Аннотация: Ты просто жить хотел и тихо наблюдать,
Как кружится вокруг оси планета,И утром кофе в чашку наливатьИ улыбаться приближенью лета.
Малыш, ты ждал другой расклад,
Мечтал смотреть на пену облаков,
На осень и на листопад,
В тот год на стыке двух веков.
Ты просто жить хотел и тихо наблюдать,
Как кружится вокруг оси планета,
И утром кофе в чашку наливать
И улыбаться приближенью лета.
Малыш, ты ждал другой расклад,
Смотреть на осень и на листопад.
Но кто-то план имел другой
На жизнь твою недолгую, малыш.
Он чуть взмахнул своей рукой
И ты уже как лист летишь,
Вперед и вниз, и реже вверх,
Карьеры вкус тебя манит,
И запах славы и успех,
Притягивает как магнит.
Малыш, ты ждал другой расклад,
Смотреть на осень и на листопад.
Начало
Он родился недоношенным. Родители назвали его Максом. Конечно он ничего этого не знал, ведь память не хранит первые годы. Потом он начал откликаться на свое имя. А лет через десять после рождения заинтересовался им. Среди известных людей ему попались на глаза двое физик Макс Планк и шахматист гроссмейстер Макс Эйве. Он любил читать, думать и играть. Через несколько лет он узнал про свою недоношенность, прочитал что и здесь компания неплохая: Ньютон и Эйнштейн. Итак, он читал, думал, играл.
Гл. 1. Рафаэль.
Первые сексуальные воспоминания остались у Максика от няни. Ее звали простым именем Нюра. "Нюра... Нюра...", - иногда шептал он про себя. Имя напоминало сочную спелую сливу и домашнее теплое пуховое одеяло. Почему он не знал, но слова и имена начали будить в нем какие-то подсознательные ассоциации. Нюру он звал уважительно тетя Нюра, она была старше его лет на пятнадцать, только времени и возраста он еще не понимал. На самом деле Нюра была деревенской девушкой "в теле", прямой и незатейливой по характеру. Началось все с Рафаэля.
Макс любил читать энциклопедию. Особенно про искусство. Его воображение будоражили имена Тициана, Тинторето, Рубенса. Главным же любимцем стал Рафаэль Санти де Урбино. Он знал наизусть все картины Рафаэля. Он мог отличить его среди других гениев Возрождения. С тех пор, как Нюра приходила к ним, стал захаживать и сосед Рафик. Однажды Макс как обычно после школы обедал на кухне, а в комнате сидели и болтали Нюра с Рафиком. Он что-то ее спросил, Макс не расслышал, но он расслышал ответ Нюры: "Рафаэль, я не смогу, я не буду". Он оставил суп, в возбуждении забежал в зал с вопросом: "Где Рафаэль, кто Рафаэль?" Нюра удивилась и показала рукой на их бородатого соседа: "Что случилось, Максик? Вот он Рафаэль, Рафик". И тут Макс понял, что это имя соседа. Сосед занимался скульптурой. Макс вслушался в их разговор, Рафаэль хотел лепить Нюру и предлагал ей позировать. Когда он ушел Макс начал выспрашивать у Нюры, что от нее хотел Рафи. "Ну отстань, что ты пристал как банный лист, - отбивалась Нюра, - лепить хотел".
"Так хорошо, тетя Нюр".
"Дурачек ты еще, он хочет чтоб я нагишом была. Пусть другую ищет".
