Есть два вида людей, одни, что не верят в чудеса, другие,которые считают, что все чудеса.
А. Эйнштейн
1. Встреча
У толстячка было "редкое"еврейское имя Макс. На шее у него болталась Минольта, которой он снимал что-то вверху над вершинами пальм.
-Что вы там фотографируете, воздух?-поинтересовалась с удивлением, наблюдавшая за Максом миловидная дама.
-Чудная идея! Снимать воздух! Я уже сделал альбомы луж, камней, раковин, листьев, корней. Сейчас я занят облаками. А в плане? Гм... В плане птицы, рыбы, звери, лица людей -откликнулся Макс.
-А женские ножки? Ножки недостойны вашего внимания?-спросила иронично дама, поигрывая своей полноватой, но вполне красивой ногой.
-У вас фонтанируют идеи. Если бы вы были рядом со мной мой фотоаппарат работал бы как скорострельный пулемет.-
-Так я рядом, быстрее снимайте те облака. Как они называются, перистые или кучевые? А если вы уже остыли к облакам, так снимайте мои ножки.-
Макс засмеялся.-Здорово! Может нам пойти выпить кофе?
-Как все меняется-задумчиво сказала она,-там предлагали выпить вина, коньяка, шампанского, здесь -кофе или колы. За сколько лет вы сменили свои привычки?
-Я их не менял, я и там был белой вороной, пил кофе. А если хотите знать, сколько лет я здесь-30!
-О ля,ля? Так вы здесь явно дольше, чем там?
-Вы уверены? Удивительно и необычно вы мыслите.
Только сейчас Макс пристально посмотрел на женщину. Она была обычная. Приятная? Трудно сказать. Но интересная, это точно. Ее глаза излучали нечто энергетическое. Хотя в лице ощущалась общая усталость и даже разочарованность какая-то.
-Меня зовут Макс, Максим, а вас?
-Меня? У меня много имен. В теудат зеут я Элеонор. В прошлой жизни-Элла. Мои близкие друзья звали меня там Эллочка, немного фамильярно и пошловато, как у Ильфа и Петрова. А здесь я Лора.
-О кей, Лора. Очень приятно. Так кофе. Ну идем.
-Куда? Мы стоим между рядами столиков. Мы в кафе.
-Тогда что мы пьем? Нес, боц?-Нес-растворимый. Боц-дословно грязь. Кофе, приготовленный добавлением кипятка к кофейному порошку без кипячения. (ивр.)-Нет, нет, я хочу каппучино.
-Принесите нам каппучино и один эспрессо катан-маленький, маленькая порция. для меня. И воды, два стакана минеральной.-
-А вы мне покажете свои альбомы? Мне кажется, что это фантастика какая-то. Приехавшие люди говорят только о мошкантах (ссуда на квартиру) родившиеся здесь о футболе или политике, и все, конечно о деньгах, кесеф, кесеф (Кесеф-деньги) кумир и господь. А вы фотографируете небо, облака, лужи разные...
-Да, бывает...Но про деньги я тоже немало думаю, как все современные люди. Футбол? Нет, это не для меня. А политика? Политика, левые, правые... Здесь к ним нельзя быть равнодушным, но они одинаково противны, как вся политика на свете. Они думают конечно же не о нас с вами, а о себе и своих семьях. Как-то мне пришла в голову одна из крамольных мыслей. А нужна ли простым людям политика? Не лишнее ли это, как опухоли на теле? У многих они есть, но это еще не доказывает их необходимость. А кроме того, кто-то из умных, кажется Воннегут, сказал-Дай мне боже возможность влять на события, на которые можно влиять. Не вмешивайся в те события, на которые невозможно влиять. А главное, отличать первые от вторых. Извините за вольный перевод, но смысл тот же. Так вот политика из тех событий, на которые невозможно влиять...
Темпераментный спич Макса прервала официантка-капучино для гверет (Гверет-госпожа) эспрессо катан для адони (Адони-мой господин) и вода. Наслаждайтесь!
Она улыбнулась и понесла к другому столику чай с наной и торт.
-Макс, если взять три главные вещи на свете-деньги, футбол, политику, так я отношусь к ним очень похоже на вас. Но есть еще что-то...
-Что, например? Пейте капучино, остынет.
-Например, Облака, лужи, звери, ножки, наконец...
