Калинина Анастасия Владимировна
Я и Чикаго

Lib.ru/Современная: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Калинина Анастасия Владимировна (nastasia.kalinina@gmail.com)
  • Размещен: 31/03/2009, изменен: 31/03/2009. 17k. Статистика.
  • Рассказ: Проза
    •  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Самара-городок все-таки этот Чикаго, где по самым захолустным районам бродят маленькие русские студентки в водолазках Kookai и сахарно-ванильные дедушки. Величественные здания, страдающий урбанистично-минималистский хай-тек. Грустные лица на роллс-ройсах.

    • Я и Чикаго

      
       Не вижу пользы лучшей, нежели запечатка немыслимых событий. Перенесемся в Чикагский аэропорт O'Hare, где я, проклиная все на свете, тащу кучу огромных тюков в сторону неизвестно где находящегося airtrain, предварительно выплакав все глаза с сигаретами пополам на печальной улице, голос которой смешан с гудением самолетов. В процессе несения, то есть, скажем, волочения за собой чемоданов я устаю настолько, что даже соглашаюсь на помощь какого-то супер-странного и крайне несимпатичного паренька, который до этого просил у меня деньги на oatmeal cookies, когда я еще лила слезы у фастфудовских стоек. Тогда я еще не знала, что стреляние денег - образ его жизни. Паренек помогает мне протащить чемоданы, мы что-то ржем, хотя он вызывает у меня некоторое отвращение, плавно переходящее в священный ужас.
       Я совершенно не хочу ехать одна в своей хостел, и тем более не знаю точно, как туда попасть. Поэтому он едет со мной, служа моим проводником, повадырем и еще вроде каким-никаким развлечением. Денег у него вообще ни черта нет, а поэтому, когда приходится покупать карточки на проезд в метро, он стреляет бабосы по прохожим, и настреливает нам на два билета, то есть получается, и я тоже подвязалась... Далее он выпрашивает у прохожих сигареты, набивая ими добрых пол-пачки. Одевает мои розовые шапку и шарфик. На станции находит какого-то бомжацкого художника, и заставляет его меня рисовать, обещая суммы, которых у него нет, и поэтому он опять-таки стреляет их по пассажирам, которые косятся на нашу странноватую компанию, и решают, что лучше дать денег, чтобы мы отстали.
       Я стою с отстраненной улыбкой, и смотрю, как черный старый бомж меня рисует со всякими "творческими" присвистываниями и ужимками. Жизнь сумасшедшая, и я еду внуть Чикаго, оставляя все проблемы позади. Когда вижу, что получилось в результате художественных усилий данного бомжа, пробивает меня на конкретное ха-ха! Странный чел рядом со мной расплачивается, и забирает картину себе, она отвратительна. "Неужели меня так видят люди?", спрашиваю я.
       Мы несемся в метро на необходимую станцию. Болтаем. Он то и дело прикуривает сигарету, прямо в вагоне, хотя сидим мы чуть поодаль, пару раз затягивается, и хабарит, потом еще, меня иногда затяжками угощает. Чикаго - стильный город. В тот день он казался депрессивно-красивым из-за смешения серых цветов и пасмурности зимнего бесснежного денька. Величественные здания, страдающий урбанистично-минималистский хай-тек. Грустные лица на роллс-ройсах. Въезд из свистящего даунтауна, который даже не видела толком никогда, в шаткую субурбию, но в ней тоже есть свои темы. И это депрессивно-классное метро. Эти станции Monroe и Washington отдают чем-то в конец стильным. Меня расслабляет эта падшая красота, уникальный город, невероятно уникальный. В нем хорошо депрессовать и играть блюз, его пресс расслабляет, и дает тебе видеть в уродстве красоту.
