Качалов Алексей
Ампутация души

Lib.ru/Современная: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Комментарии: 1, последний от 24/09/2019.
  • © Copyright Качалов Алексей (KACHALOV@yandex.ru)
  • Размещен: 12/01/2010, изменен: 18/02/2012. 470k. Статистика.
  • Роман: Проза, Детектив, Драматургия
  • Скачать FB2
    • Оценка: 5.82*11  Ваша оценка:

       Дьявол с Богом борются, и поле боя - сердца людей.
       Ф.М. Достоевский.
      
       Мы с душою нонче врозь: пережиток, вопчем.
       Оторви ее да брось - ножками потопчем.
       А. Башлачев.
      
       От автора:
       Примерно через месяц после того, как я опубликовал черновик романа в интернете, мне пришло письмо следующего содержания:
       "Каким-то невероятным образом Вы угадали суть. Но все гораздо сложнее, чем в Вашем романе. Вряд ли кто-то воспримет всерьез все, что Вы говорите о целенаправленной ампутации души. А потому нам эта книга не опасна. Живите себе спокойно, но только не пытайтесь узнать, как обстоят дела на самом деле.
       Аббат".
       Хотелось бы верить, что это письмо - всего лишь шутка, но...
      

    ПРОЛОГ

       Странный какой-то выдался вечер. Луна, этот главный атрибут ночи, уже явственно проступила на сумрачном небе, а солнце, хоть и скрылось полностью за горизонтом, но запад продолжал багроветь нехорошим, кровавым светом.
       При подобном освещении все предметы вокруг приобрели некую зловещую окраску. Даже церковь, что ещё несколько минут назад маячила в глазах ярко белым пятном, - и та вдруг стала багроветь.
       Но вот сумерки сменились темнотой, которую нарушал лишь мёртвенный свет полной луны.
       Санька, по кличке "Мокрый", которая ему очень не нравилась, так как с некоторых пор он не считал себя обыкновенным мокрушником, загнал свою довольно потрёпанную "Ауди" в полуразрушенный ангар, где раньше стояла колхозная техника, а теперь орудовали местные мужички, постепенно разбирая сооружение на кирпичи. Заглушив мотор и выключив свет, Мокрый сидел в тёмном салоне машины и наблюдал за поселком, погрузившимся в ночь.
       "Н-да, рановато у нас в сельской местности спать ложатся, - думал он, заметив лишь пять или шесть светящихся окон. - Ну и молодцы, робяты, дрыхните себе спокойно воронками кверху. Нам оно только на руку".
       Мокрый вылез из салона, открыл багажник и вынул оттуда канистру с бензином.
       Осмотревшись по сторонам и не обнаружив ничего подозрительного, он направился к малюсенькой бревёнчатой избёнке, что стояла прямо напротив церкви.
       "Не дай бог скрипучая", - думал Мокрый, осторожно открывая калитку, но петли оказались смазанными, и он бесшумно вошёл в огород. Взойдя на невысокое крыльцо, он убедился, что замка на двери нет. "Значится клиент на месте", - решил Мокрый и отвернул пробку канистры. Обильно полив бензином дверь, он спустился с крыльца, и так, плеская из канистры, обошёл всю избушку кругом.
       "Наконец-то, - всё это время думал Мокрый, - наконец-то, Учитель поручил мне помочь совершить Переход настоящему человеку, а то всё фирмачи, воротилы и прочая сволочь. А этот поп, говорят, чуть ли не святой... Ну да, вообще-то, в такой халупе всю жизнь прожить только святой и может".
       Мокрый ещё раз окинул избушку взглядом. Затем извлёк из кармана специально заготовленную по этому поводу зипповскую зажигалку. Наигранно чиркнув колесиком о штанину, он держал её некоторое время зажженной, бормоча при этом под нос: "Да простятся тебе все грехи, да пребудет душа твоя не небесах! Сверши же свой Переход! Аминь!"
       Затем Мокрый резко кинул зажигалку к стене избушки. Бензин вспыхнул, и уже через несколько минут весь домик был объят пламенем. Однако Мокрый не спешил к машине - была у него страсть полюбоваться творением рук своих. Теперь, схоронившись за выступом церковного крыльца, он наблюдал, как из соседних домов повалил народ. Вскоре чуть ли не половина посёлка собралась поглазеть на пожар.
       "Чёрт! Откуда только повылезали?! - удивился собравшейся толпе Мокрый. - Кранты мне - посекут еще". Однако все были поглощены зрелищем пожара. Потушить домик никто не пытался - и так было ясно, что его уже не спасти. Лишь несколько парней, кто как мог, старались предотвратить дальнейшее распространение пожара.
       - Митька, мать твою, да куда ж ты льёшь?! Не сюда ж надо-то! - орал на парней какой-то мужик.
       - Да не так же надо! Делаете всё через задницу! - вторил ему другой.
       - Господе, да шож это такое деется! - крестясь, причитали вездесущие бабки. - Сгорел батюшка-то, совсем сгорел!
       - Говорила ж ведь я - сидеть с ним надо. Ведь плох он был, совсем плох. Так и знала - заронит из печки, сгорит.
       - Чё ж не сидела-то? Сидела бы.
       - А ведь Авдотья сказывала давеча, мол, батюшка говорил как-то, что ни живым, ни мёртвым в церковь-то не воротится. Так оно и есть. Сгорел. И отпевать, поди, нечего будет.
       - Господи! И куда ж это мир катится?
       - К черту и катится!
       - Тьфу ты, прости Господи.
       - Да где ж пожарники-то? А вызывали?
       - Да едут щас!
       В этот момент до Мокрого донесся едва различимый скрип. Выглянув из-за крыльца, он заметил, что из ворот церкви, стараясь как можно меньше шуметь, вышла группа каких-то странных людей. В отблесках пламени было заметно, что на всех наскоро накинутая верхняя одежда, из-под которой виднелись какие-то странные балахоны.
       - ... знамение? - услышал Мокрый обрывок вопроса, который задавал один из спутников другому, самому высокому.
       - Н-да, - нехотя согласился тот. Казалось, что он хочет добавить: думай так, но я-то, пожалуй, догадываюсь об истинной причине пожара.
       В этот момент огромный огненный столб вырвался и на мгновение завис над объятым пламенем домиком.
       - Это... Он? - с любопытством, и в то же время с испугом спросил спутник длинного, заворожено глядя на этот столб.
       - Не-ет, - как бы догадываясь о чем-то, протянул длинный и бегло перекрестился. Причём не как обычно, а левой рукой, снизу вверх и слева направо. Его спутник, заметив это, повторил те же движения. Затем эти странные люди поспешили смешаться с толпой.
       Пожар тем временем бушевал вовсю. Налетевший порыв ветра подхватил огонь, и тот перекинулся на забор огорода, затем лизнул деревянную ограду, которая вела к церковному крыльцу, и словно живой пробежался по ней.
       В этот же момент, очевидно под воздействием восходящих потоков тёплого воздуха, на колокольне зазвонил колокол. Такое и раньше случалось в особо ветреную погоду, но сейчас, когда погода стояла довольно тихая, звучание колокола казалось чем-то сверхъестественным.
       - Да кто же это так бухает-то? - возмущались в толпе. - Прям набат какой. Так по башке и бьет.
       - Чего трезвонить-то - чай, телефон теперь есть.
       - Да это Скипидарыч, наверное, опять нажрался. Вот сдуру и звонит, - предположили в толпе.
       Все разом глянули на колокольню, которую в свете пожара было видно как днём, но там никого не было.
       Отвлечённые этим загадочным звоном, только сейчас люди бросились тушить загоревшуюся ограду. Огонь уже успел лизнуть каменную стену и свод церковного крыльца.
       - Да где ж отец Пафнутий-то? - кричали из толпы.
       - Где-где - в городе. В кабаке, чай поди.
       - На ворота лейте, на ворота! - доносились советы. - А то щас и церковь займётся!
       Но этого не понадобилось, так как ограда была уже затушена. В этот момент раздался рёв сирены. Толпа расступилась, пропуская пожарную машину.
       На следующее утро по посёлку поползли невероятные слухи. Впрочем, на то они и слухи, чтобы быть невероятными.
       "Вознёсся батюшка-то, ей богу, вознёсся. Видали столп-от? - Вот в ём и вознёсся. Теперча непременно светопреставление будет", - так объясняли падкие до сенсаций бабки тот факт, что среди пепелища не было найдено никаких останков священника, домик которого сгорел прошлой ночью. Правда, вскоре было обнаружено несколько хрупких костей, но черепа так и не нашли. И ещё одно известие обсуждалось в посёлке.
       С незапамятных времён на внутренней стене церковного крыльца красовался железный щит. В верхней его части было намалёвано изображение по грудь то ли самого Бога, то ли какого-то ангела - разобрать не представлялось возможности, так как краска давно потрескалась и частью облетела. А под этим изображением были выписаны большими буквами десять библейских заповедей, чтобы каждый, прежде чем войти в храм, мог прочесть эти заповеди и проверить себя на предмет их соблюдения.
       Так вот, язык пожара, которому удалось по ограде добраться до церковного крыльца, аккуратно слизал часть надписи.
       "... СОТВОРИ СЕБЕ КУМИРА", "... УБИЙ", "... КРАДИ", "... ПРЕЛЮБОДЕЙСТВУЙ", - значилось теперь на щите...
      

    Часть первая

    Глава I

    ПРИШЕЛЕЦ ИЗ ПРОШЛОГО

       Массивная дверь тюремного КПП со скрежетом, словно недовольно ворча, захлопнулась за спиной условно досрочно освобождённого. Николай Деснин - было его имя.
       Семь лет назад своей добровольной явкой, чистосердечным признанием и содействием следствию он настолько сумел растрогать суровое сердце прокурора, что тот скостил ему срок аж на три года. Тем более что убил Деснин не абы кого, а известного наркодилера, который попортил много крови правоохранительным органам и к которому они никак не могли подступиться. Тюремные власти также были довольны просто-таки образцовым заключённым, в свободное время читавшим Евангелие и заявлявшим, что не просто сидит, а исполняет епитимью. Так и получилось, что вместо положенных десяти за предумышленное убийство Деснин отсидел всего семь.
       И вот теперь все кончилось. Бывший зэк набрал полной грудью вольный воздух, усмехнулся, сам не зная чему, закинул через плечо котомку с нехитрой поклажей и направился в близлежащий поселок с довольно выразительным названием Воротилово, откуда, если повезет с автобусом, можно было добраться до Москвы.
       На душе Деснина было легко и привольно, лишь одно омрачало хорошее настроение - перед самым выходом перебежала ему дорогу здоровенная черная кошка.
       Солнце палило нещадно, и Деснин распахнул рубашку. Справа на груди его красовалась вытатуированная церковь с двумя куполами. Это обозначало, что за ним была уже вторая ходка.
       "Воля, воля, мать твою! - думал Деснин, глядя по сторонам. - Иди куда хочешь, делай что хочешь. Э-эх!"
       Раскидистая кудрявая берёза величаво стояла посреди поля. Рядом не было других деревьев, и ничто не мешало ей свободно расти. "Воля!" - думал, глядя на неё, Деснин. Звонкий ручей, бегущий по руслу, проложенному им же самим чёрт знает сколько лет назад. "Воля!" - думал, глядя на ручей Деснин. Ветер, гонящий по синеве неба облака туда, куда ему вздумается. - "Тоже воля, - думал Деснин, - Воля, ё-моё!!!"
       И тут он поймал себя на мысли, что ровно восемь лет назад всё это уже было. Восемь лет назад он также радовался вновь обретённой воле, но тогда... тогда, после первой своей ходки, он точно знал, что нормальная жизнь ему теперь заказана. Тогда он точно знал, что ничего ему теперь не остается, кроме как катиться все дальше и дальше, до следующей ходки, а потом до следующей, ну и так далее. Тогда у него даже и в мыслях не было попытаться начать всё заново. Это было тогда.
       Но теперь... теперь всё было иначе. Теперь он точно знал, что со старым покончено. Впереди была новая жизнь, и уж её-то он проживёт так, как надо. Как научил его один человек. Единственный человек, которому он поверил, человек, который внушил ему надежду, перевернул всю его жизнь, человек, который...
       Деснин достал из-за пазухи небольшой крестик. С минуту подержал его на ладони, затем сжал кулак.
       "Ну и куда теперь?" - при этой мысли всё веселье, связанное с вновь обретённой волей, куда-то улетучилось. Что поделаешь - жизнь есть жизнь, и она хороша лишь тогда, когда думаешь о ней отвлечённо. Но стоит столкнуться с ней лицом к лицу, и она пообломает самого отъявленного оптимиста.
       "Может, к Юльке рвануть? - думал Деснин, - Писала, что ждёт. Врёт, скорее всего, ну да ладно - больше ведь некуда. А может... Да нет. Надо отойти денька два, освоиться. А потом уж к нему".
       Автобус, как это водится, в дороге поломался и на поезд Деснин уже не поспевал, но это его мало волновало, так как ему предоставлялась возможность побродить по Москве.
       Перед самой отсидкой Деснину довелось жить некоторое время в столице. Уже тогда она начинала меняться - повсюду, словно грибы, появлялись палатки, новые магазинчики, стадионы по выходным превращались в огромные барахолки. Уже тогда наступали времена всеобщего торгашества, когда мерой всех вещей служит рубль. Однако с тех пор прошло семь лет, и за эти семь лет Москва изменилась до неузнаваемости. От блеска витрин рябило в глазах, количеству магазинов, разного рода лавочек, торговых точек, минирынков, казалось, не было предела. Плюс еще офисы, конторы, салоны, банки, зубные кабинеты, аптеки, юридические консультации, рекламные щиты, казино, обменные пункты и т.д. и т.п. Деснин словно попал в иной мир и, ошарашенный и угнетенный этой пестротой и блеском, этой суетой и толкотней, блуждал по переименованным улицам, покусывая мороженое, в надежде отыскать хотя бы одно знакомое место - переулок, здание, хотя бы какой знакомый кабак, но не за что было уцепиться взгляду - всюду была новь, всюду был блеск. А прямо по соседству с этим блеском - нищета. Еще на автовокзале Деснин обратил внимание на нескольких нищих, просящих милостыню. Нищие встречались и в переходах метро. Постепенно от количества безруких и безногих, беженцев и ограбленных разного рода мошенниками у Деснина, так же как и от обилия рекламы, начинало рябить в глазах. Он махнул на Ярославский вокзал, взял билет. Однако до отправления поезда времени оставалось еще предостаточно. Побродив по перрону, Деснин направился в привокзальный туалет.
       - Минет хочешь? Десятка, - послышался из соседней кабинки голос, совсем еще детский.
       - Чего? - машинально переспросил Деснин.
       - Баксов, не рублей же, - рассудительно отвечал голос.
       Когда Деснин заглянул в кабинку, взору его предстала девчонка лет двенадцати, присевшая на край унитаза с тетрисом в руках. Её вульгарно нарисованное личико с огромными красными губами, подведенными бровями и ядовито-розовыми тенями на веках совсем не вязалось с недоразвитым женским тельцем. Взглянув на Деснина, малолетняя проститутка засунула палец в рот и лукаво подмигнула. Этого Деснин не выдержал. Он ухватил девчонку за руки и потащил из туалета.
       - Ну ты, клешни убери! Не лапай - не купил! - верещала та и упиралась. - Я щас Ромика позову!
       - Какой Ромик? Ты чего здесь делаешь? Где твоя мамка и вообще...
       - Че сразу мамка? У нас не мамка, у нас папка. Вон он, - указывала девчонка на бритого парня с фиксой, который тусовался возле перрона.
       - А он куда смотрит?
       - А он за всем вокзалом смотрит. У него таких как я еще с десяток. А еще щипачи, кидалы и менты. Так что шел бы ты, дядя, лесом, а то щас позову, все сбегутся.
       "Зови!" - уже было готово слететь с языка, но Деснин сдержал порыв. "Я смирился, смирился, смирился!" - прошипел он сквозь зубы и впечатал кулаком в стену, словно поставил точку. Малолетняя проститутка посмотрела на него как на сумасшедшего и выскочила из туалета.
       В задумчивости Деснин не заметил, как вышел за пределы вокзала и вновь влился в толпу. Шум, гул. Бурная людская река подхватила его и понесла в своем потоке. И вроде бы люди были повсюду, но он их не чувствовал, не ощущал. Пустыня равнодушия. Хмурые, угрюмые лица без улыбок. Нет, новая Москва положительно не нравилась Деснину. Он чувствовал себя здесь чужим. Но до поезда по-прежнему оставалось более двух часов, и их надо было как-то убить.
       В конце концов, Деснин решил съездить на Красную площадь, в надежде, что хоть там все осталось по-прежнему.
       На автобусе по старой привычке он проехал зайцем. Лишь сойдя на нужной остановке, заметил, что пассажиры выкидывают кто в урну, а кто просто на землю какие-то необычные, яркие проездные талончики. Он специально остановился, чтобы рассмотреть один из них. На талончике, втоптанном чьей-то ногой в грязь, было изображение храма. Прямо на крестах и куполах компостер оставил рваные раны.
       - Вон он, храм-то, - послышался рядом голос прохожего, - ишь, какой отгрохали.
       - Да такой и был, - возражал другой, - По старым чертежам делали.
       - Да, а сколько денег втюхали. Лучше бы вон, нищету поубирали.
       Деснин оторвал взгляд от талончика и посмотрел в ту сторону, куда смотрели эти двое. Громада нового храма ракетой вонзалась в небо и там, в вышине, сверкали на солнце золотом купола и кресты. Казалось бы, все в этом архитектурном сооружении было устремлено ввысь, но одно поразило Деснина: храм построили не на возвышенности, как это полагается, а напротив - в какой-то низине, от чего создавалось впечатление, будто храм вздымается к небу прямо из-под земли. К тому же купола закрывали солнце, и вся восточная часть храма была погружена во мрак. Спустившись по лестнице, которую он обнаружил неподалеку от остановки, Деснин решил поближе рассмотреть храм. Было время вечерни, и к церкви подтягивался народ. К моменту открытия собралась порядочная толпа. Деснин смотрел на пришедших и дивился - сколько людей вновь обрело веру после десятков лет запрета на нее. Кроме дремучих бабок были здесь и весьма цивильные с виду люди, даже молодежь и дети. Правда вскоре благостность обстановки несколько разрушил следующий разговор.
       - Во фигня, говорят, с бутербродами не пускают. А я шаурму купил, - пихал мужик в дурацкой шляпе и нелепых шлепанцах на босу ногу замасленный сверток спутнице. - Светлан, подержи маленько. Я щас - загляну и обратно.
       Светлана не слышала. Она увлеченно жевала Орбит и тараторила по мобильнику:
       -Че? Не, Оксан, по магазинам еще не прошвырнулись. Тут все в какой-то новый храм рванули. Че? Да не, не молиться, че я дура что ли? Ну так, заценить. А то всю жизнь токо на рынок и обратно. А баулы Пашка на вокзале сторожит. Че, какая галантерея? Третьяковская? Не, туда не пойдем, я этот хоккей не люблю.
       Но вот храм открыли. Общий поток увлек Деснина внутрь. Едва войдя, он тут же почувствовал себя мелкой сошкой, муравьем под гнетущей громадой церковных сводов.
       Тем временем призывом "Миром Господу помолимся" началась служба. Деснин попытался сосредоточиться и также начать молиться, но этому мешала сырость и пронизывающий холод храма. Тогда Деснин стал приглядываться к присутствующим и с сожалением для себя отметил, что лишь немногие из них пришли для молитвы. Остальные представляли собой толпу праздных гуляк, желавших увидеть неоднократно описанное в газетах богатое внутреннее убранство храма. Они бродили, заглядывая во все закоулки, пялились на иконы и фрески и почти не обращали внимания на службу, лишь изредка бессмысленно крестясь. Наконец, Деснин перевел взгляд на священника. Это был довольно упитанный, массивный даже человек в дорогой, шитой золотом ризе, из-под которой, Деснин обратил на это внимание, выглядывали носки самых что ни есть супермодных туфель, как бы наглядно демонстрируя, что и святому отцу ничто человеческое не чуждо. Вдруг где-то рядом раздался телефонный звонок. Деснин повернул голову. Прислонившись к колонне, стоял коротко остриженный крепкий мужчина, по виду - типичный "браток" и о чем-то многозначительно говорил по мобильнику. "Должно быть с Богом, - усмехнулся про себя Деснин, - по прямой линии общается, за особую плату, разумеется".
       - Долго тут будут? - толкала в бок баба в шортах подругу. - Сцать хочу.
       - Терпи, мы еще в гранатной палате не были, - отвечала ей спутница, коверкая название зала. - Там, говорят, поприкольней, побрякушки золотые всякие. А тут скукота.
       Все это уже начинало раздражать Деснина. Совсем не то он ожидал увидеть в храме. Тем не менее он выстоял службу, которая показалась ему очень урезанной. Под конец в очереди желающих попасть под благословение священника началась типичная базарная склока. Две немолодые уже тетки воинственно обменивались репликами типа: я первая, а вас тут не стояло.
       - Вам батюшка только что Евангелие читал, мол, возлюби ближнего, а вы... - попытался кто-то увещевать бабок.
       - Так то Евангелие, а то жисть, - безапелляционно ответили ему.
       Понаблюдав за этим неприятным зрелищем, Деснин резко развернулся и вышел вон из храма.
       - Подайте, Христа ради, - послышался на паперти плачевный голос нищей с ребенком. Однако никто из шедших со службы не обращал внимания на этот призыв. Деснин пошарил по карманам и высыпал всю мелочь в жестянку нищей.
       - Сохрани тебя Бог! - услышал он в ответ.
       Вечерело. Час пик. Время отправления поезда близилось. Деснин стоял на ближайшей остановке и, покуривая, ждал автобуса. Рядом стояли еще человек шесть-семь и среди них пацан лет одиннадцати, бледный, с трясущимися руками. Казалось, он с трудом сдерживает себя от чего-то. Но вот не вытерпел, достал из куртки шприц с какой-то мутью, снял с иголки колпачок, задрал рукав и на глазах у всех стал искать вену, которая еще не повяла. Все отвернулись, все, кроме Деснина.
       - Эй, ты, малой. Ты че делаешь-то? А ну дай баян! - Деснин отобрал у пацана шприц и бросил его под колеса проезжавшей машины. Пацан посмотрел волком и куда-то юркнул. Спустя пару минут он возвращался в сопровождении бритоголового жлоба, которому указывал пальцем на обидчика. "Вот, черт, прости Господи, вечно я во что-то влипну", - думал Деснин, пока к нему подходил жлоб.
       - Ты кто такой, в натуре, а? - начал тот сходу. - Че детей обижаешь? Щас его колбасить начнет, кто за дозу платить будет, ты?
       - Он же мелкий совсем, - начал было Деснин.
       - А мне чего? - оборвал его бритый. - У меня товар, у его папы бабки, а все остальное меня не колышет.
       - Не по-божески это как-то, - вырвалось у Деснина, хотя сказать он собирался нечто иное.
       - Чего?! - жлоб был явно изумлен. - Ты че, в натуре, с дуба рухнул? Не лезь не в свое дело, понял. Бабки гони, друг детей, блин. А то...
       - А то что?
       Вместо ответа Деснин получил приличный удар в челюсть. На мгновение он задержался, посасывая разбитую губу, словно пробуя кровь на вкус, а затем что-то рыкнуло в мозгу, и Деснин одним ударом свалил нападавшего. Тот, правда, все же успел отмахнуться и подсветил противнику небольшой фингал на левый глаз. Деснин уже хотел добить поверженного ногой, но с силой поставил ее на место. Лицо его слегка покраснело, и на правой щеке проступила белая рваная полоска старого шрама. Как раз подошел автобус, и Деснин заскочил в него, с удивлением отметив, что и на эту потасовку никто из прохожих не обратил никакого внимания, вернее, остановились, поглазели немного, отметили хороший удар и спокойненько пошли дальше. "Может, все правильно, все так и должно быть? - думал Деснин, прокручивая события дня. - Наркоманы, проститутки, нищие... И раньше все это было, но не так нагло, словно напоказ. Или я просто не въезжаю? Но ничего, батюшка все объяснит, утвердит, наставит, и все будет в ажуре".

    Глава II

    РОКОВОЕ ПАЛОМНИЧЕСТВО

       На следующий день Деснин трезвонил в дверь Юлькиной квартиры.
       - Кого там черти носят в такую рань? - послышался из-за двери недовольный голос подруги.
       - А ты открой - увидишь, - отозвался гость. - Да и обед уже скоро.
       Щёлкнул замок. На пороге показалась заспанная Юлька. Деснин слегка обомлел. Он как-то забыл, что девушкам свойственно превращаться в женщин. А перед ним стояла не восемнадцатилетняя телка, которую он когда-то подцепил, скрываясь в Смирново, а женщина в полном соку.
       - Я это, не помешал? - засуетился Деснин. - В смысле у тебя кто-то есть?.. В смысле сейчас... В смы... А-а! - махнул он рукой.
       - Сейчас - нет, - Юльке было приятно это смятение. - Заходи. Я после смены как раз.
       Едва переступив порог, Деснин вынул из-за спины руку и как бы невзначай сунул Юльке розу. Цветок произвел особое впечатление. Юлька смотрела на него как на что-то сверхъестественное. Затем осторожно взяла двумя пальцами и вдруг заплакала. Такой реакции Деснин никак не ожидал. "Мало, наверное, - думал он, - надо было еще взять. Не годится совет цветочницы, мол, лучше часто по одной розе, чем дюжину в год".
       - Мне никогда не дарили цветов! - всхлипнула Юлька.
       - И мне, тьфу, в смысле и я не это... Ну чего ты ревешь? Я тебе еще куплю, - попытался было Деснин успокоить подругу.
       - Правда? - всхлипнула Юлька и разревелась еще пуще.
       "Похоже, я от баб совсем отвык, - думал Деснин, переминаясь на пороге, пока Юлька наливала воды в вазу и бережно ставила в нее розу. Деснин даже успел поймать себя на мысли, что ревнует к этому цветку. Юлька, словно почуяв это, улыбнулась:
       - Ну, чего встал-то как неродной? Иди вон прямо в ванную. Помойся сначала, да переоденься. У меня ж и шмотки твои остались. А то, чай, всех вшей да блох с зоны-то припер. Ты на себя хоть в зеркало глянь - на кого похож.
       Деснин последовал совету и, посмотревшись в зеркало, пришёл к выводу, что видок у него, действительно, не самый лучший.
       - Н-да, - произнёс он, поглаживая ещё не успевшие отрасти волосы. - Недаром, вчера поезд ждал в Москве - зашел в новый храм, громадина страшная, и слышу сзади одна бабка другой базарит: "Ты за этим приглядывай - как бы чего не спёр". А потом поп вышел и вылупился на меня так подозрительно. Я думаю: "Чего это ты на меня, батюшка, так косишься? Али я рожей не вышел?" Видать не вышел. А сами всё говорят, что не о плоти, а о душе заботиться надо. Врут, получается? А один не врал - принял меня, каким я был. За то ему и поверил.
       - Ты опять, что ли, про своего попа? - прокричала с кухни Юлька. - Достал уже с ним.
       - Да ты пойми, Юль! Это такой человек. Есть в нём, - Деснин запнулся, стаскивая футболку, - что-то такое... Словами и не скажешь. Вот приезжали к нам на зону какие-то... баптисты, что ли. Ну, навроде попов, только без рясы. Говорят хорошо. И Библии бесплатно раздают. Но всё равно не хватает чего-то. А вот у него это самое "чего-то" есть.
       - Угу, из-за этого "чего-то" ты и сел, - оборвала его Юлька.
       - Да ладно тебе. Как сел, так и вышел. Не об том речь. Я про то сказать хочу, что в нашей, русской церкви на меня вона как косились, стоило зайти, а эти самые баптисты сами по зонам ездят, не брезгуют. Просто человеком себя чувствовать начинаешь.
       - Ну, всё, хватит, - не выдержала Юлька. - Что-то ты больно говорливый стал. Раньше вон слова не вытянешь. А теперь... В письмах писал только про своего Бога, теперь приехал - снова про него. Крыша в пути называется. Иди лучше мойся. Я пока приготовлю все.
       Впервые за столько лет Деснин оказался в теплой ванной. Он разомлел, раскинул руки и так лежал минут двадцать, просто балдея от свободы. Затем пустил душ и принялся нещадно драить свое тело мочалкой, словно стирая с себя всю накипь, все темное, прошлое. Казалось, пенистый поток уносил все это прочь, в канализацию, навсегда.
       Пока Деснин мылся, с собрания партактива вернулась Анна Петровна - Юлькина мать, которую гость, выходя из ванной, чуть не сбил с ног дверью.
       - Здрасьте, - только и нашелся он что сказать и вновь закрылся. Стоя за дверью, он лихорадочно соображал, что это за тетка и лишь с трудом опознал в ней "тещу" - настолько та поизносилась за последние годы. В свое время она, как передовик производства, была даже депутатом облсовета и всегда занимала активную жизненную позицию. Всю жизнь копила на отдельную квартиру, но в 91-ом грохнула инфляция и все вклады обесценились. Пережить такое Анне Петровне помогло лишь то, что в последний год своего существования советская власть все же сподобилась выделить ей двушку. Но затем уже другое государство накололо всю страну с ваучерами, а в результате дефолта 98-ого года отобрало последние копейки. Муж Анны Петровны спился с горя, а сама она подалась в революционеры, даже вступила в одну оппозиционную партию.
       Теща также не сразу признала Деснина.
       - Юль, он чего - сбежал? - наконец услышал Деснин настороженный вопрос из-за двери.
       - Да нет - выгнали. Говорят: на хрена ты нам здесь не нужен, - отозвался он сам шутливым тоном, а затем уже серьёзно добавил. - Да не боитесь вы - досрочно меня выпустили. Не верите - справку показать могу.
       - А, ну тогда, Юль, трусы ему принеси, что ли. Чего же ему, голым скакать? - успокоилась Анна Петровна.
       Спустя полчаса Деснин и хозяйки уже сидели за накрытым столом и отмечали встречу.
       - Ну слава богу, - проговорила Юлька, когда Деснин ловко опрокинул первую стопку. - А я-то уж думала, что ты и вовсе порченый стал - и не пьешь даже.
       - Раз в семь лет можно, - усмехнулся Деснин в ответ. - Может у меня, как ты говоришь, и крыша в пути - но не до такой же степени. Чего я тебе - монах что ли? И вообще, к тем, кто совсем не пьет, следует относиться с подозрительностью. Вот Аббат, помню, совсем не пил... К чему это я его помянул? А, ладно. Ну а я теперь выпиваю, но не нажираюсь. А так, пару капель, не грех иногда и выпить для того же аппетита. Хм, складно получилось.
       Выпив и наевшись до отвала домашней пищи, Деснин слегка разомлел. Юлька включила телевизор. Как раз передавали новости. Чем дольше Анна Петровна смотрела, тем больше раздражалась, наконец не выдержала:
       - Юля, выключи ты это средство массовой дезинформации - все врут.
       - Зато как врут! - проговорила Юлька с чувством восхищения, присущим заядлому театралу.
       - Да, - согласилась Анна Петровна, - раньше врали застенчивее. А ты, Николай, хоть в курсе, что у нас творится? А то пока ты, так сказать, отсутствовал, здесь многое переменилось.
       - Ну, когда рассказывали, или по ящику смотрел - не верил многому, думал - врут.
       - Ну по ящику-то точно врут. Все еще хуже. Идет целенаправленно оболванивание народа. Эти сволочи...
       - Мам, ну не надо нам твоей политинформации, - оборвала Анну Петровну Юлька. - Не до этого.
       - Это вам сейчас не до этого, а потом поздно будет: всю страну на корню продадут. Но ничего, вот мы им на выборах покажем! Ладно, отдыхайте, - с этими словами Анна Петровна ушла в свою комнату.
       - А ведь я тебя ждала, - то ли гордясь этим, то ли оправдываясь, произнесла Юлька когда они, наконец, остались наедине.
       - Ждала-ждала, да не дождалась, что ль? - усмехнулся Деснин. - Да ладно - бывает. Всё-таки семь лет... И сколько раз не дождалась?
       - Да так, сколько-то, - неохотно произнесла Юлька куда-то в сторону. - Да какие тут мужики - пьянь одна, ничего не могут.
       Деснин подсел к ней поближе и, сделав загадочное лицо, почти на самое ухо прошептал:
       - Между прочим, уж я-то тебе точно не изменял. И знаешь почему?
       - Почему? - тоже прошептала Юлька, готовясь услышать нечто романтичное.
       - Да потому что на зоне баб нету! - загоготал Деснин.
       - Гад, ты, Деснин, - обиделась Юлька, отталкивая того от себя.
       - Да ладно тебе, Юль. Ты чего - шуток не понимаешь? - проворковал Деснин, насильно привлекая подругу к себе.
       - Это ж прелюбодеяние, грех, по-твоему, - вяло сопротивлялась Юлька.
       - Не, это только аванец. А потом, может, я на тебе женюсь.
       - На мне? - совсем растерялась Юлька.
       - А почему бы и нет. Новую жизнь надо с чего-то начинать.
       - Ну ты даешь. И цветы, и замуж, и...
       Больше Юлька не сопротивлялась вовсе.
       На рассвете, едва открыв глаза, Деснин, словно ужаленный, вскочил с постели. Ему потребовалась целая минута, чтобы понять, что всё это действительно не сон. Семь лет не лежать на нормальной кровати, семь лет не спать с бабой, семь лет ни есть, ни пить по-человечески. И вот оно теперь - всё есть. И запах, запах женского тела вперемежку с духами. "А много ли человеку надо? "- подумал он, вновь залезая в тёплую постель к Юльке.
       Первый сон на воле четко врезался в память. Он еще просто мальчик Коля. Старшие пацаны решили проучить его за какой-то проступок, а заодно заставить зареветь, ведь за все время пребывания в детдоме он не проронил ни единой слезы. Поймали его собачонку, привязали к столбу и нещадно били ногами, тыкали палками. Сначала Белка старалась увернуться, визжала и дергалась от каждого удара. Но потом, обессилев, легла на землю, вытянув морду вперед. Она смотрела на Деснина и умоляла взглядом: "Спаси!". Из глаз ее катились слезы. "Ну реви же, реви! - кричал Дюсик, заводила компашки, размазывая собственные слезы по щекам, ему самому было жалко собаку. - Реви!!!" Но Деснин лишь в очередной раз попытался вырваться из цепких рук пацанов. Не просил, не умолял и не ревел, хоть и было ему неимоверно жалко Белку...
       На этом месте Деснин проснулся. Что-то холодное скользнуло подмышку. Он протянул руку - это был крестик.

    *****

       - Ты куда это в такую рань намылился? - удивилась Юлька, когда открыла глаза и увидела, что Деснин одевается.
       - Надо мне, Юль, - как-то неуверенно отозвался тот.
       - Опохмелиться что ль? - догадалась Юлька. - Так я ж вчера заныкала грамм двести. Вон там, за холодильником.
       - Да не хочу я опохмеляться, - отмахнулся Деснин. - Съездить мне надо. Буквально на денёк.
       - Куда?! В Москву? Опять к этим своим корешам, уркам недобитым?
       - Да нет. Сказал же - завязал я. Значит: завязал. И смирился.
       - Ага, - пробормотала Юлька под нос, - Ничего себе смирение - не успел на волю выйти - уже глаз подбитый... А-а, - Юлька повысила тон, - ты к своему попу, да? Чёрт бы его побрал! Ты ж ведь из-за него сел, сам сел. И чего он тебе только наговорил? Чем мозги до такой степени запудрил?! Чем...
       - Юля! - в глазах Деснина мелькнула злость.
       - Чего: Юля, Юля. Я уж двадцать пять лет Юля! - Юлька демонстративно отвернулась.
       - Юль, - Деснин положил руку на плечо подруги, - надо мне съездить. Понимаешь - надо. Полагается так. Благословение получить. На новую жизнь. Да еще договориться насчет венчания. По-божески теперь жить будем.
       Но даже слово "венчание" не произвело впечатления.
       - Не езди туда, Коля, не езди! - вцепилась Юлька в плечо Деснина.
       - Да почему ж не ездить-то?
       - Интуиция у меня. Не езди! А?
       - Да какая, к черту интуиция? Чего там со мной случиться-то может?
       - Случится... Не езди, Коль. Зачем тебе?
       - Слушай, отстань со своей дурацкой интуицией, - раздражённо произнёс Деснин, отрывая от себя Юлькины руки. - Сказал съезжу - значит съезжу. Хм! "Интуиция", тоже мне!.. Ну ладно, Юль, - смягчился он, - Ну не реви ты. Я туда и обратно, ладно?
       Спустя час Деснин уже сидел в купе плацкартного вагона. На одной из станций подсел и расположился напротив попутчик с довольно необычной внешностью. Длинные черные волосы, далеко выдающийся вперед подбородок, большой "орлиный" нос, узкие, почти бескровные губы. Одет во все черное, но более всего поражали его темные, пронзительные глаза. При желании на бледном лице этого странного субъекта можно было различить узкий шрам, идущий почти через всю левую щеку.
       Попутчик не отрываясь смотрел на Деснина исподлобья, словно стараясь проникнуть в самую глубину души его. Деснин делал вид, что не обращает внимания на этот упорный взгляд, но вскоре не выдержал:
       - Что это вы меня так рассматриваете, словно в душу влезть хотите?
       - В душу? - встрепенулся попутчик. - Гуф - зал душ - давно уже пуст. Вот я и смотрю на людей. И не вижу.
       - Чего же? - изумился Деснин.
       - Людей не вижу, - отвечал попутчик. - Души в них нет. Давно уже рождаются люди без душ, а иные давно уже заживо умерли, живые мертвецы. Душевная энтропия уже наступила, не за горами и вселенская. Пророчество сбывается. "Я не нашел никого из них жаждущим, и душа моя опечалилась. Ибо они слепы в сердце своем и они не видят, что они приходят в мир пустыми; они ищут снова уйти из мира пустыми".
       - Вы это о чем? - во второй раз изумился Деснин.
       - Да так, - задумчиво произнес попутчик, явно не желая продолжать разговор ввиду его бесполезности. Тем не менее Деснин спросил:
       - А разве можно разглядеть душу?
       Попутчик еще раз внимательно посмотрел на Деснина и ответил:
       - Можно. Только это не аура, о которой сейчас столько говорят, а нечто иное. Аура есть у всех, а вот душа - нет. Но в тебе я кое-что разглядел.
       - Ну и ладно, - вполне дружелюбно произнес Деснин, выставляя на столик четверку и выкладывая несколько карамелин. - Не пьянства ради, веселия для. По пять капель. Радость у меня сегодня большая.
       Попутчик не успел отказаться, так как Деснин в одно мгновение разлил водку по одноразовым стаканчикам.
       - Ну, давайте, - торопил он.
       Попутчик с явным омерзением взял свой стаканчик в руку и, лишь немного пригубив, вновь поставил его на столик. Деснин же выпил все до дна и закусил карамелькой.
       - Хм, интересно, - произнес он, - у вас шрам на левой щеке, а у меня на правой, - Деснин провел рукой по небольшому корявому шраму. - Только у меня рваный от осколка, а у вас ровный. От ножа?
       - От шпаги, - нехотя ответил незнакомец.
       Деснин хотел поинтересоваться где же это до сих пор дерутся на настоящих шпагах, но понял, что лучше не лезть с расспросами. Наступило неловкое молчание. Было душно. Деснин расстегнул ворот рубахи, задев при этом крестик, который вывалился наружу.
       - Вот, вижу, крест носишь... Может, и в Бога веруешь? - наконец нарушил молчание попутчик.
       - Верую, - бодро ответил Деснин, - Вот и сейчас к священнику одному под благословение да причастие еду.
       - Ха! - усмехнулся попутчик. - Христианство - штука хорошая. Да только оно для людей. А сейчас...
       Попутчик замолк и, казалось, погрузился в свои мысли.
       Над столиком кружилась залетевшая в окно оса. Наконец она пристроилась к надкушенной карамели, из которой на стол вытекло немного начинки, и в наступившей тишине привлекла внимание обоих собеседников.
       Попутчик в этот момент вертел в руках небольшой ножичек ручной работы, который Деснин вынул из кармана, ища затерявшуюся зажигалку.
       - Оса нектар пьёт, а мёду не даёт, - припомнил попутчик пословицу, и с этими словами взял да и разрубил ножом осу пополам. Не обращая на это внимания, оса продолжала пировать, и сладкая струйка сочилась из её рассечённого брюшка.
       - К батюшке, говоришь, едешь под благословение. Хм. А как зовут твоего батюшку? - спросил попутчик, не сводя глаз с осы.
       - Никодим, - просто ответил Деснин.
       В этот момент оса собралась взлететь, и только тут ей стал понятен весь ужас её положения. Вместо крыльев у неё были лишь обрубки.
       - Никодим, - повторил попутчик, всё так же внимательно наблюдая за осой. Вдруг он метнул быстрый взгляд на Деснина. Что-то блеснуло в его темных глазах. Казалось, что он хотел что-то сказать, но вовремя сдержался и вновь перевел взгляд на осу.
       - Это хорошо, что веру имеешь, когда кругом царит духовная пустота, моральная нищета... В наше время духовные ценности ценятся столь мало. А все оттого, что у многих и души-то нет. Некуда эти самые духовные ценности помещать. Сосут все жизнь, словно эта вот оса варенье, наслаждаются, так сказать, самим процессом. А то, что им душу отсекают - этого-то и не замечают. Бескрылые потребители с ампутированными душами. Не положительные и не отрицательные - круглые нули, дырки от бубликов. Ведь сказал же Христос: "Какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит?" Да и сам Он для чего умирал на кресте, сам, по собственной воле? - Чтобы доказать ничтожность, мимолётность плоти и величие, бессмертие души. А с душами-то сейчас как раз и проблема. И это не какое-то там равнодушие, это гораздо страшнее. В равнодушном еще можно пробудить душу. Здесь же не равнодушие, а обездушивание. Пробуждать просто нечего. Хм. Тотальная бездушевность. Полное бездушие. И куда ее, бедную, только загнали? Дьявол с Богом бороться должны, а поля боя-то и нет! Не холоден современный человек и не горяч. В этом весь ужас. Ведь в конце концов, вся эволюция, все вокруг - только для того, чтобы Богу было куда вдохнуть душу, частицу себя, а тут...
       Видно было, что попутчик говорит что-то важное для себя, выстраданное. От напряжения даже лицо его слегка зарделось, отчего отчетливее проступил шрам на щеке. Деснин далеко не все понял из этой эмоциональной речи и с удивлением смотрел на странного собеседника. И вдруг стало ему жаль попутчика. Невыносимо жаль. Деснин чувствовал, что должен что-то ответить ему, но не знал как. А попутчик все так же внимательно наблюдал за осой. Наконец он произнес:
       - Мир вообще идет по пути нравственного совершенствования не вверх, а вниз.
       - А как же в космос летают, компьютеры всякие, интернет? - удивился Деснин
       - Это все внешнее развитие, а внутри - пустота. Люди получили некую комфортность существования, но при этом окончательно потеряли смысл жизни. А ведь вся наша жизнь должна была быть стремлением приблизиться к Нему, приблизиться настолько, чтобы стать подобными Ему и после смерти слиться с Ним в единое целое. Но, воспользовавшись данной свободной волей, мы не захотели идти по пути к Нему. Мы пошли по пути от него. Как говорил Ницше: "Вы предпочли вернуться к состоянию зверя, чем превзойти человека!" А теперь человека и вовсе не осталось, потому что он весь ушел в предметы, и душу окончательно поглотила материя. Тысячу раз верно: "Не бойся плоти и не люби ее. Если ты боишься ее, она будет господствовать над тобой. Если ты полюбишь ее, она поглотит тебя".
       Деснин удивлялся все больше и больше. Ему вспомнился ночной разговор с Никодимом. Тогда старый священник смог разубедить его в одной идее, но теперь этот странный попутчик словно заочно перечил Никодиму.
       - Жизнь - это существование души, а тела - это всего лишь презренная материя. Жаль только, что у некоторых душа настолько оматерилась, что неразрывно слилась с телом. Что ж. Для таких смерть наступит вместе с прекращением биологического существования. Но что их жалеть? Ведь они уже и не люди вовсе, а так - бродячая материя, и все. "Но животворит Дух, плоть не приносит никакой пользы, и всякое древо, не приносящее хорошего плода, срубают и бросают в огонь".
       - Это что-то из Евангелия? - силился вспомнить Деснин.
       - Да, оттуда. Ты, я вижу, читал?
       - Читал, да только не все понял.
       - Ничего, и попы половину не понимают. Вот спроси их, о чем это: "Если смоковница не приносит плода - сруби ее". Не ответят. А это: "Соль хороша; но если и соль станет пресной, чем вернуть ей соленость? Она не годится ни в землю, ни в навозную кучу; ее выбрасывают". Это как раз о тех, у кого душа ампутирована.
       - То сжигают, это выбрасывают, а людей, стало быть, убивают?
       - Хм, - вопрос ничуть не смутил попутчика. - Смерть плоти не страшна - ведь душа-то остается. Страшно, когда умирает душа, а остаётся лишь плоть. Так то вот.
       "Ну уж у меня-то она, эта самая душа, есть, - думал про себя Деснин. - Есть! Никодим мне её вернул. О, что это за человек, способный возвратить душу, и что это такое - обрести ее вновь, покой обрести и коснуться благодати. И все это он, Никодим, сделал, он - залог всего..."
       Велика потребность русского человека обрести святыню или святого, который не подведет, не изменит, перед которым можно просто пасть на колени, поклониться ему. И легче жить станет, потому что если кругом зло и несправедливость, если неправда кругом, то все равно - вот он - есть на земле святой и праведный, у него правда, в нем; значит, не умирает она, а, стало быть, когда-нибудь воцарится и по всей земле. Непременно - чтоб по всей земле. Мало русскому человеку правды лишь для себя.
       Именно это хотел сказать Деснин этому странному пессимисту, а затем пригласить его с собой к Никодиму, чтоб увеличилось число, чтобы больше правды стало на земле. Но как-то так получилось, что он вдруг стал рассказывать не о Никодиме, а о себе самом. Сказался синдром случайного попутчика, которому, особенно после пары стопок, случается рассказывают о себе больше, чем даже самым близким людям. Однако Деснин почему-то повел рассказ не от первого лица, будто не о себе, а о другом, о неком кореше, имя которому он все же оставил свое - Николай.

    Глава III

    СКЛОНЕН К АГРЕССИИ

       Отца Николай не знал совсем, а мать умерла, когда не было ему еще и пяти лет. Впрочем, тогда ребенку об этом не сказали. Малочисленные родственники сироту не пригрели (были на то свои причины), так и оказался маленький Коля в детдоме. До сих пор помнил Николай, как спустя полгода его пребывания в этом учреждении появилась новая воспитательница, которая первым делом раздела ребятишек догола для осмотра и обнаружила у него на груди серебряный крестик. Была она, очевидно, убежденной атеисткой, так как тут же сорвала "предмет культа" с шеи ребенка и выбросила в ведро, заявив, что никакого Бога нет. Мальчик, в общем-то, и не понял ничего про Бога. Крестик этот ассоциировался у него исключительно с образом матери - надела она его сыну (хоть и не был тот крещеный) незадолго до смерти. И это было единственное, что осталось от нее, символом светлых воспоминаний о нормальном детстве. Мальчик ревел и просил воспитательницу вернуть подарок, иначе он пожалуется маме, но та заявила, что нет у него никакой мамы и что "сдохла она как собака". Вся эта история была первым ударом, покорежившим юную совсем душу.
       Многое закладывается в детстве. Озлобленность, зависть, презрение окружающих, отсутствие любви - все западает глубоко в душу, вызывает желание отомстить всем и вся. Так и рос Коля худо-бедно сиротою, молчаливый и неулыбчивый. Рос, стоит заметить, пацаном хулиганистым, был драчлив и вспыльчив, отчего все наперебой пророчили ему, что из детдома попадет он прямиком в другой казенный дом. Однако ж хулиганил Коля не как все, а как-то по-особому, словно скрывал за своими выходками что-то. Наказания принимал с достоинством и даже с некоторым вызовом, чем неоднократно пугал воспитательниц, которые под конец и вовсе отказались от рукоприкладства, говоря, что бить такого грешно. И действительно, только понял это Николай гораздо позже, всеми своими хулиганскими выходками пытался он заполнить ту душевную пустоту, что была внутри, привлечь к себе внимание, сделаться нужным, хотя бы лишь и для наказания.
       Время шло, Николай рос, а вместе с ним росла и душевная пустота внутри. И чтобы заполнить ее, приходилось идти на все более отчаянные поступки. Так, едва выйдя из детдома, Николай чуть не угодил, как и пророчили ему, за решетку. Благо государство проявило снисхождение к сироте и отправило его не в тюрьму, а в армию, где признали, что парень, в общем-то, толковый, усердный, реакция отличная, физика на уровне. Короче, хороший солдат. Криминальный проступок его списали на трудное детство и постарались забыть. Так оказался Николай... Впрочем, где служил и чем занимался в армии, на эту тему он никогда не распространялся. Обмолвился лишь раз, что в спецназ не попал - тесты завалил, дескать, склонен к чрезмерной агрессии. В общем, не вышло из него сверхсрочника - дембельнули. Может быть зря - на гражданке он так и не освоился. В первые же полгода пребывания на воле получил Николай условку. "За правду" - как считал он сам: пытался защитить соседа, деда Федора, инвалида войны, от издевательств со стороны какого-то молокососа. Да перестарался - молокосос оказался в больнице с тяжкими телесными.
       - Ну, условка это знаешь чего такое? - Деснин разговорился настолько, что даже не заметил, как перешел на ты. - Это как в игре компьютерной - все жизни потерял, одна осталась. И вот играй дальше как хочешь. Одно неверное движение, и ты проиграл, - Деснин налил себе еще водки и продолжал. - Обычно заваливаешься на какой-нибудь ерунде. Ну вот, как в игре - так и тут. А Колян этот как раз запил. Обидно как-то стало: за правду - условку вкатили. Ну, в общем, нарвался он как-то на одних по пьяни. Тут, как назло, менты подкатили. Ну кореш и на ментов попёр. Говорят, одного чуть ли не совсем ухайдакал. Это у него с армии ещё. Немного "того" - сдвиг по фазе бывает. Испытывали на них... а, не важно, - при этих словах Деснин машинально провел рукой по шраму. - В общем, сел. Сидел под Москвой. Дали ему там наводку на одного блатаря, кликуха у него "Аббат". Ну кореш, как вышел - сразу к нему. Не стал мыкаться после ходки, как многие.
       Нашёл он Аббата этого. Хм! Понравилось тому очень, что кореш мента чуть не замочил. Посмеялся он и над тем, как тот условку получил. Еще насчет армии все пытал, а потом сказал, что такие, как он, ему нужны. В общем, стал кореш у него типа охранника-телохранителя. Жил нормально, не жаловался. Да и Аббат этот попался какой-то правильный. Хотя на зоне о нём много чего рассказывали, но, по крайней мере, пока кореш у него работал, ничем таким тот вроде как не занимался. Повторять всё любил: "Моё криминальное прошлое - в прошлом".
       Колян уж подумал, что он совсем чистый, но однажды поручил Аббат ему слежку за одним Аптекарем. Был такой, на наркоте специализировался. Кореш только потом понял, что Аббат и эту сферу контролировал, а Аптекарь ему мешал, потому что и сам подсел - непредсказуемый стал. В общем, вышел в тираж. Но на людях они казались приятелями. Аббат даже сам Аптекарю намекнул, что кто-то желает того убрать, и присоветовал Коляна в качестве охранника. Колян только потом понял, что психолог этот Аббат был. Понял он его слабость, ну, что у того планка бывает, съезжает, и на этом сыграть решил. Пригласил как-то к себе на ужин и вдруг заговорил об Аптекаре:
       - Я ведь его мало знаю. А тут поинтересовался, хм, все-таки тесен мир. Так вот, хочу рассказать тебе одну историю. Аптекарь этот был в свое время начальником фармсклада - потому и кличка такая. Уже тогда приворовывал потихоньку и наркоту. И вот устроилась на склад наивная провинциальная девочка, сразу после фармучилища. Для начала Аптекарь попросил ее помочь переклеить то ли этикетки, то ли еще чего - детали не знаю. Объяснил, что разбилась партия морфина, если дойдет до начальства - ему плохо будет. Запудрил мозги, как водится. Тогда она его пожалела, но когда с подобными просьбами он стал обращаться все чаще, поняла она все. Вот он ее и посадил на иглу. Тебе тогда было, должно быть, года три-четыре. Ты ведь помнишь мать?
       В душе Николая все сжалось. От напряжения он даже погнул вилку. Корявый шрам на щеке зарделся. Аббат сделал вид, что не обращает внимания, но между тем было заметно, что он доволен реакцией.
       - Дальше что? - буркнул Николай, переполняемый нехорошими предчувствиями.
       - Дальше он все же засыпался со своим бизнесом, - зевая, продолжал Аббат. - Это все-таки советские времена, а не нынешний перестроечный беспредел. Был на зоне, но недолго.
       - Ну а мне-то что до всего этого? - не выдержал Николай.
       - А то, что срок он получил небольшой только потому, что устроил передоз главному свидетелю.
       Николай сидел не шелохнувшись, уставившись в одну точку.
       - Он убил твою мать! - вдруг выдохнул Аббат прямо ему в ухо...
       Деснин подхватил так и не выпитый попутчиком стаканчик и опрокинул его содержимое в рот.
       - Неделю Колян в запое был, - продолжал он. - А потом... потом, хм. Грохнул он этого Аптекаря. Прямо на пороге его квартиры. Без разговоров, с двух стволов, дуплетом. Тот откинулся сразу, ничего не понял даже.
       Тут Деснин поймал себя на мысли, как легко он теперь рассказывает первому встречному об искупленном грехе своем, будто и не о себе говорит, а о другом. Или было это все в прошлой жизни, а теперь он будто заново рожденный. Но затем, так же неожиданно, Деснин поймал себя на другой мысли.
       - Грохнул он его, и... облегчение какое-то почувствовал, словно назойливую муху или, - Деснин взглянул на разрубленную осу, которая беспомощно барахталась в вязкой лужице, вытекшей из неё же самой. - Или вот эту осу прибил.
       В этот момент он с силой обрушил кулак на останки осы.
       Внутри что-то шевельнулось. Сомнения, словно бесшумные змеи, стали заползать в сознание. Ни цинизм, ни вся мерзость зоны не смогли сломать в Деснине той веры, что внушил ему Никодим. Но сейчас... Это сравнение с осой...
       "Ты был прав, прав, - сквозь знакомый, но уже начавший забываться рёв шептал какой-то голос. - Ты убил лишь плоть, души ты не губил. Ты был прав!"
       "Нет! - возражал другой голос. - Не тебе решать, кого убивать, а кого миловать. Нет! Вспомни Никодима, вспомни!"
       Деснин тряхнул головой. Голоса исчезли. Только сейчас он заметил, что попутчик все так же напряженно, как и вначале, смотрит на него.
       - Жизнь - это непрерывное испытание, постоянный Армагеддон, - задумчиво произнес попутчик. Затем открыл свой кейс, достал оттуда небольшую книжку карманного формата и протянул ее Деснину. - Вот, почитай на досуге. Может, она тебе кое-что прояснит.
       Деснин, пожав плечами, взял книжку. "Персональный Армагеддон" - прочел он название и, повертев книжку в руках, сунул ее в карман с обещанием, что непременно прочтет.
       - Ты, я так понимаю, отсидел за это убийство? - наконец спросил попутчик.
       - А что, заметно? - Деснин понял, что его раскусили.
       - Да просто уж слишком хорошо знаешь этого Коляна своего. Прямо как себя... А в черта ты веришь?
       - В черта? - удивился Деснин неожиданному повороту.
       - Да, в сатану, дьявола, короче того, кто противостоит Богу.
       - Я в Христа верю, а Христос и с сатаной, и с бесами говорил. В Евангелии Его эти бесы даже раньше людей признали
       - Вот-вот! - оживился попутчик. - Причем общался он с ними едва ли не чаще, чем с Отцом. А теперь все считают, что это средневековые сказки, и никто в них не верит. Сатана добился своего, ведь главная хитрость дьявола - убедить нас в том, что его не существует. Поэтому сатанистов называют как угодно - каббалисты, масоны, парапсихологи. Просто сатана скрывается под другими именами, а произнести истинное его имя - уже подвиг. Сказано: "Знаешь признаки антихристовы, не сам один помни их, но и всем сообщай щедро". Но современный человек готов поверить в инопланетян, мутантов, привидения, вампиров, но только не в сатану. Может быть, кто-то целенаправленно вытравливает представления о нем, а заодно и о Боге?.. Впрочем, кажется, я оборвал твой рассказ. Что дальше?
       - А, ну, - попытался сосредоточиться Деснин, - в общем, приодит кореш, ну в смысле я к Аббату. Рассказываю, мол, так и так, а он даже ничуть не удивился. Усмехается только. Тут я и понял, что он всю эту игру спецом затеял. Психолог чёртов. Он давно этого Аптекаря убрать хотел, а тут я сам всё сделал, по собственной воле. Он мне мокрухи не поручал, так что сам чистым оставался. Ну а я... Сказал он, что мне ноги надо делать и залечь где-нибудь на дно. Ну я и подался подальше от Москвы. Свой родной Кадилов не люблю я, да и надежней было схорониться в облцентре - Смирново. Там и подругу подцепил, у чурок отбил: они падкие до русских целок, гады. Пока деньги были, торчал там. А как кончились, думаю: надо обратно в столицу. Обычная жизнь тогда не по мне была. Я, конечно, понимал, что на прежнее место меня Аббат уже не возьмёт - меченый я, а он любил чистеньких. Но думал, может куда-нето пристроит - должок всё-таки за ним. Ну, а чтоб первое время в Москве перекантоваться, жизнь там, сам знаешь, какая, решил я пару досок с собой прихватить. Доски - это иконы по-нашему. Они там в большой цене. Хм! Всё-таки странный у нас народ: воры замаливают грехи на ворованных иконах, купленных на ворованные же деньги.
       - Да какой там "замаливают" - мода просто, - вмешался в повествование попутчик. - Раньше - книги на полках; теперь - иконы по стенам. Природа, даже Бог - и тот всего лишь предмет пользования, аксессуар. А к вере полное равнодушие. Органа веры нет, вот и нечем верить.
       - Может и так, - согласился Деснин и продолжил. - Ну, в общем, решил я с Богом поделиться. Я ведь тогда ничего не знал и... Присмотрел себе одну сельскую церковь. Не новую, каких сейчас понастроили, а старую, настоящую. И поп при ней, знаешь, тоже настоящий, не то, что нынешние. Всю жизнь при этой церкви прожил. Говорят, при Советах единственная действующая церковь была на несколько районов, это я потом узнал. Так вот...
       В этот момент поезд остановился, и по вагону прошуршала проводница, невнятно бубня себе под нос: "Печужск. Стоим две минуты".
       - Черт! - вскочил Деснин. - Это ж моя станция - тут до Василькова рукой подать.
       Глаза попутчика вновь странно блеснули.
       - Хм, удачи, - попрощался он и уже вдогонку Деснину произнес, - Способность к вере - это в наше время уже не так мало. До встречи.
       Но последних слов Деснин не расслышал.

