Со слов: «Не та победа — истинное благо...» — Учитель — он жил тогда в Джетаване — повел рассказ об одном тхере по имени Читтахаттха-Сарипутта.

Ибо, как говорят, некогда этот тхера был отпрыском одной крестьянской семьи в Саваттхи и как-то раз, вспахав свое поле, на пути домой завернул в монастырь. Отведав там предложенной ему сладкой рисовой каши на молоке, обильно сдобренной топленым маслом, юноша подумал: «С утра до вечера я тружусь, вот этими самыми руками делаю всякую тяжелую работу, но ни разу не довелось мне так сладко и вкусно поесть. Стану-ка я тоже монахом», — и тотчас принял монашество. Целый месяц и еще полмесяца со всем усердием вел он созерцательную жизнь, стремясь к совершенству. Затем, поддавшись соблазну, опять вернулся в мир страстей, но спустя некоторое время, устав от чревоугодничества, снова пришел в монастырь и принялся изучать «Абхидхамму». Так повторялось шесть раз: он уходил из монастыря в мир и возвращался; сделавшись же монахом в седьмой раз, многое постиг: изучил все семь священных книг «Абхидхаммы» и, воздавая повсюду хвалу монашеской участи, обрел прозрение и вкусил от плода арахатства. Жившие с ним по соседству бхиккху глумились над ним, приставая с вопросами: «Скажи-ка, почтенный, неужто сердце и разум твой не подвержены более страстям?» — на что монах тот смиренно им отвечал: «Да, почтенные, отныне и впредь не поддамся больше соблазнам мирским».

И вот как-то раз монахи, сидя в зале собраний, толковали между собой о том, как достиг арахатства тот бхиккху: «Даже почтенный Читтахаттха-Сарипутта, хоть на роду ему было написано стать арахатом, шесть раз отрекался от монашеского сана. Сколь же велико должно быть бремя скверны, которое несут обыкновенные люди!» В это самое время в залу вошел Учитель и спросил: «О чем это вы, братия, здесь толкуете?» И монахи рассказали ему, о чем толкуют. «О бхиккху, — молвил тогда Учитель, — помыслы обыкновенного человека легковесны, и трудно их направить в одно русло; влекомый мирскими соблазнами, обыкновенный человек только к утехам и стремится. Стоит человеку хоть раз поддаться мирским соблазнам, уже нельзя ожидать его скорого спасения. Зато уж поистине благостен тот, кто сумел укротить свои помыслы и направить их в нужное русло, ибо усмиренные рассудок и сердце несут великую пользу и счастье. Ведь сказано в «Дхаммападе».

Обуздание мысли, едва сдерживаемой, легковесной, спотыкающейся где попало, — благо. Обузданная мысль приводит к счастью (35).

«Так вот, — продолжал Учитель, — именно потому, что помыслы столь трудно обуздать, мудрецы прежних времен, обуреваемые жадностью, никак не могли расстаться, к примеру, с лопатой и шестикратно поддавались соблазну, покуда наконец, отринув его в седьмой раз, не обрели способность к сосредоточенному размышлению и не сумели обуздать свою жадность». И Учитель поведал монахам о том, что случилось в прошлой жизни.

«Во времена стародавние, когда на бенаресском троне восседал Брахмадатта, Бодхисатта родился в семье огородника. Когда же вырос, сам сделался огородником, и нарекли его Куддалака-пандит, «Пандит с лопатой». Взрыхлив лопатой свой участок земли, оп выращивал там всяческую зелень, кабачки, тыквы, огурцы и прочие овощи и, продавая их, кое-как сводил концы с концами, ибо, кроме той самой лопаты, не было у него никакого иного богатства. И вот однажды он решил: «Брошу все и стану подвижником. Что проку в этой мирской жизни?» Ион зарыл свою лопату в укромном месте и стал отшельником. Но мысль о лопате его преследовала, и, не в силах совладать со своим стремлением к мирской жизни, он из-за этой затупившейся лопаты вновь воротился в мир. Так повторялось и дважды, и трижды. Шесть раз пытался оп, припрятав лопату, сделаться отшельником, но вновь и вновь поддавался соблазну и возвращался в мир.

А на седьмой раз подумал: «Из-за этой лопаты я все время схожу с пути подвижничества. Заброшу-ка я ее в большую реку и уйду в отшельники». Пришел он на берег и, рассудив, что, если увидит, куда упала лопата, то непременно придет искать ее сюда, ухватился за рукоять, поднял лопату над головой и, крутанув ее с силой три раза, — а был он сильным, как слон, — зажмурился и швырнул лопату на самую середину большой реки. И громким, будто львиный рык, голосом троекратно возвестил: «Я победил! Я победил! Я победил!»

