Lib.ru : Калинина Анастасия Владимировна. Город Cмотрел

Калинина Анастасия Владимировна
Город Cмотрел

Lib.ru/Современная: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]

Размещен: 01/07/2008, изменен: 17/02/2009. 12k. Статистика.

Аннотация:
Иногда кажется, будто у тебя нет вспомогательного друга, который очертит как циркуль, исходящий из тебя, вокруг тебя пространство покоя и комфорта. Но слушай, нужно всегда глядеть глубже во все свои карие глаза, и ты увидишь напряженных вен красных очей твоего друга тональное мычание.

Sometimes I feel like I

Don't have a partner

Sometimes I feel like

My only friend

The City I Live In

City of Angels

Lonely as I am

Together we cry

RHCP “Under the Bridge”

Иногда кажется по-настоящему, будто у тебя нет компаньона, нет партнера по невыносимой легкости бытия, нет существа-звоночка, будящего тебя от повторяющегося кошмара своим ласковым наречием или местоимением. Всё так зыбко и всегда пятьдесят на пятьдесят, не за чью руку ухватиться, чтобы она не оттолкнула, лишь только стоит тебе дать слабинку. А я даю слабинки все чаще, женские гормоны и стопроцентная разряженность воздуха заставили меня прослыть легкомысленной и неустойчивой, хотя - какая ирония - вряд ли кто видит, насколько действительно невыносимо ТЯЖЕЛЫ мои мысли, с их бременем справляться - сломается позвоночник, под их грузом и моя мнимая неустойчивость превращается в патологическую монументальность, и я будто застыла на месте в этом весеннем дне, раздираемая музыкой внутри меня, под которую никто не танцует.

Иногда кажется, будто у тебя нет близкого, который убережет тебя от опасностей весны. Иногда кажется, будто у тебя нет вспомогательного друга, который очертит как циркуль, исходящий из тебя, вокруг тебя пространство покоя и комфорта.

Но слушай, нужно всегда глядеть глубже во все свои карие глаза, и ты увидишь напряженных вен красных очей твоего друга тональное мычание. Выйдя из офиса в обед, ты можешь снова не заметить ласкающей тебя руки, колечками завивающего твои волосики дыхания, оберегающего жеста по вытиранию твоих слез теплым ветром, и испуганного взгляда, не ожидающего от тебя ничего, кроме дружеского предательства, выраженного в косвенной форме непропорционального погоде игнорирования. Сегодня весенним деньком, стоя на обрезанном краю офиса, будто на обрыве мира, на ступеньках по уходу, я увидела твои глаза, глядящие на меня с любовью и силой, мой друг. С любовью и силой, мой друг. С болью мимикрии, мой друг. С пытливостью и надменностью битой собаки, восторжествовавшей в виде души, мой друг.

Сквозь кавалькады трамваев, звенящих замером моей ничтожественности, ты приник ко мне обжигающей щекой километров, что нас разделяли и впился в мой открытый от удивления рот той войной, что между нами никогда не прекращалась, ставши нашим общим лицом. И здесь я почувствовала тебя, мой город, как острый кол, всаженный по самое сердце, мой город каменных ангелов с лицами дьяволят, что на Исаакиевском соборе издевательски локализуют очаг моего отчаяния. И здесь я вспомнила, как будто когда-то забывала, что на Земле была одна столица, остальное - просто города. Словно улицезрев тебя впервые я, с завядшим тюльпаном и энергетическим напитком в дрожащей руке, вспомнила твою красоту и улыбку, мой единственный милый друг.

Воспоминания никуда не уходят, и любовь тоже угасает только в исключительных случаях. Нас всегда было двое - Питер и я. Наша общая основа - непроходимые болота, но усилиями зодчих (написала сдохчих, а Word мне подчеркивает, дурачок) мы были доведены до неплохих видов, а в наших фасадах, как в твоем, так и моем, всегда преобладали желтые, розовые, голубые и зеленые цвета. Сталинская архитектура, архитектура несбывшихся надежд, накинула на наши одеяния серую чернь, и стильный депрессивный огонек, как в твоих глазах, так и в моих, с тех пор стал визитной карточкой, обрамляющей наши с тобой спонтанные появления из протяженного ниоткуда.