    Глава IV

    ДЫРА

       От райцентра, небольшого городка, где сошел Деснин, Васильково располагалось совсем рядом. Нужно было только пересечь поле и кладбище.
       День был в самом разгаре. Вовсю палило летнее солнце, в траве без умолку трещали кузнечики. Вскоре Деснина начала мучить жажда. По лбу стекали ручейки пота. Семь лет назад путь казался гораздо короче. Но вот поле кончилось, началось кладбище, которое со дня его последнего визита в эти края заметно разрослось. Если раньше между церковным погостом и городским кладбищем было приличное расстояние, то теперь они слились друг с другом, и пристанище мертвых вытянулось таким образом в длину километра на полтора. Ясное лазурное небо никак не вписывалось в кладбищенский пейзаж. Впрочем, Деснин и не смотрел по сторонам. Он не упускал из виду церковные купола, сверкавшие впереди, среди деревьев. С колокольни доносился благовест, и это еще более умиротворяло душу. Деснин прибавил шагу.
       Семь лет он готовился к этой встрече. Семь лет представлял себе тот день, когда зайдёт к Никодиму в ветхую избушку, падёт пред ним на колени и скажет... Что, собственно, он скажет, Деснин так до сих пор и не придумал. Но он точно знал, что должен зайти к Никодиму, должен повидаться с ним.
       Деснин расстегнул ворот рубахи, зацепив рукой верёвочку, на которой висел крестик. Теперь этот крестик выбился поверх рубахи.
       Вот уж и церковь. В отличие от Московского храма, сельский не выглядел столь сурово, да и размерами был гораздо меньше. В старину храмы строили так, чтобы они хоть и возвышались над деревянными домами, но не было в этом возвышении чего-то вызывающего. Храм воспринимался как конный витязь среди пеших дружинников и невольно напоминал, что каждый христианин - воин духа. От этого церковь была ближе и понятней, не так угнетала, как городские громадины.
       "Уж здесь-то я свой, - думал Деснин, любуясь изяществом этой небольшой церкви. - Отсюда меня не попросят". Теперь только обогнуть её, и за ней будет та самая избушка. Деснин обогнул церковь и...
       На месте избушки была лишь куча чёрных углей да пара обгорелых брёвен. На этом фоне смутно белела кафелем обнаженная печь. Деснин чуть не присел от изумления. В горле, и до того томимом жаждой, окончательно пересохло.
       Деснин обернулся. Церковные ворота оказались открытыми. Было слышно, что там идёт служба. Не чувствуя под собой ног, он направился туда. В нём ещё теплилась надежда увидеть Никодима, хотя дурные предчувствия просто переполняли. Народу в церкви было не много. Священник, который вёл службу, стоял в это время спиной ко входу.
       "Со спины вроде похож, - неслись в голове Деснина мысли. - Но со спины все попы одинаковы. Да и по голосу, когда читают, их не различишь - все на один лад бубнят".
       В этот момент священник обернулся. Деснин аж отпрянул. И не от испуга. Ничего такого страшного в облике обернувшегося не было. Просто его поразил контраст между тем, что он хотел видеть и тем, что увидел. Зато священник, в свою очередь увидев Деснина, отпрянул именно от испуга - столь ужасно было перекошенное лицо вошедшего в церковь. Но через мгновение священник отошёл от увиденного и продолжил службу. Отсутствующим взглядом Деснин наблюдал за ним.
       Служба велась несколько оригинальным способом. Батюшка то и дело бесцеремонно облизывал губы, словно только что плотно пообедал. Вполне вероятно, так оно и было: в тощей режеватой бородёнке его наблюдались хлебные крошки. Переворачивая страницы Евангелия, батюшка громко, на всю церковь, плевал себе на пальцы и столь же громко зевал, во всю раскрывая рот. Было что-то отталкивающие во всём его облике, особенно бросалась в глаза противная лиловая родинка у самой пазухи носа. Батюшка вообще как-то не вписывался в церковный догмат, который гласит: "Образ священника - это иконографический образ Спасителя, символ Его присутствия на земле".
       В этот момент прямо к церковному крыльцу - теперь это можно было сделать, так как обгоревший заборчик разобрали - подкатила BMWуха, водитель которой принялся настырно сигналить. Батюшка делал вид, что не слышит. Тогда из машины вышли двое с тугими загривками и, войдя в притвор, стали показывать батюшке знаками, чтобы тот вышел.
       - Отойдите, рабы Божии, - грозно полупропел священник. На что один из звавших, не выдержав, прокричал:
       - Ну ты, козел бородатый, хватит фигней страдать. Пошли бухать, да и тема есть.
       - Через полчаса сам приеду, - отозвался батюшка.
       - Ты чё, какие полчаса?
       В зале послышалось недовольное роптанье.
       - Алло, гараж! - заметив это, обратился к прихожанам батюшка. - А ну потише базар! Вы чего сюда, молиться пришли или болтать?
       Тут взгляд батюшки упал на Деснина.
       - А ты на меня чего так вылупился? А ну иди, гуляй отседа! Иди, иди.
       Деснин, сам не свой, неуверенной походкой вышел на улицу и вновь замер при виде пепелища.
       По дороге шел бородатый мужичок с коромыслом на плече. Оттого, что он слегка пошатывался, вода из полных ведер то и дело плескалась на землю. Мужичок этот был местный пономарь. Носил небольшую, совсем седую, бородку, в которой обычно торчала всякая дрянь. На голове - почти совершенно седые, постоянно взъерошенные волосы. Лукавый прищур глаз и вообще манера покобениться как лицом, так и всем телом. Он долго не мог усидеть на одном месте и в одной позе. Так же и мысли его постоянно скакали с одного на другое, хотя и в русле одной общей идеи. Скипидарыч (прозвище это появилось потому, что выпил он однажды с похмелья стакан скипидара и при этом остался жив. Врал, наверное, он вообще слыл как местный сказочник) был типичный философ-самоучка, наглотавшийся по молодости безо всякой системы всевозможных философских трактатов, зачастую совершенно противоположных по общим выводам. От такой бессистемности подобные, совсем не глупые люди, можно даже сказать самородки, приходят к выводу об абсурдности мира и, как правило, потихоньку спиваются. Много их еще по Руси, таких самопальных философов. Ищут они правду. И не находят.
       Заметив застывшего словно истукан Деснина, Скипидарыч остановился и принялся бесцеремонно рассматривать того. Наконец Деснин почувствовал на себе этот взгляд и повернул голову.
       - Ба, раб Божий Николай! - воскликнул Скипидарыч, признав Деснина. - А я все гадаю: ты, не ты? Живой, едрень фень! А я уж думал: сгинул где.
       Речь мужичка показалась Деснину знакомой, особенно этот самый "едрень фень", но он никак не мог вспомнить, кто перед ним.
       - Скипидарыч, - сам подсказал тот, протягивая руку.
       Только сейчас Деснин признал в этом пропитом мужичке дьячка, что служил в церкви при Никодиме. Механически пожимая протянутую руку, он хотел что-то сказать, но во рту так пересохло, что получился лишь какой-то хрип.
       - Э-э, браток, - протянул Скипидарыч, подводя Деснину ведро - Видать, тебе совсем худо. На-ко, попей водички-то.
       Тот наклонил побитое ведро и принялся жадно пить ледяную воду. Шок от увиденного несколько отступил, и тут только Деснин учуял донельзя противный запах перегара, которым разило от Скипидарыча.
       - Все пьешь? - спросил Деснин первое, что пришло в голову.
       - Так вся деревня, читай, спилась, вот и я за ней, последние мозги пропиваю. Без мозгов оно легче. Многие знания - большие печали, - проговорил Скипидарыч в свойственной ему афористичной манере.
       - А ты все такой же философ, - вновь брякнул Деснин совершенно не то.
       - Уж какой есть. Философ, понимаешь, это диагноз. Да не обо мне речь... Эх! Совсем житья не стало. То ли дело при Никодиме было. Он меня понимал...
       - А где он? - полушёпотом спросил Деснин.
       - Нету Никодима - сгорел. Не видишь, что ли - пожар был.
       - Как "сгорел"?
       - Так и сгорел - заживо. Вместе с домом.
       - Что?! Врёшь! - Деснин схватил Скипидарыча за ворот и на мгновение приподнял над землёй. Коромысло с ведрами полетело вниз, вода расплескалась по пыльной дороге. Тут ворот ветхого пиджачка оторвался, и мужичок вновь встал на ноги.
       - А чего мне врать? - казалось, его нисколько не волнует оторванный ворот и пролитая вода. - Сгорел Никодим, - в глазах Скипидарыча вдруг появилась какая-то запредельная грусть. - Сгорел! - вдруг грусть в его глазах сменилась злобой, будто Деснин был в этом виноват.
       - И никакого житья, - продолжал Скипидарыч, поднимая ведра. - Смерть, Коля, это не трагедия. Трагедия - это жизнь. Э, да не о том я... Нет Никодима-то! - почти всхлипнул Скипидарыч. Казалось, лишь только сейчас он осознал в полной мере этот печальный факт.
       Деснин молчал. В связи с известием о смерти Никодима какая-то пустота навалилась на него. Пустота. Словно вырвали что-то из него, и теперь, на месте этого "чего-то", зияла своей пустотой дыра. И не просто зияла - она требовала, требовала заполнить себя. Словно в воронку урагана засасывало в ту дыру все чаяния и надежды, все то, чем жил Деснин последние семь лет. Все рушилось.
       Скипидарыч, казалось, прекрасно понимал состояние собеседника.
       - Это...Коля, - робко дернул он Деснина за рукав, - Идем-ка, идем со мной. Вона тебя как перекосило. Тута тебе вода не поможет. Тута надо чего покрепче. Это уж я по себе знаю - до сих пор из запоя выйти не могу.
       Но Деснин, отдернув руку, достал пачку сигарет, закурил и присел по-зэковски на корточки, все так же неподвижно глядя на пепелище. В голове его стоял туман, сквозь который неясно пробивалась болтовня Скипидарыча, присевшего рядом.
       - Давно тебя, Коля, не было. Значит, послушал Никодима - сел, сам сел. Да, принял муку. А, коли к Никодиму ехал, не сломалась в тебе вера. А тут такое, едрень фень. У меня и самого словно стержень какой вынули - вот и развилась острая алкогольная недостаточность.
       Тем временем служба кончилась. К церковному крыльцу подкатил ярко красный "Опель", в который, снимая на ходу рясу, влез священник.
       - Во, видал, - тут же прокомментировал данное событие Скипидарыч, - Наш Пафнутий службу отслужил - теперь прямо в райцентр, к "братве" в кабак оттянуться поехал.
       Деснин не слушал болтовню Скипидарыча и лишь смотрел невидящим взором туда, куда тот указывал.
       - Эх, Коля, худо тебе, видать, совсем. Пойдем ко мне, что ль?
       - Водки, - наконец выдавил из себя Деснин.
       - А, понял. Нам по пути - зайдем.
       Деснин поднялся и неровной походкой отправился туда, куда увлекал его Скипидарыч.
       Пил он много и не закусывая. Но водка не действовала. Она наполняла лишь желудок, но не могла заполнить той страшной пустоты, что была внутри. Деснин с трудом понимал где он. Смутно помнил лишь, как Скипидарыч, прихватив три бутылки водки, привел его в какую-то избу и усадил за стол. Уже заметно стемнело. Вдруг в окно ударил свет фар, и тени от рам побежали по стенам. Скипидарыч высунулся в окно.
       - О, вот и наш батюшка явился, едрень фень. У, да с ним еще две бабы в придачу. Вот так вот - утром детей крестит, а вечером в кабине с девицами "причащается". И куда ж это его возили? Должно быть, бордель какой освящать, а баб, видать, бартером получил. А че, очень удобно. Вот он новый кабак в райцентре, который из библиотеки переделали, недавно освятил - теперь бесплатно туда бухать ездит каждый день. У, змей, а еще иеромонах называется. Эх, Коля, здесь такие дела... Вот завтра в себя придешь, расскажу - не поверишь. А помнишь, когда ты у Никодима был...
       Скипидарыч не договорил, так как Деснин, при упоминании имени Никодима, перевел на него осоловелый, полубезумный взгляд.
       - Ладно, темнить не буду, - совершенно серьезным тоном заговорил Скипидарыч. - Тебя сейчас только Никодим и интересует, знаю. Так вот, Коля, держись: чую я - неспроста этот пожар был.
       Взгляд Деснина стал совсем страшен. Заиграли желваки, шрам на щеке как-то совсем посерел. Скипидарыч понимал, что еще немного - и перегнет палку, но, тем не менее, продолжал говорить:
       - Неспроста, ох неспроста...Убили Никодима! - наконец, выпалил он то, что давно вертелось на языке.
       Душа разгерметизировалась. Злой мир подло, исподтишка саданул Деснина в самое сердце. Непроницаемый кокон, который в течение этих семи лет вил Деснин вокруг души своей, лопнул. Зло мира со страшной и неумолимой силой врывалось в нее и разрывало изнутри. Зло, к которому, чтобы избежать отравления, словно к яду надо привыкать долго и постепенно, наполняло и отравляло нетренированную душу. Деснин просто захлебывался злом.
       "Почему так?! Что же это за мир такой, в котором самого лучшего человека убивают?! - вихрем неслись в голове мысли, - Стало быть, нет на земле больше правды, совсем нет?!"
       "Я смирился, я всем простил! - доносился откуда-то другой голос, - Зло в мире неизбежно и надо принять мир таким, каков он есть. Надо простить".
       "Простить - значит забыть. Значит предать".
       "Чтобы не потерять веру в этом мире, она должна быть отвлеченна. Нельзя связывать веру с конкретным человеком".
       "Но как его забыть, как отвлечься? Ведь убит он, убит!"
       "Если же злодейство людей возмутит тебя негодованием, даже до желания отмщения злодеям, то более всего страшись сего чувства. Прими муки и поймешь, что и сам виновен, ибо мог светить злодеям даже как единый безгрешный и не светил, а сам впал в грех, сам стал злодеем".
       "Все это слова, а вот факт: Никодим мертв!"
       - О-о-о!!! - взревел Деснин, схватившись обеими руками за голову. В следующий момент он вскочил на ноги, переворачивая стол со всем, что на том стояло. В глазах его помутнело и кругом пошла голова. Еще мгновение он стоял, шатаясь не от огромной дозы алкоголя, а от крупной дрожи, что пробивала все его тело, затем рухнул навзничь.

    Глава V

    ИСКУСИТЕЛЬ

       Деснин с трудом разлепил веки. Перед ним на корточках сидел Скипидарыч.
       - Ну и тяжёл же ты, едрень фень, - произнёс тот, заметив, что гость приходит в себя. - Еле допёр тебя вчера до кровати. Скорую даже пришлось вызывать. Всю ночь зубами скрипел. Удар тебя хватил, сказали. Мол, пить надо меньше в такую жару. Да я, думаю, не в питье здесь дело-то. Материалисты хреновы, едрень фень! Тут у человека душа кровью бродит - а они всё в алкоголь переводят.
       Деснин с усилием разодрал слепленные губы, хотел что-то сказать, но у него ничего не вышло. Скипидарыч подал ему ковшик с водой. Деснин машинально сделал несколько судорожных глотков. Сознание медленно вползало в мозг, захватывая всё новые и новые территории. Он с трудом вспоминал, где он и что с ним, и кто этот неумолкающий мужичок.
       - С армии у меня еще это, - наконец проговорил Деснин, - Раньше зарубало время от времени, а теперь очень сильно надо постараться, чтобы у меня перемкнуло.
       Он поморщился, приложив руку к голове, затем попросил:
       - Закурить дай.
       Скипидарыч протянул пачку "Примы". Деснин с трудом присел на кровати, закурил.
       - О, моя любимая! - встрепенулся Скипидарыч, услышав едва различимую сквозь помехи мелодию, которая доносилась из добитого приемничка. Он схватил аппарат и пару раз шмякнул им об стол. Что-то хрустнуло, и из динамика захрипел Высоцкий:
       ...А в ответ мне: "Видать, был ты долго в пути -
       И людей позабыл, - мы давно так живем!
       Траву кушаем, век - на щавели,
       Скисли душами, опрыщавели,
       Да еще вином много тешились, -
       Разоряли дом, дрались, вешались".
       "Я коней заморил, от волков ускакал.
       Укажите мне край, где светло от лампад,
       Укажите мне место, какое искал, -
       Где...
       Высоцкий запнулся на полуслове. Скипидарыч пару раз треснул по приемничку, но тщетно.
       - Тьфу ты, едрень фень! Ну и ладно, - оставил он приемник в покое. - Слыхал, Коля? Прямо как про тебя песня-то. Ой, Коля, отстал ты от жизни, не знаешь, что у нас здесь творится. Черти что творится. Ты хоть знаешь, что произошло, пока ты, так сказать, отсутствовал?
       - Ну, слышал, демократия победила, коммунизм рухнул, реформы всякие и...- вяло пробормотал Деснин. Ему было совсем не до этого.
       - Во-во-во, - перебил его Скипидарыч, - реформы. Только улицы переименовали, да памятники посносили - вот и все реформы. А еще демократия эта, "глас народа"...Между прочим, глас народа и Христа распял - поговорка такая есть. Да ладно, хрен с ним, с демократией. Кабы одна эта напасть - мы бы с нею справились. Так у нас, Коля, тепереча капитализм - сечешь, в чем дело-то? Эта самая демократия с капитализмом - не разлей вода. Да еще либерализм чертов - сиречь вседозволенность по Достоевскому, а по нынешнему - беспредел. Эта напасть похуже будет коммунизма с фашизмом, едрень фень. Как кто-то сказал: "Во всяком цивилизованном государстве богатство священно; в демократических государствах священно только оно". А богатство-то всё это от дьявола. Прально говорят: богатому черти деньги куют. Ох, злато, злато! Сколь из-за тебя зла-то! Но ничего, скоро Бог покарает богатых за то, что они заняли место Бога!
       С каждым словом Скипидарыч распалялся все больше и больше. Видно было, что он наконец-то нашел слушателя и желал высказать все накопившееся во что бы то ни стало, тем более знал, что собеседник у него молчаливый и вряд ли перебьет:
       - Доллар - вот духовная сущность всего нынешнего общества. Всюду деньги, накопительство, торгашество. Над всем теперь один знак, - Скипидарыч нарисовал в воздухе латинскую "S", - над законами, политикой, совестью. И у всех одна цель - как бы друг друга наколоть. Человек человеку волк. Думай о себе, о других забудь - вот девиз, едрень фень. Какая уж тут братская любовь. Христос со своей проповедью не вписывается в нынешнее время, потому что "капиталистическая система есть самая антихристианская". Не мною сказано, но сечешь, Коля, сечешь, в чем дело-то? Антихристианская. Вот где корень зла. Апокалипсис идет вовсю! И имя антихриста - Капитал. Почти все народы уже поклонились ему, как и было обещано: "И поклонятся ему все живущие на земле, чьи имена не написаны в книге жизни". Капитал скупает души в обмен на материальные блага. Все продались Капиталу, едрень фень! Все, все! Дьявол, пойми, Коля, не есть что-то эфемерное и абстрактное. Он совершенно реален и неутомимо действует среди нас. А имя ему - Капитал. Ты знаешь символ мамоны какой? 666 - сумма налога евреев с покоренных народов, при Соломоне еще. Так что число Зверя - это число мамоны, капитала, а значит он и есть Зверь. Вот так-то. К чему я все это? Да к тому, что где деньги - веры нет. "Никто не будет чувствовать уважения к седине старца, а красоту юношескую никто не будет жалеть. Это проклятое время настоятельно требует суда Божия"...
       - Ладно, хватит мозги полоскать. К чему все это? - оборвал речь Скипидарыча Деснин и попытался встать. Но вдруг всё поплыло перед глазами. Повсюду мелькали разноцветные пятна, кружочки, чёрточки, загогулинки. Голова раскалывалась. Деснин обхватил ее руками и, скорчившись, бухнулся на кровать. Скипидарыч замолк и пододвинул к кровати табуретку, на которой стояло ведро холодной воды.
       - Окуни голову-то - полегчает.
       Деснин привстал и сунул голову в ведро. Холод смягчил боль и изгнал остатки похмелья.
       - Ну как - полегчало? - спросил Скипидарыч.
       - Да полегчало, полегчало, - вяло пробормотал Деснин. Он уже и не рад был тому, что окончательно протрезвел. Дыра. Та невыносимая душевная пустота, что навалилась на него вчера в связи с известием о смерти Никодима, вновь давала себя знать.
       "Ну скажи же ещё хоть чего-нибудь! "- мысленно умолял Скипидарыча Деснин. Вся эта болтовня как-то смягчала, заглушала требованье Дыры, появившейся вчера. Деснин хотел, хотя бы на мгновение, отодвинуть тот момент, когда Дыра заявит о себе в полную силу. Но Скипидарыч как назло молчал, уставившись невидящим взглядом в красный угол. В тишине ходики с кривым маятником тюкали словно по темечку, отчего голова совершенно раскалывалась. А Дыра всё явственнее зияла своей пустотой и уже с прежней силой требовала заполнить себя. Деснин с трудом подавлял этот странный зов.
       - Вижу, не веришь мне, думаешь, я совсем с ума спятил, - наконец заговорил Скипидарыч.
       - Да почему же? Просто...Не укладывается у меня все это в голове как-то, - Деснин и вправду на больную голову мало что разобрал из тирады Скипидарыча, но старался поддержать разговор, чтобы тот снова не умолк. - Чувствую, вроде как правду говоришь, но...
       - Знаю, знаю - Никодиму противоречу, да? С его проповедью всепрощения и смирения. Но, пойми ты, Коля, время приспело, едрень фень. Бог был милостив, пока он был Бог-Спаситель. Сейчас же наступают времена, когда Бог становится Судьей. Не мир, но меч несет теперь он. Прямо так и сказал: "Я пришел дать не мир на земле, а напротив - разделение. Огонь Я пришел обрушить на землю, и как Я хочу, чтобы он уже разгорелся! И кто не берет свой крест и не следует за Мной, не достоин Меня. Кто не со Мной, тот против Меня".
       - Никодим это по-другому разъяснял, - возразил Деснин.
       - Да, но только его слова были для другого времени, а сейчас все не так, все изменилось. Я ж говорю - капитализм. А поскольку капиталистическая система есть самая антихристианская, то и нормы христианской морали при ней не действуют. Христос жалел людей, но бесов не щадил.
       - Но почему же? Когда все переменилось? В тюрьму уходил - все было...
       - Я же говорю: время приспело. Еще Феофан Затворник говорил: когда всюду будет заведено самоуправство - республики, демократия - тогда и антихристу откроется простор для действования. И Достоевский тоже: "Если Россия, последний оплот на пути господства сатаны, исчезнет, то и Антихристу путь открыт. А ведь от нас должны выйти Энох и Илия, чтобы сразиться с антихристом, то есть духом Запада". Но Россия гибнет, Россия исчезает. О, что эти сволочи со страной делают! Измываются как! Точно бесы, едрень фень! А они и есть бесы, черти полосатые. Грабят. Да ладно бы грабили, так ведь еще и гробят. И народ, те самые будущие поколения, ради которых... Народ унижен и растоптан, в вечном пьяном угаре. А кто не в угаре, те на деньгах помешались... Враги народа, душегубцы! Знай только нефть качают. Сырьевой придаток, банановая республика, едрень фень! Включишь ящик - так там вечный праздник. Трындят о повышении нашего благосостояния, а мы мрем как мухи. Скоро последних русских будут возить в клетках напоказ, как раньше диких зверей. У тебя, знаю, Коля, сердце кровью обливается от известия, что Никодима нет. Словно...словно душу тебе отсекли. А у меня сердце кровью обливается оттого, что у всей Руси душа отсечена. Больно, Коля, мне, ой как больно. А ты все о смирении никодимовом вспоминаешь. Капитализм, Коля, это тебе не рынок там какой-то с демократией; капитализм - это и есть царствие Антихриста! Миром правит сатана, так-то вот! А коли так, то мир этот и есть ад. Стало быть, все Христовы заповеди в этом мире уже не действуют. Так о каком же смирении может идти речь?
       Деснин не знал, что и сказать на такое. "Это как же так, - неслись в голове мысли, - вместо того, чтоб утешить, смирить, этот мужичок напротив - распаляет, гневит сердце. Зачем же это он со мной так?! Не выдержу я! Ох, мне бы простить, как Никодим учил. Зачем я этого-то слушаю? Простить - и забыть. Забыть! Забыть! Забыть!"
       Скипидарыч все это время напряженно наблюдал за Десниным, словно стараясь проникнуть в его мысли. Лицо его становилось все мрачнее и мрачнее. Но вдруг какая-то искорка мелькнула в его глазах и он быстро-быстро, словно боясь опоздать, заговорил:
       - Знаешь, я нисколько не удивлён, что смерть Никодима на тебя так подействовала. Умел он к людям подойти, да так, что на всю жизнь запоминался. Каждого, как сказано, "к новой жизни воскресить" мог. Но особо любил, как он говорил, "заблудших овец", ибо вера у них крепче. И притча у него была любимая о блудном сыне. Так что знай, ты не один такой, кого он, не знаю как это сказать, перевоспитал, что ли. Много таких было за всю его жизнь-то. Вот, кабы их собрать всех вместе, то тогда... Письма всё писали. Благодарили. У меня как раз последнее осталось. Не успел я его Никодиму передать. Так и лежит. На нём и адрес обратный есть. С самой Москвы. Андрей какой-то. Пишет, сам бы приехать рад, да не может - бизнес у него теперь крупный, вертится. Поспать даже некогда. Но денег отвалить обещает на богоугодное дело. Ты возьми письмо. Может, пригодится. Потому что... Спалили Никодима-то! - вдруг выпалил Скипидарыч в самое ухо Деснину.
       Деснин даже не шелохнулся.
       - И кому это только старик помешал, а? У кого рука поднялась, кто вообще смог такое. Явно нелюдь, едрень фень, - начал причитать Скипидарыч, но Деснин уже не слушал его. Дыра. Она медленно чем-то заполнялась, и это "что-то" вытесняло пустоту. "Что это? Что? - не мог понять Деснин. "Месть" - вдруг блеснуло в его сознании. В голове словно откуда-то издалека послышался странный рев. Он все приближался и нарастал. Наконец, достигнув наивысшей силы, рев резко смолкнул. И не было больше никаких сомнений. Все вдруг встало на свои места, улеглось.
       - Кто?! - скрипнул Деснин зубами, сверля Скипидарыча глазами. - Кто его...
       - Идем, идем, - потянул Скипидарыч Деснина за рукав, словно только и ждал вопроса. - Ты ходить-то можешь? Щас тебе кое-что покажу.
       На этот раз Деснину удалось встать на ноги. И хоть перед глазами по-прежнему все плыло, он направился вслед за Скипидарычем.

    Глава VI

    УЛИКИ

       Едва вышли на крыльцо, Деснин застыл в изумлении - кругом были могилы.
       - Это что - кладбище?
       - Ну да, погост, он самый. Мы вчера затемно пришли, вот ты и не видел, - невозмутимо отвечал Скипидарыч. - Меня ж только Никодим за дьячка держал, а Пафнутий, едрень фень, разжаловал. Нет, говорит, у тебя корочек. Теперь я только пономарь, да так, на побегушках. Вот еще кладбище охраняю - вон оно, как на дрожжах растет. Раньше еще церковь охранял, но он у меня, змей, ключ отобрал, сигнализацию провел. А чего там охранять-то? Новоделы одни, а лампады, подсвечники, оклады и посуду Пафнутий на посеребряное заменил.
       Деснин представил, как Скипидарыч остается ночью среди могильных крестов. Стало как-то не по себе.
       - Живя на кладбище, хошь не хошь философом станешь, - словно читал его мысли Скипидарыч, - обстановка располагает. Вот он, монстр, пожирающий человеков. Помнишь, лозунг был к двухтысячному году обеспечить всех отдельным жильем? Вот - претворяют в жизнь, едрень фень! Многие уже получили прописку. Кладбищенскую. Каждому отдельную благоустроенную могилу - два на два метра, прально, Бобик, - потрепал Скипидарыч по голове вылезшего из будки подслеповатого от старости цепного пса. - Ну, идем, Коля.
       - Да, я тут многих знал, - тыкал пальцем Скипидарыч в надгробия, мимо которых вел Деснина. - Вон тот потравился, а этого зарезали. Того забили до смерти. Этот удавился. Тот просто допился. Ту вон муж топором порубал, этого собутыльник зарезал. Эту пьяный тракторист переехал. Этот сам себе глотку косой перерезал. А, чего говорить - вся страна один большой погост. Кладбища растут с такой скоростью, как когда-то города. Кое-где кладбищенское "население" уже городское превышает. Вот они, жертвы демократии - все здесь, едрень фень!
       Тем временем путники вышли на единственную деревенскую улицу. "Па-ап-берегись!" - раздалось где-то сбоку, и на дорогу, ломая кусты, выкатило бревно. Из-за помятых зарослей выглядывала изба без крыши. На ее срубе вовсю кипела работа: пятеро местных мужиков раскатывали на бревна совсем еще нестарый дом. На подмогу к ним спешил шестой.
       - Здоров, Скипидарыч, - дернул он за руку спутника Деснина. - Дай папироску, у тебя трусы в полоску.
       Скипидарыч протянул ему "Приму" и, кивнув на дом, вздохнул:
       - Все курочите...
       - А, все равно лет через пять тут вообще никого не останется. Не будет Васильково, - пробормотал мужик, прикуривая. - А кому до нас какое дело? Не нужны мы, видать, России совсем. Вот вымрем завтра все в одночасье - никто и не заметит.
       - Да, у нас человек вообще не нужен. Такая государственная ненужность, - говорил Скипидарыч, продолжая путь. - Раньше государство хоть как-то заботилось о людях, а при демократии - живи как хочешь, дела никому нет, едрень фень. Вот и вымираем. А как хозяин помрет - век избы недолог: вон на бревна раскатают, или на кирпичи разберут. Так всю деревню и раскурочат. Благо, что город рядом - туда многие прут. А ведь в других деревнях едва треть дворов осталась, да и там живут одни старики, детей почти нет. Работы тоже нет, пьянство одно да безнадега.
       Посреди одного огорода торчала огромных размеров телетарелка.
       - А коттедж где? - вяло удивился Деснин.
       - А вона, - указал Скипидарыч на покосившуюся избу.
       - Это этот сарай?
       - А чего поделаешь? Димка совсем на ящике помешался. Вот тарелку купил, смотрит целые сутки, а дом поправить некогда. Еще бы - полтыщи каналов.
       - И куда ему столько?
       - Ха, еще не хватает - с женой ругаются: та на сериалы всякие подсела. Вон - весь огород запустила. А другим и одного канала хватает: ровно в семь все к экранам примыкают, точно свиньи к корытам с помоями. Сериалы там, да прочая дрянь, тьфу! Кто бухает, а кто в ящик пялится, так и живем, едрень фень.
       Уже на околице деревни к спутникам подбежала девчушка лет девяти с лукошком, полным ароматной лесной земляники:
       - Дядь, купи ягодку, - дернула она за рукав Деснина.
       - Да куда мне столько-то?
       - Вишь, тебя сразу приметили - городской, - вмешался Скипидарыч, - Возьми, Коль, возьми ягоду. Дешево совсем. Они ж ведь, детишки-то, так себе на одежонку какую зарабатывают - холодно зимою-то. Все лето вместо каникул так и рыщут по лесу с утра до ночи, то ягодки, то грибочки. На родителей-то надежды нет.
       Деснин полез в карман и протянул девчушке смятую купюру.
       - Ты денежку-то спрячь, а то папка с мамкой найдут - пропьют, - посоветовал ягоднице Скипидарыч.
       - Знаю, - делово ответила та. - А куда ж пересыпать-то?
       Деснин подцепил из лукошка пригоршню ягод.
       - Остальное себе оставь.
       - Во, правильно, - одобрил Скипидарыч. - Тут знаешь, перекупщики городские что удумали: деньгами-то не расплачиваются ни за ягоды, ни за мясо - денатурат привозят, да еще с "Машенькой", знаешь, средство для травли тараканов такое, чтобы с ног совсем валило. Конкуренция нашим самогонщикам, но они все одно пашут круглосуточно. Вон, через избу точка, куда ни плюнь. Раньше б посадили всех, а теперь можно. Демократия, едрень фень, свобода предпринимательства! Но идем, идем.
       - Слышь, Скипидарыч, ты меня куда тащишь-то? - поинтересовался Деснин, когда спутники вышли за пределы деревни.
       - Идем, идем. Сам все увидишь.
       Чем дальше они отдалялись от деревни, тем больше окружающий ландшафт терял признаки человеческого вмешательства, от чего становился угрюмей и мрачней. Путники шли по давно непаханому полю, невдалеке виднелись полуразрушенные остовы двух бывших ферм. Над разборкой одной из них трудились трое парней, вооруженные ломами и кувалдой.
       - И здесь все курочат, - бросил Деснин.
       - А на пропой, - тут же отозвался Скипидарыч. - Пьют поголовно, целыми семьями. Те, кто не гонят самогон сами, сначала воровали на бухло в совхозе, а теперь, когда он совсем сдох, фермы и прочие сооружения на кирпичи разбирают и меняют их на спирт у городских перекупщиков, едрень фень. Эти дельцы быстро объяснили, что проще разобрать трактор на металлолом или ферму на кирпичи и сдать все им это за бутылку, чем горбатиться с весны до осени. Вот и вкалывают мужички. Фермы - это еще ерунда. Вон по стране заводы целые курочат. Вот это да, приватизация, едрень фень. А, - махнул он рукой, - ломать - не строить. Все рухнуло. А ведь раньше при каждой деревне держали большую ферму - без работы никто не сидел. Построили клуб, школу, медпункт, магазины... Чего теперь поминать-то... Тут у нас, помню, случай был. Даже в газете писали. Когда вырезали всех коров - просто кормить было нечем - на все хозяйство остался только один очень дорогой бык-производитель. Его забивать не решились. Однако вскоре у бедного быка от бездеятельности, недокорма и обезвоживания ссохлось все "хозяйство". Только тогда, видя, что животина и так на грани издыхания, закололи и его. Так было покончено с животноводством, едрень фень... Ну вот и пришли.
       Путники остановились у груды металлолома из ржавых кабин комбайнов, сеялок, теребилок и прочих агрегатов, сваленной перед полуразрушенным ангаром.
       - Идем, - вступил Скипидарыч на бетонный пол ангара. - Видишь след от протекторов?
       - Где? - Деснин, вошедший за Скипидарычем в ангар, не мог ничего рассмотреть.
       - Ну вот же, раньше он четче был. Откуда он идет? От того костра на краю ангара. Там обычно пацаны изоляцию с кабеля жгут.
       - Зачем? - снова не понял Деснин.
       - Так принимают только чистый алюминий. Все вилки, ложки да кастрюли уже посдавали - теперь вот провода режут. Подожгут - и капают изоляцией в одно место. Целую лужу уже накапали - она даже застывать не успевает. Если он в нее въехал, значит не знал. Да и потом, местные-то сюда и на танке не поедут. Знают, что сами все торцы уже на кирпич разобрали - непонятно как крыша держится.
       - Да погоди ты. Кто "он"?
       - Как кто? Киллер, едрень фень. Не ехать же ему на машине прямо в деревню - вот он ее здесь и оставил. Вот прям здесь, - Скипидарыч присел на корточки у едва различимых следов. - Глянь, чьи протекторы?
       - Иномарка вроде, - приглядевшись сказал Деснин.
       - Во, а у нас во всей деревне одна только - у Пафнутия. Да еще у корешей евонных, тех, что к церкви подъезжали. Но я сравнивал - не подходят. Когда Пафнутий на этой тачке в первый раз прикатил, у нас вся деревня высыпала поглазеть - только по ящику такие и видели. Разве что по частям не разобрали, в общем, знают его тачку как свою. А значит здесь стояла чужая тачка.
       - Железно, - усмехнулся Деснин. - И это все, что ты хотел показать?
       - Не, не все, - Скипидарыч торжественно извлек из кармана некий предмет, в котором разве что по колесику можно было признать бензиновую зажигалку. - На пепелище нашел.
       - И что?
       - А то, что Никодим сроду не курил.
       - Ну, мало ли, это еще не улики, да и какой дурак будет их оставлять?
       - Вот и в ментовке мне то же самое сказали, едрень фень. Но все равно - хоть что-то. Тачка стояла? Стояла. Зажигалка была? Была. Тут и без дедукции ясно - поджег.
       - Ну ты прям Шерлок Холмс какой.
       - Не смейся, - обиделся Скипдарыч. - Я, между прочим, лет 20 назад дело раскрыл. Мне менты даже благодарность выписали.
       - Да ну, - равнодушно произнес Деснин, что явно задело Скипидарыча.
       - Вот те и да ну. Взяли с церкви тогда Николу угодника.
       - Хм, губа не дура, - усмехнулся Деснин, вспоминая свое покушение на эту икону.
       - Во-во, - согласился Скипидарыч. - Ну милиция сразу лапки кверху, мол профи работал, улик нет. Насчет профессионализма - это да. Знали, что Никодим как раз ушел в дальнюю деревню соборовать кого-то, да там и заночевал. К тому ж отключили электричество и телефон перерезали. Я как сердцем чуял, вот и пошел глянуть на церковь. А темнота, не видно ни зги, только слышно как решетку пилят. Я встрял было, да только слышу, как один другому говорит: "Замочи, мол, этого". Кто их знает, могут и грохнуть. Ну я и сбежал, потому как не пил тогда. А пьяный я бы показал им еще. Ну пока до города добежал, пока ментов нашел - смылись воры.
       Но выяснилось еще кое-что. Сняв иконы, воры эти святотатствовать не закончили. То ли приспичило уж так сильно, то ли съел чего накануне, а может и специально. Короче, наложил один из них прямо посреди церкви кучу. Менты долго бродили вокруг эдакого вещдока, не зная как к нему подступиться. С одной стороны вроде как улика, а с другой - дерьмо дерьмом. Что с ним делать - не брать же тест на ДНК, да и не было тогда такого. Ну наши деревенские тут же заявили, что никто, кроме заезжего святотатца такого наворотить не смог бы. Наверняка та же бригада работала, что и месяц назад в райцентре. Только тогда обнаглевшие воры оставили на алтаре пустую бутылку портвейна, ну точно издевались. Они в тот год вообще много церквей обчистили.
       Помню, покойный Ксенофонтыч приезжал - хороший следователь был, старой закалки, и все ворчал: "Ну никакой зацепки, все чисто. Ни следов, ни пальцев - в перчатках работают, хм. Насмотрелись, сволочи, видаков - все по всем правилам делают, комар носа не подточит, все замели. Профи, мать их за ногу. То ли дело раньше. Нет, не тот уголовник пошел, с закавыкой".
       Ну побродил-побродил, в церкву зашел, перед Христом на распятии встал и говорит: "До чего дошли - в церкви гадят. Экую кучу наворотили, гады. Издеваются, а ты, ты все прощаешь. Тебя в левый глаз бьют, а ты правый подставляешь. Не, устарели твои понятия, перестраиваться пора, иначе не выживешь. Один раз воскрес, так заново распнут. Такие уж у нас времена, товарищ Бог, перестройка, мать ее!"
       Так и уехали ни с чем. Сказали до утра ничего не трогать. А я-то думаю: Никодим вернется, как увидит что посреди церкви лежит... Взял лопату, хотел все это дело выкинуть. Тоже к Христу подхожу и говорю: "И что же это Ты позволяешь так себя грабить? Вот сволочь! Он же ведь непросто в церкви нагадил - он в душу Тебе нагадил! Он ведь не только над Тобой, но и над нами изгаляется. Если уж себе помочь не можешь, так хоть нам помоги, успокой душу!"
       Ну и пошел к куче, а темно. Так и вляпался. Вот сволочи, думаю, еще подтиркой прикрыли... И тут вспомнил я как менты ругались, что отпечатков пальцев нигде нет, в перчатках сволочи работают, и словно осенило: А подтирался-то он, чай поди не в перчатках!
       Картина смешная, наверно, была: стою в куче дерьма с подтиркой в руке и ору: "Пальцы!". В общем, в жутком восторге пребываю. Потом про меня анекдот сочинили, мол, Скипидарычу сам Бог послал вещдок. Ну а тогда взяли бумажку на экспертизу - и точно, отпечатки пальцев на ней были. Ну а дальше - дело техники. Пальчики эти оказались в картотеке. Объявили розыск, а вскоре и вора и его подельщика взяли. Гастролеры оказались, едрень фень. А теперь и местные так и норовят свистнуть икону какую да пропить. Дурачье: Пафнутий уже давно все сменил. Но Бог - он особый потерпевший. Метит шельму, ой метит.
       - Ну а какое это все отношение к Никодиму имеет? - не понял Деснин.
       - Экие вы все нетерпеливые, едрень фень. Вот и менты мне все: короче, короче. Не могу я короче. И присказка эта тоже значение имеет, потому как еще тогда...
       - Ты ближе к делу можешь, или нет? - оборвал Скипидарыча Деснин.
       - Могу. Сюда я тебя привел, чтобы ты меня совсем за больного не посчитал. Потому что главная улика вот тут, - Скипидарыч постучал себя по голове. - Лет пять назад грохнули у нас здесь неподалеку одного бизнесмена, или бандита - их и не разберешь. А я за грибами ходил - могилку вот и нашел посреди леса. Тут такое началось... Но самое странное, что киллера все же нашли. На следственный эксперимент даже привозили. Запомнил я его тогда. Такой... никакой. Только вот вся харя в веснушках. Я у ментов так и спросил: что ж это за киллер такой, непохож на киллера-то. А они мне: ты чего, это ж Санька Мокрый, у него и кликуха оттого, что он мокрушник-беспредельщик. Деньги для него не главное - сдвиг по фазе, в общем. Мы, говорят, его давно пасем, вот, наконец, прищучили. Обычно такие долго не живут, но этот, видимо, исключение. И чего ты думаешь? Потом так и отпустили, едрень фень. Видать, кто-то что-то... Но не важно. Главное, видел я его на пожаре. Как увидел, так и понял...
       - А он знал, что из-за тебя его повязали? - вмешался в повествование Деснин.
       - Так я ж свидетелем проходил.
       - В таком разе, может, это он не Никодима, а тебя спалить хотел, в отместку.
       - Че ж он, дурак?! Мою кладбищенскую сторожку с никодимовой избушкой попутать.
       - Но если это заказ, - Деснин еще раз посмотрел на след протектора, - и киллер здесь был... тогда уж совсем...
       - Вот и я про то. Черти что твориться. Ладно бы кого - таких людей грохать стали.
       Видно было, как у Деснина передернуло скулу, но он держал себя в руках.
       - А ты кому-нибудь говорил об этом?
       - Говорил, ментам тем же. А они мне: пить надо меньше. Эх, никто меня не слушает.
       - Ну а деревенские? Если б не ты один, если б все...
       - Хм, "все". Всем по большому счету наплевать. Всё равно, всё всем всё равно.
       - Это как же? Ведь любили Никодима.
       - Хм, любили. Да только в прошлой жизни все это было. Сейчас не до любви. Всем все по фигу. Измельчал народец ныне, другой стал. Гнилой народец, едрень фень! И как это быстро все попортились. Живо наш народ душою выцвел. Скажу я тебе, Коля, Бог умер, но не на Небе, а в сердцах людей. Дьявол, имя которому Капитал, выбил Бога из сердец, из душ людских. Ни мысли, ни идеи, ни черта, едрень фень. Деньги одни - вот мера всех вещей. Какая уж там любовь. Не до жиру, быть бы живу, шкуренку свою бы спасти. А что потом? Хана потом. Чужие люди, чужая страна. А, - махнул Скипидарыч рукой, - идем.
       Деснин больше ничего не спрашивал и не уточнял. Наверное, он желал бы и вовсе забыть о том, что рассказал Скипидарыч, но Дыра... Дыра жгла нещадно. И Деснин казался спокойным лишь оттого, что все силы уходили на усмирение этого жара. Скипидарыч чувствовал, что тормошить гостя не стоит, и пока завел разговор о другом, оставив главный козырь на потом.

    Глава VII

    НОЧНОЕ ОТКРОВЕНИЕ

       Возвращались они напрямую, через давно заброшенное поле, которое сплошь поросло молодым сосняком. Под крохотными сосенками повылезали грибы. Скипидарыч периодически наклонялся, чтобы сорвать масленка или опенка, но чаще просто попинывал поганки.
       - Вот так вот, - комментировал он свои действия, - раньше собирали здесь урожай ржи или овса, а теперь - грибы. Смех один. А ведь с чего началось. Еще когда разваливался совхоз, поля перестали совсем пахать. Народу объясняли, что земля отдыхает, да и скотине нужно больше места для выпаса. Ну, год, другой - так и запустили вконец все поля. Теперь уж и не поднимешь. Да и зачем: скоро в стране вообще пахать и сеять некому будет, едрень фень. А ведь орали: колхозы долой, фермеры, фермеры! А что фермеры? Мужик работает, с ног валится, здоровье гробит - а прибыли никакой. Нет стимула, нет даже надежды. Руки опускаются - так и запьешь с горя. И запили многие, да так, что на всю деревню осталось, может, полтора десятка дееспособных мужиков-то. Остальные только пить и умеют. Деморализация полная, едрень фень. Даже если и вернулось бы все, как было, никто не станет работать. Забыли, как это делается. Да и совесть последнюю пропили. Недавно умерла у нас старуха, так и гроб-то никто тащить не желал, хоть и рядом совсем кладбище.
       Спутники вошли в деревню и двигались по направлению к церкви.
       - Ни взаимовыручки, ни товарищества - единоличие сплошное, - продолжал свою речь Скипидарыч. - А все правильно, ведь что такое капитализм? Это и есть индивидуализм, самость, сечешь, Коля? "Все в век наш разделились на единицы, всякий уединяется в свою нору, всякий от другого отдаляется, прячется и что имеет прячет". Каждый за себя. А это и есть проявление дьявола - Христос людей объединяет, а дьявол разъединяет - вот она где, истина-то! Но не возможно счастье в одиночку: стоит выйти на улицу, поглядеть кругом, и оно куда-то улетучивается. Как там у классика: "Я взглянул окрест меня, душа моя страданиями человеческими уязвлена стала". Вот!
       Скипидарыч так разошелся, что не заметил, как запнулся о пустые водочные бутылки, расставленные возле магазина.
       - Вай, вай! - возмутился приемщик стеклотары явно нерусской национальности.
       - Чего "вай-вай", нехристь? - огрызнулся Скипидарыч. - Да ты смотри-ка, он же бутылки крестом выставил, внимание привлекает, едрень фень. Да, все мы на таких крестах распяты. А эти не пьют, понаехали. Скоро одни черные и останутся. Потому что в своего Аллаха верят. А мы - сгинем.
       Скипидарыч еще раз окинул взглядом внушительных размеров крест из бутылок, вздохнул:
       - Да, чего говорить, спилась деревня. Наши мужики дольше всех остальных окрестных держались - Никодим способствовал. Да, умел убедить. Было что-то в нем такое... Словами и не передашь. Особый дар. Да только стар уж он стал. А тут еще приболел, в больницу попал. И зеленый змий, никем не удерживаемый, всех разом-то и пожрал, едрит его налево. Никодим очень переживал, глядя на все это, считал и себя виноватым, что и он допустил такое. Да так все и чах, чах на глазах.
       Тем временем спутники подходили к церкви. Деснин с напряжением ждал, когда покажется пепелище. О, как он не хотел бы его видеть вовсе! Вдруг Скипидарыч резко остановился. Деснин чуть не ткнулся ему в спину и совсем уже хотел было разозлиться, но тут заметил, что стоят они у свежей могилы, вырытой метрах в пяти от церковной стены. Земля, еще не успевшая осесть и порасти травой, рыжела суглинком. В изголовье стоял временный деревянный крест, рядом с которым, прикрытая стеклом от керосинки, теплилась лампадка. Стояли молча. У Деснина невыносимо саднило сердце.
       - Со всеми общался ласково, к каждому слово особое подобрать мог, никому ни в чем не отказывал, - наконец всхлипнул Скипидарыч. - Своей простотой, смирением и другим пример подавал. Знаешь, бывало, идет по улице, со всеми первый здоровается, и ни на кого у него не было ни зла, ни обиды. С требами посещал больных страждущих, на далекие расстояния ходил пешком и без всякой платы. А какой церковный хор был!
       Тут Скипидарыч перестал причитать и заговорил в своей всегдашней манере:
       - Правильно говорят: не стоит село без праведника и ради десяти праведников Господь готов терпеть множество грешников, но если праведников не станет - все рухнет, как Содом да Гоморра. Вот и рухнуло... И у кого только рука поднялась, кто вообще смог сделать такое. Явно нелюдь.
       В ответ Деснин лишь скрежетнул зубами. Дыра полыхнула. Попадись ему сейчас этот Мокрый на глаза - не раздумывая перегрыз бы ему глотку. Но... Деснин посмотрел на могилу Никодима. Тот учил совсем другому... Как и вчера в глазах от перенапряжения все помутилось. Деснин не помнил, как они подошли к сторожке Скипидарыча. На крыльце их ждала кучка земляники.
       - Вот дуреха, а? - махнул рукой Скипидарыч. - Ведь сказали же: себе оставь. Так нет. Вот такую деревню и загубили.
       Спутники присели прямо на крыльце. Деснин механически жевал землянику, не чувствуя вкуса, а Скипидарыч продолжал, обращаясь скорее к Бобику, вяло вилявшему хвостом:
       - Говорил кто-то, что если деревня умрет, то и Россия вместе с ней. Умирает деревня-то. Город - это ладно, черт с ним. А вот что деревня рухнула - вот это хана... Ты это, Коль, иди, приляг, что ли. А то еще опять удар хватит.
       Проснулся Деснин когда уже стемнело. Стояла особая деревенская тишина, которую нарушал лишь мерный звук настенных ходиков. В противоположном углу избы на диване с вылезшими пружинами ворочался Скипидарыч.
       - Вот послушал Никодима, принял муку, и во все это время только тем и жил, что знал: есть где-то там, далеко, человек, который... ради которого... м-м-м... Вытерпел все, кончилось все, приезжаю - а тут такое...
       - Да понятно все, - донеслось из угла Скипидарыча.
       Деснин вздрогнул. Оказывается, он размышлял вслух. А Скипидарыч продолжал:
       - Опора, что помогала все это время выжить, пропала - сомнения хлынули. Вера-то вся твоя на одном человеке держалась - вот в чем дело. И вот умер он, причем не просто умер - убили. Стало быть, не прав он был в своей проповеди смирения и всепрощения. Ведь так ты подумал, так?!
       - Так. Какой же я дурак, да? - спросил Деснин с замиранием сердца, в надежде, что вот сейчас Скипидарыч прольет целительный бальзам на его истерзанную душу, заговорит так же, как и Никодим, уверит, и все встанет на свои места.
       - Нет, не так, - совершенно неожиданно ответил Скипидарыч.
       Деснин вовсе растерялся.
       - Я же смирился, - уже не веря в эти слова, пробормотал он. - И на душе покойно...
       - "Покойно, покойно", - передразнил Скипидарыч. - Покойнику покойно. Весь этот кошмар смиренно может переносить лишь человек бездушный - вот что я тебе скажу, едрень фень. Я и больше скажу: когда кругом царит зло, смирение с этим злом - преступление.
       - А Никодим говорил, что во всем промысел Божий, все с попустительства Божьего, ибо придет Сын Человеческий и воздаст каждому по делам его.
       - Но зачем мне их отмщение, зачем мне ад для мучителей, что тут ад может поправить, когда те уже замучены? - перебил Деснина Скипидарыч.
       - Не томи душу! - взмолился Деснин. - И так хреново, и делать чего не знаю
       - А я знаю. Святые ведь, это не те, кто не грешил, а те, кто совершил много подвигов во имя Бога. И добродетель не в том, чтобы избегать пороков, а чтобы бороться с ними. Смирение, оно ведь только перед Богом, а не перед дьяволом, не перед злом. Напротив - дьяволу непримиримая война. И если весь мир под властью сатаны - борись со всем миром. Знаешь, есть такое учение - экзистенциализм называется. Сам Христос был экзистенциалистом. Так вот, в учении этом сказано, что каждый, кто бы он ни был, хоть доходяга последний, в ответе за все, что происходит в мире.
       - И я?
       - И ты. Капля камень точит.
       - Но что я один могу, если даже Никодим не смог?
       - Главное не победа, главное - борьба. Не все, конечно, на борьбу способные, да и не это главное. Жили бы все по-божески и уже само житие было б борьбой. Но не возможно ныне жить по-божески, едрень фень. Да, возлюби врагов своих, но ненавидь врагов Божиих. А все, кто творит зло России - враги Бога.
       - Их что, и убить можно?
       - Да, - коротко ответил Скипидарыч.
       - Но ведь это смертный грех.
       - Да, но все ли люди - люди? Вот вопрос.
       - Но Никодим...
       - Никодима убили. Это ли не свидетельство? "Мир лежит во зле и любовь к миру есть вражда против Бога". Нет, ты подумай: если все должно закончиться Страшным Судом, то вся история человечества - одно сплошное преступление. "И увидел Господь, что велико развращение человеков на земле, и что все мысли и помышления сердца их были зло во всякое время; и раскаялся Господь, что создал человека на земле, восскорбел в сердце Своем". Иные вон Бога винят в том зле, что творится кругом, а Он вон и сам страдает. Нет, все это делают сами же люди, отвернувшие пути Божии и выбравшие путь сатаны. А с ними бороться можно и нужно, потому что зло побеждает, когда бездействует добро. Я не про месть говорю, а про возмездие. Священная месть - жажда справедливости.
       - А что потом? Я уже мстил один раз, за что и расплатился, - пытался настоять на своем Деснин.
       - Вот-вот - расплатился. Думаешь, Бог заинтересован в том, чтобы Его чады были забитыми, виноватыми и самобичующимися? Или в этом заинтересован кто-то другой?
       - Нет, Бог хочет, чтобы чада не делали ничего такого, чтобы самобичеваться и указывает, как этого добиться... Никодим говорил: познай истину и истина сделает тебя свободным. А высшая свобода - свобода от греха. И вообще, блаженны кроткие, ибо они наследуют землю.
       - А разве есть больший грех, чем равнодушие? - тут же уцепился за слово Скипидарыч. - От терпимости до попустительства один шаг. А то ведь эдак смирение страстей, бесстрастие, а от него и до бездушия недалеко, едрень фень. Вот и думай: либо признать мир и стать частью зла, либо бороться с ним, помогая другим не принявшим зла выжить. Ты помнишь в Библии гравюру "Христос, изгоняющий торговцев из храма?" Вот то-то. Он там грозный, с бичом в руке, громящий лотки торгашей. А ты говоришь смирение. Да сам Христос не мирился. "Не мир, но меч принес я вам" - его же слова. К черту все смирение! Не время для него.
       - Все, хватит, заткнись! - вскричал Деснин.
       Все эти странные речи Скипидарыча, казалось, еще более раздирали Дыру. Тот словно знал это и сознательно уничтожал последние крохи христианского смирения, которое внушил Деснину Никодим. Это становилось невыносимо.
       - Все-то ты врешь, - в последний раз попытался защититься Деснин, - ведь этот мир создал Бог и назвал лучшим из миров. Бог не мог сотворить что-то плохое. А у тебя все ад какой-то на земле получается.
       - Он сотворил Эдемский сад, и там были все животные и растения, - тут же нашелся Скипидарыч. - А вот сатана, как обезьяна Бога, лишь все скопировал, чтобы создать свой мир. Но подделки оказались хуже оригинала, к тому же они стали смертными. Чтобы отсеять брак пришлось запустить естественный отбор. Сатане для полной картины, вернее пародии, не хватало лишь одного - человека. Но через Еву он и его заполучил, правда в испорченном виде. Вот с тех пор мы и пытаемся избавиться от сатанинского дефекта. А в Библии прям так и сказано: Миром правит сатана. Значит, чтобы добиться благ сего мира - богатства, власти и славы - нужно подчиниться сатане, то есть, как говориться, продать душу дьяволу. Поэтому Христос и говорил: Не любите мир и то, что в мире. Если кто-нибудь любит мир, то в нем нет любви к Отцу. А ты мне: лучший из миров. Все туфта, фальшивка дьявола. И перед всем этим смирение? Ну уж нет!
       Тут Деснин не выдержал, хотел вскочить, повалить Скипидарыча и шмякнуть того посильнее головой об пол за те мучения, что доставлял он своими невыносимыми речами. Однако сдержал порыв, вцепился обеими руками в матрас и пролежал так некоторое время. Затем с раздражением спросил:
       - И чего ты ко мне привязался? А! Твою мать!
       - Ты человек хороший. Другой убьет и не заметит, и ничего не изменится в его жизни, даже не задумается, что потом будет, ведь небесный рай, рай со Христом, никому не нужен. Все хотят еще здесь урвать, всем золотого тельца подавай, едрень фень. Думают: зачем быть хорошим, когда кругом все так плохо? Когда кругом убийцы, воры, богохульники, мафиози всякие. Нет. Единственный способ выжить в таком мире - стать плохим. Иначе он тебя сожрет. По нынешним временам быть хорошим западло...
       - Опять ты?!
       - А что я? Я только болтать и могу, а ты - пассионарий! - тут же ответил Скипидарыч.
       - А по морде?
       - Да нет, это очень хорошее слово. Это значит, что в тебе куча энергии, жизненной силы. Вопрос куда ты ее направишь. Понимаешь, и один в поле воин, если Христос с ним. Сказано: "Если Бог за нас, кто против нас?"
       С этими словами Скипидарыч демонстративно повернулся к спинке дивана, как бы давая гостю возможность поразмыслить.
       Деснин вновь вспомнил все события, произошедшие с ним с момента освобождения. Картина и вправду вырисовывалась почти по Скипидарычу. Не то чтобы ад, но ...
       "Если даже Никодим не смог пережить все это, повлиять, то может быть Скипидарыч прав, и все эти нормы, о которых говорил Христос, теперь не действуют? - думал Деснин. Скипидарыч представлялся ему какой-то исковерканной копией Никодима. Но несмотря на противоположность их проповедей, где-то в главном они сходились. - Да, Никодим убит, но... Уйти, уехать, к Юльке. И все забыть, на все закрыть глаза. И ведь никто не осудит, никто... Никто, кроме меня самого".
       В ту ночь Деснин принял решение.
      

