Меня называли по-разному. Чаще всего "ненормальный". Очень часто "странный". Чуть реже "не от мира сего". И дальше без счета "чокнутый", "асоциальный", "шиза"...
В детстве я от этого сильно страдал, замыкался. Иногда дрался. Иногда приходил в отчаяние и размышлял о способах ухода, таких как побег в пустыню или даже самоубийство.
Я много читал, наверное "запойное" чтение усиливало "ненормальность". Любил историю, философию, психологию. Как-то вычитал в книге про Ван-Гога о его докторе Гаше. В моей комнате над компьютером висела репродукция вангоговского "Доктор Гаше". Кажется это происходило в южной Франции. Рыжеволосый доктор в каскетке сидит у стола, подпирая голову рукой. Рыжеватые усы и бородка, и глаза! Да, глаза, то ли впитавшие всю скорбь мира, то ли просто ему больно было позировать и смотреть на его гениального пациента. Если у меня будет когда-нибудь возможность, я посещу музей Ван-Гога в Амстердаме и его лечебницу в Провансе, в Арле. Только когда это будет и будет ли вообще.
Примерно лет в шестнадцать у меня появился свой доктор. Звали его Шломо Аарони. Помню, мама ввела меня первый раз к доктору. Они стали обсуждать мою болезнь, а я разглядывал кабинет. Прием был частный, мама хорошо заплатила за него. Доктор не торопился, поэтому времени у меня было достаточно. Я переводил взгляд со шкафа на шкаф. В книжном стояли толстые учебники, большинство на английском, часть на французском и иврите. Я успел поймать взглядом несколько названий "Клиническая психология", "Психоанализ", "Психиатрия", "Шизофрения". На стенах густо развешены фотографии, и кажется пара подлинных картин. Одна из них портрет доктора Аарони. На портрете был пойман пронзительный взгляд его карих восточных глаз и ястребиный нос. Я перевел взгляд на стол, необьятный антикварный стол из натурального дуба. Мне очень хотелось заглянуть со стороны доктора, чтоб видеть ручки и ящички, но пока я довольствовался маленькими бронзовыми бюстами Гиппократа и Фрейда на столе. Перед доктором лежала толстая тетрадь, в которой он время от времени делал пометки. Меня удивило, я не видел на столе привычного компьютера, которым пользутся все врачи. Чуть сбоку, скорее всего для красоты стоял письменный старинный набор из стекла, ручка, чернильница и пресс-папье.
"Я надеюсь мы подружимся", - сказал мне доктор. "У всех у нас есть свои трудности. И каждый из нас должен их преодолевать сам. Иногда требуется помощь, совсем небольшая. Я попробую помочь тебе, мой друг". Аарони встал, показывая, что прием закончен. Я тоже встал, толком не зная как себя вести дальше. Сказал: "Спасибо доктор". Он протянул мне руку и ответил: "До следующей встречи".
Что-то изменилось во мне после этой встречи с доктором. Если недавно я сжимал кулаки в бессильной злобе или хотел убежать в пустыню, то сейчас только усмехался, вспоминал про себя: "У всех у нас есть свои трудности". Лекарств он мне не назначил, маме на листочке написал "Диета для мозга". Мама хотела лекарств, супер-лекарств, которые бы превратили ее сына в нормального парня. А тут взяли кучу денег и назначили диэту для мозга. Я не вытерпел, еще в машине прочитал - жирная рыба, авокадо, черника, орехи, горький шоколад, больше помидор. Чернику я обожал. Орехи и горький шоколад меньше. А уж жирная рыба и авокадо - это настоящая пытка.
Через две недели доктор Аарони позвонил мне.
"Как дела, мой друг?", - спросил он. Я разволновался, сердце заколотилось о грудную клетку, и я промямлил что-то невразумительное.
"Ты завтра вечером свободен?"
"Да... я в школе до двух часов"
"Ну и отлично. Сделаешь уроки и часов в семь вечера ко мне в клинику"
"Хорошо... а с мамой?... и сколько это стоит?"
"На этот раз без мамы, и бесплатно. Жду тебя завтра в семь", - и он отключился.
В последние дни я почти не делал уроков, забивался в свою комнату и в интернете читал психиатрию. Запоем, Фрейда, Фрома, Юнга. Не знаю почему, меня било как в лихорадке, когда я шел на встречу с Аарони. Как-будто я должен был встретиться с Зигмундом Фрейдом.
Доктор впустил меня в кабинет, а сам вышел, сказав чтоб я подождал пару минут. На самом деле его не было долго, мне стало скучно, я встал, прошелся по кабинету. В ту минуту, когда он вернулся, я стоял нагнувшись у книжного шкафа и разглядывал книги через стекло.
"Кто из них тебя заинтересовал, мой друг?", -спросил он.
"Ирвин Аялом"
"Ааа, ты еще не читал? Очень забавный современный психотерапевт, и пишет сочно, живо. Возьми для начала "Лечение Шопенгауэром", и он вынул мне книгу небольшого формата, но толстенькую, как булочку.
"Я надеюсь, у тебя с английским не будет проблем. Есть перевод на иврит, но я предпочитаю по возможности читать на языке автора. А теперь о наших делах"
Он принимал меня не так долго,как в первый раз, говорил о жизни, о человеческих отношениях, о "мозговой" диете. Это был почти монолог. Он давал мне возможность высказаться, но я не использовал ее. Отвечал односложно. Его голос и манера поведения оставаться на равных со мной завораживали. Я не испытывал такого чувства никогда. Когда возвращался домой казалось я самолет на взлетной полосе. Разогреваются, начинают мощно реветь реактивные двигатели, и вот я трогаюсь, медленно, всей массой подаюсь вперед. Пока еще ползу, но внутренняя сила тянет меня вперед, быстрее и быстрее, вперед-вперед, вперед-вверх. С задранным носом, вверх-вверх. Взлетаю, отрываюсь, лечу... Около дома я стряхнул наваждение. Но с этих минут доктор Аарони завладел мною. Он завладел мною не на минуты или часы, а на недели и долгие месяцы.