-Ах, да... Макс рассмеялся, и смех у него оказался необыкновенно мягким и звонким.
-Макс, а вас не мучает одиночество?-Лора смотрела на него как-то беспомощно и даже болезненно.
-Детка, если человек думает, он явно одинок. И это не зависит от жизненных обстоятельств. Семья, дети, конфликты разные...
-Да я так и думала. Хотя вы здесь 30 лет и вы тоже одиноки. А я?
Мне казалось вначале, что это пройдет. Я ждала год, потом два, потом думала надо ждать лет 5. Но я уже здесь почти 12 лет, а это не проходит.
-Вы уверены, что там вы не были бы одиноки?
-Там...Не знаю. Нет. А может вы и правы
-Как капучино?-Вкусно-Хотите я вам торт закажу?- Макс, сладкое портит фигуру.-Лора, глюкоза успокаивает нервы- Макс, но она не избавляет от одиночества. -Лора, меньше думайте об этом.
Они помолчали.
-Макс, расскажите что-нибудь про себя?-Но, Лора, вы узнали обо мне за пол часа больше, чем некоторые узнают за пол жизни.Да, как-то интересно мы с вами общаемся, редко так получается. Клик какой-то. Словно мы знакомы давным давно.-Давным давно...Вечность, Макс, целую вечность. Человек, который фотографирует небеса и лужи...Неужели такое бывает...Макс, Макс...
Выпив кофе, воду, они просто смотрели друг на друга. Флюиды, как неразличимые, но мощные искры проскакивали от ее серых больших глаз к его карим сильно близоруким глазам, и возвращались обратно, напитанные его энергией и добротой.
-Мне надо идти, Лора-Вот так всегда. Надо идти. Куда, зачем? Неизвестно.
-Ладно, не обижайтесь. Я вам расскажу потом следующий раз.
-Макс, на вас невозможно обижаться. Человек, который снимает лужи и облака...Фантастика!
2. Йом шлиши.
Был третий день недели, вторник -йом шлиши. День, который хорош дважды.(по еврейской традиции вторник йом шлиши считается особым, когда надо заключать сделки и справлять свадьбы). Накануне вечером после встречи с Максом Лора играла ноктюрн Шопена и времена года Чайковского. Само по себе это много значило, даже слишком много. Ночью она прекрасно спала, и под утро ей снился сон. Предрассветный полусон-полуявь.
И тут же, чтобы не расплескать сон, так Лора и подумала не расплескать, она записала его.
Бабочки.
Сон -склон
в бабочках,
трепещущих крылами,
над землею, над цветами.
И над этой красотою-
Неземною
проплываю, пролетаю.
Раскрывает душу радость
и полета и свободы сладость,
и тумана поволока
стелется как-будто издалёка.
Утром она не торопясь пила кофе, думая конечно же о фотографе луж. Сегодня ей предстояло два урока английского. Лора давала частные уроки. Эту специальность она освоила после приезда и оставалась ей верна уже почти 10 лет. Она открыла в себе замечательную способность импровизировать. Ученики обожали ее, передавали из уст в уста ее имя. Она же ждала уроки, встреч с учениками. И эта работа спасала ее от одиночества, даря цель и радость.
В общем, ей предстоял интересный день. Проходя мимо зеркала Лора сказала Cheese! сыр (англ). и улыбка на этот раз получилась настоящей, неискусственной.
Зазвонил телефон. Это был он. Сердце у Лоры екнуло.-Это Вы, фотограф луж.-Нет это фотограф ваших ножек...
Они проговорили почти час. О чем они говорили? Это был разговор сердец, его нельзя ни воспроизвести, ни вспомнить. -Макс, о ужас, я же опаздываю на урок. -Ну и что? -Макс, за 10 лет я опоздала только раз, да и причина как-будто уважительная, в нашем автобусе был теракт. Какой-то подонок взорвал себя и еще несколько пассажиров. Когда я пришла в себя от шока, меня даже не ранило, я подумала, что опаздываю на урок. -Сейчас тоже причина уважительная, наша...наши отношения. -Макс, мой шок от вас сильнее, чем от того взрыва в автобусе. Бай, Максик, я бегу. -Бай, Лора, Лорэн.