    Часть вторая

    Глава I

    ТРИ ИНСТАНЦИИ

       Утром Скипидарыч будил Деснина:
       - Давай, давай, вставай, брейся, да перекусить я тебе собрал, а то на автобус не поспеем. Это раньше мимо нас в райцентр по три автобуса ходило, а теперь один, да и то с грехом пополам - то поломается, то вообще где сгинет.
       - Да я и пешком дотопаю, - зевнул Деснин.
       - Ага, ментовка-то на другом конце города. Это тебе часа три топать, а тут тебя прямиком доставят.
       Развалюха, гордо именуемая автобусом, еле тащилась. В салоне воняло бензином и трясло страшно, но это мало беспокоило полусонных пассажиров. Вскоре показался и Печужск. "1569" - было высечено на стеле при въезде в городок. "Старые вымирающие городишки, - думал Деснин, разглядывая из окна грязные, убогие улицы. - Прав Скипидарыч. Все задохнулось в этом новом чертовом молохе капитализма. Бедные обнищали вконец, а те, кто урвал, полезли наверх, бросив на произвол жалкие улицы и полуголодный люд. Еще бы тут не процветать разбою и смертоубийству. Как можно жить здесь в чистоте и благочестии? Может и впрямь проповедь Христа не для мира сего?" В этот момент ярко-красный "Опель" Пафнутия лихо обогнал автобус. Деснин только и заметил двух разнаряженных баб на заднем сиденье и усмехнулся по этому поводу - ему вдруг представилось, как бы Скипидарыч прокомментировал данный факт: "Попользовался, на сдачу повез - обратно в бордель".
       Зная о том, что Скипидарыч любит приврать и приукрасить, Деснин не верил и в половину того, что тот рассказал ему о Пафнутии. Однако он твердо обещал, что "за ради памяти Никодима" съездит в облцентр, любой ценой добьется встречи с архиепископом и передаст тому следующее заявление, подписанное главой администрации района:
       "Ваше Высокопреосвященство! Учитывая важную роль церкви в духовном совершенствовании сельчан, обращаюсь к Вам с просьбой рассмотреть вопрос о замене отца Пафнутия. Это связано с тем, что в администрацию обращаются прихожане с жалобами на недостойное поведения отца Пафнутия".
       То, что глава администрации так и не отослал заявление, Скипидарыч объяснил очень просто: "Кому охота с блатными связываться? Сначала побоялся. Ну а теперь и сам повязан". "А у тебя оно откуда?" - поинтересовался Деснин. "Так он же при всех на митинге листок скомкал и выбросил. А я подобрал, - невозмутимо ответил Скипидарыч. И уверил. - С этим заявлением скорее допустят. Официальное все-таки".
       Но пока предстояло разобраться с ментовкой. Это уже была идея самого Деснина. К походу в милицию насчет предполагаемого убийства Никодима Скипидарыч отнесся довольно скептически: "Отстал ты от жизни, Коля, менты теперь совсем не те. Но зайди, зайди - сам убедишься".
       Автобус остановился прямо у серого обшарпанного здания. Это и было РОВД. При входе в ментовку в нос ударил резкий запах мочи. "Менты вонючие", - почему-то пришло в голову. И тут же пропало всякое доверие к этим самым "внутренним органам", которые даже унитаз починить не могут, не то что там заказ раскрыть.
       Деснин уже хотел плюнуть на свою глупую затею и выйти на свежий воздух, но все же передумал. Не зря же ехал сюда. Может хоть что-то да прояснится. В глубине души он искреннее желал, чтобы предположение Скипидарыча насчет убийства Никодима было лишь плодом буйной фантазии.
       В дежурке Деснин поинтересовался, где можно найти, как он выразился, "главного следака". Дежурный недовольно покосился на бритую голову посетителя, но все же ответил, что следственный отдел находится на третьем этаже.
       На третьем этаже воняло меньше. Деснин постучал в первый попавшийся кабинет. Ответа не последовало. Он толкнул дверь - она была заперта. Тогда Деснин огляделся. Следственный отдел представлял собой огромный темный коридор. Возле одной из дверей стояли трое цыган и довольно громко обсуждали между собой, что говорить на допросе. Следак временами, словно кукушка из часов, высовывался из кабинета и спрашивал: "Ну че? Все придумали? Давайте живей. Обо всем же договорились".
       "К этому, что ли, сунуться", - подумал Деснин и пристроился в ожидании около кабинета.
       Спустя какое-то время в коридор блатной походочкой ввалился коренастый, небольшого роста человек в клетчатом пиджаке, белых брюках и сияющих полуботинках. Он небрежно пнул первую же попавшуюся дверь. Не входя во внутрь, облокотился о косяк и довольно громко, прямо скажем на весь коридор, спросил:
       - Э, где следак? Ну тот, что по моему делу. Чего? А, в тридцать восьмом, лады.
       Он подошел к указанному кабинету и также толкнул дверь ногой.
       - Ну чего, где он? Чай пьет? Я чего, в натуре, ждать его буду? А, ну раз так - тады лады, - и он окинул взглядом коридор, ища место, где бы присесть. Взгляд его упал на Деснина.
       - А ты чего вылупился? - начал было он, но вдруг осекся. - Оба на, Колян, ты что ль?
       - Да вроде я, - отозвался Деснин, силясь вспомнить, кто же этот субъект.
       - Ну ты че, в натуре, не признал что ли? Пересекались пару раз, когда на Аббата пахали. Прикрыл ты тогда меня разок, а я тебе этого не забыл. Мир тесен, а шарик круглый, ха! И чего ты от Аббата ушел? Он сейчас, слыхал, крупный шишкарь - хапнул при прихватизации. Правда, планка у него, говорят, совсем съехала, ну да черт с ним - ты как здесь?
       - По делу, - коротко ответил Деснин.
       - По своему али по чужому?
       - Да по своему-то - вот вышел недавно.
       - Да ну, то-то я тебя давно не наблюдал. Как же тебя сесть-то угораздило? Аббат уж отмазать мог?
       - Мог, но то долгая история, - нехотя отвечал Деснин.
       - Слушай, че-то ты мне не нравишься. Стоишь здесь как мальчик, правильный какой-то, в натуре... Опа-а, вот и он, следак. Пять сек, Колян, щас я им свой автограф подарю и...
       С этими словами Вован скрылся в кабинете. Деснин с изумлением смотрел на закрытую дверь и не знал даже что и подумать. Не прошло и минуты, как Вован вновь появился на пороге.
       - Слушай, - обратился к нему Деснин, - я чего-то не врубаюсь - ты здесь кто?
       - Ха! - усмехнулся Вован, - я здесь, - он замялся. Видно было, что он хотел что-то соврать, но потом передумал. - Я здесь просто отмечаюсь. Ну прописка у меня тут, сечешь?
       - Не понял. А вот это вот все - двери пинаешь...
       - А-а, ха! Черт, я ж и забыл, что ты только откинулся. Нет, вот что значит человека из жизни выдрать. Пока ты там, на киче парился, здеся все переменилось. Сечешь? Менты теперь не при делах. Так только, шестерят иногда, когда попросишь. Короче, Колян, не грузись, расслабься. Чувствуй себя как на зоне. Вся эта страна - одна большая кича. Это я тебе по собственному примеру говорю. Я тоже, как откинулся, думал: то, сё. А потом пригляделся и просек: вот вышел я с зоны - а вроде как и не выходил. Те же понятки, базар, рожи. Убийцы, воры, мошенники кругом. Все то же. Одеты только по цивильному. Так что никакой акклиматизации не надо, ты не боись - сразу во все въедешь.
       - Да в том и дело, что я никак врубиться не могу. Меня всего семь лет не было и вдруг все так переменилось.
       - Семь лет, семь лет - а страны уже нет. Тю-тю... Ладно, хватит об этом. Вот погуляешь - своими глазами все увидишь. Я вот тоже не просеку - ты здесь зачем?
       - Да я ж говорю: следака ищу. Дело у меня.
       - А, да. Ну так че ж ты в коридоре торчишь? Раз к следаку надо - идем. Мой друган школьный. Я ж отсюда родом-то.
       Вован развернулся на месте и снова пнул дверь:
       - Давай, заходи. Че ты жмешься - все свои. Вот, знакомься - Мишан.
       - Я тебе не Мишан, - попытался огрызнуться следователь - худощавый парень в вытянутом свитере.
       - Да, ладно, че ты, Мишан, в натуре. Мы к тебе по делу пришли. Давай, Колян, выкладывай, что там у тебя.
       - Пожар тут у вас был не так давно, - неуверенно начал Деснин, присаживаясь на раздолбанный стул, - в Василькове. Сгорел настоятель местного храма отец Никодим. Есть подозрения, что сгорел не случайно.
       Следователь явно не понимал в чем дело.
       - Я имею в виду... Убили его. На заказ.
       - У-у, - протянул следователь, - началось. Знал я Никодима, да его все тут знали. Стар он был, из печки заронил - вот и сгорел. А ты тут - заказное убийство. Да кому он нужен был, ты чего, кому мешать мог? Бред какой-то.
       - Бред не бред, - со злобой в голосе проговорил Деснин, - А к сведению прошу принять. Во время пожара видели там какого-то Мокрого, а он, говорят, киллер.
       - Что?! Да какие киллеры? У нас киллеров не водится. Они, вон, все в столицах обитают. А там, уж извини, не моя территория.
       - Ну ты бы хоть чего записал, - вмешался в разговор Вован. - А то чего так порожняка гонять.
       - Да пожалуйста. Вот бумага, вот ручка. Пусть пишет заявление. Рассмотрим в порядке очередности.
       Следователь потянулся за журналом. На столе их было два. На одном значилось: "Журнал учета дел, разрешенных расследованием" - он был совсем тонюсенький, фактически одни только корки. Другой был гораздо массивнее. На нем значилось: "Журнал учета дел, принятых к расследованию". Его-то и пытался оторвать от стола одной рукой следователь, но журнал был настолько тяжел, что тому прошлось протянуть за ним и вторую руку. Наконец следователь положил перед собой этот талмуд и стал листать, ища свободную страницу.
       - Постой-ка, - вдруг остановился он, - так было уже заявление по поводу Никодима-то. Так, а кто же подавал... А, ясно. Это ж Скипидарыч - дьячок при той церкви. Ну, понятно теперь, откуда весь этот бред с заказным убийством. Ты этого Скипидарыча, часом, не видел?
       Деснин кивнул.
       - Псих он, этот Скипидарыч. Неужто не видно. Он тебе, чай поди, еще такого нанес... Слышал я его лекции по молодости еще, когда его по пьяни забирали. Но тогда он еще хоть что-то разумное говорил, а теперь совсем спился - бред один несет. "Капитал - это желтый дьявол" и тому подобное. Слушай его больше - тоже крыша съедет. Короче все, - следователь захлопнул журнал, - дело закрыто. Был Никодим, и нет Никодима.
       Деснин зло сверкнул глазами:
       - Да он же, может... Он главное, что было во всем вашем гребаном районе.
       - А ты мне тут желваками-то не шевели... Может и главное. Да только ты пойди прокурору это расскажи. Послушает он тебя, ага. Да у нас заммэра полгода назад грохнули - и ничего, тишина. А ты тут со своим попом лезешь.
       - А как же улики? - не унимался Деснин.
       - Это протекторы с зажигалкой, что ли? Вот когда твой Скипидарыч труп в лесу откопал - это улика, а то - ерунда... Хотя постой. А сам-то ты где был, когда пожар случился?
       - Ты его не припахивай - он срок мотал, не видно что ли? - снова вмешался Вован.
       - Ну тогда вообще никаких зацепок.
       - А как же Мокрый? Его же Скипидарыч не выдумал. Он же проходил по делу с лесной могилой, а Скипидарыч свидетелем был.
       - Вообще-то да, - следователь с неохотой открыл журнал и снова принялся листать. - А, вот. Проверяли мы эту версию, запрос давали. Вот как раз ответ пришел. Хм... Нет этого Мокрого. Такие долго не живут. Убит еще два года назад. На, читай, - протянул он бумагу Деснину.
       Действительно, из ответа на запрос в УВД следовало, что Чижов Александр Сергеевич по кличке "Мокрый" погиб в перестрелке с милицией.
       - Но ведь Скипидарыч его видел на пожаре, - уже совсем неуверенно произнес Деснин.
       - Пить надо меньше этому Скипидарычу. Ему вон уж и сатанисты мерещатся...
       - Сатанисты? - переспросил Деснин. Скипидарыч и вправду раз обмолвился о странностях, происходящих на кладбище.
       - Ну вот он тут понаписал, что завелись в Василькове этом сатанисты, все возле церкви крутятся. Может, как-то и связано...
       - То есть, ты хочешь сказать, что этого попа сам черт побрал, - усмехнулся Вован.
       - Я хочу сказать, что бред все это. И вообще разговор закрыт. У меня работы по горло.
       - Знаем мы твою работу. Ладно, Колян, канаем отседа.
       - Эй, ты, как там тебя? - окликнул Деснина следователь, когда он выходил из кабинета. - Ты бы в епархию съездил - может, там чего знают. У них ведь теперь везде свои глаза и уши есть.
       - Вот так вот наши менты и работают, - кивнул на дверь кабинета Вован, когда они с Десниным вышли в коридор. - Но ты тоже даешь. Какой поп? Слушай, Колян, да брось ты все это, а? Я-то думал, у тебя там чего серьезное стряслось, вот ты сдуру в ментовку и поперся. А ты, оказывается, из-за этого Никодима. Я ж его тоже помню, хороший поп был, да. Ну сгорел старик, какая к черту мокруха? Прально Мишан базарит - бред какой-то.
       - Бред, бред, заладили все. А может и не бред?
       - Тьфу ты! Ну и упертый же ты, а? Ладно, Шерлок Холмс хренов, пробью я эту тему через своих. Так оно быстрее будет. А то ведь у них, у ментов, знаешь как? Объясняю популярно. Дело валяется у следака два месяца. Если за это время сам Бог на блюдечке не преподнесет все улики и прочее, то дело отправляется в архив и считается висяком. А висяк - это все, кранты. Больше они к нему никогда не возвращаются... Во, во! Вишь, попер, - Вован указывал на человека в конце коридора. Тот вытаскивал из кабинета довольно объемистый бумажный мешок. - Знаешь, чего в мешке? Угадай с трех раз. Прально - висяки и есть. У них квартал заканчивается - вот и прут все в архив. Понял? Ладно, пиши телефон: 925-46-90. Брякнешь через денек - чем смогу помогу.
       - Мокрый мертв... Сатанисты, - уже на выходе продолжал думать о своем Деснин. - Слышь, Вован, кто это вообще?
       - А, так, как это...секта. Их до черта, этих самых сект, в последнее время развелось всяких разных. Стригут с лохов бабки, а потом кидают или чего похуже: могут и сжечь и отравить. Короче, тот же лохотрон, только с привлечением всяких там богов.
       - А сатанисты?
       - А, ну эти вроде как сатане поклоняются.
       - Как же так?
       - Да как, как - просто. У нас теперь все можно. Делай все, что хочешь, и ничего тебе за это не будет. Демократия называется. А по-нашему - беспредел. Вот хочешь бабу по телефону - в миг, хочешь наркоты - пожалуйста. Главное, чтоб бабло было. Деньги - это наше все. А может мальчика? Хотя, зачем телефон. Шлюх мы можем и прямо здесь, в мусарне подобрать каких хочешь. Даже дешевле выйдет. Они же все на игле сидят, а наркота в мусарне самая дешевая. Ну че, давай - оттянемся, а? После кичи, чай, оторваться охота? Забудь ты о своем попе.
       - Да не могу я забыть. Слышь, ты это, деньжат не подкинешь? Я отдам, как со всем разберусь.
       - Да брось ты все это, не грузись. Оно тебе надо?
       - Надо.
       - И что у тебя за интерес? - ворчал Вован, отсчитывая несколько стодолларовых купюр. - Вот ответишь зачем - бери без возврата.
       - Он для меня много значил... Я покаялся.
       - Чего?! Можть ты и сел через него?
       - Ну и сел.
       - Вот оно что... Да, круто тебя Никодим развел.
       - Да не развел, пробило меня просто.
       - Хм, конкретно, видать, пробило. Раньше я б тебя за такое уважал, а теперь... Ты хоть прикид смени, а то ходишь как лох.
       - Сменю. А про сатанистов ты больше ничего не знаешь?
       - А, про этих. Да был я тут как-то в одном ихнем клубе - забрел по пьяни. Короче, садо-мазо там одни какие-то собираются. Рога на себя нацепят да хлещут друг друга плетками, а потом трахаются всем скопом - вот и весь сатанизм. Если тебя это прикалывает - я как раз в Москву намылился. Погнали со мной - могу сводить.
       - Да нет уж, спасибо. А в Москву я если что попозже. Мне тут еще по одному делу надо. В Епархию. Как раз и про Никодима спрошу.
       - А, в епархию, к этому, что ли, к Пантелеймону? Ну тогда следи за очком. Ха!.. Да, напомни ему - за доски он мне бабки должен, а то чего-то мудрит он там. А, щас все мудрят. Ты усеки, теперь один закон: делай бабки и ничего не бери в голову - будешь в шоколаде. А париться начнешь, на всякую ерунду внимание обращать - так лучше сразу удавиться. Ну давай, держи краба.

    Глава II

    ТРИ ИНСТАНЦИИ

    (продолжение)

       Епархия находилась в стенах ...ского мужского монастыря. До недавних пор вокруг стен этого самого монастыря раскидывали свои палатки предприимчивые коробейники - пройти было негде. Тут и иконы, и картины с золотыми луковками куполов, даже антиквариат - все чего угодно душе паломника и туриста. Однако церковные власти решили прибрать всю эту торговлю к рукам. Хоть и записано в уставе церкви, что коммерция - дело богопротивное, но стояли теперь за прилавками сами монахи. Как кто-то верно заметил, Христос изгнал торгующих из храма. Те поумнели и облачились в ризы.
       Когда Деснин вошел в ворота, он был поражен великолепием архитектурного ансамбля. Все пять куполов внушительного размера церкви сверкали золотом. Рядом вонзался в небо позолоченный шпиль высокой колокольни. Резные ставни на окнах, ярко красная черепица на крыше, стены, буквально сверкавшие белизной - все было очень красиво и пышно. Сама атмосфера располагала к торжественности.
       Двухэтажный монастырский корпус также выглядел безукоризненно. Туда-то и направился Деснин.
       Найти приемную архиепископа не составило большого труда. Вот только самого архиепископа, как сказали Деснину, придется подождать - у того была важная встреча: только что приехал отец Григорий, который считался правой рукой архиерея.
       Келья архиепископа, перед дверью в которую стоял в ожидании Деснин, представляла собой внушительных размеров комнату, разделенную перегородкой. В одной из частей помещался оформленный по всем современным стандартам кабинет: кожаные кресла, компьютер на столе, прочая оргтехника, кондиционер, телевизор. В другой части комнаты располагалась опочивальня.
       Архиепископ был погружен в сугубо земные заботы. Он с недовольным выражением лица занимался просмотром бумаг, только что привезенных отцом Григорием.
       Перед ним, вытянувшись по струнке, стоял тот самый отец Григорий, своим ровным пробором, делившим волосы на две равные части, стриженой бородой, но в особенности цепким, сметливым взглядом маленьких юрких глаз походивший более на дореволюционного приказчика, нежели на инока.
       - Это что?! - сунул архиепископ с негодованием под нос Григорию одно из прошений.
       - Это? Э-э, - замялся Григорий, - уважаемый человек был, авторитет. Умер мученической смертью. Коллеги его просят захоронить на монастырском кладбище.
       - Может его еще к лику святых причислить?!
       - Ну уж это слишком, хотя... если заплатят...
       - Во! - поднес архиепископ кулак к лицу Григория. - Хватит с меня скандалов. И так вон Гермоген двух геев обвенчал - столько шуму подняли, еле уладил.
       - Но, владыко, это же реальные деньги. Вот, кстати, с вашего благословения просят освятить мясокомбинат.
       - Свои мясокомбинаты пора иметь. Вон у соседей и заводы по производству минеральной воды, и хлебные лавки, даже свой автосервис есть.
       - Так уж сколько твержу: с Аббатом надо плотнее работать.
       - Я же просил не упоминать при мне этого имени! Слишком много он себе позволяет. Думает, что все кругом прибрал.
       Архиепископ перечитал еще несколько бумаг и, отложив их в сторону, вздохнул:
       - Эх, хорошо нашим в Москве. Там вообще деньги делают на табаке да на алмазах. А у нас все мелочь какая-то. Ладно хоть налоги не дерут.
       - Ну вообще-то грех жаловаться. Дела идут, - тут же нашелся Григорий. - Вот оклады начали делать, скоро образа писать начнем.
       - Никто и не жалуется. Церковь - единственный бизнес, который в плохие времена переживает пик конъюнктуры. Наш человек сказал, хотя я бы его за это... Так, а это что?! Это вот что?! - махал архиепископ перед носом Григория какой-то ведомостью. - Открыть торговлю вином - это была твоя идея. "Церковь давно используют как товарный знак все кому не лень, в то время как всю прибыль должны получать мы" - кто твердил мне это каждый день? Слушай тебя больше...Ты хоть знаешь, во сколько нам обошлось ввести запрет на использование церковной символики на алкогольной продукции? А сколько сил лично мне стоило уломать Старика разрешить торговлю вином при храмах? Но что-то ощутимой прибыли я не вижу. Почему? Мы ведь и от налогов освобождены, и не проверяет нас никто.
       - Видите ли, владыко, во всем виноват, так сказать, человеческий фактор, - оправдывался отец Григорий. - Настоятели нескольких храмов напрочь отказались устраивать у себя под боком винные лавочки, мол, богопротивное это дело. И мы никак не можем их заставить - это их полное право.
       - Их право, их право, - ворчал архиепископ. - А по какому такому праву подобные настоятели отказывают уважаемым и состоятельным людям в освящении вновь открытых заведений?! Они ж так лишают дохода всю епархию.
       - Да, но в основном все эти заведения весьма сомнительного характера, - вновь перечил отец Григорий.
       - Раз их открытие происходит легально, значит, в этом нет ничего богопротивного. Ох уж эта мне щепетильность рядовых попиков! Что они о себе возомнили?!
       - Я думаю, не стоит особо беспокоиться. Таковых не столь много и становится все меньше и меньше. Лешка Савельев, ваш протеже, кстати, отказался от прихода, пошел в отшельники. А Васька-то, из Вознесенской церкви, тот и вовсе повесился. Грех-то какой...
       - Ох уж это мне Васька, - морщился архиепископ. - Нечего было доносы клепать: содомский грех, содомский грех! Сам алкаш был, держали только за ради Христа.
       - Однако ж прихожане его любили, да Никодим...
       - Ладно, хватит об этом! - грозно произнес архиепископ, откладывая бумаги в сторону. - А вот Никодима жалко, - на лице архиепископа изобразилось нечто вроде сострадания. - Последний из могикан был. И надо же - смерть какая.
       - Да, но как честил-то он вас бывало...
       - Цыц! Ему можно было. Почти святой...
       - Кстати, и мученическую смерть принял...
       - Ты к чему клонишь?
       - Нам нужны святые. Хотя бы и местного значения для, так сказать...
       - Знаю, знаю, - перебил Григория архиепископ, - А что, это мысль. Надо будет похлопотать в комиссии по канонизации. Новомученик и исповедник Никодим - звучит.
       - Звучит, - согласился Григорий. - Хороший святой - мертвый святой.
       - Ну, ну! - гикнул архиепископ на Григория. - Не кощунствуй!
       - А я уж было принял к сведению насчет Никодимова новомученичества.
       - Что?
       - Так... ничего, - замялся Григорий, - теперь уж неважно.
       - Кстати, насчет кощунства. Что там за бред несут по телевизору? Иконы, дескать, в храмах плачут. Признавайся - твоих рук дело?
       - Что вы, владыко, - встрепенулся Григорий.
       - Знаю, знаю. Выслужиться решил. Сейчас опять запоешь мне свою вечную песню: это рекламная кампания для привлечения средств.
       - И укрепления веры, - добавил Григорий.
       - Во, во - укрепления веры. Ты хоть узнал, прежде чем мироточение устраивать, от чего иконы плачут? Хоть бы почитал историю-то. Плачут иконы от богопротивных дел, да еще во времена Апокалипсиса. Думать надо. Хоть бы у меня спросил.
       - Но владыко...
       - Часом, не попортил иконы, надеюсь? - продолжал допрос архиепископ, не обращая внимания на реплику Григория.
       - Но владыко, это не я! Сами они плачут.
       - Ты за кого меня держишь? Так я и поверю, что какая-то доска вдруг начнет мироточить ни с того ни с сего.
       - Но ведь плачут, - только и мог ответить Григорий.
       - Ладно, разберемся. А народу надо объяснить, что, мол, плачут от радости, оттого, что храмы восстанавливаются и по всей земле вера утверждается. Понял? Чтобы сегодня же я это по телевизору услышал.
       - Будет сделано, - уверил Григорий.
       - Ух, холопья! Что бы вы без меня делали? Ладно. Что там у нас еще на сегодня?
       Еще много вопросов обсуждал архиепископ. О том, как идет торговля церковной литературой, атрибутикой, аудио- и видеокассетами, свечами, таинствами - венчанием, крещением, отпеванием, освящением квартир, офисов, машин; не забыл он и молитвы во здравие и за упокой, фото- и видеосъемку в храмах.
       Тем временем Деснин ждал. От нечего делать он трепал заявление на имя архиепископа в руках, поворачивал его так и сяк, снова перечитывал.
       "Маловато, - в конце концов, решил Деснин, - надо бы порассказать архиепископу, что там этот Пафнутий вытворяет".
       А порассказать было чего. Так, томясь в ожидании, Деснин припомнил почти весь разговор с Скипидарычем.
       - Еще когда он меня не разжаловал, ходил я с этим Пафнутием на отпевание. Смотрю: а он деньги берет у покойника с гроба, а там много понакидали. Пробубнил: "Богу - Богово" - и раз себе под рясу. Я вот ему и высказал потом все что думаю. А он мне: покайся, богохульник, а то в рай не попадешь. Ха! А я ему: а чего мне твой рай? Не надо мне рая! Я уже настолько привык к этому аду, что мне в раю неуютно будет. Да и потом, перед кем каяться-то? Перед ним, что ли? Тьфу! Уголовная харя, едрень фень. Рясу напялил и думает - святой теперь. Ручки ему все целуйте.
       - Постой, Скипидарыч, - недоумевал Деснин, - Какой уголовник, ты чего?
       - Известно какой. Я тут про него разузнал, да он и сам не особо скрывает. Он бывший зэк - восемь лет из своих тридцати за решеткой. Сидел не знаю за что, может и не за что, да покаялся к тому же. Но неправильно, видать, как-то покаялся. И вот этому урлу доверили пасти души прихожан, едрень фень! Люди идут крестить детей, венчаться, отпевать, в грехах каяться. Неплохое начало, да?
       - Нет, Скипидарыч, базаришь. Не может быть такого.
       - Может, Коля, может. Теперь еще не такое на свете творится. Ты просто от жизни отстал. Хотя я и сам понять не могу, как такого могли поставить священником. Должно быть, действовал наш архиепископ по принципу: "На тебе, Боже, что негоже". В армию когда берут, и то вон как проверяют, а тут, видать, всех без разбора гребут.
       - Так вы бы пожаловались, что ли. Может архиепископ и не знает.
       - Как же, пожалуешься тут. Нам здесь жить, а у него - "крыша".
       - Чего-чего? У попа - "крыша"?
       - Представь себе. Они, урки эти, и церкви к рукам прибрать решили. Говорят, многие были поначалу ошеломлены божественной карьерой "братана". А после рассудили: если уж в наше время уголовники берут власть во всех структурах, то почему церковь исключение? Видать и Бог без "крыши" никуда, едрень фень. Вот так местные "братки" стали прикрывать святого отца, обламывая тех, кто шел против него.
       - Не пойму я - какой смысл? Зачем он им?
       - Ну во-первых - свой. Во-вторых, доход имеется - церковь древняя, да и от Москвы не так далеко. Здесь и паломники, и туристы - все деньги оставляют. Потом обряды всякие - все хотят, чтоб не в новострое каком, а в настоящей церкви. Вот и едут специально. Потом, народ нынче шибко грешен, а молебны всякие денег стоят. У нас вон в церкви прейскурант даже висит. Помимо крещения, венчания и прочего, есть там такой пунктик: "Молебен за удачную сделку" и цена рядом, приличная причем. Да, а освящение знаешь сколько стоит? Вроде как нельзя освящать кабаки, винные лавки, казино да бордели всякие, но за дополнительную плату - пожалуйста. И, знаешь, прейскурант этот все расширяется и расширяется. Фантазия у Пафнутия большая - вот он и выдумывает все новые "услуги", едрень фень. Жаден он до денег, ой как. Да и братва свое требует. Я тут, шутки ради, подписал в прейскуранте этом "Вход в рай.............1000$". Думал, зачеркнет - оставил. Видать надеется, что кто-то заплатит. Да, еще - иконы в церкви, вот те крест - не те. Подменил их Пафнутий под видом реставрации. А настоящие иконы - ушли. Сам знаешь почем они теперь. В общем, стригут бабки как могут. Раньше только свечки да просфоры продавали, а теперь и вином торгуют, скоро до наркотиков дойдут. Да много чего еще - вот и посчитай, какой навар с церкви. Приличный получается. Но это все еще цветочки. Слухи ходят, что в церкви у них, ну у братвы, нонче цельный склад всяких запрещенных вещей. А что, я верю - очень удобно. Как говорится - Бог не выдаст, свинья не съест. Недаром Пафнутий у меня ключ отобрал. Так что иметь "свою" церковь для братвы очень даже выгодно.
       - А вы что терпите?
       - Да вот не утерпел один - написал куда следует. Ответа и по сей день нет. Ну а Федьку-то Фролова, кто заявление писал, так измордовали - родная мать не узнала. Это уже братва подсуетилась.
       - А что же сам архиепископ?
       - Вот на него вся надежда, да только боятся все после того случая. А куда податься? Других церквей рядом нет. И так вон некоторых баптисты заманили. Да ладно баптисты - есть еще и похуже. Фимка, вон, Дворкин, говорят, в сатанистах ходит. У нас сейчас свобода вероисповедания - в кого хочешь, в того и верь. Хочешь в Бога, а хочешь - и в дьявола, едрень фень. А я всегда говорил, что свобода совести ведет к свободе от совести; свобода слова - к свободе от слова; свобода выбора - к свободе от выбора, ну и так далее. Так вот, знаешь, странные вещи творятся. То могилу надрытую найдут, то в церкви посреди ночи огонь вспыхнет. Эх, при Никодиме-то весь приход был путным, а сейчас... Каков поп - таков приход, одно слово. А знаешь, что еще четыре века назад Василий Блаженный предсказывал? "И вновь воздвигнут храмы, но народ не будет ходить в них, ибо попы будут служить не Богу, но злату". Не врал.
       Дверь в приемную скрипнула. На пороге стоял молоденький, безусый еще монашек.
       - Вы к архиепископу? - робко спросил он Деснина.
       - Да, - ответил тот, - а что?
       - Вам велено передать, что вас сегодня уже не примут.
       - Это как это? - возмутился Деснин. - Я тут уже битый час торчу, у меня заявление от официального лица...
       - Так было велено передать, - робко пролепетал монашек.
       - Нда, дела. А ты сам случаем не к архиепископу?
       - Да, - пролепетал монашек и густо покраснел.
       - И он тебя примет?
       - Да, - вздохнул монашек и опустил глаза.
       - Слушай, браток, выручай, а? Давай махнемся прикидом - ты мне свою рясу, а я тебе мои штаны. Буквально на пять сек. Очень мне к нему надо. Я потом все улажу, ты не боись.
       Лицо монашка засветилось улыбкой. Он бухнулся пред Десниным на колени и, стараясь поймать и поцеловать его руки, залепетал следующую чушь:
       - Спасибо тебе, брат мой! Господь услышал мои молитвы и послал тебя. Я бы просто умер, если бы это произошло! И вот мне ниспослано избавление. Спасибо тебе!
       - Да за что ж спасибо-то? - бормотал Деснин, изумленный этой сценой, стараясь вырвать свои руки из рук монашка.
       - Спасибо тебе, Господи! - все так же исступленно твердил монашек, не желая вставать с колен.
       - Так, все, хватит! - Деснин повысил голос. - Давай переодеваться, если согласен.
       Монашек быстро скинул рясу и остался лишь в одних кальсонах.
       - Нет, - решил Деснин, - штаны я тебе, пожалуй, не отдам. И так постоишь. Вот здесь, за шкафом. Я мигом.
       С этими словами Деснин натянул на бритую голову скуфью и принялся напяливать рясу. Та была узка и еле налезла.
       - Ну ладно, - сказал Деснин, шевеля плечами, - потянет.
       Тем временем в келье архиепископа разговор подходил к концу.
       - Отец Василий опять жалуется, что отец Александр повадился на его территорию.
       - Ну это ты сам реши, - оборвал Григория архиепископ. - Что еще?
       - Ну и последнее, - Григорий сделал многозначительную мину и лукаво проговорил, - За дверью аудиенции с вами дожидается один монашек. Должно быть, тот самый.
       Недовольство пропало с лица архиепископа. В глазах заблестел огонек.
       - Ну, каков он?
       - Смазливый, - со знанием дела произнес Григорий.
       - Ну что же он там бедный мается? Давай его сюда. А сам - вон.
       - Еще один вопрос. Только один: наши друзья просят разрешение на видеосъемку в монастыре. За антураж обещают...
       - Что?! Опять с бабами? На один скандал уж нарвались...
       - Никаких баб, никаких детей. Чисто мужской чин, причем все свои.
       - Ну, коли без посторонних... Первую копию - мне.
       - Ну разумеется.
       - Иди с миром. Да пошел же!
       Григорий приоткрыл дверь.
       - Ну что же ты, заходи, не бойся, - прошептал он на ухо переодетому Деснину.
       - Брысь! - гикнул на Григория архиепископ.
       Григорий тут же шмыгнул в дверь, успев при этом втолкнуть Деснина в келью.
       Перед Десниным стоял довольно респектабельный даже в рясе средних лет мужчина. Особенно бросалась в глаза ухоженная кожа лица архиепископа, прямо как у женщины. К тому же от архиерея исходил тонкий запах французского парфюма.
       - Ну что же ты стоишь? - слащавым голосом заговорил архиепископ. - Целуй ручку-то батюшке, целуй.
       Деснин подошел ближе, наклонился и поцеловал руку архиепископа с пухлыми пальчиками и массивным золотым перстнем на одном из них.
       После этой процедуры наступило неловкое замешательство.
       - Ваше Высокопреосвященство, - наконец выпалил Деснин.
       - Знаю, знаю, - оборвал его все тем же слащавым тоном архиепископ. - Брат мой желает, так сказать, продвинуться по служебной лестнице? Ах, как гладко выбрит! - архиепископ провел рукою по щеке Деснина. - Что за прелесть! Обожаю гладко выбритых молодых людей. С такой мордашкой ты достигнешь больших высот.
       - Ваше святейшество...
       - Потом, потом. Все вопросы потом. Все будет. Моя личная протекция. Ну что же ты? Снимай, снимай ряску-то. Стесняешься? Обожаю стеснительных. Ну тогда я сам тебе помогу.
       С этими словами архиепископ к величайшему ужасу Деснина полез своими пухлыми пальчиками ему под рясу.
       - Да вы что! - вскричал Деснин, с отвращением отталкивая от себя архиепископа. Но тот не унимался. Напротив, поведение Деснина его только возбуждало.
       - Ах ты, пидор! - вскричал Деснин, врезал ладонью архиепископу в лоб и вихрем, круша все на своем пути, выбежал вон из кельи.
       Он так и бежал до самых ворот, а монахи провожали его лукавым взглядом.
       Лишь оказавшись в небольшой рощице, которая постепенно начинала превращаться в кладбище, так как все хотели быть похоронены поближе к монастырским стенам, Деснин остановился и перевел дух.
       "Хорош архиепископ! - неслись в голове мысли, - Педрило! А этот Григорий... Как он на меня зыркнул... Этакий упырь и убить может".
       Только сейчас Деснин заметил, что он по-прежнему в рясе. "Тьфу, ты!" - выругался он и стал с омерзением срывать ее с себя.
       Визит к архиепископу почему-то окончательно утвердил Деснина в подозрении, что Никодим был убит. "925-46-90" - вертелся в голове номер телефона, который дал ему Вован.
       "Ладно, - решил Деснин. - Придется обращаться к братве. Если насчет Никодима ничего не узнаю, так хотя бы насчет Пафнутия тему пробью. Чего у него там за крыша такая и можно ли ее убрать. Хм, Скипидарыч, Скипидарыч. Тут, пожалуй, никакое заявление не поможет".

    Глава III

    ТРИ ИНСТАНЦИИ

    (окончание)

       К вечеру Деснин сидел за стойкой в одном из ночных московских клубов с телефонной трубкой в руке. Вован не отвечал, и он пока решил выяснить по обратному адресу на письме, которое дал ему Скипидарыч, номер телефона Андрея из Москвы. На сцене одна за другой сменялись какие-то полупопсовые группы, по звуку ничем друг от друга не отличающиеся. Впрочем, обдолбанной молодежи было все равно - лишь бы в мозгах что-то стучало. Но вот первые аккорды очередной композиции привлекли внимание Деснина. "Хоть что-то путное", - подумал он и прислушался. Вокалист объявил название: "Армагеддон" и зазвучала медленная, заунывная музыка, монотонный несбивающийся ритм которой впечатывал в мозг странноватый текст:
       Я генерал,
       В моей армии две фаланги:
       Левая - чёрт, правая - ангел.
       Я командир, я командую ими:
       В бой идёт чёрт - мы победили.
       В бой идёт ангел - значит перемирье.
       Вчера был бой, бойцов перепили.
       Я остался сам себе командиром.
       Я командир, я воюю с собою:
       В этой войне не бывает героев,
       Кто победит - тот проиграет,
       Кто проиграет - тот победит.
       В этот момент на передний план вышел соло-гитарист. "Ну это надолго", - подумал Деснин и решил, пока идёт проигрыш, набрать номер, который ему указали в справочной. В трубке послышался детский голос.
       - Отца позови, - попросил Деснин.
       - Алло, - послышался в трубке мужской голос.
       - Андрей?
       - Да. А кто спрашивает?
       - Ну, меня-то ты вряд ли знаешь. Я звоню насчёт одного нашего общего знакомого. Отец Никодим - помнишь такого?
       - А что с ним?
       - Сгорел.
       - Что?!
       - Да, нет больше Никодима. Но это еще не все: есть подозрение, что он сгорел неслучайно.
       - Слушай, браток, кончай дурочку валять. Кому мог старик понадобиться?
       - Это я и хочу выяснить.
       - Ты всё это серьёзно?
       - Да, чёрт возьми! Я тебе чего и позвонить-то решил: засветился там какой-то Санька Мокрый. Не слыхал про такого?
       - Знаешь, браток, я со всем этим уже лет восемь, как завязал.
       - Вот и я хотел, - грустно произнёс Деснин. - Да видно, не судьба. Ну ладно. Я думал, может, чем поможешь.
       - Постой. А ты меня, вообще, как нашёл?
       - Да по письму твоему. Не дошло оно до Никодима. Хорошо пишешь.
       - Хм. Да. Должник я перед Никодимом. Если б не он... помог он мне очень...
       - Вот теперь ты помоги.
       - Да я ж тебе русским языком говорю: завязал... Понимаешь, сейчас всё так изменилось... А потом, что за бред такой? Не верю я, что Никодима убить могли. Просто сгорел...
       - Ладно, все. Живи, - оборвал его Деснин и бросил трубку.
       Тем временем гитарист на сцене закончил своё бесконечное соло. Вокалист пошел в зал, продолжая песню:
       Триумфальная арка - то врата ада.
       Осиновый крест - то в рай въезд.
       "Вход со двора",
       "Посторонним вход воспрещён",
       "Только для служащих" и для их жён,
       Для их детей, для их блядей, хэй!
       "925-46-90" - набрал Деснин номер телефона.
       - А, Колян, привет! - наконец-то раздался в трубке голос Вована. - Черт. У меня щас дельце... Ты откуда звонишь? Глянь-ка номер. Угу. Жди. Перезвоню. Кое-что я для тебя нарыл.
       В этот момент вокалист подошёл к Деснину почти вплотную и, уставившись на него полубезумным взглядом, продолжал перечисление вывесок:
       "Компостируйте талоны",
       "Оплакивайте свой проезд",
       "Водитель является контролёром",
       Водитель едет на красный свет!
       Пропев эти слова, вокалист направился к сцене. До этого спокойная музыка слилась вдруг в сплошную какофонию, чем-то схожую с тем ревом, что чувствовал в себе Деснин, а вокалист орал в микрофон:
       "Осторожно. Двери закрываются"
       Осторожно, ох не спеша.
       "Следующая остановка...
       Тот свет. Тот свет,
       А этого нет. Нет, нет, нет, нет...
       В ушах Деснина всё ещё стоял гул музыки, когда раздался звонок. Это был Вован.
       - Короче, - заговорил он, - Мокрый твой и в самом деле два года как покойник, но...
       - Но что?
       - Видели его недавно. Я сам не врубаюсь - вурдалак он, что ли. Хотя... Есть вариант, что его просто стерли, а теперь работает он... Вот только на кого? Сечешь, Колян, если так, то что-то здесь совсем круто. Мой тебе совет - не лезь в это дело.
       - Хорош пугать. Где его видели?
       - Блин, Колян, я ж тебе же русским языком базарю: все серьезно. Дело - бесполезняк. Ну найдешь ты этого Мокрого, грохнешь, а что толку - он всего лишь киллер, а заказчика вычислить нереально, сам знаешь.
       - Ну это уж мои проблемы. Хотя... Пушку можешь организовать?
       - Тебе ж говорят: гиблое это дело. Лучше туда вообще не соваться.
       - Ты мне адрес дашь или нет?
       - Лады, если тебе так жить надоело... Это не по телефону. Короче, подваливай завтра с утреца...э-э-э. Метро. Переход на станцию ...ская. Знаешь, да? Вот там киоск с часами. К нему, короче. Пушку я тебе организую - это не проблема. И будем считать, что должок я тебе отдал, но дальше уж извиняй - кончать жизнь самоубийством я никогда не собирался.
       Утром следующего дня Деснин был в указанном месте и от нечего делать разглядывал приличную коллекцию часов, выставленную на прилавке. Здесь были и дешевые "штамповки", и дорогие позолоченные часы, даже пара роликсов за 1000 у.е. Вован подошел незаметно сзади и хлопнул Деснина по плечу:
       - Здорово! Хм, интересуешься? Ну как, приглядел чего?
       - Да нет, я часов не ношу, - отмахнулся Деснин.
       - Типа счастливый? - усмехнулся Вован. - Тогда я тебе сейчас последнее чудо техники покажу, незаменимая вещь.
       Он нагло засунул голову в окошечко киоска и, с минуту о чем-то поболтав с продавщицей, протянул Деснину мобильный телефон:
       - На, дарю.
       - Не понял, - удивился Деснин, неуверенно принимая трубку, - ты что здесь - дань собираешь?
       - Ха-ха-ха, - загоготал Вован. - Какая, к черту, дань, Колян? Рэкет теперь не в моде. Сейчас все стремятся к стабильности. Это мой киоск. Ха-ха! Крутым сейчас считается сделать так, чтобы все было легально. Почти все уже поделили. Частная собственность, сечешь? Вон тот вон киоск - тоже мой. И все легально. Я вот недавно вложился в эти сотовые, потому что за ними будущее. Лет через пять у каждого будет свой и сигнал будет в каждой деревне. Сечешь перспективу?.. Ладно, ближе к делу, - Вован сунул Деснину небольшой сверток. - А вот это уже не легально. У нас, пока ты сидел, много всяких разных стволов появилось. Но надежней нашего нагана я пока не встречал. Тем более ствол пока не засвеченный. Я думаю, тебе сойдет. Хотя, скорей всего, он тебе даже не пригодится. Потому что... Короче, сам увидишь. Мокрого видели в Ометихе. Деревенька эта недалеко совсем. На любом пригородном автобусе доедешь. Но я тебе этого не говорил.
       - Понятно.
       - Только...Я бы не советовал туда соваться совсем
       - Слушай, Вован, достали меня все эти разговоры. Все пугают, пугают, а толком ничего сказать не могут... Я решил, что достану этого Мокрого - и достану.
       - Хм, - ухмыльнулся Вован, - стремный ты пацан, я гляжу. Тебе бы к нам - мы бы такие дела провернули.
       - У меня свои дела, - коротко ответил Деснин.
       - Да, кстати, как там Пантелеймон? - поинтересовался Вован. Но Деснин не успел ответить - зазвонил мобильник.
       - Что?! - проорал в трубку Вован. - Где?! Так, Колян, когти надо рвать отсюда и живо!
       Он подбежал к киоску и проорал что-то продавщице. Та, успев выхватить деньги из кассы, тут же побежала к выходу.
       - Валим, валим! - толкал Деснина Вован.
       - Да что случилось-то, - недоумевал Деснин.
       - Потом...Увидишь...Ну, суки, падлы, гниды!
       Вновь зазвонил мобильник.
       - Что?! - взревел Вован. - Мать твою...
       В этот момент раздался ужасный взрыв. Свет погас. Но тут же темноту перехода озарили вспышки пламени. Горели покореженные после взрыва киоски, проводка, еще что-то.
       - Живой? - проорал на ухо Деснину Вован. - Уф, пронесло! Теперь сматываемся отсюда, а то щас менты нагрянут.
       На фоне звука лопающегося стекла были слышны крики и стоны раненых. Повалил густой дым, разъедавший глаза, в нос ударил сладковато-противный запах плавящегося пластика. Вован с Десниным наугад бежали по полыхающему переходу, то и дело спотыкаясь о что-то мягкое. Изувеченные трупы и тела раненых. Мужчины, женщины, дети, старики...Пол был склизким от крови, перепачканные в которой тут и там валялись глянцевые порножурналы и прочая дрянь.
       - Господи! Да что ж это такое делается! - орал Деснин.
       - Рынок, мать его, конкуренция. Привыкай, Колян, - проорал Вован. - Разборки. Дикий капитализм. Делили, делили, да не всем, видать, досталось, мать его за ногу! Так, где-то здесь должна быть дверь. Через коллектор выйдем. Так. Видишь? Выбиваем!
       Дверь поддалась довольно легко. За ней был узкий проход. Туда и устремился Вован, а за ним и Деснин. Было темно и сыро, начинало вонять канализацией. Вдруг вдалеке блеснула узкая полоска света. Когда они подбежали, выяснилось, что свет выбивается из-под двери какой-то подсобки.
       Деснин заглянул внутрь. Первое, что он увидел - полумертвого совсем еще молодого парня. Он лежал, прислонившись к стене, и что-то мычал. Рядом лежал уже закостеневший труп. Из его посинелой руки торчал шприц с побуревшей кровью. Возле трупа другой парень в неистовстве колотил собственным затылком об стену. Тут же по грязному полу ползала девка в разодранном платье. Лифчик болтался на одной бретельке, за пятку зацепились трусы. Девка блевала, издавая при этом душераздирающие звуки.
       - А это... Что это?! - изумился Деснин.
       - Наркомы, не видишь что ли. Долбятся как дятлы, - проворчал Вован. - И куда только залезли, падаль... Так, чуешь? Вытяжка где-то там. Как вылезем - разбегаемся. Не хватало мне еще засветиться... Щас там такое начнется. А мобильник могли прослушивать. Мне оно совсем не надо. Ну, козлы! Урою! Всех урою!

    Глава IV

    СМЕРТЬ КИЛЛЕРА

       Ближе к вечеру Деснин уже трясся на пригородном автобусе.
       "Что же это на свете делается? - думал он дорогой вспоминая все, что произошло с ним за последние дни. - Неужто Скипидарыч прав и Апокалипсис уже наступил? Одно верно. Смиренно жить в таком мире невозможно. А Никодима точно убили, прав Скипидарыч. Что же мне остается? Месть? А хоть бы и месть - так оно легче. Праведником светить всем этим ублюдкам, как Никодим учил? Нет! Убьют, как его, да и только. Никому в этом свете правда не нужна. Здесь другие правила".
       Автобус остановился около отворотки. "Эй, - окликнул Деснина водитель, - Вон там, за полем, видишь, особняк торчит? Это, собственно, и есть вся твоя деревня". Деснин вышел из автобуса и побрел по направлению к особняку.
       Стояла какая-то странная тишина. Такая тишина, что казалось, в округе нет ни одной живой души. И эта странная тишина настораживала. К тому же Деснин точно не знал, что он будет делать, увидев Мокрого.
       "Странно, - думал он, остановившись метрах в двухстах от особняка и разглядывая здание, - Вован, наверное, что-то напутал. Киллеры, может, и хорошо зарабатывают, но не настолько же, чтобы позволить себе так бородато жить".
       Усадьба походила скорее на замок, нежели на обыкновенную загородную резиденцию. Два этажа, каменная кладка "под готику", декоративные башенки, одним словом, произведение архитектурного искусства. А вокруг здания - сплошной высокий забор.
       У массивных ворот стояла иномарка. Ворота были закрыты, но в них имелась небольшая калитка. Подойдя к ней, Деснин машинально, в полной уверенности, что она заперта изнутри, толкнул ее рукой. Как ни странно, калитка отворилась. Деснин вошёл на огромный двор, который походил более на тренировочную базу. Там была беговая дорожка, почти целая полоса препятствий, турник, рукоходник, стояла штанга, стенды для стрельбы и даже штурмовая стена в два этажа. "Ей богу, Вован что-то напутал", - думал Деснин, глядя на всё это.
       Вдруг скрипнула дверь. Кто-то выходил из дома. Деснин метнулся за угол. Осторожно выглядывая оттуда, он увидел, что с крыльца спускаются двое. Один - молодой, довольно раскаченный, с модной трёхдневной щетиной на лице; второй - поджарый и абсолютно лысый мужик, а может парень - возраст подобных типов практически невозможно хотя бы примерно определить. Приглядевшись, Деснин скрипнул зубами: этот лысый был еще и веснушчатый - точь в точь, как описывал Скипидарыч.
       - Ну покедова, Мокрый, - попрощался небритый. - Вся база на тебе. Мы только к утру появимся.
       - Мокрого давно нет, - окрысился лысый, закрывая калитку за ушедшим. - У меня имя есть.
       "Убью гада! - была первая мысль Деснина. Но затем он сказал себе. - Стоп. Что толку, если я его убью? Может, это и не он спалил Никодима? А если и он, то правильно говорил Вован, он всего лишь инструмент в руках... кого?" В который раз Деснин задавал себе этот вопрос. Кому понадобилась смерть старика? Кому? Ответ, казалось, совсем рядом - нужно только грамотно развести эту веснушчатую тварь.
       Тем временем Мокрый вошёл в дом. Деснин услышал, как щёлкнул замок.
       "Так, - стал соображать он, - как же войти? Надо застать его врасплох. Но как?" Окна первого этажа были зарешечены, а до второго надо было еще как-то добраться. Пригнувшись, Деснин пошел вдоль стены, поглядывая на окна. Едва он завернул за угол, как наткнулся на лестницу. "Н-да, ну и везёт же мне сегодня, - думал Деснин, приставляя лестницу к стене. - Даже странно как-то". Вскрыть окно особого труда не составило.
       Письменный стол, кожаный диван, несколько кресел, компьютер, какие-то бумаги - по всей видимости, Деснин попал в кабинет. На стене весел ковёр, к которому были прикреплены старинные ружья и сабли. Заглядевшись на них, Деснин споткнулся о небольшой ящик, стоявший на полу. По-видимому, ящик должны были перенести в другое место, но забыли прямо посреди комнаты. Решив полюбопытствовать, что же в ящике, Деснин приподнял крышку и увидел целый арсенал. Там был и "Макаров", и "ТТ", и старый кольт, и совсем новенькая "Беретта". Кроме того, в ящике находилось ещё несколько "лимонок" нового образца. "Надо быть полным идиотом, чтобы держать всё это дома, - думал Деснин, разглядывая содержимое ящика. - Сомневаюсь я, что этот Мокрый выложит всё, едва наведёшь на него пушку. Такого просто не расколешь, да и на что колоть? Надо устроить небольшое представление, а там, кто знает, может сама игра его увлечёт, и он мой".
       Прихватив одну из лимонок, Деснин бесшумно вышел из кабинета. Хоть он и слышал, что Мокрый остался один, но решил в этом убедиться, осторожно подходя к каждой двери на втором этаже и прислушиваясь. Ничего подозрительного. Снизу, на фоне гнусавого перевода, слышалась перестрелка. "Видак кто-то смотрит", - догадался Деснин. Подойдя к лестнице, ведущей на первый этаж, он присел и заглянул вниз.
       Внизу был просторный холл. Экзотическая зелень по стенам, китайские вазы, даже несколько скульптур, сверкающий паркет, зеркала, старинная резная мебель, прочий антиквариат - Деснину чудилось будто он попал в музей. В углу стоял включённый телевизор. Перед телевизором кожаное кресло, рядом - журнальный столик, на котором Деснин разглядел бутылку виски с фужером, пульт и, на самом краю, пистолет. Над спинкой кресла возвышался лысый затылок. Деснин бесшумно спустился по лестнице, но чем ближе он подходил к Мокрому, тем сильнее его переполнял гнев, отчего пропадала концентрация. Рука, сжимавшая рукоять нагана, напряглась, и Деснину стоило больших усилий удержать указательный палец, чтобы не спустить курок. Тут что-то хрустнуло под ногой. Этого оказалось достаточно, чтобы Мокрый успел развернуть кресло к Деснину.
       Его до безобразия пустое лицо ничего не выражало, и это еще больше раздражало Деснина, однако он смог взять себя в руки и теперь спокойно держал Могкрого на мушке.
       Того явно застали врасплох. В следующее мгновение он попытался повернуться к столику за пистолетом.
       - Сидеть! - приказал Деснин. - не рыпайся, понял!
       Не сводя глаз с Мокрого, он медленно подошел к столику и отшвырнул пистолет подальше.
       - Я знаю, что чуть больше месяца назад ты спалил дом в Василькове, - сходу и без лишних слов начал Деснин.
       - Ну, раз знаешь, - неопределенно произнес Мокрый, ища глазами возможные пути к отступлению.
       - Так это так?
       - Ну ты же знаешь, - с этими словами Мокрый рванулся из кресла, пытаясь головой нокаутировать Деснина. Тот успел уклониться, и нападавший пролетел мимо, споткнувшись о журнальный столик и сдвинув стоявшую напротив банкетку. Фужер разбился, а бутылка откатилась к ногам Деснина.
       - Сядь и не рыпайся, - проговорил он, усаживаясь на освободившееся кресло. Мокрый понял, что лучше подчиниться, подвинул банкетку на место и теперь сидел на ней смирно, поглаживая ушибленную ногу.
       - Ты вообще кто? - наконец спросил он.
       - Конь в пальто, - Деснин не спеша вынул из кармана лимонку, дернул кольцо и бросил чеку на столик.
       - Ты чего, совсем съехал? - прокомментировал это Мокрый.
       - Просто хочу показать, что я не шучу.
       - Да я уж понял.
       - Ну, так ты спалил? Считаю до четырех, - произнес Деснин, отводя от спускового рычага гранаты указательный палец.
       - Не понимаю. Ты о чем?
       Деснин не отвечая отогнул средний палец.
       - Ха, - усмехнулся, глядя на это, Мокрый. - Ладно. Что ты хочешь знать?
       - А ты не догадываешься? Кто заказчик?
       - Заказчик чего?
       - Хорош выделываться. Я же знаю, что ты мокрушник, или как вас сейчас называют, киллер - Санька Мокрый.
       - "Киллер". Как это пошло, - поморщился Мокрый, а затем с ноткой самолюбования произнес: - Я не киллер, я помощник. Я помогаю людям избавиться от этого грешного мира и совершить переход в мир лучший.
       - Чего? - искренне удивился Деснин.
       - Учитель... Он открыл мне глаза. Он поведал мне о моём истинном предназначении - помогать совершать Переход. А насчёт того пожара... В тот раз Учитель удостоил меня поистине великой чести. До этого мне приходилось помогать совершать Переход в ад всяким там фирмачам, банкирам и прочей сволочи. "Так надо", - говорил Учитель. Ибо необходимо усмирять сатану - ведь ему нужны грешники, иначе он сам придёт за ними на землю, а этого допустить нельзя. Но тот пожар... Тогда я впервые помог совершить Переход человеку в рай. Знаешь, я всегда навожу справки о своих клиентах. А тот священник воистину был святой. Так что уверяю тебя - он попал в рай.
       Деснин чуть не открыл рот от изумления. Вован говорил, что в последнее время появилось огромное количество всевозможных сект. У каждой было своё "вероучение". Но о таком...
       Деснин подкатил к себе ногой бутылку виски, подхватил ее и, отвернув пробку, отхлебнул пару глотков. "Вот оно что, - неслись в голове мысли. - Значит, Никодим пал жертвой какого-то чёртова вероучения... В рай они ему помогли перебраться. Суки!"
       - Да понимаешь ли ты, урод, - не выдержал и сорвался на крик Деснин, - что, зная о том, что есть на земле такие люди, как Никодим, которого ты спалил, жить хочется, верить начинаешь, что не всё так уж и плохо, что...
       Деснин вскочил на ноги. Шрам засветлел на его побуревшем лице.
       - Ты не его спалил! Ты меня спалил! Но он-то мёртв, а мне как?!
       Из груди Деснина вырвался вопль, и он разрядил в пол почти всю обойму. Лишь после этого Деснин вновь сел в кресло и, деля фразу на отдельные слова задал вопрос:
       - Кто Этот Ваш Учитель?
       Казалось, пальба не произвела на Мокрого никакого впечатления. Он, спокойно разглядывая простреленный паркет, ответил вопросом на вопрос:
       - Зачем он тебе? Ты хочешь его убить?
       - Нет, - соврал Деснин. - Я побазарить с ним хочу.
       - С ним нельзя говорить. Его можно только слушать. Он несёт истину людям, а ты хочешь его убить.
       Деснин показал Мокрому, что держит спусковой рычаг гранаты лишь безымянным пальцем.
       - Можешь отпустить его, - равнодушно произнёс Мокрый. - Я всё равно ничего не скажу.
       Деснин, задумавшись, закусил губу. Понимая, что вопросами в лоб ничего не добьется, он решил сменить тему.
       - Ладно, проехали. А что это вообще такое? - обвел Деснин взглядом помещение.
       - Сам не видишь? Тренировочная база.
       Деснин уже совсем ничего не понимал, но старался не подавать виду:
       - Тренировочная? Для чего?
       - Ха, - усмехнулся Мокрый, - Переход приходится помогать совершать не только праведникам, но и грешникам, а охрана у них весьма приличная.
       Опять Переход. У Деснина было ощущение, что его разводят. Его так и подмывало спросить Мокрого, неужто он и в самом деле верит в тот бред, что несет, но он боялся, что тогда тот и вовсе замолчит. Тогда он решил пойти ва-банк и подыграть Мокрому.
       - А что, без вашего учителя совершить этот Переход уже никак?
       - Нет. Только Учитель знает, чей черед настал.
       Худшие опасения подтвердились. Этот Мокрый и впрямь верил в то, что говорил. "Робот какой-то, - думал Деснин. - К тому же больной на всю голову". Он еще раз отхлебнул из бутылки и, уже ни на что не рассчитывая, бросил:
       - Может, все-таки еще Бог знает, чей черед настал?
       - Может, - не сразу согласился Мокрый. Казалось, что программа, заложенная в мозг, дала сбой.
       - Тогда предлагаю сделку, - тут же нашелся Деснин. - Знаешь, чем хорош наган? Тем, что с его помощью можно сыграть в одну интересную игру. Русская рулетка называется. Я оставлю в барабане всего один патрон. Если пуля достанется мне, то у тебя останется всего лишь одна проблема - убрать мой труп. Искать меня вряд ли кто будет. Если тебе, то, что же, значит сам бог против моей встречи с твоим Учителем. Но если она не достанется никому, то это будет знаком того, что я действительно не хочу убивать твоего Учителя, и ты поможешь мне с ним встретиться, а заодно останешься жив. Заманчивое предложение, не так ли?
       - Все во власти Бога, - равнодушно произнес Мокрый, повторяя заученную фразу.
       - Я тоже так думаю, - согласился Деснин, один за другим вынимая оставшиеся патроны из барабана. - Правда, боги у нас разные. Я не хочу тебя убивать. Вернее, хочу, но не буду. Пусть Бог рассудит.
       - Только ты первый, - Мокрый, казалось, купился на эту уловку и даже немного ожил.
       Деснин крутнул барабан, заглянул в дуло: "Нет, я не сдохну, пока не разберусь со всем этим, ведь так?". Уверенно вставив ствол в рот, он спустил курок. Щелкнул боек, но выстрела не последовало.
       - Хм! - несколько нервно хмыкнул Мокрый. - А ты хитер. Ведь если бы ты сейчас отстрелил себе башку, то взорвалась бы и лимонка в твоей руке. И мне бы тоже кранты.
       - Это было мое маленькое преимущество. Ну, теперь твоя очередь.
       С этими словами Деснин положил наган на столик. Мокрый не спеша взял наган, и, крутанув барабан, вставил ствол в рот.
       - Ну, что же ты, - торопил его Деснин. - Там всего один патрон, и если он достанется тебе, то, значит, пришло время твоего Перехода.
       Деснин намеренно воспользовался сектантской терминологией, и это подействовало. Мокрый нажал на курок. Раздался выстрел.
       - Вот не везет, - вслух произнёс Деснин, глядя, как мозги Мокрого медленно сползают по стене. - И где мне теперь этого козла Учителя искать?!

