В столовой стоял вечный запах обедов. Шницели, курица, котлеты, салаты. Что еще нужно человеку в обед. Ах да, разнообразие. Домашний вкус. Раз в неделю готовили рыбу. А домашний вкус бывает дома. Для неприхотливого гражданина неплохие и почти бесплатные обеды. К тому же за столом можно было услышать новости, которые не услышишь нигде. И демократия, да уж бескрайняя демократия. Директор больницы сидит за одним столом с митмахе, профессор обедает вместе с санитаром или садовником. Ну это все-таки исключения. А обычно, врачу интересны новости врачебные, санитару санитарные, электрику электрические. Конечно, все новости электрические, электризующие персонал больницы. Персонал не просто персонал, здесь работают государственные служащие. Многие из них имеют постоянство, которое нынче недостижимо. Кончилось оно. Осталось лишь временное, эфемерное.
Эфемерны санитары, эфемерны митмахим. Подобны теням в белых халатах. Усталые и циничные тени. Усталость она свойственна специальности. О ней говорят всегда, включая время обедов. А время. Время течет с разной скоростью до дежурств, во время дежурств и после дежурств. Дежурства и усталость. Нет, не надо думать, что люди в халатах так ограничены. Как и все люди они говорят о политике, о доме, о семье, о детях, о родителях, о покупках, о предстоящих и прошлых праздниках. Митмахим иногда говорят об экзаменах.
Обычно митмахе представляется энергичным, молодым. Полным сил и надежд. Готовым на любую работу. Ради перспектив, ради будущего. Но наш митмахе далек от стереотипа. Он уже зрел по возрасту и устал от жизни. Сказка про приближающийся горизонт, где будет райская безбедная жизнь мумхэ* не для него. Митмахе пережил драму эмиграции, акклиматизации, разочарования, он попросту приспособился. А уж цена приспособления известна.
Шестидесятилетний Алекс Шварцман приспособился великолепно. То есть, по меркам общества того времени у него имелся полный набор благ. Четырехкомнатная квартира площадью в сто десять метров. Уборщица раз в неделю приходила в его семью. Была и новенькая "Тойота" серебристого цвета. Счет в банке. Страховки здоровья, жизни, пенсионные фонды. Специальность кормила его. Он зарабатывал примерно три средних зарплаты, рассчитанными статистиками для страны. Главным богатством Алекса было его здоровье. Стройный и подтянутый, с густой шевелюрой курчавых волос. Занимался спортом, нравился женщинам.
Сегодняшней ночью Алекс спал плохо. Под утро лежал в постели и думал. Он вспоминал, как раньше во времена романтической молодости часто читал про себя стихи. Любил Куприна:
Розовая девушка с кораллами на шейке
Поливает бережно клумбу резеды,
Радугой пронизав сноп воды из лейки,
И дрожат от радости мокрые цветы.
Ласточки веселые на пламени заката
Чертят черной молнией золотую даль.
Отчего ж душа моя печалью нежной сжата,
Почему мне вечера весеннего так жаль?
Ласкою мгновенья я больше не обманут,
Знаю я: весенние вечера пройдут,
Улетят все ласточки, все цветы завянут,
Розовые девушки состарятся, умрут.
Печалью веет от стиха, печалью розовой, сладковатой. А нынче он думает тоже о печали, но печали черной, черной. Наверное потому, что он уже не молод, утомлен...и еще, потому, что он Шварцман - черный человек, черный человек Есенина.
Голова моя машет ушами,
Как крыльями птица.
Ей на шее ноги
Маячить больше невмочь.
Черный человек,
Черный, черный,
Черный человек
На кровать ко мне садится,
Черный человек
Спать не дает мне всю ночь.
Алекс встал до рассвета. В темноте плохо различим цвет розовый, больше черный, серый. Он привычно побрился, умылся. Сын и жена спали. Алекс вяло просмотрел новости в интернете, потом свою электронную почту. Поел хлопья с молоком. Минут на пятнадцать раньше обычного вышел из дома. "Ничего не случилось, успокойся" - говорил он про себя. Пробок в это время не бывает, так что Алекс приедет на работу намного раньше обычного. Он задумался о чем-то и в задумчивости чуть не выехал на красный свет. Только реакция спасла. Он вдавил почти до отказа педаль тормоза. Машина резко остановилась. Запахло жженной резиной покрышек. Алекс почувствовал удовлетворение. Это короткое, приятно разливающееся по телу ощущение. Но он не успел его прочувствовать сегодня. Сзади раздался сильный удар. Его голову толкнуло резко вперед, а ремни удержали грудь от падения на руль. Кажется сознания он не потерял, просто что-то в голове помутилось, сдвинулось на доли секунды. Алекс плохо помнил свои действия. Как он звонил на работу, разговаривал с кем-то, как оказался дома. Словно часть происшествия выпала из памяти.
Потом долго спал. Жена и сын были рядом с ним. На следующий день Алекс занялся звонками в страховую компанию, неохотно пошел на прием к врачу. Кружилась голова и немного тошнило.
"Дружище, - сказал его знакомый семейный доктор- придется сделать снимочки"
"Да ты, что? Зачем?"
"Для страховочки"
"Смотри как я голову поворачиваю...к тому же на снимках только перелом увидишь"
"Страховочку. Я имел ввиду не только это. Но и получить что-нибудь из страховой компании"
"Я же сам виноват в аварии"
"Ну это как посмотреть. Да и не нам решать. Я тебе выпишу агисерк от головокружения".