       Мое состояние - созерцательно-печальное. Взгляд на судьбу, сочащуюся кровью сквозь пальцы, и все равно вера; они же остались все там, в глубоком позади, в неменяющемся городе, не режущие впечатления на терке, а я, хоть и больно мне в области груди от перекачки серой крови, все равно в Чикаго, и вижу путешествия, и меняю виды из окна с сумасшедшей скоростью и, что ни говори, жизнь бьет меня ключом, и свои приключения я никогда не променяю на замедленный комфорт. Что греха таить, в раскачивающемся и гремящем вагоне Чикагского метро, что больше едет над землей, чем под нею, а мы сидим в конце последнего вагона и видим, что остается за нами, я наслаждалась своей судьбой. Тем, что недавно плакала, а уже мчусь на поезде, что совершенно одна, и никто мне не указ, что практически полностью свободна, и нет на мне никаких условных цепей. Что путешествую налегке, всегда находя подмогу, пусть это даже будет косоглазый и прыщавый юнец с неадекватным поведением, на которого без слез смотреть невозможно.
       В метро мы стебемся, рисуем друг друга на салфетках. Он меня, прикинь, на свидание приглашает, но я как-то отмазываюсь. На одной из остановок в вагон врываются чикагские неформалки - девчонки в такой безумной стилистике, что я чуть не теряюсь. Выглядят freakовато, но я нахожу это прикольным. Такие пирсингованные и стебанутые Барби. Болтаем с ними, не скрывая фактов всеобщего сумасшествия! Времени - около трех дня. Я не спала много лет. Осознаю, что автобус в Айову уходит около пяти утра, быть там надо за час, и выезжаеть еще за полтора. То есть по предварительным оценкам, выезжаеть мне нужно в 2:30 ночи, и тащиться через весь Чикаго одной с огромным багажом и асоциальными элементами повсюду. Страшновато и неприятненько! Поэтому мы с этим бомжацким мальчишкой сговариваемся, что он может подкатит меня проводить, но все это крайне неточно. Мне же нужен точняк.
       Он провожает меня до самого хостела, и мы обмениваемся почтовыми адресами на салфетках. Обещаем писать друг другу письма, не мыло, а именно настоящие заплаканные бумажные письма. Я усталая, и в сон меня клонит. Но я решаю устроить себе блеклый праздник, и наведаться в суши бар. На ресепшене моего хостела очень симпатичный молодой человек. Помогает мне дотащить вещи на верхний этаж, и выслушивает, что мне нужно будет отчалить около двух ночи. Настолько входит в положение, что переселяет меня в отдельную комнату с шестью кроватями, где кроме меня никого не будет. Я в восторге! Вместо того, чтобы делить комнатушку еще с человеками шестью, я прекрасно расположусь наедине с собой, и отменно высплюсь, только вот пойду погуляю чуток по Чикагскому захолустью, потому что оказалась я, право, в полнейших ебенях. Положила вещи, взяла маленькую сумочку, поинтересовалась у симпатяги, где ближайший суши-бар, да пошла.
       Хорошо мне было, грустно, да хорошо. Гуляя в стильном городе, немного не осознавала, куда меня направили. Знаете же мой кретинизм топографический, и не только, но в самой явной мере выраженный по счастью топографически! Район настолько дремучий, что можно заблудиться, даже прогуливаясь по прямой. Решила уточнить. Гляжу - дедушка гуляет. От него пахнет ванилью за версту. Вот - думаю - Самара-городок все-таки этот Чикаго, по самым захолустным районам бродят маленькие русские студентки в водолазках Kookai и сахарно-ванильные дедушки. Вскоре я осознала, что так чарующе пахнет его сигара, и приблизилась к нему с замечанием, что я никогда не встречала человека, у которого так пахнет сигара ("I've never met a person whose cigar smelled this good"). Он среагировал достойно ("I've never met a person who started a conversation this good"). Поинтересовалась, куда идти, естественно, перепутав название улицы. Оба недоумели. Помимо того, что он интересно пахнет, дедушка витиевато разговаривает и сумасшедше кашляет. Ох уж эти курильщики, и иже с ними, меняют здоровье на удовольствие вкуса и депрессивный шик действия. Мы осмелились, а вы? Нам не нужны лишние три года жизни, мы лучше предшествующие этим трем годам годы проведем так, как нравится нам, как наш гедонизм нам шепчет!
