* * *
Минск, 20 мая 1974 г.
Олег - Николаю (письмо первое)
Привет, мой дорогой друг! Давно не писал тебе, прости. Был очень загружен. Работаю над телепрограммами под общим названием "Акценты". Тема - культура личности, поведение человека в обществе. Подробности не пишу, знаю, что ждешь ты от меня не признаний, как у меня получается на ТВ. Кстати, получается, слава Богу, неплохо. Во всяком случае, раз моя жена так считает, значит, так оно и есть! Однако я как-то незаметно даже расхвастался, извини...
И чего я смущаюсь? По-моему, лишний раз похвалиться - значит признаться, что ты счастлив, все у тебя хорошо... Так и есть! Хочется тебе рассказать о рождении у нас с Танечкой еще одного сына, которого нарекли Игорем...
Но не буду забегать вперед. Продолжу с того момента, когда я впервые увидел Таню...
Все-таки напомню... В Минск я приехал с тещей по поводу квартирного обмена в первых числах февраля 1970 года и привез домой счастливым родителям их сбежавшую дочь Наташу. Наконец-то она снова переступила порог дома, покинутого почти год назад в поисках приключений и удачи. То, что она, сбежав из дому, "прихватила" с собой Таню с тогдашним ее... другом, я узнал чуть позже. Теперь, после восторженных причитаний домочадцев, самой Наташи и знакомства ее родителей с гостями из Саратова, то есть со мной и тещей, мы уселись за стол.
Потом, как я писал тебе уже, пришла Таня, нас познакомили, и я впервые получил возможность ее разглядеть.
Честно говоря, я был разочарован. Худющая, курит, лихо опрокидывает рюмку, держится, как мне показалось, слишком уж раскованно. В тот день ушла она очень быстро. Сославшись на просьбу своей матери купить хлеб, юркнула в свою пушистую, искусственного меха, шубку и убежала.
В тот вечер Наташа не стала приставать ко мне с вопросом: "Ну как?", потому что рядом со мной была теща. Я продолжал оставаться женатым человеком и приехал в Минск по "квартирному вопросу".
Два-три дня поездив по множеству адресов в Минске, мы поняли, что сделать обмен быстро не удастся. Правда, мать Наташи, Нелли, уверяла, что все образуется. Надо набраться терпения и поискать варианты. Пусть район будет не престижным и дом попроще... Мол, дело с обменом непростое, наскоком не одолеть! Из Саратова я уехал, уволившись с работы, и, как говорится, свободу действий имел. К тому же получил пенсию по инвалидности за целый год и был при деньгах.
Я позвонил Лене, обрисовал ситуацию. Она настаивала, чтобы я продолжал поиски новых вариантов обмена, а мать возвращалась. Возражать я не стал, купил теще билет до Саратова, и она уехала.
...Если браки заключаются на небесах, то разводы явно зреют... как бы это правильно сказать, "на бытовой почве" или "в бытовой"? Думаю, ты меня понимаешь...
Как бы там ни было, я приехал в Минск человеком, еще окончательно не решившим судьбу своего непутевого брака, которому шел уже восьмой год. Целыми днями я честно перелистывал все газеты, выписывал варианты обмена, ходил смотреть квартиры, аккуратно звонил в Саратов, чтобы посоветоваться с Леной.
Квартирный обмен - штука просто жуткая. Находились варианты, которые я принимал, но требовалась доплата. Суммы назывались запредельные. В общем, я ужасно злился и постепенно начинал чувствовать, как накапливается усталость от понимания абсолютной нелепости ситуации, в которую я попал.
Возвращение в Саратов явно уже замаячило передо мной. Там - новое трудоустройство и жизнь, которая уже была мне явно не мила.
Я писал тебе, что от радикальных мер меня удерживал сын... Лена звонила, нервничала, срывалась на крик и требовала действовать решительно. Она не понимала, что квартира в Саратове - провинциальном по сравнению с Минском городе - "не ровня" жилью даже на окраине столицы Белоруссии.
Такая вот крутилась почти месяц дурацкая карусель! Наговоришься "всласть", положишь трубку - и все, Лены рядом нет. Остынешь немного, и... назавтра снова за работу: ходить по адресам, вести переговоры, убеждать, показывать фотографии моей саратовской квартиры...
Моя жизнь в Минске у родителей Наташи не могла длиться бесконечно. Да, я жил в приличной семье: Нелли - преподаватель англий-ского в институте иностранных языков, ее муж Николай - довольно крупный чиновник белорусского Литфонда. Конечно, я невольно окунулся в очень своеобразный быт, шумный, колоритный и непривычный для меня.
Квартира - большая, в самом центре города и, кстати, буквально в нескольких сотнях метров от дома Тани Тузовой, с которой Наташа познакомила меня.
Случилось почти невероятное - у меня впервые за многие годы появилось свободное время! Раны, нанесенные Верой, зарубцевались, только изредка напоминая о себе.
Еще в Саратове, общаясь с Львом и Наташей, несомненно людьми творческими, я снова вернулся к своему давнему увлечению - романтической прозе.
Я никогда не писал тебе о том, что в тягостные минуты меня выручала моя фантазия и, когда ее "волны" будоражили чувства, воображение, я иногда выплескивал их на бумагу.
Перед отъездом в Минск я завершил повесть "Апельсиновая роща". Наташе она очень понравилась, Лев хотя и морщился, но все-таки признал, что написано неплохо для человека, "...берущегося за перо лишь от случая к случаю".
Меня мало смущали такие оценки. Было главное - творчество, избавлявшее от душевной боли.
Продолжил писать и в Минске. Даже не мечтай прочитать, что я написал. Все давно выброшено - и поделом! Это скорее психотерапия, а не литература.
...Однажды Наташа, увидев меня ночью на кухне за рукописью, как бы между прочим сказала: "Я понимаю, тебе Таня не понравилась... Она действительно сейчас не в лучшей форме. Но я уверена, что она смертельно устала от своего Т., от бесконечных выяснений отношений. Она и курить стала, выпивает только потому, что устала и не знает, как выпутаться из всего случившегося с ней".
Что именно случилось с Таней, я не знал и молча слушал. В Саратове Наташа ничего подобного о Тане не рассказывала. Наверное, из деликатности... Теперь, видя, что я разочарован, что на обмен квартиры надежд мало и я, неровен час, вернусь в Саратов, она решила рассказать мне подробности, о которых раньше предпочитала не упоминать.
Что заставило ее сделать это, не знаю, но я слушал "во все глаза". Мы просидели всю ночь и отправились спать лишь к утру. Заснуть я так и не смог. То, что я узнал, никак не укладывалось в голове, переполненной собственными драмами и тяготами.
Если кратко, то получается, что Таня после окончания средней школы страстно влюбляется в сокурсника по университету, куда она поступает учиться на филфак. Подумав немного, она решается перевестись на журфак, где учится ее избранник. Однако у него были совсем иные критерии женской привлекательности... В конце концов, что я тебе объясняю?! Парень ее просто не любил. Хотя ему, весьма одаренному человеку, нелегко было устоять перед интеллектом девушки, ее остроумием и той вызревающей прелестью, которая так очевидна, когда наступает девятнадцатый год жизни!
Но однажды Таня осознает, что она не может рассчитывать на ответное чувство. Она страшно рассердилась, когда поняла это! Можно тысячи раз говорить о культуре душевных переживаний, особенно если в них есть "яд отказа". Но факт остается фактом: Татьяна просто потеряла голову.
Ситуация осложнилась еще и глубоким конфликтом с отцом. Тот явно не умел щадить чувства и уважать личность юной дочери. А может, не хотел, не считал нужным! Словом, поссорившись с ним, Таня ушла из дому. Наташа приютила ее, и обе, в общем-то уже взрослые девушки, стали развлекаться в компаниях, что, впрочем, тоже вполне банально. Родители Тани пытались ее "усмирить", но...