Нас всегда было двое, мой друг - Питер и я. Я исколесила тебя вдоль и поперек, никогда точно тебя не зная, я была твоей гидессой, твоей протеже, я знакомила с тобой беспокойных туристов с нескрываемой гордостью, потому что ты - мой, а они здесь - только пару дней позевать. Я Седьмую Симфонию заряжала в плеер сколько раз, чтобы уйти в Летний Сад и провести с тобой - и только с тобой - романтический вечер, и я плакала под Седьмую Симфонию, потому что меня действительно трогали те минуты, что ты провел под бомбежками, закрасив свои купола в голодный серый цвет. Ты такой торжественный, такой особенный, такой родной, ты совершенно иной, в тебе логика другая, и по другому ты жить не станешь. Тебя нельзя не принимать таким, как есть, и ты в ответ всегда принимал меня такой, какая есть я. Золотой осенью в Пушкине мы не боялись ненадолго становиться собой (с течением времени я всё точнее убеждаюсь, что быть собой - непозволительная роскошь, на которую стоит повесить увесистый замок) - мы могли ворочаться в листьях, вдыхать запах начинающегося прохладно-пышного октября, мечтать о всем том сказочном, волшебном и исполненном любви, что обязательно должно произойти.. Я в твоих спальных районах не спала, мне каждая замызганная их тропинка была путем на край ночи, которая предвещает утро, в котором легко будет проснуться рядом с тобой, в тебе, с тобой во мне, на спине, и пить кофе, и читать твои новости, и завидовать себе, потому что ты выбрал своей подругой именно меня.

И рука об руку мы плыли, не уставая целоваться, любоваться, миловаться. Ты видел мои хорошие дни, а в плохие ловил меня на свою Дворцовую площадь - ладонь, и я не разбивалась только этим одним. Ругались мы тоже, ты наводнялся и не пускал меня в универ, и сонными утрами я разгребала твою наплаканную за ночь слякоть белыми ботиночками, проклиная все на свете: тебя, себя, весенний сплин, критическую северную динамику, никчемную экологию, Раскольникова, дворики-колодцы, свастики на желтых стенах, граффити под мостами. Но ты знаешь, я любила тебя за это еще больше - за то, что ты такой разный, и с характером, подернутый хандрой местами, а в иных пунктах - освещающий мне дорогу по Малой Садовой, где мне без устали хотелось фотографироваться с, простите за тавтологию, фотографом, с симпатичными скейтерами, со своими кофейно-коньячными сладкими подружками, по пути в обитель порнографических картин - Дом Кино. А затем - выбегать из кино под твой летний дождь, и орать песни, что хватает горла, и босиком чесать по лужам, и распивать ликер на детской площадке, и не думать ни о чем опять.

Прости, что я покинула тебя, и хотела не возвращаться. Прости, что разменяла твою величественность на ряд непристойностей. Прости, что бросила тебя посреди невыносимого для тебя августа, изменяя промискуально с изрядной кучей манящих прелестями городов, других, тех, богатых, вызывающе доступных, легких на увеселения. Прости, что покинула в мучительный для тебя момент, когда на шею тебе накинули лассо кольцевой дороги, фурами, как бусинами увешанное, грязными машинами обтертое. В момент, когда тебя начали утыкивать высотками, торговыми центрами, снося твои старые милые дома, дворцы, резиденции, вымывая артерии твоих рек, вынимая жилы твоих мягких Невских проталин. В момент, когда ты не ныл, но просил остаться, не умолял, но увещевал побыть с тобой ИСЧО. Прости, что не уловила твою удивительную любовь ко мне, в климаксической точке восполнения оной, в момент, когда мы уже почти слились в экстазе проживания, будто тот возможен и имеет плоть. Прости, что, возвращаясь к тебе, плакала не от счастья, а от бесчестной и частой любви к молекулам, того не достойным, а поэтому увеличившимся от распирающего сознания собственной вполне убогой значимости, к фотороботам невосстановимых теперь уже портретов. Прости, что, когда ты удерживал меня мостиками и покатушками по речкам, я мечтала утонуть в объятии меланхолического Нью-Йорка, а потом на противоестественных фермах Северной Айовы стать частью унылого пейзажа, почему-то церебрально возбуждающего меня.