       Потом мы все таки врубились, что название улицы было мной предательски и издевательски перепутано. Разобравшись с этим, стали рассуждать на тему суши-баров. Да, говорит, знавал я тут один, и сам раньше суши любил, давай провожу. Пошли. Разболтались. Нормальный такой дедушка, не без странностей, конечно, но кто из нас, простите, без? Шли достаточно долго, успели познакомиться и наладить контакт. Он не в меру говорливый и частенько повторяет уже сказанное. У суши-бара распрощались. Он пошел оплачивать что-то по счетам, но сказал, что зайдет позже, и выпьет со мной кофе. Заказываю воду со льдом, и суши с роллами. Осознаю себя, сидящую в Чикаго, и снова ухмыляюсь. Из глаз моих просятся слезы, я совершенно одна, и no one understands me. Но я don't give up because the music do, как в песне поется, а из нее, как известно, слов не выкинешь.
       Съедаю суши, предварительно их сфотографировав. Приходит дедушка, пьет кофе. Мы уходим. Предлагает погулять, хотя меня уже недетски рубит. Но я все равно гуляю. Назло гуляю. Не напрасно гуляю. Мы заходим еще в одну кофейню, я заказываю горяченный шоколад, и прошу к нему дополнительную порцию взбитых сливок. Получаю здоровенную белую чашку, пахнущую миндалем, на которой кренится вбок нереально здоровенная корона сливок. Буду разделываться с последними посредством ложки! Дедушка занудноват, но что-то есть в нашем с ним общении, что-то абсурдное, а поэтому прекрасное.
       Мы рассказываем друг другу немного о наших жизнях, причем в таких пропорциях, что я знаю о нем почти все, а он обо мне - почти ничего. Пока он разливается по древу своей обширной мыслью, я вижу как параноидального вида мужичок позади него обращает на меня свое пристальное внимания, и, будучи не вполне адекватным, решает заинтересовать меня фокусами с монеткой. Фокусы получаются классные - у него очень ловкие руки, и совершенно дурное выражение лица, будто он - прямо свеженький пирожок аккурат с психиатрических нар. Безумно долговязый, чудной, совершенно несуразный. Я улыбаюсь. Он показывает фокус снова. Я снова улыбаюсь. Дедушка продолжает втирать про своих бывших жен.
       В конце нашей прогулки дедушка изъявляет желание провожать меня до автобуса чикагской лунной зимней ночью без снега. Я не сопротивляюсь, хотя понимаю, что одинокая маленькая девушка и одинокая маленькая девушка со старым дедушкой совершенно уравновешиваются на весах беззащитности. А, может, дедушка еще и утяжеляет своим присутствием этот баланс. Однако, психологическое спокойствие зачастую значит гораздо больше фактической безопасности, поэтому я очень обрадовалась, что почешу через Чикаго не одна. Мы договорились втретиться в 3 ночи в кафе на углу. Распрощались. На автопилотируемых шарнирах тащусь в хостел, где сваливаюсь на кровать без сил.
       Звонит мобильник. Это Макс из Нью-Йорка, которого я, видимо, сильно зацепила, потому что он часто звонил мне в Россию, писал emailы, и тщательно отслеживал мои перемещения в мировом пространстве. Ловлю себя на мысли, что вот, по сути, чужой человек, с которым знакома два дня, звонит, беспокоится, как я в чужом невозвратимом городе. Искренне переживает, просит оставаться на связи, потому что он нервничает. Спрашивает, где я, что делаю. А некоторые "родные души" пустили меня на самотек. Вот теперь я уже самоутекла. А тогда еще просто грустная, в постели чужого хостела, констатировала безрадостный факт. Сказала Максу, что вот, в общем, встречаюсь с дедушкой в 3. Поставила будильник на 2, чтобы еще помыться чуток, да в порядок себя привести. Он - может, тебе позвонить, разбудить? Я - да я вообще всегда будильник слышу. Он - но я все равно позвоню! Какая прелесть!