    Глава V

    РАЗГОВОР С БОГОМ

       - Кого это ты называешь козлом? - услышал Деснин голос за спиной. Голос показался знакомым. Он обернулся. Перед ним стоял... Аббат.
       - Ха-ха-ха! Если пуля достанется тебе, значит сам бог против моей встречи с твоим Учителем, - передразнил Аббат Деснина. - Бог не против того, чтобы ты встретился с его, - Аббат указывал на труп, - Учителем, ибо бог - это я. По крайней мере, здесь.
       Он обвёл руками холл, в котором, откуда ни возьмись, стали появляться какие-то люди.
       Деснин недоумевал. Он еще раз вгляделся в того, кто называл себя богом. Сомнений быть не могло. Перед ним стоял тот самый Аббат, на которого Деснин работал в свое время. Правда, тот заметно пополнел, и этот лишний вес его, очевидно, раздражал. Особенно двойной подбородок и жировая складка на затылке начисто выбритой головы. Аббат также узнал Деснина, но почему-то делал вид, что видит того впервые.
       - Я ждал тебя, - произнес Аббат, обращаясь при этом не столько к Деснину, сколько к присутствующим. - Рано или поздно, но ты должен был прийти, как я и предсказывал.
       Речь Аббата была протяжна и величественна. Он явно изображал из себя пророка.
       - Дети мои, - Аббат обвел взглядом всех присутствующих, - вот он, тот человек! Они послали его, чтобы убить меня! Потому что...
       Аббат наклонился к самому уху Деснина и шепнул: "Это я убил Никодима!"
       Дыра. Она полыхала. Месть, заполнявшая ее, рвалась наружу. Деснин разжал руку. Лимонка с глухим стуком упала на пол.
       Следующие несколько секунд показались Деснину вечностью. Перед глазами поплыли какие-то неясные картинки, в ушах стоял звон.
       Вдруг в этот всепоглощающий звон ворвались слова Аббата:
       - Видите, дети мои, они не в силах убить меня, ибо я вышел из-под их контроля. Я отринул их, и они не властны надо мной!
       Деснин мотнул головой. Картинки исчезли. Но в ушах стоял страшный рев. Это месть не находила себе выхода. Несколько секунд Деснин неподвижно смотрел на не взорвавшуюся лимонку, затем, скрипнув зубами, кинулся на Аббата. Но двое из учеников тут же повалили его на пол, скрутили руки за спину и поставили на колени перед своим Учителем. Тот не спеша достал пистолет и приставил его ко лбу Деснина.
       - Дети мои, этот человек дважды пытался убить меня. Я в полном праве просто пристрелить его, но... Суд - вот высшее проявление божественного начала. Ты волен либо казнить, либо миловать. Запомните: бог в первую очередь судья, а потом уже всё остальное. Бог всемогущ, а настоящая власть не в том, чтоб казнить - убить может каждый, настоящая власть в том, чтобы миловать.
       Аббат убрал пистолет и продолжал свою патетическую речь:
       - И я милую этого жалкого посланца старого бога. Вы видите, как тот немощен. Так к чему же он нам?! Однако власть прежнего бога еще крепка. Он, так же как и дьявол, контролирует вас через ваши души. Чтобы избавиться от этого контроля, нужно избавиться от души. Я достиг этого. Вы - уже на пути. Вы - избранные. Совсем скоро грядут времена, когда все люди, по всей земле, избавятся от контроля, избавятся от своих душ! Но вы - первые! И вы будете хозяевами земли, рая и ада! Но пока: есть рай, есть ад и есть я. И это я решаю, кому настал черед совершить свой Переход! Помните - прежние бог и дьявол всего лишь мои наместники.
       Следующие слова Аббат обратил к Деснину:
       - Я знаю, ты послан ими обоими для последнего разговора со мной. Что же, я готов. Оставьте нас, дети мои. Вы же видите - он не в силах причинить мне никакого вреда.
       "Поднимайся в мой кабинет на верху, живо!" - шепнул Аббат уже нормальным тоном в ухо Деснину. Деснин повиновался и направился к лестнице. Сзади шел Аббат. Едва они вошли в кабинет, тот в изнеможении развалился на кожаном диване.
       - Уфф, - выдохнул Аббат, отирая платком пот со лба, - если б кто знал, как трудно быть богом. Хм, Коля, Коля, тесен мир. Я был уверен, что ты здесь появишься и порадуешь нас чем-то оригинальным. И я, как всегда, оказался прав. Информация, что моим подопечным интересуются, быстро просочилась. Ну а я решил извлечь из всего этого определенную пользу. Да ты присаживайся, в ногах правды нет, - указал Аббат Деснину на кресло возле дивана.
       - Я думаю, ты очень удивлен, увидев меня здесь в такой роли, да вообще всем этим спектаклем. Мне и самому все это довольно противно, но иногда приходится разыгрывать нечто подобное для, так сказать укрепления веры. И лестница, и лимонка, и то, что Мокрый остался один - все это было подстроено. Только вот с самим Мокрым промашка вышла. Я не предполагал, что ты придешь со своим стволом. Жаль парня. Впрочем, сам виноват. Любил, видишь ли, посмотреть на дело рук своих. Он был, можно сказать, поэтом своего дела. Исполнял всё изящно и не любил крови. Старался представить всё как несчастный случай, пожар...
       Глаза Деснина блеснули. Руки рефлекторно стали сжиматься в кулаки. Аббат, заметив это, как бы невзначай почесал стволом пистолета щеку и, улыбнувшись, сказал:
       - Ты как всегда чрезмерно горяч, Коля. Извини, что я ввел тебя в заблуждение: тот пожар, которым ты интересуешься, заказал не я, хотя и имею определённое к нему отношение. В своё время ты оказал мне услугу и, самое главное, не впутал меня в то дело. Я ценю преданность и в долгу, как ты сам знаешь, никогда не остаюсь. Так что, так и быть, кое-что я тебе проясню относительно того пожара... Да, кстати, неужели этот сгоревший священник и есть тот поп, после встречи с которым ты сам сдался?
       - Да, - коротко ответил Деснин.
       - Ха-ха-ха-ха! - рассмеялся Аббат. - Ты был отличным телохранителем, теперь душу решил хранить, я так понимаю? Это серьезно. И видимо этот Никодим для тебя много значил. Что ж, если бы я знал, что это именно он... Ладно, всё равно уже ничего не вернуть.
       - Но чем, чем же вам Никодим помешал? - Деснин еле сдерживал себя.
       - Ну надо же было помочь совершить Переход хоть одному праведнику в рай. Не все же одних нечестивцев в ад отправлять, - невозмутимо ответил Аббат. Глаза Деснина вновь дико блеснули, он уже готов был накинуться на Аббата, но тот спокойно наставил на него пистолет.
       - Остынь. Это же бред. Все это я придумал, чтобы...
       Аббат поднялся, достал из коробки на столе сигару, прикурил. Затем порылся в ящике стола, извлек оттуда диктофон и папку с газетными вырезками.
       - Кстати, насчет душ... Что-то ты меня на философский лад настроил. Я понимаю, что все, кто знал меня по прежней жизни, считают, что я тронулся. Что ж, это даже к лучшему. Давно собираюсь привести свои мысли в порядок, да как-то недосуг. А ведь надо, чтобы и он, вернее я, грядущий, знал, с чего все началось. Кто же ему расскажет, как не я сам. Коля, - казалось, Аббат только сейчас вспомнил, что не один, - Ты присутствуешь при историческом моменте, и я позволяю тебе это сделать. Согласись, как-то глупо разговаривать с диктофоном наедине, тем более что ты никуда не торопишься. Кстати, возьми платок. А то, я вижу, мои ребята чуть перестарались.
       Деснин приложил платок к разбитой губе, а Аббат еще некоторое время курил, собираясь с мыслями, затем включил диктофон и начал так:
       - Аббатом меня называют не случайно. Я сын духовного лица довольно, кстати сказать, высокого ранга. Он давал обет безбрачия, но все не без греха. Когда появился я, он очень испугался за свою карьеру - могли и расстричь. В общем, так до самой смерти он меня и не признал. Но земля слухами полнится, так я и получил свою кличку. О своей, как сейчас говорят, криминальной карьере я рассказывать не буду - это никого не касается, да и не в этом главное. Хотя... Все, что я делал, я делал... нет, это тоже неважно.
       Аббат выключил диктофон, отмотал пленку чуть назад и продолжил:
       - Не знаю, может быть это наследственное, но я всегда интересовался религией. И вот как-то мне попалась такая заметочка.
       Аббат открыл папку с вырезками, пробежал глазами по одному из текстов.
       - Здесь автор размышляет, почему наш капитализм принимает столь уродливые формы. Цитирую. "Да потому, что их капитализм (я имею в виду Запад) основывался под влиянием господствующего идеализма. Ведь когда у них происходило становление капитализма, то церковь была ещё довольно сильна. Люди верили в Бога, в загробную жизнь и боялись Суда. Эти идеалистические тенденции в какой-то степени смягчали самое жёсткое проявление материализма в социальном плане - капитализм. А у нас становление капитализма происходит под влиянием господствующего материализма и даже полного атеизма, который нам внушали семьдесят лет и, видимо, всё же внушили. Нашему материалистическому, безбожному капитализму нет противовеса. Баланс нарушен - вот мы и падаем в пропасть. Минус отталкивает минус, нет гармонии - нет жизни. Бог нужен, вера какая-то, в противовес культу денег. Но нет базы для веры, нет, как говорили раньше, кадров. За семьдесят лет всех вытравили. Вместо знающих и истинно верующих людей, лезут в духовные пастыри чёрт знает кто. Присмотрелись люди - и увидели, что нынешние попы не Богу служат, а всё тому же злату. Культ денег проник и в церковь. Не верят люди таким попам, не верят. Вот так и превратили современную церковь в аппарат для отпугивания человека от Бога. Как говорится: чем ближе к церкви, тем дальше от Бога". Дальше не суть важно. Вот только это: "Раньше нам навязывали материализм для того, чтобы мы поверили в рай на земле (я имею в виду коммунизм); теперь нам пытаются навязать идеализм для того, чтобы мы поверили в рай на небе. От всей этой чехарды у большинства только мозги набекрень. Этим и пользуются всяческие секты. Верить-то во что-то надо, человек не может без веры".
       Аббат отложил папку, попыхтел сигарой и продолжал:
       - Вот здесь и крылась суть моего открытия. Я долго размышлял над этим, наблюдал и пришел к выводу, что статейка устарела, и современный человек в духовной пище вовсе не нуждается, потому что душу в нем давно победило тело. Это прежний человек не мог без веры. Современный же человек, напротив, стремится освободиться от нее. Он не желает подчиняться ни Богу, ни дьяволу. Как говорится, без Бога шире дорога. К чему все эти размышления о добре и зле? К чему вся эта вечная борьба? Зачем забивать всякими проклятыми вопросами голову, когда можно обойтись без них? Зачем вообще какая-то там душа? Не проще ли без нее? Борьба между добром и злом - очень утомительное занятие, зачем же напрягаться? И это не моя идея, это всеобщая идея. Все такие, просто еще не знают об этом. Так называемые общечеловеческие ценности стирают грань между добром и злом, и душа, как орган, определяющий это самое добро и зло, становится каким-то ненужным аппендиксом, который если для чего и предназначен, так только для того, чтобы его удалить. А еще, по современным представлениям, душа - это некая матрица с положительным либо отрицательным зарядом. Я же предлагаю обнулить заряд, встать по ту сторону добра и зла. И все это ради самого же человека, а не каких-то там богов. Я предлагаю абсолютную свободу, потому что Бог и сатана не властны над теми, у кого нет души.
       И так, душа - частица Бога, или дьявола - у кого как. Чтобы избавиться от их контроля и получить свободу, надо избавиться от души. Но как это сделать? И тут как раз появились первые результаты клонирования. Выяснилось, что клон - абсолютно идентичная копия человека за исключением одного маленького но - души. Не передается она вместе с генами. Я сделал на это ставку и уже вложил большие деньги в эксперименты. Когда появились первые компьютеры, в них тоже никто не верил, но они заполонили весь мир. Так же и с клонированием. Работы не так уж и много - достаточно клонировать лишь одно поколение, далее все будут размножаться естественным способом, уже обездушенные. Не знаю, как там за границей, но у нас первый клон уже создан. Это мой клон. Правда, он еще совсем младенец, но клонирование - это и есть жизнь вечная! И никакой Бог не нужен! Клоны - это будут первые свободные люди. Свободные от души, а значит и от контроля над собой со стороны сил добра и зла. В этом-то все зерно: раз эти люди будут свободны от Них, то их может контролировать кто-то другой! И этот кто-то - я! А почему бы и нет?
       Тут Аббат захохотал. Что-то противоестественное было в его странном смехе без улыбки.
       - Да, моя конечная цель - полное безверие, - продолжал Аббат, внезапно оборвав свой смех. - В меня верить совсем не обязательно. Я, в отличие от библейского бога, вовсе не тщеславен. Главное самому знать, кто ты есть. Хотя... Впрочем, увидим. Однако это так - планы на будущее, а будущего, я уверен, благодаря клонированию у меня предостаточно. Да, вечный человек могущественнее всех богов и дьяволов, даже если б они существовали. К черту царство духа, да здравствует царство плоти, царство абсолютной свободы от Них. Я несу людям абсолютную свободу. Свободу ото всего на свете. Пусть они так думают, зачем же им знать, что кто-то ими все же управляет? Главное - чтобы все были счастливы. Ибо я дам всем покой. Избавлю от греха. У нас все будут счастливы, и не будут более бунтовать, ни истреблять друг друга. Я уничтожу сам грех, потому что нет греха без Бога и дьявола. И за это избавление от страданий, от совести они обожествят меня. И лишь один я буду владеть тайной и страдать за всех.
       Если бы перед ним был другой человек, Деснин наверняка бы улыбнулся от такого пафоса, но сейчас ему стало как-то не по себе. Аббат между тем продолжал:
       - Из двух привилегий Бога: вечной жизни и познания добра и зла - человек выбрал последнее, лишив себя тем самым первого. Но я исправлю эту ошибку. Дьявол соблазнил вкусить от древа познания добра и зла, я же предлагаю вкусить от древа жизни вечной. И времени больше не будет, ведь именно с изгнания Адама, с того момента как он стал смертным, началось время, а до этого была вечность. Я верну всех туда, где нет болезни, печали, воздыхания, но жизнь бесконечная.
       - Но это же Христос так говорил и Царстве Божием, а без Христа... - попытался было возразить Деснин.
       - У-у, - Аббат приподнял брови. - Я вижу, ты на зоне времени зря не терял. Приятно поговорить с человеком, который хоть что-то читал. Так вот этот самый Христос говорил о воскресении в новом теле и о том, что восставшие будут подобны Адаму, не ведавшему добра и зла. А это и есть клонирование. Да и потом, разве он не приходил для того, чтобы слить воедино двоичную систему координат: плюс-минус, да-нет, добро-зло и взамен дать лишь один ориентир - себя?
       - Но ты же не Христос.
       - Хм, кто знает. Может я и есть тот обещанный Спаситель? По крайней мере, я тот, кто выполняет пророчество, и мне суждено вернуть всех обратно в потерянный рай.
       С этими словами Аббат выключил диктофон.
       - Немного сумбурно получилось. Надо будет потом перенести все это на бумагу и поправить.
       Деснин не проронил ни единого слова. Сначала он смотрел на Аббата как на сумасшедшего, но затем ему стало страшно. Перед его внутренним взором постоянно стоял образ осы с отрубленным брюшком.
       - Ампутации души, - тихо произнес он, повторяя слова странного попутчика.
       - Хм, - Аббат поднял брови, - пусть будет ампутация души. Звучит заманчиво, как бы желающие в очередь на эту операцию не выстроились, ведь этот орган веры гноится уже и, чтобы не дожидаться гангрены, гуманнее всего его ампутировать. Меня только одно волнует: может быть, меня кто-то уже опередил, и добрая половина человечества - бездушные клоны? Впрочем, будем надеяться, что это не так, хотя и очень похоже на то.

    Глава VI

    ЧЕЛОВЕК ДЕЙСТВИЯ

       Начитывая на диктофон свои мысли, Аббат поглаживал породистого персидского кота, заскочившего к нему на колени. Деснин помнил этого любимца Аббата еще с тех времен, когда работал на того. Правда, уже тогда кот старел, а этот...
       - Когда он умер, я просто не находил себе места, - Аббат словно читал мысли. - Знаешь, я ведь немного сентиментален. Что ты так смотришь? Да, это клон моего любимого кота - точная копия. Жаль, что твой поп сгорел. Мы могли бы вернуть и его. Как мы вернем Мокрого. Лет через восемнадцать снова будет отличный исполнитель. Бессмертный. Ведь его ДНК надежно хранится. А хочешь, мы вернем твою мать? Надеюсь, кости еще целы. Или этого Аптекаря, которого ты убил? И не будет на тебе никакого греха, ведь именно это внушил тебе твой поп, не так ли?
       - Не хочу, ведь душу ты ему не вернешь, - недовольно пробурчал Деснин.
       - Ха-ха-ха! Вот он, краеугольный камень - душа. А я избавлю человечество от скорби и грехов. Новым людям будет незнакома ни любовь, ни ненависть, ни добро, ни зло. Свобода! А у тебя всего лишь комплекс, Коля. И твой поп сделал все, чтобы он появился. Он тебя зомбировал, да. По идее, ты должен его ненавидеть. Но ты нездоров: душа у тебя болит. А я вылечу всех, ампутировав ее к черту. Бездушные люди - значит психически здоровые. Тот же Адам поначалу был без души, бог создал его как высшее животное, поставил князем над миром, и лишь потом зачем-то вдохнул духа святого. Отсюда все беды, но мы от них избавимся.
       - А по-моему, ты сбрендил, особенно с этим клонированием. Как ты заставишь рожать тебе клонов?
       - О, с этим как раз все просто, - казалось, Аббат ничуть не обиделся. - Через СМИ мы сделаем это модным. Очень многие захотят родить гениального ребенка, еще больше захотят продлить свою собственную жизнь. Можно, конечно, просто пересаживать мозг в новое тело, но к чему лишние воспоминания, вредные привычки, ненужные знания? К тому же мозг тоже стареет, да и пресловутая душа в виде некого информационного кода уж не там ли находится? Ну а всю полезную информацию можно передать с помощью современных технологий.
       - Но это не реально - шесть миллиардов людей...
       - Хм, когда мы получим достаточное количество клонов и докажем преимущество существования без души, все остальные сами прибегут. Клонирование станет нормой, такой же, как сейчас норма - рожать в браке. Но это потом, а на первом этапе согласие нам вовсе не требуется, ведь каждая женщина хотя бы раз в год посещает гинеколога... Уже несколько лет мы это практикуем. Ты понаблюдай за детьми повнимательней. Ха-ха! Что ты на меня так смотришь? Это не я придумал. Попытки были и до меня, то же Гитлер. Да ты хотя бы на конкурсы двойников посмотри. Только горлопаны все еще спорят об этической стороне клонирования. О чем спорить - поздно уже. Настоящие ученые - те же фанатики, им только финансирования наладить...
       - Это ж сколько денег? - все еще сомневался Деснин во вменяемости Аббата.
       - О, с деньгами как раз проблем нет. Мировое правительство... Хм, слухи о нем несколько преувеличены и как такового его нет, а вот миллиарды долларов есть. Не хватает лишь деятельных людей, а я один из них. Все эти финансисты привыкли работать лишь с бумажками, а я - с людьми, хе-хе. А потом мы от всех лишних избавимся.
       Аббат вновь усмехнулся, затушил сигару и снова заговорил:
       - Да, еще насчет современных технологий. В конце концов уже есть искусственная матка и производство детей можно поставить на поток. Но это на данный момент из ряда фантастики. И вот тут начинается самое интересное. Пока я решил заняться подготовкой почвы. Да и посмотреть надо, к чему приведет операция "Ампутация души" (Надеюсь, ты позволишь позаимствовать название?). Понимаешь, людей бездушных - естественных клонов - хватает уже и сейчас. Человечество столь стремительно расплодилось, что душ на всех просто не хватает. Но можно выискивать этих самых естественных клонов, а можно и делать. Душа - она же как мускул: если нет нагрузки, может и атрофироваться. Поэтому все и должно работать на это - нам же ведь нужен массовый эксперимент. Моя первая атака - на церковь и на религию вообще. Дискредитировать, к примеру, христианство особого труда не составит - оно само себя дискредитирует. Да и вообще, все религии существуют довольно давно и так за это время были запутаны, что каждую можно обернуть на свою сторону, а затем и вовсе уничтожить. Я уже создал благотворительный фонд для поддержки всевозможных сект, в том числе и сатанинских, а также колдунов, ясновидящих, экстрасенсов и так далее. Пусть пудрят людям мозги и запутывают окончательно. В моих планах стравить христианство, ислам, буддизм и прочие религии. Пусть грызутся между собой и подтачивают друг друга. Пусть уничтожают друг друга, чтобы никакой веры ни во что не осталось. Вот, к примеру, понятие греха вытравили уже давно, заменив его на комплекс. Да, психоаналитики постарались в деле уничтожения Бога. Среди священников у нас также есть свои люди, задача которых - разрушать церковь, подрывать веру изнутри. Но церковь - это лишь эпизод. Мы проникнем всюду: в политику, экономику, в искусство, литературу и, конечно же, СМИ и будем держать курс на тотальное оболванивание и абсолютный материализм. Через рупора масс-медиа мы навяжем представления об оборотнях, вампирах, НЛО, барабашках, орках, гоблинах, троллях, но ни в коем случае не о дьяволе и чертях. С Богом и ангелами расправиться еще проще - их заменят супермены, бэтмены, эльфы, добрые инопланетяне, иные. В общем, Христу места в представлениях людей совсем не останется. Не куда ему будет поместиться. Это как с богато накрытого стола человек может усвоить три-четыре блюда, остальные просто не влезут. Так и тут. Да, мы вытравим христианство, а с ним и душу. Ну а с материалистами-атеистами совсем уж все просто - они и так наши. Они верят только в силу капитала - мы дадим им капитал. Кому нужны только деньги - он их и получит, и ничего кроме денег, ха-ха-ха! Капитал - великая вещь, и главное его свойство - выедать душу, подменять ее. И это первый шаг к полному безверию и обездушиванию. Поэтому так просто работать с бизнесменами и политиками. Деньги, Коля, деньги. За них не только никому ненужную душу продадут, но и все что угодно. Но я не дьявол и копить эти души не буду - я их буду уничтожать. Ха-ха-ха! Ну а те, кто будут сопротивляться и продолжат верить в Христа, либо сопьются, либо сядут на иглу, либо просто умрут - другого выбора у них не будет. Да, наркомания - вот что нужно добавить. К алкоголизму наш народ приучать не надо - дай только волю. Впрочем, химическое воздействие - это только на первое время. Зомбировать население с помощью зорина - это вчерашний день. Вся эта психотронная обработка временная, а мне нужно чтобы навсегда. Телевизор - вот главный инструмент оболванивания. Оруэлл, был такой антиутопист, немного не угадал. Большой Брат не будет следить ни за кем, наоборот - все будут следить за людьми Большого Брата через телевизор. У нас самообслуживание. Ящик - взрослым, компьютерные игры - детям. Да, главное - дети. Все душевные ростки надо пресекать в зародыше. Мы будем работать и с учителями. Впрочем, это уже детали. Да, все средства хороши для избавленья от души. Хм, неплохой рекламный слоган получился. Ну, что ты обо всем этом думаешь? Я знаю, что ты молчун, но скажи хоть слово.
       - Антихрист получается, - единственное, что проговорил Деснин.
       - Это я-то Антихрист? О нет. Я не верю во все эти христианские сказки. Но даже если исходить из них, то Антихрист явится в шуме и славе. То есть это будет очередной политический пустозвон. Обо мне же никто не знает и не должен знать. Кстати, насчет антихриста. Мы уже пустили слухи о масонском заговоре, о так называемом американском Антихристе. Отвлекающий маневр. И это работает. Пусть борются с химерой и выдают сами себя. Лишь бы меня не заметили. Пожалуй, я даже дам им этого долгожданного Антихриста, чтобы избавить от суеверий. Пусть натворит что-нибудь. А потом его растерзают. И успокоятся. Недавно я предлагал эту роль одному известному сатанисту. Он почему-то отказался. Теперь это для него плохо кончится. Я в этом уверен, - с этими словами Аббат пристально посмотрел на Деснина.
       - Но если о тебе никто не должен знать, тогда зачем ты рассказал все это мне? Ты меня убьешь? - спросил Деснин.
       - А что, впечатляет? Ха-ха. О нет, все гораздо проще - ты будешь работать на меня. Я так хочу. А отказывать мне небезопасно.
       - Но почему я?
       - Ну я бы сказал не ты один, а такие как ты. Понимаешь, идея и вождь - это меньше чем полдела. Главное - соратники. Из всех, с кем я работал еще в прежние времена, осталось очень мало проверенных людей. Так вышло. Ты - один из них. Новым я не доверяю, понимаешь? Рассчитывать на тех, кого я так или иначе купил - нельзя. Я, в общем-то, безмерно одинок на пути к своей великой цели. Я возлюбил все человечество, а это не так просто.
       "Еще всплакни", - подумал Деснин. Его всегда раздражала периодически прорывающаяся сентиментальность Аббата.
       В дверь кабинета постучали.
       - Да, - крикнул Аббат.
       - Учитель, все в порядке? - спросила выглянувшая из-за двери голова.
       Аббат кивнул и жестом приказал закрыть дверь.
       - А от этих вот прототипов будущего человечества проку мало, - вздохнул он, махнув в сторону двери. - Обездушивание, признаюсь, имеет свои издержки. Какие-то они пришибленные, что ли, а в тебе сила есть. Нет, они отличные исполнители, но ведь мне нужны, так сказать, офицеры. Не могу же я один за всем уследить. Тебя я знаю и доверяю, а это самое главное. Я понимаю, что на пути к моей цели с некоторыми придется и повоевать, и я бы мог поручить тебе подготовку, скажем так, боевых отрядов. У тебя ведь есть опыт, а у меня здесь отличная тренировочная база.
       - А потом ты меня уберешь.
       - Ну что ты все заладил "убьешь-убьешь". Тут дел столько, что на твою жизнь точно хватит. А потом, - Аббат подцепил со стола двумя пальцами платок, который Деснин прикладывал к разбитой губе, - клонирование - и жизнь вечная. А этого далеко не все удостоятся. В моем мире не будет калек и убогих - только здоровый, послушный материал. У Гитлера ничего не вышло с расой господ только потому, что тогда не было клонирования и телевидения.
       - А если я откажусь?
       - Хм, нет. Ты же прирожденный... хотел сказать убийца, но тебе это не понравится, ведь так? Не важно. Чем ты хочешь заниматься на воле, с твоей-то биографией? Грузчиком или кочегаром? Не получится. А я предлагаю тебе снова поработать на меня, на самого Аббата. Но предположим, почему бы и нет, ты откажешься. Во-первых, ты никому о моих планах не расскажешь. А если даже и расскажешь, то никто тебе не поверит. А если даже и поверит, то ничего не сможет сделать. Ведь даже Он не в силах ничего изменить! Ха-ха!
       - А ты сам-то во все это веришь?
       - Я не верю, я - творю, - спокойно ответил Аббат. - И уверяю тебя, я не первый, еще масоны пытались теоретизировать на эту тему, но я практик.
       - Но люди...
       - Хм, я знаю, что ты хочешь сказать, но ты слишком высокого мнения о человечестве, - перебил Деснина Аббат. - Единственная неистребимая потребность человечества объединиться всем в бесспорный общий муравейник, а для всеобщего счастья необходимо единое стадо и единый пастырь. Ну, так ты согласен поработать? У нас впереди великие свершения. Представляешь: стоять у начал новой цивилизации.
       - У меня есть еще одно незаконченное дело, - уклонился Деснин от прямого ответа.
       - Ах да, совсем забыл. Этот пожар, ты ведь из-за него сюда пришел. И ты наверняка хочешь знать, что же происходит на этой базе. Ха-ха! Знаешь, самое забавное, что все это началось именно с тебя. Так что ты дорог мне еще и как память о моем первом эксперименте. Знаешь, ведь тот, Аптекарь не убивал твоей матери. Сама она от передоза умерла. Просто он мне очень мешал. А я в очередной раз убедился, что людьми так легко манипулировать, если внушить им, что они делают все по собственной воле.
       По лицу Деснина пробежала судорога.
       - Ну, ну, не злись, - дружелюбным тоном произнес Аббат, заметив это. - Все, что ни делается - все к лучшему. Вот сейчас, когда ты мне нужен, ты жив и здоров. А не случись всего этого - кто знает. Я уже цитировал статью, где говорится почему у народа мозги набекрень и откуда столько сект появилось. Вот тогда-то я и решил создать свою секту. Ты же знаешь - я человек действия. Так и появилась церковь Перехода. Придумать "учение" - труда не составило. И вот здесь у меня нечто вроде испытательного полигона. Из ряда сект, а именно в секты по преимуществу идут естественные клоны, я набрал сорок человек - люди уже подготовленные, основательно зомбированные, обездушенные если хочешь. Как раз то, что мне надо - ходячие оболочки. Пока все идет по моему плану. Я выяснил, что вот эти самые мои ученики - очень податливый материал, из которого можно лепить все, что угодно. Для начала я вытравил из них все понятия о Христе. Это было довольно просто. Современный человек вообще не способен до конца понять то, что проповедовал Христос. Однако вот с такими понятиями как ад и рай, бог и дьявол - все сложнее. Где-то это на уровне подсознания у всех сидит. Поэтому я пока использую эти понятия, но со временем освобожусь и от них. Приходится объяснять, что... Впрочем, Мокрый тебе уже кое-что рассказал об этом учении. Но он, также как и все мои ученики, не знал одной детали... Я по натуре реалист и прекрасно понимаю, что вера - верою, а бизнес - бизнесом. Гм. - Аббат вновь взял папку с бумагами и стал их листать, - Когда все это еще только начиналось, одному репотеришке удалось проникнуть в нашу общину. Наглый народ. Кропал свою статейку прямо у меня под боком. Вот единственное, что он успел записать, прежде чем совершить свой Переход. - Аббат протянул Деснину недописанный лист, а сам закурил новую сигару.
       "Под видом религиозного объединения с недвусмысленным названием "Церковь Перехода" скрывается, своего рода, контора по распределению наёмных убийц, - прочел Деснин. - К главе "Церкви", кстати, бывшему уголовному авторитету, известному под кличкой "Аббат ", обращается заказчик, который называет имя клиента и выплачивает определённую сумму в виде аванса. Затем "Учитель" объясняет членам секты, что ещё одному грешнику настала пора совершить Переход в мир иной. "Помочь" кому-либо совершить этот самый Переход считается в секте за огромную честь. Поэтому от желающих совершить убийство отбоя нет. Кроме того, в планах Аббата наладить еще один доходный бизнес - исполнение терактов, ведь его людям все равно кого убивать. Мне... "
       Рукопись обрывалась бурой кляксой.
       - Надеюсь, теперь тебе понятен механизм? - спросил Аббат, когда Деснин закончил чтение. - Все гораздо прозаичней - на самом деле твоего попа банально заказали. И моя роль в этом деле, впрочем, как и во многих других, довольно незначительна. Главное во всем этом - не деньги и даже не сама секта. Это так - разминка и главное здесь не мои подопечные, а мои клиенты - они все в моих руках...
       - Так ты все-таки знаешь, кто заказчик?
       - С тебя довольно, - только сейчас Аббат понял, что проговорился
       - Кто?! - единственное, что смог выдавить из себя Деснин, уставившись на Аббата неподвижным взглядом.
       - А вот это, уж извини, коммерческая тайна.
       - А что... что если я тебе его закажу? - совершенно неожиданно для себя выдал Деснини. - Ведь все продается и все покупается.
       - Оригинально, - Аббат пустил клуб дыма, - Но дело в том, что в таких незначительных случаях я и вправду не знаю, кто заказчик - всё происходит через почту или интернет. Да и потом, моя услуга тебя вряд ли устроит. Тебе же ведь непременно надо убить его самому, отомстить. Только это принесет тебе удовлетворение, не так ли? Что ж - действуй. Разомнись перед серьезной работой, которую я тебе предлагаю. Да, кстати, Мокрый упоминал о каких-то подозрительных типах, выходивших из церкви во время пожара. Не знаю, какая связь, но... А еще может кто-то вроде тебя: сначала исповедался перед тем попом, всю подноготную про себя выложил, а потом... А что ты на меня так смотришь? В этом мире не осталось ничего святого. Да, и еще подумай, откуда я узнал о твоем визите. Когда закончишь свою вендетту - жду. А теперь я позволю себе еще одну маленькую мистификацию - без этого пока никак. Я объявлю своим, что ты мертв, а когда ты вернешься, заявлю, что воскресил тебя в новом теле.
       С этими словами Аббат навел на Деснина пистолет и выстрелил. Тот даже не успел почувствовать боли.
       Очнулся Деснин ночью. Темнота. Ни зги не видно. На какое-то мгновение луна выглянула из-за туч. Осмотревшись, Деснин понял, что лежит на каком-то неведомом перекрестке. Он поднялся на ноги и никак не мог решить, в какую сторону идти. И надо ли вообще идти. Левое плечо жутко саднило. Деснин пощупал пальцем. Крови было мало, да и рана - явно не пулевая. Скорее всего, Аббат засадил в него капсулу с каким-то транквилизатором или наркотиком. "Легко отделался, - думал Деснин, вспоминая речь Аббата. - А ведь он и впрямь того. Неужто все это возможно?" Деснин чувствовал, что Аббат снова использует его. Но как? И зачем? Мысли буквально скрипели в воспалённом мозгу. "Хм, вендетта, - усмехнулся про себя Деснин. - Что это за вендетта, когда я ничего не знаю. А если и узнаю, тогда что?"
       - Тогда прости, - послышался сзади знакомый голос. Деснин резко обернулся. Перед ним, излучая какой-то странный, неестественный свет, стоял... Никодим.
       - Веришь ли ты мне? Веруешь ли ты вообще? - грозно спросил светящийся старец.
       - Верил, веровал, а теперь и не знаю... Насмотрелся, - отвечал Деснин.
       - Плохо, Коля, плохо. Первое, что скажу тебе: самое страшное - обрести веру, а потом потерять. Настоящая любовь может породить страшную ненависть, а настоящая вера - страшное безверие. И второе скажу тебе: не только сатана, но и Бог - также искуситель. Он испытывает человека, чтобы открыть сокровенную сущность его сердца. Сам Христос искушался дьяволом. Тебя же лишь мир искушает. А вот третье, что скажу тебе: однажды ты простил себе - прости и другому, тому, кто меня убил. В смерти его не найдешь ты себе душевного спокойствия, ибо оно лишь в прощении. А убьешь, не простишь - значит, все зря.
       - Не могу, я. Дыра внутри так и жжет!
       - А ты через не могу, ведь преодоление себя и есть главная добродетель. Кому нужна твоя месть? Мне? - Нет. Она тебе нужна, для себя убить хочешь. Но знай, что наивысшее наслаждение дает не месть, а отказ от мести. А месть, гнев, ярость - это смертные грехи, это продолжение зла, ибо гнев человека не творит правды Божией.
       - Знаю все, но вот как освободился, так душа словно по мытарствам ходит...
       - Это ничего. Страданиями дух совершенствуется. Ибо кого Господь любит, того наказывает, и он бичует каждого сына которого принимает. Блажен перенесший искушение, ибо быв испытан, получит венец жизни. Епитимья тебе такая, да и не только тебе - всей Руси испытание.
       - Но почему?..
       - Помнишь, я сказал тебе: Не говори, что веришь, ибо веру твою тебе еще предстоит испытать. Так вот, не познав зла, не удержишь и добра. В том-то и величие человека, если он, познав и добро и зло, стремится к добру. Вот это борьба, а победа над собой - победа из побед. Однажды ты уже ошибся, но тогда убил по незнанию, а теперь...
       - Знаю, знаю, что надо простить, - перебил Деснин. - Но как сделать это?
       - Простишь с Божьей помощью, - отвечал Никодим. - А Он поможет, ты только доверься ему. Главное - не вера в Бога, а вера Богу. На тебе же стократная ответственность, ведь язычник не умирает, ибо он никогда не жил. Тот, кто поверил в истину, начал жить, и он подвергается опасности умереть. И помни: "Когда нечистый дух выходит из человека, то скитается по безводным местам, ища покоя. И, не находя его, говорит: "Возвращусь в свой дом, откуда я вышел". И, придя, он находит его выметенным и украшенным. И тогда он идет и берет с собой других духов, злее себя, семерых, и, войдя, они поселяются там. И становится последнее состояние того человека хуже первого".
       Видение исчезло и вновь наступила тьма. Душу терзали сомнения. "Господи! - взмолился Деснин. - Дай знак, последний знак!".
       Луна озарила перекресток. Перед Десниным было четыре дороги. Но лишь на одну из них легла его тень.
       Он брёл по дороге всю ночь до рассвета, не встретив ни единого огонька на пути. Голова гудела, и всякая мысль причиняла боль. Лишь с рассветом появились первые машины. К обеду автостопом с тремя пересадками Деснин добрался до Москвы. Один из водителей оказался особо сердобольным. Не вдаваясь в расспросы, помог обработать рану и даже подарил старую джинсовку.
      

    Часть третья

    Глава I

    В ЛОГОВЕ БОГЕМЫ

       Москва все так же неприветливо встретила чужака. Ото всех этих витрин и бандюков, иномарок и нищих хотел Деснин побыстрее юркнуть в поезд, и туда, домой, к Юльке. Но, когда уже стоял у кассы, стал ощупывать карманы подаренной куртки - все ли переложил - и наткнулся на письмо Андрея. Хотел выбросить, но тут всплыли последние слова Аббата: "Подумай, откуда я узнал о твоем визите". А ведь он говорил этому Андрею, что ищет Мокрого. Да и Аббат намекал на одумавшегося грешника. Ерунда. Не может такого быть. Но ведь кто-то его сдал Аббату... Тем временем очередь подошла. "Ну же, - поторопила Деснина кассирша, - не задерживайте. Вам куда?" Деснин молча отошел от окошка. "Что я делаю? - думал он. - Ведь я же решил". Но словно кто-то другой толкал его в бок. Глянув на конверт, он отправился по указанному там адресу. Это оказалось совсем рядом - несколько остановок на автобусе.
       Еще на вокзале к Деснину прицепилась баба, облаченная в огромную пачку сигарет, и нудно стала предлагать продукцию. Чтобы отвязаться, Деснин купил пачку сигарет и, как сотый клиент, получил в подарок фирменную майку в фирменном же пакете. Майка оказалась весьма кстати, надо было только найти место, где переодеться. Пока же, перекинув пакет через плечо, Деснин стоял в автобусной толчее и вдруг почувствовал, что по пакету будто что-то скребется. Резко обернувшись, он схватил руку с заточенной рублевой монетой. Воришка, шкет лет одиннадцати, дико вращал глазами, но закричать не смел.
       - Деньги здесь, - спокойно произнес Деснин, указывая на грудной карман.
       - Знаю, не тупой, - отозвался шкет, пытаясь высвободить руку. - Я тренируюсь.
       - Туда захотел? - указал Деснин на свои неотросшие волосы. Затем взял монету и выкинул ее в открытое окно. Шкет проследил за монетой взглядом и пробормотал: "У меня еще есть". В подтвержденье этому он резко чиркнул Деснина по запястью другой заточкой. Тот ослабил хватку, шкет наконец-то вырвался и юркнул в толпу. Деснину ничего не оставалось, кроме как приложить пораненную руку к губам.
       Дома Андрея он не застал, лишь с большим трудом выведал у консьержки его рабочий телефон. Андрей взял трубку не сразу, только когда Деснин попросил передать, что звонит он насчет Никодима.
       - Никодим все-таки был убит, - без лишних слов перешел Деснин к делу и, так и не дождавшись ответа, предложил:
       - Базар есть. Надо бы встретиться.
       - У меня сейчас ни секунды. Давай часика через три в арт-клубе "Аван-ПостМ". Это прямо у "Павелецкой" - найдешь. Там вся московская богема тусуется. Скажешь, что от Андрея Леонидыча - тебя впустят без проблем. Там и подождешь, о`кей?
       С виду "АртПостМ" ничем не отличался от обыкновенного ночного клуба. Из-за дверей пробивалась громкая музыка, у входа скучал охранник, который сперва недружелюбно покосился на Деснина и заявил, что тот в своей халявной рекламной майке и потертых джинсах не проходит дресс-код. Однако, едва услышав имя "Андрей Леонидыч" впустил в заведение. От стойки бара тут же отделился некий весьма странно одетый субъект с оранжевыми волосами и козлиной бородкой.
       - Вы ведь от Андрея Леонидыча? - спросил субъект, подходя к Деснину. Тот кивнул. - Он просил вас занять до его прихода. Только вот имени вашего не назвал.
       - Николай, - представился Деснин.
       - О-очень приятно, - потряс субъект руку Деснина. - А я искусствовед, кандидат наук Феликс Ж. Можно просто Ж. Сегодня у нас очень насыщенная культурная программа: сначала выставка актуального искусства "Художник и пустота", а потом шоу трансвеститов. О, зрелище еще то. Суперперфоманс. Разве вы о нас не слышали? Да о нас весь мир узнал, когда мы устроили грандиозное шоу с рубкой икон. Впрочем, это давняя история и православная тема уже не актуальна. Мы Его зарубили, гы-гы-гы! Все это начнется минут через пятнадцать, а пока не желаете ли выпить? У нас превосходная текила, настоящая, мексиканская. С этими, знаете, червячками. Очень символично: трупики, червячки...
       Искусствовед еще что-то рассказывал, но Деснин слушал вполуха. Он с омерзением рассматривал обещанного червяка на дне стакана. Затем залпом выпил содержимое. Ж завел разговор о вкусовых качествах текилы, но тут всех, кто находился в баре, пригласили пройти в галерею.
       - Я - ведущий шоу, которое сейчас предстоит, идемте, не пожалеете, - увлек Ж Деснина за собой.
       В галерее уже тусовался богато разряженный народ, переходя от картины к картине. Новый знакомый Деснина вскочил на небольшую импровизированную сцену в центре галереи и закричал в микрофон:
       - Добрый вечер, добрый вечер, добрый вечер, дорогие друзья! Итак, мы начинаем наш перфоманс! Не могу обойтись без небольшой вступительной речи. Всем известно, что все уже давно написано, все создано, жизнь бессмысленна, героев нет, мы не знаем, что с нами будет. Не так ли? Все кончилось. Бобок близок. Так давайте признаем, что мы всего лишь насекомые и, заголившись, приплясывая пойдем к обрыву!
       Произнося эту речь, Ж сорвал с себя пиджак, надетый на голое тело, бросил его в толпу и подошел к краю сцены. Комично балансируя на краю импровизированной пропасти, Ж вызвал хохот и аплодисменты.
       - Кругом лишь хаос, разложение и тлен, а мы лишь способствуем его распространению. Да, мы - эстетствующая падаль! Кто против?
       Публика одобрительно гудела. Ж не спеша раскланялся.
       - Это было небольшое вступление, а сейчас, следуя нашей традиции, мы представляем самые свежие произведения наших авторов. Прошу внимания - вот они, - указал Ж на совершенно голую стену. Публика недовольно забурчала. Кто-то выкрикнул: "Плагиат! Это уже было!" Ж засуетился, изображая смятение, но тут к нему подошел кто-то из персонала и что-то шепнул на ухо.
       - Прошу прощения, - снова закричал Ж. - картины несколько не доработаны. Не хватило самого главного - гвоздей, чтобы повесить их на стену. Но выход найден. Прошу внимания.
       На сцену вынесли почти двухметровую картину. В рамке вместо холста была зажата простыня, на которой при ближайшем рассмотрении можно было заметить желтоватые пятна.
       - Инсталляция называется "Оргазм". Всем известный мастер закончил ее только вчера. Вернее кончил, но как гениально, гы-гы-гы! Ведь все гениальное просто, не правда ли? Думаю, что этот шедевр со всем его концептуальным смыслом займет достойное место в нашей галерее.
       На сцене появилось следующее произведение, представляющее собой множество мазков размером с палец.
       - Вашему вниманию картина "В массы", - объявил Ж. Заметив, что сотрудник галереи, вынесший шедевр, морщится и воротит нос, ведущий прокричал: - Что, любезнейший, воняет? Естественно, ведь писана картина свежим говнецом! Но какой огромный подтекст! Это же символ: народные массы - каловые массы. Кроме того, тема говна - самая актуальная тема современного искусства. Чтобы быть художником, каждый должен причаститься говном.
       Следующей на сцене появилась какая-то красно-бурая мазня.
       - А теперь известная феминистка представляет итог гендерных технологий, - кричал Ж. - "Этюд в багровых тонах". Картина написана менструальными выделениями самой художницы. Для тех, кто не понял, поясню сюжет: современная Юдифь отсекает член наглому Олоферну.
       Гендерная картина была особенно тепло принята публикой. Раздались аплодисменты.
       - Ну что, хватит для затравки? Только вот давайте без ажиотажа. Подробнее рассмотреть картины вы сможет чуть позже, тем более на второе мы приготовили кое-что поинтереснее, - интриговал публику Ж. - Внимание! Интерактивное искусство. Несколько полотен будет создано прямо на ваших глазах. Я бы попросил вынести на сцену чистый холст. Ага, сюда, да. Но сначала я задам вам вопрос: Что является орудием производства художника? Кисть? Ха-ха! Это не актуально. Все внимание сюда.
       На сцене появилось нечто среднего рода в узких джинсах. Повиляло перед публикой задом и принялось стягивать штаны. Деснин, наблюдавший за происходящим стоя в стороне, уже совсем ничего не понимал.
       - Это чего такое? Он чего делает? - спросил он, подойдя к спрыгнувшему со сцены Ж.
       - Справляет, так сказать, художественную нужду, - тут же отозвался тот.
       - Чего?
       - Ну, художественно испражняется. Извини, - Ж вновь заскочил на сцену и подбежал к художнику
       - Как назовете шедевр? - сунул он тому микрофон.
       - Никак. Названия больше не актуальны. Актуален вот - запах свежей мочи.
       - Вот это по-нашему! Не правда ли?
       Публика одобрительно зашумела.
       - А сейчас, так сказать, другой ракурс, - снова кричал Ж. - Чем художник может держать орудие своего производства? Я имею в виду кисть. Да-да-да! Правильно: руками, ногами и даже зубами. Но это же банально, это не актуально. Прямо на ваших глазах шедевр будет создан другим местом.
       На сцену вышел солидный с виду мужчина во фраке. Раскланялся, но когда он как бы невзначай повернулся к публике спиной и задрал фалды фрака, обнаружился голый зад - в брюках была прорезана дыра. Ко всему прочему, задница оказалась обильно смазанной свежей ядовито-фиолетовой краской. Важно подойдя к чистому холсту, художник приложился к нему задницей. Отойдя от картины и полюбовавшись отпечатком, художник подошел к Ж и объявил в микрофон название творения: "Полушария головного мозга". Зал восторженно приветствовал свежий шедевр.
       Ж не давал публике расслабиться и все нагнетал:
       - Все, что вы видели, только разминка. Вот она, встречайте! Девушка, которая рисует... впрочем, сейчас вы сами все увидите.
       На сцену вышла длинноногая девица с длинным шиньоном и устроила небольшой стриптиз. Довольно быстро освободившись от одежды, она взяла чистый холст и, немного потанцевав с ним, положила на пол. Затем, все также пританцовывая, подхватила палитру с уже смешанными красками и кисточку с довольно массивной ручкой, присела над холстом и вставила кисточку во влагалище. Это было неожиданно даже для собравшейся публики. Все уставились на сцену. Поначалу "художница" пыталась что-то изобразить на холсте, но движения ее становились все более размашистыми, а под конец кисть просто выпала.
       - Картина называется "Возбуждение", - прокричал Ж, демонстрируя публике то, что получилось. - Она не оконченная, но сами понимаете почему.
       Публика бросилась рассматривать картину поближе, а Ж подошел к Деснину и зашептал на ухо, почему-то перейдя на ты:
       - Не желаешь этой вставить вместо кисточки кое-что другое? С виду ты вроде натурал. Ха, представляешь, как она у нее развита? Если что - вон там комнатка.
       Затем, глянув на часы, Ж пробормотал под нос: "Черт, должны бы уже подъехать. Неужели сорвалось?"
       - Дамы и господа, - закричал он в микрофон. - Прошу не расходиться. Наш перфоманс подходит к кульминации и самое главное - впереди. О, что это будет за сюрприз! Но терпение, терпение.
       - Ну, так дать ключ от комнатки? - обратился Ж к Деснину. - Постой...
       Ж бросился к человеку, входившему в галерею с завернутым в ткань квадратным предметом в руках.
       - Это он? - накинулся Ж на человека. - Точно он? Ну Андрей Леонидыч, ну дает! Вот сюда ставьте, да, так. Эй, вы там, к черту музыку! В сей торжественный момент я требую полной тишины. Итак, дамы и господа, кульминационный момент представления. Гвоздь программы! Только на пару часов, за очень большие деньги нам удалось заполучить для нашего шоу жемчужину, нет - бриллиант, вершину всего искусства, - с этими словами Ж сдернул ткань с установленного посреди сцены предмета.
       - "Черный ква-адра-а-ат"! - прокричал он, словно объявляя имя победившего боксера. - Первый, самый первый вариант из частной коллекции. Демонстрируется впервые! И вы, вы все свидетели этого!
       Присутствующие слегка отпрянули от неожиданности. В полной тишине все уставились на черноту в белой рамке.
       - "Черный квадрат" - вот икона нового безбожного времени. Пустота, дыра, ничто, - гулко звучали слова Ж. - Свое начало (или свой конец?) постмодернизм исчисляет с этого непревзойденного шедевра Малевича. "Я зарезал искусство, уложил в гроб и запечатал черным квадратом", - сказал его создатель. Когда речь заходит об этом конечном (или конченом?) продукте всего искусства, у меня невольно наворачивается слеза от величия этого замысла (Ж сделал вид, что смахнул слезу). Что значит глупая мазня Рафаэля и Леонардо в сравнении со всепоглощающей пустотой "Черного квадрата"? Это - абсолютное ничто, отрицающее даже самое себя. И я готов встать на колени перед этой иконой.
       Ж и в самом деле бухнулся на пол, подполз на коленях вплотную к картине и благоговейно приложился к ее раме.
       - Да здравствует тьма и мерзость запустения! Аминь, - провозгласил Ж и вскочил на ноги. - Пустота - высшая степень свободы. Ничто не мешает, ничего не держит - лети в пропасть, лети...
       Так, припархивая, Ж в полной тишине покинул сцену. Проходя мимо Деснина, он подхватил того за локоть и потащил в бар.
       - Ну как тебе шоу? - спросил он, залпом осушив двойной виски.
       - Я одного не пойму: они что, все идиоты?
       - Да ты что! Самая продвинутая публика. Продвинутей не бывает.
       - Да? Тогда, если честно - отстой. То есть не само шоу, тут ты выделывался еще как, а сами картины, - Деснин так же выпил. - Я и другие посмотрел, которые висят... Может в этом что-то и есть, но одного нет точно - души.
       - Чего?! Души?! Ну ты даешь! Ты разуй глаза: кругом только тлен разложения, воняющие трупы. И, как там у Достоевского... Нравственная вонь гниющей души.
       - Может, я не то сказал. Не знаю. Не души, так вдохновения, что ли, - поправил себя Деснин.
       - Вдохновения?! Тут такое дело: как всех этих художников может полюбить муза, когда они все педерасты? Гы-гы-гы! И вообще, раньше, чтобы стать художником, сначала нужно было стать личностью. А сейчас у нас общечеловеческие ценности, то есть полное обезличивание, а значит, художником может стать каждый. Равные возможности - главный принцип демократии, сечешь? То есть и Леонардо, и тот, кто сцал на холст - все равны.
       Публика из галереи постепенно перемещалась в бар.
       - И что, у вас тут всегда только сцат? - спросил Деснин. - А куда вы потом все это дерьмо выкидываете?
       - Выкидываем? Да ты что! После трансвеститов будет аукцион - сам увидишь, за какие бабки уходит каждая такая штучка. Мы скоро и в Третьяковку просочимся и в Эрмитаж. И, уверяю тебя, народ будет ломиться на наших художников, а не на то старье, что там висит до сих пор. Тут главное я - критик. Пару статеек об этом говне, и оно станет конфеткой. Пару эфиров о последних достижениях человечества в области искусства - и рейтинг обеспечен. Музыкальный рынок, так же как и книжный, мы прибрали давно. Мотивчик попроще, да слова потупей, чтобы на фоне этой попсы какой-нибудь рок казался чем-то заумным - вот и все дела. Все, что выше этого, просто мимо эфира пролетает - и мы в шоколаде. А с литературой еще проще. Всякая там фентези с детективчиками - для быдла. Дебилы, они сказки любят. А для тех, кто считает себя попродвинутей - постмодернизм. Главное, чтоб никакого там реализма. То же самое и с кино. А как втюхать изобразительное искусство - с этим тоже проблем не возникнет. Искусство в массы. Каловые. Гы-гы-гы! С такими деньгами, какие вкладывает Андрей Леонидыч, впарить можно еще и не то. Самое сложное было заполучить телевидение, а все остальное - дело техники. Ботва, она зрелища любит, а общество пассивного потребления нуждается в массовой жвачке, но никак не в искусстве.
       - А ты и вправду этот самый, искусствовед? - спросил Деснин, так как после такой речи Ж представился ему скорее каким-то барыгой.
       - Конечно, я даже кандидат наук. Постой, я тебе сейчас книгу свою подпишу. Манифест актуального искусства. Я быстро.
       Пока Ж отсутствовал, Деснин наблюдал, как на сцене выделывалась группа довольно корявых баб. Только приглядевшись, он понял, что это мужики.
       - Петухи, - с удивлением констатировал Деснин, выпив еще виски.
       - Они самые, - подтвердил вернувшийся Ж.
       - На зоне таких...
       - Так и здесь: шоу - это для клиентов. Они присматриваются, выбирают, а потом... ну, в общем, то же что и на зоне. Но это так, разминка. Скоро будут настоящие трансвеститы. Вот, держи, книга моя, - Ж протянул Деснину рулон туалетной бумаги.
       Деснин с изумлением вертел рулон в руках.
       - Вот так, - поправил его Ж. - Вот тут название.
       Деснин заметил невзрачные буковки: "Феликс Ж. Философия говна".
       - Очень удобно, - комментировал Ж. - Почитал - подтерся, почитал - подтерся. Это экспериментальный выпуск - всего сотня экземпляров. Весьма сложно печатать текст на рулоне, да еще на такой бумаге. Но ничего, мы освоим технологию, тем более что и заказ уже есть. На "Апостола". Ну как у первопечатника нашего, Ивана... как его, а, вылетело.
       Ж снова подхватил стакан с виски, но не успел выпить.

    Глава II

    СУДНЫЙ ДЕНЬ

       - А вот и Андрей Леонидыч! - бросился он навстречу высокому человеку спортивного телосложения. С виду одет Андрей был очень просто: джинсы да свитер, однако куплены эти вещи были, очевидно, в супердорогом бутике.
       - Спасибо за "Черный квадрат", Андрей Леонидыч! Он в целости и сохранности, не беспокойтесь. Это было грандиозно! Вы...
       - Феликс, у нас серьезный разговор, - оборвал Ж Андрей. - Позаботьтесь чтобы нам никто не мешал.
       - Конечно, конечно. Вот, присаживайтесь. Я распоряжусь.
       С минуту Деснин с Андреем сидели за столиком молча, словно изучали друг друга.
       - У меня есть двадцать минут, - наконец поторопил Андрей. - И здесь я только ради Никодима. Так что тебе известно?
       Выслушав краткий рассказ Деснина, Андрей задумчиво произнес:
       - Странно как ты туда попал. И уж совсем странно, как ты оттуда вышел. Что-то здесь... Короче так. Ты заварил эту канитель с самопальным расследованием. Теперь я беру все на себя.
       Андрей почему-то сразу расположил Деснина к себе, так что тот уже начал сомневаться в обоснованности своих подозрений, но все же решил действовать по изначальному плану:
       - Ага - пойдешь к Аббату и спросишь?
       - Нет. Это невозможно, - невозмутимо отвечал собеседник. - Но если я по своим каналам найду заказчика, Аббат, я думаю, возражать не будет. А сатанисты... Это вполне возможно. Он был праведником и ... в общем, это версия.
       - И ты тоже все на сатанистов валишь. А вот у меня такой вопросик: зачем ты меня сдал Аббату?
       - Я?!
       - А кто же еще?
       - Нда. Уж не намекнул ли тебе на это сам Аббат?
       - Не важно.
       - Значит, точно намекнул... Постой, постой. Уж не думаешь ли ты, что это я заказал Никодима?
       Деснин промолчал в ответ.
       - Ладно. Ты меня как нашел? По письму. Так ведь? Я что, похож на идиота, чтобы писать человеку, которого вскоре собираюсь заказать? Да и что за бред, в конце концов! Зачем мне это?
       - Ну, мало ли что ты в свое время рассказал о себе Никодиму. Я вот о себе все выложил, подчистую. А теперь тебе ни к чему, чтобы кто-то еще знал твое прошлое.
       - Хм! Снова узнаю Аббата. А теперь слушай сюда. Во-первых, я до сих пор не знаю даже, как тебя зовут - ты же ни разу не представился. А во-вторых, ты спрашивал только о каком-то Мокром. А о нем я не слышал, и уж понятия не имел, что он связан с Аббатом. Так что сдал тебя кто-то другой.
       - А теперь ты слушай. Не так важно, кто меня сдал, важно, что я ни разу при тебе не поминал Аббата. Ты первый назвал это имя.
       - Думаешь, что поймал, да? - Андрей был явно возмущен нападками Деснина. - Я знаком с Аббатом. В свое время он мне очень помог. Да и сейчас помогает. Посоветовал вот вложиться в шоу-бизнес. Я также в курсе некоторых его дел, поэтому и узнал его по твоему рассказу о секте. Но... Черт возьми! Эти грязные намеки начинают меня раздражать! Короче так: бросай свою самодеятельность и не путайся под ногами. Я сам все выясню. Это теперь мое личное дело, понял?
       В этот момент из галереи выносили "Черный квадрат", который сопровождал Ж, что-то эмоционально тараторя.
       - Хм, икона. Дороже всех прочих, - проводил картину взглядом Андрей. - Я другой черный квадрат видел, пострашней... Ну надо же додуматься: убить Никодима из-за исповеди. Да мне и скрывать-то нечего, - Андрей глянул на часы. - А, Бог с ним, с делами. Помянем Никодима. Официант, водки!
       Выпили не чокаясь.
       - Извиняй, если что. Просто Аббат... - начал было Деснин, которому почему-то хотелось верить в искренность Андрея.
       - Да ладно. Я даже рад, что мы встретились. Давно о Никодиме ни с кем не говорил. Наливай, не жалей. А скрывать мне действительно нечего. Я ведь в перестройку клюквенником был. Что ты на меня так смотришь? Я к иконам всегда страсть имел, да и к искусству неравнодушен, даже вот к такому, актуальному. А тогда как раз мода пошла на иконы. Меня Макс, приятель мой, и подбил на это дело. Сам-то он только толкал иконы, вроде барыги, а я... Хм, молодость, тогда все просто было. Работал в одиночку. Кроме мотка капроновой верёвки, да прочной отвёртки, сделанной на заказ, на дело ничего больше не брал. Так что, в случае завала, вполне мог косить под дурачка, случайно заснувшего в церкви. Да, везло мне, жил по тем временам безбедно, но после того случая бросил всю практику.