Мне нет прощения, но категорий "нет" для тебя не сыщешь, и высокомерие твоего прощения, как упоительной подачки, я вдруг почувствовала каждым волоском на своей холодеющей коже. Это омертвляющее прощение, друг мой, делающее меня навеки твоей, с силой втаскивающее меня в образ тебе всецело принадлежащей покорной рабыни, безропотной ученицы профессора, преподающего волю и нежность, как физику и алхимию; а я и рада, так мне и надо, я всегда смертельно зависела именно от тех, кто демонстрировал адское спокойствие в момент того, когда прощал меня за то, что непростительно совсем. Даже не надейся, милый, что я это не оценю, не думай, что я не отметила про себя твое катехизическое превосходство над другими материями, которое не даст мне теперь никогда принадлежать кому-то другому. Ты мой навеки, мой единственный друг, моя одна мечта, мое сложное задание. А настоящая дружба прощает все. Так же и настоящая любовь умеет перешагивать через боль. Ты один меня дождался, и теперь щенячья преданность в моих глазах будет тебе знаком моего постоянного в тебе присутствия, где бы я ни находилась. Рана нашей разлуки заживет; ты же в курсе, что ни мое сердце, ни мое тело никогда не принадлежали кому-то еще. С глубоким вздохом я впитаю в себя твою любовь, и растворюсь в ней, как распрекрасная бабочка растечется гуашью в неисправимо жарком луче Питерского полубезумного солнца, и она наполнит мои легкие густой влагой магматического свойства, лавой идеализации и канонизации пущей, прущей, прыщей, в конце-то концов.

Ты лил на меня мерцающий свет своего марта. В этом выигрышном для нас обоих моменте, я поняла до конца, что никогда уже не буду по-настоящему одинокой, и от этого становится еще одинокее. Ты меня ласкаешь и нежишь, ты меня превозносишь и низвергаешь, ты меня проводишь по себе как палец, ты меня несешь в сторону моих событий, и становишься зачастую их единственной значимой частью. Слезы моей благодарности ты высушишь легчайшим бризом, сморкаясь на ходу так же неистово, как я люблю тебя. Вслух зачем-то, очень несуразно, как и всё, что делаю, произнесла посреди улицы, стоя на обрыве офиса, на ступенях по уходу, "Я люблю тебя, мой друг". Громким шепотом, ну и кто потом, мелким топотом, новым опытом. Поднялось шуршание, где-то вдалеке сорвалась сигнализация, и залила бешеным воем эту улицу, эти дома, мои носки; запищали птицы, сорвавшись с петель, ураган человеческих голосов пронесся походя и простыл за момент - это ты ответил мне. Это ты сказал "Привет". Это ты сказал "Я здесь". Это ты брызнул в меня дружелюбным поцелуем, и кровь в жилах моих, надорвавшись, треснула. Это ты заверил "Теперь мы вместе навсегда". Мне нужно такое слышать, мой прелестный. Мне нужно слышать, как кто-то обещает быть со мной навсегда. За ним я готова отправиться в бесконечное путешествие по нервам и каналам. Мы такие хрупкие внутри, моя душа состоит из тонких нитей с запахом сиреневой и ландышевой ранимости, но защити меня, и я обрету силу и мощь, какие ты видел и знал во мне, и я защищу тебя в ответ, и никогда ни перед чем не остановлюсь, мой друг. Вместе мы победим. Несносно идеализируя любые отношения, в которые вступаю, и всегда страдая из-за этого и по другим причинам, отношения с тобой я возвожу в первый ранг, основной, самый, чёрт возьми, романтический, и я знаю, что они точно не подведут. Ты мой генералиссимус. Мой герой. Город герой. Нам с тобой обоим известно, что такое кольцо блокады, вокруг моего сердца оно тоже любит сжиматься, впиваясь острыми краями в нежное мясо моих лучших устремлений, моей веры в любовь. Прости за подобные сравнения, они совершенно несопоставимы и неуместны. Но ты поймешь меня, как всегда понимал.

Другим человеком, человеком "с другом", человеком неодиноким, непокинутым, необиженным, настоящим, я зашла обратно в офисный дворец. Без тебя моя жизнь была бы телефоном недоверия.

17 марта 2008 г.

Оставить комментарий

Обновлено: 17/02/2009. 12k. Статистика.

Рассказ: Проза

Связаться с программистом сайта.

Калинина Анастасия Владимировна Город Cмотрел

Калинина Анастасия Владимировна
Город Cмотрел