Словами: «За рекой мне не надо...» Учитель — он жил в ту пору в роще Джетавана — начал свой рассказ о том, как Девадатта вознамерился его погубить. А дело было так. Когда до Учителя дошли слухи, что Девадатта покушался на его жизнь, Всеблагой, молвив: «Не впервые, братия, силится Девадатта погубить меня — он делал то же и прежде, но я его нисколько не убоялся!» — поведал собравшимся такую историю из прошлого.

«Во времена стародавние, когда в Бенаресе восседал на троне царь Брахмадатта, Бодхисатта обрел земное рождение в облике обезьяны, обитавшей в предгорьях Гималаев. Он вырос сильным и могучим, не ведающим болезней и слабости, и счастливо жил в лесном убежище на берегу Ганги.

А в Ганге тогда обитал один крокодил. И вот как-то раз крокодилиха, носившая в чреве детеныша, увидела на берегу огромную обезьяну, и нестерпимо захотелось ей отведать ее сердца. И сказала она тогда супругу: «Господин мой, я умираю от желания попробовать, каково на вкус сердце того предводителя обезьян!» — «Жена моя, — сказал ей в ответ крокодил, — я обитаю в воде, а обезьяна — на суше. Как, скажи на милость, я сумею ее изловить?» — «Уж как-нибудь исхитрись, — ответила крокодилиха, — иначе я просто умру!» — «Ну ладно, — поспешил ее успокоить крокодил, — не тревожься, я знаю, как сделать так, чтобы ты полакомилась обезьяньим сердцем!»

И вот раз, когда Бодхисатта, напившись воды, сидел на берегу Ганги, крокодил подплыл поближе и заговорил с ним. «О Индра средь обезьян! — воскликнул он. — Скажи, почему ты никогда не покидаешь привычного места и питаешься скверными плодами, когда на том берегу Ганги так много деревьев манго и лабуджа, — просто нет им конца! — и плоды их сладки, будто мед! Почему бы тебе не переправиться через Гангу и не полакомиться плодами на том берегу?!» — «Дорогой крокодил, — отвечала обезьяна. — Ганга глубока и широка, как мне ее переплыть?» — «Что ж, — молвил крокодил, — если не побоишься, садись мне на спину, и я перевезу тебя через реку».

Обезьяна поверила крокодилу и согласилась. «Ну, иди же сюда! — сказал тогда крокодил. — Полезай ко мне на спину!» Обезьяна так и сделала. Но только они отплыли от берега, как крокодил вдруг нырнул под воду. «Друг любезный, — закричала обезьяна, — что за шутка! По твоей милости я оказалась в воде!» А крокодил ей в ответ: «Ты что ж думаешь, я потащил тебя через реку из добрых побуждений, следуя дхамме? Да просто моей жене, которая носит детеныша, смерть как захотелось отведать твоего сердца, и теперь ее желание очень скоро исполнится!» — «Дружище! — воскликнула тогда обезьяна, — хорошо, что ты предупредил меня об этом, ведь если бы мы, обезьяны, носили при себе сердце, когда скачем по ветвям, оно давно бы уже разбилось на мелкие кусочки!» — «Неужто?! — подивился крокодил. — А где же тогда вы храните свои сердца?» Бодхисатта вместо ответа указал крокодилу на росшее неподалеку от них, на берегу, фиговое дерево, с которого гроздьями свисали созревшие плоды. «Вон, — сказала обезьяна, — видишь: там, на смоковнице, висят наши сердца?!» — «Вижу, — ответил крокодил, — если ты отдашь мне свое сердце, я, так и быть, не дам сгубить тебя!» — «Ладно, — согласилась обезьяна, — вези меня тогда к дереву, и ты получишь то, что с него свешивается!» Крокодил подплыл с обезьяной к смоковнице. Бодхисатта спрыгнул с крокодильей спины и, взобравшись на дерево, уселся на ветке. «О глупый, глупый крокодил! — сказал он. — Ты поверил, что на свете есть твари, которые хранят сердца на верхушках деревьев?! О глупец, я перехитрил тебя! Да будет плодом твоих усилий вот этот недозрелый плод! Тело твое воистину огромно, а ум ничтожен!» И, желая пояснить эту свою мысль, Бодхисатта спел тогда такой стих:

«За рекой мне не надо ни манго, ни хлебных плодов —

Ничего нет вкуснее смоковницы наших садов!

Твое тело могуче, да разум твой хил,

Ты обманут — и прочь от меня, крокодил!»

И крокодил в печали и горести, будто глупец, лишившийся тысячи золотых, поспешил ни с чем восвояси».

Заканчивая свое наставление в дхамме, Учитель так связал перерождения и истолковал джатаку: «Крокодилом в ту пору был Девадатта, крокодилихой — отроковица Чинча, обезьяной же был я сам».

Джатака о крокодиле (208)