И вот однажды в какой-то компании Таня увидела долговязого худого парня, которого окружающие звали Юрой. Наташа его знала. Как водится, представила... Из разговоров Таня поняла, что Юра женат и в этот момент с женой в затяжном конфликте. У него - трехлетний сын и больной отец, у которого он, уйдя из дому, живет. Слово за слово, и выясняется, что Юрий пишет прозу, очень хочет поступить во ВГИК на сценарный, отсидел в тюрьме за хулиганство. Правда, срок всего-то полгода или год.
В общем, они познакомились. Оба были не в ладах с близкими, оба не лишены литературных увлечений, оба в то время избавили себя от каких-то обязательств и забот...
Когда перемирие с родителями у Тани наступило и она вернулась домой, Юрий, все еще живя у отца, навел мосты со своей "половиной". Но встречи продолжались и, по-видимому, их отношения были тогда приятельскими.
Однажды на улице их увидел Танин отец. Человек грубый, импульсивный, он спровоцировал драку с Юрием. Того задержала милиция. У отца Тани был в городской прокуратуре близкий друг. Тот живо откликнулся на просьбу своего приятеля "наказать безобразника" -
и Юрий Т. получил "за хулиганство" срок около трех месяцев. Правда, его отпускают прямо из зала суда, поскольку на то время случилась какая-то амнистия...
Таня, возмущенная хамством отца, снова уходит из дому. В это же время Наташа уезжает в Москву, знакомится с московским поэтом Львом Щ. И когда тот зовет ее на "поэтический семинар" в один из волжских городов, не в Саратов - другой, Наташа зовет туда и Таню с Юрием Т.
Я не знаю подробностей их жизни в этом волжском городе. Могу только догадываться, как непросто было устраивать свою жизнь совсем юным девушкам, вовлеченным в водоворот отношений с мужчинами, которые, как и они сами, абсолютно не были приспособлены к жизни.
Я верю в страсть. Верю в любовь с первого взгляда. Верю в провидение, когда, казалось бы, устроена жизнь, есть дети, спокойный быт, работа, но вот появляется ОНА или ОН и... все рушится! Верю и понимаю, что такое в отношениях мужчины и женщины может быть! И слава Богу, что такое случается, иначе любовь превратилась бы в пресный кисель.
Но когда мужчина обнаруживает беспомощность в трудных жизненных обстоятельствах, равнодушно созерцает неустроенность быта и при этом рассуждает о поэтических красотах...
Во мне всегда жила простая, сермяжная правда любви к женщине: ее надо сначала заслужить. Суметь ее защитить. Надо дать ее уму шанс обогатить чувства осознанием счастья в супружестве и материнстве. Наконец, надо уметь нежно любить ее! Только одолев все эти "надо", мужчина готов жить с женщиной, надеяться на ее взаимность, преданность, если пробьют его роковые часы!
...Кое-что о приключениях, выпавших на долю подруг вдали от дома, Наташа мне все-таки рассказала. А позже, когда мы с Таней уже поженились, о том времени поведала мне и она. И по этим скупым признаниям можно представить, что им пришлось пережить.
Таня забеременела от Юрия Т., но вскоре от непосильных бытовых нагрузок случился выкидыш. От всего произошедшего появилась безысходность. Юрий Т. уезжал в Минск, ссылаясь на тоску по сыну, нисколько не заботясь о том, на что будет существовать его подруга.
Родители Тани, возмущенные связью дочери с Юрием Т., после ее отъезда в далекий волжский город были сначала в ярости, потом мать попыталась наладить с Таней контакты, помогала деньгами...
Наконец Таня вернулась в Минск.
Решила, что надо браться за ум, и восстановилась в университете. Но разумно все выглядело лишь внешне. Конфликта с дочерью мать испугалась. Наверное, пыталась как-то приспособиться к ее характеру. Отец ненавидел Юрия Т.
Вернувшись домой, Татьяна сумела (для этого потребовалась немалая воля!) убедить родителей, что все случившееся - ее личное дело. Кажется, ей это удалось. Да и у родителей выбора не было: дочь стала взрослой!
Постепенно она стала сдавать экзамены, необходимые для перевода на факультет журналистики. Жизнь вроде бы налаживалась...
И тут в начале февраля 1970 года в Минск приезжаю я и Наташа знакомит Таню со мной. О моих проблемах и вообще обо мне Таня ничего не знала. Со слов Наташи, которую я просил не распространяться о моей судьбе, Таня знала совсем мало: женат, имеет ребенка, приехал в Минск попытаться обменять саратовскую квартиру. Однако я быстро понял, что Таня "в курсе" моих проблем с женой. Наверняка рассказала Наташа. Правда, я уже не делал из этого секрета.
Наше общение с Таней началось через день-два после отъезда моей тещи. Я уже писал тебе, что привез с собой много рассказов и хотел привести их в порядок, отредактировать и попытаться издать в Минске отдельной книжкой.
Планы мои хоть и выглядели амбициозно, тем не менее особого скепсиса у Тани не вызвали. Рассказы ей понравились. Она охотно откликнулась на мою просьбу отредактировать их. Решили, что удобнее всего работать здесь же, в Наташиной квартире. Таня приходила после университетских занятий и садилась править тексты.
Признаюсь сразу, работала она великолепно! Знание языка, тонкое чувство стиля, явное редакторское чутье придавали моим текстам очевидное благородство. Я был в восторге! Наверное, это льстило ее честолюбию.
В первое время разница в возрасте немного сковывала Таню. Я не замечал в ней особой эмоциональности, скорее - наоборот. Однако ее интерес ко мне чувствовал. В общем-то мои тридцать лет никак не контрастировали с двадцатью годами Тани. Пожалуй, я не ощущал своего преимущества. Может быть, лишь в большем количестве прожитых лет и том объеме физических и душевных страданий, которые выпали на мою долю.
Однажды Таня принесла и свои рассказы. Я сразу понял, что в сюжетах отпечатались коллизии, через которые она прошла за последний год жизни.
Стремление к излишне красочному описанию внутреннего состояния персонажей рассказов, растянутость текстов придавали повествованию рыхлость и беспомощность. Она критиковала меня за те же "грехи", и мы "цеплялись" друг к другу по этому поводу. Правда, споры наши были безобидны и даже веселы.
В наших диалогах она оказалась остроумной, самокритичной, и я с удовольствием замечал: хороший, крепкий ум, готовый к быстрым и ясным реакциям, способный на неожиданные оценки и четкий анализ.
Это не был ум двадцатилетней девушки. Он как бы пробуждался, как мне казалось, в моменты, когда мы работали над моими рассказами. Однажды, многозначительно посмотрев на меня, Наташа сказала: "А я думала, что Тузова уже кончилась для чего-то интересного в этой жизни".
...Мы с Таней начали потихоньку выходить в город. Она любила Минск и неплохо его знала. Я старался не слишком докучать родителям Наташи, предоставившим мне кров, и решил питаться в кафе. Таня посоветовала очень симпатичное кафе "Молочное" напротив цирка, где мы стали проводить много времени за разговорами.
Настал момент, когда Таня решила рассказать мне о своих отношениях с Юрием Т. Своей откровенностью она как бы давала мне знать о горечи разочарования этим молодым человеком. Я понял и то, что эти отношения она оценивает очень пессимистично, хотя парню искренне сочувствует...
В тот период я уже начал понимать, что в Саратов не вернусь. Это не было связано с моим интересом к Тане. Тогда интереса особого и не было!
Нет! Решение вызрело независимо от нашего общения. Слишком много накопилось за восемь лет жизни с Леной, и, в любом случае, наше расставание было неизбежным. Однажды я позвонил Лене и сказал, что в Саратов не вернусь, а все подробности напишу в письме.