Для Макса день складывался не лучшим образом. Он работал в редакции. Оказывается накануне они провели с Лорой почти три часа, и все это время пелефон Макса был отключен. А когда он включил его, то нашел кучу сообщений из редакции. Главный редактор нервничал. А утром Макс еще подлил масла в огонь, рассказав Шмулику о своих экспериментах с фотографиями неба, воды. Макс не удержался и рассказал про встречу с Лорой. Гнев Шмулика был неподдельным, как и рассказ Макса. -Мотэк, анахну лахуцим, вэ ата осэ хаим!- дорогой, мы напрягаемся, а ты наслаждаешься жизнью.Успокоившись, он просил поднапрячься
сегодня, довести до ума выпуск.-Вэ ахар ках нилэх лиштот бира вэ лишмоа сипурим шельха легабей бахура.- а потом пойдем пить пиво и слушать твои рассказы про девушку.
Шмулик -босс Макса был тоже романтиком. Вообще Макс замечал удивительную особенность. Как среди зверей, среди людей водятся разные породы. Те, что не романтики, они не видят облаков и луж, а если видят, то не замечают, а если и замечают, то считают все это глупостями. И порода эта совершенно чужда другой породе. Они сосуществуют параллельно, как слоны и медведи, не соприкасаясь ни географически, ни физически. Между ними нет химии, каждый вид сам по себе. Зато между людьми похожими есть влечение, феромоны, как между ним -Максом, Лорой, Шмуликом.
Макс побрел к своему компьютеру, как на Голгофу. Ему нужно было писать заметку о вечной теме -Выборы в стране. -Я обожаю эту страну, даже не так, это моя страна и я ее сын, но мне нет дела до выборов -так размышлял Макс. Работа над статьей не клеилась. Макс позвонил одному знакомому государственному чиновнику, просил об интервью по поводу предстоящих выборов. Интервью позволило бы оживить статью и облегчить работу Макса. Но сегодня катастрофически не клеилось ничего. На своем великолепном, почти литературном иврите, знакомый Макса согласился дать интервью только завтра.- Шмулик будет в шоке, что я напишу статью в последний день -думал Макс, набирая телефон Лоры.
-Что делает моя вдохновительница?-Жду от Вас звонка. А Вы чем занимаетесь? Я не занимаюсь, я собираюсь заниматься. Например, фотографировать Ваши ножки. -Вы думаете, я не соглашусь или стану ломаться. У меня сегодня два урока до 6 вечера, а после них Вы сможете предаться своему искусству.-
Они оба рассмеялись в трубку одновременно.
3. ШМУЛИК
Макс последние дни чувствовал себя неважно. Его и раньше мучила иногда тяжесть под ложечкой. Но вторую неделю подряд тяжесть почти не отпускала, да еще боли появились. Ох как он не любил обследований и не верил ни в какое лечение.
Между репортерской суетой и фотографированием Макс беспорядочно глотал таблетки, курил, пил кофе. В этот день они пошли обедать со Шмуликом. В Макса прочно вошел принцип не говорить о своем здоровье с начальством. Но во-первых припекло, во-вторых, Шмулик был свой, они работали вместе больше пяти лет. Макс никогда не чувствовал так называемую разницу в
ментальности с человеком, родившимся здесь и мыслящем на иврите. Наоборот, иногда он ощущал невероятную близость со своим боссом, которой чаще всего не было со многими соотечественниками и даже земляками. Однажды в одной из своих новелл он написал-
Мы белой кожи и из одной страны,
И живем по соседству,
Мы говорим на одном языке,
Но слеплены из разного теста.
Видим другим тот же самый цвет,
Слышим звук из того же места,
Но чувствуем разным каждый предмет,
Так как созданы из разного теста.
И сейчас за обедом он рассказал Шмулику о своем нездоровье.
-Макс. Бэхаеха, лех ле рофэ. Махар аль таво ле авода бли бдика ха рофе-на самом деле Макс, иди к врачу. Завтра не приходи на работу без обследования врача.
Потом они говорили о газете, репортажах, политике, деньгах. Шмулик уже познакомился с Лорой и находил, что у нее с Максом много общего. Макс все-таки сделал альбом с фотографиями ног своей ненаглядной. Это была симфония любви и красоты. Симфония яркая и непосредственная без тени пошлости.