В один из осенних дней Максик болел и не ходил в школу. Его мама позвонила домой и попросила Нюру задержаться на час-полтора, у мамы было какое-то срочное совещание на работе. А Нюра в свою очередь отпросилась у Макса: "Ты пока почитай свою любимую книгу, а я скоро вернусь, малыш". Макс заглянул в окно, стояла мягкая пастельная осень. Еще не зашло солнце, и стекло окна было теплым. Макс прислонился к нему лбом. Как хотелось пойти гулять, взять увеличительное стекло и как это называлось "прожигать", направив лупой концентрированный луч солнца на дерево или древесную кору. Из этой точки начинал струится легкий дымок, источая аромат смолистой древесины. А лупу они дети называли "прожигалкой". Макс вздохнул, отошел от окна и погрузился в чтение. Сегодня это было "Дети капитана Гранта". "Гленарван упал, сраженный пулей", - прочитал он и услышал какой-то шум на их этаже. Он приоткрыл входную дверь. Шумели соседи. Вдруг он обратил внимание, что дверь в квартиру скульптора приоткрыта. Он подошел к ней и тихо проскользнул внутрь. В зале стояли гипсовые бюсты, а в углу спиной к нему сидела тетя Нюра и чуть сбоку Рафаэль возился с куском бурой глины. Макс снова перевел взгляд на Нюру и заметил что плечи и часть ее спины были открыты, а рядом на диване лежала ее пестрая кофточка. Эти белые плечи и полоска спины чуть ниже шеи заворожили его, вызвали острое доселе неизведанное чувство, то ли глубокого стыда, то ли нераскрытой тайны. Они его даже не заметили, и он быстро выскользнул, вернулся домой. Почему-то сердце его колотилось, читать он не смог.
Гл. 2. Штриховка. Пять лет спустя.
Макс начал посещать изостудию. Здесь учили рисованию. Два вечера в неделю он погружался в атмосферу искусства и богемности. Учитель являл эту богемность, высокий худощавый с длинными волосами, забранными сзади в косичку. На первых уроках он учил постановке руки и карандаша, а дальше светотеням и перспективе. Начинали с прорисовок геометрических фигур, пирамид, шаров.
Максу нравилось покрывать лист плотной густой штриховкой, затем высветлять ее на боках кувшинов или гипсовых шаров. Ему нравилось работать с формой, с разными формами. Ему нравилось смотреть, как это делают другие студийцы. Ему нравилось сравнивать свои рисунки с их рисунками. Ему нравились замечания и размышления вслух учителя.
Однажды. Да, именно однажды, как в сказках, учение Макса в изостудии полностью переминилось. В тот вечер учитель дал им новую штудию - драпировку. На столе застланном белой скатертью лежало всего две вещи большой глиняный кувшин классической формы и искусственное яблоко. Учитель что-то подложил под скатерть, сделав некоторое возвышение словно маленький подиум, и набросил сверху платок, называемый драпировкой. На виду учеников он начал собирать платок в складки, пустил его под кувшин и яблоко, дальше он начал возиться со светом, направляя луч света чуть сбоку и под углом драпировки. Учитель несколько раз отходил от натюрморта, всматривался, чуть менял складки и свет, снова отходил, рассматривая композицию с другой стороны. Наконец, он остался доволен и засек время. "Сегодня я вам даю чуть больше времени чем обычно, драпировку вы еще не рисовали".
Ученики разложили карандаши, резинки, начали сосредоточенно работать. Макс был полностью поглощен заданием. Вначале несколько тонких осевых линий главных предметов, кувшина и яблока, потом контуры предметов с выделением самых важных мест и дальше прорисовка. Таков был план...
Но кто-то план имел другой
На жизнь твою недолгую, малыш.
Он чуть взмахнул своей рукой
И ты уже как лист летишь...
Чтобы снять напряжение Макс перевел взгляд с натуры на учителя. Тот сидел в углу, рассматривая листы, а перед ним в три четверти стояла чуть нагнувшись какая-то девушка. Лица ее Макс почти не видел, он видел ее коричневый грубой вязки свитер, короткие светлые волосы, кисти рук, длинные тонкие как у пианистки или скрипачки. "Откуда она появилась? И почему никто даже не заметил ее прихода?", - спрашивал он себя. В тишине студии были слышны звуки карандашной штриховки и тихие фразы учителя и девушки. Учитель встал, обратился ко всем: "У нас сегодня новая ученица, Наталья, она просит, чтоб ее звали Натали. Натали, садитесь вот за этот мольберт и начинайте. А вы продолжайте работу".