    *****

       В тот раз всё обстояло по-иному. Андрею предстояло грабануть не церковь, а "выставить хату" у одной бабки, живущей в глухой, заброшенной деревушке. Наводку на нее дал сам Макс, который был настолько уверен в успехе дела, что, несмотря на свою трусоватость, упросил Андрея взять его с собой - чтобы сразу войти в долю. Тот долго отнекивался, но, наконец, махнул рукой, подумав: "Пусть сукин кот на своей шкуре почует, каково это - доски брать!"...
       Андрей, как сейчас, помнил: посреди зимы вдруг случилась небывалая оттепель, и снег, частично стаяв, обнажил кое-где даже грунтовую дорогу. В противном случае к старухиной избушке вообще невозможно было бы подъехать на его "жигуленке".
       Избушка являла собой образец старинного русского дома. Она была срублена из толстенных просмолённых брёвен, что называется, на века. Чрезвычайно низкий потолок, необитые досками стены, малюсенькие оконца с тусклыми стёклами, какие встречаются нынче разве только в старинных церквах, закопчёная печка с запечьями, уступами и выступами, массивный деревянный стол в красном углу под образами да пара скамей - не понятно было, как вообще подобное строение со всем его внутренним интерьером могло сохраниться до наших дней. Невольно возникало ощущение, будто неумолимые воды реки Время обогнули избушку в своём бурном течении, и теперь она стояла неподвластным этому потоку островком.
       Едва войдя, Андрей сразу же бросил взгляд на иконы. Из-за низкого потолка он и так вынужден был стоять на полусогнутых ногах, но когда пригляделся, то присел ещё ниже. Почти все "доски" были "школьные" - самые ценные на чёрном рынке. "Вот, - Андрей выделил одну из икон, - вот тебе квартира. А эта... Это - тачка!.. Да тут товару на не одну штуку баксов!"...
       Он никогда не слыл беспредельщиком, работал всегда чисто. Некоторые "коллеги" даже попрекали его за чрезмерную мягкость и веру "во всякую чушь". К примеру, верил Андрей в то, что ворованные и купленные иконы теряют силу, мертвые становятся. Оттого и зовут их просто "досками". Но стоит вору столкнуться с "живой " иконой - и он не сможет ее украсть. Более того, икона эта навсегда отворотит его от воровства. И он, хоть и не признавался себе в этом, но боялся и не желал встречи с такой иконой. Зачастую, когда Андрей оставался на ночь в церкви, какое-то наваждение спускалось на него. Случалось даже, он не мог взять заказанную икону, ибо казалось ему, что это и есть та самая "живая" икона, и он брал что-нибудь попроще, или уходил ни с чем. Однако на сей раз на него напало совсем иное...
       Шикарная квартира, тачка, золотые побрякушки - все это бешеным хороводом плясало в его мозгу. Он даже не придал значения тому, что с печки, кряхтя и кашляя, начала слезать старуха-хозяйка и обернулся лишь тогда, когда Макс толкнул его в бок. "Бабку - в расход! - словно из тумана выползали мысли. - Макса... и его тоже... к чертям собачьим. Я и без него найду, кому запродать всё это".
       Должно быть, эти мысли были написаны у него на лице, ибо ни старуха, ни Макс, глядя на него, не могли проронить ни слова. Андрей, выхватив свою отвёртку, принялся отдирать ею от стены ту самую икону, которую оценил в квартиру. Икона не поддавалась. Андрей со всей силой налёг на отвёртку. Та не выдержала и обломилась у самой ручки. И в этот момент он услышал голос старухи, которая прошамкала беззубым ртом: "Сынок, не трожь иконы, не губи души своей. Грех это страшный - иконы брать без благословения ".
       Андрей обернулся, и по его безумному взгляду старуха поняла, что все увещевания бесполезны. Тогда она охнула, махнула рукой, и сама подошла к иконе. Встав перед ней, она перекрестилась, поцеловала ее и безо всякого усилия сняла икону со стены. Затем, три раза перекрестив, подала её Андрею. И тут он физически почувствовал, как с него будто что-то спало, и что стоит он теперь перед бабкою, словно голый. И стыдно вдруг ему стало этой своей странной наготы. Стыдно до омерзения. Хоровод из квартир и тачек вдруг сгинул. Андрей, словно чужими руками схватил икону и выбежал вон из избы. Сев в машину, он бросил икону на соседнее сиденье и включил зажигание. Макс еле успел вскочить в салон, когда "жигуленок" резко рванул с места.
       - Ты что же это, твою мать! - взвизгнул он. - Схватил самую дорогую доску - и когти рвать?.. Да там ещё не на одну тыщу...
       - Заткнись! - огрызнулся Андрей. - Я знаю, чего делаю. Примета есть такая: больше одной доски зараз не брать. Понял?
       Но отговорка эта не убедила Макса.
       - Да ты чего, не видишь, что ли? - проорал Андрей. - Бабка-то - не того. Ведьма какая-то. И эту доску брать не надо было. Какая-то она...
       - Какая-то, какая-то, - передразнил Макс, вертя икону в руках. - Дорогущая она - вот какая. Я уж такую цену заломлю...
       Икона, действительно, была редкостная. Она изображала сцену знаменитого Судного дня из Апокалипсиса. И сцена эта выглядела столь естественно, что казалось древний иконописец писал её с натуры. В центре - сияющая фигура Христа, сидящего на троне. На заднем плане - ангелы и праведники. А пред грозным судиёй - корчившиеся в страшных муках грешники как бы окружающие поверженного Князя тьмы.
       Андрей бросил со стороны взгляд на икону и окаменел: Христос устремлял свой осуждающий взгляд не на Сатану или его приспешников - он смотрел прямо на него, Андрея. И некуда было деться от этого лучистого, но, вместе с тем, и грозного взора. Машину повело в сторону, Андрей затормозил. Только через несколько минут "Жигуленок" продолжил путь.
       Они ехали по проселку уже около часа, а шоссе все не было и не было. Стало смеркаться. Погода резко ухудшилась. Заметно похолодало, повалил снег... Наконец, Андрей остановил машину и со злобой ударил по рулю:
       - Похоже, заблудились.
       - Да как можно заблудиться? - возмутился Макс. - Тут дорога-то всего одна была.
       - Не знаю, - сказал Андрей и покосился на икону, которую Макс держал на коленях. Христос всё также, с укором, глядел на него.
       - Постой-ка, - проговорил вдруг Макс, вглядываясь во что-то чернеющее впереди. - Вон там что-то такое... Давай-ка подкатим.
       Когда они подъехали, темнеющее пятно оказалось узким, но довольно длинным мыском леса. Подобный мысок им пришлось огибать, когда они подъезжали к деревушке, где жила старуха. "Жигулёнок" уже почти одолел мысок, когда неожиданно заглох мотор. Андрей чертыхнулся, вылез и поднял крышку капота. Возился долго, несколько раз садился за руль, включал зажигание - бесполезно. Андрей нервно закурил и решил пройтись вперёд: посмотреть, что там. Он обошёл деревья и... перед ним вдруг встала та самая старухина избушка.
       Сидя в машине, подельщики решали: что делать? А мороз и вьюга усиливались. В салоне становилось всё холодней. У обоих от голода сводило желудки.
       - Черт, возьми! - выругался Андрей. - Да мы же здесь окочуримся.
       - Не к старухе же проситься...
       - А куда ж деваться-то?
       ...Старуха, казалось, ничуть не удивилась их возвращению. Напротив, у Андрея было такое ощущение, что она даже ждала их. Печка была жарко натоплена. В большом чугунке дымились щи. Ни слова не говоря, лишь как-то странно щурясь на Андрея, старуха выставила чугунок на стол, выложила ложки и хлеб. Затем сходила на двор и принесла охапку сена. Бросив его на пол, она залезла на печку и скинула оттуда пару одеял. И больше уже не показывалась.
       Подельщики похлебали щей, затем поровнее разостлали сено и тоже легли. На дворе бушевала вьюга и уже совсем стемнело. В избе тоже было черно, лишь в углу мерцал крошечный огонек лампадки под образами. На том месте, где висела снятая хозяйкой икона, зиял черный квадрат. Андрей закрыл глаза. Но спустя мгновенье какой-то шорох заставил его вновь приподнять веки: на месте черной дыры теперь висела "его" икона. Андрей тряхнул головой. Видение исчезло. Он повернулся на бок: и вновь увидел икону прямо перед собой. Лег на спину - она глядела на него с потолка...
       Долго еще ворочался Андрей, открывая и закрывая глаза - но повсюду ему чудилась икона. Наконец, он не выдержал. Наскоро напялил ботинки и, выбежав из избы, направился к машине за иконой. Возвратившись, Андрей поднёс её к зияющему на стене прямоугольнику. Икону словно магнитом притянуло на прежнее место. На сердце явно полегчало, и Андрей спокойно лёг спать.
       Проснулся он первым. Растолкал Макса. Старуха ещё спала. Подельщики решили не будить её. Мотор завёлся, как говорится, с пол-оборота, словно и не барахлил накануне. А через час они выехали на шоссе. Всю дорогу Андрей ждал, когда же Макс обнаружит отсутствие иконы и заговорит о ней. Но тот молчал. Странно все это было...

    *****

       - Я тогда понял, что встретил ту самую живую икону и завязал, веришь, нет, - Андрей налил еще водки, закурил.
       - Хм, верю, - грустно усмехнулся Деснин. - Я вот тоже стараюсь. А как ты с Никодимом...
       - Да, отвлекся немного. Просто никому об этом случае с иконой не рассказывал. Кроме Никодима. Да и не поймут другие.
       Андрей хлебнул водки и продолжал рассказ.
       Завязал он круто и не только с иконными делами, но и с криминалом вообще. А потому как-то выпал из обоймы и, в отличие от многих своих приятелей, не вписался в новую действительность. Но, как ни странно, подобное положение вполне устраивало Андрея, и многие чувствовали, что за его отказом от криминала и за этой "невписанностью" стоит нечто большее, чем простой страх перед законом.
       Между тем времена менялись, и обширный круг приятелей Андрея, также потихоньку отходил от криминальных дел, во всяком случае те, что были поумнее: кто занимался раньше фарцой, пооткрывали обменные пункты валюты; кто занимался угоном машин, заимели автостоянки; кто торговал наркотой, обзавелись аптеками - то есть каждый продолжал работать "по профилю". Только вот Макс как-то выпал из поля зрения Андрея, хотя и доходили до него слухи, что тот стал еще круче, какими-то сумасшедшими суммами ворочает. А ведь был кем - барыгой.
       И вдруг столкнулся с Максом нос к носу в дешевой забегаловке. Вид жалкий, в руке стакан с водкой, хотя и так уже был изрядно пьян. Поднял глаза, удивился:
       - Андрюха, ты?
       - Да вроде как я, - ответил тот, удивившись встрече не меньше Макса, но еще больше удивившись затрапезному виду бывшего подельщика и тому, что застал его в подобном месте. - А ты чего, с народом решил пообщаться?
       Макс отмахнулся:
       - Полный завал, Андрюха, полный...
       - Ну и чего у тебя стряслось? - равнодушно, теряя интерес к Максу, через силу выдавил Андрей.
       Тот почувствовал равнодушие.
       - Это вам, недоделкам... Думаете, что мы без проблем живем. А я вот сейчас на такие бабки влетел... Контракт был, но казел тут один... В общем, киданул меня. Да и это бы ладно... Пацан у меня, ну, ты видел его... старшой мой... В реанимации он сейчас...
       - И чего с ним? - уже более заинтересованно и даже с некоторым сочувствием полюбопытствовал Андрей.
       Макс достал из кармана пакетик с белым порошком и со злобой бросил его на стол.
       - Вот. Подсел я на эту гадость в последнее время... Ну а мой увидел, что я нюхаю, и тоже... Втихоря, конечно. А много ли ему надо? Сердце вот... и с мозгом там что-то... забыл. Слово какое-то такое... В общем, кранты! До сих пор в коме.
       - Н-да, дела, - качнул головой Андрей и отпил из кружки пиво.
       В воздухе повисла тяжелая пауза.
       Макс выпил водку, посмурнел. Опустив голову, долго думал о чем-то своем, только иногда вдруг издавал какой-то короткий отчаянный звук, видимо, продолжая прокручивать в голове свои беды и мучаясь их неразрешимостью. Наконец, он попросил:
       - Ты бы подкинул меня... до хаты. А? Отрубаться начинаю...
       Давненько Андрей не был у Макса. Он скинул отрубившивося приятеля на диван и осмотрелся. Так и есть: Макс до сих пор оставался неравнодушным к иконам - в комнате они занимали чуть ли не целую стену. Все как на подбор "школьные", писанные не позже XVII века. Данная коллекция составляла для Макса предмет гордости, и он любил щегольнуть ею перед своими "крутыми" друзьями.
       Андрей прошёлся глазами по рядам, останавливая взгляд на нескольких иконах - на тех, которые когда-то "добыл" он сам. В памяти всплывали события, связанные с "приобретением" каждой из них. Вдруг Андрей замер. Взгляд его упал на ту самую икону под названием "Судный день"... Андрей все понял. Припомнил, что в то утро, у старухи, пока разогревался мотор, Макс вдруг хлопнул себя по лбу, будто что-то забыл, и побежал к избушке. Видимо, тогда он и принес икону, спрятав ее под куртку. Не случайно же он сел на заднее сиденье, сказав, что подремлет малость.
       Теперь всё стало ясно. Андрей пригляделся к изображённому на иконе Христу. Тот по-прежнему упорно не желал смотреть на корчившихся у его ног грешников. Андрей проследил за его взглядом... Христос смотрел точно на лежащего на диване Макса. Андрей в волнении снял икону со стены и растолкал задремавшего подельщика:
       - Судный день! Слышь, ты? Судный день настал. Твой Судный день...
       Спросонья, Макс изумленно уставился на него.
       - Ты зачем тогда икону взял? Неужто не дошло: все, что с нами было - не случайность... Шанс это был, шанс, а ты... Хочешь своего пацана живым видеть? Тогда бери икону и вези её туда, где взял. Да бабке в ноги поклонись. Может, Он тебя и простит...
       - Думаешь? - оживился Макс, который был рад зацепиться за любую соломинку, лишь бы спасти сына. - Поехали прям щас!

    Глава III

    ДРУГАЯ ЖИЗНЬ

       - Андрей Леонидыч, все вас ждем, - наконец вмешался в разговор Ж, который уже минут десять крутился около собеседников.
       Андрей помахал рукой, мол, отстань, и продолжал:
       - В общем, вместе рванули. Бабка к тому времени померла. В соседней деревне выяснили, что она монахиней была, а в свое время служила при Васильковской церкви. Так к Никодиму и попали. От Макса перегаром разило. Он велел ему в машине оставаться, а меня принял в своей избушке, ну ты знаешь как он жил. Меня это тоже впечатлило. Так вот, я ему икону протягиваю, а он не берет, мол, расскажи сначала, как она к тебе попала. Я и рассказал. А он выслушал и говорит: "Нет, это не мистика. Рано или поздно, здесь или там, но каждого из нас ждет свой Судный день, и каждому воздастся по делам его. За парнишку не волнуйся - выздоровеет. А тебе, за то, что чуешь Бога, награда будет". Как в воду глядел. Быстро я поднялся, впрочем, и Макс помог с банковскими делами. Ну а тогда зачаровал меня Никодим, разговорились, ну ты знаешь, наверное, как это бывает. Я к нему еще несколько раз приезжал. Чудный батюшка был, давай еще - за упокой.
       - Да, пацан у Макса действительно из комы вышел, - выпив, продолжал Андрей. - До меня только тогда дошло: я ведь о нем при Никодиме ни слова не сказал. Захожу как-то к Максу, а там снова этот черный квадрат вместо иконы прямо глаз буравит. Что-то думаю здесь не так. Ну и посоветовал Максу сдать весь свой иконостас Никодиму, чтоб пацан на поправку скорее шел. Тут поупирался, поупирался, мол, иностранцы уже нереальные бабки предлагали, а иконы в цене только растут. Но все же собрал все иконы и отвез Никодиму. Потом рассказывал, что тот иконам удивился, а вот его визиту - нисколько. Казалось, даже не замечал, рассматривая древние лики. Макс уже злиться начал, хотел все собрать и уехать. Но Никодим говорит: "А ты никак благодарности ждешь? Не от человека ее ждать надо. Сын-то как, поправился?". Не знаю, о чем они говорили, но с криминалом Макс тогда тоже окончательно завязал. Зато бизнес в гору пошел... Может, теперь ты и Макса подозревать будешь? А если прикинуть, сколько через Никодима таких прошло? И что, всех подозревать? Нет, он чуял хороших людей, а Аббат по себе судит. Так что ты завязывай и... письмецо-то мое отдай, а то мало ли что.
       Деснин с ухмылкой выложил конверт на стол:
       - Не доверяешь? Сам же сказал, что Никодим хороших людей чуял.
       - Никодим, да. Подобные старцы, к их чести, молятся за всех остальных. Может поэтому мир еще и не развалился, но понимаешь... - Андрей повертел письмо в руках. - Лучше анекдот расскажу. К прогоревшему новому русскому приходит дьявол и предлагает: - Продай мне душу! - Гони лимон баксов, - говорит тот. - Пожалуйста! - То есть лимон я получу сейчас? А душу когда заберешь? - После твоей смерти! - А бабки отдашь сегодня? - Да! - А душу только после смерти? - Ну да! Что непонятного? - Да никак не пойму, где ты меня кидаешь...
       Деснин даже не улыбнулся. Андрей также посерьезнел:
       - Понимаешь, верить можно лишь в изоляции. В монастыре, на зоне даже, ты ведь оттуда. Но в мире жить по-божески нереально. Если бы человек соблюдал все предписания религии, то он был бы уже не человеком, а Богом. Мы - люди и нам свойственно их нарушать. Именно в нарушении и проявляется человечность. А потому остается только грешить и каяться. Я бываю в элитных церквах закрытого типа и часто там известных людей вижу. Грехи за всеми водятся, и вообще жизнь теперь другая.
       - Но Никодим же жил.
       - Он святой был. Кстати, ради его памяти я тут выхлопочу, чтобы его официально причислили к лику новомучеников.
       - А по мне лучшая память о Никодиме - жить по Божески. И я хочу жить честно, так, чтобы не было о чем каяться.
       - Будешь честным - будешь нищим, - пошутил Андрей. - Да и потом, разве кто кого грабит, убивает? Я вот людям досуг обеспечиваю, отвлекаю.
       - Да понятно, только, знаешь, это все, - Деснин указал в сторону галереи, - Никодим не одобрил бы. Хоть и не криминал, но... "А то, что упало в терновник, это те, кто услышал, и, когда они уходят, их совсем заглушают беспокойства, богатство и удовольствия этой жизни, и они не доводят плода до зрелости".
       - А сам-то ты кто, сам-то? - видно было, что Андрея задела цитата. - Как там... "А те, что у дороги, это те, кто услышал; потом приходит дьявол и забирает зерно из их сердца". Ты заказчика зачем ищешь? Чтобы отомстить, чтобы...
       - Я уже никого не ищу, - оборвал его Деснин.
       - Ну вот и правильно, - Андрей глянул на часы, - Я сам все порешаю. Ну а пока - прощай.
       Несмотря на откровения Андрея, где-то в глубине души Деснин остался недоволен разговором. Вроде бы все логично, и возмущался Андрей вполне натурально, но... В этот момент, давая знать, что сел аккумулятор, противно пикнул мобильник, подаренный Вованом. А ведь, кроме Андрея, только Вован знал, что он ищет Мокрого...
       Деснин выкурил сигарету, затем еще одну. Музыка в галерее смолкла. Должно быть, начался аукцион, о котором говорил Ж. Деснин нервно вертел в руках мобильник и наконец набрал номер Вована.
       - Ты меня зачем Аббату сдал? - сходу начал Деснин.
       - А, Колян, ну как ты? Живой?
       - Живой, как видишь. А ты не ожидал?
       - Да ты чего базаришь, а? Кому я тебя сдал? Причем здесь Аббат?
       - Но ведь на Мокрого навел меня ты.
       - Ну я, а что?
       - А то, что он на Аббата работал.
       - Вона как... Я ж ведь тебе говорил, не суйся туда. А если б знал, на кого этот Мокрый работает, ствол бы тебе точно не дал - у меня еще все дома, чтобы с Аббатом связываться.
       - Значит, не ты? Но кто же тогда меня сдал? И зачем?
       - Ну ты прям как детский сад. Совсем что ли на зоне мозги отсохли? Прикинь: ты начал копать, то, се. А от Аббата никто живым не уходит...
       - И что?
       - Да то, что заказчик тебя и сдал, а то вдруг чего накопаешь.
       - Да понял я. И у тебя расклад верный получается. Но если не ты и не Андрей, тогда я вообще ни хрена не врубаюсь.
       - А я что говорил? Короче, если здесь Аббат замешан, я - пас. Да и тебе советую. Ну дался тебе этот поп! Концов все одно не найдешь, а жизня - она одна, сечешь? Брось ты все это. У меня вот к тебе настоящее дело есть. Я тут стрелу забил. Ну с этими, кто переход взорвал. Ты бы подвалил, а? Стрелять, чай, не разучился? А то, чую, тихо мы не разбежимся.
       - Угу, - пробурчал Деснин. - Ты попозже перезвони, а то я сейчас весь в думках.
       - Да мне сейчас ответ нужен, - прокричал Вован, но Деснин уже выключил телефон.
       Из задумчивости его вывел заскочивший в бар Ж:
       - Вы что, мировые проблемы решали? Уже вон и аукцион кончился. Прилично выручили, а ты говоришь, говно. Как сказа Дали, я богат потому, что мир полон кретинов. А что, Андрей Леонидыч уже уехал? Жаль, жаль. Сейчас будет фуршет от спонсоров, а он наш главный содержатель. Хотелось бы его видеть. Ну что ж, будем считать, что ты за него. Отказы не принимаются. И не стесняйся - все свои. Идем же.
       Спонсоры изъявили желание для разнообразия устроить общий стол прямо в галерее, чтобы народ не расползался по отдельным закуткам и всех было видно. Стол был со стандартным покрытием: поросенок, осетрина, несколько плошек икры, куча всевозможных салатиков, вино, водка, коньяк. Внимание Деснина привлекли запеченные куры. Их почему-то было сразу по две на подносе, причем одна возвышалась над другой. Ж, заметив, что гость разглядывает эту странную кулинарную конструкцию, тут же дал пояснения:
       - И тут актуальное искусство. Петух во время, так сказать, полового акта. Вернее, два петуха. Эти педерасты даже в кулинарию пролезли. Попробуй - они ничего.
       Но после такого объяснения Деснина как-то отворотило от блюда. Отведав коньяку под кучу дежурных тостов, он захмелел и все хотел пристроиться к поросенку, аппетитный бок которого не давал покоя. Но вот беда: Деснин не знал, как поступить. Не лезть же через весь стол и резать себе кусок. В конце концов, Деснин пристроился к красной икре. Коньяк был хороший, и Деснина совсем развезло. Он подвинул к себе плошку и черпал икру прямо ложкой, как кашу. Однако никто не обращал на это внимания. Только Ж, также совсем захмелевший, усмехнулся:
       - Хм, народ. А здесь все только на салатики налегают - у всех несварения от частого пережора.
       - А народ с голоду пухнет, - почему-то вспомнил Деснин увиденное в Василькове.
       - А чего нам народ? Пусть хоть весь передохнет. Да и нет народа - быдло одно. Хотя, кто делает это быдло? Мы и делаем.
       Ж выпил и закинул руку на плечо Деснину:
       - Слушай, Николай, нравишься ты мне. Ты ведь первый, кто прямо сказал, что вот все это (Ж обвел руками галерею) отстой. Я это не забуду. Да, все это - говно. А знаешь почему? О, щас я тебе весь расклад дам. Ты уж, это, меня извини, не к столу будет сказано, но я скажу. Понимаешь, мы пожираем культуру, перерабатываем ее, перевариваем. А после переработки сам знаешь, что из организма выходит. Отбросы, так сказать, производства. А по правде, с тех пор как культура отбросила от себя культ и сделала культ из себя самой, она и есть отброс. Но деградация культуры, скажу я тебе, всего лишь следствие деградации общества. Свобода! Искусство дохнет от свободы. Думаешь, это все просто так появилось? Нет! В основе любого направления искусства всегда лежит та философия, которая на данный момент отражает мировоззрение большинства. Конец тысячелетия, усталость века, загробные настроения. Отсюда и картины такие. Короче, тлен разложения и нравственная вонь гниющей души. А все эти художники, вся эта эстетствующая падаль это все и выражает. Прально? - гаркнул Ж в ухо ближайшему соседу.
       - Естес-ственно, - согласился тот, хоть и не слушал о чем речь.
       - Во. Искусство - это не развлечение, а сложная работа над собой. А зачем напрягаться, думать? Делай деньги и живи как животное. При капитализме человеком быть вообще необязательно. А потом Бобок - и все, и никаких проблем. Настоящее искусство порождает душевные потрясения, а нынешним людям и трясти-то нечего. Тех, кому мало просто бухнуть и потрахаться, надо удивлять, чтоб они воскликнули "Вау!" и только-то. Художник нынче шут, и призван развлекать, а не потрясать, отключать людям мозги, а не заставлять думать.
       - Это из твоей книги, что ли? - поинтересовался Деснин.
       - Хм, из книги. Только из другой, и я ее давно сжег к черту.
       - Зачем? - удивился Деснин. - Ведь правда же.
       - Может и правда, но кому эта правда нужна? Да после такой правды я без работы останусь. Нет уж. Лучше восхвалять все это говно, чем сидеть без рубля... Вон, вон, смотри, клиент созрел.
       - А че, - кричал один из подвыпивших спонсоров, ковыряя пальцем в зубах, - мы тоже не лыком сделаны. Щас мы вам устроим искусство. Натюрморт, блин.
       С этими словами спонсор - бритоголовый жирный мужик - снял со стола поднос с лоснящимся от жира поросенком и поставил его на пол.
       - Холст тащите! - орал он. - Вот, вот, тут поставьте, ага. Крепче, крепче держите.
       Спонсор прицелился и хлестким ударом щечкой зафутболил поросенком в холст.
       - Принимай картину, - орал он. - "Поросенок в собственном соку", писано жиром, гы-гы-гы!
       Публика завелась. Кто-то сдернул одну из скатертей - все полетело на пол. "Автор" орал, что это тоже актуальное искусство, но его не слушали - пустились в пляс. Попсовая группа из педерастообразных мальчиков, которая до этого играла какую-то дрянь в живую, отчего звучала отвратительно и портила аппетит, залабала что-то заводное. В отплясывании особо усердствовал непонятно с какого бока присоседившийся представитель горадминистрации, как он сам представился.
       - Ну как пирушка? - спустя какое-то время подскочил Ж к Деснину.
       - Да ничего. Меня только вот этот пидор смущает.
       - Я не пидор, хам! Я артист! Я деятель искусств! - возмутился одутловатый мужик, предлагавший Деснину найти уединенное местечко.
       - Нос утри! - приказал ему Ж. - У нас здесь кокаин не приветствуется. Это тебе, Люба, не ночной клуб.
       - И что это мы сегодня такие сердитые? - засюсюкала Люба. - Лизни-ка, Феликс, марочку - сразу добрым станешь.
       - Будешь? - спросил Ж у Деснина. - У него вообще-то хороший товар. Просто Андрей Леонидович не приветствует распространение в клубе. Для этого других мест хватает... Вот черт! Те-ле-ви-де-нье, - по слогам пробормотал Ж, заметив у входа съемочную группу. - И где их раньше черт носил? - причитал он, хлеща себя по щекам, чтобы хоть немного протрезветь. - Теперь болтать придется. Я ненадолго.
       От икры уже тошнило, да и коньяк не лез в горло. Деснин сидел за столом подопря голову рукой и тупо разглядывал очередную певичку, у которой кроме длинных ног и силиконовых грудей все прочие профессиональные достоинства начисто отсутствовали. Совсем скоро появился Ж, решивший, что проще притащить съемочную группу за стол, а те уж сами потом соорудят сюжет.
       - Ну как поет? - спросил он, проследив взгляд Деснина.
       - Никак, - мотнул головой тот.
       - А знаешь, как появляются все эти мальчики и девочки? Вот трахает себе какой-нибудь богатенький ее или его. И думает: я - все, а то, что рядом со мной - ничто. Непорядок. Как исправить? Сделать из ничего конфетку. Чтобы ее по ящику казали, все хотели, а трахал один я. Да. А когда дутая звезда поверит, что она и в самом деле звезда и начнет зазнаваться, деньги ей обрубают и она становится снова ничем. Жалко мне их всех... А этого-то кто сюда пустил? - обратил внимание Ж на двойника Ленина в кепке и трусах. Деснин приметил его ранее: "Ленин" нудно приставал к каждому и предлагал показать орудие пролетариата всего за сто баксов. Перед теми, кто соглашался заплатить, он снимал штаны и вилял своим членом. Как раз сейчас он махал орудием (должно быть бесплатно) перед классовым врагом - жирным попом в рясе. Тот что-то гундосил и открещивался от орудия вилкой.
       - А этот откуда? - удивился Ж на попа. - У, дармоеды.
       Он подскочил к "Ленину" и бесцеремонно оттеснил того в сторону. Затем подсел к попу и предложил тому что-нибудь спеть. Тот с готовностью заорал дурным голосом "Многие лета", перекрывая даже попсовый мотив.
       - Иди, иди сюда! - звал Ж Деснина, когда поп закончил. - Вот сюда, сядь, угу. - Ж был уже совсем пьян и то и дело икал. - Николай, ты посмотри кругом. Постмодернизм - он же везде, понимаешь. Дьявол - обезьяна Бога, а постмодерн - обезьяна искусства. Пародия, понимаешь, издевательство надо всем. Демократия, толерантность, общечеловеческие ценности, а на деле - одно сплошное уродство, ведь урод - это пародия на нормального человека. Понимаешь, повсюду возведение уродства в ранг достоинства - гомики и лесбиянки, кастраты и дауны. А нормальный человек, без изъяна - ненормальность. Во, в чем она, философия-то теперь.
       Ж еще выпил и, шмякнув стопкой о стол, прокричал:
       - И всех этих уродов настрогал я!.. При финансовой поддержке Андрея Леонидыча, конечно. Слушай, Николай, а хочешь, мы из тебя художника сделаем? Или музыканта? Нет, лучше писателя - биография у тебя подходящая. Ты не бойся. Писать ничего не надо. Все уже написано - одной харизмы хватит. А? Будешь только ходить по презентациям, премии получать да хвалить спонсоров. Андрея Леонидыча - в первую очередь. А че? У меня уже статья наклевывается: человек сидел в тюряге десять лет и писал романы.
       - Не десять, а семь, - поправил его Деснин.
       - Не, лучше десять. Ты за что сидел-то?
       - За убийство.
       - О! Самое оно. Писатель-убийца. Да про тебя самого роман можно написать! Пойдет как автобиографический. А то и самого писать научим. Здесь гениальность не нужна и даже опасна. Впарим все и сошлемся на рынок и рейтинги. Главное - пропаганда и харизма чтоб была, понимаешь. А то все эти графоманы - доходяги сплошные. Таких на телик не пускают - нефотогеничны. А ты бы...
       Но Деснин уже не слушал. Он был пьян и рассеянно наблюдал, как пиршество постепенно перерастает в оргию.
       - В сауну, к девочкам! - орал кто-то.
       - К мальчикам! - был не согласен другой.

    Глава IV

    СТРАХИ СКИПИДАРЫЧА

       Чем все закончилось, Деснин не помнил, так как очнулся уже в поезде.
       - Алло, твоя станция, подъезжаем, - трясла его за плечо проводница.
       Деснин с трудом присел на полке и пробормотал:
       - А как я здесь...
       - На такси прямо к поезду подвезли. Денег сунули. Сказали высадить здесь.
       - Где "здесь"?
       - У Василькова. Сам все твердил спьяну. Давай, шевели костями-то. Стоим две минуты.
       Деснин ступил на полустанок, пригляделся. Действительно, его ссадили у Василькова - в Печужске. Уже смеркалось, а до самого Василькова было еще топать и топать, причем предстояло пройти через кладбище. Впрочем, это нисколько не пугало Деснина, особенно после того, как он заправился пивом в единственном еще не закрывшемся ларьке.
       "Вот ведь, - соображал пьяными мозгами Деснин, шагая по улицам райцентра, отходившего ко сну, - хотел к Юльке ехать, а занесло сюда. Опять этот Скипидарыч пристанет. А что я ему скажу? Мокрый мертв, а до правды я так и не докопался. Все только еще сильнее запуталось. Прав Вован. Не в свое дело я влез. Расскажу, что знаю, Скипидарычу - и домой. Все, хватит с меня".
       Когда Деснин вышел за пределы города, стемнело окончательно. Поле перед кладбищем он пересек без проблем, но у входа на погост стало вдруг жутковато. Ладно хоть светила полная луна, и в ее тусклом свете было отчетливо видно почти прямую дорожку, усыпанную галькой. Однако когда Деснин прошел уже две трети пути, луна скрылась за облаками. Теперь были видны лишь смутные силуэты крестов. Где-то поблизости промелькнула неясная тень. Почему-то вспомнились слова Скипидарыча о развороченных могилах и прочих загадочных случаях на кладбище. Совсем не по себе стало. Деснин сделал несколько шагов наугад и вдруг почувствовал, что галька под ногами исчезла. Еще пара шагов - и земля стала уходить из-под ног. В следующее мгновение тьма вокруг стала совсем непроницаемой. Еле-еле брезжущий свет и вовсе померк. А еще мгновение спустя Деснин лежал ничком, уткнувшись лицом во что-то липкое. Облизав губы, он понял, что это обыкновенная грязь. Деснин уже собирался вскочить, страшно при этом ругаясь, как вдруг вспомнил, где он находится. Но почему так темно и куда он летел? Неужто прямо в преисподнюю? От этой мысли Деснин содрогнулся, и вкус грязи на губах показался ему каким-то подозрительным, с неким запахом серы. "Что за бред! - одернул сам себя Деснин. - Должно быть, я пролетел в какую-то могилу - только и всего". В пользу того, что он еще жив, свидетельствовало и засаднившее раненое плечо. Однако Деснин еще с минуту пролежал не шелохнувшись. "А что вот если перевернусь, а там все та же тьма?" - пришла в голову неприятная мысль. Наконец, он все же рискнул. Слава Богу, над ним было звездное небо, а он находился всего лишь в могиле и никак не глубже. Однако ничего себе "всего лишь". Могила, кладбище, ночь - довольно зловещие обстоятельства. Стараясь отогнать прочь дурные мысли, Деснин стал думать, как бы выбраться из столь неприятного положения. Поднявшись на ноги, он убедился, что могила выкопана на совесть - Деснин только-только дотянулся до ее края. Попытался подпрыгнуть и за что-нибудь зацепиться руками - ничего не вышло. Тогда Деснин решил пропинать в одной из стенок могилы нечто вроде ступенек. Пнул раз, другой, и вдруг почувствовал, что земля осыпается, причем не в одном месте, а сразу вдоль всей могилы. Пнул еще и услышал, как что-то хрустнуло, а нога его в чем-то застряла. В этот момент луна наконец-то вышла из облаков, и Деснин с ужасом понял, в чем застряла нога - в гробу. В нос ударил смрадный запах. Деснин отпрянул и упал, выворачивая вместе с ногой и доску гроба. Слава Богу, в темноте того, что скрывалось за доской, почти не было видно, но воображение дорисовало картину. Хоть и был Деснин неробкого десятка, все же мурашки по спине побежали. Однако на этом кошмар не закончился. Деснин услышал шаги. Он метнулся в угол могилы и замер. Некто приближался. Волосы на голове зашевелились. Вот уже темный силуэт загородил луну. Деснин пригляделся и с ужасом заметил рога на голове.
       - Авдотья, ты? - послышался вдруг знакомый голос.
       - Скипидарыч! Слава Богу! - прокричал Деснин. - А я уж думал черт какой с рогами идет.
       - Ты кто? - удивленно спросила тень.
       - Деснин я.
       - Коля?
       - Да я, я! Чего у тебя на башке-то - напугал.
       - На башке? Ничего. Разве вот ружье из-за спины торчит.
       Тут только Деснин заметил, что "рог" и в самом деле один.
       - Ну, это, вытаскивай меня отсюда, что ли, - попросил он.
       - Держи, - протянул Скипидарыч ремень от ружья.
       - Ну, здорово, Скипидарыч. Чего это ты с ружьем по кладбищу бродишь? - первое, что спросил Деснин, оказавшись на поверхности.
       - А как же без ружья-то? Без ружья никак, - пробормотал Скипидарыч. Казалось, что он был еще пьянее Деснина. - Хорошо, что это ты оказался, а не...
       - А не кто?
       Скипидарыч не ответил.
       - А я-то уж думал ты как все - руки умыл. Хм, вернулся, - дед был явно рад встрече, - Ну, идем же, - повел он гостя в свою избушку.
       - Тьфу ты, чёрт! Во гады, а! Опять свет вырубили, - ворчал Скипидарыч, тщетно щелкая бесполезным выключателем. - Где-то у меня свечка была. Щас найду. Чего стоишь? Присаживайся. Вообще-то не видно ни хрена. Ну щас, щас. А, вот она.
       Скипидарыч зажёг свечу и поставил её на стол. Деснин доковылял до табуретки и бухнулся на неё.
       - Чубайс диверсант, едрень фень, - по обыкновению ворчал Скипидарыч. - Все рубильником щелкает. Ладно у меня печка, а у кого плиты электрические? Вон в городе по вечерам целыми домами выходят на улицу и варят обед на кострах, на задворках, около мусорных баков. Бардак.
       Только в неясном свете свечи Деснин присмотрелся к Скипидарычу. Тот был весь какой-то взъерошенный, и чего-то не доставало в его облике.
       - А где борода? - наконец спросил Деснин.
       - А, - махнул рукой Скипидарыч. Затем провел рукой по гладкому подбородку. - Сбрил. На спор. Вот - за пузырь.
       Скипидарыч небрежно подхватил со стола бутылку, вскрыл и, выплеснув из стакана прямо на пол остатки чая, налил туда водки.
       - Пей, - предложил он Деснину, поставив стакан на стол, с которого перед тем разогнал тараканов. Гость не возражал.
       Скипидарыч также выпил, занюхав куском чёрствого хлеба. Сидели молча. Деснину было странно, что Скипидарыч тут же не накинулся с расспросами.
       - А что ты за Авдотью посреди ночи на кладбище искал? - наконец спросил он сам.
       - Да есть у нас тут одна бабка, - против обыкновения нехотя отвечал Скипидарыч. - Все могилу себе копает возле мужниной. Ей уж и председатель говорил, мол, не положено так, даже до милиции дело дошло, а она всё одно - придёт на следующий день и опять копает. А как кто отговаривать начнёт, она: "Помру я скоро, а хоронить меня некому. Вы уж схороните меня, родимые. У меня и гробочек готовенький стоит. Я уж и спать-то в ём прямо ложуся. Платьице новое с обувкой на ночь одену - и ложуся. Вот, могилку докопаю - вам токо донесть до неё меня останется да землицей засыпать. Я бы и сама это сделала, да ведь мёртвой буду. А вы уж сделайте это-то хоть, будьте добры. Не дайте моим косточкам по дороге валяться!" Так вот и ковыряется уж вторую неделю, едрень фень.
       - Да уж, такую яму нарыла - я бы сам и не вылез, - посетовал Деснин.
       - Ну так она с лестницей ходит. А я, как услышал, что кто-то возится, так и подумал: Авдотья совсем трюхнулась, по ночам копать стала.
       - А чего ж ты на нее со стволом?
       - Да не на нее. Я ж тебе говорил, что странные вещи на кладбище происходят. Я с чего и пью, потому что боюсь.
       Скипидарыч налил себе еще, выпил и продолжал:
       - Может, конечно, и хулиганы - молодежь вон каждые выходные с дискотеки городской пьяная в стельку возвращается. Может цветметчики вандалят, а может чего и похуже. А только стал я замечать, что некоторые могилы разрыты, правда, сверху дерном выложены. А все равно заметно. У одной такой я нашел вот это, - в трясущейся руке Скипидарыча появилась небольшая звезда.
       - И что это?
       - Пентаграмма - знак дьявола, - сказал Скипидарыч, подозрительно озираясь по сторонам.
       - Ты в запое-то давно? - усмехнулся Деснин. - Какой дьявол, ты чего несешь?
       - Смейся, смейся. А я знаю, чего говорю. Глянь-ка сюда, - Скипидарыч отодвинул занавеску на окне. Деснин выглянул на улицу. В свете луны были едва различимы очертания домов, над которыми возвышалась церковь.
       - Ну и что? - спросил он, не приметив ничего особенного.
       - Ничего не замечаешь?
       - Да нет.
       Тогда Скипидарыч сам выглянул в окно и, очевидно также ничего не приметив, сказал:
       - Странно... Надо подождать немного.
       - Чего ждать-то?
       - Увидишь. А пока давай-ка ещё по одной.
       - Знаешь, - говорил Скипидарыч, занюхивая водку рукавом, - церковью сейчас столько всякой нечисти пользуется, как с одной стороны, так и с другой. И всех принимают, обслуживают. Стоят вон на Пасху по ящику правители наши, подсвечники, едрень фень, да на камеру крестятся, иуды. И как это только Бог терпит? А может и не терпит? - Скипидарыч заговорщицки прищурился. - Может церковь-то сейчас и не дом божий? Может, в ней сейчас дьявол поселился?
       Последние слова несколько протрезвили Деснина:
       - Ты думай, чего болтаешь-то. Вроде и выпил немного - а уже чего плетёшь.
       Скипидарыч налил себе ещё и выпил. Сидели, курили молча.
       - Чужое мне все здесь, да и сам я чужой, - наконец вздохнул Деснин, - Вот не стало Никодима, и я как слепой котенок тыкаюсь во все стороны, ищу...
       - Значит, не удалось пожить по-божески, как хотел? - перебил его Скипидарыч. - Два месяца не было и что-то стряслось у тебя, иначе бы не вернулся.
       - Стряслось, - согласился Деснин и вкратце рассказал историю с Телепузиком.
       Скипидарыч смотрел на Деснина с явным восхищением.
       - Так их всех этих уродов, потому что богатство без чести - это уродство. Эх, жаль меня там не было, а то... Правильно, что всегда на Руси отношение к купцам и прочим дельцам было не очень, потому что собственность есть кража, еще Иоанн Златоуст сказал. А народ сказал: трудом праведным не наживешь палат каменных. Разве есть что общее у коммерции с достойной, честной жизнью? В общем, деньги - зло, и никаких но. Капитал...
       - Скипидарыч! - взмолился Деснин, опасаясь, что собеседник вновь заладит свою нескончаемую проповедь.
       - Слепой котенок, говоришь, - тут же переключился собеседник на другую тему. - А вот мир, Коля, глаза-то тебе и сковырнул, - Скипидарыч вздохнул и добавил: - Эх, кабы только мир - это еще ничего. Блаженны познавшие ад на земле, оно конечно, но... Я вот одного боюсь. Все мы на Христа грешим, уверяем себя, что ошибся он со временем пришествия Царствия Небесного. А вдруг не ошибся? Вдруг оно давно наступило, как Он и обещал, ведь не мог же Бог ошибаться! А коли наступило царствие небесное, то, стало быть, все праведники - Там, а мы, грешники, все здесь, в аду получается. Соответственно, кто у власти, кто хорошо живет - тот наибольший грешник: им в аду хорошо, как чертям. А у кого ничего нет - тот, стало быть, меньший грешник. У того только Бог и есть, потому что бедных мира сего избрал Он быть богатыми верой и наследниками Царствия. Христос неслучайно вовсе нищим был, когда явился на землю. А ведь кому, как не Богу, лучше знать, кем быть? "Блаженны нищие, ибо ваше есть царство Божие. Блаженны те, кто сейчас голодает, ибо вы насытитесь. Блаженны те, кто сейчас плачет, ибо вы будете смеяться. Горе вам, богатым, ибо вы сполна получили свое утешение. Горе вам, кто сейчас сыт, ибо вы будете голодать. Горе вам, кто сейчас смеется, ибо вы будете скорбеть и плакать". В общем, и последние будут первыми, а первые - последними, и вот Христос...
       - Как-то ты все выдергиваешь из Писания, - перебил его Деснин. - И Христос у тебя революционером выходит каким-то.
       - Ну так а что Гете говорил? - глаза Скипидарыча загорелись, - "Христианство было политической революцией, ошибочно сделавшейся революцией моральной. Единственный способ сохранения христианства - сделать его вновь социальным. Задача, поставленная Богом - совершенство человеческого общества". Не знаю, революционером был Христос, или нет, но уж точно не коммерсантом, не буржуем, потому что эти все от дьявола. Но, черт с ним, с революциями, меня лишь один вопрос волнует: Сын человеческий пришед, найдет ли веру на земле?
       - Не найдет, - коротко сказал Деснин.
       На сей раз Скипидарыч ничего не ответил. Он неподвижным взглядом уставился в темноту за окном.
       - Ну-ка, Коля, глянь-ка.
       Деснин выглянул в окно. Всё та же темнота. Всё те же неясные очертания домов, церковь, возвышающаяся над ними. Только на сей раз окна церкви были освещены изнутри едва приметным светом.
       - Видишь? - взволнованно спросил Скипидарыч. - И это уже не в первый раз. Кто-то там бывает по ночам.
       - И что?
       - А ты знаешь, что Никодимовый череп-то не нашли? - вопросом на вопрос ответил Скипидарыч.
       Деснин уже совсем ничего не понимал.
       - Может, конечно, во время пожара какое бревно упало и раздробило на кусочки, а может... спёрли его.
       - Да зачем? - спросил Деснин, а сам подумал: "Совсем дед тронулся".
       - В этом-то и вопрос: зачем? А свет в церкви ночью - это что?
       - Чего-то ты меня, Скипидарыч, совсем запутал.
       - Да я и сам толком ни черта понять не могу, едрень фень. Только, сдаётся мне, всё это неспроста.
       - Ты думаешь, что этот свет в церкви как-то связан со смертью Никодима?
       - Вполне может быть.
       - Скипидарыч, не темни. Скажи лучше сразу.
       - Не буду я тебе ничего говорить, а то скажешь, что я совсем сбрендил. Хотя догадка у меня одна есть... Знаешь чего? Завтра, после вечерни, схоронись в церкви где-нибудь. Может сдастся, всё своими глазами увидишь. Только, если моя догадка верна, то... Я бы и сам давно проверил, но боюсь жуть. Вторые сутки не сплю, едрень фень. Это хорошо, что ты вернулся. Я тебя специально не расспрашивал ни о чем. Завтра все на свежую голову расскажешь, ладно? А то у меня сейчас соображаловка не работает. Спать давай.

    Глава V

    ВСЕ УСЛОЖНЯЕТСЯ

       С утра Скипидарыч мерил шагами свою хибару и переваривал то, что рассказал Деснин о своем прерванном расследовании смерти Никодима. Попутно он готовил на завтрак, как сам заявил, "антипохмельную похлебку".
       - Но горе вам, лицемеры! Ибо вы запираете царство небес перед людьми. Ибо вы сами не входите и входящим не позволяете войти... Церковь порочна... бред все это, бред! - постучал Скипидарыч пустой кастрюлей себе по голове.
       - Скипидарыч, ты чего? - удивился Деснин.
       - Да это я насчет архиепископа думаю. В таких случаях заявляют, дескать, церковь держится вопреки своим служителям. Вот, едрень фень, самоуничижение-то! Да любят еще такую байку рассказывать: некогда один человек задумал креститься, но прежде захотел узнать, как живут архипастыри, владыки Церкви. Его предостерегали: "Не пытайся делать это. Ты соблазнишься и смутишься тем, что увидишь, и никогда не примешь крещения". Но тот все же поехал в столицу по своим делам и проник в архиерейский дворец. Он многое там увидел, о многом размышлял и, вернувшись, сказал: "Я готов креститься". Все удивились, потому что знали, каким недостойным человеком был архиерей того города. "Что ж, - ответил человек, - я убедился, что епископский сан носят люди недостойные, такие, из-за которых, по человеческому рассуждению, Церковь давно должна была погибнуть. Но она стоит. Теперь я верю, что в ней действуют высшие силы и укрепляется она самим Богом". Но тебе я лапшу на уши вешать не буду, потому что байка эта - наглое самооправдание. Доврались, едрень фень. Правильно про церковь лукавствующих предсказывали. Знаешь, что это такое? Это церковные иерархи со своим клиром и паствою, порвавшие связь с Христовой Истиной, но продолжающие лицемерно выказывать себя членами Церкви. Сечешь? А то еще заявят: церковь порочна не сама по себе, а вследствие порочности всей современной жизни, которая не может не сказаться и на церковной. Ложь все это. Просто признать не хотят и покаяться не могут, а других еще призывают. Народ не слепой. Знаешь, чего говорят? Попы служат Богу, а верят ли в Него сами? Не веруют, нет, христопродавцы окаянные. Эх, всю надежду ты во мне убил, Коля, когда рассказал, что у них там творится. Просто оборотни в рясах!
       Скипидарыч снял пробу с похлебки и продолжал:
       - Эх, страшное дело они сделали. Не с того начинать надо было. Отвернется от них народ, да так, что обратно уж и не воротишь. Прально про них Христос сказал: "Слепые поводыри слепых, отцеживающие комара, но проглатывающие верблюда! Но если слепой ведет слепого, то оба упадут в яму". А впрочем, церковь не есть вера. Но павства тоже хороша, едрень фень. Уж лучше б и не крестились вовсе, чем крестившись без веры, обманывать себя, людей и Бога. "Напоказ молящиеся осуждены будут". А как же не напоказ, если не верит никто? "Кто Меня ищет, тот уже владеет мною". Никто не ищет! Оскуднела верою душа...
       - А может прав Аббат? - Деснину показалось, что Скипидарыч говорит о том же, что он уже слышал в секте. - И никакой души нет... И Бога нет.
       - Нет, не прав! - неожиданно вспылил Скипидарыч. - Бог существует уже по той простой причине, что такому злобному животному как человек сама идея Бога никогда бы не пришла в голову. Нет, тут что-то другое. Может, и вправду твоего Аббата кто-то опередил? В Апокалипсисе сказано: "Знаю дела твои: ни холоден и ни горяч; о, если б ты был холоден или горяч! Но поелику ты тепл, то изблюю тебя из уст Моих". Это как раз про этих самых естественных клонов. Да и черт бы с ними, едрень фень, но похоже операция "Ампутация души" уже в действии. Тогда многое проясняется. Народ зомбируют, привить стараются не человеческий и даже не животный инстинкт чувства собственности. Но если деньги все, что тебе нужно, то это все, что ты получишь. И ничего больше. Капитал выедает душу. Богатство - только одно из средств к счастливой жизни, а они превратили его в единственную цель существования, едрень фень. Но богатеть надо в Бога, а не в себя. Христос так и говорил: "Смотрите, берегите себя от всякого стяжательства, потому что жизнь любого человека не в изобилии его имущества. Жизнь больше пищи, а тело - одежды. Какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит? Так что не копите себе сокровищ на земле, где моль и ржавчина уничтожают и где воры подкапывают и крадут, а копите себе сокровище на небе. Ибо где твое сокровище, там будет и твое сердце".
       - Но ведь Бог велел трудиться в поте лица, - припомнил Деснин.
       - Да, но ради хлеба насущного, то есть был бы достаток, а больше ни к чему, - ничуть не смутился Скипидарыч. - Труд - это наказание за первородный грех, чтоб Бога не забывать, а то многие вкалывают и уже забывают зачем. Бабки ради бабок. Остановиться, оглядеться - уже времени нет. Не люди, а роботы, никаких интересов, одна пустота душевная, ей Богу ампутация души, прям по твоему Аббату. Сказано же: "Все труды человека - для рта его, а душа его не насыщается". Работа - это всего лишь добывание средств к существованию, многим никакого морального удовлетворения она не приносит вовсе, а значит и пользы для души от нее нет. То есть Богу угодна далеко не всякая работа, не всякий способ добывать в поте лица хлеб. Моя любимая притча у Христа знаешь какая? "У одного богатого человека хорошо уродила земля. И он сказал: Вот что я сделаю: снесу мои амбары и построю большие и соберу туда всю мою пшеницу и все мое добро. И скажу душе: Душа, у тебя лежит много добра на много лет; отдыхай, ешь, пей, веселись. И Бог сказал ему: Неразумный, этой ночью потребуют у тебя твою душу; а то, что ты приготовил, кому достанется? Так бывает с тем, кто копит сокровище для себя и не богат по отношению к Богу". Это ждет и все общество потребления, мать его за ногу! Потому что не хлебом единым. Человек, живущий лишь земным и временным, постепенно прирастает к предметам, сливается, а потом и разрушается вместе с ними. Гниет, и ничего от него не остается.
       - Это все ясно, но без денег - как? - Снова попытался приземлить Скипидарыча Деснин.
       - Да я не против денег, в конце концов. Человек, конечно, должен иметь деньги, но не деньги человека. Я за то, чтоб не они были главным, чтоб не в них смысл, не в стяжательстве. Потому что сказано: "Корень всех зол есть сребролюбие, которому, предавшись, некоторые уклонились от веры и сами себя подвергли многим скорбям. Кто предаётся любостяжанию, тот оскверняется идолослужением". Знаешь, кто из апостолов сейчас был бы героем? Иуда. Он знал: чтобы воскреснуть, Христос должен умереть. И смог заработать на этом бабки.
       - Угу, а потом удавился, - напомнил Деснин.
       - Ну это совесть потому что была. Теперешний бы не повесился. Пустил бы эти тридцать серебряников в дело, разбогател, а потом церквушку бы отгрохал в память о том, кто помог ему заработать стартовый капиталец. И был бы героем, в пример всем ставили. И молились бы на Иуду, не на Христа.
       Скипидарыч молитвенно сложил руки и противным голосом запричитал:
       - Иудушка, Иудушка!
       - Все! - не выдержал Деснин. - Вечно ты как чирей какой. Хватит выступать. Жрать давай. У тебя вон все выкипает.
       - Да, заболтался я, - признался Скипидарыч, разливая похлебку по мискам. - А вот ты пока ешь, я тебе еще притчу расскажу о Втором пришествии.
       Деснин посмотрел на своего мучителя умоляющим взглядом.
       - Не, она такая... легкая. Представь, что я - телевизор, а ты передо мной ешь. Вот, значит... Послал как-то Бог архангела Гавриила возвестить о скором своём пришествии на Землю. Архангел как с небес спустился, так и пошёл прямо в церковь. Подходит к попу и говорит: "Так, мол, и так: послал меня Бог известить о скором своём пришествии". А поп его выругал и вытолкал из церкви, крича при этом, что тому самое место в психушке. Ну архангел и пошёл прямиком в психбольницу. Приходит и говорит: "Так, мол, и так: я - архангел Гавриил, послан Богом". А там все обрадовались и говорят: "Вот и ладненько. Подселим мы тебя прямо к Сатане в восьмую палату, а то он там один всё скучает". Привели архангела в палату. Он смотрит, а перед ним и впрямь сам Сатана сидит. Подивились они встрече такой, и Сатана рассказал архангелу свою историю о том, как пришёл он на Землю и заявил, что он есть Антихрист. Ну его сразу в психушку и доставили. Долго архангел с Сатаной думали и гадали, что же делать. А пока думали - глядь, а к ним самого Господа Бога ведут со связанными назад рукавами смирительной рубашки. Подошёл к нему Сатана и говорит: "Вот ведь, до чего люди распустились. Ни в Бога, ни в чёрта не верят. Пора бы их проучить как следует - устроить суды, казни и прочее". А Бог и говорит: "Я наказание похлеще придумал - никогда больше и смотреть не буду на этих людишек. Пусть без меня перегрызутся как собаки!" Плюнул, топнул ногой и вознёсся на Небо, прихватив и архангела с собой. А Сатана и рад. Вышел из психушки, заплатил сполна всем, кто помог ему разыграть весь спектакль этот, и стал править миром.
       - Злой ты, Скипидарыч, - сказал Деснин, откладывая ложку. - Все не как Никодим говоришь, словно Аббату вторишь... А может... может это ты его и спалил?
       - Я? - совсем растерялся Скипидарыч и чуть не выронил из рук кастрюлю с похлебкой. - Да я Никодима... Эх ты...
       - Ну ладно, стой. Станешь тут с тобой подозрительным. Всю плешь переел со своими разговорами. И как у тебя в башке столько понамешано? И как ты вообще с такой башкой живешь?
       - Так вот я и пью, чтоб не думать, потому как знания умножают скорбь. А насчет подозрений... Смотри, что у нас имеется.
       Скипидарыч закурил и принялся ходить из угла в угол, о чём-то соображая. Наконец он остановился и, непонятно к кому обращаясь, проговорил:
       - Значит, это всё же заказное убийство.
       - Так ты ж мне сам об этом сказал, - искренне удивился Деснин.
       - Не говорил я этого. Предполагал только, - Скипидарыч выпустил клуб дыма. - И куда это только мир катится? Священников заказывать стали. Да каких!..
       - Скипидарыч! - одернул его Деснин, боясь, что тот снова уклонится от темы.
       - Итак, что у нас имеется на сегодняшний день? - Скипидарыч вновь выпустил клуб дыма. В этот момент он чем-то походил на Холмса, только окарикатуренного. - Первое: версия следака - сатанисты. И Аббат твой о них поминал. На грани фантастики, хотя...
       Скипидарыч подошел к окну, некоторое время задумчиво глядел на церковь.
       - Второе, - продолжал он, - Григорий - знаю я этого Григория. Главбух при епархии, а не монах. При Никодиме он сюда и носу не совал, а с Пафнутием сразу скорешился, едрень фень. Но чтобы он... Хотя кто их знает, может, чтоб потом канонизировать... Нет, не может быть.
       - А мне так показалось, что мог бы.
       - На грани фантастики, хотя современная церковь...
       - Скипидарыч! - вновь одернул его Деснин.
       - И есть еще третье, - Скипидарыч выдержал небольшую паузу. - Я уже говорил, что ты не единственный, кого Никодим привел к покаянию. Исповедовались ему многие, подобные тебе. А сейчас, может, кто-то из них стал крупной шишкой, может, куда-то очень высоко метит. Насмотрелся кругом, забыл Никодима, разуверился даже в том, что кто-то еще может свято хранить тайну исповеди, вот и ...
       - Вот и Аббат на это намекал, - оборвал Деснин. - Но я пробил эту тему. Андрей, письмо которого ты мне подсунул - не мог. Он сам сейчас подключился, по своим каналам.
       - Даже так? - Скипидарыч был слегка удивлен. - Но это еще ничего не значит. Ты проверил только Андрея, а он не один такой. Да и на слово верить щас никому нельзя. Есть и еще версия. Я ведь на пожаре не только Мокрого видел... Хм, нездешний он - я сразу приметил. А недавно снова видел его - с Пафнутием о чем-то говорили. Я его и рассмотрел. Такой длинный, со шнобелем, чернявый, странный. Во всем черном и шрам на щеке, узкий такой...
       - На левой? - перебил Деснин.
       - Вроде да. А ты откуда знаешь?
       - Да я, кажись, с этим черным сюда на поезде ехал. Про себя рассказывал, про... Никодима. А может, он тоже с Аббатом как-то связан? Тоже все про души говорил.
       - Вот! Если не Андрей, то кто тебя сдал Аббату?
       - Кто сдал, тот и заказчик. Мне это еще Вован говорил.
       - Вот, еще и Вован...
       - Тихо! - вспомнил Деснин. - Аббат говорил, что Мокрый тоже видел, как из церкви выходили люди.
       - Вот! Вот! - чуть не подпрыгнул Скипидарыч.
       - Что "вот"? Совсем все запуталось.
       - Ничего не запуталось. А свет в церкви ночью - это что?
       - Что?
       - Вот ты и сходи. Все равно терять нечего. Или ты боишься?
       - Да ничего я не боюсь. Я себя боюсь. Но схожу, уговорил.
       - Вот и ладно. А пока надо еще одно дело проверить. Я тебе говорил, что на кладбище не того происходит, ну там могилы развороченные. А недавно кресты с табличками спилили - есть возможность проверить кто. Может, вот эти самые, - Скипидарыч покосился на пентаграмму, которая так и валялась с вечера на полу. - Там и выясним.
       - Где там? - не понял Деснин.
       - В скупке цветмета. Один я не полез бы, а с тобой можно.
       - Что-то я не врубаюсь.
       - А и не надо. Я - мозг, а ты прикрытие. Кстати, насчет прикрытия. Придется пожертвовать этим.
       Скипидарыч вынул из шкафа алюминиевую кастрюлю, снял с гвоздя половник и сковородку.
       -Ох-хо-хо-х, - вздыхал он, запихивая в холщовый мешок алюминиевую утварь, - всю ведь страну в утиль сдали. И кто разрешил?
       Скипидарыч взвесил на руке мешок, еще раз вздохнул, вышел во двор и возвратился с изрядно побитым алюминиевым тазиком для мытья обуви. Затем накидал в мешок еще кое-какую мелочь, предварительно проверяя железяки магнитом. Сняв со стены ржавый безмен, он взвесил всю поклажу.
       - Ого, пять кеге почти. Теперь можно идти. Ближайшая скупка - в городе.
       Во дворе Деснин обратил внимание на пустую будку.
       - А Бобик где? - спросил он.
       - А нету. Волки сожрали, собаки. Один ошейник только и остался. Совсем обнаглели. Я тут как-то под утро в окно глянул, а там волчара здоровенный на задние лапы встал и пялится прямо в глаза. Ну точно оборотень... Может, то смерть моя была?
       - У тебя то сатанисты, то оборотни...
       - Не веришь мне. Вот и идем, идем - авось хоть что-то выясним.
       - Ты бы хоть объяснил, зачем весь этот цветмет, мозг, блин, - спросил по дороге Деснин.
       - Знаешь, в Египте тоже были расхитители гробниц, но воровали хотя бы золото, а эти, вишь, таблички с крестами пилят. Но явно не местные. А знаешь, почему? Менты уж не раз ловили - без толку. Ну я и сообразил способ, чтоб отвадить так отвадить. Уговорил Антоху поставить на одной заброшенной могиле большой медный крест - чтобы сразу в глаза бросался. А самого Антоху прикопал землей слегка, ну и тоже засел за куст, а то Антохе, хоть и здоровый он, а страшно. Как стемнело - идет один гробокопатель прямо к кресту. Только ухватился за него, чтобы вытащить, как могила разверзлась, или разверзилась? Не важно. Из-под земли показались руки и вцепились в крест. Но, вместо того, чтоб бросить крест и бежать что есть мочи, вор словно прирос к нему, едрень фень. Руки из могилы, ну в смысле Антохины, тянут крест на себя, а тот на себя - ну не сознает, что делает. Видать, оглоушен был собственными воплями, которые раздавались на все кладбище. Я тоже очень удивился, что вор не убежал, а еще сильнее в крест вцепился. "Ну и народ пошел, - думаю, - ни в Бога ни в черта не верит". Правда, говорят есть особое оцепенение от страшного страха, словно током притягивает. Ну а Антохе эта борьба за крест и вопли эти надоели. Он встать решил. Вор тут же перестал вопить, всего его перекосило. У кого слабые нервы, в подобных случаях бывает разрыв сердца. Но воры они не робкого десятка. Чтоб быть вором нервы нужны покрепче, чем у космонавта, едрень фень. Ну этот жив остался, только слегка повредился в уме. А среди воров слухи распространяются быстро, так что после этого случая местные могил не оскверняют. Если и орудует кто, то только приезжие. Вот тут и зацепка, сечешь?
       - Ну приезжие разные бывают. Не обязательно что это твои сатанисты, - выразил сомнение Деснин.
       - А вдруг.
       - Так они и пошли кресты в цветмет сдавать.
       - Ну мало ли. Они ж тоже разные, может денег на проезд не хватило, а может жадные дюже - не пропадать же добру.
       - Ладно, так и скажи, что с тебя, как со сторожа, за кресты спросят.
       - Спрашивали уже. Так я ментам прямо сказал: идите в скупку. Не идут, потому как повязаны все. Ха! Да если б наша милиция хорошо работала, то бы уже давно полстраны сидело. Во главе с правительством. А так, знаешь, как они борются с цветметчиками? Приходят к хозяину в пункт и клянчат: дай нам сетку огородную - бабка одна достала, житья нет, начальству жалуется. Тот им: вон, забирай. А они ему еще: спасибо, спасибо.
       Уже в Печужске путники наткнулись на такую сцену. В сквере у памятника Ленину собрался народ. Поглазеть было на что: на шее Ильича болтался железный трос, а сам он наклонился к земле под углом градусов в сорок пять, и теперь указывал рукой не в светлое будущее, а в землю. В толпе рассказали, что ночью подкатила к памятнику какая-то банда на джипе, накинули вождю петлю на шею, привязали трос к машине и рванули. Но Ильич устоял - внутри памятника оказались стальные штыри.
       - И что за идиотизм творится? - комментировал увиденное Скипидарыч. -Хотя все ясно - на сплав, из которого памятник сделан, видать, позарились. Это еще что. Вон в прошлом году бронзовый бюст Пушкина из скверика на Пушкина же улице свистнули. Это ж все равно, что могилу осквернять. А, все прут, ничего святого, едрень фень. Не удивлюсь, если Медного всадника в цветмет сдадут.

