В тот день Эрик сел у стола, и глядя на белую стену с висящей картиной одинокой сосны, подумал о плохом. Сегодня пошла вторая неделя госпитализации его мамы. Последняя встреча с лечащим врачом не сулила маме ничего . Он слушал сдержанные слова доктора, и внутри смешивались отчаяние и жалость.
"...к сожалению, функция почек сильно снижена...растут креатинин и мочевина... вначале мы предполагали, что она плохо пила и теряла жидкости, но внутривенные инфузии не улучшили показателей...наоборот, последний анализ показал рост креатинина...ультразвук показал гидронефроз почки..."
Эрик перестал вникать в смысл, он понял, насколько тяжело положение мамы, и как мало надежд на выздоровление. Все-таки он задал риторический вопрос, на который сам дал уже ответ.
"...а если искусственная почка..."
Врач прервал его на полуслове
"..да мы думали о гемодиализе и даже о гемофильтрации, как более щадящей процедуре, но...вы понимаете возраст и множество сопутствующих заболеваний...кроме того, одна из неприятных возможностей, которую мы не исключаем, опухоль, сдавливающая мочевыводящие пути...послезавтра у нас будут результаты компьютерной томографии..."
Эрик вышел из отделения во двор. Сел в тень и закурил, чего не делал уже лет пять. Солнце заливало зеленые травяные ковры больницы. "Ему не до наших мелких земных проблем..." подумал Эрик, жадно втягивая дым сигареты.
Отойдя от шока, он приобрел способность сколько-нибудь связанно думать. "Во-первых, я позвоню знакомому урологу". Как за соломинку схватился за эту идею и стал ее мысленно развивать. Успокоился. Из отделения вышла группа врачей, часть из них он уже знал в лицо. Поздоровался со всеми вместе. Они обернулись, большинство ответили ему, пошли дальше. "Наверное, уже обед". Эрик взглянул на часы. Да, скоро час дня. Но ему есть не хотелось, наверное курением перебил, он снова начал размышлять. "Надо посмотреть в интернете сколько могут жить такие больные. Да, бедная мамочка! Она сейчас спала после очередной инфузии". В эту минуту группа врачей уже возвращалась с обеда. "Как время летело!" Ему показалось что прошло минуты две, а оказалось пол часа. Эрик давно знал, что ощущение времени зависит от состояния. Одна из докторов, женщина лет тридцати пяти, отделилась от группы и повернула к Эрику.
"Извините, я видела вы курите. У меня сломалась зажигалка, можно зажечь сигарету?"
"Конечно, конечно..нет проблем". Эрик достал свою зажигалку и зажег тонкую длинную сигаретку доктора. "Меня зовут, доктор Кински -
Сказала она и продолжала стоять напротив него. Эрик
привстал.
"Сидите, сидите- усмехнулась Кински- сейчас я врач, а вы..." она запнулась.
"Я, сын больной Брик"
Кински сняла очки, показывая ему чистые как озера серо-зеленые глаза. Он вдруг вспомнил
"Друг мой,
Друг зеленоглазый,
Я пишу бессчетное письмо..."
Эрик подумал, что глаза намного сексуальнее всего остального в женщине. Его горе сразу потускнело и уступило место надежде. В глазах доктора Эрик увидел надежду.
"Я знаю историю вашей мамы..."- начала доктор Кински. "Она не сказала Брик или пациентки или больной..она сказала мамы..мамы..мамы". В глазах Эрика блеснули слезы.
"Не надо, все не так плохо"- сказала Кински. Он смотрел на нее словно на оракула, словно на богиню. Ее глаза и ее простые слова были для него сильнее гипноза. Доктор кончила курить, вздохнула, положила узкую ладонь ему на колено. "Успокойтесь. Скорее всего ее опухоль доброкачественная. Тогда мы уберем ее, симптомы почечной недостаточности исчезнут сами собой. Я почему-то в этом уверена. Хотя давайте дождемся результатов компьютерной томографии. Позвоните мне послезавтра в это же время, вот мой телефон". Доктор протянула ему карточку, встала и попрощалась. Одела очки. Эрик смотрел ей вслед. Полы халата наполовину закрывали ее икры. Богиня-оракул скрылась в недрах одноэтажного больничного корпуса.
2
Молиться доктор Кински не умела ни одному богу ни на одном языке.
Когда она вошла в комнату дежурного врача там, как обычно было уныло и бесприютно. Она поставила на пол свою огромную дорожную сумку со всем полезным на дежурстве, начиная от зубной щетки и кончая толстым учебником, заменяющем подушку. Доктор Кински сегодня с утра чувствовала себя абсолютно больной. Тошнота подступала даже не к подложечке, а к горлу, лишала ее сил, словно удары боксера в солнечное сплетение. Не раздеваясь, она рухнула на узкую жесткую незастеленную койку. Мгновенно закрыла глаза, еще не успев лечь.