       И что бы я без него делала - одному хрену известно. Потому что я действительно проснулась от звонка мобильника и, еще ничего не понимающая, услышала: "Ну что, встретилась?". Я - с кем? Он - ну как, с дедушкой! Я - а сколько времени? Он - да 3 уже! Я - ААААААА! Спасибо, родной, опаздываю, перезвоню! И мчаться! Действовала в несвойственной для себя оперативной манере! В момент закрыла чемодан, глянула в зеркало, и побежала с этим здоровенно-неподъемным чемоданом вниз по лестнице, порхая с ним по гигантским ступеням как с дамской сумочкой! На улице тоже вела себя Элине Быстрицкой подобно. Быстро-быстро добежала до места встречи, и была почти вовремя!
       Вокруг шастали криминальные подоночки, но мы с дедулей промчались мимо них, и погрузились в вагон метро. Сонно-расслабленный полу-утренний полу-ночной Чикаго внушал в меня трепет. Поэтому мы ТРЕПались! То есть в основном, конечно, дедушка в этом преуспел. Трепал и трепал, трепал и трепал. Мы в мясо опаздывали на транспортный автобус, который должен был отвезти нас на станцию других автобусов - долгого следования. Greyhound, одним словом. Счет шел на секунды. Шел, да пришел. Что ты думаешь - мы видели, как автобус крайне издевательски-неспешно отчаливает от остановки. Я вручила дедушке чемодан, и помчалась за автобусом как угорелая.
       Я бежала, как спринтер, как пуля, выпущенная в белом поле, как жених за сбегающей невестой, дедушка прихрамывал с чемоданом позади, в голове моей звенела необходимость во что бы то ни стало догнать и остановить вероломство автобуса. Но тот умчался прочь, и мы с дедулей - бессонные маяки, бегущие по ночному даунтауну с ношами явно нашим комплекциям не соответствующими - это так мило, мое сердце бешено бьется, бомжи на остановках удивленно приподнимаются со скамеек. Что же делать теперь? Вырывать из кошеля деньги на таксомотор. Мы пытаемся отдышаться и прикинуть. Дедушка сопровождает меня повсюду. Следующий автобус только через полчаса, а мы не можем так долго ждать. И вдруг... мы видим еще один автобус, который нам нужен, хотя ему совершенно нельзя быть здесь, он же должен прибыть аж через полчаса! И все же он здесь. И мы безупречно залезаем в него. И водитель помогает мне затащить туда чемодан - видел бы он, как я катила его с сумасшедшей лестницы сумасшедшего хостела в полных ебенях с сумашедшей снова скоростью! Немного ждем, пока автобус отъедет. Отчаливаем. Даунтаун Чикаго - потрясающее и завораживающее очи место. На остановках в автобус садятся исключительно черных чувачки и тетеньки. Ощущаю себя безмолвным меньшинством. Исподтишка наблюдаю за ними, за их специфическими темами. Интересно.
       И вот наконец наша остановка. До автобуса еще час, мы приехали как раз вовремя. Покупаю билеты, стоим с дедулей в очереди на посадку, потом я запихиваюсь в автобус, располагаю там вещи, и выпрыгиваю напоследок с ним покурить. Он зачинает прозрачно-ванильную сигару с очень густым ароматом. Он рассыпается в комплиментах. Фотографирует меня в разных позах раз пятьсот, заключительные двадцать-тридцать щелчков затвора его мыльницы приходятся на мои изображения в отъезжающем автобусе. Пассажиры смотрят на нас странно, а мы и есть, между прочим, странные. Под конец весь автобус, что оживленно наблюдает за сценой этого прощания и не особо стесняется комментировать происходящее, лицезреет эпизод, в котором Бен наклоняется, чтобы поднять мой дотлевший окурок, и кладет его к себе то ли в кошелек, то ли в карман. Мне как-то даже не по себе становится. По автобусу проходит волна легкого оживления. А я вставляю в уши плеер, и не слышу уже ничего. Только рассветное Чикагское небо бьет мне по ушам и глазам. И по делом. И по делом.