    Глава VI

    ЛОЖНЫЙ СЛЕД

       Так, за разговором путники подошли к пункту приема. К послеобеденному открытию у дверей собралась порядочная толпа. Кто с мешками, кто с сумками, а кто даже с тачками.
       - Вот он, вертеп экономического разврата, - заметил Скипидарыч, заняв очередь. - Вот они, блин, старатели - все прошли огонь и воду, чтобы сдать медные трубы. А чего поделаешь, еще апостол Павел говорил: где нет закона - нет и преступления. Криминальная власть развращает народ. Порог преступления снижается. "Если уж там все бандиты, то с нас чего взять?" - так народ думает. Да и потом, какое это преступление совершить преступление против преступной власти? Никакой это уже не грех. Ведь грех это антиобщественный поступок, преступление перед обществом. А если само общество преступно, то... Тогда все наоборот преступником становится тот, кто не совершает преступлений. Он идет против общества, а, стало быть, ему опасен, едрень фень.
       На развыступавшегося Скипидарыча недовольно косились, однако в очереди стояли не только подозрительные типы.
       - Сынок, как думаешь, примут, - показывала Деснину самовар какая-то бабулька интеллигентного вида. Деснин пожал плечами, а Скипидарыч извлек из кармана магнит, приложил к самовару и заверил:
       - Примут, мать, примут.
       - Ой, хорошо. Хоть конфеток себе куплю к чаю, - обрадовалась та.
       - А у меня, у меня проверь, - совал какой-то старичок электрочайник.
       - Тоже возьмут, - успокоил его Скипидарыч, - нержавейка. Только бы ты ручку у него отломал, да спираль выкинул, а то вычтут из общего веса.
       У пункта стоял груженый цветметом ГАЗон, вокруг которого вились пацаны. Хоть и была машина забита под завязку, но водила все выносил и выносил из пункта новые железяки. В одну из его отлучек пацаны заскочили в кабину и нажали на самосвал. Тут же весь лом повалился на землю. Чего там только не было - целая летопись преступлений и унижений, да дикой дури. Вилки и ложки, сковородки и кастрюли, чайники и самовары, огородные сетки и столбы из дюрали, трансформаторы и радиодетали, огромные мотки проводов и кабелей. Одних колесиков от часов - целых три мешка. Тут же была представлена и работа современных расхитителей гробниц - медные и дюралевые таблички с могил, алюминиевые оградные купола, сами ограды... Чудилось, что всю страну сдали в пункт приема - чтобы за гроши продать за границу.
       - Откуда все это? - удивился Деснин.
       - Из лесу, вестимо. Всю страну поразила цветметная лихорадка. Мельчает народ - раньше хотя бы за золотом гонялись, а теперь одни медно-алюминиевые старатели повсюду. Все разбирают, даже еще работающее, едрень фень. Трактора, станки, теплотрассы. Один вон дурак газовый вентиль свернул - чуть подъезд не взорвался. Да чего там - в армии вон даже снаряды разбирают, скоро атомные бомбы курочить начнут. Эпидемия форменная, ничем не гнушаются. Тащат все, у близких, неблизких, все прут - вдоль дорог вон голые столбы стоят. Все на продажу! Купи-продай, своруй-продай, ограбь-продай, убей-продай, предай-продай! Капитализм, однако, свобода предпринимательства. Делай деньги, а как - не важно. Но ты вон туда смотри, сколько всего с кладбища натащили. Вон табличка, вон еще. И это явно не наши, потому как всех местных мы с Антохой напрочь отвадили. Ну я тебе говорил. А эти, вишь, орудуют. Но теперь не докопаешься кто. Будем смотреть за сдающими.
       Тем временем очередь встала - из пункта в помощь водиле, матерясь на ходу, выскочили еще двое. Погнались было за пацанами, которые успели кое-что ухватить из кучи, да не догнали. Теперь троица быстро закидывала лом обратно в кузов.
       А к пункту подходили все новые и новые "старатели". Очередь росла, а Скипидарыч разболтался не на шутку:
       - Это только в этот пункт столько народу, а ты прикинь, сколько мужиков по всей стране целыми днями и ночами воруют, разбирают, пилят, курочат, сколько труда, нервов, трупов. Люди гибнут за металл, как в песне. Словно свихнулись все. А какие убытки. Бокситы те же надо еще добыть, переработать - сколько это стоит, а тут готовый алюминий, пожалуйста. Навар офигительный. И все прямо за бугор. Ведь у этих скупщиков рублей даже нет - одни только доллары. У нас тут один ночью по деревне бегал все не мог разменять... Так, - вдруг зашептал Скипидарыч Деснину на ухо, - Вон там сзади пристроился один с сумкой дорожной. Я такого не знаю. Странный тип. Ты не оборачивайся, а то спугнем.
       Далее Скипидарыч продолжал уже в полный голос, не обращая внимания на косые взгляды из очереди:
       - У меня вообще такое ощущение, что эта история с цветметом - целенаправленная диверсия и провокация, едрень фень. Смотри, как хитро придумано, трех зайцев убивают сразу: распродажа ресурсов, урон хозяйству и тотальное спаивание населения - халявные деньги пропиваются легче всего.
       Очередь подходила, стали видны двери пункта. На одной из створок Деснин заметил объявление: "Сдающие металлолом обязаны объяснить его происхождение".
       - Это так, для проформы, - пояснил Скипидарыч. - Все говорят: нашел, мол, - и все в порядке. Нам главное посмотреть, что тот тип притащил. Туда по пять человек запускают, а он седьмой от нас. Надо двух вперед пропустить, чтобы зайти вместе.
       Приемщика совсем не интересовало происхождение лома. Он лишь проверял каждый предмет магнитом и выкладывал на весы. Общий вес оказался почти на килограмм меньше, чем Скипидарыч высчитывал накануне с помощью своего безмена.
       - Ко-оля-а! - жалобно пропел Скипидарыч в то же время зло сверля глазами скупщика. Барыга смерил Деснина взглядом и недовольно произнес:
       - Ну ладно, четыре.
       - Четыре с половиной, - упорствовал Скипидарыч.
       - Имей наглость, мне ж ментам не из своего кармана отстегивать.
       - А я все свое сдаю!
       - А все все свое сдают. Я другое не беру, понял.
       Приемщик потыкал грязным пальцем калькулятор, достал из никуда не подключенной кассы деньги и сунул их Скипидарычу.
       - А семь рублей? - возмутился тот, пересчитав.
       - Обойдешься, нет у меня мелочи, - был ответ.
       Но Скипидарыч больше не спорил. Он чуть не подпрыгнул от радости, когда заметил, что подозреваемый извлек из своей сумки помимо прочего три надгробных таблички из нержавейки и фрагменты распиленных крестов из дюрали. Деснин также это заметил, но одернул Скипидарыча, готового тут же вцепиться в расхитителя могил.
       Тем не менее, гробокопатель почуял интерес к себе и, едва выйдя из скупки, постарался затеряться в толпе. Скипидарыч как назло заорал:
       - Держи его, Коля! Учиним допрос с пристрастием!
       Тип обернулся и дал чеса. Он решил уходить дворами, но уже в ближайшей подворотне был сбит с ног Десниным. Скипидарыч присел над поверженным и сходу начал допрос:
       - Ты где кресты взял, едрень фень!?
       - Какие кресты? Ничего не знаю.
       - Хорош выделываться. Мы тебе не менты, понял. Щас уведем в укромное местечко и... Короче, выкладывай все про своих дружков.
       - Каких еще дружков? - искренне удивился гробокопатель.
       - Про сатанистов, с которыми приехал.
       - Чего? Ты че, дурак? Какие еще сантанисты?
       - Это они могилы курочат, а тебе мало - ты кресты в цветмет сдаешь.
       - Слышь, братан, - обратился гробокопатель к Деснину. - Убери ты от меня этого психа. Не знаю я никого. Я один работаю. А если с вашей могилы крест снял - возмещу.
       - Да не в том дело, - заговорил Деснин. - Ты, видать, на кладбище бываешь по ночам, значит знаешь, что там творится.
       - Да это он и творит, у, сатанюга заезжий! - вмешался Скипидарыч.
       - Сам заезжий! Я местный, в отсидке был. А этих ваших сантанистов сам боюсь. Видел пару раз. Копали чего-то, пели. Я сам когти порвал. А больше ничего не знаю.
       - А кто знает? - не унимался Скипидарыч.
       - Да никто. Все, кто видел этих ваших сантанистов - боятся и на кладбище не суются. Ты сам все с ружьем там шастаешь - вот и должен знать.
       - А вот я тебя в милицию щас и сдам, - пригорзил Скипидарыч.
       - Угу, ты меня сначала на кладбище с поличным поймай, сторож хренов. Сам всего боишься. Видел я, как ты от каждого шороха бегаешь.
       - А ты смелый такой? Смотри, вот поймают тебя сатанисты - будешь знать.
       - А я и не пойду больше. Пустите меня, мужики. Я лучше провода резать буду.
       - Вали, не до тебя, - сказал Деснин. - Только мразь ты, если могилы грабишь.
       - Зря ты его отпустил, - сокрушался Скипидарыч по дороге домой. - Темнит.
       - Да не темнит. Просто дурацкая твоя затея с этим цветметом.
       - А вот и не дурацкая. Он тоже сатанистов видел.
       - Сам же ему и сказал, что это сатанисты.
       - Опять мне не веришь. А вот ты сходи в церковь-то, сходи.
       - Ладно, схожу. Только до вечера ты от меня отстань и ничего больше не придумывай, - поставил условие Деснин.

    *****

       С первого взгляда за прошедшие семь лет в церкви ничего не изменилось. Все так же с вышины купола глядел строгий лик Вседержителя. Ему предстояли сонмы святых и бесплотных сил. По стенам разворачивались картины библейских и церковных событий, а на западной стене в огромной многоплановой композиции находилась фреска Страшного Суда.
       Всё было так, как раньше. Но где-то в глубине души Деснин чувствовал, что чего-то не хватает. Сама атмосфера была иная. И было в ней что-то зловещее.
       В этот раз, так же как и семь лет назад, Деснин схоронился за прилавком свечной лавочки, что находилась в закутке при выходе из притвора. Распластавшись на холодном полу, он думал: "Чего я надеюсь увидеть? На что же намекал Скипидарыч? Должно быть, очередной бред нес. А, как бы там ни было - делать всё равно нечего. Полежим - увидим".
       Обстановка располагала к размышлению, и на Деснина вдруг нахлынули бурным потоком воспоминания семилетней давности.
       Вот так же, распластавшись за этой же свечной лавочкой семь лет назад, лежал он и ждал, когда наступит глубокая ночь. За день до этого он уже приходил в храм и заранее наметил себе две иконы, показавшиеся ему наиболее ценными.
       В тот раз Деснин впал в лёгкую дрёму. Сквозь неё он слышал, как кто-то обошёл храм кругом, и заскрипели закрываемые церковные ворота. Затем - полная тишина и тьма непроглядная. Деснин окончательно успокоился и заснул. Проснулся ближе к полуночи и прислушался. Ничего подозрительного, лишь какие-то неясные шорохи - очевидно церковные мыши приступили к своей ночной жизни.
       Деснин выбрался из своего укрытия и слегка размялся. Глаза уже привыкли к темноте. Он достал нож и подошёл к Николаю Угоднику, что висел слева от царских врат иконостаса. Затем провёл рукой по краям доски - зазор между нею и иконостасом был невелик, как раз, чтобы просунуть туда лезвие ножа. Действуя им как фомкой, Деснин потянул доску на себя.
       Крякнуло старое дерево. "Пошла, - обрадовался Деснин. - Теперь и руками оторвёшь". Тут полная луна заглянула в окно верхнего яруса, и стало совсем светло. Николай Угодник с презрением смотрел на вора. Деснин застыл, уставившись на икону. Вдруг заскрипели церковные ворота...
       Деснин мотнул головой, словно стряхивая воспоминания. Прислушался. Ворота скрипели не в его сознании, а наяву.
       В следующий момент мимо свечной лавочки прошли двое.
       - Да погоди ты, - послышался мужской голос. - Дай свечи зажечь.
       Раздалось характерное чирканье зажигалки. Вскоре церковь озарилась тусклым светом.
       - Знаешь, - послышался женский голос, - свечи - это так клёво. Класс! А ты ехать не хотел.
       Деснин осторожно выглянул из-за прилавка. В центре зала, боком к нему, стоял некто, с жиденькой бородкой и длинными волосами. "Неужто Пафнутий?" - удивился Деснин. Вместо рясы предполагаемый поп был одет во всё джинсовое. Рядом с ним стояла длинная, густо накрашенная девка в мини.
       "Шлюха, - сразу же определил Деснин. - И жаба к тому же. Хотя ноги, вообще-то, ничего".
       Специфический запах перегара, которым тащило от обоих, распространялся на всю церковь.
       - Слушай, - заговорила девка, - догнаться бы пора, а то у меня чего-то башка трещит.
       - Где я тебе сейчас возьму? - огрызнулся поп. - Нечего было уезжать.
       - Ладно жаться. У тебя где-то здесь должен быть кагор.
       - Ну есть, но он для причащения. И вообще, хватит меня сегодня доставать. Какой дурак вспомнил про траву! Я им что, шестерка? И так рискую.
       Пафнутий подошел к одной из икон, снял ее, просунул руку и извлек из тайника небольшой пакетик.
       - Все, канаем, - сказа он, поставив икону на место, но девка вцепилась в его рукав:
       - Нет, нет. Блин! Ты не въезжаешь. Здесь так классно. Тащи свой кагор. Догонимся хоть разок кровью-то Христовой.
       - Слушай, блудодейка окаянная! Не богохульствуй! Это же всё-таки дом Господень, - поп попытался перейти на проповеднический тон, но это, в связи с изрядным опьянением, у него плохо получилось.
       Тем временем девка подошла к аналою и развела руками так, как будто бы раскрывала некую книгу. Перелистнув несколько несуществующих страниц, она ткнула пальцем в одну из них и, передразнивая интонацию попа, прочитала:
       - Заповедь новую даю вам: объеби ближнего своего. Аминь, - захлопнув воображаемую книгу, она захохотала.
       В этот момент появился исчезавший на некоторое время из поля зрения поп. В руке у него была бутылка. Девка вырвала эту бутылку и жадно принялась пить прямо из горла. Затем, передав бутылку попу, уже совсем пьяным голосом проговорила:
       - А где этот ваш бог? Чего-то не вижу. А может, он сбежал отсюда, а? Из дома-то своего?
       Поп, сделав пару глотков, совсем захмелел и, усевшись прямо на пол, ответил:
       - Может и сбежал.
       - А тогда кому же ты служишь тут?
       - А вот этому, - поп вытащил из кармана несколько долларовых купюр. - Маленькие зелёненькие божики. Вот здесь на каждом прямо написано: "Мы верим в бога". Вот в этого, зеленого. У того Бога хоть сколько проси, а хрен его знает - даст, не даст. А эти - всё что угодно дадут, в любой момент. Они всё могут, не то что Бог. А Бог...
       Поп начал медленно крениться набок.
       - Ну-ну. Не отрубаться, - схватила его за рукав девка.
       Поп уселся поудобнее. Порывшись в карманах, он достал пачку сигарет и закурил.
       - Бабло побеждает зло, потому что зло - это отстутствие бабла, - изрек он.
       В данный момент поп сидел лицом к Деснину. Что-то знакомое показалось ему в обличии священника, особенно противная лиловая родинка у носа. "Ё-моё, так это ж, - Деснин прикинул, что если убрать бородку и волосы, - так это ж... Серёга".
       С этим самым Серёгой (Деснин никак не мог припомнить кликухи) он как-то пересекался на зоне. Только тогда тот не был попом, а был обыкновенным вором, причём с уже не первой ходкой. "Недаром его Скипидарыч всё уркой называет, - думал Деснин. - вот, оказывается, в чем дело".
       Тем временем девка подошла к царским вратам. Поп, поднявшись, поплёлся за ней. Они вместе вошли в алтарь. Теперь, из-за иконостаса, Деснин не мог их видеть.
       - А ты знаешь, - послышался из алтаря голос попа, - что в алтарь бабам входить нельзя?
       - Меня всё то, что нельзя, так возбуждает, - ответила девка, и тут послышался какой-то грохот.
       - Да ты чего?! Совсем охренела?! - чуть ли не кричал поп.
       - Давай прямо на этом столе, а?
       - Это не стол, это престол. Тут бог это самое...
       - Вот и мы это самое. Ну Серенький, ну один разочек давай попробуем, это ж так клево. Ну, где он там у тебя? У-у. Вот он. А чего такой вялый? Ну, ничего, сейчас согреется. Вот так...
       "Интересно, что они там делают?" - подумал Деснин. Но вскоре по звукам, которые доносились из алтаря, он понял что.
       Предоргазменные всхлипы гулко разносились по всей церкви. Эти всхлипы пощёчинами отлетали от щёк святых, а те смиренно подставляли то левую, то правую щёку...
       "Ну Скипидарыч, ну казёл! А! - думал Деснин, выбегая через приоткрытые ворота церкви. - Догадка у него есть! Страшно ему, нечистая сила, подозрительные типы. Тьфу!"

    Глава VII

    БЕСЫ ХОДЯТ ПО ДЕРЕВНЕ

       На улице стояла тишина. Лишь где-то вдалеке кто-то громко и безутешно блевал. Деснин интуитивно пошёл на этот звук, и вскоре перед ним предстал скорчившийся Скипидарыч. "Пусть закончит, "- решил Деснин.
       - Коль, это ты? - Скипидарыч закончил и стоял теперь, уставившись на Деснина. - А я тут это. Врут все, что в русском желудке и долото сгниет. Сейчас такую дрянь делать стали, да еще, гады, "Машеньку" добавляют, чтобы совсем крышу срывало. Тьфу, косорыловка треклятая!
       Глаза Деснина сверкнули нехорошим огнём. Он ухватил Скипидарыча за грудки и заорал на того:
       - Череп, говоришь, свет в церкви! Догадка у него есть! Поиздеваться надо мной решил, да? Да я тебя...
       - Не убивай, Коля! Не бери грех на душу! - взмолился Скипидарыч. - И так сплошное смертоубийство кругом происходит. Коля, Бесы ходят по деревне!
       Последнюю фразу Скипидарыч произнес так уверенно, что Деснин слегка опешил и отпустил его.
       - Опять гонишь? Какие бесы? Я вон в церкви уже...
       - А самые что ни есть натуральные, - Скипидарыч был серьезен как никогда. - Я вот за милицией пошел - кабель срезали, не дозвониться.
       - А менты еще зачем?
       - Так говорят же тебе... А, черт с милицией - все равно уже поздно. Идем, идем, - позвал Скипидарыч, - щас сам все увидишь. Тут такое творится!
       Всю дорогу Скипидарыч не умолкал, рассказывая предысторию события.
       - Никодимова была еще идея: когда деревня уходила в запой, все деньги несли бабке Лизавете на сохранение. Единственная трезвенница была. Зато подруга ее бывшая, Глафира, наоборот, бизнесом занялась на старости лет - гнала самогон. Помню, когда покупал, провожала таким взглядом, словно говорила: пей, родимый, на здоровье, чтоб ты сдох. Вот. А вчера или позавчера, в общем перед тем как ты приехал, все с Ромки началось. Пацан только с армии пришел - и давай бухать, все деревню с панталыку сбил. Вот и я из-за него бороду сбрил, едрень фень. В общем, сегодня к вечеру все деньги пробухали. Пока ты в церкви был, поперлись они сперва к Глафире, а та в долг самогон-то не дает. А толпа-то приличная собралась, да все пьяные в умат. Вот и повел их бес к Лизавете, а та говорит: сами требовали, чтобы денег, когда пьяные, вам ни за что не давать. Не знаю, чего уж у них там вышло - каждый по-своему рассказывает, а убили Лизавету. Плохо так убили - серпом горло перерезали. Но денег не нашли. А я знаю почему - хитро прятала, в книгах, а в комнате, где книжный шкаф был, лампочку срезала. Нда, а эти-то, вкусивши кровушки, пошли к Глафире. Та опять заартачилась, дура - без денег не дам. Не знала, что он с Лизаветой сделали. Вот и дом ее.
       Во всех окнах горел свет. У забора толпились немногочисленные селяне. Ловко растолкав их, Скипидарыч вновь позвал Деснина:
       - Идем, идем.
       Тот, так и не успевший сообразить, зачем он это делает, последовал за Скипидарычем. У вывороченной калитки он обо что-то споткнулся. Пригляделся - дохлая собака с вывалившимся языком. Должно быть, просто задушили. В самой избе царил жуткий кавардак. По центру единственной жилой комнаты ничком лежало тело хозяйки. Почти напополам расколотый череп, вытекшие мозги и прямо в этой бурой массе топор. Должно быть, хозяйку убили не с первого удара, и раненая она еще металась по избе - все комната была забрызгана кровью, даже иконостас в углу. Но не в этом была самая жуть. Дорвавшиеся до самогона (а было их человек двенадцать) валялись тут же. Видимо, пили косорыловку и падали, прямо в свежую кровь убитой самогонщицы. Так и спали в обнимку с бутылками, кто храпел, а кто икал. А над всем этим стоял жуткий смрад из перегара и паров пролитого и смешавшегося с кровью самогона.
       Из кухни выскочила какая-то баба с перекошенным лицом и накинулась на Скипидарыча:
       - Ну, где милиция-то?!
       - Щас, щас... Ко мне вот тут гость, - засуетился тот и шмыгнул вон из избы.
       - Трезвой? - нюхнула баба Деснина. - Тогда на кухню идем - нечего тут глазеть.
       Деснин присел на табурет у печки, закурил. Баба села за стол и уставилась в одну точку.
       - А Ромка-то с литрой убег, - проговорила баба, когда Деснин прикуривал уже третью сигарету. - И куда бес понес?
       - Бес? - спросил Деснин.
       - А кто же, как не бес, их водил? Лизавета, когда ее серпом, говорят, их видела, кричала: бесы в вас, спасти пыталась. Вот бесы и озверели. Да и Глафира тоже про бесов кричала, пока ее топором рубили... И за что нам это все?
       Баба вновь впала в прострацию. Деснин еще немного посидел и, не дожидаясь, пока нагрянет милиция, вышел из избы. На улице раздавался интенсивный колокольный перезвон. Когда Деснин проходил мимо колокольни, звук вдруг стих: в свете луны видно было, что звонарь никак не может раздышаться.
       - Коль, это ты? - услышал Деснин голос Скипидарыча. - Я тут это... Колокольный звон - для бесов разгон, понимаешь? Да только задохся вот, фу. Ты иди домой, а я еще немного тут - надо стресс снять.

    *****

       - Повесился! - разбудил Деснина с утра вопль Скипидарыча.
       - Че? - не понял он спросонья.
       - Ромка повесился, ну из армии который пришел. Там, вчера у Глафиры, все полегли, он один на ногах остался. За него-то бес и ухватился. Понес Ромка самогон Юльке, подруге своей, напоить, а вместо этого изнасильничал и задушил. Или наоборот - не знаю уж. А как с утра протрезвел - так и в петлю залез. В записке так и написал: бес покою не дает, требует повеситься.
       - Допился, - буркнул Деснин, с трудом вспоминая вчерашние события.
       - Не-ет! - взвизгнул Скипидарыч. - Не в том дело. В каждом из нас живет демон, и наша ненависть - его пища. А столько ненависти кругом, что всеобщее беснование творится. Бесы - они повсюду! Вон ящик включишь - одни бесьи рожи скалятся, поэтому я его и выкинул. Вон, вон. Ты приемник-то послушай, что творят.
       Деснин, чтобы заткнуть Скипидарыча, который опять начинал выступать, потянулся к приемнику и включил погромче. Передавали новости. Последнее сообщение заставило Деснина прислушаться: "Вчера вечером на окраине Москвы произошла крупная разборка между двумя преступными группировками. В перестрелке погибли не менее двух десятков вооруженных бандитов. Ведется следствие, однако уже сейчас известно, что конфликт вспыхнул из-за недавнего взрыва в подземном переходе московского метрополитена".
       - Вован, - выдохнул Деснин.
       - Чего? - не понял Скипидарыч.
       - Я должен был там быть... Блядь, и что у вас здесь за херня твориться?!
       - Вот, а я тебе о чем, а?
       Скипидарыч вновь принялся рассуждать, но Деснин не слушал его. Он силился вспомнить, что же произошло вчера. Башка ужасно трещала, должно быть от того пойла, которое притащил ночью Скипидарыч "для снятия стресса". "Двойное убийство, - наконец промелькнуло в мозгу. - Но было еще что-то..." И тут Деснин вспомнил сцену в церкви. Прежняя злость на Скипидарыча вновь забурлила. Деснин уже почти рванулся, чтобы придушить этого гнусного провокатора, но сдержался. Скипидарыч наконец-то замолчал и сидел на табуретке, уставившись в красный угол.
       Деснин проследил за его взглядом и поразился. Нет, не на иконы - они были довольно заурядной работы и особой ценности не представляли - поразило Деснина то, что рядом с иконами стояло красное знамя. Странно было видеть этот символ коммунизма в таком месте. Лишь при более внимательном рассмотрении Деснин заметил, что серп и молот старательно замазаны красной краской, а на древко вместо тех же серпа и молота был приделан металлический крест.
       - Это я недавно поставил, - кивнул на знамя Скипидарыч. - Удивляешься? А нечему удивляться-то. Неспроста оно здесь стоит. Покуда была советская власть, не любил я коммуняк, честное слово. И за то, что церкви рушили, и за атеизм их государственный с материализмом. Но все познается в сравнении. Что значат коммунистический материализм и атеизм в сравнении с капиталистическим?.. Вот и понял я, что это - не просто красная тряпка - это хоругвь была, как и положено красная, только без лика Спасителя. Без него последнее войско Христово, само не зная, что оно таковым является, боролось с сатаной капитала. Маркс, хоть и не люблю я его, но иногда прямо в точку бил: "Человечество всегда зависело от экономики. Коммунизм есть освобождение человека от экономики, подчинение ее ему". То бишь коммунизм есть победа над дьяволом капитала. Когда мы этот коммунизм строили, перескочить хотели через царство Антихриста, да не вышло, едрень фень. Россия была последней преградой на пути господства сатаны, то есть всемирной капитализации. Потому что русская идея - борьба с сатаной капитала. Да чего там, сам Христос был первый социалист и корень зла видел в капитале, так то вот.
       Скипидарыч подошел к знамени, разгладил его.
       - На помойке нашел, - пояснил он. - Из сельсовета выкинули. Правильно, потому что проиграли войну, едрень фень. Россия вместе с Союзом пала, помогли упасть, царство сатаны настало. Еще в пятнадцатом веке считали, что конец света будет в 1992 году то есть в 7000 год со дня сотворения мира история закончится. Даже календари дольше этой даты не составляли. А что случилось в девяносто втором? СССР развалили. Вот и началось светопреставление. Ну а все беды России за семьдесят лет противостояния капитализму - козни сатаны, у которого она стояла словно кость поперек горла. Только оттого, что скинули со знамени Спасителя и повержены мы теперь Антихристом. Эх, кабы со Христом были, так мы бы им еще всем показали! Не вышло... Да и не только в этом дело. Запад влекут наши богатства, а чтобы добраться до них, нужно если не убить, то растлить, обездушить наш народ, установить мир чистогана. План Даллеса в действии. Ты знаешь, что...
       - Э, э! И так хреново, ты еще тут со своей философией. Заткнись, а! - не выдержал больше Деснин.
       Но Скипидарыч не слышал и продолжал говорить глядя в угол:
       - Кабы надежда была, что все уляжется, успокоится, вся эта муть сойдет. Так нет ее. Не выдюжили, проморгали Россию. Всеобщий раздрай и никакого просвета не видать. Да и Родины уж больше нет. Государство только и плюет в душу. Всю Россию изнасильничали. И внушают, что мы хуже всех и ни на что не способные. Даже слово Россия произнести не могут, одно только трындят: эта страна. Да еще с презрением каким-то. Нет, измельчал народец ныне. С таким кашу не сваришь. Не поднимется Россия более, не возродится заново. Да и кому поднимать? Раньше хоть был культ личности, а теперь культ наличности. На таких ценностях далеко не уедешь, едрень фень. А к чему и жить тогда? Смотреть на все эту мразь? Нет уж, довольно. И почему только раньше Бог не прибрал? Что за наказание такое? Ох, сердце засосало. Таблетку бы выпить. Да нет таблеток от безысходности.
       - Уж да, таблетка не помешала бы, - зацепился за последнюю мысль Деснин. - Ты лучше скажи, чем меня вчера напоил, гад?
       - Так это, Глафире-то уже ни к чему, вот я и взял полторашку стресс снять.
       - Это то самое пойло? Понятно, почему у всех крышу сорвало. У меня у самого не на месте.
       - Так на курином помете настояно, чтобы совсем уж... А с утра средство только одно - клин клином. Только вот в райцентр идти придется: у нас все точки позакрывали после вчерашнего, и не допросишься. А у меня тоже башка-то не на месте, надо бы...
       - А, - махнул рукой Деснин. - Алканоид ты, Скипидарыч. Все других ругаешь, а сам хлещешь.
       - Да, пью я. Но пью ж ведь не просто так. Пью я с горя. У меня, так сказать, разумный алкоголизм. Я - идейный алкоголик. Я живу во враждебном мне обществе и так выражаю свой протест против него. Жить трезвым при такой жизни - уже подвиг, но я не герой. Я...
       - Все, все, - оборвал его Деснин, - Хрен с тобой, идём.
       Деревня словно вымерла после вчерашнего побоища и выглядела теперь довольно мрачно. Даже "разбирателей" не было видно и слышно.
       - Да и делать еще что, кроме как пить? В ящик пялиться? - заговорил Скипидарыч. - Вон в городе единственную библиотеку в кабак переделывают, едрень фень. А я ведь туда через день ходил, все газеты с журналами читал. Теперь там только этикетки на бутылках и почитаешь. А Никодим меня и таким принял. И не пил я при нем. Почти. Так, иногда. А сейчас все под откос. Стой, - хлопнул Скипидарыч себя по лбу. - А ведь сегодня именины у Никодима-то... были бы. Давай зайдем к нему.
       Лампадку на могиле все же задуло. Деснин присел, снял стекло, чиркнул зажигалкой, да так и остался сидеть на корточках, глядя на огонек.
       - Я ведь его, Никодима-то, ещё с детства своего помню, - заговорил Скипидарыч. - Он ведь нездешний. Пришёл откуда-то. Тогда как раз очередную безбожную пятилетку провозгласили. Попа местного да дьячка в лагеря отправили - так они там и сгинули. Храм тоже взорвать хотели. Вот как раз тогда, говорят, Никодим и пришёл. Ни разрушить, ни разграбить не дал, смог как-то повлиять. Даже службы потихоньку возобновил - это тогда-то! И странно - никто его не трогал. Было в нём что-то такое... Словами не передашь. Ну ты и сам знаешь... Хм, тогда, когда церковь под запретом была - выжил как-то, а сейчас... На нынешних не повлияешь, будь хоть трижды святой. Видать, что-то внутри у всех совсем повредилось. Ампутировали душу, как твой Аббат говорит - не на что просто влиять. Ведь когда еще Никодим жив был, грабанули церковь-то. Восемнадцатого века храм. Две мировые войны простоял, большевиков пережил, а тут... Тогда-то Никодим совсем и поник, стал на себя не похож. Э-эх, - вздохнул Скипидарыч, - знать семена при дороге упали, да в тернии.
       - А я ведь тоже грабить лез, - вдруг вырвалось у Деснина.
       - Чего? - не понял Скипидарыч.
       - Ладно, - поднялся Деснин. - Идем, как-нибудь расскажу.
       - Видел бы Никодим, что теперь творится, - говорил по пути Скипидарыч.
       - Особенно в церкви.
       - А что там? - осторожно спросил Скипидарыч, благоразумно отступив на пару шагов - он помнил вчерашнюю реакцию Деснина.
       - Да дался ты мне, - горько усмехнулся Деснин, заметив отступление. - Казел ты, Скипидарыч, вот и все. А в церкви...
       Деснин вкратце рассказал увиденное вчера. Скипидарыч, выслушав, произнес:
       - Н-да, едрень фень. Я всегда знал, что этот Пафнутий далеко не соответствует роду своей деятельности. Но чтоб до такого дойти... "Неблагочестивый священник - все равно что больной врач. Душа священника должна быть чище лучей солнечных". Это не я, это Иоанн Златоуст. Ух Пафнутий, а! И управы не найдешь. Но ничего! "Горе вам, лицемеры! Ибо вы похожи на побеленные могилы, которые снаружи кажутся красивыми, а внутри полны костей мертвецов и всякой нечистоты. Так и вы снаружи кажетесь людям праведными, а внутри исполнены лицемерия и беззакония. Змеи. Отродье гадюк! Как избежите вы суда Геенны?" А это уже Христос. О ком это он? Да вот об этих оборотнях в рясах. Знаешь, я тут читал молитвоавтомат придумали. Ну будка такая, типа банкомата. У нее там в программе молитвы все основные, свечки можно купить, святую воду. Короче: кидаешь пятак, а он за тебя молится. Вот и думаю: может вместо таких попов эти автоматы поставить? А впрочем, чего священников особо винить, как говорится, каков приход - таков и поп. Вертеп разврата кругом. Совсем ничего святого не осталось. Вовсе не за этим, Коля, я тебя в церковь посылал.
       - Да уж я так и понял. А за чем же?
       - Я тебе говорил: скажу - за психа меня считать будешь. Это надо своими глазами увидеть.
       - Темнишь ты, Скипидарыч, ну да хрен с тобой. Не хочешь говорить, как хочешь. Но со смертью Никодима это хоть как-то связанно?
       - Мне так кажется.
       - Ну ладно, уговорил, схожу я ещё разок в церковь.
       - Во, прально. А то назавтра отпевания начнутся. Они вряд ли появятся.
       - Да кто "они"?
       Скипидарыч не ответил. Дальше шли молча, лишь проходя мимо могилы, в которую накануне угодил Деснин, Скипидарыч обмолвился:
       - Может, это знак тебе какой? Да, дела. Теперь еще четыре копать. Монстр, пожирающий человеков. Неспроста все это, ох неспроста. Четыре трупа и всеобщее беснование. Кто-то так выделывается, словно соревнуется...

    Глава VIII

    ЖИЗНЕННАЯ СИЛА

       Забегаловка оказалась довольно грязной и неухоженной. Тусклый свет. Пол, выложенный плиткой с каким-то дурацким рисунком. Плохо прокрашенные стены. Неубранные столики. Деснин для начала взял по двести грамм и какой-то салат.
       - Во, обеда еще не было, а они уже пьют, - походя заметила буфетчица, немолодая уже, грузная баба.
       - Молчи, женщина, - ответил на это Скипидарыч. Затем, дурашливо вывернувшись, прошипел ей прямо в лицо:
       - Полюбите нас грязненькими, а чистенькими нас любой полюбит.
       Буфетчица вся сконцентрировалась, пытаясь проникнуть в суть данной фразы.
       Очевидно, сделать этого она так и не смогла, потому что, ответив типичным в таких случаях "Сам казёл!", гордо повернулась и ушла.
       - Во, видал, что значит классика? - прокомментировал данный уход Скипидарыч.
       По всей видимости, Скипидарыча здесь хорошо знали, так как завсегдатаи забегаловки одобрительным гулом приветствовали его выходку. Однако вскоре другой мужик бомжеватого вида и неопределенного возраста, весь в бороде, привлек всеобщее внимание. Он стоял за одиноким столиком и готовился употребить пиво. Вдруг к нему подскочил один из подвыпивших парней и попытался отобрать кружку.
       - Руки прочь от народного достояния! - прогремел на всю забегаловку бомжеватый. Парень опешил от такого окрика и ретировался.
       - Подонки! - продолжал возмущаться бомжеватый, ни к кому конкретно не обращаясь и потягивая пиво. - На девяносто процентов - одни дебилы кругом. Семьдесят лет большевики делали идиотами, а теперь дерьмократы добивают. Ведь у этих сволочей программа есть на уничтожение России. Я ж предупреждал Николашку-то, царя - не поверили. Эх, все спасение наше в Боге.
       На этом бомжеватый допил пиво, икнул и был таков.
       - Во! - тут же сунулся Скипидарыч, уже успевший опрокинуть свои двести грамм. - Не я один такой.
       - И ты, что ли, Николашку предупреждал? - подколол его кто-то.
       - Не, я помоложе буду, - тут же нашелся Скипидарыч. - Не об том я, а об, так сказать, общеполитической ситуации в стране.
       - А, так вон у нас здесь уже есть один вумный, в очках. В местные депутаты лезет. Перевыборы ж будут. Оскандалились прежние в воскресенье с кражей бюллетеней-то, теперь все сызнова. Эй, кандидат! - окликнули уже разомлевшего интеллигента лет под сорок. - Мы вот его все пытаем, чтоб объяснил без всякой своей экономики, почему все так хреново, почему руки опускаются, и делать ничего не хочется? Где задор?
       - У, это серьезно. И как его сюда занесло? - удивился Скипидарыч, бесцеремонно разглядывая кандидата.
       - Так он, это, от оппозиции, то есть без бабок совсем, - пояснили мужички. - Говорит, что зашел снять стресс перед выборами...
       - Но и тут нарвался на дебаты, - проговорил, наконец, сам кандидат.
       - Ну так и где задор? А? - продолжал допрос Скипидарыч. Кандидат хлебнул пивца и уверенно начал. Казалось, что у него есть ответы на все вопросы:
       - Все очень просто, - пассионарность в русском народе резко упала.
       - Чего-чего? - мужики словно ничего и не ожидали, кроме как услышать очередное непонятное словечко.
       - Ну, жизненная сила, что ли, азарт, вдохновение, в общем, стимула нет, - кандидат, как мог, пытался объяснить термин.
       - А-а. И с чего ж это она вдруг упала?
       Кандидат на секунду задумался.
       - Упала она оттого, что веры нас всех лишили. Не в Бога, нет, веры вообще, в себя веры. Вот, - кандидат полез в карман и достал мятую бумажку. Я в своей программе из Достоевского привожу, послушайте. "Экономика с начала веков исполняла должность лишь второстепенную и служебную. Народы слагаются и движутся силой иною, повелевающей и господствующей, но происхождение которой неизвестно и необъяснимо. Это есть сила беспрерывного и неустанного подтверждения своего бытия и отрицания смерти". Вот еще, - кандидат, чувствуя, что теряет инициативу, читал не отрываясь, стараясь не смотреть на мужичков, - "У каждого народа своя особая вера. Свое понятие о добре и зле. Если ее нет, нет и народа. Общечеловеческие ценности стирают грань между добром и злом и означают смерть народностей. Если великий народ не верует, что в нем одном истина, что он один способен и призван всех воскресить и спасти своей истиной, то он тот час перестает быть великим народом, а становится этнографическим материалом. Истинный великий народ никогда не может примириться со второстепенной ролью в человечестве. Кто теряет веру в свою исключительность, тот уже не народ".
       Кандидат выдохнул и робко посмотрел на присутствующих. Достоевский впечатления не произвел.
       - Ну ты загнул, - наконец произнес кто-то. - Тут и на трезвую голову не разберешь. Да и этот твой Достоевский, он когда жил, а мы тебя про сейчас спрашиваем.
       - Сейчас? - под действием алкоголя кандидат начинал заводиться. - А сейчас наши дерьмократы уверяют, что нет в нас, русских, ничего особенного, что мы как все, даже хуже. Не понимают они русскую душу. Не понимают, что, говоря так, лишая веры в исключительность, убивают народ, лишают его жизненной силы. Понятно ли чего? - неуверенно спросил кандидат, чувствуя, что бесплатная агитация накрывается медным тазом.
       - Понятно-то понятно. Да только уж больно мудрено ты со своим Достоевским говоришь, - отозвался Скипидарыч. - Проще надо, когда с народом общаешься. И лучше на каком-нибудь жизненном примере.
       - Да какой же тут может быть жизненный пример? Это ж ведь Достоевский, философия, - возмутился кандидат.
       - Э, всю философию можно так объяснить, чтобы любой дурак понял. Вот у Дарьи петух был...
       - Помилуйте, при чем здесь петух? - недоумевал кандидат.
       - А ты не мешай, умная голова, слушай стариковскую сказку-то.
       Скипидарыч сделал паузу, словно собираясь с мыслями.
       - Вопрос, я мыслю, надо так выставить. Вот сидите вы здесь, - обвел Скипидарыч взглядом присутствующих, - водкой заливаетесь, отчего? И в глазах блеска не видно, и вообще, будто пришибленные...
       - Ладно, не дави мозоль, - одернули из публики. - Обещал сказку, так давай, рожай, что ли.
       Скипидарыч только этого и ждал.
       - А ты сперва налей, - тут же обратился он к нетерпеливому слушателю, - а то в горле что-то пересохло.
       Скипидарычу плеснули, он выпил, крякнул и начал так:
       - Сказки это вам по ящику в новостях сказывают. А я вам о натуральных событиях толкую, да так, чтоб с начинкой. Учу вас, дурачков, чтоб в мозгах ваших пьяных хоть чего-то зацепилось.
       - Ну ты, за дурака ответишь, - послышались угрозы.
       - Не тронь. Он дед умный, только спился слегка. Ну давай уж, начинай.
       - А вот ведь, что человек, что скотина - разницы никакой, - Скипидарыч вновь сделал паузу, закурил. - Отрядили нас как-то на сенокос в соседний колхоз. Там всё низины, и травы повыросло море, сами местные не справлялись. На постой бригаду нашу определили на сеновале у Дарьи, матери председателя. Здоровенная бабища такая, только вот ближе к старости мужика своего лишилась, но хозяйство все равно, как могла, содержала. Сенокос, он и есть сенокос: день весь вкалываешь, косой так намашешься, что на сеновал приползаешь - язык за спину, лишь бы перекусить по быстрому да спать. А с первой зорькой опять - коси коса, пока роса. И вот, как назло, был у хозяйки петух. Голосистый такой, заслушаешься. Поет от души, самозабвенно, не для кого-нибудь, и сам, чувствуется, своим пением наслаждается. Голос зычный и сила в нем страшная, бодрящая, словно командует: "Подъем!". Тут уж не до сна - мертвого разбудит. Куры сбегаются, квохчут, а он на них ноль внимания. Орет, заливается во всю глотку, с переливами: ко-ок-каа-рее-оууу! Для себя поет, не для них, сам наслаждается, сам себя распаляет. Только когда выорется полностью, тогда спрыгнет с забора и приступает к своим обязанностям. Да, музыкальный петух был. Но только вот, зараза, орать начинал ровно в три утра. Вся округа с ним поднималась. А у нас-то, у шабашников, понимаешь, самый сон, но он как заорет - и все, хана, сна как не бывало. А повкалывай-ка тут с недосыпа. В общем, достал нас этот петух своим пением - дальше некуда, хоть убивай. Так и хотели поначалу порешить - да рука не поднялась. Прикиньте: матерый, породистый петушище, злой. Плотно сбитый, яркого рыже-красного окраса с пышным черным хвостом и багровым гребнем, голенастый, с огромными красными шпорами. Окрестные петухи его боялись и уважали. Жалко было такую красу губить, грех на душу брать.
       Мы уж и хозяйке жаловались. Орет, говорим, сволочь, спать мешает. А она - так что ж, что орет? Для него песня эта, может, важнее всего остального. Без нее он, может, и кур топтать не будет. Пускай орет себе, потерпите.
       Хм, потерпите! Дней пять терпели - мочи нет. И вот тогда Васька, механик наш, припомнил старый способ, как петуха этого голосистого утихомирить на время. Надо ему, говорит, задницу маслом смазать - враз орать перестанет, потому как воздух весь, который он через глотку выпускает, через зад начнет выходить. Он механик, ему видней. В общем, сказано - сделано. Раздобыл Васька солидолу - чтоб с гарантией, а то масло обыкновенное, может, и не подействует.
       Втроем мы, кто помоложе, с сенокоса пораньше смылись, так, чтобы хозяйки дома не было. Петух под окнами расхаживает, расфуфыренный - как такого возьмешь? Хотели зерном в сарай заманить - там бы уж разобрались, но хитер, зараза: зерно склевал, а в сарай не пошел. Так и пришлось за ним чуть не по всей улице гоняться. Уж как он клевался, царапался, крыльями махал. А мы все исцарапанные, в пыли. Пару горшков на заборе побили, да и сам забор чуть не завалили. Ну чисто на тигра охотились. Все же поймали-таки бедного петуха. Один за ноги держит, другой за шею, а у Васьки палец уже наготове - весь в солидоле. Как всадит его во всю длину петуху куда договаривались, у того аж гребень дыбом встал, а мы возьми да отпусти. Взвился петух, совсем озверел, теперь он гнался за нами до самого сеновала, еле ноги унесли. Потом даже до нужника дойти боялись: такой зверь, клюнет в темечко - хана.
       В ту ночь мы втроем спецом ближе к трем проснулись, только с сеновала вышли, глядим, а петух уже на забор взгромоздился. Мы наблюдаем, что же будет. Набрал он воздуху и... вышел весь воздух не горлом, а совсем другим местом, как и предсказывал Васька. Если по науке судить, то все правильно: в глотке преграды всякие, а тут, как говорится, все на мази, пройти воздуху легче. Но петух-то этого не знает, думает, мало ли что. Набрал воздуху еще раз - и снова вышел тот другим местом. Петух в полном недоумении с забора спрыгнул и помчался к курятнику, думает, может куры его как вдохновят. Подошел вплотную и вновь попробовал заорать, и снова воздух не тем местом вышел, куры так и не проснулись. Зато мы оставшуюся неделю спали спокойно.
       Ну а петух в два дня переменился совершенно. Если раньше он гордо и степенно, как хозяин, расхаживал посреди улицы, то теперь жался к забору, весь взъерошенный, грязный, частью даже облысевший. Жалкое зрелище.
       Хозяйка к нам с претензией, что, говорит, вы с ним сделали, окаянные? Не жрет ничего, кур не пасет, не топчет, не кукарекает даже. Яйца все пустые, без зародышей, тухнут только под клушами. Да и сам какой-то забитый ходит, даже цыплята и те уважать перестали.
       А ведь и вправду, думаем, чего-то мы петуха совсем ухайдакали. Ведь с чего он таким вдруг стал? Попробовал раз, другой, третий - ну не может орать и все тут. И так это, видать, его озаботило, что ни о чем ином и думать не может. Какие на фиг куры, когда голоса нет, главного петушиного достоинства? В общем, хана... Исчезло вдохновение, жизненная сила та самая, полет души, так сказать, духовной ценности лишили мы его, понимаешь. И оборвалось у него что-то внутри. Если нам песня строить и жить помогает, то петуху без нее, видать, совсем жить нельзя. Даже жалко стало его. Мы ж ведь думали, хотя бы пару дней нормально поспать, а потом пусть опять орет, но солидол - смазка серьезная, надолго хватает, переборщили.
       Через неделю петух совсем захирел. Гребень потускнел, стал бледно-розовый. Хвост выпал, отощал петух, кости одни, вылинял, плешь по всей спине. А кожа синяя, как у магазинных кур - смотреть страшно. И с каждым днем становился все хуже и хуже.
       Скипидарыч с силой вдавил окурок в пепельницу.
       - Так вот и у человека. Лиши его идеи, смысла, веры, жизненной силы лиши - и все, сгинет человек, захиреет, сломается, сойдет на нет, как вот этот петух без песни. Вот и чахнет народ. Э-эх! - махнул рукой Скипидарыч, накатил грамм сто и, не закусывая, продолжал:
       - Измельчал народец наш, и вся жизненная сила из него да и вышла. Да, выцвел народ душою, попортился, куцедушие сплошное, апатия, едрень фень. Словно стержень вынули, обесхребетили. Как Святогора-богатыря оторвали от земли родной - он и обессилел. Вогнать пытаются в платье с чужого плеча, да только маловат тулупчик-то, басурманы! Лишили идеи, внушили, что без идей лучше жить. А без идеи наш мужик - ничего, нуль без палочки, импотент.
       - Ну а петух-то? - оборвал эту тираду кто-то из публики.
       - А что петух. Так бы, наверное, и помер с тоски. Но сколько терпеть можно бестолкового совсем? Отрубила ему хозяйка голову, пока окончательно не запаршивел, и попал кур во щи. Эдак и русский народ - всю жизненную силу порастерял. А конец один - сгинем скоро все мы с лица земли.
       - Так ведь и я об этом! - оживился вдруг кандидат, до сей поры слушавший историю про петуха со скептическим выражением лица. - Пропало вдохновение у всего народа. Пусть мы и с православием начудили, и с коммунизмом, но все равно в этом наша особость была. А теперь ни Царствия Небесного, ни светлого будущего. Нудное мещанское существование, эгоизм сплошной. Ни цели нет, ни идеи. И врага даже нет. А жизнь ради денег - это не жизнь, а глупое амебное существование. В человеческом теле, но без человека, одна сплошная рекламная пауза, пустота.
       Похоже, подвыпивший кандидат разошелся не на шутку.
       - Сказано же, - чуть не кричал он, - не хлебом единым жив человек, а нам пытаются внушить, что ничего, кроме этого самого хлеба, в мире и не существует. Философия амеб! У нас отобрали веру в нашу особость, внушили, что мы как все, даже хуже всех, а не какой-то там народ-богоносец. Всю душу вывернули, в грязь втоптали. Где русский дух, где Русью пахнет?! Мертвечина. И ничего святого, ничего не свято!..
       - Ну вы загнули, мужики, - недовольно заметил один из пьющих.
       - А че, прально, - не согласился с ним другой. - Всю душу извели, суки! Нет, тут одной нищетой все не объяснишь. Здесь что-то похуже.
       - Опять ампутация души, - вмешался в разговор доселе молчавший Деснин.
       - Во - точный диагноз, - поддержал его Скипидарыч.
       Подвыпившая публика расходилась все сильней.
       - Песни лишили. Как серпом по яйцам!
       - Да, без вдохновения этого самого никуда - ни бабу любить, ни Родину, ни работу.
       - Корни все поотрубали, бляди! И ни задора, ни куража - водка одна.
       - Безнадега полная, хоть в петлю лезь.
       - И-и-и! До чего же измордовали русского человека, скоты! - вовсю визжал пьяный голос.
       - Так делать-то чего?! - вдруг прогремел вопрос.
       - Жить нужно хотя бы назло правителям и американцам, - тут же нашелся кто-то. - Они нас всех извести хотят, ждут, что вот-вот - и мы лапки кверху, да подыхать будем. Хрена с два! Мы им назло жить будем, потому как народ неистребим.
       - Да, это мы пока пьем, в угаре ходим, а как протрезвимся - то ли еще будет.
       - Не, тут не американцы. Тут похуже, тут капитализм. Все на деньгах свихнулись. Но если все будут делать деньги, то кто ж будет делать все остальное?
       - Во-во, не деньги надо делать, а дело. Большое дело, всеобщее и всем сразу.
       - Ну а ты, дед, ты что скажешь? - пытал Скипидарыча кандидат.
       - Не ищи в селе, а ищи в себе, - как всегда издалека начал тот. - Вот ты во власть лезешь, государством управлять не прочь бы. А зачем это государство нужно?
       - Как зачем? - удивился кандидат. - Чтобы о народе заботиться.
       - В том-то и ошибка. Государство - это не обслуживающий персонал, и должно заботиться не о народе, а о его величии. А уж великий народ о себе и сам позаботится. Ну а велик народ будет лишь тогда, когда перед ним будут стоять великие цели. Сперва надо, чтобы было к чему приложить силу, тогда и сила возвратится.
       - То есть ВВП этот, экономика - всего лишь средства, а их выдают за цель, не будет высшего смысла, и экономики не будет? Чтобы... чтобы пассионарность, жизненная сила вернулась, нужно нечто большее, идея нужна, смысл существования нужен, а уж экономика ко всему этому сама приложится. Так что ли?
       - Так, примерно.
       - Но ведь для этого самоидентификация нужна - в ней сила. Понять, в чем же наш менталитет, что мы есть на самом деле. Кто мы? Вот ты кто, а? А ты?! - уже кричал кандидат, чуть не хватая за грудки стоящих рядом.
       Обычное распитие спиртного перерастало в стихийный митинг. В забегаловке стоял гул.
       - Так, все! Щас отпускать никому не буду и вообще всех повыгоняю, - попыталась остудить страсти буфетчица.
       - Эх ты, Верка, - ответили ей. - Мы, может, тут русскую идею обмозговываем.
       - Да вы каждый раз чего-то обмозговываете, а на следующий день снова сюда приходите и напиваетесь. А была б у вас настоящая идея, то дело делали бы, а не болтали попусту. Сами вы все питухи безголосые, ну вас, к черту.
       - Может и так, - вздохнул Скипидарыч. Э-эх, кто бы мог сказать: "Встань и ходи!", да так, чтоб поверили. Некому сказать...
       Скипидарыч допил свое пиво, ткнул палец в солонку, облизал и причмокивая проговорил:
       - А тебя, кандидат, ни за что не выберут, знай.
       - Это почему же? - удивился кандидат столь категоричному приговору.
       - А потому что у русского народа плотно вбито в голову, что у власти всегда стоят одни сволочи. Вот он их и выбирает. Ты не из них, а потому проиграешь.
       - Пойдем, Коля, что ли, на свежий воздух, пока здесь все утихомирится, - предложил Скипидарыч Деснину, оставляя кандидата в полном замешательстве. Деснин не возражал.
       - А вот Никодим мог бы сказать: Встани и ходи, - вздохнул Скипидарыч, усаживаясь прямо на крыльце. - Да, умел убедить. Особый дар.
       Деснин достал сигарету и закурил.
       - Коль, ты рассказать обещался, как к Никодиму-то попал, сам ведь он не любил по таким случаям распространяться, - попросил Скипидарыч.
       И воспоминания вновь нахлынули на Деснина.
      