ПОЛТОРА ГОДА СПУСТЯ
Приближался день, когда я должен призываться в армию. Я выбрал боевые части в самом горячем нашем местечке около Азы (имеется ввиду сектор Газа). Благодаря героическим усилиям доктора и моей зависимости от него, профиль мой был высоким, и я мог служить и в "Кфире" и в "Голани" (элитные боевые части). Мама сказала, что костьми ляжет, но не даст сыночку шансов погибнуть от рук этих бандитов. Она имела ввиду наших двоюродных братьев по крови из Азы. По закону если в семье один ребенок, у матери есть право не пускать дитя в боевые части. У меня же был старшая сестра, и прав таких у моей мамы не было. К тому же я стоял на своем твердо, до конца. И мама прибегла к последнему средству, к оружию спасения - доктору Аарони.
Она вернулась с красными глазами. Видно, доктор Аарони не сдался, как и я.
"Мамуль, ну что ты? Не надо...", - начал я.
"Ладно уж, все вы мужики одного хотите, поиграть в войну". И она ушла в свою комнату.
Через месяц начался тиронут. Постоянной девушки у меня еще не было, и все время я думал или о докторе или о маме. Даже стоя ночью на вышке с автоматом я размышлял, каким образом доктор завладел мною и круто изменил всю мою жизнь. Занимаясь психоанализом, я пришел к выводу, что мне не хватало мужского начала отца, он умер от сердечного приступа. Я его почти не помнил, мне было пять лет. И вот появился Аарони. Он с самого начала повел себя, как мой старший друг, и немного наставник. До службы мы перезванивались с ним несколько раз в неделю. Сейчас мы не пользовались телефонами, чтоб нас не обнаружили.
Заварушка началась как обычно неожиданно. Наши двоюродные братья устраивали засады прямо в жилых домах, используя обычных людей и даже детей для прикрытия, что мы зовем живой щит. Нам дали приказ использовать оружие только при угрозе для жизни. И мы терпели. Один мальчишка все время провоцировал меня, бросал камни, кричал ругательства, топтал в пыли наш флаг. Причем делал это регулярно каждый день. Как-то у меня сдали нервы, он особо распоясался, и я дал очередь в воздух. В ту же секунду раздались вопли и причитания. Кто-то нес парня на руках, будто бы я убил его. Нервы мои не выдержали снова и я приподнялся, чтобы разглядеть его и кто его нес. Мгновенно чуть сбоку я разглядел вспышку, словно огонь плеснули мне на левое плечо. Там тлела моя форма и разливалась кровь. Я сразу же зажал рану рукой, в глазах помутнело. Успел разглядеть, как подбежал другой солдат, что- то крикнул, а дальше уже я не помнил ничего.
В больнице я пришел в себя. Напротив висел маленький телевизор. Я увидел в нем танки и самолеты, стрельбу и взрывы. Медсестра подошла померять температуру.
"А, герой, проснулся", - усмехнулась она.
"Какой я герой..."
"Через пол часа новости, посмотришь", - сказала она.
Плечо зажгло внезапно. Так сильно, словно сейчас только ранили. Почувствовал холодную липкую испарину, палата заколыхалась... Новости я увидел только назавтра. Показывали начало новой операции в Азе.И вдруг в кадре я! Боже! Да это был я! Правда лицо замазали. Нельзя демонстрировать наших солдат. Командование приняло решение атаковать сразу после того, как снайпер ранил меня позавчера вечером. "Это моя невыдержанность привела к началу новой войны! Боже! Сколько людей убьют с каждой стороны!". Кроме раны на плече заныло глубже. Я готов был исчезнуть от стыда и позора. Куда? Убежать навсегда в пустыню. А может...? Это было то же чувство, как перед встречей с доктором Аарони.
Я рвался в бой, просил вернуть меня в Азу, к ребятам. Но каждый день решение откладывали. Рана заживала плохо, гноилась и болела. А по телевизору показывали, в Совете Безопасности требуют от нас прекратить убивать "мирных" жителей. "Боже, почему они не приедут сюда на место посмотреть на этих "мирных" жителей, по несчастью наших двоюродных братьев".
Приехала мама, она была счастлива, что эта война скоро кончится, и меня уже на нее не возьмут. "Мамуля, - сказал я, - будут еще войны, на наш век их хватит". Она сидела молча, смотрела на меня и гладила мне здоровое неперевязанное плечо. Привезла мне чернику и шоколад. "Ты помнишь, диэта для мозга", - она клала их на столик рядом с кроватью. "Да, мамуля, как он?", - спросил я. "Звонил несколько дней назад, спрашивал про тебя". Мы без слов понимали кто он.
Мне дали отпуск после ранения. Под давлением "мирового сообщества" возобновился "мир" или "миф", не знаю, скорее всего передышка обеих сторон перед новой дракой. В форме, выгоревшей и зашитой на левом плече, в высоких ботинках, с огромным вещмешком, я подходил к его клинике. Секретарша открыла дверь. Я вошел в кабинет.
Он сидел как доктор Гаше на той картине, чуть боком, подперев ладонью лицо. Я успел поймать его взгляд, самый первый, он еще не успел за это мгновение овладеть собой. Глаза доктора словно впитали всю скорбь мира.