-Ата гадоль!-Ты большой т.е. молодец. -восхищался Шмулик, рассматривая фото. Самое удивительное заключалось в их характерах. Шмулик, корнями своими из Ирака, казался более западным, чем родившийся в Прибалтике Макс. Если что-нибудь не ладилось в редакции, Макс сидел за своим столом, нахохлившись, как филин, и только бесконечно курил и пил кофе. Шмулик же крутился, как белка в колесе, не переставая, кричал, затихал, и снова кричал, предлагая разные идеи и решения. На это однажды Макс рассказал боссу притчу. В Индии проезжает колонна машин. Вдруг стадо ослов переходит дорогу. Конечно, все движение останавливается. Индус выходит из машины, садится в тени пальмы, снимает башмаки и предается размышлениям. Западный человек начинает со всеми советоваться, предлагая быстро провести ослов или ехать по окружной дороге. В конце концов они достигают конечного пункта одновременно.
-Ата машве оди вэ иуди! Зэ офи шоне легамрэ.- Ты сравниваешть индуса и еврея, характеры совершенно разные.
Врачу не понравились жалобы Макса. Он ничего не сказал, только назначил рентген, анализы крови, ультразвук.
Следующие несколько дней жизнь Макса текла по-прежнему в редакционной суете, сигаретах, вечном кофе, спорах со Шмуликом, частых звонках и редких встречах с Лорой. Он мучился от своей болезни и купался в любви, продолжая фотографировать. В лужах по-прежнему отражался весь мир, плохое и хорошее, вечное и преходящее. Лужи -маленькие зеркала большого мира. А когда кончается сезон дождей и лужи исчезают, исчезают и зеркала. Остается мир, вечность, воспоминания о лужах и ...фотографии.
4. РАДУГА
Дождь кончился также вдруг, как и начался. Радуга, необычная двойная радуга, красовалась над крышами домов. Макс заглянул в одну из луж, в другую, наконец нашел место, где радуга отражалась в воде. Теперь он выбирал ракурс. Не зря накануне он вставил в Минольту Кодак 400. Сейчас он почти был уверен, что чувствительности хватит. Однако времени было в обрез. Радуга могла исчезнуть каждое мгновение. Макс торопился к врачу, и с утра его мучали дурные предчувствия. Но увидев радугу в луже, он забыл обо всем на свете...
Обычно он носил с собой газету. Во первых это была его газета. Во вторых он постилал ее, когда садился, а иногда ложился снимать лужи. Сейчас же он опустился на колени прямо на мокрый асфальт. Он поймал в объективе отражение радуги и нажал на кнопку. Минольта привычно щелкнула затвором и перевела кадр. Прохожие обходили Макса с удивлением, но не останавливались-мало ли чудаков на свете. Сделав около десяти снимков, удовлетворенный, он пошел к машине совершенно автоматически, думая только о радуге, и начисто забыв о визите к врачу.
-Вот и мы отражаемся где-то. Иногда блеснет небесная красота, как сегодня. А чаще... Нет, нет... Чаще тоже красота, но земная... Лужи, облака, небо... Листья осенние, палые... Круговорот осень-весна, дождь-лето-
Оставалось четверть часа до врача. Врач сидел в клетчатой фланелевой рубашке, полноватый, домашний в полном смысле слова, располагающий к себе.
-Ну что, доктор? Как мои дела? У Макса даже закололо под ложечкой от ожидания, от тягостного ожидания.
-Знаете, мне не очень нравится вот эта тень на снимке. И ультразвук несовсем-Так что же делать? У меня серьезно?-Боюсь, что да-Рак?
-Не знаю, но тень похожа на новообразование, и мы должны ее проверить-
Сердце Макса упало. Рак! Он почти не слышал минуту или две того, что говорил врач. -Тень с неровными контурами, меня они настораживают...- Макс отошел от первого шока. -Мы сделаем вам гастроскопию с биопсией-Хорошо, когда?-Я дам направление, а в регистратуре назначат день. Будьте здоровы и не очень- то поддавайтесь унынию. Диагноз не ясен пока. Кроме того у нас есть множество разных возможностей.
Когда Макс вышел, он вспомнил последнюю фразу и прощальную обнадеживающую улыбку врача и еще его клетчатую рубашку, потом радугу, и наконец, Лору.
Он позвонил ей с пелефона из машины.