Завершался второй месяц моей жизни в "приживалах". Пора было как-то устраиваться. Конечно, меня тревожил мой новый "нулевой цикл"!
Мог или нет я рассчитывать на моральную, психологическую поддержку Тани, я не знал. Прошло слишком мало времени, да и определенности у меня никакой не было. Страшно угнетала моя решительность разрыва с Леной. Давил сам факт, ну а в фантазиях потеря сына никак не укладывалась!
Мне предстояло в Минске прописаться, найти работу, постараться не заболеть от нагрузок и душевных переживаний. Одно я знал твердо: раз уж принял решение, то и следовать надо в одном направлении, без мучительных колебаний. Тем более что на решение ушли годы!
В общем, тогда вряд ли мы с Таней интересовали друг друга больше, чем как знакомые, чьи увлечения хоть как-то могли вызвать диалог минут на тридцать, час...
И все же каждый из нас, по-видимому, накапливал взаимную симпатию. Общаясь, споря, просто болтая о пустяках, каждый из нас отдыхал от своих нелегких проблем. По-моему, мы были тогда именно за это благодарны друг другу.
Таня сдержанно реагировала на мой отказ вернуться в Саратов. Она видела, как трудно я принимал это решение. Терпеливо меня вы-слушивала, когда я "выговаривал" в диалогах свои душевные недомогания. И никогда я не слышал от нее никаких резюме: "хорошо-плохо". Было деликатное уважение ко всему, что со мной происходило.
Как человек, принимающий тяжелые решения, признающий нравственную уязвимость своего положения, я чувствовал благодарность к этой юной женщине. Безумно на меня давил факт: я оставляю пятилетнего сына, его мать, у которой нелады со здоровьем. Хотя и она, и ее мать получали хорошие пенсии, имели неплохую квартиру, жили в очень удобном районе, случившееся было испытанием и для них.
Мое заявление в саратовский суд было написано на 40 страницах. Я обосновал полную бесперспективность нашего брака, привел факты, хорошо известные и мне, и Лене, убеждая судью принять решение о разводе.
Судья не настаивал на моем приезде в Саратов на бракоразводный процесс и принял заявление. Однако Лена была настроена решительно и поначалу на развод не соглашалась. Правда, недолго. Конечно, она затаила тяжелую обиду! Я до сих пор ее чувствую...
...Когда я отправил свое заявление в саратовский суд и ждал ответа, во мне произошел какой-то надлом. Я нуждался в душевной поддержке. В "проветривании" всех внутренних "закоулков", до предела заполненных горькими событиями, еще недавно случившимися в Саратове.
Может быть, в этот самый миг я обратил внимание на то, что Таня меня послушалась и бросила курить. Перестала рассказывать о том, как лихо "поддавала вчера в одной компании". Очень скоро стала выглядеть отдохнувшей, даже какой-то умиротворенной. Ее лицо округлилось, посвежело. По-моему, тогда с ней случилось то, что происходит с любой молодой женщиной, которая не мешает своему организму жить в согласии со своей природой и возрастом...
Позже я узнал, что Юрий Т. снова сидит в тюрьме за хулиганство. Правда, срок всего месяц, но в городе его нет! Может быть, это и было причиной благодатных перемен во внешности Татьяны.
Постепенно и наше общение стало оживленным. Мы, сначала робко, затем смелее, научились весело и громко смеяться. Смотреть друг на друга уже прямо, а не искоса, откровенно, а не изучающе...
Однажды, прогуливаясь вечером по проспекту, я в каком-то странном порыве веселого озорства поцеловал ее. Таня остановилась. Посмотрела на меня отчужденно и сказала: "Больше этого делать не надо!" Но меня как будто кто-то подхлестнул! Я снова ее поцеловал. Раскатисто и очень искренне рассмеялся. Она решительно тряхнула головой и, повернувшись, быстро пошла прочь.
Я опешил! Но не от того, что она действительно уходит. От своего "разбойного" поведения! Догнав ее, я срывающимся голосом стал просить прощения. Наверное, на моем лице было написано что-то такое, что Таня остановилась. Взяв меня под руку, она сказала почти шепотом: "Пойми! Мне очень тяжело перепривыкать... Прошу тебя, пойми..."
В дом к Наташе она не приходила. На четвертый день я рискнул позвонить Тане домой. Трубку взял ее отец. Привычно представившись, я попросил Таню к телефону. Мне было сообщено, что она не может подойти, поскольку болеет. На том разговор и закончился.
Позже я вышел прогуляться по городу. Наверное, было уже часа два или три пополудни, везде полно народу, и я неспешно шел по проспекту. Хотя уже прошла первая неделя апреля, было еще довольно прохладно. Неожиданно я заметил знакомую шубку.
Едва ли не в двух шагах от себя я увидел Таню, а рядом с ней высокого парня лет двадцати семи. Она меня не заметила, что-то оживленно рассказывая спутнику, которого держала под руку.
Я понял сразу, что это - Юрий Т. Потом я узнал, что из тюрьмы его выпустили, так как дело отправили на пересмотр. Он тут же позвонил Тане и...
Наверное, в моем подсознании шла какая-то "своя" работа. Нечаянная встреча Тани с Юрием Т. как бы толкнула меня чуть в сторону от моих тогдашних мыслей и чувств, связанных с разводом, потерей душевного покоя из-за неудач с разменом квартиры, моего смущения от уже сравнительно долгого проживания под крышей у гостеприимных, но чужих людей.
В тот момент я, пожалуй, уже начинал смотреть на Татьяну другими глазами. Еще мало что внутри себя понимая, я, в миг этой случайной встречи на улице, заметил ее сверкающие глаза, звонкий смех, голос, в котором успел уловить нотки радости. И... эти ее пальцы, которые обхватывали длинную руку спутника, снисходительно поглядывавшего на нее с высоты своего роста.
Я почувствовал какой-то толчок. Он мгновенно растворился в моем быстром движении по улице прочь от этой пары, но, по-видимому, именно его энергия разбудила во мне пока дремавшее, то ли от настроения, то ли от усталости, желание действовать незамедлительно.
Тогда-то и пришло осознание, что усталое выжидание - нелепо! Что пора начинать как-то устраивать свою жизнь. И тогда же я, наверное, стал ощущать недвусмысленное волнение от того, что рядом с Таней мог быть кто-то другой.
Быстрый шаг, колючий ветер немного рассеяли мое негаданное волнение от недавней встречи, и, вернувшись в Наташин дом, я, не снимая пальто, взял телефонную книгу, нашел название организации...
Да, я нашел телефон точно такой же организации, в которой работал в Саратове четыре года назад. Ты же знаешь, такие организации есть во всех столичных или крупных городах страны.
Так вот... Я быстро набросал сценарий предстоявшего разговора, вжился в роль, сконцентрировался и набрал номер первого лица этой организации.
Если ты перечитаешь мои прошлые письма, то согласишься, что за свои тридцать лет я десять-пятнадцать прожил в реальном обществе со всеми его контактами, отношениями и накопил какой-то опыт. Многому я научился за годы работы в Саратове. Потому, наверное, мой разговор сразу дал хорошие результаты! Меня попросили немедленно приехать, а уже через два часа я возвращался в квартиру Наташи с планами предстоящей работы в этой организации!
Почти все ощущения, возникшие от той неожиданной встречи на проспекте, улеглись. Мне даже захотелось, чтобы Таня не появлялась еще дней пять-десять...
И все же то был только контур нормальной работы и очень туманная преамбула к нормальной жизни в Минске. У меня не было прописки в этом столичном городе, и считать, что я прочно закрепился, было нелепо.
Я лишь получил возможность показать первому лицу той организации, назовем его Борисом С., чего я стою! Он показался мне человеком энергичным, прагматичного ума.
