Гандхара, в город Таккасилу, и поступи в ученики к тамошнему всемирно прославленному наставнику. Вот тебе деньги: заплатишь наставнику за учебу». С этими словами царь вручил юноше тысячу монет и простился с ним. Царевич направился в Таккасилу и выучился там всем наукам. Напоследок наставник научил его пяти способам ведения боя, после чего царевич почтительно простился с учителем и, прихватив с собой пять средств ведения боя, пошел назад в Бенарес. Путь его пролегал через лес, где властвовал яккха по имени Силесалома, что значит «Опутывающий волосами». Видя, что царевич собирается войти в лес, люди, стоявшие на опушке, стали его отговаривать: «Добрый человек, не заходи ты в лес: ведь это обитель яккхи Силесаломы. Он губит всех, кого только видит в лесу». Но, веря в свои силы, храбрый, словно лев, Бодхисатта бестрепетно пошел через лес, покуда в самой его гуще не увидел перед собой яккху. Силесалома был ростом с пальму, голова его была — будто башня, венчающая дом, глаза — как два больших кубка для вина, из пасти, наподобие огромных красных корневищ, торчали два окровавленных клыка. Вместо носа у него был большой ястребиный клюв, брюхо играло всеми цветами радуги, а ладони и подошвы ног отливали синевой. При виде Бодхисатты яккха заревел: «Куда идешь? Стой! Я тебя сожру!» Однако Бодхисатта, стараясь запугать яккху, крикнул: «Яккха, я верю в себя, потому и пришел. Смотри, не приближайся ко мне, иначе я пущу в тебя отравленную стрелу. Тут ты и найдешь свой конец». Говоря так, Бодхисатта вынул из колчана пропитанную сильным ядом стрелу и, натянув лук, выстрелил — стрела, однако, застряла в волосах яккхи. Во второй раз выстрелил Бодхисатта, но и со второй стрелой случилось то же самое. Вновь и вновь сгибал он лук, пока все пол-сотня его стрел не застряли в волосах на теле яккхи. Яккха одним движением стряхнул с себя стрелы, так что все они упали к его ногам, и двинулся на Бодхисатту. Царевич, безуспешно повторив спои угрозы, обнажил затем меч и что было мочи ударил яккху, но и меч его тоже застрял в волосах, а был меч в тридцать три вершка длиною. Метнул тогда царевич свой дротик, но и он запутался в волосах яккхи. Бодхисатта тогда ударил чудовище палицей, но и она тоже застряла в волосах яккхи. И вскричал тогда Бодхисатта: «О яккха, ты никогда, видно, прежде не слыхал обо мне — царевиче Панчавудхе, а я, да будет тебе известно, и вступая в твой лес, и уже проникнув в него, — не полагался ни на лук, ни на иное оружие, а только на себя самого. Поэтому и пришел сюда. Сейчас я нанесу тебе такой удар, что от тебя останется лишь мелкая пыль!» Издав боевой клич, Бодхисатта устремился на яккху и ударил его правой рукой. Рука его застряла в волосах. Бодхисатта ударил яккху левой рукой — и она застряла; ударил правой ногой, потом левой — и они запутались в волосах. Изловчившись, Бодхисатта боднул яккху головой, крича; «Сейчас от тебя только пыль полетит!» — но и голова его завязла в волосах. И так воин, испробовавший все пять способов ведения боя, оказался связанным в пяти местах. Но и, повиснув на яккхе, Бодхисатта оставался столь же бесстрашным и не собирался сдаваться.

Тут яккха задумался. «Этот человек наделен львиной отвагой, — размышлял он. — Хотя он и человеческой породы, но не похож на других людей: даже схваченным мной — ни капельки не боится. За то время, что я убиваю путников на дороге, ни разу еще мне не попадался такой человек. Почему же все-таки он не испытывает страха?» И, не решаясь сожрать царевича, яккха спросил его: «Эй, юноша! Почему тебе чужд страх смерти?» «А почему я должен бояться, яккха? — спросил в ответ Бодхисатта. — Прежде всего, каждый живущий умирает лишь однажды; кроме того, в моей утробе сокрыто особое оружие — «ваджира». Если ты сожрешь меня, с «ваджирой» тебе не совладать: она перекрошит все твои внутренности, и оба мы погибнем. Вот почему я чужд страха». Конечно же, под «оружием» Бодхисатта подразумевал сокрытое в нем знание, но его слова заставили яккху задуматься еще сильнее. «Этот юноша, без сомнения, говорит правду, — решил он. — Плоть такого человека-льва, даже если бы я отгрыз кусочек величиной с бобовое зерно, мне не переварить. Отпущу-ка я его». И, обуянный страхом смерти, яккха освободил царевича, сказав: «Ты, юноша, — человек-лев, не стану тебя есть. Словно месяц, ускользающий изо рта демона Раху, ступай себе подобру-поздорову и живи на радость своим родным, друзьям и всему свету».

И сказал тогда яккхе Бодхисатта: «Я-то пойду своей дорогой, но знай, что именно в наказание за дурные поступки в прошлых существованиях ты и осужден быть свирепым, кровожадным яккхой, питающимся плотью умерщвленных тобой людей. Если бы в этой жизни ты в слепоте невежества своего по-прежнему творил зло, то и в новых рождениях пребывал бы таким же слепцом. Но отныне, после встречи со мной, ты уже не сможешь более творить зло: ведь отнимающий у живого существа жизнь возрождается либо в чистилище, либо в образе зверя, либо бездомным духом, либо демоном, а если даже он возрождается человеком, срок его существования недолог». Рассуждая далее в том же духе, Бодхисатта растолковал яккхе, каким злом для живого существа оборачиваются пять видов неправедных деяний и какие блага сулят пять видов праведных поступков. Устрашая яккху всевозможными способами и одновременно наставляя его в дхамме, Бодхисатта сумел обратить чудовище в свою веру, убедил его в необходимости быть кротким и научил пяти заповедям. Он возвел яккху в сан лесного божества, которому приносят жертвы, призвал его напоследок быть стойким в усердии и удалился. Выйдя из лесу, он рассказал собравшимся на опушке людям обо всем происшедшем. Затем царевич, вооруженный всеми пятью средствами ведения боя, отправился в Бенарес и наконец свиделся со своими родителями.

Когда же, со временем, Бодхисатта воссел на престол, он правил царством в соответствии с дхаммой: подавал милостыню и творил иные добрые дела, — а с концом отпущенного ему срока перешел в следующее рождение в полном согласии с накопленными заслугами».

И, заканчивая свое наставление в дхамме, Учитель — теперь уже он был Всепробужденным — спел такой стих:

Кто отрешился от всего мирского,

творит добро, идя тропою дхаммы,

Сумеет, разорвав сансары путы,

достичь благоспокойствия ниббаны.

Продолжая разъяснять суть дхаммы, Учитель добрался и до горней сути арахатства и во всей полноте открыл слушателю высочайшее из высочайших: растолковал ему величие четырех благородных истин. Выслушав наставление, внимавший ему бхиккху вкусил от высшего плода арахатства, Учитель же, слив воедино стих и прозу и связав прошлые и нынешние существования, так истолковал джатаку: «Яккхой в ту пору был Ангулимана, царевичем же Панчавудхой — я сам».

Джатака о царевиче Панчавудхе (55)