-Лорен, привет. Последнее время он звал ее так. -Ну, Максик, быстрее. Ничего нет, правда? Я извелась, звонила без конца-
Пелефон был отключен.-Ну, что? Не томи меня.-Продолжат обследовать, но я думаю ничего нет, просто я волновался. Я тебя люблю, Лорен.-Я тебя обожаю, Максик.-Пойдем в то кафе, где мы встретились с тобой первый раз.- Конечно.-Через полчаса? -Но мне надо привести себя в порядок, одеться.-Что с тобой, Лорен?-Хорошо, через сорок минут.-Целую тебя, Максик.
5. ПЕРВАЯ ЛУЖА
-Как быстро жизнь мчится, и как быстро она промчалась.-Да, ты прав, фотограф луж, но я тоже иногда думаю об этом. Послушай-
Сколько мне на свете жить осталось?
Может миг, может час, может год,
Но позвольте маленькую шалость-
Позабыть, как невесел исход.
И представить цветение лета,
Зелень трав, запах ягод, стогов,
И игру бесконечную света
На коре у сосновых стволов.
Вспомнить звонкий смех из детства,
Чистый как серебрянный ручей,
Где ж на карте маленькое место
Из цветов и праздничных свечей?
Этот рай описан лишь в Танахе,
Это полюс добра и красоты,
Позабудь о смерти и о страхе,
Отвернись от вечной суеты.
Сколько мне на свете жить осталось?
Может миг, может час, может год,
Но позвольте маленькую шалость-
Позабыть, как невесел исход.
-Похоже на Есенина. Может быть даже лучше. Лучше, хуже, главное по-другому. -А ты знаешь, как отличить великое? Когда каждый читает и говорит -Я тоже об этом думал. И это относится ко мне. Почему я это не сказал, не написал? Это так понятно и близко всем.
Они рассуждали так на его балконе. Был хамсин, но после очередного сеанса химии Макса знобило и тошнило. Он почти не выходил из дома. А сейчас ему было особенно плохо, он не хотел показать своей слабости Лорен, кутался в плед. Лора накануне разговаривала с онкологом. Он сказал, что опухоль плохо откликается на цитостатики. Ночью она плакала. -Почему так? Когда ты находишь, что искал всю жизнь, вдруг кто-то отнимает твою награду, выстраданную, заслуженную. Ну почему, почему?-задавала себе она бесконечный вопрос, ему только 52 года. Он мог быть с ней счастлив еще много лет. И кто-то отнимает счастье. Тот же, кто его дает. Бог? Судьба? Случай? Какая сейчас разница. И слезы опять начинали душить ее.
Оказалось, что группа крови Шмулика подходила к крови Макса.
Шмулик звонил онкологу и тот согласился, что переливание может сильно поддержать Макса. Утром Шмулик был в редакции, а на 11 часов назначили переливание. В отделении его уже ждали, все сделали быстро без боли, но Шмулик, прошедший многие войны и видевший на своем веку и рождение и жизнь и смерть, а все это кровь, на этот раз чуть не упал в обморок. Он сидел, вытирая холодный пот, попросил кофе. Жадно пил его. И думал о Максе.-
Теперь он не только мой друг, но почти брат. В нем моя кровь. Лишь бы он выкарабкался. Есть же случаи, когда живут подолгу, И ему казалось, что даже если бы год он бы видел и слышал Макса было бы здорово.
Часа через два позвонила Лора. Теперь они перезванивались ежедневно, передавая новости о Максе, подбадривая друг друга.
На этот раз Лора задумала что-то необычное. Шмулик, отгадай что лучше всего сейчас поможет Максику?- Не знаю, моя кровь, наверно.-Может и кровь. Спасибо тебе, Шмуэль. Но ты не совсем отгадал. Попробуй еще раз. Сегодня был первый сильный дождь и...
-Понял. Лужи.- Умница, поторапливайся. Около наших пардесов есть местечко, Макс мне его показывал и я сразу назвала его Максово поле. Похоже на Марсово поле в Ленинграде. Не забудь фотоаппарат.
Они встретились у выезда из города. За промзоной зеленел пардес с грейпфруктами и апельсинами. На машине Шмулика они доехали до места. Это действительно было поле. Максово поле.
-Смотри, сколько луж!