Всего три месяца назад он переступил порог своего просторного, с батареей белых телефонов кабинета. Его распирали амбиции, и очень хотелось реформ, преобразований. Он жаждал заметных, впечатляющих эффектов своего руководящего присутствия в городе и в этой организации. Однако тогда мне показалось, а позже я в этом убедился, что окружавшие его помощники не могли похвастаться интеллектуальным ресурсом, оригинальными взглядами, новыми идеями. Наверняка это вызывало в нем досаду потому, что планы желанных преобразований требовали энергичных мозгов. Их-то рядом и не было!
...Поработав полночи с бумагами в Наташином доме, я на следующий день принес Борису обширную программу действий. Тогда же я "за бесплатно" предложил свои услуги в качестве главного консультанта и двигателя реформ, которые он намеревался провести в жизнь. Я рассчитывал на его отклик и надеялся, что успех моих идей даст мне шанс прописаться с помощью Бориса в столице.
Не буду утомлять тебя подробностями. Не в них суть. Главное в том, что весь апрель я работал день и ночь с той командой, которую и составляли подчиненные Борису люди. Я нередко ночевал в его кабинете, он оплачивал мое питание, и мне удавалось появляться в доме Наташи лишь несколько раз в неделю, чтобы помыться и сменить одежду.
О Тане я даже не спрашивал. Номер своего телефона в кабинете, который мне был выделен для работы, Наташе не дал. Получалось, что я надолго исчезал неведомо куда. При редких встречах с Наташей я
узнавал, что Таня пребывает "...в тревоге, теряется в догадках, не понимает, что случилось, куда ты пропал?"
Не удержавшись, я все же рассказал Наташе, где обитаю и чем занимаюсь. Через день в кабинет, где мы с Борисом обсуждали очередные планы, входит секретарша и сообщает, что пришел корреспондент Белорусского радио и просит разрешения войти. Тот кивнул, и я увидел... Татьяну с портативным магнитофоном через плечо.
Мне было трудно сдержаться, но, слава Богу, удалось. Таня, не обращая на меня внимания, заявила хозяину кабинета, что она корреспондент Белорусского радио и хочет получить информацию о готовящемся "мероприятии". Тогда действительно готовился большой семинар и я принимал в его подготовке самое деятельное участие.
Тут же, при мне, Борис С. дал обширное интервью, и я с удивлением обнаружил железную хватку Тани в деловом диалоге, оценил точность вопросов, уместность "провокаций", к которым обычно прибегают журналисты для оживления диалога.
Сразу после интервью Таня обратилась ко мне: "Ты куда пропал? А, понимаю, здесь собрались лучшие мозги города Минска, но..."
Борис с недоумением поглядывал то на меня, то на Таню, ничего не понимая. Таня посмотрела на меня с укором и, повернувшись к хозяину кабинета, сказала, что позвонит, когда смонтирует запись, чтобы договориться, когда можно показать материал...
После ее ухода Борис вопросительно посмотрел на меня. "Я уже в городе больше двух месяцев, что ж ты хочешь, чтобы я ни с кем не знакомился?" Он расхохотался и одобрительно потрепал меня по плечу.
Через пять минут в его кабинете началось большое совещание. Я должен был, используя свои методы оценки работы проблемной группы, которой руководил, подвести итоги совместных наших усилий в решении поставленной Борисом задачи.
Приоткрою тебе "тайну". В Саратове, года за четыре до отъезда в Минск, я сменил профессию, стал социологом в одном крупном, всесоюзного подчинения оборонном НИИ. Там я разрабатывал проекты деловых управленческих игр. В то время это был последний "писк"
управленческой моды. Все, что знал и умел, я продемонстрировал в Минске. Это стало настоящей сенсацией!
С помощью системного подхода и деловых имитационных игр можно было заранее моделировать любые мероприятия и процессы, которые закладывались в основу директив и планов организации, в которой я так удачно тогда подвизался.
Конечно, уставал я смертельно! Ничего вокруг не замечал. Борис обещал прописать меня в Минске и устроить на постоянную работу, где мне бы дали комнату в общежитии. Такое ему было вполне по силам, а мне оставалось продолжать доказывать свою незаменимость!
Работа шла отлично, и, как у каждого вымотанного человека, сильно обострились чувства. Безумно хотелось обычных радостей. Ну хотя бы... внимания женщины.
Таня стала звонить мне на работу. Мы снова возобновили наши встречи, долгие разговоры, и вечерами я провожал ее домой.
Однажды, в каком-то странном и, как тогда мне показалось, даже нелепом восторге она обняла меня в подъезде своего дома и стала целовать с удивительной, трепетной нежностью. Я чувствовал прикосновение ее влажных, теплых губ и отвечал уже долгими поцелуями. Стемнело. Не сговариваясь, мы вышли во дворик напротив подъезда Таниного дома, уселись в беседке. Не понимая, что с нами происходит... Да нет же! Вовсе не желая что-то понимать, смотрели друг на друга и целовались, как перед казнью!
"Давай уедем на какую-нибудь одинокую станцию, как ты однажды там, в Саратове, - неожиданно прошептала она, - и побудем вдвоем в ночной тишине!"
Действительно, однажды в Саратове, поддавшись очень трудному настроению, я сел в электричку, которая унесла меня на дачные, лесистые окраины города. Так я пытался найти душевное равновесие, избавиться от спазмов безысходности, схвативших меня в тот миг за горло.
...В полупустом вагоне электрички мы всю дорогу целовались, говорили те самые милые глупости, на которые горазды молодые люди, вкусившие плод любви еще только в своих фантазиях. Куда-то приехали. Сошли, не замечая, где мы, куда идем и что с нами случится потом.
Оказались на глухой станции. Здесь еще даже не стаял снег, хотя март уже кончался. Ночной, весенний, чувствительный морозец стал меня беспокоить уже минут через пятнадцать. Таня была беззаботна и весела. Наше приключение явно забавляло ее.
Моей обалдевшей от происходящего фантазии хватило на то, чтобы сделать попытку остановить поезд и вернуться на нем в Минск. Боже! Что делает с тридцатилетним мужиком свалившееся с неба счастье - женщина! Юная, веселая, нежная, с ужасно вкусными губами и блестящими озорными глазами...
Увидев меня на рельсах и стремительно приближающийся поезд, Таня встала рядом. Мы отскочили в сугроб, только когда расстояние сократилось метров до пятидесяти. Вот так, милый ты мой. Опьяненные друг другом, мы потеряли границу жизни и смерти. Все на себя взяла Природа: как всегда недремлющий инстинкт самосохранения сделал свое дело. Спасибо ему. Но сначала спасибо Тане. Черт его знает, отскочил бы я, не окажись она рядом?..
Я не знал, сколько времени провели мы на этой одинокой станции в полночной темноте. Только пришедшие откуда-то люди подсказали нам, что электричка все-таки будет и довезет нас до Минска. Мы даже не замерзли. Не успели!
... Едем в электричке домой. Таня тихо спит, положив голову на мое плечо. В оконном отражении я вижу глуповатое лицо молодого человека с бородой и усами, который не может оторвать взгляд от своей спящей подруги...
...Дня через три, завершив свою работу у Бориса, я вернулся в дом родителей Наташи. Хозяйка, интригующе прищурив глаза, сказала, что "звонила мать Тани" и с "большим интересом и тревогой спрашивала: кто такой этот Юрганов?" "Я сказала ей, - оживленно продолжала мать Наташи, - что ты - замечательный человек, мы все от тебя без ума! Ну и те де и те пе!"
Тут же, как бы между прочим, мне было сказано, что освобождается квартира, где я мог бы пожить до самой осени, пока не найду себе жилье...
Знакомо ли тебе состояние внутреннего восторга, который так и распирает душу, не находя выхода? У меня все получалось! Дела с пропиской в Минске уже начались, Таня... любит меня. Во всяком случае, я уже готов был так считать после нашего ночного приключения.