Натали села неподалеку от Макса. Он рассматривал ее. Сейчас увидел острый профиль, осенние полусапожки на ногах и юбку, скрывающую ноги. Макс почувствовал сердцебиение, сходное с тем, которое испытал тогда у Рафаэля с его бывшей няней. Он принялся на другом листе рисовать новенькую. Ее свитер, юбка и сапожки были намного интереснее и важнее для него драпировки учителя. Через несколько минут он спохватился, надо было продолжать штудию. Только сердце не унималось, продолжало биться чаще обычного.
Теперь он ждал этих двух вечеров в неделю с великим нетерпением. Не только сердце, все тело его трепетало перед уроками. Они почти сразу познакомились и разговаривали, как и другие ученики. Она рисовала на голову лучше его, Макса. Быстрее, точнее и выразительнее. Но однажды. Да, однажды. Она что-то говорила ему, а он смотрел на нее зачарованно, в ее глаза, вглубь глаз. Она сказала тогда, а они оказались одни в коридоре: "Не надо, малыш, я старше тебя. И ты знаешь, что девушки взрослеют раньше. Так, что я намного старше тебя". Больше она ничего не сказала. Только приложила свою длинную белую ладонь к его щеке и легко погладила ее.
После урока, уже поздно, во дворе своего дома он плакал и решил, что оставит изостудию.
Гл. 3. Год спустя. Стих.
Заканчивался август, приближались к концу каникулы, последние школьные каникулы Макса. Малыш меланхолично смотрел в окно, наблюдал приближающийся закат. Он чувствовал, что-то меняется в нем самом. Как-то на днях он вдруг "пустил петуха", словно ему горло подменили. Он испугался, побледнел. Огляделся, вроде никто и не заметил, а может ему показалось. Его настроение менялось по несколько раз в день. Частая меланхолия иногда переходила в депрессию. Он находил себя некрасивым, незначительным, и это его мучило. Иногда ему казалось, что он не сможет вернуться к учебе в этот последний год. Макс никогда так не волновался первого сентября, как нынче.
Малыш, ты ждал другой расклад,
Мечтал смотреть на пену облаков,
На осень и на листопад,
В тот год на стыке двух веков...
Но через несколько дней все покатилось по обычной калее, уроки, задания, отметки. Он даже не заметил, как проучились месяц.
Пришли октябрьские дожди и холода. После уроков ученики толпились на вешалке, вытягивая свои пальто из под груды других. Макс бросил взгляд в сторону, увидел одну из учениц параллельного класса. Раньше они с ней не общались, разве ради приличия кивали головами вместо приветствия. Она тоже искала пальто, и посмотрела на Макса. Их взгляды встретились, она улыбнулась и кажется даже пробормотала что-то, в том шуме нельзя было разобрать, что-то по поводу вешалки. По телу малыша словно прошел электрический ток. Он ощутил нечто похожее, как тогда с няней и с Натали, но теперь "ОНО" было намного сильнее. "ОНО" разлилось по всему телу. Захватило его. Он попытался снова поймать ЕЕ взглядом, но в балагане вешалки не смог. Оделся и пошел домой.
Мама сказала свое сакраментальное: "Мой руки и пойдем кушать". Малыш делал все как обычно, только маме во время обеда он отвечал невпопад или не отвечал вообще.
"У тебя все в порядке? Ты здоров?"
"Да, конечно. Уроков много задали. Я пошел заниматься". Учеба, как и еда, были святыми для мамы, поэтому был только этот один способ уйти раньше из-за стола. Макс уединился в своем углу. Взял бумагу, карандаш, начал рисовать ЕЕ. "ОНО" не покидало малыша, наоборот захватывало его больше и больше, клетка за клеткой, проникало все глубже и глубже.
Макс нарисовал с десяток ЕЕ профилей и ни одним не остался доволен. Открыл учебник истории, но не смог сосредоточиться, пошел на улицу. Он шел и думал, каким способом узнать как ЕЕ зовут и где ОНА живет.
Звали ее Елена. И где она живет он узнал через неделю, просто пошел за ней после школы. "ОНО" не отпускало малыша, даже наоборот, завладело его существом. Он существовал в другом мире иллюзий, мечтаний, страданий. Где-то на заднем плане он учился, читал, ел и пил, разговаривал словно во сне с мамой и папой, друзьями, товарищами. Макс начал писать стихи.