Солнце клонилось к закату, отбрасывая их длинные тени на землю. -Какое чудо! Тень, наползающая на лужу. Одну из них мы сделаем со мной, с моей тенью, а другую с твоей. -Давай, я встану так, чтоб тень смотрелась ясно.- Встань боком, тогда он без труда узнает твой профиль.-Интересно, выйдет что-нибудь?- Обязательно выйдет, ведь мы этого так хотим.- Давай попросим кого-нибудь, чтоб сделал две наши тени рядом. Давай, вон парень идет. - Ахи, ахи- мой брат- позвал Шмулик парня. Тот никак не хотел понимать, что нужно снимать лужу с двумя тенями на них. Лора и Шмулик взялись за руки и их двойная тень накрыла половину лужи. -Давай! Еще раз!-Чудаки-бормотал парень-для чего это они делают? Для чего вам это?-Для нашего друга, он в больнице, а всю жизнь фотографировал лужи. Его это должно поддержать. Сегодня первый сильный дождь и первые настоящие лужи.
Уже вечером снимки были готовы.-Поехали к Максу!
Макс сильно похудел, хотя кровь Шмулика его поддержала. -Мы кое-что тебе привезли, Максик. Смотри. Лужи и тени вышли удивительно.-Вы превзошли меня. Я так рад...Теперь у меня есть ученики, продолжатели...Теперь я не один... Как славно, как славно!
А вот эта, где вы вдвоем, великолепно!
- Макс, я хочу сделать твою фотовыставку-предложил Шмулик- представляешь, для наших субароидов (люди, поклоняющиеся машине Субару, модной в Израиле, мещане, обыватели) будет раздел облака, солнце, лужи, наконец. -Как это пришло к тебе в голову? Ты думаешь, кто-нибудь придет? -И добавим ваши фото с тенями. Эти шедевры будут гвоздем выставки.- Так завтра я начну готовить выставку. А где, кстати, твои работы? Мне нужны все твои работы.
6. ВЫСТАВКА
Шмулик торопился невероятно, как будто хотел обогнать время. Лора, сидя вечером в своей крошечной квартирке, думала о
фотографе и слезы, жгучие и безнадежные, душили ее. -Ну почему, почему?-вопрос этот не давал ей покоя.
Она сыграла Лунную сонату, потом начала готовиться к завтрашнему уроку. Парень уезжал в Страну Кленового Листа. -Что ты ищешь там?-спросила Лора на последнем уроке. Она готовила его к интервью в посольстве. -Я убегаю от себя, и может я найду себя там. -Странно-думала Лора-как многих на Святой Земле манит Страна Кленового Листа. Что там? Спокойнее? Свободнее? Сытнее? Или многим после первого прыжка из Азиатской Империи на Святую Землю хочется попытыть счастья еще раз?
День быстро клонился к концу. Зазвонил пелефон. Шмулик приглашал ее в кино. Шел то ли Армагедон, то ли Апокалипсис сегодня, она толком не разобрала, слишком далеко были ее мысли. Но сегодня Шмулик оказался настойчив.
Они встретились у входа за четверть часа до сеанса. -Я надеюсь на следующей неделе открыть выставку. -Ты позвал меня, чтобы сообщить это?- Нет, что ты. Я позвал тебя посмотреть фильм.- Но зачем фильм? Что это драма? Драма идет у нас, в нашей жизни. Да,да !!! Не возражай! -Лора закричала так, что вокруг оглянулись.-Ты сам знаешь, что дни фотографа сочтены. Я так благодарна тебе за все, за кровь, которую ты ему дал, за эту выставку.
-Лора, я не хотел говорить тебе сейчас, а потом, когда, ну... Шмулик смешался.-Но я скажу сейчас, я не могу без тебя... -Не надо, Шмулик, ну зачем? Купи мне лучше поп-корн и пойдем в зал, осталось пять минут.
Если бы Лору спросили о чем кино, она ни за что не ответила бы. Она думала о Максе и Шмулике, о Шмулике и Максе, и мысли ее как белый шарик пинг-понга, скакали между двумя ракетками.
Выставка открывалась вечером в йом хамиши. Шмулик пригласил даже мэра города, правда в последнюю минуту вместо него пришел вице-мэр. Было много газетчиков, коллег Макса. Публика шумная, свободная. Люди пили колу и спрайт, закусывали бисквитами и пирожными. Макса привезли Лора со Шмуликом. Он держался великолепно, хотя никогда не любил шумных и многолюдных встреч.