"О боже, наш медицинский врачебный боже. Асклепий и Гиппократ...Спаси и охрани меня сегодня...Не зови к больным..Пощади и их и меня с ними...Я так сегодня больна и слаба...Боже, только на шестнадцать часов дай мне отдых".
Бога везде представляют лысым и немного комичным старцем. Мари же закрыв глаза увидела свет, текущий от горизонта, а на фоне света как тень двигалась невысокая фигурка. Не сразу разглядела она идущего к ней малыша. Малыш остановился неподалеку от нее...Он стоял против света и не могла разлядеть лица, только слышала голос...
"Я есть бог"-прошептал малыш с улыбкой.
"Ты бог врачей?"- спросила Мари.
"Сегодня, вернее сейчас и для тебя, да врачебный"-тихо ответил он-"как ты хочешь, так и будет".
"Боже, я еле жива сегодня...дай мне покоя только на несколько часов".
"Ты пришла на дежурство, чтобы заработать деньги. Получить человеческую плату за человеческий труд".
"Не только за деньги, ты же знаешь как много дают дежурства опыту врачей".
"Я все знаю.Ты просишь освободить тебя от работы, а готова ли ты отдежурить сегодня бесплатно?"
"Отчего ты так жесток? Я пришла на дежурство, превозмогая болезнь".
"Но ты пришла, чтобы заработать деньги. Ты пойдешь сегодня к больным, к страждущим тебя, ты получишь за это свою плату...но ты будешь страдать сегодня..будешь страдать...будешь..будешь.. страдать..страдать...".
Ребенок словно растворился. Вместе со светом от горизонта. Исчезло видение, потухло сияние. Раздалась сухая дробь казенного телефона.
"Доктор, мы вас ждем в отделении. У одного больного высокая температура, двоим надо сменить венозные линии и одному поставить катетер".
"Температура...линии...катетеры...деньги...деньги...". Доктор Кински подставила лицо под кран с водой. Жадно пила водопроводную воду. Сердце ее стучало. Про себя она произносила анти-молитву.
"Боже, ты несправедлив...Боже, я просила только шестнадцать часов...уже осталось, кстати, пятнадцать...Что тебе стоило? Почему? Почему?"
Доктор Кински одела халат, взяла стетоскоп, положила в карманы халата печать и ручку. Ей никто не отвечал. Комната дежурного врача по-прежнему была к ней враждебна. Мари улыбнулась себе перед зеркалом, подправила помаду на губах и вышла наружу к больным.
3
Раз в три месяца Рувен созывал весь врачебный состав больницы. Он называл это "Выпускать пар". Втайне он очень гордился этим своим "изобретением", от которого не отказывался уже несколько лет подряд. В большом зале заседаний ремонтировали стены, поэтому директор наметил провести заседание в небольшом уютном зальчике, примыкавшим к его кабинету. Врачи в большинстве были настроены цинично. Доктор Кински проработала в больнице почти десять лет. Сегодня она наконец решилась закончить свою затянувшуюся здесь карьеру, каждый год по несколько раз собиралась это сделать.
Она зашла в зал немного напряженная, мяла в кармане халата записку с главным, что хотела высказать администрации и врачам. Нашла глазами Хельгу, ее давнюю подругу из реабилитации. Хельга была настроена еще более радикально, чем Мари. Просто не могла раскрыться, ей нужно было содержать не только двух детей, но и престарелую больную маму. В таком положении высказать правду было небезопасно. А Кински...Кински была моложе, смелее и намного независимее. Они сели в одном из первых рядов, Мари устроилась с самого края.
"Ты как?" спросила ее Хельга.
"Нормально"
"Скажешь все по полной?"
"Разумеется"
Рувен с уверенностью в голосе начал описывать достижения за последние три месяца. Мари знала весь этот пошлый сценарий наизусть. Надо было терпеть минут двадцать, двадцат пять от силы. А потом попросить слово. Пройти на виду у всех к микрофону и... и разнести в пух и прах фарисейскую картину Рувена и всей его камарильи. Мари да и другие врачи особенно не любили его заместителя- мужеподобную, постоянно курящую доктора Ротштейн. "Ротштейниха", как ее называли за глаза, сидела в первом ряду напротив выступающего Рувена, всей фигурой выказывая преданность. Чему...больнице, боссу, государству. Да, неважно, объект преданности у многих людей всегда находится.
Рувен заканчивал. Мари напряглась, почувствовав волнение. Ну вот и заключение.
"Есть ли вопросы?"