Алекс вышел из поликлиники, зазвонил его телефон. В отделении интересовались его самочувствием. Он бодрился, отвечал громко, смеялся и обещал через несколько дней вернуться на работу. Обычно Алекс держал слово. На третий день после аварии он появился в отделении. Выслушав сочувственные слова коллег, пошел на утренний забор крови. Одна молодая докторица называла этот процесс очень сочно "дойкой". Наклонившись над больным, Алекс почувствовал новый прилив головокоужения, сердцебиения и тошноты. Он овладел собой, иголка то уж была в вене. Закончил процедуру, весь мокрый от напряжения пошел в так называемый сестринский закуток. Сел.
"Что это... доктор попейте ...вы белый, как стена", - старшая сестра Ади подала Алексу воды. "Сейчас кофе сделаю"
"Лея, -кричит она другой сестре - принеси аппарат давление доктору померить, и пусть врач придет посмотрит его". Ади, невысокая иракская женщина лет сорока пяти, выкрашенная блондинка, была неравнодушна к доктору Алексу. Вначале она его выделила среди других митмахе, как знающего врача, внимательного к больным. Сестры замечают во врачах самые мелкие промахи и самые важные черты. Ну а потом профессиональный интерес сменился у Ади интересом другим. Сплетни преследовали Ади и Алекса, но за три года их отношения так и не развились.
В этот день доктор Шварцман не доработал до конца. Начались его скитания по обследованиям, по врачам-специалистам. Дошел до компьютерной томографии, получил очередь и на магнитный резонанс. В первое время его это даже занимало. Он отвлекся от рутины, не дежурил. Но через три недели вдруг обнаружил, что получил только половину своей привычной зарплаты. У Алекса были деньги на счету, немалые сбережения, да и жена работала. При всем том жить привыкли относительно на широкую ногу. Сын, например, собирался на пол года путешествовать в Южную Америку, этакая стандартная молодежная экскурсия после армии. А оплачивать ее надо маме и папе, в первую очередь папе. И папа выложил все обещанное. Сынуля же не виноват, что случилась авария. И что папина зарплата зависит от дежурств.
Хождения Алекса затягивались. Самочувствие не улучшалось. Настроение ухудшалось. В один из вечеров жена Стелла сказала ему, что хочет сменить кожаный салон. Алекс впервые за последние годы вскипел:
"Хочешь купить, купи, за свои деньги. А моя печатающая машинка сломана. Ты видела последнюю зарплату без дежурств. Это же позорище! Позорище для меня, для семьи, для врачей, для страны!". И выбежал из комнаты.
Алекс почти каждый день говорил с больницей. Коллеги поддерживали его, как могли. Звонил и босс- завотделением. Он обычно смешил Алекса. Последняя из его шуток про соотечественников:
"Группа израильтян-туристов сидит в ресторане за границей. Один из местных людей вслух говорит- смотри израильтяне. Один из туристов его спрашивает -а как ты узнал, по носам? Нет, вы пили чай, а ложки не вынимали из стаканов. Израильтянин всем командует -вынуть ложки из стаканов! Через минуту местный снова говорит - а это израильтяне. А как ты сейчас узнал? Мы ведь все ложки вынули. - Да, но вы переложили их в свои карманы".
В конце разговора босс говорит:
"Не хотел тебя расстраивать, но нечего делать. Плохо в больнице, два митмахе уволились за эту неделю, и кажется собираются оставшихся уволить"
Алекс онемел.
"А кто же работать будет?"
"Не спрашивай. Лучше приедь и сам посмотри"
...
Шварцман зашел в комнату дежурных врачей. Из нее все вынесли, стулья , стол, за которым они провели столько вечерних и ночных часов дежурств. Двери в четыре маленьких комнаты для сна были распахнуты. Узких коек уже не было. Из раскрытых окон дул послеобеденный горячий восточный ветер. На Алекса нахлынуло чувство вырубленного вишневого сада. Он переходил из комнаты в комнату. Гулкие шаги в одиночестве. Он знал что позавчера был уволен последний митмахе доктор Кински. Алекса же не увольняли из-за его болезни. Он снова прошелся по пустым бесприютным комнатам. На полу валялись листки бумаги. Кто-то забыл здесь бланки направления на консультации, а ветер их разбросал по полу. Алекс поднял пару листов и на чистой обратной стороне одного из них выдал на одном дыхании:
Мы редко живем в будущем,
Беда с воображением,
С чудом и с чудищем,
С изо- и с прео-бражением.
Взберитесь на холм выше,
Или лифтом -быстрее,
Со сто-этажной крыши
Видится мир острее.
Внизу в каменных чащах
муравьями собратья,
Стоит взбираться чаще,
Взирать на их занятия,
А у горизонта рядом,
Словно у края было,
Ежевечерним обрядом
Закатывается светило.
Не стал исправлять погрешностей стиля. Взял другой лист. Знал, что портить бланки нехорошо, у больницы уже много лет дефицит бюджета. Вздохнул и написал-
"Прошу уволить меня, как и других митмахим. Алекс Шварцман".
Встал. Пошел к выходу. Вдруг, словно вспомнив что-то, вернулся. Он забыл потушить свет...
Митмахэ* - врач, проходящий специализацию, ивр.
Мумхэ*- врач-специалист, уже прошедший специализацию, ивр.