В длинном коридоре в простенках между рядами окон висели его лучшие фотографии Облака и Антенны, Облака перед дождем, Облака после дождя, Облака 1, Облака 2, Облака 3, просто море облаков, как бы продолжение настоящих облаков в окнах, хотя в ночных окнах никаких облаков не видно. Макс подумал, что надо посмотреть выставку днем, чтобы действительно увидеть облака настоящие.
Потом в зале была роскошная серия женских ножек. Макс использовал различные приемы, чтобы выразить состояние ног. Вот одна грациозная нога, как ножка хрустального бокала. Вот только икры, напряженные мышцы, как у Микельанджело. Вот коленки, высветленные как лампы, коленные чашечки. Пальцы ног, расслабленные и нежные. Вот пальцы, поднявшие все тело на цыпочки и оторвавшие пятку от пола. Вот ноги в туфлях, в чулках, в сапогах. Ноги, ноги, ножки любимой Лорен.
И наконец, гвоздь выставки-зал луж. Здесь уже старался не только Макс, но и Шмулик. Многие фото были увеличены до метра. Казалось, что на стенах зала настоящие лужи, радуга, дождь, тени на лужах. Макса лихорадило от возбуждения и от температуры. Он почти не слышал восторгов своих коллег и просто незнакомых людей, но аура необычного захватила его. Он перестал ощущать, что это его фотографии. Здесь на глазах людей они были чужими, отстраненными. Так обычно случается с выставленной картиной или изданной книгой. Пуповина между автором и произведением рвется, словно рождается ребенок. И получается нечто отдельное, живущее по своим законам.
Когда они возвращались, Шмулик вел машину. Лора с Максом сидели сзади, держась за руки. Руки у него были ледяные. Вдруг Шмулик нарушил молчание-Максиле, ата йодеа ма омарти ле гверет Лора? Омарти лифней кама йомим кше ани ло яхоль лихьет бильядеа. Ахи, ани мицтаэр, оваль хаити хаяв леагид эт зэ.-Максик, ты знаешь что я сказал госпоже Лоре? Сказал несколько дней тому назад, что я не могу без нее жить. Брат мой, извини, но должен был сказать это тебе.
Макс растерянно смотрел то на спину друга, то на Лору. -Да, это правда, Максик-сказала она.
-Ребята, когда я уйду, вы обязаны быть вместе. -Макс, как тебе не стыдно -Лора прижалась щекой к его руке -зачем ты так? Слезы капали на его пальцы.
7. РОСТОК ТРАВЫ
Макс плохо спал этой ночью после выставки. Лору он отправил домой, сказав что очень устал. Шмулик, смущенный и подавленный, уехал к себе.
Выставка и слова друга что-то сделали с Максом. Наутро он отключил пелефон и поехал в библиотеку. Попросил несколько популярных книг о неконвенциональном лечении рака. До обеда он прочитал о питье соков и сыроедении, о ваннах и лечении собственной мочой, об омагниченной воде, перекиси водорода. И вдруг словно молния прошила его. Голод, чудодейственный голод.
И примеры из практики. Была огромная опухоль с метастазами. Через 3 недели полного голода опухоль и метастазы рассосались. Комментарий онколога -возможна диагностическая ошибка, не было результатов биопсии до голода и после.
В тот же день возбужденный Макс взял кучу книг о голоде. Он выписывал системы входа и выхода из голода, рекомендации доктора Брэгга. Уже дома около часа ночи он построил программу для себя и с утра на одном дыхании начал действовать. Его искали, ему звонили. На вопросы обеспокоенных Лоры и Шмулика он отвечал, что работает. -Мне предстоит несколько недель напряженной работы, не мешайте мне,-и он не кривил душой.
-Я должен выиграть-убеждал он себя-после такой выставки они должны остаться у меня оба -мой друг и моя подруга.
Он сел впервые за стол, когда шел третий день голодания. Один из самых тяжелых, критических дней. В ушах звенело, голова кружилась. Макс взял лист чистой бумаги и начал писать сразу начисто
Росток травы пробивает асфальт,
А ты не можешь подняться с колен.
Пальма проросла сквозь бетон,
А ты оправдываешь человеческую слабость.
Корень зацепился за камень,
А ты откладываешь на вечное завтра решение.
Теперь поменяем нас местами,
Чтоб ты был силен под небом.
Ты поставил задачу и решил ее,
Ты выстроил план и действуешь по нему.
Ты упал и встал, упал и встал,
Как боксер после нокдауна.