Опустошенность предшествующих моему приезду в Минск месяцев сменилась ощущением неожиданного внутреннего могущества! Однако как же все хрупко в жизни наших чувств!
...Я отлично помню этот день. Пришла Наташа и после колебаний (она уже знала причину моих восторгов) начала: "Мне неприятно тебе говорить, но ты просто обязан это знать. Таня снова с Юрием. Я видела, как они вышли из подъезда ее дома обнявшись, со счастливыми физиономиями. Думаю, этот факт комментировать не нужно? Прости, но мне кажется, что ты рано радуешься..."
Увидев мое лицо, Наташа осеклась. Неожиданно для самого себя я стал наливаться медленной, дремучей и какой-то обжигавшей душу яростью. Еле слышно сказал: "Я сейчас же уезжаю... В Краснодар.Там у меня еще остался кров..."
Не слова ни говоря Наташа выскочила из дому, а я медленно и сосредоточенно начал собирать вещи в мешок величиной с базарную авоську.
Пришла мать Наташи - Нелли. Увидев мои приготовления, удивилась и заставила меня рассказать ей все, а затем тоном, не терпящим возражений, заявила: "Этого ты делать не будешь. Сейчас мы с тобой все приведем в порядок!" Что она собиралась делать, я не успел узнать, потому что зазвонил телефон. Нелли взяла трубку и, услышав голос Тани (оказывается именно она в ту минуту звонила, "подстегнутая" Наташей), заговорила с ней каким-то тихим равнодушным голосом: "...Он уже уехал на вокзал... Да, решил в Минске не оставаться и вернуться к родителям... Почему? Наверное, есть причины? Подумай, может быть, и ты о них догадаешься".
По своему душевному складу мать Наташи - мастер розыгрышей и артистичных мистификаций. Женщина яркая, абсолютно без комплексов и природная оптимистка.
Я очень скупо рассказывал ей о себе. Старался избегать подробностей, но именно она сумела разобраться в моих саратовских и уже здешних, минских, проблемах лучше всех.
Нелли была мне благодарна не только за дочь. Я помог и ее младшему сыну-подростку Володе. Тогда он учился в девятом классе и у парня были неприятности в школе. С кем не бывает такое в шестнадцать лет, когда мать с отцом вечно заняты... Мальчика даже собирались исключить за разные проделки, но я пошел к директору, представился родственником и поручился за него, пообещав, что проблем с парнем больше не будет.
С Володей мы подолгу разговаривали "за жизнь", и, слава Богу, все "рассосалось".
Так вот, Нелли взяла трубку, а я сидел рядом, едва справляясь с нахлынувшим негодованием. Наташи все еще не было.
Не думаю, что во мне "бушевала ревность". Пожалуй, обида на Таню. Может быть, это звучит глупо, но мне казалось, что меня просто обвели вокруг пальца!
В минуты нежданного счастья, искренних эмоций, моих медленных, малозаметных, но все-таки подвижек навстречу к женщине, тоже приближавшейся ко мне, совсем непросто понять мотивы ее поступков, которые твоя душа уже не хочет принимать!
Я считал... Ну, пусть готов был считать, что случившееся недавно - наша радость! Пусть неожиданная, но такая откровенная и восторженная влюбленность обоих!
Да, я готов был верить, что наступило наше созвучие! Душевное, эмоциональное! Мне даже казалось, что принадлежность друг другу стала почти очевидной. Если я даже и предвосхищал, я уже боялся это потерять!
"Он уехал на вокзал, - спокойным тоном говорила с Таней мать Наташи. - Не думаю, что он вернется... Ты хочешь его там найти? Попытайся..." Она положила трубку и сказала вещие слова: "Успокойся, она придет сюда максимум через полчаса-час и будет просить у тебя прощения..."
Должен прервать это письмо, надо бежать на работу, и так просидел над ним почти всю ночь.
Олег.
Минск, 2 июня 1974 г.
Олег - Николаю (письмо второе)
Привет! Продолжу...
...Действительно, минут через сорок, когда я спускался по лестнице вниз, чтобы сходить в магазин за хлебом, дверь внизу резко распахнулась и в подъезд вихрем влетела Таня. Увидев меня, спускавшегося ей навстречу, едва не сбила с ног.
Она плакала, торопливо всхлипывая, как будто прощаясь, целовала меня и твердила: "Прости! Люблю, люблю, люблю!" Ей даже в голову не приходило, почему я здесь, а не на вокзале, как о том сообщила ей Нелли. Но теперь это было уже неважно...
Вспоминаю привкус ее соленых от слез губ, свое бормотание и едва сдерживаемую радость от прикосновений к моим щекам холодных пальцев, ее глаза с растекшейся тушью, наконец, плотное кольцо рук, сомкнувшихся на моей шее...
В те минуты, как мне показалось, я успокоился. Оказывается, мне для этого нужно было всего ничего: слова, которые я услышал, прикосновения, которым я радовался, глаза, в которых было столько вины и раскаяния. Я оттаивал...
Мы поднялись наверх, в квартиру Наташи. Она еще не вернулась. Нелли как ни в чем не бывало встретила Таню, усадила нас пить чай, а сама, вспомнив, что ее давно ждет подруга, быстро оделась и ушла.
Увы! И мне надо было идти к Борису. Он давно ждал. Несколько раз звонил, и невозможно было дальше испытывать его терпение. Перед уходом я с Таней договорился, что встретимся вечером еще в одном "нашем" кафе - "Березка", почти рядом с ее домом.
В тот день, когда все эти "страсти-мордасти" случились, я пришел с работы рано. Наташа была дома. Она уже все знала. Мать от подруги позвонила домой и все рассказала. "Ты как-то признался, что коллекционируешь лица и личности, - загадочно улыбаясь, сказала Наташа. - Вот я и хочу предложить тебе познакомиться с Юрием Т. Может быть, тогда тебе станет понятно, почему Татьяна мечется?".
Выслушав Наташу, я устало махнул рукой, мол, всему свое время, и задремал. День уже близился к закату. Мне хотелось, до встречи с Таней в "Березке", немного отдохнуть. Наташа опять куда-то ушла.
Звонок телефона вернул меня из дремотного забытья. Я услышал голос Тани: "Олег! - взволнованно говорила она. - Ты мне очень нужен. Здесь, у "Березки", Т. оскорбляет Наташу. Приди, пожалуйста, объясни ему популярно, чтобы он не хамил!"
Бывают ситуации, когда в "воздухе попахивает грозой". Мы с Таней еще по телефону разговаривали, когда в дом вошел Володя. Поэтому, прихватив его с собой, я быстро пошел к месту, указанному Таней. Она стояла у входа в кафе, но... одна. Глаза красные, наверное, от слез. Ни Наташи, ни Юрия. Володю я тут же отправил, а мы с Таней спрятались от накрапывающего дождя под широким козырьком какого-то ларька на колесах.
Ты знаешь, наверное, меня все-таки опустошили сильные переживания накануне. Я смотрел на Таню и вдруг почувствовал, как во мне неожиданно возникло отчуждение к ней. Дождь прибил ее челку. Глаза какие-то бесцветные, с растекшейся тушью. Лицо осунувшееся. Голос
усталый... "Наташа сказала, что ты хочешь познакомиться с Юрием?" - она вопросительно посмотрела на меня. Я пожал плечами: "По-моему, ты позвала меня утихомирить его..." Честное слово, в моем голосе не было ни тени иронии! Кажется, я начинал понимать, что и в самом деле пора знакомиться с этим парнем. Хотя бы для того, чтобы составить представление о личности, которая сумела так увлечь Таню.