Позолоченные рощи
Дремлют осенью туманной,
Мне приснился прошлой ночью
Мир спокойный и желанный.
Я с любимой, нет разлуки,
Лист, шуршащий под ногами,
Что-то шепчет нам на ухо.
Мир спокойный и желанный...
Так ни разу он и не заговорил с ней.
Гл. 4. Бег. Пятнадцать лет спустя.
Летит времечко и с ним малыш, теряя свои кудри и детскую наивность. Да, он уже преуспел в карьере, заседает на совещаниях, имеет телефон, его слушают и повинуются.
Зазвонил телефон, он ответил, как полагается при исполнении: "Слушаю". Это был институтский товарищ, просил о небольшом одолжении, принять на работу одну симпатичную девушку. Макс всегда был покладистым парнем, так его воспитали. Иногда правда в нем прорывался протест. Сейчас же он согласился сразу. Не успели они поговорить, хотели встретиться и пообщаться, как в дверь к Максу застучали, он только успел "бросить" в телефон: "Пусть завтра приедет", и погрузился в пучину административных обязанностей.
День пронесся быстро, незаметно, когда он выглянул в окно кабинета, уже стемнело. В декабре в пол пятого темно. Секретарша Сонечка, колыхаясь своим крупным телом, занесла ему папку документов на подпись.
"Устали?", - с улыбкой спросила она, и не дожидаясь ответа, села напротив него. Еле заметно поправила блузку и волосы на голове. Макс вдруг почувствовал мощную сексуальную энергию, исходящую от Сонечки. Она же продолжала: "А можно спросить, как там моя очередь на квартиру? Посмотрите пожалуйста. А я пока цветы в вашем кабинете полью. Эти уже завяли без воды".
Он достал папку, которой официально занимались профсоюзы, но без его ведома и согласия никто еще квартиру не получил. Он положил папку, нашел сонечкину фамилию на четвертом месте в списке и позвал ее: "Вот смотри".
Сонечка сзади и чуть сбоку наклонилась над списком. Она рассматривала список, а он в это время вблизи рассматривал ее волосы, шею, лицо, вдыхал запахи ее одежд, духов, косметики. Сонечка улыбнулась. "А есть возможность... ну... чуть приблизить меня", - и она эти слова с легким двойным смыслом подтвердила тем, что еще чуть ниже наклонилась, почти вплотную оказавшись к начальнику. Малыш понимал игру, он чувствовал ее через феромоны молодой женщины. "Приблизить меня, - подумал он, - если посадить ее к себе на колени, она максимально приблизится ко мне".
"Сонечка, я подумаю, - ответил малыш, - но без решений профсоюзного комитета вряд ли получится". В эти доли секунды напряжение от сближения тел исчезло, секретарша выпрямилась, с той же улыбкой поблагодарила босса и покачивая бедрами медленно вышла из его кабинета.
За ночь выпало много снега, а утром было солнце, и снег переливался на солнце, как жемчуг. Малыш в прекрасном настроении начал новый день. Он пришел на работу минут на сорок раньше и закончил стих, складывающийся еще по дороге.
Вяжет, вяжет свежий снег
На ветвях деревьев голых
Долгой ночью в декабре
Белоснежные узоры,
Ох, шалил он напролет,
Веселился без стесненья,
Поутру затих и лег
На раздетые деревья,
И сегодня поутру
Чуть забрезжило в рассвете,
Мы увидели игру
Снега в предрассветном свете.
Да, снег, снегом, а надо работать, и Макс вызвал Сонечку. Часов до двенадцати дня шла обычная рутинная его работа. А около двенадцати позвонила Сонечка: "Вас тут дама дожидается". Голос Сонечки чуть менялся в такие мгновения, малыш хорошо знал секретаршу. Голос ее стал похожим на тот, когда она намекнула "приблизить ее". Немного более вкрадчив, немного с другим смыслом. Ему было трудно это объяснить, но он чувствовал оттенки.
"Пусть войдет", - ответил Макс.
Она была в шубке и в меховой шапке "домиком". Из под шапки на малыша смотрели чистые и голубые как озера глаза. Они поздоровались, представились друг другу.