"Да, много", опередив всех сказала Мари и резко поднявшись, направилась к Рувену. Главный отступил от микрофона. Мари вынула сиреневую записку, еще раз пробежала свои главные пять пунктов и убрала ее в карман. Только Хельга в зале знала, что случится через несколько секунд.
"Сегодня я хотела бы попросить чуть больше времени. Но вам не будет скучно" пошутила Мари, подстегивая интерес зала и успокаивая себя.
"Я хочу чуть-чуть омрачить такую яркую и оптимистическую картину, нарисованную господином Коэном". Она специально назвала Рувена официально, чтобы его отдалить от всяких проявлений фамильярности. "Я не буду сегодня вновь и вновь описывать наши дежурства и бессонные ночи. Я не буду поднимать вопрос почему врачи не могут пройти экзамены по специализации. Я спрошу про другое...". Врачи в зале обратились в слух, администрация нахмурилась. "Я спрошу вас всех- нет ли у вас ощущения вековой отсталости и заброшенности больницы? И я отвечу за вас- Есть! И еще какое! Несколько примеров. Тест свертываемости крови INR делается всем больным, получающим кумадин. Каждый раз мы колем им вены, чтоб добыть несколько миллилитров крови. А у старых людей у многих и вен-то нет. Так страдаем и мы врачи и они пациенты. Но решение есть. Существуют приборы, требующие только каплю крови из пальца. Что-то сходное с измерением сахара-глюкометрией. Этот тест может делать сестра. Иногда даже сам больной. Я пол года назад предложила эту "новинку" доктору Ротштейн. Никакого ответа не последовало. И это еще одна проблема. Иногда мы ощущаем, что для "больших людей" мы просто букашки на полу. Их можно раздавить, их можно переступить, не заметить, не ответить. Иногда букашка-врач нужен для отчета, для затыкания дыр в отделениях, как тягловая лошадка, для дежурств, разумеется. Но не более того.
Рувен начал нетерпеливо стучать по столу, Ротштейн что-то говорила с места. В зале раздался гул, врачи оживились.
"Я попрошу только одну минуту еще. Я не уверена, что еще буду выступать об этом. Я не уверена, что я вообще буду выступать здесь". Гул в зале усилился. "Я недавно находилась два месяца на ротации в гериатрии. Там действительно страшно. Особенно в сиюде. Там я поняла, что такое конец. Что это то место, где время...". Рувен встал и отстранил от микрофона Мари.
"Доктор Кински, - было заметно, что ему стоит сил не сорваться - к вам, да и ко всем остальным мы относимся с огромным уважением, у вас немного повышенное самолюбие, но не обобщайте это на всех врачей. Например, ваша подруга, доктор Хельга Самюэль, вот она здесь, сидит рядом с вами, я не уверен, что и она также думает. Хотите мы ее спросим?".
"Это запрещенный прием, доктор Коэн, хочу вам сказать еще...", но в зале начался шум, вслух говорили все, Ротштейн поднялась и грубым прокуренным голосом сообщила "Собрание закрыто!". Как в старых забытых фильмах про коммунистический Советский Союз.
4
Кински назначила Эрику встречу на три часа. Она знала каким нелегким будет для него решение. Решение без решения. Но что врачу привычно пациенту трагично. Они сели в маленьком холле, предназначенном для подобных встреч. Мари уже выучила наизусть картинки, висящие на стенах холла. Одной из них был "Квадрат" Малевича. На другой стене напротив окна висел "Завтрак на обочине" Моне. А на третьей "Подсолнухи" Ван Гога. Эрик смотрел на картины, словно видел их в первый раз. И только сейчас он обратил внимание, что все пятнадцать подсолнухов Винсента были на разных стадиях развития. Начало, середина, зрелость жизни. Хотя полностью увядших подсолнухов у Ван Гога не было, Эрик увидел в картине и конец. Такое уж у него было последние дни настроение. Кински перехватила взгляд, но ничего не сказала. Она начала:
"Всегда хорошо, когда есть выбор. Так у вас есть выбор - делать вашей маме операцию или нет. Я вам должна обьяснить все за и против. Как говорят на латыни pro et contras".
Эрик вдруг потерял нить разговора. Он смотрел только на доктора Кински. Вернее он смотрел на женщину по имени Мари. Таких глаз не было ни у кого. Нет, кажется он раз видел такие глаза, много много лет назад. У девочки, в которую влюбился первый раз. А волосы...Они были такие же золотые...Эрик сидел тогда в классе и рисовал ее...Девочку по имени Елена...Елена? Да, точно Елена...а Кински зовут Мари...Тогда он так и не сказал о своей любви... Упустил...Чтоб вспоминать много лет... Мари он скажет все... Но говорить и даже думать сейчас об этом было бы пошлостью... А он думал только об этом...Мама была бы счастлива такой невестке...