    Часть четвертая

    Глава I

    НИКОДИМ

       Деснин вновь перенёсся в церковь семилетней давности.
       Он возился с Николаем Угодником. Полная луна освещала церковь. Вдруг раздался скрип церковных ворот. Затем послышалась шаркающая старческая походка. Вскоре в лунном свете перед Десниным предстал седенький старичок среднего роста в подряснике, из-под которого виднелись заношенные валенки. В руке старичок держал свечку, в свете которой отчетливо выделялся на груди его маленький серебряный крестик на тесемочке. Деснин обратил на это внимание, так как крестик этот был копией того, что подарила ему мать перед смертью.
       - Грех это, сынок, воровать-то. Тем паче в храме Господнем, - тихо и как-то вкрадчиво произнёс старичок.
       - А ты кто? Поп что ли? - как можно спокойнее спросил Деснин, а сам тем временем поудобнее перехватил нож.
       - Да, я настоятель здешний, - охотно, и вполне миролюбиво ответил старичок. Деснин еще раз пригляделся к крестику. Ему почему-то подумалось, что это именно тот крестик, материн. И еще вспомнилось, как в детдоме злая воспитательница выкинула эту единственную вещь, оставшуюся на память о матери, и как сквозь слезы он искал крестик. И сразу старичок стал как-то ближе. Деснин уже с любопытством рассматривал его и удивлялся все больше. В лице старичка, да и во всём его облике было нечто такое, что возникало ощущение, будто бы он перенёсся только что из девятнадцатого или ещё более раннего века в наш. Что-то было в нем эдакое... искреннее. Деснин разжал пальцы и уже без напряжения держал нож в руке.
       - Но ты возьми, коли тебе так надо, - вдруг предложил старичок, указывая на икону. "Испугался дедок, - решил Деснин, - Но странно, почему шуму не поднял. Похоже, стыдить будет". Но вместо этого старичок неожиданно спросил:
       - Да только... а крещёный ли ты?
       - Н-нет, - Деснин был явно ошарашен подобным вопросом.
       - Да как же ты так? До таких годов дожил, а не крещёный? Ох, как душеньке-то твоей тяжело, ой как тяжко-то.
       Деснин уже совсем ничего не понимал.
       - Нельзя тебе в таком разе икону-то брать. Да и в храме, вообще-то, находиться не положено. Идём-ка, идём со мной.
       Старичок развернулся и пошёл в притвор. Деснин ещё силился понять, что тут происходит, но ноги уже сами несли его за старичком. Тот открыл боковую дверь в притворе и предложил Деснину:
       - Проходи-ка.
       В свете, исходившем от свечи, Деснин разглядел небольшую комнатку. Это была крещальня. На восточной стороне висело несколько больших икон, в том числе икона Иоанна Крестителя. Старичок зажёг ещё несколько свечей, стало совсем светло.
       - Раздевайся пока, - сказал он, и куда-то вышел.
       Деснин присел на деревянную лавочку, стоявшую в углу, и бесчувственными пальцами стал развязывать шнурки ботинок, затем расстёгивать пуговицы одежды. Он очень смутно понимал, что делает, где находится и что предстоит ему, но какая-то неведомая сила толкала его, заставляла делать все это, и он не противился ей.
       Он уже стоял босиком, по пояс голый, когда в комнату вошёл старичок, неся в руках таз с водой.
       - Да ты и это сымай, - сказал он, указывая Деснину на штаны. - Али стесняешься? А потом вставай вот в водичку. А я сейчас.
       И старичок вновь вышел.
       Он возвратился, когда Деснин уже стоял в тазу в одних трусах. Старичок успел облачиться в длинную рясу, очевидно ещё дореволюционного покроя, надел поповский крест и выглядел теперь более торжественно. В руках у него было Евангелие и небольшой свёрток, который он положил на лавку рядом с одеждой Деснина. Евангелие было возложено на аналой.
       - Как тебя звать-то? - спросил старичок, подавая Деснину уже зажженную свечку.
       Деснин назвал своё имя. Старичок повернулся к нему спиной, а к иконам лицом и принялся что-то невнятно читать, изредка громко выкрикивая некоторые фразы, то и дело крестясь и отдавая поклоны. Читал он долго. Голос его становился всё слабее и неразборчивее. В конце концов, старичок и вовсе замолчал и стоял неподвижно, осев на аналой.
       "Ну вот, - подумал Деснин, - похоже, заснул. И по кой чёрт я стою в этом дурацком тазу, как идиот? Голый... А вон, кстати, икона школьная висит. Загнать дорого можно. Взять доску и делать ноги". Но Деснин так и не шевельнулся. Все эти шальные мысли промелькнули и тут же куда-то исчезли.
       В этот момент, тряхнув головой, старичок вновь принялся читать. Дочитав, произнеся "аминь", поклонившись и перекрестившись на иконы, он подошёл к Деснину и, невнятно бормоча что-то себе под нос, из чего Деснин разобрал лишь: "Крещается раб Божий Николай", зачерпнул пригоршней воду из таза. Затем он со словами "Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь" окропил водою голову Деснина. Сладко запахло елеем. Старичок начертал на лбу Деснина крест и, достав из-под Евангелия крестик, надел его прозелиту на шею. Затем приказал: "Крестись за мной да повторяй" и прочел "Верую". Деснин неумело перекрестился и столь же неумело отвесил поклон на иконы. Старичок на это едва заметно улыбнулся, дал Деснину поцеловать свой крест и произнёс "аминь".
       После всего этого священник подошёл к лавке и взял с неё свёрток.
       - Вот, одень, - подал он свёрток Деснину. - Надо чтоб всё теперь было чистое, ибо в жизнь иную вступил ты. Кто во Христе, тот новое творение: старое прошло, теперь все новое.
       Деснин развернул свёрток. В нём оказалось исподнее - фланелевая рубашка и кальсоны.
       - Переодевайся. Мне всё равно великовато, а тебе в самый раз будет, - сказал старичок и вышел.
       Деснин присел на лавочку, зажав в руках исподнее. Ком подступил к горлу. Впервые он почувствовал заботу о себе, о себе именно, а не о себе как о члене семьи, общества и т.д., о себе как отдельном человеке. О себе таком, каков он есть. Впервые он почувствовал свою... нужность. Именно - нужность.
       Этот старичок, которого Деснин собирался грабануть, он... он... Мозг пытался осмыслить только что произошедшее и... не мог. Потому что здесь напрочь отсутствовал рационализм. Человеческий рационализм. Здесь было нечто больше человеческого. Здесь было...
       В холодной комнате вдруг стало тепло и уютно. Повеяло до боли знакомым и приятным запахом из детства, затем послышалось пение, и все будто подернулось какой-то синеватой дымкой. Ветерок пронесся по комнате и отклонил огоньки свечей в сторону. Деснин вслед за ними повернул голову... с иконы на него смотрел Христос. "Господи! - слово это, никогда не входившее в лексикон Деснина, как-то само пришло. - Что же это такое?" Он посмотрел на крестик, который повесил ему на шею старичок - копия материн, что был так дорог Деснину. И тут давно уже незнакомое ему чувство волной хлынуло в душу и разом размягчило ее. Он не сопротивлялся ему: две слезы выкатились сами собой и повисли на ресницах. Ноги сами подогнулись. И вот он уже на коленях перед крещающимся Христом. А в душе - Благодать.
       Деснин смутно помнил, как он переоделся, как старичок сводил его в алтарь, как они вышли из церкви. Сейчас они всходили по хлипкому крыльцу в ветхую, махонькую избушку. Старичок отворил дверь и включил свет.
       Голая лампочка под потолком высветила крохотную комнатку. В красном углу висели образа с зажжённой под ними лампадкой. Посреди комнатки стоял грубой работы стол, около него две лавки. К небольшой печурке было пристроено некое подобие кровати. В углу стоял небольшой шкафчик. И всё. В комнате больше абсолютно ничего не было. Пока Деснин осматривался и дивился на убогость обстановки, старичок успел разоблачиться и стал теперь менее торжественен, но более близок.
       - Ты, вижу, тоже дивишься на мою келью? - спросил он мимоходом. - Чего странного, ведь сказано же: "Имея пропитание и одежду, будем довольны тем. А желающие обогащаться, впадают в искушение и в ловушку, и во многие безрассудные и вредные похоти, которые погружают людей в бедствие и пагубу". Все излишки от лукавого, а в погоне за излишним можно и необходимое потерять. Так что все богатство ни к чему, ибо мы ничего не принесли с собой в мир, ничего не сможем и вынести из него. Но ты присаживайся, в ногах правды нет, - предложил хозяин, указывая Деснину на лавку. Сам он расположился напротив.
       Еще в крещальне Деснину вдруг захотелось рассказать о себе все, не утаить, что он убийца, вор, в общем, выложить душу. Но вот теперь наваждение почему-то прошло. Какое-то время сидели молча.
       - Голоден, чай поди? - наконец спросил старичок. Поднялся, вытащил из печки чугунок с картошкой в мундире и предложил: - Вот с маслицем постным.
       "Как в детстве, " - думал Деснин, взяв картошину в руки и сковырнув кожуру. Вновь все это напомнило мать. Запах тот же, вид, вкус... Стало совсем не по себе. Он отодвинул чугунок, хотел сказать спасибо и улыбнуться, но улыбка получилась натяжной. Он уперся лбом в руку, словно поддерживая голову. И вдруг странное ощущение какой-то едкой ненависти к старичку, вплоть до желания убить того, неожиданно прошло по душе. Удивляясь и даже испугавшись этого ощущения, он вдруг поднял голову и пристально поглядел на старичка. Но встретил на себе спокойный, заботливый взгляд. Тут была любовь. Ненависть его исчезла. А старичок смотрел на него таким твердым и полным мысли взглядом, а вместе с тем с таким неожиданным и загадочным выражением, что он чуть не вздрогнул. Ему с чего-то показалось, что старичок уже знает, что произошло с ним в церкви, с чем он пришел и лишь ждет того, чтобы он заговорил первым.
       И вдруг Деснин, неожиданно для себя самого, рассказал старичку о себе все самое плохое, что только мог припомнить. При этом говорил он с такой странною откровенностью, не виданную в нем никогда, с таким простодушием, совершенно ему несвойственным, что, казалось, в нем вдруг вовсе исчез прежний человек. Даже речь его изменилась. Куда-то пропал весь блатной жаргон. Речь была ровная и плавная.
       Деснин ожидал, что старичок поразится или даже возмутится тем, насколько он плох и мерзок в своих грехах, но тот, задумчиво глядя куда-то в сторону, произнес совершенно неожиданное:
       - Эх, порушили храмы-то. Тепереча, говорят, заново строят. Да только не с того начали. Снутри надо начинать-то. Сказано: человек есть храм Господень. Так сперва его надо восстановить, а уж потом всё прочее. Ведь человек - это самый главный храм, ибо служба в нём идёт постоянно. Поэтому-то и надо именно его сперва отстроить, чтоб было куда Богу поместиться. Душу надо людям вертать, хотя бы душу.
       Старичок говорил о своем, наболевшем, но в то же время Деснина не покидало ощущение, что вся эта речь касается и его непосредственно, что где-то и его судьба пересекается с проблемами, о которых говорил старичок.
       - Вот ты как полагаешь, есть у тебя душа? - вновь совершенно неожиданно спросил старичок.
       - Да она вроде как всем полагается, - в явной растерянности проговорил Деснин.
       - Так то так, да вот я про тебя спрашиваю, - настаивал старичок.
       - Ну, вроде есть. Только...
       - Только что?
       - Да дефективная она у меня, что ли. Словно, - Деснин запнулся, стараясь подобрать более верное слово, затем произнес неожиданно для себя самого, - словно с дырой какой. Как матери не стало, так... И через ту дыру куда-то все вылетает, не держится ничего.
       Старичок ничуть не удивился такому странному объяснению, словно знал, что Деснин заговорит непременно об этом.
       - А хочешь ту дыру залатать? - спросил он.
       - Да кто же может дыру в душе залатать? - удивился Деснин.
       - Он может. Оттого и дыра, что пока нет Бога в душе твоей. Хочешь жить с цельной душой, безо всякой там дыры?
       - Хочу, - ответил Деснин, совершенно не понимая, как такое возможно.
       - Тогда покайся, - как-то особо мягко и вкрадчиво произнес старичок.
       - Так я ж покаялся! - почти прокричал Деснин. Он был в полном замешательстве, совершенно не понимая, что еще от него хотят.
       - Не раскаянье это, а лишь исповедь, ибо уверен ты в правоте своей, - тихо, с разочарованием в голосе произнес старичок. - Нет, не покаяние это, а скорее вызов от виновного к судье.
       - Да где же вызов-то? - Деснин испытывал раздражение, досаду даже, на этого старичка.
       - А вот в том, что уверен в правоте своей, в том, что так говоришь о грехе своем, будто хвастаешь - в том и вызов.
       - Да, уверен, - Деснин почувствовал, что наваждение вдруг прошло, и он вновь стал самим собой, - а как же такую мразь терпеть-то?
       - Хм, старая история. Люди больше ненавидят зло, чем любят добро.
       - Да не было там никакого добра и зла. Я и убил, потому что этот Аптекарь не человек уже был и других такими делал. По-твоему, лучше такому мудаку жить и паскудство делать?
       - Так ведь никто Божьего промысла знать не может. Исправить несправедливость ему захотелось. Лишь один судья есть, который может спасти и уничтожить, а кто ты такой, чтобы судить, и тем более приговор вершить? Сказано: "Будьте сострадательны, как сострадателен ваш Отец. И не судите, и да несудимы будете. Давайте и вам будет дано, мерой хорошей, утрясенной, ибо какой мерой судишь, такой и тебя судить будут".
       - Убьют что ли? - прикинул Деснин ситуацию на себя.
       - Смерть тела не страшна. Не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убить; а бойтесь, кто может и душу и тело погубить. Себя бойся. Справедливость далеко не всегда оказывается добром, поэтому Христос говорил лишь о милосердии. И убивать не имел права уже оттого, что жизнь - это возможность искупить грех еще до Суда, и никто не вправе лишать этой возможности. Ты же покусился на дар Божий, на его волю, и душу убиенного обрек на вечную погибель, и свою заодно. Но все еще можно поправить...
       - Раскаяться, да? - Деснин был раздражен.
       - Во власти человека судить лишь то зло, что внутри него, - невозмутимо говорил старичок. - Не самосуд чинить, а себясуд. Многие видят соринку в чужом глазу, а в своем бревна не замечают. Другого осудить легко - попробуй осудить себя. Великое это дело.
       - В тюрьму что ли сесть? - пытался подначить Деснин.
       - А хоть бы и так, - неожиданно ответил старичок. - Ты и так не свободен, потому что свобода есть житие по совести. А на тебе грех великий, вот ты и маешься.
       - Ха! - воскликнул Деснин, думая, что поймал собеседника на слове. - А я и не маюсь совсем!
       - Маешься. Просто еще не осознал этого. Чего человек боится пуще всего? Того, что его грех явлен будет людям. Вот совершил грех, сотворил втайне и никто не заметил. Разве что Бог. Но он милостив, он простит. Ты знаешь, что он еще и не такое видал. Но на страшном Суде все грехи будут явлены всем воскресшим, на людской суд вынесены. В этом-то и ужас и смысл Суда. И главное покаяние - когда перед всеми признаешь - да, это я делал. А застыдишься своих поступков, отпираться станешь - и не будет прощения.
       Деснин задумался. До сего дня он был далек от всего того, что говорил старичок. Но говорил тот так убедительно, так точно, что Деснин и вправду начинал ему верить. Однако с прежним мировоззрением расстаться было не так легко:
       - Значит, покаяться, никого не судить и, как там... Возлюбить ближнего своего, как самого себя?
       - Да. Так говорил Господь. А еще говорил Он - любите врагов ваших, ибо что толку...
       - А что... что если я себя ненавижу?! - вдруг выпалил Деснин.
       Вопрос нисколько не смутил собеседника.
       - Очень хорошо. Значит, все же маешься.
       - Да не из-за убийства я маюсь, а вообще по жизни. Из-за мира этого вот, где все не так как надо. И что толку, если я один покаюсь? Надо чтоб и все покаялись.
       - А ты сперва за себя ответь. Потом уж и за других думай. "Не мстите за себя, но дайте место гневу Божию. Ибо написано: "Мне отмщение и Аз воздам".
       Слова о мести вновь заставили Деснина задуматься.
       - А точно воздаст? - наконец спросил он.
       - Что? - старичок впервые удивился.
       - Ну, Он точно воздаст?
       - А ты не сомневайся в Божией справедливости. Тамошний суд не здешний, его не купишь. А еще Христос говорил: "Во мне вы имеете покой, а в мире имеете скорбь, но мужайтесь: Я победил мир".
       - Хм, если победил, то почему ж допускает всякое такое?
       - Чтобы с плевелами не вырвать и пшеницу, - чувствовалось, что на этот вопрос старичок отвечал не раз. - И то и другое растет вместе до жатвы, а затем плевела соберут и сожгут.
       - А точно сожгут? - все еще сомневался Деснин.
       - Да ты не об том думай, о себе думай, чтоб самому плевелом не оказаться. Ибо всякий, кто совершает грех - раб греха. Только если Христос освободит вас, действительно будете свободны, ведь истинная свобода - свобода от греха.
       - А что вообще есть истина?
       - Ты прямо как Понтий Пилат, - старичок как-то загадочно улыбнулся и просто ответил:
       - Истина есть Христос.
       - У тебя на все есть ответ, - досадовал Деснин.
       - У меня нет. У Бога - есть.
       - Ну если есть, то... А эти плевелы зачем? А грехи?
       - Затем, что никто не достигнет царствия небесного, кто не прошел через искушения. Чей подвиг выше: пустынников, добровольно ушедших от мира, или тех, кто жил в этом мире и не поддался на искушения? Первые вытерпели голод, жару и стужу, но что это все в сравнении со свободой? Вон ангелы неизменны, а человек может стать хуже, но может стать и лучше. На это ему и дана свободная воля. Все в нас самих.
       - Хм, не пойму: если он Бог, то что ж сразу не сделал нормальных людей, без плевелов там всяких? - не унимался Деснин.
       - Так в том и дело, Богу нужен именно свободно выбирающий Его человек; ведь он мог бы сразу создать Свое царство из послушных людей-автоматов, но в этом не было бы ни соучастия людей, ни их осознанной верности и любви, а значит и духовной ценности такого царства. Поэтому Бог, уважая свободу человека, дает ему возможность сознательно избрать путь служения Истине, сделавшись сопричастным ей.
       - Ну и сложно же у Него все, - Деснин не до конца понял ответ.
       - Хм, в том и дело, что момент осознания стоит тысячи молитв. Я многие книги в семинарии прочел, прежде чем понять, а тебе бы все сразу.
       Действительно, объем информации нежданно обрушившейся на Деснина был немал. Нужно было подумать, поцепляться к словам. Но сейчас его заботило другое:
       - Но почему ты ко мне-то прицепился с этим покаянием? Вон людей сколько, и не убивали никого. Зачем на меня столько времени тратишь? Обычно попы столько не разговаривают.
       - Да, к сожалению. А вот Христос не гнушался с каждым лично поговорить. Такая беседа ценнее даже проповеди.
       - Но я-то тебя грабить лез. Я вор, я преступник...
       - Христос говорил, что не здоровым врач нужен, а больным, и что Он пришел призвать не праведников, но грешников к покаянию, - снова чувствовалось, что и на такое старичок отвечал не раз. - Вот представь: У одного человека было два должника: один был должен пятьсот рублей, а другой - пятьдесят. Но так как им нечем было заплатить, он простил обоим. Кто из них будет любить его больше?
       - Тот, которому он простил больше, - не задумываясь ответил Деснин.
       - Правильно. Вот поэтому на Небе будет большая радость об одном кающемся грешнике, чем о девяноста девяти праведниках, которые не имеют нужды в покаянии. И Отец Небесный скажет: Надо веселиться и радоваться, потому что сын мой был мертв и ожил, был потерян и нашелся.
       Деснин вновь задумался. Впервые с ним говорили вот так, по душам, о самом сокровенном. Со своими корешами приходилось базарить о всякой ерунде, да и то по-пьяни. Но он и сейчас был словно пьяный, оттого, очевидно, и вырвалось вдруг:
       - Ну прости. Каюсь я, каюсь.
       - Хм, - печально усмехнулся старичок. - Отпущение грехов дает не священник, а сама исповедь. Не передо мной ты должен каяться, а...
       - А перед кем же?
       - Перед Ним.
       - Но где Он? Где?
       - Сказано, где двое или трое собрались во имя Мое - и Я среди них.
       Деснин обвел взглядом комнату. Старичок на это лишь улыбнулся:
       - Всем надо непременно потрогать, пощупать. А вера в том и состоит, чтоб верить безо всяких доказательств. Вера лишь через смирение и терпение дается и царство Божие не где-то, а внутри нас. Чтобы найти Бога, надо смотреть в себя. И верить нужно не для того, чтобы поселиться на Небесах, а чтобы поселить Небеса в себе. В тебе же пока лишь гордыня и самосуд. А ведь все так просто. Раз Бог создал мир таким, каков он есть, то и принимай его таким, каков он есть. Во всем воля Божья. Терпи. Господь терпел - и нам велел. Смирись с миром и верь Богу. А первый шаг к этому - покаяние. Ибо суть покаяния в том и есть, чтобы признать себя виновным безо всяких там оговорок и полностью довериться милосердию Божьему, а, стало быть, и уверовать. А как уверуешь, так и мир другим тебе покажется, в истинном его свете. Только поверь Ему, впусти его в себя - все легко будет. Невозможное человеку возможно Богу. А Бог, Он в тебе будет, и не станет для тебя ничего невозможного. Доверься Богу. Сказано: "Се, стою у двери и стучу: если кто услышит голос Мой и отворит дверь, войду к нему".
       На лице Деснина было изображено колоссальное напряжение. Его даже немного трясло. Нет, не от речи старичка - в ее суть он до конца не вник. Ему чудилось, будто в комнате и вправду есть еще кто-то. Как там, в крещальне.
       - Нет! - наконец отрезал он. - Не могу. Понять все это не могу.
       - Можешь, - уверенно произнес старичок. - Это только ум твой не может, но Бога и нельзя умом понять.
       - А чем же тогда?!
       - Всем, что ты есть.
       Казалось, старичок вложил в эти слова всего себя, всю душу свою, энергию всю. Выдохнул и как-то осел. И что-то шевельнулось внутри Деснина, дернулось. Старичок, похоже, почувствовал это и был доволен результатом, но было видно, что он заметно устал:
       - На сей раз хватит. Утро вечера мудренее.

    Глава II

    ОБРЕТЕНИЕ ДУШИ

       - Постлал он мне на лавке, - заканчивал свой рассказ Деснин, - а только он заснул - ушел я. Не помню, как до Москвы добрался. Всю дорогу думал. Сроду столько не думал. Хм, Никодим ведь мне и денег на дорогу дал. "Чай, без добычи остался" - сказал, и дал. Может, он уже знал, что я вернусь? А в Москве Аббат меня хорошо встретил. Пожурил, правда, что грубо сработал, наследил, но сказал, что он меня уже почти отмазал, так что скоро могу вернуться к нему. Видать, он уже тогда о своей секте подумывал. Но что-то все влекло меня к Никодиму. Может вот этот крестик, а может о детстве воспоминания какие. А на душе было... не то что-то, и стремно как-то. А еще в голове слова Никодима вертелись. "Каждое древо познается по плоду его. Добрый человек из доброй сокровищницы своего сердца выносит доброе, а злой из злой сокровищницы - злое. Если мы хотим узнать, Дух ли Божий действует в нас, то должны судить по плодам, а плоды - любовь, радость, мир, долготерпение, благость, милосердие, вера, кротость, воздержание. Имеешь ли ты все это сейчас в душе своей? Нет. Вместо радости у тебя - уныние, вместо мира - тревога, вместо любви - злоба, вместо кротости - гордыня, вместо веры - маловерие. А все оттого, что, пока не покаялся, не имеешь ты пока Бога в себе". И знаешь, по сравнению с тем, что было в крещальне, все это было непереносимо. В общем, я так и сорвался в возможность того нового, непонятного ощущения.
       Деснин с Скипидарычем неспешно вернулись в забегаловку, выпили. Деснин долго курил. Скипидарыч, против обыкновения, не лез со своими разговорами, тоже о чем-то думал. Наконец Деснин пробормотал: "Гнилое дерево, и плоды тоже, как тогда". Затем он продолжил свой рассказ.

    *****

       Добрался он тогда до Василькова ближе к вечеру. Постучал к Никодиму в окно, тот впустил и, казалось, ничуть не удивился возвращению, точно ждал. Снова усадил за стол, но угощать не стал. Сказал, что попоститься надо перед причастием. Снова сидели молча, и Деснину казалось, что не было недели мучений и сомнений, и что вновь он перенесся в ту, первую ночь.
       - Ну что, Николай, готов ли ты к исповеди покаянной? - наконец спросил Никодим.
       - И что тебе во мне? - вопросом на вопрос ответил Деснин. - Зачем я тебе такой?
       - Какой такой? Грешный? Так все грешны, только Господь свят. Не здоровым нужен врач, а больным. Сказано: "Я пришел призвать не праведников, но грешников. Покайтесь, и простится вам". Ох, как много людей нуждается в покаянии, но только хороший человек может покаяться по-настоящему.
       - Значит, я хороший? Да? Это я-то? Да я, может, хуже всех...
       - Вот это признание и есть самое ценное, а не первое твое признание в том, что убил. Грех не в самом проступке, а в гордыне, и страшен не сам грех, а бесстыдство после греха. Убил - да, грех великий. Но не ты первый, не ты последний. Иные вон живут при этом со своей совестью в мире и согласии. А у тебя внутри сомнения появились. Это и ценно. Ценно само тяготение грузом греха, стремление сбросить это бремя, признать и раскаянием достигнуть победы и свободы, ибо высшая степень свободы - свобода от греха и несть свободы высшей, как себя одолевшему! В этом-то и суть покаяния.
       - Но примет ли Он. Простит ли?..
       Казалось, Никодим ждал именно этого вопроса. Поэтому ответил сходу:
       - А вот об этом не заботься ничуть. Единственный, кому Христос обещал "Ныне же будешь со мной в раю" - это разбойник на кресте рядом с Ним. А тот уж совсем ни на что не надеялся. Христос готов взять на себя грех каждого, только вот многие не желают расставаться со своими грехами.
       - Чего ж все, дураки получается?
       Деснину показалось, что Никодим с досадой посмотрел на него и вот сейчас начнет увещевать и даже ругать, но тот сказал неожиданное:
       - Нет праведного ни одного, все виноваты. Всех посещают дурные мысли и желания.
       - И тебя? - удивился Деснин.
       - И меня. А кто без греха? Но в том и благодать, чтобы победить их. Да и невозможно быть совершенным, это было бы неуважением к Тому, в небесах, Кто один совершенен. Но Христос призывал стремиться к этому, а не прикрываться несправедливостью Божьей и в сторону отходить. Да, весь мир лежит во зле, но...
       - Во зле? - уцепился за слова Деснин. - А что же Бог? Он ведь всемогущ, да? Так почему ж он не исправит мир, почему разом не уничтожит все зло? Или он просто не может?
       - Хм, - усмехнулся Никодим наивности вопроса. - Разумеется - может. Однако кто творит это зло? Сами люди. И зло и добро - все находится в человеке. И если разом уничтожить все зло, то и людей-то не останется. Верно сказано: "Наша война не против плоти и крови, а против духов злобы поднебесной". И ведется она в сердце каждого. Поэтому Бог и сохраняет за человеком свободу, чтобы он сам вернулся к Нему, как сам и отошел, сам победил в себе духов злобы, как сам и впустил их в себя. А для этого немного надо.
       - Покаяться, - съязвил Деснин. - Чего ж каяться, если Христос и так за всех грехи искупил?
       - Искупил за всех, в ком Он есть, а чтобы впустить Его в себя и надо покаяться, - невозмутимо говорил Никодим. - И пусть мир лежит во зле, и спасти его, возможно, уже не удастся, но отдельного человека всегда можно. Через покаяние.
       - О, - взмолился Деснин, - опять покаяние! Ну покаюсь я - что толку? Того, кого я убил, ты же не воскресишь.
       - Его - нет. Я тебя воскресить хочу.
       - Меня?! - искренне удивился Деснин. - А чего меня воскрешать? Я ж ведь живой.
       - Плоть-то живая, а вот душа...
       - А что, разве душа не бессмертна?
       - Конечно, бессмертна, но ржавчина греха разъедает душу. Ты и так говоришь, что у тебя там "дыра", коли не покаешься, так и вовсе можешь душу потерять и будет тогда тебе смерть вечная.
       - Душа, душа. А чего такое это душа и зачем она? - упорствовал Деснин.
       - А ты припомни, тогда, в крещальне, когда сидел с исподним в руках. Вспоминаешь? Вот для этого и есть - душа. А сейчас попробуй-ка, найди ее в себе - не сыщешь. Оттого и злишься, и места себе не находишь. И снова сюда пришел. Ведь есть же в тебе поборовшая потребность в покаянии. Зачем же стыдишься ты его, не стыдясь признаться в преступлении?
       - Боюсь я, - неожиданно для себя выдохнул Деснин.
       - Слава Богу, - лицо Никодима просияло. - Все сомнения твои единственное в том, что в преступлении своем ты признался мне, а каяться предстоит пред Высшим Судией. Стало быть, все же боишься гнева Божия. Но ведь исповедь - возможность побывать на личном Страшном Суде, после которого все еще можно исправить, прежде чем Бог осудит окончательно. И через это необходимо пройти, ибо для Бога нужно вместилище, и оно должно быть чисто. А раскаешься, очистишь, освободишь душу - и точку поставишь. А после той точки и начнется жизнь новая.
       Никодим еще что-то говорил, но Деснин слушал его вполуха - в душе его вновь творилось что-то невообразимое. "Я же и впрямь мучаюсь. И очищения хочу, только оттягиваю все это, жду чего-то, - неслись в голове мысли. - Да, хочу!"
       И тут Деснин почувствовал, что та минута пришла. Почему-то она была похожа на ту, когда он стоял перед Аптекарем, готовый спустить курок. За окном забрезжил рассвет, свет вытравливал тайну ночи, и слова искреннего покаяния, не в убийстве, а в чем-то более страшном и ужасном, готовые уже слететь с языка, замерли в нем.
       На этот раз Деснин остался ночевать, и глубокий сон поглотил его.
       Когда он проснулся, Никодима уже не было. Деснин вспомнил, что сквозь сон он слышал, как тот поднялся и, стараясь как можно меньше шуметь, стал облачаться для утренней службы. Вдруг скрипнула дверь, и в избушку бесцеремонно ввалился бородатый мужичок неопределенного возраста.
       - Это ты что ль раб Божий Николай? - уставился мужичок на Деснина.
       - Ну я, - ответил Деснин.
       - Здоров ты спать, Николай. Давай, вставай. Служба уж кончается. Батюшка тебя к причастию зовет.
       - А ты еще кто такой? - спросонья все раздражало Деснина.
       - А я вроде дьячка при отце Никодиме, - важно представился мужичок, не заметив раздражения. Затем, уже совсем просто добавил, - Скипидарычем меня кличут. Ну ты давай, шевелись, а то вон, - мужичок глянул в окно, - народ уж расходится. Эдак не поспеешь к причастию. Батюшка сказывал, что окрестил он тебя намедни, стало быть он сам теперь тебе крестный. Но только вот крещение без причащения недействительно. К церкви ты уже приобщен, а вот ко Христу еще нет. Да, кстати, батюшка спрашивал, готов ли ты к покаянию? Грешник ты, видать, большой. Но он таких больше и любит.
       - Слушай, как там тебя, Скипидарыч, - неуверенно заговорил Деснин, которого вновь начали одолевать сомнения, - а без этого всего никак нельзя?
       - Причаститься не покаявшись? Не-ет. Не можно приступить к Святой чаше, не примирившись с Богом и людьми в таинстве покаяния. Никак нельзя с ожесточенным сердцем, нет. Да и дьявол, что в тебе сидит, не допустит.
       - Ты тоже, видать, в этом шаришь. А мне тут мужик приснился и говорит: К чему тебе все эти подвиги с покаянием, если Бога нет?
       - Ха! - усмехнулся Скипидарыч. - Всем непременно доказать надо, что Он есть. Тут главное верить. Один из отцов церкви сказал: Если я верую, умру, а там ничего нет, то я ничего и не потеряю. А если не верую, умру, а там что-то есть - то приобрету много. Но это так, схоластика, потому что приняв в себя Бога еще здесь приобретешь. Ясно? А этого мужика своего забудь, это все козни нечистого. Тут у нас такие дела, бывало, творились. Убивец один приходил - так его дьявол не то что к причастию - дальше притвора не пустил. Потому как кровь на нем была, и той кровью они с дьяволом повязаны были. А вот кабы покаялся - так и смылась кровь. Да ты не боись, ничего страшного в покаянии нет. Это как... щас вспомню точно... "Человек должен признать свою греховность и принять благодать спасения" - все просто. Зато как грех с души снимешь и Бога в нее, чистую, примешь - знаешь, как легко будет. Ой ли! Аллилуйя! Идем, идем!
       Скипидарыч проводил Деснина до самых церковных ворот, но сам входить не стал - Никодим не велел. Народ уже разошелся, и Деснин стоял один перед входом. Он медлил. Наконец перешагнул церковный порог, трижды осенил себя крестным знамением, как посоветовал Скипидарыч, и, зажмурившись, сделал первый шаг. Затем еще и еще. Никакая дьявольская сила его не держала. Тогда он открыл глаза. И тут из яркого солнечного света, заливавшего церковь через окна алтаря, выступил Никодим. В торжественном облачении он казался даже грозен, но на устах его была улыбка.
       - Боишься? - спросил он. - Никак Скипидарыч чего порассказал - он может. Такой еще сказочник. Да еще и философ в придачу. Жуткая смесь. Но человек хороший, светлый и не пьет почти, - тут голос Никодима стал серьезным. - Ну что, Николай, готов ли ты к покаянию? Не робей. Совершил грех и отпал от Бога. Но, если осознал свой грех и покаешься - вновь вернешься к Богу. А когда Бог отворачивается - это худшее наказание. Но веруй, что Бог тебя любит так, как ты и не помышляешь о том, хотя бы со грехом твоим и во грехе твоем любит. И нет такого греха, чтобы превысил Божью любовь, ибо Бог так возлюбил мир, что отдал за него сына Своего единородного. Я говорил тебе, что об одном кающемся больше радости в небе, чем о девяноста девяти праведных, как в пословице, за одного битого двух небитых дают. В таких как ты, Коля, блудных сыновьях, и вера бывает крепче. Лишь равнодушный никакой веры не имеет. Сказано: "Знаю дела твои: ни холоден и ни горяч; о, если б ты был холоден или горяч! Но поелику ты тепл, то изблюю тебя из уст Моих. Ибо ты говоришь: я богат, я разбогател и ни в чем не имею нужды; а не знаешь, что ты жалок, и беден, и нищ, и слеп и наг". Так что Христос любит лучше холодного, чем только лишь теплого. Пока ты холоден, но через покаяние можешь стать горяч.
       - Так в чем же каяться?! Убил я! Убил! Прости! - кричал Деснин в солнечный свет.
       - В том, что убил - грех великий. Но в этом грехе пред народом кайся. А пред Богом кайся в том, почему убил. В гордыне своей - это самый тяжкий грех, ибо из-за него нет доступа Господу в душу твою! Кайся в том, что судить вздумал. Сам Христос, умирая, не судил палачей своих. Он сказал: "Не ведают они, что творят". И смирился с этим. Вот так и тот, кого ты убил, да и многие другие, не ведают, что творят, потому что некому их наставить на путь истинный, некому позаботиться об их душе, некому вернуть её им. Не судить их надо, и не убивать, а душу вертать. Надо, чтоб они сами хотели, чтоб им душу вернули. А вот ты, ты сам - хочешь в себе душу чистую возродить и Господа принять в нее?!
       - Хочу! - сам не свой кричал Деснин.
       Тут глаза Никодима засветились необычным огнем, и он воскликнул проницающим душу голосом:
       - Так кайся же - тогда ты все поборешь. Всю гордость свою и беса своего посрамишь! Победителем будешь, а не побежденным и получишь то, что и понять пока не можешь!
       В этот же момент Деснина пробрала крупная дрожь - столько какой-то невероятной, могучей силы он вдруг почувствовал в этом старичке. И эта сила входила в Деснина, вламывалась в него, напирала на некий неведомый рычаг, некую потаённую кнопку. Деснин явственно понимал, что может сопротивляться этому напору, может не подпустить его к тому рычагу, той кнопке, но не хотел. Что-то родное было в той силе, что-то до боли знакомое. "Жми, жми, жми!", - кричал Деснин словно в припадке.
       Внутри что-то щёлкнуло, распрямилось, заклокотало. Где-то вдали послышался страшный рёв, который стремительно удалялся. А навстречу ему неслись тишина и покой. Они подхватили Деснина в свои нежные руки и стали убаюкивать его, словно дитя.
       Но вот снова послышался рёв. Он всё приближался и приближался. Он настигал. "Каюсь! - кричал Деснин. - Каюсь! Господи! Прости!!!"
       И тут все разом в нем размягчилось, и хлынули слезы. Как стоял, так и упал он на колени перед распятием. Рёв умолк. Благодать.
       "Вот теперь можешь причаститься. Ибо лишь сейчас ты уверовал и прощены грехи твои", - послышался голос. Деснин так и не понял, Никодим сказал это или кто другой.

    *****

       - Ну а дальше... Ты и сам все знаешь, - закончил свой рассказ Деснин.
       - Да, - отозвался Скипидарыч. - Славную трапезу устроил тогда Никодим в честь твоего обращения. И радовался не меньше твоего. Помню, помню.
       - А потом сдался я. Сам сел. Пред Богом покаялся - надо и перед людьми было. "Бог всеведущ и вездесущ, потому как частичка его находится в каждом, но вера без дела мертва есть. Будьте же исполнители слова, а не слушатели только. Свободой оплатить грех - это не просто. Но высшая степень свободы - свобода от греха. Так и получается, что вера, связывая, дарует свободу" - так меня на это Никодим благословил... И ведь прав он оказался - ни за что я тогда убил, если верить Аббату, и никакого права не имел. А теперь... И за что на меня все это навалилось? Башка трещит.
       Деснин выпил. Только сейчас он отчетливо осознал, что на пределе.
       За время рассказа забегаловка наполнилась довольно большим количеством посетителей. Столбом стоял табачный дым, слышалось дребезжание стаканов, пьяный говор, приправленный матом.
       Пока Деснин рассказывал, Скипидарыч стоял не шелохнувшись, уставившись отсутствующим взглядом в стену. Но теперь прежняя говорливость вернулась к нему:
       - Эх, прально Никодим мыслил: сперва внутри храм построить надо, а уж потом снаружи. Церковь не в бревнах, а в ребрах. Владимир-то, Красно Солнышко который, не дурак был, не в пример нынешним правителям. Сначала всех в Днепр загнал, крестил, а уж потом только церкви строить стал. А сейчас? Вот у нас в соседнем посёлке знаешь, из чего церковь построили? В жизнь не догадаешься - из свинарника, едрень фень. У них там ещё в пятидесятые один местный зоотехник-самоучка, дядькой он мне приходился, решил построить образцово-показательную свиноферму. Лет пять разрабатывал проект, ещё лет пять добивался начала строительства. Уже тогда, скитаясь от кабинета к кабинету, он стал частенько прикладываться к бутылке. Короче, когда строительство этой свинофермы, затянувшееся ещё лет на пять, заканчивалось, дядька спился вконец и унёс с собой в могилу всё те нововведения, ради которых и затевалось строительство. Здание так и осталось недостроенным и постепенно заросло травой и мхом. А посёлок разросся, и эта свиноферма оказалась чуть ли не в самом его центре. Вот. Давай, кстати, помянем дядьку, хороший мужик был.
       Деснин и Скипидарыч выпили. Затем последний продолжил:
       - А сейчас началось повальное церквостроительство, да только, думаю, не от веры все это, а от суеверия - есть такая примета: кто свой храм построит, у того семи поколениям в прошлом и семи в будущем все грехи отпущены будут. Вот и понастроили, потому как у всех этих спонсоров грехов навалом. Да и потом, думают, эту жизнь себе обустроили, надо и загробную то ж. Хм, сначала душу дьяволу продали, а потом проценты Богу несут. Ну а со свинофермой этой до такого дошло... Взяли да приляпали к этому зданию что-то вроде алтаря, да конус выложили сверху - это у них купол называется. Вместо икон фотокопии какие-то развесили да новоделы всякие. А новодел - штука опасная, неизвестно еще кем писанная. Думаешь, на нем лик, а может под тем ликом харя намалевана. А сколько сейчас этих новоделов по стране? Народ молится, а на тех ли молится? Нет, не нашего письма образы. Христы все на депутатов схожи: румяны больно, да толсты. А, ладно. И лики не натуральные, и церковь ненатуральная, да и вера вся теперешняя - ненатуральная. Зато здание во, - Скипидарыч развёл руками. - Громадина. Заходите, люди, всем места хватит, недаром на триста свиней рассчитано было. Хорошо, что загоны не достроили, а то бы всех по загонам, и ну - наставлять на путь истинный. Пародия какая-то, едрень фень. А может и того хуже - может, это дьявол балует? Не годится всё это. Можно понастроить церквей на каждом углу, да только кто в них ходить будет? Нет. К каждому подход индивидуальный нужен. Да и не только подход. Самое главное - пример. Разве поверил бы кто в бессмертие души, если б Христос так легко свою жизнь не отдал бы? Сомневаюсь. Во всех религиях человек приносит жертву Богу. В христианстве Бог принес жертву человеку.
       - Это что, всем попам на кресты надо позалазить? - вмешался слушавший речь Скипидарыча посетитель.
       - Нет. Но жить надо хотя бы так, как учишь, а не наоборот. Сложно это, да. Но какая польза, если кто-нибудь говорит, что имеет веру, а дел не имеет? Разве может эта вера спасти его? Ты веруешь - хорошо, но и бесы веруют и трепещут. Человек же оправдывается делами, а не только верой. Ибо как тело без духа мертво, так и вера без дел мертва есть. Это Иаков говорил, брат Господень. А наши батюшки все на Павла равняются, а Павел этот лично Христа судил, вот ведь парадокс. Извечно молили люди Бога: укажи да покажи, как жить. Он взял, да и показал. И так его пример не согласовался с представлениями людей, что они его взяли да распяли. Да, свет пришел в мир, но люди возлюбили больше тьму, чем свет, ибо дела их были злы. Но то давно было, а вот сейчас... Вот Никодим же жил. И при одном взгляде на него можно было сразу уверовать. А нынешним, видать, слабо. Священник - душа храма, и храм, где нет настоящего служителя, мертв. Эх, мельчает народ. А, чего говорить. Вот все, - Скипидарыч указывал на посетителей забегаловки, - все они знают ли вообще, что такое в Бога верить?
       Он вдруг вскочил на стол и заорал, обращаясь к посетителям:
       - Вот вам тут Бога вернули. Вот он - на, бери его. Да только не лёгкое это дело. В Бога верить - ой как непросто. Учиться надо в Бога-то верить. Помощь нужна. А помочь-то и некому. Покажите мне хоть одного святого - нету! Днём с огнём не сыщешь. Вот и не верят, и не знают. Ведь, чтоб уверовали, жить надо так, как учишь. Вера без дела мертва есть. Пример нужен. Какая, к чёрту, вера без примера?! Без примера нету веры, - вдруг, лихо отплясывая на столе, загорланил Скипидарыч. - Без примера нету веры, нету веры без примера! О-опа! Оп-оп-оп! Хэй, православные! Где вы?! Все о православии толкуют, а о Христе - ни слова. Да к черту такое православие, где нет Христа. Но люди так свою жизнь устроили, что по Христову учению совсем им невозможно поступать, и стал для нас Христос совсем лишний. И вспоминают-то Его разве что на Пасху, да и то брякнут как-то бессмысленно: "Христос воскрес", а отзовутся вообще сквозь зубы: "Воистину воскрес", или вообще: "Ну-ну". И это народ-богоносец, тьфу!
       Соскочив со стола, Скипидарыч подбежал к одному из посетителей с довольно выразительной физиономией. Наверное, глядя на подобного типа, Дарвин пришёл к выводу, что человек произошёл от обезьяны. На шее посетителя болтался внушительных размеров крест.
       - Ты знаешь, кто на нём висит? - спросил Скипидарыч, тыча пальцем в крест.
       - Ну, Христос, - вяло ответил обезьяноподобный.
       - А ты знаешь, что он за тебя умер?
       - Ну, слыхал. Я не понял, ты чего - нарваться хочешь?
       - А ты бы за него помер? - не унимался Скипидарыч.
       - А с какого хрена мне за него помирать?
       - А вот так, довелось бы? Молчишь? Хоть кто-нибудь из вас умер бы за Христа?! Понавешали крестов-то, мать вашу! Вот ты бы умер за Него? А ты? А ты? А вот ты?! - приставал Скипидарыч к каждому из посетителей, пока, посредством чьего-то здоровенного кулака, не потерял сознание.
       Деснину не оставалось ничего, кроме как, пока гнев выпивающих не переключился и на него, взвалить поверженного Скипидарыча на плечо и отнести домой.

    Глава III

    ВЫЗОВ САТАНЫ

       В ожидании, пока Скипидарыч очухается, Деснин решил немного прикорнуть, тем более что до вечера времени оставалось ещё много.
       Когда Деснин открыл глаза, Скипидарыч сидел на койке и прикладывал к губе смоченную в чём-то тряпочку, то и дело поохивая.
       - Не, Скипидарыч, - усмехнулся Деснин, глядя на эту сцену, - ей богу, своей смертью ты не помрёшь. Слишком умён ты для алкоголика.
       - Да уж, едрень фень, дуракам легче жить
       - Я вот все удивляюсь: уж слишком много ты про попов знаешь. А вроде никогда из деревни своей не вылезал.
       - А, - махнул рукой Скипидарыч, - учился я когда-то по молодости в духовной семинарии. Их тогда всего несколько штук было на всю страну. Никодим посоветовал мне туда идти-то... За пьянку меня выгнали. Видать, тяга к алкоголю оказалась сильнее тяги к Богу. Грешен, - тяжело вздохнул Скипидарыч, но грустил недолго и вскоре уже вновь затараторил:
       - Блин, как губу-то разворотили. А я этим сволочам еще анекдот хотел рассказать, мой любимый. Идет, значит, мужик по краю пропасти. Запнулся, сорвался - летит вниз. Но в последний момент зацепился за куст. Висит, значит, с жизнью прощается - куст того гляди вырвется. "Господи, говорит, если ты есть, спаси!" И тут глас с Небес: "А веришь в меня?" "Верю, верю! Только помоги!!!" "Ну, коли веришь, отпускай куст"... После паузы: "Блин, а у вас там, на Небе, никого другого нет?"
       Деснин для приличия улыбнулся и подошёл к окну, совсем другие мысли его занимали. Погода хмурилась. Свинцовые тучи то и дело отблескивали далёкими зарницами. Собиралась гроза.
       - Знаешь, Скипидарыч, решил я домой податься. Тошно мне. И влипать я ни во что не хочу.
       - Но ты ведь обещал, за ради Никодима...
       - Ладно, - стукнул Деснин кулаком по подоконнику, - давай чего-нибудь перекусим. Схожу я в церковь, если обещал. Но смотри у меня, если... А, всё равно схожу.

    *****

       Снова Деснин лежал на полу за прилавком свечной лавочки. Снова раздавались неясные шорохи. Но на сей раз их то и дело заглушали мощные раскаты грома. Бледные вспышки молний периодически освещали церковь. В этих мимолётных отсветах мёртвенного света всё внутреннее убранство церкви выглядело неприветливо и даже зловеще. Деснин довольно долго наблюдал за этой картиной, но, в конце концов, её однообразность его усыпила, и он крепко заснул.
       Проснулся он уже ближе к полуночи. Из зала доносился какой-то шум. Выглянув из-за прилавка, Деснин увидел следующее.
       Церковь была не ярко, но хорошо освещена. Четверо человек в каких-то странных балахонах волочили в сторону алтаря странного вида статую. Когда та была установлена, её развернули. На Деснина уставилось нечто вроде козлиной морды с длинными рогами. На животе статуи помещался щит, на щите - крест с розой посередине. В подножии статуи находился шар, изображающий глобус, обвитый огромной змеёй с развёрзнутой пастью.
       Затем к этой фигуре подтащили и поставили справа колонну с треугольником на вершине. В треугольнике был изображён глаз. Колонна также была обвита змеёй. Слева от центральной фигуры был поставлен ещё один змей в виде латинской буквы "S". Ещё около статуи можно было наблюдать стол, покрытый чёрным сукном, большое кресло с резными подлокотниками и небольшую жаровню.
       Деснин больно ущипнул себя, чтобы убедиться, что всё это не сон. Но увиденное им, действительно не являлось сном. Оторвав взгляд от статуи, он осмотрел присутствующих. Их было одиннадцать человек. Все в тёмных балахонах. На шее каждого поверх балахона висела пентаграмма, такая же, какую нашел Скипидарыч. Особое внимание привлекал самый высокий из присутствующих. Через его плечо была перекинута алая перевязь, на голове красовалось нечто вроде короны с двумя рогами. "Рогатый "- мысленно окрестил его Деснин.
       Тут Рогатый вышел в центр зала и, обращаясь к присутствующим, произнёс:
       - Братья! Уверен, что эта ночь навсегда останется в вашей памяти. Ибо сегодня, и я на это очень надеюсь, сам наш господин почтит нас своим присутствием. Я долго готовился к этому моменту и припас то, что его наверняка заинтересует.
       С этими словами Рогатый извлёк из небольшой клети, которую всё это время держал в руке, частично обгоревший череп.
       - Думаю, вы догадываетесь, кому принадлежал сей череп, - продолжал Рогатый, возлагая череп на стол перед статуей. - Да, ещё совсем недавно тот, кому он принадлежал, служил в этом храме, восхваляя вечного врага нашего с вами Господа. Да он и сам был врагом и немало досадил Ему. Впрочем, довольно слов. Приступим, братья, пора.
       "Так вот оно что! Вот зачем спалили Никодима! Сатанисты чертовы!"- неслись в голове Деснина мысли. Он уже совсем было ринулся вперед, к Рогатому, но к ужасу своему почувствовал, что не может сдвинуться с места. Какая-то неведомая сила держала его.
       Тем временем все сатанисты расположились треугольником, острый угол которого был обращён к статуе. Тогда Рогатый взял в руки украшенный драгоценными камнями кинжал, подошёл к столу и, ударяя кинжалом по черепу, произнёс:
       - Да будет проклят Адонаи! Да будет благословенно имя Люцифера!
       Затем удары кинжалом по черепу проделали и те же восклицания произнесли один за другим все присутствующие. Череп превратился в кучу осколков. Их собрали и бросили в пламя жаровни.
       После сожжения черепа все огни в зале были притушены и только в руках у одного из присутствующих осталась большая чёрная свеча, с которой он поместился рядом с креслом, стоящим перед статуей. Рогатый также встал около кресла и начал читать заклинание.
       Первая его часть была, очевидно, на латыни, вторая представляла собой набор фраз из Апокалипсиса и восхваляла сатану. Произнеся последнее слово "аминь", Рогатый возвысил голос и три раза громко крикнул:
       - Люцифер!.. Люцифер!.. Люцифер!..
       Но никакой реакции не последовало. Тогда Рогатый прокричал это имя ещё девять раз. Снова ничего не произошло. Тогда он воззвал:
       - Ко мне, братья! Прибегнем к великому заклинанию!
       Сатанисты взяли в руки чёрные свечи и зажгли их от огня жаровни. Потом они все выстроились и совершили ход по периметру храма. Каждый из них при этом медленно кружился и бормотал какие-то заклинания, то и дело выкрикивая имя Люцифера. В эти выкрики гармонично вплетались раскаты грома и вспышки молний продолжающейся грозы.
       Как известно, любая церковь имеет отличную акустику, поэтому вскоре все крики слились в один общий вопль, который метался по сводам, отражался от пола, вновь улетал ввысь. "Люцифер! - слышалось со всех сторон. - Люцифер!"
       Деснину показалось, что даже иконы стали искажаться от этого неземного вопля. Вот Николай Угодник с перекошенным лицом, в котором не осталось ни капли святости, приложил к груди ладонь с разведёнными в стороны пальцами и, раскрыв рот, в котором виднелись страшные клыки, завопил хриплым голосом: "Люцифер!" "Люцифер!" - вторила ему дева Мария, откусывая голову Христу-младенцу. Белоснежный архангел Гавриил, изображённый на одной из фресок, вдруг стал темнеть. Вскоре у него исчезли крылья и стал расти хвост. Затем исчез нимб, и вместо него стали пробиваться рога. "Люцифер!" - слетало с его искажённых в злобной гримасе губ.
       Всё смешалось в невообразимом хаосе. Кружащиеся со свечами в руках сатанисты, перекошенные лики святых, своды, пол, стены... Вдруг все свечи разом погасли. Воцарилась полная тьма. В тот же момент пронёсся бурный поток ветра. Глубоко под землёй раздался ужасный рёв. Затем страшный треск и грохот. Пол под ногами присутствующих явственно встряхивался, словно вся церковь готова была развалиться. Раздался оглушительный удар грома, и в тот же момент весь зал залил ослепительный свет.
       И вот, через мгновение после того, как зал осветился, на кресле перед статуей появился некто. Рогатый тотчас опустился на колени перед этой фигурой, а за ним и все присутствующие. Прошло несколько секунд, показавшихся Деснину веками. Затем он услышал голос, говоривший:
       - Встаньте, дети мои, и ничего не бойтесь.
       Тут только Деснин решил поподробнее осмотреть явленную фигуру. С виду это был человек, совершенно обнажённый и облитый ярким сиянием. Свет исходил из самой фигуры и от неё распространялся во все стороны. В этом не осталось никакого сомнения, когда фигура поднялась с кресла и пошла, едва заметно прихрамывая на левую ногу. Пожалуй, лишь одна деталь была необычной в облике явившегося - странным образом изогнутые, словно сведенные судорогой брови - и при этом ни единой морщинки на лбу. Это был сам сатана Люцифер. Он заговорил, обращаясь к своим поклонникам:
       - Дети мои! Тяжела борьба против моего вечного врага. Но мужайтесь и никогда не поддавайтесь отчаянью. Окончательная победа за нами. Мы выиграем наш Армагеддон. Я счастлив, что вы любите меня, и я тоже люблю вас. Я буду защищать вас от ваших недругов. Я пошлю вам успех во всех ваших делах. Я приготавливаю вам безграничные и бесчисленные радости в тот день, когда вы исполните ваше дело на этой земле и воссоединитесь со мной. Избранники мои бесчисленны. Звёзды, блещущие на тверди небесной, светила, которые вы видите и не видите, не так многочисленны, как те фаланги, которые меня окружают во власти моего вечного господства. Еще не время. Но для меня остались лишь мгновения, для вас - считанные годы и я, истинный правитель сего мира, правящий пока тайно, через моих верных слуг, явлюсь воочию. До сих пор остаются на земле некоторые бунтовщики, но работа наша продолжается. Мы возьмем их хитростью. Итак, трудитесь, трудитесь беспрестанно ради освобождения рода человеческого от суеверий. Благословляю труды ваши. Никогда не забывайте награды, которая вам обещана. Размножайтесь в сём мире и любите меня всегда, как я люблю вас, о дети мои возлюбленные!
       Произнеся этот патетический спич, сатана подошёл к Рогатому и некоторое время смотрел ему прямо в глаза, потом от него перешёл к другим. Он внимательно смотрел в глаза каждому, как бы изучая своих новых избранников. Около одного он задержался дольше. Вдруг сатанист не выдержал и захохотал.
       - Ха-ха-ха! Браво, Гроссмейстер! Вот это шоу! Суперголограмма! Это круче чем у Копперфильда!
       Сатана отошел от хохочущего на два шага назад, наклонил голову и, направив на того исподлобья страшный взгляд, проговорил другим, злым голосом:
       - Голограмма - это, скорей, ты. Я большая реальность, нежели вы все здесь присутствующие!
       - Ладно, Гроссмейстер, - обратился сатанист к Рогатому. - Хватит. Твоя голограмма слишком наглая получилась - выключай аппаратуру. А то я сейчас весь эффект испорчу.
       С этими словами сатанист двинулся прямо на фигуру, стоящую перед ним, желая пройти сквозь нее. Однако, едва коснувшись ее, он вздрогнул всем телом, словно от электрического удара, издал нечеловеческий вопль и упал замертво.
       - Ну, кто еще из вас желает убедиться в моей реальности? - проговорил сатана, обводя страшным взглядом присутствующих.
       На мгновение сатанисты застыли в оцепенении. Затем все, кроме Рогатого, побросали свечи и в ужасе, тесня и толкая друг друга, устремились к выходу. А сатана кричал им вдогонку:
       - Что же это, дети мои, вы так испугались меня? Ведь вы же мои поклонники. Ведь вы верите в меня. Или же наоборот: вы, лицемеры, не верующие в меня, играющие со мной, испугались того, что я есть на самом деле? Но я не тот, кто пришел на землю всего лишь раз. В отличие от него, я всегда удостаиваю своим вниманием тех, кто меня об этом просит. Лицемеры! Вы пришли сюда для того лишь, чтобы развлечься, получить острые ощущения. О, жалкие ничтожества, не способные поверить даже в реальность!
       - Ты! - тут холодный пот прошиб Деснина, ибо сатана указывал прямо на него, - Знаю дела твои: убийца и вор. Мало того - отцеубийца. Знай: тот, кого ты убил, и был твой отец. Ха-ха-ха! Думаешь, тебе это простили? О нет! Ты будешь и дальше убивать. Ты мой, мой! Вот и сегодня ты готов был убить его, - сатана перевел взгляд на Гроссмейстера. - Лишь я сдержал тебя. Разве я мог допустить такое? Лишь зная, что ему грозит опасность, я и явился сюда. Он нужен мне здесь, ибо он один из немногих, кто еще способен на веру. Ты также способен верить. Но твой поп тебя обманул. Никакого покаяния нет, и ты по-прежнему мой. Я не обману. Что от него осталось? Эти жалкие осколки черепа, принесенного в жертву мне? Этот ничтожный прах? А я тут, я реален, я вечен, я всемогущ, я...
       И тут внезапно, прямо на полуслове, сатана пропал, словно кто-то, помимо воли, утянул его.
       На некоторое время вновь наступила тьма. Затем послушался ужасный треск, словно при страшной грозе, и сатана вновь возник. Он быстрыми шагами шел прямо на Деснина. Ноги сами собой распрямились, и теперь Деснин стоял за прилавком в полный рост. Всё тело одеревенело. Он не мог и шевельнуться. Подойдя к Деснину вплотную, сатана наложил руки ему на виски и стал смотреть в глаза с особенным вниманием, как бы стараясь проникнуть своим взглядом в самую глубь души. Сила, огромнейшая сила проникала в Деснина. Она звала, приказывала, заклинала. Где-то вдалеке послышался зловещий рев, и он приближался. Казалось, сатана почувствовал это и, удовлетворённо усмехнувшись, промолвил:
       - Иди и сделай то, что ты задумал! Но знай: его нет среди здесь присутствующих. Он не мой. Но и не его. Он ничей. Его, фактически, совсем нет. Один лишь бездушный кусок плоти. Он, в отличие от тебя, не нужен ни мне, ни моему противнику. Завтра ты узнаешь, кто он.
       Едва успев договорить, сатана исчез, и вновь воцарился мрак.