"Хотите попить горячего?", -спросил малыш.
"С мороза не откажусь", - голос у нее был мягкий и доверительный, но без сонечкиной вкрадчивости.
Малыш встал. Приготовил для гостьи чай. Подал ей чашку, и она стала пить. Он задавал ей стандартные вопросы, положенные при приеме на работу, а сам поглядывал, как она отвечала и пила.
Вдруг ему показалось, что сегодняшняя случайная гостья, как бы из его мечты об идеальной женщине.Она сняла шапку и он увидел ее каштановые волосы собранные сзади в трогательную косичку. С этого момента малыш плохо помнил, что было. Он что-то продолжал спрашивать, использовал даже свое право будущего начальника поинтересоваться частной жизнью:
"Вы замужем?", - спросил он.
"Да", - тихо ответила она.
Он замолчал на несколько секунд, а она подняла свои глаза и улыбнулась. Наверное, каждый подумал о своем.
"Ну что ж, - заключил малыш, - надеюсь Вы будете приняты".
Она ушла, он взглянул на заполненную ей стандартную анкету. "Да, есть номер телефона. Но она же замужем. Вот она графа - семейное положение. Что это? Разведена".
Макс был готов ей сразу же позвонить, но сдержался. Был уверен, что с минуту на минуту зайдет Сонечка. На самом деле она постучала и уже была на пороге с вопросом: "Ну как?". Малыш сделал равнодушное лицо, отшутился. Когда она вышла он почувствовал, что руки его дрожат, подошел к своему бару, налил рюмку "Хеннеси" и выпил. "Что это со мной, уже пятнадцать лет не было. Амок? Амок от нее? Как просто и ясно. Амок от невысокой русоволосой женщины с красивой фигурой, которую он едва разглядел под шубкой. Вечером дома он метался в этом амоке, позвонить или не позвонить? Наконец, он набрал ее номер. Она не ответила. Еще раз. Еще. И вдруг ее тихий спокойный голос: "Але, кто это?". Малыш назвал себя, и разговор потек как бы сам собой, долгий, неспешный. Назавтра они назначили встречу.
Назавтра амок не прошел. Нет, нет, наоборот он полностью завладел им. В этот день работало два Макса, один исполнял обычные обязанности, встречи, совещания, звонки, обход отделений. Второй Макс думал только о встрече с ней. Иногда этот второй Макс разговаривал сам с собой. "Интересно, а она чем занята сейчас? Она думает о нем, о Максе, об их первом свидании сегодня? Может у нее таких встреч десятки, и она совершенно равнодушна к нему? Пока она не проявила ни одного признака, ни одного намека на близость. Кроме согласия встретиться. А может быть она рассудила, что хорошие отношения с будущим начальником не помешают. Вторая Сонечка- только не это!"
День клонился к концу. Стемнело. Секретарша уже ушла. Макс оделся, запер дверь кабинета, пошел к машине. Времени было достаточно, он не торопился, вдыхал с удовольствием зимний свежий воздух. У него есть в запасе минут пятнадцать, и он, садясь в машину, думал о ней. Машина не заводилась, это обычное явление зимой. Но когда она не завелась и со второго и с третьего раза, он заволновался. Вышел, поднял капот, повозился несколько минут со стартером. Машина не завелась и с третьего раза, она вообще не заводилась. Малыш запаниковал. Рядом на административной стоянке никого не было, все начальники разьехались. Оставалось сорок минут до встречи с ней. И Макс принял решение. Он быстро пошел вначале по шоссе, а потом свернул на тропинку через снежное поле. Надо было пройти километра два. У него чуть больше двадцати минут. Малыш побежал, полы пальто и "дипломат" в руке мешали ему. Дышал он тяжело. Тропинка в поле была узкая и глубокая, как желоб. Он взглянул на часы, осталось пятнадцать минут. Он явно опаздывал. Макс побежал быстрее, упал. Дипломат отлетел в сторону на снег и раскрылся, вылетела коробка конфет, припасенная для нее. Несколько конфет из коробки высыпались на снег. Он начал собирать их, проваливаясь в глубокий снег, зачерпывая его сапожками. И тут он упал снова, на этот раз лицом в снег. Его душили слезы. "Даже если он придет, в каком он будет виде!".