Ты пробил асфальт и бетон,
Ты карабкаешься на кручи,
Ты неподвластен никому,
Ты силен, свободен и смел, как Бог.
Итак, он обязан выиграть эту битву.
Несколько следующих дней Макс выдерживал тяжелую осаду со стороны Лоры и Шмулика. Они непременно жаждали узнать, что же происходит с их другом, почему он вдруг уединился и не отвечает даже на телефонные звонки. К концу первой недели более измотанный объяснениями, чем голодом, он все же дал прийти Лоре. Чтоб сбить ее с толка он рассказывал ей сказки, как много работал, писал стихи, дав ей в доказательство Росток травы.
Правда обнаружилась на кухне, когда Лора вынимала из пакетов продукты, а Макс для отвода глаз готовил ей кофе. Запахи и вид еды заставляли колотиться его сердце. Наконец, ему пришлось признаться, что уже неделю он голодает. -Но это же ужасно, Максик, неужели ты веришь в эту чушь собачью?-
И то ли нервы сдали, но впервые после их знакомства Макс кричал, что никто не имеет права распоряжаться его здоровьем, он знает, что делает и будет продолжать до победы. Они не смогли поговорить ни о выставке, ни о том, что произошло потом. Лора кипела негодованием и обидой. Уходя от Макса хлопнула дверью. Он, обессиленный, лег на диван. Первое сражение он выиграл, хотя какой ценой. Не будет ли его затея пирровой победой. И впервые за неделю Макс засомневался.
Где-то он читал, что голод обостряет разум и эмоции. Ничего подобного, его голод отуплял, обессиливал. Единственно, он видел невероятной яркости сны, похожие на переводные картинки или на кадры фильмов.
После второй недели Лора и Шмулик поняли, что их другу лучше не мешать. Была тишина. На единичные телефонные звонки полузнакомых или совсем незнакомых Макс отвечал, что он очень занят, извиняется и перезвонит потом. Но он так и не перезванивал. Большую часть дня он лежал. Ему не хотелось ни гулять, ни заниматься самомассажем, гимнастикой, чему учили большинство корифеев лечебного голодания. Когда срок, как в тюрьме, подошел к концу, он не поверил, как заключенный, который освободился и не знает, что ему делать со свободой. Максу внезапно показалось, что он может продолжать голодать бесконечно. Есть абсолютно не хотелось, а каждое движение тела и разума совершалось через силу.
Огромным усилием воли Макс то ли на 22-й, то ли на 23-й день, потеряв счет времени, выпил яблочный сок, наполовину разбавленный водой. Кисло-сладкий, вызывающий оскомину вкус поразил его свежестью и силой ощущений. Он упал на диван и беззвучно плакал, а слезы его лились, как очищающий дождь. Через несколько дней он позволил себе съесть капусту и морковь, а потом и овсянную кашу. В это же время он впервые набрал заветный номер Лоры.
-Лорен, я жив и надеюсь, что здоров. Ты рада?- Чему?- Я вышел из него. -Ааа. -Я знаю, ты не веришь, но через пару недель, когда ты узнаешь о результатах, ты порадуешься вместе со мной и со Шмуэлем, конечно. А сейчас извини, что я тогда сорвался. -Ты ревнуешь? -Нет, на ревность у меня нет сил. -Что нет сил, понятно, но что ты не ревнуешь, я не уверена.-
На неделе Макс взял очередь у доктора в клетчатой рубашке.
Сидя в его кабинете, он в пол-уха слушал восхищения врача -Вы прекрасно выглядите! -Если б он знал, что такое почти месяц голода. Макс вышел на залитую полуденным солнцем улицу, остановился, опьяненный светом, одел темные очки. Он вспомнил, что утром как бы невзначай положил в пакет свою Минольту, и сейчас ему безумно захотелось фотографировать, если не лужи и не облака, то тени, тени и свет, и цветы. Когда он поднял близорукие глаза, то увидел приближавшихся Лору и Шмулика. Его Лора в руках держала огромный букет белоснежных хризантем. Он не успел подумать, как они узнали, что он здесь, она кинулась к нему бегом, повисла на шее. Они жадно целовались. Шмулик мягко вынул из рук Макса пакет и фотокамеру, навел объектив и сделал снимок Макса и Лоры, слившихся в поцелуе.
Через месяц пришли результаты обследований, из которых было ясно-Макс победил.