    Глава IV

    СМЕРТЬ ПОД КРЕСТОМ

       Спустя некоторое время хохот наполнил своды церкви. Затем послышалось чирканье зажигалки, и Гроссмейстер, все так же продолжая хохотать, зажег свечу. Она осветила его бледное лицо. Не обращаясь ни к кому, Гроссмейстер возбужденно заговорил:
       - Эксперимент с треском провалился! Ха-ха-ха!
       Затем он взглянул на Деснина, который после исчезновения сатаны осел на пол и теперь полулежал, прислонившись к стенке:
       - Остался один ты! Ты, христианин! Все остальные просто разбежались! Вот, выпей, - Гроссмейстер подошел к Деснину и протянул чашу с каким-то варевом, - это снимет действие галлюциногена.
       Затем Гроссмейстер подошел к жаровне и тщательно затушил угли.
       - Хорошие корешки, - проговорил он при этом. - Еще древнеегипетские жрецы пользовались ими, когда устраивали "явления богов".
       - Так значит это все...
       Деснин, с трудом приходивший в себя, не смог договорить фразу.
       - Ничего не значит, - отрезал Гроссмейстер. - Думай как хочешь. Я сам верил в существование сатаны, но до последнего момента не верил в то, что он может явиться. А мне было необходимо испытать веру моих товарищей, их способность верить. Я даже решил пойти на обман. Я хотел устроить умелую инсценировку с применением иллюзорной техники и галлюциногенов. Но эксперимент вышел из-под моего контроля... Он двигался. Он говорил!.. Это был Он! И он посмел явиться в церкви!
       Гроссмейстер еле подавлял возбуждение, наконец ему удалось взять себя в руки, и он продолжил уже спокойным голосом, который вдруг показался Деснину знакомым:
       - Конечно, ты считаешь, раз я сатанист, то лжец, искуситель. Но мне все равно, что ты думаешь. Это важно для меня самого. Я хотел проверить... О, как же я ошибался! Они... О, бескрылые потребители с ампутированными душами! Не положительные и не отрицательные - круглые нули! Дырки от бубликов! Абсолютные ничтожества! Насекомые!
       Гроссмейстер взглянул на Деснина:
       - Какая чушь весь этот маскарад, не правда ли?
       С этими словами он снял с себя рога и все сатанинское облачение. Перед Десниным стоял...тот самый странный попутчик, с которым он ехал в поезде к Никодиму.
       - Я вижу, что ты узнал меня. Еще тогда, в поезде, я знал, что твой поп, к которому ты едешь, мертв. Но я действительно не при чем. Я не убивал его. Мне и в голову такое не приходило. Ты, конечно, мне не веришь, но... Впрочем, это не имеет никакого значения. Этот Никодим, я много слышал о нем, был достойным противником. В Апокалипсисе сказано, что Агнцу более угодны даже холодные, нежели теплые. Так же и сатане более угодны горячие, но не теплые. По твоим глазам я вижу, что и Никодим говорил тебе то же самое. Ха, ха! Я был уверен, что человек с его верой был способен проникнуть в суть этих страшных слов. А теперь ответь: какой смысл мне убивать его, если он угоден сатане? А череп... череп я просто купил у милиционеров, которые осматривали останки на пепелище. Так что, видишь - все просто... Что же ты стоишь? Ты узнал, что хотел. Ведь ты именно за этим здесь? Или же ты желаешь узнать что-то еще? Тебе нужны объяснения всему тому, что произошло здесь?... Нет, это мне нужны объяснения! И им тоже нужны объяснения! Но главное здесь, - голос Гроссмейстер вновь стал возбужденным. Он подошел к штативу с работающей видеокамерой. - Здесь свидетельство, здесь вещественное доказательство его существования. Это высшая точка, я его вызвал! Все телеканалы мира покажут эту запись. Еще бы, подобной сенсации не было добрых две тысячи лет! Вы это выдели? - уже кричал Гроссмейстер в камеру. - Вы это видели!!!
       Затем он подошел к Деснину и ухватил того за плечи:
       - Я должен все рассказать. Должен! И ты будешь свидетелем того, что записано на этой камере. Присядь вот сюда, - Гроссмейстер усадил Деснина в кресло, где явился сатана, а сам встал посреди зала.
       - Ты один из немногих, кого он удостоил разговором, - так начал Гроссмейстер. - Он назвал тебя убийцей и вором. Хм. Ты прошел испытания. Ты видел смерть. Ты убивал. Лишь побывав на грани человек способен истинно веровать. Впрочем, я не об этом. Твой поп рассказал тебе лишь об одной стороне христианства. Я, если желаешь, поведаю об оборотной. Ведь сатанизм не отделим от христианства. Он напрямую вытекает из него. И связующее звено здесь - человек. Человеческая душа есть поле боя, на котором Бог и сатана борются между собой. По легенде, дьявол слепил человека и упросил Бога вдохнуть в него душу. Так что человек - продукт совместного производства. Поэтому зло естественно, оно - неизбежное порождение, неотъемлемая принадлежность бытия. Без зла вселенная не была бы совершенной, почему Он и допустил его существование.
       Гроссмейстер умолк.
       - Я вижу, что говорю непонятные вещи, - наконец проговорил он, глядя на Деснина. - Жаль, что ты не прочел мою книгу, которую я дал тебе в поезде. Она бы многое прояснила. Но пусть, пусть. Слушай меня - и не понимай. Мне и не надо этого. Я говорю для себя. Ты лишь сиди здесь. Так надо, ладно?
       Деснин и не собирался никуда уходить. Даже если бы он захотел это сделать, то не смог бы: кресло, в котором он сидел, словно магнитом притянуло его к себе. Но не это было самое страшное. Деснин ясно чувствовал в себе что-то постороннее. Кто-то чужой был в нем. И именно этот чужой заставил его произнести:
       - Ты ошибаешься. Я прочел твою книгу. Но раз уж я здесь, то хочу услышать все из твоих уст. Тем более, я никуда не спешу.
       - Благодарю. Тогда придется рассказать все. И я уверен, что мой рассказ будет не напрасным. Еще ни с кем я не был так откровенен. Не знаю почему, но у меня такое ощущение, что я говорю сам с собой. Странно.
       Деснин надеялся, что Гроссмейстер заметит, что с ним что-то не так, но тот был весь в себе и так начал свою историю:
       - Известный большевистский пропагандист-богохульник Емельян Ярославский - мой дальний родственник. И это проклятое родство никогда не давало мне покоя. Я искал Бога, и не я один, но... Сложно верить. Многие во времена социальных катаклизмов, когда прежние ориентиры разрушены, а новых нет, обращаются к религии. Но дело в том, что не только мы - все человечество переживает сейчас духовный кризис как раз из-за упадка церкви. Современная церковь полностью дискредитировала себя, пошла на поводу капитала и уже не может выполнять прежней роли. Кто-то из великих сказал: "Церковь вступила в сговор с буржуазией, не понимая, что именно она-то и отнимает у церкви власть над миром". А попы? Само поведение многих из них словно отрицает те истины, которые они проповедуют.
       - Чем ближе к церкви, тем дальше от Бога, - проговорил Деснин, подчиняясь чужому.
       - Да, парадокс: храмов больше - а веры меньше. Святая Русь, ха! Народ-богоносец. Один лишь душевный вакуум. Сказано: кто Меня ищет, тот владеет мною. Никто не ищет. Бог умер, но не на небе, а в сердцах людей.
       - Вряд ли наберется несколько сот христиан, действительно верующих в Христа. Остальные верят в то, что они верят, или хотят в это верить, - вновь проговорил Деснин.
       - Да, да. Пустота, дыра, ничто. Нет, это не атеизм. Атеизм лишь доказывает существование Бога через его отрицание. Сейчас же царит абсолютное безразличие. А для веры нет ничего губительнее безразличия. Бог легче терпит тех, кто его вовсе отрицает, чем тех, кому абсолютно все равно: есть он или нет. Горько все это.
       Гроссмейстер перешел из центра зала ближе к статуе козлиноподобного существа и продолжал:
       - Одним словом, я не нашел веры среди христиан и пришел к выводу, что был лишь один настоящий христианин - сам Христос. "И нет никого, кто понимает; нет никого, кто ищет Бога. Все сбились с пути; все вместе пришли в негодность". Так я решил искать веру в противоположном лагере. Если уж верить в Бога не получается, то лучше верить в черта, чем ни черта не верить. Лучше быть холодным, но угодным Богу, чем вообще никаким. Так я рассуждал. На протяжении многих лет я изучал и практиковал магию, алхимию, оккультизм. Я входил в тайные сообщества, был членом экзотических сект, покупал за баснословные деньги учебники и трактаты, тратил много времени на ритуалы и заклинания. Я то и дело переходил из одного общества в другое, гонимый мечтой найти наконец того, кто откроет мне тайны невидимого мира, и переживал горчайшее разочарование, уясняя для себя, что большинство этих людей следуют всего лишь той или иной догме и чаще всего превращаются в фанатиков, именно потому, что только фанатизм способен разрешить сомнения, беспрестанно томящие человеческую душу. Я убедился, что многие магические ритуалы и в самом деле действуют. Однако убедился и в том, что люди, именующие себя магистрами, хранителями тайн бытия, утверждающие, что владеют техникой, позволяющей дать любому и каждому способность достичь желаемого, давно утратили связь с учением древних. Я был в отчаянии. Тем временем количество сатанинских сект росло так же быстро, как количество церквей. Я побывал во многих из них, однако и там не нашел веры. Все они в большинстве своем - лишь клубы по интересам в обрамлении сатанинских обрядов и под прикрытием сатанинской проповеди: Бог слаб, а сатана всесилен. Сатана даст все, что угодно - деньги, силу, власть; короче, раз здесь ад - то все дозволено. Примитивно, но все же хоть какая-то философия. Большинство же воспринимают сатанизм лишь за коллективные оргии с садистским уклоном. Ходят на дьявольские шабаши просто за компанию, ради острых ощущений и необычайных оргазмов. Они этим и занимаются потому, что нисколько не верят ни в Бога, ни в сатану. Не верят ни во что. Дошло до того, что кто-то по интернету даже предлагал мне сыграть роль Антихриста. Прямо так и заявил: ты - антихрист. И я тебе помогу.
       - Аббат, - тихо произнес Деснин, на мгновение освободившись от власти чужого.
       - Что?
       - Это был Аббат. Есть такой... И если б не все это, я должен был тебя убить. Он не терпит отказов.
       Но Гроссмейстер пропустил эту фразу мимо ушей - так он был погружен в свои мысли. За время рассказа он переместился от статуи к трупу сатаниста и стоял теперь возле него.
       - О, нет, я не нашел веры нигде. Я был в жутком отчаянии. И тогда я решил устроить все это, - Гроссмейстер обвел руками зал церкви. - Я решил устроить необычайный эксперимент. Для начала я разместил объявления на некоторых сайтах. Не обычное сатанинское объявление, где обнаженная женщина на черном алтаре, горят одиннадцать черных свечей, на столах висят перевернутые вниз головой распятия, сверху на все происходящее на земле взирает козлиноподобное существо, кругом на полу разбросаны хлысты и розги; нет, я призывал настоящих сатанистов для того, чтобы вызвать настоящего дьявола. Он не Бог и не всемогущ, а значит, явится даже против своей воли с помощью подсказанных им же способов. К моему удивлению, откликнулись довольно многие. Почти все утверждали, что являются гроссмейстерами сатанинских орденов, верят в сатану истово и желают увидеть его воочию. Я отобрал лишь десять, как мне показалось, самых верующих. Я не обещал им ни оргий, но святотатства, ни прочих увеселительных программ. Я обещал лишь долгие и упорные эксперименты по вызову сатаны. И они согласились. О, сколько я перечитал всевозможных трактатов на эту тему. Пришлось выучить не только старолатинский, но и древнеарамейский и древнеегипетский языки. Я перепробовал все, но он так и не являлся. Я даже решился сделать это в церкви, настоящей, как эта, и без проблем, кстати, договорился с новым попом. Даже какой-то договор подписал. Но и это не помогло. А вера десяти мной избранных слабела с каждым разом. И тогда я решил пойти даже на обман, лишь бы проверить их веру. Но он явился. ОН ЯВИЛСЯ. И что же?.. Впрочем, ты и сам все видел.
       - Но зачем тебе все это? Зачем? - спрашивал уже не Деснин, а чужой.
       - О, что за вопрос, - проговорил Гроссмейстер. - Зачем? Пойми, я верил в его реальность, но не верил, что он может явиться. Наверное, я и сам - маловер, я сам малодушен. Но теперь, теперь все изменилось. Он есть, он реален, а значит, есть и Бог. Мне нужно было доказательство, хотя бы и от противного. Мне потребовался такой долгий и тернистый путь, чтобы поверить в это. Как же тяжело поверить простому человеку? О, это почти невозможно, и теперь я буду терпимее к другим. Но самое главное, я точно знаю, что теперь делать. Я точно знаю, как Ему послужить. Из двух атрибутов Бога человек выбрал познание добра и зла. Поэтому и смысл всей его жизни заключается в этом познании. Лишь в его процессе человек становится подобием Божиим. Но не познав зла, не познаешь и добра. Поэтому познание - всегда борьба, где главное - не победа, главное - сам процесс. И даже не важно, на чьей ты стороне. Как кто-то сказал, Зло нельзя победить, ибо борьба с ним - и есть сама жизнь. Невидимая брань. Душевная пассионарность, внутренняя. А без нее и жизни нет. Жизнь - это непрерывное испытание, постоянный Армагеддон.
       - Но ты же сам говорил, что вокруг хаос, разложение и тлен. Всем все равно и никто не желает этой борьбы.
       - Да, говорил. В этом-то и суть. А все оттого, что дьявол с Богом бороться должны, а поля боя-то и нет! Не холоден современный человек и не горяч. В этом весь ужас. Смерть плоти не страшна - ведь душа-то остается. Страшно, когда умирает душа, а остаётся лишь плоть.
       Гроссмейстер с презрением посмотрел на труп сатаниста.
       - Но, Гуф - зал душ - давно уже пуст. Давно уже рождаются люди без душ. Пророчество сбывается. И многие это поняли. Все кончилось, решили они. Никаких душ, никакой борьбы. Давайте признаем, что мы насекомые, и приплясывая пойдем к обрыву. И это - всеобщая идея. Отсюда и духовная нищета и моральная пустота. Да, теперь мы можем воочию наблюдать моральный износ человечества. Что ж, если так, то лучше конец. Нужно решить: возможно ли сейчас серьезно и вправду веровать? Если нет, то гораздо лучше, гораздо гуманнее желать конца. И чем скорей - тем лучше. Лучше, человеколюбивее даже, скорое страдание и смерть, чем медленное разложение и смерть. Гуф пуст, а когда он опустеет, тогда и обещан Конец Света. Моя мечта увидеть Конец Света, конец этой проклятой цивилизации!!!
       Гроссмейстер подошел к массивному каменному распятию, встроенному в стену, и принял торжественную позу.
       - В Апокалипсисе и множестве других предсказаний сказано, что Конец Света неизбежен. Но перед ним с такой же неизбежностью должно наступить царство сатаны. Оно не вечно. Только лишь до последнего Армагеддона. А затем Конец Света и Царство Божие. Чтобы приблизить эти события, надо помочь сатане установить его царство. Я буду собирать сатанистов, я буду проповедовать сатанизм - ибо сказано: "И поклонятся ему все живущие на земле, чьи имена не написаны в книге жизни". Такова неизбежность. Я же просто хочу приблизить Апокалипсис, пока еще не поздно, пока еще есть кому сражаться в Армагеддоне.
       - Разве ты вечен? Что ты можешь успеть? - помимо своей воли усмехнулся Деснин.
       - О, времени как раз в обрез. Близки времена. Спираль истории сужается. Например, если раньше в течение определенного срока происходило одно значимое событие, то сейчас за тот же срок их происходит в десятки раз больше. Раньше история мерялась веками, затем десятилетиями, а сейчас - годами, даже месяцами. В таком бешенном темпе все может произойти весьма скоро. Еще можно успеть. Я предаю Бога, чтобы скорее настало Его торжество. Я не хочу, чтобы все вышло из-под контроля. Лучше уж я...
       - Так чье торжество? - Деснин совсем не узнал свой голос.
       - Бога, разумеется. Ибо Бог всемогущ. И как бы ни был сейчас силен сатана - Бог все равно сильнее. Главное - успеть, чтобы остались еще солдаты Армагеддона. Вот только...
       Гроссмейстер задумался и смотрел куда-то в сторону. Если бы он видел, что творилось в это время с Десниным, он наверняка бы ужаснулся. Тот, чужой, внутри, бесновался и не находил выхода своей ярости. Ужасный рев стоял в ушах и все внутри выворачивалось. Все это отражалось на лице Деснина, где одна ужасная гримаса сменялась еще более ужасной. Однако когда Гроссмейстер повернул голову, внутри Деснина все разом стихло.
       - Хм, - наконец усмехнулся Гроссмейстер, - Сатана так похож на политика перед выборами: все чего-то обещает, грозится. Обезьяна Бога. Да только вот его обещания уже никому не нужны - сам видел, все разбежались. И это избранные, а что же взять с остальных? Даже самые ярые его поклонники не выдержали его реальности, а значит, и не верили никогда по-настоящему. И ужасные мысли посещают меня в связи с этим. А вдруг Конец Света уже произошел? А мы просто его не заметили, потому что никакой последней битвы, никакого Армагеддона не состоялось - биться просто некому было. Ни победителей, ни побежденных. Все кончилось, а мы живем только по инерции. И люди ли мы вообще, или уже нет? Что ж, тогда мне жалко Бога.
       - Лучше себя пожалей. Что если сатана узнает о твоих истинных намерениях? - голос Деснина так изменился, что этого уже невозможно было не заметить. - Неужели ты думаешь, что он простит тебя?
       - Нет, этот не простит. Но он и не узнает, а если и узнает, то не поймет. Ты знаешь, в чем отличие сатаны от Бога? Бог может читать все твои мысли - и черные и белые. Сатана же - только черные. Он и слышать может только черные речи, поэтому я не боюсь, что он нас подслушает. Но если и подслушает, то он просто не в силах понять такой поступок.
       - А как же ты сам? Пусть ради благих целей, но ты все же поклонился сатане. Неужели ты думаешь, что Бог тебя простит?
       - Бог? Пути его неисповедимы, а суды его непостижимы. Христианство - не этика, а мистика богообщения. Оно не для творения добра, а для воссоединения с Богом. И мне кажется, что греховность, настолько порочная, что грешник совершенно отчаивается в спасении, - вот подлинно теологический путь к благодати. Да и потом, обмануть дьявола - не грех.
       За все время этого долгого разговора лицо Гроссмейстера впервые просветлело и озарилось улыбкой. Тут странный шорох прошел по зданию. Повеяло холодом. Деснин, сам не свой, разразился жутким хохотом:
       - Ха! Ха! Ха! Человек! Глупое, самонадеянное ничтожество! Я всемогущ. И я слышу все. Все! Не только каждое твое слово, но и каждый поворот твоей ничтожной мысли доступен мне. Ха-ха-ха-ха! "Не хочу чтобы все вышло из-под контроля". Ты что - Бог? Да и он уже не в силах ничего контролировать. Его жалеть? Себя пожалей! Здесь, может быть, все и кончилось, но мы с моим вечным врагом никуда не делись. Мы существуем, мы реальны. А значит, все только начинается. На новой земле, под новым небом и с новыми людьми. И ты должен был стать одним из первых. Изменник! Ты хотел предать меня во имя его. Но благими намерениями вымощен путь в ад. Посмотрим, спасет ли Он тебя теперь.
       И тут распятие, под которым стоял Гроссмейстер, затрещало, срываясь с места, и со страшным грохотом устремилось вниз...

    Глава V

    ПОБЕГ

       Как он вышел из церкви, Деснин не помнил. На улице уже светало. Дождевая туча выжимала из себя последние капли. Во всё горло орали утренние петухи, где-то мычала корова. Деснин брёл, не ощущая ни времени, ни пространства. Рёв, всё тот же рёв стоял в голове, и не было никакой возможности избавиться от него. Он невыносимо изматывал. Жар, исходивший откуда-то изнутри, распространялся по всему телу. Так, в горячке, Деснин и забылся в кустах у сарая где-то на окраине поселка. В тот раз ему приснился странный сон.
       Вокруг усердно молились бабки, мерно ударяясь лбами о грязный церковный пол.
       - Вишь, как наяривают, - ехидно заметил кто-то сзади.
       Деснин обернулся. Перед ним, ухмыляясь, стоял чёрт со свечкой. Самый обыкновенный чёрт, каких рисуют на всяких картинках. Правда, он был в дорогом костюме, надетом на голое волосатое тело, да и выражение его лица (или морды?) было не столь отвратительным. К тому же от черта несло каким-то противным, но должно быть, дорогим одеколоном.
       - А ты чего тут делаешь? - спросил Деснин, нисколько не удивившись появлению чёрта в церкви.
       - Как чего? - удивился чёрт. - Нам, чертям, тоже бывает охота грехи замолить. Я вон и свечей здоровых целую охапку купил. Щас вот поставлю за наших.
       - Может, ты ещё и на исповедь пойдёшь? - оборвал его Деснин.
       - А чего? Деньги у меня есть, а за деньги поп любые грехи отпустит - была бы наличность, - невозмутимо отвечал чёрт.
       - Слушай, а может ты ещё и крещёный? - с сарказмом спросил Деснин.
       - А кто нынче некрещёный? - удивился чёрт.
       И только сейчас Деснин заметил здоровенный золотой с рубинами крест, болтавшийся на грязной шее чёрта. В этот момент священник, закончив службу, произнёс "аминь". Все стали креститься, и чёрт, к изумлению Деснина, тоже.
       - Слушай, - возмутился он, - это уже вообще черти что!
       - А почему ты говоришь это мне? - назидательно заговорил чёрт. - Почему, к примеру, не ему? - чёрт указывал на богато одетого мужика, усердно крестившегося. - Ишь как наяривает, словно загребает, буржуин. Видать знает, что легче верблюду пройти сквозь игольное ушко, чем богатому попасть в царствие небесное. Это он сейчас довольно респектабельный человек. А знаешь, как он им стал? Убийства, грабежи, кражи - одним словом, мой старый клиент.
       - Не знаю, чей он клиент, но, по крайней мере, он человек, а не...
       - Да? А ты в этом уверен? А присмотрись-ка получше.
       Деснин стал внимательно вглядываться в мужика. Когда тот кланялся в очередной раз, край его длинного плаща приподнялся, и Деснин увидел хвост, в точности как у чёрта.
       - Понял? - многозначительно спросил чёрт. - А ты приглядись-ка вон к этому. А вон тот, смотри, какую здоровенную свечу заказал. Никак кого убил. А вон к тому приглядись. Что? Вот так. Знаешь, почему в последнее время столько нечисти в храме поселилось? Да потому, что это, - чёрт обвёл рукой церковь, - теперь наше заведение, понял? Думаешь, Богу они все здесь молятся? Хе, нет! Вот взгляни: за ликом - харя. Ему-то и молятся. Сам посуди: чего богатый может просить? Только еще денег. А деньгами распоряжается совсем не Бог.
       Деснин не нашёлся что ответить и в ужасе выбежал из церкви.
       На улице было множество людей, но он их как бы не ощущал: с виду похожи, а стоило тронуть, как они начинали безобразно разлагаться, на глазах превращаясь в лужу бурлящей и дурно пахнущей жижи. Мимо прошла какая-то женщина в плаще с капюшоном. Силуэт показался Деснину знакомым, и он окликнул ее. Когда та обернулась, из капюшона вместо лица на Деснина смотрела пустота. Он в ужасе отпрянул, но наткнулся на черта, последовавшего за ним.
       - Кстати, - заговорщицки произнёс чёрт. - Я открою тебе одну страшную тайну: Бог никогда больше не придёт на эту землю.
       - Это почему же? - спросил Деснин.
       - Он боится.
       - Чего же?
       - Он боится, что его растерзают.
       - Кто?
       - Ну, к примеру, эти самые бабки, вымаливающие свои мелкие просьбишки в обмен на рубли, потраченные на свечки. Знаешь, сколько у каждой из них уже потрачено рублей? Все лбы в мозолях от моления, а выполненных желаний - почти ни одного. Вот за это-то и растерзают. А попы? Разве смирятся они с тем, что Он их не признает? А? Ха-ха-ха!!!
       Не успел смолкнуть хохот чёрта, как на его месте оказался сам сатана.
       - Этот мир лежит во зле и я его повелитель, - грозно заговорил он. - Горе тому, кто смеет противостоять моей власти. Но тот, кто служит мне, в этом мире всегда найдет себе место. Ты нужен мне. Христианство - вера не для человека. Лишь один Назарянин был подлинным христианином. Моя же вера человеческая, слишком человеческая. Я гуманист по своей природе. У них - все для Бога, у меня - все для человека. Он монополизировал право на добро, сделав меня символом зла. И каково же мне? Кто-нибудь об этом думал? Целую вечность я обречен на муки. Где же его пресловутое милосердие? "Прощайте врагам своим". А меня - главного врага своего, он разве простил? Лицемер! А ты, ты, презренный отцеубийца, поверил этому попу, поверил в покаяние, раскаялся - и думаешь спасен? О, людская наивность! Прощать могу лишь я. Ведь я же простил ему. Я решил - без зла нет добра. Нет тьмы без света и света без тьмы. И если мне суждено воплощать зло, то что ж, я сделаю это. Но должен же я хоть что-то иметь взамен? И тогда он отдал мне землю на откуп. Здесь моя вотчина. Вот только еще не все могут в это поверить и продолжают уповать на него. Но он же вас всех бросил на произвол судьбы, он отрекся от вас, а вы продолжаете верить ему! Впрочем, верить - это слишком громко сказано. Вера. Через своих служителей он разучил людей верить, развратил в вере. Он - жалкий неудачник. Впрочем, не веришь мне - поверь своему попу.
       И тут же на месте сатаны возник отец Никодим.
       - Коля, моя проповедь была для божьего мира, - заговорил он. - А теперь этот мир - не Его мир. Сегодня ты узнаешь, кто меня убил. Убей его. Око за око, зуб за зуб. "Не мир, но меч принёс я вам" - сказал Христос...
       - Не поддавайся на дьявольское искушение, - услышал Деснин голос за спиной. Обернувшись, он увидел ещё одного Никодима. Тот говорил:
       - Сегодня ты узнаешь, кто меня убил. Я прошу тебя об одном: прости ему это, ибо не ведал он, что творил. Я сам простил ему. Не убивай его. Не дай победить в себе дьяволу. Что толку убивать бездушную плоть? Не убивать надо, а душу вертать. Тогда, может, он ещё не совсем потерян будет. Прости ему, обещай мне. Любите врагов ваших, ибо сладчайшая месть - это прощение. И все остальное претерпишь, ведь Господь не дает испытаний выше сил человеческих, но при искушении даст и выход, так чтобы могли вытерпеть. И помни: никто не достигнет царствия небесного, кто не прошел через искушения. Так не будь побежден злом, а побеждай зло добром. Иначе все зря.
       Деснин проснулся. Глаза чесались от выступивших слёз. Первое, что он увидел - ясное лазурное небо над собой. И слышалось ему, что будто бы оттуда, прямо с неба, доносился благовест. Рев наконец смолк. Деснин впервые за последнее время почувствовал умиротворение в душе. "Я прощу, прощу, прощу, "- твердил он. Дыра. Она вновь дала себя знать. Что-то слетело с неё, словно короста с заживающей раны. Рана ещё болела, но края её уже почти затянулись.
       "Домой к Юльке! - решил Деснин. - Всё. Хватит с меня. Да. Я знать не хочу, кто убил Никодима, а все что случилось - епитимья мне, видать, такая была... Но я претерплю, претерплю". Он облегчённо расстегнул ворот рубашки. Верёвочка, на которой висел крестик, теперь не мешала...
       Деснин вскочил и начал судорожно шарить руками по траве. Наконец он нащупал крестик и теперь, положив его на ладонь, вглядывался в маленького Христа.
       Ему казалось, что даже Христос радовался за него.
       Спустя минут сорок Деснин уже стоял на полустанке райцентра и ждал ближайшего поезда. Когда он проходил по кладбищу, его так и подмывало свернуть к Скипидарычу, но он сдержался.
       Все скамейки были заполнены бабками с толстенными котомками в руках. Они также ждали поезда, но не с целью уехать, а чтобы за время стоянки всучить измученным дорогой пассажирам свой товар: водку, пиво, сигареты, газировку, плюс местный специфический товар: воблу, копчёных лещей, сушёные грибы, свежие ягоды и яблоки. Бабки о чем-то оживленно разговаривали. "...светопреставление началось. Антихрист явился, двоих прямо в церкви уже порешил", - только и успел расслышать Деснин, так как когда он подошел ближе, бабки вдруг смолкли и теперь молча косились на него.
       Поначалу Деснин не обратил на это никакого внимания, но когда покупал сигареты, вдруг почувствовал на себе чей-то взгляд.
       Обернувшись, он заметил, что на него с подозрением смотрит милиционер, около которого стоит одна из бабок и что-то оживленно объясняет. "Что-то здесь не так", - мелькнула мысль в мозгу, но Деснин так и не успел додумать - подошел поезд. Из вагонов посыпали пассажиры, чтобы успеть купить то, что предлагали бабки. Две минуты стоянки пролетели незаметно, и пассажиры уже вновь заскакивали в поезд, успев или так и не успев купить то, что им было надо. Деснин также ухватился за поручень одного из вагонов и уже занес ногу на подножку, как вдруг его сзади окликнули. Деснин отпустил поручень и обернулся. Перед ним стоял тот самый милиционер. Он представился и попросил предъявить документы. Деснин не знал что делать. "Паспорта у меня нет - только справка, - неслись в голове мысли. - А вся эта канитель связана, должно быть, с тем, что произошло в церкви...а я там был. Заметут - это как пить дать, и не отвертишься. Кто же поверит в сатану?" Тем временем поезд тронулся.
       - Щас, начальник, - ответил Деснин милиционеру и стал шарить по карманам, будто бы ища паспорт. - Хм, и куда это завалился? - удивлялся он вслух, а сам думал: "Еще чуть-чуть бы потянуть. Вон, предпоследний вагон. Вот последний..."
       Проводница уже убрала подножку и закрывала дверь, когда Деснин прыгнул в вагон, при этом чуть не сбив ее с ног.
       - Ты что, совсем охренел! - завопила проводница.
       - Тсс, - прошипел Деснин, приложив палец к губам проводницы и одновременно вталкивая ее в глубь тамбура, при этом не забыв захлопнуть дверь, чтобы не были слышны угрожающие выкрики милиционера.
       - Ты чего! - вновь завопила проводница, очевидно думая, что ее хотят изнасиловать.
       - Помолчи пять минут, - сказал Деснин таким голосом, что та поняла: лучше заткнуться.
       Деснин отпустил проводницу и подскочил к окну. Милиционер вынимал рацию из наплечного кармана. "Остановят поезд-то, - неслись в голове мысли. - Нагонят ухарей - и тогда хана. На меня все повесят. Прыгать надо. Пока по дороге ищут, лесом город обогну. А там - схоронюсь у Скипидарыча. Да и рассказать надо ему все. Он мужик башковитый - вместе что-нибудь придумаем... А ведь это он меня в церковь-то все гнал, чтобы... Неужели и он заодно?", - последняя мысль совершенно неожиданно мелькнула в сознании.
       Деснин решительно распахнул дверь, но тут же отпрянул назад - поезд уже мчался по высокой насыпи.
       - Прыгай, прыгай, - услышал Деснин голос проводницы за спиной. - Шею-то свернешь. Это тебе не кино.
       - Слушай, - захлопнул Деснин дверь, - а следующая станция когда?
       - Через полчаса по расписанию. Только тебя там уже наверняка менты встречают. А я уже начальника поезда вызвала - он с тобой разберется.
       Но тут, перегораживая путь проводнице, в тамбур вошел бритоголовый детина. "Ничего себе, шкаф, - подумал Деснин. - Если это начальник поезда... Стоп. Где-то я его уже видел". Тем временем шкаф протянул проводнице мобильник и произнес, кивая на Деснина:
       - Скажешь, что он спрыгнул.
       - Кому? - совсем растерялась проводница.
       - Начальнику поезда. Он на связи. Лишнего не болтай, ага?
       - Да... это, - неуверенно заговорила проводница в трубку. - Отбой. Да спрыгнул он! Да, черт с ним. Пускай менты труп ищут.
       Шкаф удовлетворенно кивнул и выпустил проводницу из тамбура.
       "Что за черт? - совсем уже ничего не понимал Деснин. - Откуда этот взялся, и кто он?"
       - Эй, братан, - обратился он к шкафу, - тебе до меня что, а?
       Шкаф никак не отреагировал на вопрос. Деснин закурил, стараясь вспомнить, где же видел этого бритого. Время шло, поезд приближался к станции. Вот показались первые постройки какого-то поселка. "У Аббата я его видел!" - наконец вспомнил Деснин. Поезд сбавил ход. В тот же момент Деснин рванул дверь и выпрыгнул. Приземлился удачно. Затем опрометью пересек небольшое поле и затаился у трансформаторной будки на окраине незнакомого поселка. "Теперь меня не только менты, но и люди Аббата пасут. Но зачем? Ладно, схоронюсь здесь, пока не стемнеет, а там - увидим". Он пролез подальше в кусты и прилег. На сей раз его вновь сморил сон, но уже пустой, без сновидений.
       Проснулся Деснин часа в три дня от чувства страшного голода. Желудок буквально выворачивало наизнанку. Очевидно, сказывалось действие дурмана, которым он надышался в церкви. Он полез в карман и обнаружил кусок колбасы, завалявшийся, должно быть, от предыдущей попойки со Скипидарычем. Но в тот момент, когда Деснин поднес кусок ко рту и хотел с жадностью проглотить, откуда ни возьмись появился тощий, весь шкура да кости, котенок. Он учуял запах колбасы и с необычайным блеском в глазах глядел Деснину прямо в рот. Деснин так и застыл с поднесенным ко рту куском. Котенка тем временем несколько раз передернуло от страстного желания есть. Деснин улыбнулся, с сожалением посмотрел на кусок и резко кинул его котенку. Тот, казалось, нисколько не сомневался в подобном исходе и, одновременно урча и мурлыкая, набросился на добычу. Котенок откусывал огромные для его маленького рта куски и почти не жуя глотал их, давился, снова глотал. И все же по временам он с опаской поглядывал на Деснина - как бы тот не отнял.
       - Ешь, ешь, дурачина, - ласково говорил Деснин. - Никто у тебя не отнимет.
       Однако от вида столь аппетитно выполняемой трапезы желудок просто неистовствовал.
       - Шел бы ты отсюда, - Деснин подтолкнул ногой котенка к выходу из кустов.
       Тот схватил остатки колбасы и был таков.
       Деснин лег на спину и зачарованно глядел в безоблачное небо.

    Глава последняя

    ОТ СЕБЯ НЕ УБЕЖИШЬ

       И тут послышались детские голоса. Сквозь кусты было видно, как трое пацанов возятся с тем самым котёнком. Котёнок забавно прыгал сразу за тремя прутиками, что были в руках пацанов, и не поймав ни одного, разочарованно смотрел своими глазёнками на тех, кто с ним играл.
       Деснин, словно зачарованный, наблюдал за этой сценой. "Идиллия, - поймал он себя на мысли. - Хорошо-то как! Благодать. Не пойду я ни к какому Скипидарычу. И чего я чесу дал от мента? Ведь я же ни в чем не виноват. Сдамся, а там разберутся, что я ни причем".
       В этот момент один из пацанов произнёс, указывая на котёнка:
       - Надоел он мне, приблудный этот. Чего бы с ним сделать такое?
       - Давай, пойдём его плавать учить, - предложил другой пацан.
       - Да ну ещё. К речке тащить - больно надо. Давай лучше ему... глаза выколем.
       - Зачем? - удивился третий пацан.
       - Просто так, - ответил сделавший предложение и отошёл куда-то в сторону.
       Вскоре он возвратился с куском проволоки в руке. Поймав котёнка, он сунул тому проволоку в глаз. Котёнок жалобно заверещал. Деснин, внимательно наблюдавший всю эту сцену, не верил собственным глазам.
       - А! Гад! Он кусается! На, получай! - вскричал пацан и выколол котёнку другой глаз.
       Котёнок наконец вырвался, и побежал прямо к тем кустам, где в оцепенении лежал Деснин. Остановившись перед самым его лицом, котёнок принялся беспомощно тереть лапками мордочку, размазывая слизь, вытекающую из выколотых глаз.
       Деснин вцепился руками в траву. Он буквально рычал от напряжения. Он пытался сдержаться. "Не надо! Я же простил! Я претерпел! Я же смирился!!!"
       Рёв, всё тот же знакомый рёв вновь приближался, нарастал и раздирал не успевшую окончательно затянуться рану.
       Не помня себя, Деснин схватил котёнка и, ломая кусты, выскочил к пацанам. У одного из них до сих пор в руках была окровавленная проволочина. Деснин остервенело схватил этого пацана за шиворот. Остальные двое попытались убежать. Одного из них Деснину удалось настигнуть. Сильнейшим пинком, в котором сконцентрировалась вся злоба, Деснин отправил его в кусты. Что-то хрустнуло. Издавая душераздирающие вопли, пацан пополз прочь, волоча за собой ногу.
       Тут Деснин повернулся к тому, кого держал за ворот. Пацан был бледен и весь трясся. Деснин впился в него безумным взглядом.
       - Где ты живёшь?! - единственное, что он мог выдавить сквозь сжатые зубы.
       - Т-там, - неопределённо показал рукой пацан.
       - Веди! - приказал Деснин.
       Дверь открыл краснорожий мужик с брюшком и в подпитии.
       - Твой сучонок?! - Деснин приподнял пацана за шиворот.
       - Мой. А чего случилось? - удивился мужик.
       - Чего случилось?! Видел?! - Деснин швырнул слепого котёнка, которого всё это время держал в руке, прямо в лицо мужику.
       - Ты чего - совсем охренел!? - заорал мужик.
       - Это вы все охренели! - орал в свою очередь Деснин, тряся пацана. - Растите всякое отродье! Что из них выйдет?! Скоты, блядь, насекомые!
       При этом Деснин с силой шмякнул пацана об пол. Тот скорчился и завопил благим матом. Деснин остервенело пнул его в живот так, что пацан отлетел далеко в сторону.
       - Сволочь!!! - откуда ни возьмись появилась баба, должно быть мамаша, и накинулась на Деснина.
       - Сука! - крикнул он и с силой отшвырнул бабу к противоположной стене. Баба сползла вниз, оставляя на стене следы крови. Только тут мужик пришёл в себя. Но не успел он и замахнуться, как получил удар в переносицу. Затем ещё и ещё. Деснин остервенело бил мужика, пока тот не упал. Причём упал он прямо на котёнка и, должно быть, переломал тому все кости. Котёнок бешено верещал. Деснин схватил котёнка и, свернув ему шею, бросил трупик на мужика. Затем обвёл ошалелым взглядом устроенное им побоище и сплюнул.
       Обернувшись, Деснин заметил, что стоит перед старым, рассохшимся, с мутными зеркалами трельяжем. "А виски-то седые", - единственное, что подумал он, глядя на свое отражение в центральной створке. Затем он перевел взгляд на левую створку. Отражение в ней вдруг стало темнеть и искажаться. Вскоре на Деснина ухмыляясь глядело какое-то страшное чудовище. Тогда он глянул в правую створку. Она была пуста. Одновременно с этими видениями вновь послышался страшный рев. Он все приближался и нарастал. "Бежать, бежать, бежать!" Деснин бросился вон из квартиры. Рев не отставал. Он настигал.
       У подъезда Деснин чуть не попал под "девятку". Водила выскочил, матерясь, но тут же получил удар в лоб. Деснин не раздумывая сел в тачку и втопил газ. Рев не отставал. Деснин врубил магнитолу на всю катушку, но сумасшедший музон из динамиков не перекрывал рев. Тем временем "девятка" выскочила на трассу, ведущую к Василькову. Однако Деснину казалось, что он въехал в какой-то жуткий темный тоннель. Временами отблески пламени озаряли его, и тогда отовсюду скалились страшные рожи. Деснин что есть мочи жал газ, стараясь вырваться из этого тоннеля, но никак не мог этого сделать, ибо это была Дыра. Да, та самая раскаленная дыра внутри. И рев, раздирающий душу в клочки, теперь слышался отовсюду.
       - Водитель ВАЗ 2109! Немедленно остановитесь! - вдруг чуть не в самое ухо прокричал механический голос. Тут только Деснин заметил, что к какофонии в его голове присоединился еще и вой сирены. Деснин бортанул поравнявшийся с ним гаишный жигуленок и теперь наблюдал в зеркало, как тот, затормозив, развернулся на месте, чуть не свалившись в кювет.
       Промчавшись еще какое-то расстояние, Деснин заметил справа просеку и свернул в нее. Он мчался по лесу, пока "девятка" не зарылась носом в какую-то канаву. Деснин выскочил из салона и продолжал бежать, бежать, бежать...
       Что было дальше, он не помнил.
       Под вечер он сам не свой блуждал по Василькову в поисках Скипидарыча и с усмешкой отмечал, как шарахаются от него люди. Скипидарыч обнаружился в скверике у клуба. Он полулежал на земле, прислонившись спиной к дереву, и давился папиросой. Несмотря на свое состояние, Деснин всё же смог заметить, что лицо Скипидарыча отдаёт какой-то странной синевой, и даже вечнокрасный нос почему-то посветлел.
       - Всё водку хлещешь втихаря? - сказал Деснин, присаживаясь рядом. - Ты бы хоть отдохнул, что ли. А то вон уж, весь синий.
       - Отдыхать будем на том свете, - огрызнулся Скипидарыч. - Ты на себя бы посмотрел.
       - Зарубило меня сегодня опять, - вздохнул Деснин. Затем добавил. - Был я в церкви. Сатанисты там. Дьяволов всяких вызывают. Там такое... И рассказывать не буду - не поверишь.
       - Поверю, Коля, поверю, - заверил его Скипидарыч. - Два трупа в церкви нашли, да еще кучу всякой чертовщины. Вся милиция на ушах, с райцентра приехали - тебя ищут. Видел кто-то, как ты утром из церкви выходил.
       - А, - махнул рукой Деснин. - Лучше бы уж и нашли скорее.
       - Но ведь это не ты, там, в церкви...
       - Хм, не я, - горько усмехнулся Деснин.
       - Вот и ладно, потому что этот, со шнобелем, не при чем.
       - Знаю. Сатана сказал.
       - Что?
       - Да так, ничего. Врал ты все, Скипидарыч. Нет никакого Апокалипсиса. Все еще хуже. Все зря. Кончилось все. И вообще, всей это земле - хана. Другая будет, с другими людьми.
       - Что? - вновь не понял Скипидарыч.
       - Да это я так, вспомнил. Этот твой со шномбелем - главным сатанистом был. Череп им был нужен, но он его по случаю у ментов купил. Но сам Никодима не палил.
       - А, ну теперь все яснее ясного. И в самом деле, зачем все так усложнять, через Аббата твоего заказывать, когда эти сатанисты и сами бы спалили Никодима. Не там мы искали, а все просто оказалось, - Скипидарыч затянулся и вдруг взволнованно заговорил:
       - А как его крестом придавило! Страшное дело. Все подойти боялись. А я ведь давно говорил, что крест на соплях держится, того гляди кого придавит. Вот и... Ну я, в общем, рискнул, подошел к трупу-то, пока милиция не нагрянула. Стал шарить по карманам - вроде как документы ищу. Да, там еще камеру нашли, и...
       - И что там? - с замиранием сердца спросил Деснин.
       - Пусто, ну это потом было, а я нашарил одну интересную бумажечку. Ну и припрятал - на всякий случай, а то в милиции затеряется. Вот, читай, - Скипидарыч протянул Деснину сложенный вчетверо лист бумаги.
       - "Договор о сдаче внаем помещения", - чуть ли не по слогам начал читать Деснин, так как строчки плясали перед его глазами. - Что за фигня?..
       - Ладно, дай сюда, - вырвал Скипидарыч документ из рук Деснина. - Ты так до ночи читать будешь, едрень фень. Короче. Это договор. Договор на аренду церкви. По ночам, кроме означенных дней. Но ты на стороны смотри, кто этот договор заключил. Вот этот, Стужинский, это и есть тот, кого крестом придавило, а вот другая сторона... Сергей Германович Теплов - это мирское имя Пафнутия! И на дату смотри, когда договор вступил в силу - в аккурат за неделю до пожара! Вот я как прочитал, так и понял все...
       - Что "все"?
       - Ну как же. Вот тебе и мотив. Никодим же грозился, что патриарху писать будет. Накрылся бы у Пафнутия весь бизнес. А еще он все иконы на реставрацию сдал, а потом вместо них подделок понавешал - я сам проверял. Да и Никодим наверняка заметил. И еще много чего он заметил. И то, что в церкви по ночам твориться стало - тоже заметил... Я всегда знал, что Пафнутий порядочная скотина. Но чтобы такое... Я как понял все, так меня от этого известия заколотило - не знал куда деться. В милицию идти - так кто ж в такое поверит? А высказаться надо было. Я всё тебя искал, да не нашёл. Решил к жене сходить, на кладбище, и там, на могилке-то её, всё и выразить. Я ж ведь, Коля, уж ты меня извиняй, сам-то не верил, что Никодима-то убили. Просто ты тут как раз подвернулся - вот я и решил проверить с твоей помощью некоторые свои догадки. А тута вон оно как... Пришёл, значит, на кладбище, а там бабка Авдотья могилку опять себе копает. Но она только на этой теме сбрендила, а так ещё ничего, соображает. И тут вспомнил я, что она, Авдотья-то, с Никодимом в последние дни его сидела, когда он уж совсем плох стал. Знаешь, не верилось мне всё ещё, что Пафнутий в смерти Никодима виноват. Думаю: надо бы порасспросить Авдотью - может чего знает. Вот что она мне рассказала.

    *****

       Примерно за неделю до пожара пошёл Никодим в соседнюю деревню причащать кого-то на дому. Возвратился уже поздно. Авдотье в ту ночь от чего-то не спалось. Только глаза закроет - всё черти какие-то мерещатся, да и лампадка перед образами почему-то, ни с того, ни с сего, два раза потухала. Когда Авдотья во второй раз встала с кровати, чтобы зажечь лампадку, то услышала, как скрипнули церковные ворота. Ночь была тихая, а дом у Авдотьи стоит почти у самой церкви. Ну, Авдотья бабка любопытная - решила выйти посмотреть, чего это там такое, уж не грабит ли кто церковь. Вышла, глядит: идёт Никодим от церкви - ни жив, ни мёртв, трясётся весь. Она спрашивать принялась, что, мол, случилось. А он молчит и смотрит невидящим взглядом.
       Отвела Авдотья Никодима в его избушку, уложила. Всю ночь рядом просидела, а под утро врача вызвала. Тот лишь руками развёл. Для своего возраста Никодим был практически здоров. "Какое-нибудь очередное завихрение старого человека, - объяснил врач странное состояние больного. - Ничем помочь не могу. Против старческой хандры лекарств пока не придумано. Денёк, другой, пролежится и снова службы служить будет", - успокоил он Авдотью.
       Но бабка, как водится, не поверила врачу и повсюду трезвонила: "Ой, плох батюшка-то, ой, плох! Не подымется теперь".
       Вскоре эти слухи дошли и до Пафнутия, который за несколько месяцев до этого был прислан епархией в помощь Никодиму - тот, ввиду своей старости, уже не справлялся со всеми своими обязанностями. Никодиму этот Пафнутий как-то сразу пришёлся не по сердцу, да и прихожанам не больно-то нравился. Ходили слухи, что этот Пафнутий - бывший зэк и что, хотя он и иеромонах, но зелёный змий, золотой телец и женщины лёгкого поведения очень даже его интересуют, и еще много чего рассказывали.
       Узнав о болезни Никодима, Пафнутий, чтобы окончательно не уронить авторитет, решил зайти к тому. "У, явился-таки, - бубнила себе под нос бабка Авдотья, глядя на попа. - Ругались они с Никодимом, а всё равно, глядишь, пришёл".
       От Пафнутия разило перегаром, на левой щеке красовался свежий засос. Никодим, который до этого не мог, а может и не хотел даже пошевелиться, едва заметив Пафнутия, вдруг сел на кровати, а затем и на ноги поднялся и исступлённо закричал на того, потрясая кулаками:
       - Богохульник! Святотатец! Христопродавец! Иуда! Анафема! Окаянный!..
       Тут ноги его подкосились, и он рухнул на пол. Словно рыба, выброшенная на лед, он беспомощно шевелил губами, хватая воздух. Но и сквозь тяжелую одышку Никодим продолжал твердить слова Христа:
       - Никакой слуга не может служить двум господам; ибо одного он будет ненавидеть и презирать, а другого держаться и любить. Не можете Богу служить и мамоне!
       Лишь один Пафнутий догадался, что всё это значит. Присев над упавшим Никодимом, он произнёс:
       - А чего я такого сделал? Церковь в аренду сдаю? А зачем зданию ночью пустовать - пускай непрерывно доход приносит. Теперь другие времена - капитализм. Из всего надо выжимать всё возможное, иначе ноги протянешь. В наше время всему есть цена. Даже самому бесценному.
       - Христопродавец, души в тебе нет, ирод, - молвил Никодим.
       - А зачем она? По нынешним временам содержать душу - одно сплошное разорение. Она только мешает жить.
       - Страшный суд ждет тебя, святотатец!
       - Где? Там? А есть ли что Там? Нет уж, лучше урвать от жизни все еще здесь. Будущая загробная жизнь переместилась в настоящее. Достигни земного рая, а как - неважно. Такой вот теперь девиз.
       - Но ты ведь...
       - А, служить Богу еще не значит верить в Него. А кому я церковь сдаю - меня не касается. У нас сейчас свобода вероисповедания - кому хочешь, тому и верь. И мне плевать, кому они там служат - самое главное, чтобы деньги капали. А деньги не пахнут.
       - Деньги пахнут адом! - собрав последние силы, громко и четко проговорил Никодим. Это были последние, осознанно произнесенные им слова.
       В этот момент Авдотья с ухватом в руках накинулась на Пафнутия:
       - Уйди, уйди, окаянный! Не видишь что ли - плохо ему.
       Поп поднялся и, выходя, добавил:
       - Мы - новое поколение. Нам править. А вы своё отжили. Так не путайтесь под ногами!

    *****

       Скипидарыч тяжело дышал и совсем почти сполз на землю.
       - Коля, ты понимаешь, что всё это значит?
       Деснин сидел, уставившись в пустоту, и молчал.
       - Вот и я понял. Всё подтвердилось. Ну я и пошёл прямо в церковь к Пафнутию.
       Пришёл, значит, и говорю ему прямо: страшные, мол, вещи я знаю. А он: ну так исповедуйся, облегчи душу, покайся. Хм! Было б перед кем каяться! Заявил я ему прямо в лоб: ты, сволочь, Никодима угробил!
       - Дурак ты, Скипидарыч, - Деснин, казалось, наконец-то вышел из оцепенения. - Он же тебя и убрать мог. Ты же свидетель, понимаешь... Слушай, а ты говорил Пафнутию о Мокром?
       - Да, и о тебе сболтнул, что повез жалобу...
       - Все ясно. Это он меня Аббату и сдал.
       - Так выходит. А вот тебе сейчас будет и еще одна улика, - Скипидарыч протянул школьную тетрадку. - Здесь все про Пафнутия, я давно записываю, уж покойнику-то поверят.
       - Какому покойнику? - не понял Деснин.
       - А ты думаешь, чего я прямо посреди дороги уселся? Уж какой бы пьяный ни был, а хоть в кусты бы, да уполз. Холодно...
       - Э, эй, Скипидарыч, ты чего несёшь?
       Вместо ответа Скипидарыч отвёл руку от живота, показывая кровавое пятно на рубашке. Затем захрипел и повалился набок.
       - Скипидарыч! Скипидарыч! - кричал Деснин, тряся того. - Скипидарыч! Ты чего?!
       - Помираю я, Коля, вот чего, - угасающим голосом произнес Скипидарыч. - Как Никодим, все через Аббата твоего. Этот... Сначала про переход что-то пробормотал, а потом саданул ножом. Они и тебя...
       Скипидарыч не успел договорить. Вязкая пена выступила на его губах, глаза остекленели, дыхание замерло.
       Скипидарыч был мёртв.
       Спустя какое-то время Деснин сам не свой брёл по дороге в церковь.
       - Коля! - вдруг услышал он сзади знакомый голос, но так и не обернулся на него.
       - Да стой же ты! Это ж я! - снова звал голос, но Деснин продолжал идти не оборачиваясь.
       - Я уж целый день тебя ищу. Утром ещё приехала. Чего же ты? Обещал на денёк, а сам... Запил, что ли? Так и знала, - Юлька (а это была она) настигала Деснина.
       - Коль, поедем отсюда. Поезд через полчаса. Поедем. Ведь ты ж обещал.
       Деснин продолжал идти. На всякий случай он засунул руки в карманы, чтобы сдержаться. Он знал, что Юлька просто так не отстанет.
       - Да что ж это с тобой, в конце-то концов! - Юлька перегородила Деснину дорогу.
       - Уйди. Убью, - прошипел Деснин, стараясь не смотреть на Юльку.
       - Не пущу! - не отходила та.
       Тогда Деснин схватил её и отшвырнул в придорожные кусты. Юлька больно ударилась спиной о камень. Вся исцарапанная, она выбралась из кустов и в последний раз прокричала вдогонку:
       - Коля!
       Деснин не обернулся. Он все ускорял и ускорял шаг, словно хотел убежать от кого-то.
       Церковные ворота были открыты. Деснин вихрем ворвался в них. Посреди зала, между четырех гробов с жертвами позавчерашней деревенской бойни, стоял Пафнутий.
       - А, вот и наш народный мститель явился, - наигранно произнёс поп. - Наслышан, наслышан. Обещали мне, что ты явишься "яко карающая десница Божия". "Мне отмщение и Аз воздам", так, кажется. А мы тут тебя с товарищами, - поп указал взглядом на четверых ментов, что стояли в стороне, - давно уже поджидаем. Ты, должно быть, знаешь, что сегодня здесь, в храме Господнем, нашли два трупа, - указал он рукой на обведенные мелом силуэты сатанистов и следы крови. - И пальчики твои повсюду...
       Менты подошли к Деснину и уже заламывали ему руки, когда поп остановил их:
       - Постойте-ка. Мы же всё-таки в храме Господнем. Здесь недозволительно насилие творить. Надо быть терпимее к человеку, пусть он и преступник. Милость Божия безгранична. Может этот смертоубийца напоследок покаяться хочет? Нельзя лишить человека этой возможности, покуда он в храме. Оставьте нас ненадолго.
       Менты, не ожидавшие подобной патетики, в замешательстве удалились в притвор.
       - Покайся, грешник! - грозно произнёс Пафнутий. - У тебя не будет иной возможности!
       Если бы не это жалкое тщеславие, если бы не эта уродливая карикатура на Никодима, омерзительная пародия на него, - Деснин, может быть, еще и сдержал свой неистовый порыв, но самоуверенный поп сам подписал себе смертный приговор. Однако Деснин медлил. Знакомый рёв стоял в его голове. И этот рёв рвал и терзал кровоточащую рану. Но было что-то приятное, даже сладострастное в этом страдании.
       Тем временем Пафнутий, проследив, что менты вышли, заговорил приглушенным голосом:
       - А ведь я тебя сразу узнал, Колян, когда ты только здесь нарисовался. И Аббату тут же сообщил. Но ты остался жив после встречи с ним. Значит, ты ему зачем-то нужен. Сегодня он даже людей своих прислал. Он уже в курсе того, как ты расправился с этим, - Пафнутий кивнул в сторону силуэта Гроссмейстера, - и вновь желает тебя видеть. Работать на него выгодно, по себе знаю: всего полгода проторчал в этой деревне - уже на повышение иду. Ты можешь уйти через окно в алтаре, на дороге тебя ждут люди Аббата. А вот, кстати, и он сам, - Пафнутий вынул из-под рясы зазвонивший навороченный мобильник, украшенный стразами, и протянул трубку Деснину.
       - Коля, ты зачем свой телефон выключил, я хотел тебя предупредить, - говорил Аббат, - что-то ты разошелся - столько трупов, даже этого местного деда не пожалел. Ты удивлен? Хм, извини, но в твоем телефоне был жучок, так что я в курсе всех твоих действий. Но ты не беспокойся. И с ментами можно договориться - у нас везде свои люди. Нужно лишь твое согласие. Ты пойми, я тебя всего лишь кровью хотел повязать, для надежности, а ты сел, да еще раскаялся. Не то что удивил - изумил. А когда выяснилось почему, я и решил с твоим Никодимом потягаться: кто кого. Но ты же сам видишь - нельзя в этой жизни жить как ты хотел. Ну что, теперь ты со мной? Ведь я победил. Тебе некуда деваться.
       Деснин никак не реагировал. Он слышал все это словно сквозь туман.
       - Ну, че ты тормозишь? Время капает, - торопил его Пафнутий, указывая на циферблат золотых часов. - Тебе здесь больше нечего делать, ведь ты уже отомстил, все кончено...
       - Еще нет, - с этим словами Деснин бешено накинулся на Пафнутия и вцепился тому в довольно толстую позолоченную цепочку, на которой висел большой позолоченный крест.
       Позолоченный Христос равнодушно взирал с креста на то, как Деснин, используя цепочку как удавку, душил попа.
       Менты тут же ринулись из притвора и попытались оттащить обезумевшего Деснина, скрутить ему руки за спину, но никак не могли. Этому мешала цепочка, которая до самых костей врезалась в сведённые судорогой руки нападавшего.
       По цепочке струилась кровь и капля за каплей падала с креста...
      

    ЭПИЛОГ

    (несколько выдержек из следственных материалов по делу об убийстве о. Пафнутия)

       "...Не было никакой возможности предотвратить убийство о. Пафнутия. Ввиду особой опасности нападавшего, сержант Петраков вынужден был открыть огонь на поражение. Нападавший, гр. Деснин Николай Геннадиевич был тяжело ранен. В тот же момент о. Пафнутий сумел скинуть с себя нападавшего. Однако, в результате борьбы, был сдвинут стол, на котором в целях экономии места стояло сразу два гроба с телами отпеваемых. Ими и был придавлен о. Пафнутий, который от полученной травмы черепа скончался на месте".
       "...У доставленного в реанимацию гр. Деснина Николая Геннадиевича было изъято: договор об аренде церкви, подписанный о. Пафнутием и убитым ранее в церкви гр. Стужинским, книга, подписанная последним, а также тетрадь неизвестного происхождения, в которой указывались факты по поводу незаконной деятельности о. Пафнутия (перечисленные выше документы прилагаются)..."
       "...В связи с этим, был произведен обыск церкви. В результате обнаружено: большое количество порнокассет, порножурналы и прочая порнопродукция. Также марихуана в особо крупных размерах и несколько предметов сатанинского культа..."
       "...По настоянию прихожан была произведена экспертиза икон. В результате экспертизы выяснилось, что почти все иконы являются подделками, сделанными по заказу о. Пафнутия. Оригиналы икон не найдены..."
       "...В ходе следствия выяснилось, что погибший о. Пафнутий (в миру Теплов Сергей Германович) трижды судимый до принятия сана, сотрудничал с местной преступной группировкой..."
       "...Было принято решение произвести повторный обыск церкви..."
       "...Местная преступная группировка пыталась воспрепятствовать повторному обыску. В ходе перестрелки между сотрудниками РОВД и преступниками двое из нападавших были тяжело ранены. Сотрудники РОВД не пострадали..."
       "...Из показаний задержанных стало ясно, что в церкви находится оружие, а также взрывчатые материалы..."
       "...Был произведен повторный обыск. Ввиду неосторожных действий сержанта Иванченко произошел взрыв означенных взрывчатых материалов..."
       "Вследствие произошедших событий, ЦЕРКОВЬ нуждается в капитальном ремонте и реставрации".

    *****

       Спустя неделю Мишан, тот самый следователь, к которому обращался Вован, небрежно листал книгу Гроссмейстера, которая случайно выпала из дела Деснина.
       "Да что они там все помешались на этих душах? - размышлял он. - Аббат какую-то пургу гонит, вот этот, - Мишан посмотрел на обложку книги, - Стужинский. Хм, покойник тоже. Но ведь все ж сделал: сказал, что убит Мокрый - так нет, этот дурак Пафнутий влез, Аббату доложил. А тому только дай поиграться. "Он грохнет сатаниста и будет мой". Психолог хренов. Доигрался. Все вышло из-под контроля. Этот Деснин - не его зомби, все не просчитаешь. А теперь: "Он слишком много знает и на меня после всего работать не станет". А подчищать кому? Я и так из этого Деснина сделал для прессы религиозного маньяка - все трупы на него повесил. Его ж теперь закроют по полной программе, если выживет. Так нет: "Он выжить не должен". Обещал полковника. Хм, в росте он моем заинтересован. А, все равно, лишь бы бабки капали".
       Мишан вновь посмотрел на книгу. "Правильно Аббат говорит: никакой борьбы, никаких Армагеддонов. Зачем все это? Зачем душа, зачем Бог?"
       На этом Мишан захлопнул книгу и швырнул ее в корзину.
      

    к о н е ц

       Алексей Качалов, 11 а.л. (440000 знаков) No А. Качалов
       Телефон: 8-902-319-6-319
       E-mail: KACHALOV@yandex.ru
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       125
      
      
      
      
  • Комментарии: 1, последний от 24/09/2019.
  • © Copyright Качалов Алексей (KACHALOV@yandex.ru)
  • Обновлено: 18/02/2012. 470k. Статистика.
  • Роман: Проза, Детектив, Драматургия
    • Оценка: 5.82*11  Ваша оценка:
    Связаться с программистом сайта.