Но малыш за последние пятнадцать лет стал другим малышом. Он поднялся. Отряхнулся. По очереди высыпал снег из сапожек. Побежал снова. Он старался ровно дышать. Над ним мерцали звезды. Впереди огнями переливалась автобусная остановка. Макс вспомнил, что на остановке есть телефон. Около телефона он оказался с десятиминутным опозданием. Набрал ее номер. Спросил: "Ну так мы встречаемся, как договорились?".
"Да, - тихо ответила она, - я выхожу".
Гл. 5. Двадцать лет спустя.
Вдалеке от места рождения буржуазная жизнь поглотила малыша. У него появилось все, чего он добивался. Дом, дети, жена. Ежедневный и еженедельный порядок вещей. Солидная работа. Этого он добивался. И он добился. Но мечтал он всегда о чуть большем. Да мечты, словно сладкий туман, нет дурман. Дурманят, влекут некоторых. Выбранных, избранных, или изгнанных.
Он не мог обьяснить себе, чего же ему не хватает. Два раза в день, рано утром, когда он просыпался, и вечером, когда он закрывал глаза, приходило ОНО. Мечты, страх, неудовлетворенность, разочарование, желание... он не знал, как объяснить себе это. ОНО существовало, жило само по себе.
В один из апрельских дней он как всегда встал, побрился, умылся, позавтракал, собрался на работу. Вышел к машине, сел в нее, завел двигатель, промыл передние стекла, открыл окна, впустив апрельские запахи внутрь. Автоматически взглянул на часы и на другие приборы машины. Минут через двадцать он начнет рабочий день. Птицы пели утренние песни радости новому дню. Сейчас он тронется и поедет. Вот рядом на сиденье его телефон. Рука малыша тянется к нему. Он набирает номер. Телефон своего босса. Малыш пытается скрыть волнение. Он неожиданно для самого себя говорит ему: "Я сегодня не выйду на работу. Мне нужен отпуск примерно на неделю". Сердце малыша бьется словно на экзамене. Босс недоволен. Малыш знал, что придется выдержать его гнев. И он знает, что получит эту неделю. Вот он закрыл телефон. Выключил двигатель. Посидел несколько минут в тишине. "У него неделя. Целая неделя. В апреле там холодно. Надо взять одежду. И подарки. Но на подарки он потратит целый день. А у него их всего семь. С прилетом и отлетом шесть. Подарки он купит в аэропорту. Вначале надо взять билет".
Малыш звонит жене. Объясняет, что срочно надо вылететь на неделю. Он позволяет себе мелкую ложь. Срочно по работе. Она не звонит на его работу. Она доверяет ему. Но она сможет приревновать его к прошлому. Он не хочет ревности да и лишних обьяснений. Не будет же он рассказывать ей глупости про ОНО.
После обеда малыш уже там. Четыре часа лета, два часа ожидания, час на автобусе. И вот перед ним дом, дом его детства, дом его няни Нюры и скульптора Рафаэля.
Дом заставил забиться его сердце. Вспомнить все. И пережить заново. Он обошел его вокруг. Два подъезда без дверей. Зашел в бывший свой подъезд. Пахло старым деревом. Это деревянные лестницы пахнут после воды, когда их моют. Интересно их меняли с тех пор? А соседи? Малыш начал вспоминать, большинство имен он забыл. Вышел во двор. Сзади был палисадник и маленький огородик. Здесь рос укроп с зонтиками высотой до колен. С этими зонтиками солили огурцы и помидоры. Огурцы называли соленые и малосольные. И запах этого укропа. Почему-то запахи будят сильнее всего ностальгию. В углу полисадника стояла скамейка. Малыш присел на нее. Как тогда, больше сорока лет назад. Тогда огородик казался джунглями.
"Как хорошо, что я снова здесь, - сказал он про себя, - никогда не думал про такой расклад".
Солнце садилось за верхушки сосен. Белые стены дома становились розовыми.