       Вот тогда и наступает, детка, тот момент, который, я надеюсь, ты до сих пор помнишь. Тогда произошло мое мини-освобождение от депрессивных настроений дома. Я поняла, что быть растерзанной впечатлениями и эмоциями много лучше, чем в плешивой сохранности окостенеть дома. Видеть, как небоскребы строем идут вбок, чтобы взять меня в новое место моего предназначения - счастье из немногих подобных. Тогда я увидела свет, Америка моя сладкая, тогда я вздохнула полной грудью, а то, что я вдохнула в легкие легкие, было свободой. Тогда я почувствовала ее ласку на моих эрогенных зонах. Ты же знаешь, малышка, что нет на тебе эрогенней зоны, чем та, невидимая, где бродит твоя фантазия, пусть и тоской становится она иногда. Возбуди ее, и ты умчишься навсегда в мир гибридов и недо-видов, я полюбила свободную свободу, волю вольную, где никто не испортит мне настроением тем, что не сделал чего-то, что, казалось бы, должен был. В окружении домов и окружений я могу не бояться неуважения. Эти небоскребы кружились и кружились, я покидала Чикаго ранним утром, и сердце мое пело! Сколько произошло со мной за эти полгода, ТОЛЬКО за эти полгода! А за всю жизнь! Сколько лакомых впечатлений, можно плакать, разрешаю! А сколько произошло с тех пор - все таки два с половиной месяца минуло, и было мало у меня грустных часов, в сотни раз меньше, чем я могла предположить, сидя тогда в уносящимся в Айову автобусе! А сколько еще произойдет! Сколько еще всего будет! И плевать на все остальное! Все остальное ничего не значит! Я живу и люблю жизнь! И она любит меня временами, серыми местами, под ее настроения, что не могу я не почитать и рабски-робко, но с гонором не уважать! Я люблю тебя, жизнь, что само по себе и не ново! Снова и снова и снова и снова и снова и снова и снова и снова и снова.
       Пока пейзажи менялись с цивильно-вымуштренно-захватывающе-дух городских на сельско-неприхотливые-заставляющие-задуматься-а-туда-ли-ты-едешь, в Грейхаундовском автобусе стали показывать фильм под названием "Hitch". Классный фильм, офигенно крутанул мое настроение на "плюс!" Детка! Очень позитивно! С красивой актрисой! Нужные проворачиваются там темы, полезные для зацикленных на цикличности отношений и избавления от оных, страшным снам подобных!
       Шесть часов езды, и я в Waterloo, на центральной автобусной остановке. На удивление тепло, прямо-таки весна, особенно по сравнению с Питером, сердце девушки поет! Поют также птички, на асфальте солнышко поблескивает, ни снежинки по округе, а встречает меня моя новая соседка Катя Савенко. Едем домой, вижу кампус, поняла, что скучала!
       Я скучала, оказывается, по этим местам, по этой жизни! Не скажу, что безумно, но все же, все же, все же... Чувствовала себя великолепно. Душ. Легкий разбор чемоданов. Мысли - а что дальше? Я так люблю это время, когда завтра наступает будущее, о котором я ничего не знаю.
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Калинина Анастасия Владимировна (nastasia.kalinina@gmail.com)
  • Обновлено: 31/03/2009. 17k. Статистика.
  • Рассказ: Проза
    •  Ваша оценка:
    Связаться с программистом сайта.