...Кафе еще не открыли после перерыва, и мы с Таней пристроились к очереди у дверей. На мой вопрос, куда же подевался Юрий Т., Таня рассеянно ответила: "Пошел в магазин за водкой..." Я невесело подумал: действительно, без водки "встреча на Эльбе" будет малоинтересной.
Сейчас я приведу выдержки из дневника, который я тогда вел, правда, не аккуратно. Просто хочу дать тебе возможность увидеть тогдашними моими глазами встречу с Юрием Т.
* * *
"...Он появился неожиданно. Я узнал в нем того парня на проспекте прохладным апрельским днем. Отметил про себя вялую, влажную ладонь, сунутую мне для приветствия. Блуждающий, немного растерянный взгляд. Я сказал неожиданно для себя равнодушно: "А, Т.? Слышал, слышал..." Заметил он мою явную небрежность или нет - не знаю, мы все еще стояли в очереди. Т. окинул меня оценивающим взглядом. Раздвинув пухловатые губы, обнажил тусклый ряд вставных с никелевыми коронками зубов, сказал: "Не думал я, что ты такой маленький..." Похлопав меня по плечу, добавил с ухмылкой: "И с животиком..." Я широко улыбнулся и тут же отреагировал: "И - хромой! Что ж не договариваешь для полноты впечатления?" Он смутился: "Ну, это ты зря..."
Почти сразу, после "обмена приветствиями", мы вошли в зал и сели за свободный столик. Принесли еду, рюмки. Юрий вытащил из кармана поллитровку. Взглянув на Татьяну, я решительно сказал: "Пить не будешь!" Она послушно кивнула. Молча выпили, молча ужинали.
Положение складывалось прелюбопытное. Напротив меня сидел тот, кто провел с ней почти 2 года, а я хотел их разрыва.
В тот момент у меня не были никаких планов. В конце концов, пусть будет как будет. Нервы натянуты, но я ощущал даже прилив сил. Юрий выглядел растерянным. Нелепость ситуации (с какой стати и кто именно нас "сводит"?), наверное, выводила его из равновесия.
Я разглядывал лицо сидевшего напротив молодого человека. Был он худ, смугловат. Карие глаза и вялые, безвольные губы, тяжеловатый, такой же безвольный подбородок. Говорил он короткими, отрывистыми фразами. Часто не к месту усмехался, затрудняя понимание его мысли.
Минут через пятнадцать, видя, как осунулось лицо Тани, я попросил ее уйти. Она, послушно кивнув, удалилась. Кажется, Юрий был благодарен мне за это.
Провожая взглядом уходящую Татьяну, он мелкими глотками пил кофе. Вдруг, неожиданно, с некоторым даже вызовом, посмотрел на меня и спросил: "Так чем могу быть полезен?"
Эта пижонская фраза меня взбесила, но я сдержался. Неожиданно Юрий встал, вышел из зала. Я молча допил водку, заканчивая гуляш. Минуту спустя пожалел, что выпил, пытаясь заглушить раздражение от вовсе не нужной мне встречи.
Т. быстро вернулся и почти жалобно пробормотал: "Я не могу больше здесь сидеть...Пойдем на улицу, подышим?" Я согласился, показав рукой на свою тарелку с едой, мол, придется немного меня подождать...
Было трудно справиться с ощущением, что я теряю время. Но тут "кстати" вспомнил, что повод для встречи все-таки был - мне по телефону позвонила Таня, жалуясь, что Юрий оскорбил Наташу! Я тут же вспомнил голос Тани, ее слезы, просьбу урезонить этого длинноногого хама...
...Мы шли по улице, и я, раздельно произнося каждую фразу, сказал, что хамство никогда не было свидетельством ума и эта истина находит подтверждение в его поведении. Не обращая внимания на удивленно поползшие вверх брови Юрия, я продолжал резонерствовать, и мне "помогало" выпитое спиртное: "Хамы - народ на редкость капризный. Как только они попадают в ситуацию, лишающую их возможности хамить, они начинают мучиться комплексом неполноценности".
Т. сначала протестующе замахал руками, как бы отбиваясь от меня, потом сник и слушал, невольно приспосабливаясь к моим шагам.
Я продолжал: "Жертвы хамов - люди беззащитные и легко ранимые. Наталья оказалась той самой жертвой, которую ты, Юрий Т., вы-брал для своих пассажей!"
Он оторопело остановился и, театрально прижав руки к груди, сказал: "Но она же оскорбила Таню! Ей морду бить надо!" Я продолжал идти: "Ты не прав! Наташа - очаровательная женщина и морды у нее нет! Это - человек, защитить которого я считаю своим долгом, и в моем присутствии или без меня говорить о ней подобным образом я запрещаю!"
"Энтузиазма" мне добавляла водка, которая дразнила мою неприязнь к этому долговязому парню. По-моему, на нас стали даже оглядываться... Юрий сказал отрешенно: "Ладно, чего ругаться посреди улицы? Пошли ко мне, что ли?..."
Без всякой связи он признался мне извиняющимся тоном, что Таня дала ему почитать мою повесть "Апельсиновая роща". Почему-то начал говорить, что сам бы написал ее совсем не так... Я резко оборвал его: "Не хочу слушать никаких комментариев, а Татьяне выскажу свое отношение к этому факту!" Он испуганно заморгал и извинился...
Он снова предложил пойти к нему домой, сославшись, что живет в двух шагах. Однако я почувствовал жуткую усталость и направился к дому Наташи...
* * *
...Она была дома. Держался я не очень уверенно, однако разогрел чай, молча пил, не обращая внимания на вопрошающие взгляды Наташи. Неожиданно без звонка пришла Таня. Я рассказал ей о разговоре с Юрием Т. Она тихо прихлебывала чай и безучастно слушала, не перебивая. И тут я почувствовал, что между нами, как ядовитый дым, расползается отчуждение...
Нет, она была сдержанна, но мой рассказ, похоже, вызвал какую-то внутреннюю "оскомину". Не знаю, верила ли она в тот момент моим словам, но с каждой минутой мне казалось все заметней ее неприязнь. Я не был готов к такой реакции. Усталость давала о себе знать, и я откровенно ждал, когда, наконец, наш разговор иссякнет. Хорошо помню, что скрывать свое пренебрежение и даже брезгливость к Юрию Т. я уже даже не пытался...
...В последующие дни отчуждение и сдержанность Тани становились все явственней. Когда в неожиданном разговоре с ней в моих оценках Юрия Таня улавливала нотки пренебрежения или критичности, ее реакция была даже агрессивной.
Однажды с обидой в голосе заявила, что "...в любом случае, он человек и заслуживает уважения...". Я разозлился и сказал, что это ничтожество оставило в ее душе след только потому, что было ее первым мужчиной, что именно поэтому она не может быть объективной по отношению к нему.
Неожиданно Таня согласилась с моими доводами. Я был озадачен. Моя реплика была лишь желанием поддеть ее. Спустя день или два у Наташи дома, в безучастном разговоре, я снова уловил странную и очень раздражавшую меня враждебность в ее глазах. Но в этот раз такой ее взгляд меня откровенно смутил.
...Таня, с кошкой на руках, устроилась на широкой спинке дивана. Я сел напротив и заметил, что она боится оторвать от кошки взгляд, наверное, чтобы не наткнуться на мои глаза. И тут мне ужасно захотелось, чтобы Наташкина Мурка неожиданно спрыгнула! Таня попыталась бы ее удержать, невольной улыбкой смягчив напряженно сжатые губы...
...Встречаться мы продолжали. Дома у Наташи, в "наших" кафе: "Березка", "Молочное", но чаще гуляя по проспекту. Однажды, когда уже подползали сумерки, я провожал Таню домой и неосторожно опять коснулся болезненной темы. Она резко остановилась. Ветер растрепал ее волосы, открыв решительное, даже злое лицо. Заявив, что признает ущербность личности Юрия Т., она сказала, что "...может справиться с ее... совершенствованием!". Я хохотнул и, наверное, уж слишком пренебрежительно. Тут же спохватившись, стал серьезно убеждать в иллюзорности ее намерений. Не слушая и не попрощавшись, она быстрым шагом ушла прочь...