А в это самое время ехал вдоль реки, в которой только что искупался, царь бенаресский, вернувшийся с дальней границы, где он усмирял взбунтовавшихся подданных. Разодетый и разукрашенный, он восседал на царском слоне и услыхал ликующий крик Бодхисатты. «Этот человек, — подумал царь, — оповещает мир о своей победе. Надобно призвать его и спросить, кого же он победил». Когда слуги по царскому приказу привели к царю огородника, царь ему сказал: «Добрый человек! Я ведь — тоже победил и теперь возвращаюсь с победой к себе во дворец. А ты кого победил?» «О великий государь! — отвечал Бодхисатта. — Тысяча побед в сраженьях, даже сотня тысяч — ничто, если остается непобежденным сонмище страстей. Я же в самом себе обуздал жадность и одержал победу над страстями!» Сказав так, Бодхисатта вперил свой взор в глубокие воды великой реки и, уразумев, что сущее так же быстротечно, как речные воды, испытал блаженство мгновенного просветления. Вернувшись затем из погруженности в сосредоточенное размышление, он взлетел и, приняв позу лотоса, уселся в пространстве и, желая наставить царя Бенареса в дхамме, спел ему такой стих:

Не та победа — истинное благо, которая ведет к победе новой,

А та, что не нуждается в победах, — вот мудрости незыблемое слово!

И стоило царю выслушать это наставление в дхамме, как в тот же миг родившаяся в нем потребность отринуть все мирское высвободила его из-под гнета страстей, его стремление укреплять свое царское могущество разом покинуло его, и помыслы его устремились к необходимости стать подвижником. И спросил царь Бодхисатту: «Куда ныне ты держишь путь свой?» «Я, великий государь, — отвечал Бодхисатта, — направлюсь сейчас в Гималаи и там стану отшельником». «Тогда и я пойду в отшельники», — сказал царь и вслед за Бодхисаттой отправился в Гималаи. И все царское войско, и все собравшиеся там брахманы и землевладельцы, и все воины, и все, какие были там, простые люди отправились вслед за царем. Прознав о том, жители Бенареса принялись говорить друг другу: «Рассказывают, будто, вняв слову дхаммы, которую проповедовал тот самый «пандит с лопатой», царь решил стать подвижником и вместе со всем своим войском ушел прочь из города. А нам что здесь делать?» И вот все жители Бенареса, протянувшегося на целых двенадцать йоджан, двинулись вслед за царем, и шествие их тоже вытянулось на все двенадцать йоджан. Во главе его стал Бодхисатта и всех повел в Гималаи. Между тем от столь великой святости трон под Саккой, повелителем богов, сделался горячим, и, почувствовав это, Сакка глянул вниз и увидел «пандита с лопатой», совершающего свой великий Исход. «Должно быть, явится много народу, — подумал Сакка, — надо позаботиться о том, как их всех разместить». И, призвав к себе Виссакамму, зодчего богов, он распорядился: «Тут Куддала-пандит свершает свой великий Исход, и надобно разместить всех вновь прибывших, так что отправляйся-ка ты в Гималаи, найди место поровнее и с помощью дарованной тебе волшебной силы сооруди отшельнический скит в тридцать йоджан длиной и в пятнадцать шириной». «Я исполню твою волю, государь», — ответил Виссакамма и, перенесясь в Гималаи, сделал все, как ему было велено. Вдобавок он выстроил посреди скита крытую пальмовыми листьями хижину, очистил окрестности от животных и птиц, дабы не нарушали тишину, а также от демонов, яккхов и прочей нечисти; затем он проложил дороги, неширокие и пригодные для движения одного человека, которые вели во все наиглавнейшие стороны света, и, исполнив все это, удалился к себе.

И вот, сопровождаемый многочисленной толпой, Куддала-пандит прибыл в Гималаи. Направившись со своими сподвижниками в скит, дарованный Саккой, Куддала-пандит велел своим людям вступить во владение всем, что чудесным образом сотворит для них Виссакамма, сам же, приняв отшельнический сан и побудив сделаться отшельниками своих сподвижников, определил всех их на жительство в тот скит. И люди отринули царства, величием своим соперничавшие с царством Сакки, и заполнили все тридцать йоджан отшельнического скита. И Куддала-пандит, постигнув все тайны ноги, способствующие погружению в глубины сосредоточенного размышления, овладел четырьмя высшими состояниями духа и научил всему этому своих сподвижников. Все они, взойдя на высшие ступени восьми совершенств, подготовили себя к последующему возрождению в мире Брахмы, те же, кто оказывал им надлежащие почести, со временем возродились в мире богов».

И Учитель, повторяя: «Вот, монахи, когда обуреваемые страстями помыслы устремляются к соблазнам суетного мира, достичь спасения трудно, а если, к примеру, помыслами овладеет жадность, обуздать ее стоит великих трудов. Так что даже премудры»! пандиты ввергаются в безрассудство», завершил свое наставление в дхамме и разъяснил слушателям суть четырех благородных истин. И, вняв словам Учителя, иные из слушавших его укрепились в следовании благим Восьмеричным Путем, иные сделались «возвращающимися лишь однажды», иные — «вовсе не возвращающимися», а иные вкусили от плода арахатства. Учитель же истолковал джатаку, так связав прошлое с настоящим: «В ту пору царем был Ананда, его приверженцами были приверженцы Будды, Куддалакой-пандитом же был я сам».

Джатака о лопате (70)