Наступило трудное время. Особенно для Тани. Я уже чувствовал ее раздвоенность. Страдал от своей беспомощности, раздражения, волнами закипавшими в душе, сменявшимися нежностью и тоской.
Из наших отношений исчезла романтика влюбленности. Дерзкие наши разговоры о ней, ее жизни, нелепости выбора опустошали нас.
В эти же дни я наткнулся на новую "напасть". Это художник. Его тоже звали Юрием. Широкоплечий, бородатый, с угрюмым взглядом глубоко посаженных глаз, он привлек внимание Тани в музее, и она с ним познакомилась.
Встречались они в музее, разговаривали, часами простаивая у картин, которые он копировал, пытаясь "настроить" руку.
Ему, может быть, даже льстило ее внимание. Все-таки это был еще молодой человек, пожалуй, мой ровесник, пока не достигший никаких успехов, но уверенный в себе и своих возможностях.
Таню что-то к нему притягивало и одновременно, как мне кажется, пугало. Он же был к ней равнодушен, но не чурался ее размышлений и оценок своего творчества.
Вряд ли их отношения можно было назвать романом. Я об этом ничего не знал, пока она не привела Юрия Л. в дом к Наташе.
В тот вечер у меня была мучительная мигрень, но перед приходом Тани и Юрия Л. мне удалось снять приступ медитацией. После нее я бывал немного вялым и раздражительным. Приход Тани с незнакомым мужчиной поначалу поверг меня в уныние. Прошло недели две или три, как случился мой "марафон" с одним Юрием, а тут неожиданно появляется второй...
Постепенно за бутылкой вина наша компания развеселилась, и полились разговоры. Правда, бородатый гость упорно молчал. Он выглядел застывшим речным валуном, иногда почесывал в затылке или пытался сказать что-то путное, но неудачно.
Татьяна острила, как всегда, умно и тонко. Нет, представь себе, я совсем не ревновал. Присматриваясь к гостю, я очень скоро понял, что в обществе Тани он - эпизод, не более того.
В тот вечер гость Наташу явно заинтриговал. Она старалась быть милой и в меру кокетливой. Мне же почудилось, что она маскирует свою растерянность или безуспешно пытается что-то понять в происходящем.
То, что присутствие Юрия Л. ее смущало, мне стало заметно очень быстро. Даже позабавило. Мужчины типа Юрия Л. и женщины Наташиного типа почти мгновенно осознают некую принадлежность друг другу. Только время может быть ранним или поздним свидетелем их взаимного признания в этом. Похоже, что время в тот вечер неслось вскачь!
Гость вскоре вообще перестал отворачивать свою бородатую физиономию от Наташиного лица. Мне кажется, что я это заметил одним из первых и, когда убедился, что не ошибаюсь, весело и язвительно шепнул Тане: "По-моему, ты явно теряешь очки! Не слишком ли самоуверенно было пригласить этого "бурлака" к Наташе в гости?"
Таня поморщилась, но сдержалась. Поняв оплошность, решила увести Юрия Л. из "опасной зоны". Тот не возражал, и они, откланявшись, ушли.
Минут через пятнадцать-двадцать раздался телефонный звонок, и голос, явно незнакомый Володе (он поднял трубку), попросил Наташу к телефону. Та, быстренько схватив трубку, уплыла в другую комнату. Вслед за ней послушно вполз длинный телефонный шнур.
Когда она вернулась, ее лицо было одновременно загадочным и растерянным. Уведя меня на кухню, сказала жарким шепотом:
- Представь, это звонил Юрий Л.
- Не может быть!
Я старательно разыграл недоумение. Меня звонок не удивил, но озадачил. Поди ж ты, как все быстро случилось!
- Точно, он!
Наталья театрально закатила большие, выпуклые светло-голубые глаза.
- Олег! Я в шоке! Он приглашает меня сегодня вечером в ресторан. Я просто в панике. Что делать?
- А я откуда знаю? Он тебе хоть понравился?
Я смотрел на нее с нескрываемым любопытством. Передо мной стояла молодая женщина, налитая здоровьем и желаниями. Она познала соблазны, как говорят подростки, "с ранья", и теперь, после двух месяцев "домашнего режима", едва способна скрыть возбуждение, разбуженное взглядом и голосом бородатого сатира.
- Так понравился или нет? - нетерпеливо повторил я.
- Д-д-да! - Наташа спохватилась и, слегка покраснев, добавила: - Колоритный мужик, ничего не скажешь!
Она отвернулась к шкафчику с посудой, чтобы скрыть явную растерянность, и глухо спросила:
- Но как быть с Таней? Они же наверняка встречаются... Я не знаю, что там у них было, будет.
Она почти успокоилась. Смотрела на меня, наивно округлив глаза, как бы говоря: видишь, я совсем не забываюсь! Я ради подруги...
Неожиданно подошла ко мне очень близко и сказала почти умоляюще: "Олег, давай так: как ты скажешь, так и будет!"
Я оторопел.
- Да, да! - В ее глазах была теперь странная решительность. - Как ты скажешь...
Хитрить я не стал. Мое воображение весь вечер гостевания "бурлака" в Наташином доме "соединяло" эту пару. Теперь оставалось продолжить...
- Ну что ж! Сегодня последуй своему желанию. Встреться с этим человеком...
Я сделал паузу, как бы проверяя, насколько я прав в своих выводах. Увидев, как загорелись Наташкины глаза, продолжил:
- Ты имеешь на это право! Тебя же пригласили... Я не думаю, что уместно разыгрывать из себя преданную подругу неизвестного рыцаря. Твой отказ будет означать только плохое воспитание. В общем, причин для отказа я не вижу, так что - иди. Кстати, заговори о Тане. Все выясни - и наверняка поймешь, куда "рулить". Уж себе-то ты точно поможешь определиться, кто у него "на кону": ты или Таня!"
...Наташа в ту ночь домой ночевать не пришла. Мне удалось убедить ее мать, что волноваться не стоит. Скорее всего, для молодой и очень интересной женщины, после возвращения домой и неудачных приключений в столице и провинции, "лед тронулся". Мне повезло. Нелли была женщиной без комплексов и, почти сразу после моих слов, успокоилась.
...Утром, придя домой, Наташа застала только меня. Просияв, сказала: "Я не знаю, что из всего этого выйдет, но в любом случае спасибо тебе большое!" - "Пожалуйста", - машинально ответил я и не стал задавать лишних вопросов.
С тех пор Наташа частенько и подолгу жила у Юрия Л. в его просторной мастерской, которую прозвала "берлогой". Шаг за шагом она приближала логическую развязку своих с ним отношений. Конечно, родители волновались, пытались потребовать у нее объяснений. Но мне удавалось сдерживать их гнев, ссылаясь на прошлый неудачный опыт "обуздывания", который для их дочери окончился побегом в Москву и в волжский город.
Узнав правду, Таня в доме Наташи не появлялась недели три. Юрий Л. без обиняков сказал ей все и разом. Сделал он это довольно бесцеремонно, поблагодарив за "...потрясающее знакомство с потрясающей подругой". А что же я?
Однажды я неожиданно получил день отдыха от напряженной работы у Бориса и после завтрака сидел в пустой квартире на кухне. Неожиданно пришла Наташа и сказала мне: "Ты должен выслушать меня и постараться держать себя в руках. Я случайно узнала, что Таня вчера, сразу после того, как вы расстались с ней после встречи в кафе..." Мы действительно с удовольствием вчера вечером посидели в кафе "Молочное". Куда-то ушло отчуждение, настороженность. Наши взгляды снова теплились нежностью, и я так рассиропился, что непрерывно объяснялся Тане в любви. Она отвечала мне тем же и только многочисленные посетители как-то нас сдерживали...
"...Так вот, - продолжала Наташа, - Таня на Круглой площади встретила Юрия Т., который ехал в машине, набитой ребятами. Он ее
окликнул. Я видела, как Танька села в машину и куда-то укатила. Там была и Лена (приятельница Тани и Наташи). Потом она мне позвонила, рассказав, что они уехали в Радзивилловский парк и там провели у костра всю ночь. Эту ночь, - решительно заключила Наташа, - она явно провела с Т. Что ты будешь делать?" Наташа озадаченно уставилась на меня.
Совершенно сбитый с толку, я растерянно пробормотал: "Не знаю..." Усевшись на диване в гостиной, я не заметил, как Наташа, Нелли, ее муж, сын Володя ушли, оставив меня в полумраке.
... Было ужасно одиноко и тоскливо. Я снова спрашивал себя: "Ну почему, почему?.." Пытался найти оправдание поведению Тани, готов был признать сходство случившегося с тем, что выпало мне, когда неумолимое влечение к Вере делало меня беспомощным, уязвимым в моих желаниях и действиях.
Я не знаю, сколько часов я просидел на диване. Поздним вечером приехали Наташины родители. Очень устав, они быстро легли спать, закрыв дверь спальни. Я пришел на кухню, включил настольную лампу, сел за письмо Тане. Мне казалось, что я готов сию минуту сообщить ей, что наши отношения отныне прекращаются...
... Едва я взял ручку, в дверь очень тихо, даже боязливо, не то поскреблись, не то постучали. Я был уверен, что пришла Наташа, которая забыла ключ. Распахнув дверь, я увидел на пороге Таню. Она стояла в какой-то длинной цветастой одежке, похожей на вязаное осеннее пальто. Туфли вымазаны в желтой грязи. Вязаный берет нелепо сбит на бок. Лицо бледное и растерянное.
- Здравствуй, - нерешительно пробормотала она.
- Здравствуй, - шепотом ответил я, борясь с неодолимым желанием закрыть дверь у нее перед носом.
Наверное, это мое желание она почувствовала и поспешно переступила порог. Не говоря ни слова, тут же сбросила на пол пальто, сняла туфли и быстро юркнула в ванную комнату, чуть прикрыв дверь. Машинально повесив пальто на вешалку, я оторопело смотрел на яркий свет, дерзко бьющий из дверной щели ванной, и нерешительно направился на кухню. И тут сквозь шум воды услышал голос Тани:
- Алик! Ты где? Иди сюда!
Я подумал, что ослышался. Она никогда меня не называла "Алик". Однажды я рассказал ей, что моя мать только так меня и называла. Теперь, услышав это имя, я резко повернулся и замер перед дверью в ванную. Шум воды не заглушил ее голос, который звучал очень отчетливо: "Алька! Иди сюда! Не бойся, помоги мне..."
Этот миг я запомню на всю жизнь! Осторожно ступая одеревеневшими ступнями, я медленно, с возрастающим желанием осторожно приоткрыл дверь и увидел в мыльной воде обнаженную Таню. Беспредельной кротости взгляд, вина и надежда защемили сердце. Она протянула ко мне руки и прошептала: "Помоги же мне..."
Не понимая, о чем она просит меня, я увидел обнаженное тело женщины, которое могло рассказать мне о пережитых напряженных днях, душевных кризисах и нервных срывах. Худоба, угловатость, струнная натянутость мышц и кожи, спина с пунктиром позвонков, острые лопатки, маленькие груди вызвали во мне прилив такой нежности, такой бережной любви, что я непроизвольно погладил Таню по слипшимся мокрым волосам.
Она тут же схватила меня за шею, притянула к себе. Я едва не плюхнулся в ванну. Весело рассмеявшись, она игриво, уже громко спросила: "Может быть, и тебя искупать?" Я непроизвольно отпрянул, чем снова рассмешил ее.
Таня заговорила быстро-быстро, погружаясь в мыльную воду, пошлепывая ее ладошками, иногда крутя медные головки кранов, чтобы усмирить шумные струи воды... "Ты мой! Ты только мой! Алик! Наконец я нашла тебя. Я гадкая, я готова принять твой приговор. Но знай: я люблю тебя и только тебя! Я это, наконец-то, поняла! Он, этот человек, хотел меня! Но я принадлежу только тебе, и ты, только ты мой мужчина! Прости меня, если сможешь, и знай, что ты - мой Алька!" Я, не знаю почему, непроизвольно закрыл лицо руками и вышел из ванной комнаты.
...Я сидел на диване, который был моим ложем два месяца жизни в доме Наташи. Через минуту пришла Таня в Наташином халатике. Она села рядом. Обхватив мою голову руками, приблизила полуоткрытый рот к моим губам. Я никогда еще не чувствовал такой вкус ее долгого поцелуя. Теперь он был без привкуса слез, без отчаянной жадности губ, как раньше...
Таня явно потеряла чувство реальности. В другом конце комнаты на раскладушке спал Володя, родители Наташи хотя и угомонились в своей спальне, но шум воды в ванной, голос Тани могли их потревожить и заставить посмотреть, что же происходит. Я вовсе не был уверен в том, что сейчас не вернется Наташа...
И еще одно. Я вынужден признаться, милый мой биограф, что с момента, как вышел из больницы в Саратове, сдал все экзамены, написал и защитил дипломную работу, расстался, наконец, с Верой, с женой, прошло почти полгода.
Все это время я, женатый человек, не знал женщины. К Лене подходить я отчаянно боялся. Вера умоляла меня о сдержанности, потому что безумно боялась беременности и уже сделала три или четыре аборта от мужа и Бранко. Ни о каких контрацептивах тогда и речи не шло. Их просто не было, или они были доступны единицам...
С тех пор как я приехал в Минск, накал переживаний и нервных нагрузок был для меня, как ты догадываешься, чувствительным. Я сам удивлялся, как я все это выдерживаю!
И вот теперь, в миг, когда трепетная, нежная, страстная Татьяна влекла меня к себе, меня обуял панический страх. Я боялся и конфуза от себя, и пробуждения родителей, Володи, прихода Наташи...
Слава Богу, Таня быстро поняла свой просчет. Продолжая осыпать меня поцелуями, она непрерывно шептала: "Алька! Алька! Знай, я только твоя женщина! Алька, любимый мой, неповторимый, прости за все..."
Примерно через час она молча оделась и я проводил ее по улицам, погруженным в предутренний сумрак, до самого дома.
Снова прерву письмо. Завтра рано вставать...
Пока! Твой Олег
Минск, 3 июля 1974 г.
Олег - Николаю (письмо третье)
Здравствуй, Николай! Небось ждешь продолжения? Ладно, читай, дружище, дальше.
...А затем наступили дни, открывшие счет тяжкому времени новых испытаний, выпавших на мою долю! Едва Борис занялся моей пропиской в Минске, сразу возникли препятствия. Оказывается, моя фамилия уже попала в "черные списки" горотдела милиции. Борис ничего не понимал, я тоже. Он сообщил мне, что ему показали заявление каких-то супругов в правоохранительные органы, которые писали о появившемся в городе мошеннике. Он якобы "...знакомится с непонятными целями с молодыми девушками, являясь женатым человеком, у которого маленький ребенок в городе Саратове. Этот человек бросил свою жену на произвол судьбы, и если милиция не позаботится, то этот человек может опозорить честь столицы Белоруссии...".
Борис был в растерянности. Я многое рассказал ему о себе, и у него никогда не возникало сомнений в моей порядочности. Теперь он озадаченно на меня смотрел и попросил дать ему свидетельство о разводе, чтобы показать в милиции.