Аннотация: Зарисовка из нашей йеменской (тайманской) жизни
Все было просто, как мир, и вечно, как мироздание. В семье Шимона Бен Давид росло трое детей. Две дочери Гила и Перах, и сын Ицик. Шимон вместе с женой Нофар работали в городском муниципалитете. Шимон в охране, а Нофар раздавала штрафы за неправильные парковки. Время шло, и цифры времени стали какими-то нереальными. Пятый, восьмой, тринадцатый год. После милениума, двухтысячелетия новой эры. Нереальными становились и цифры возраста, Шимону уже приближалось к пятидесяти, Нофар перевалило за сорок. Поженились они больше двадцати лет назад.
Их квартал назывался восточным, шикун а-мизрах, располагался на востоке города. Жили здесь по преимуществу выходцы из Йемена. Люди в большинстве простые, открытые, со смуглой кожей. Селились они в одноэтажных домах. Образования после Йемена не хватало, устраивали их на физические работы, многие попали в муниципалитет. А попав туда, устраивали и детей, не у всех хватало денег учить их в университетах. Там Шимон и Нофар познакомились, а потом поженились.
Шимон Бен Давид был среднего роста. Седеющие на висках волосы, жесткие ежиком. По большому счету он был счастлив, любящая жена, постоянная работа, послушные дети. Но. Ничто не вечно под луной. Началось все с Гилы. Где-то после тринадцати лет в нее как бес вселился. Приходит из школы, хлопает дверью. Не отвечает на вопросы. Дерзит. Пропускает уроки. Все время с телефоном. Играет. Или шушукается, то ли с подружками, то ли уже мальчики появились. Вечером за ужином Шимон пытался заговорить об этом с женой, но Нофар вдруг фыркнула, как Гила:
"Отстань от нее, такой возраст подошел".
Шимон, усталый и нервный после работы, не выдержал и тоже заорал: "Вы что как собаки, нормально не разговариваете. У тебя тоже возраст подошел?"
На такой мини-скандал, не типичный в их семье, выглянули одновременно обе и Гила и младшая Перах. Перах сдержалась, а Гила не выдержала: "Вот-вот, мамочка и папочка, лучше б друг с дружкой разбирались, чем со мной".
Шимон не доел свой любимый джахнун*, встал и вышел из-за стола.
Гила
В комнате пахло женщиной и мужчиной после секса. Она растрепанная лежала, свернувшись в классической позе плода, прижимая колени и локти к животу. Он обнимал ее сзади, усталый и спокойный. На стене напротив них висела черно-белая литография Фрейда. Фрейд с бородой и шевелюрой, в которую вписывалась обнаженная женщина, с напоминанием- что такое голова мужчины.
Женщиной была Гила. Мужчиной ее новый друг Томер. Да, да, она в неполные двадцать два года уже сменила несколько партнеров. Кстати, ничего плохого тут нет. В этом возрасте ищут и приобретают опыт. Закрывая глаза в его обьятиях, она уже знала, что не сможет быть с ним в долгой связи.
Примерно месяца через три "это" произошло. На очередной вечеренке Гила встретила Алекса. Она уже почти не встречалась с Томером. Почти. Как многие женщины говорят: "Для здоровья". Алекс высокий широкоплечий северный мужчина. Он не похож на всех ее прежних друзей. Спокоен. Образован. Много читает. Знает языки. Хотя иврит его и был с небольшим восточноевропейским акцентом, и любит он русскую кухню, но он любил и джахнун и схуг*, и с удовольствием вставляет в разговор: "Каппара элайх!"* Забавный парень. Он увлек Гилу мгновенно. А как он пел: "Ма кара лану, ма кара... ма кара, эрэц якара..."*, не хуже Дафны Дэкель. Короче, влюбилась Гила. Как изменился ее мир! Он стал ярким и праздничным. Только проснувшись, она звонила ему, говорила: "Мами,* я люблю тебя". И он сонный отвечал: "Якарти,* жду тебя сегодня". Так ворковали они пол часа. И могли бы больше, если бы... Гила после армии еще жила с родителями. Он снимал комнату в трехкомнатной квартире с двумя парнями-студентами.
На том памятном свидании они решили снять вместе уютное небольшое гнездышко. И через пару недель Алекс нашел так называемую квартиру-студио недалеко от центра Тель-Авива, в богемном месте, как они оба хотели. После нескольких неудачных попыток это студио им сразу же понравилось. Даже и менять ничего не надо было. Рядом море, колоритные кафешки. Они уже заплатитили первый чек и расположились на радостях в кафе. Сидели, взявшись за руки. Пили кофе. "Давай что-нибудь покрепче выпьем, за новую жизнь, - предложил Алекс, - мы "русские" всегда и за все пьем". Гила засмеялась: "Я знаю. Мне это нравится. Ты только помнишь, что я крепкое не пью, но вино закажи". Они засиделись за полночь.
Ни Нофар, ни Шимон еще ничего не знали. Сюрприз их ждал накануне шабата, в пятницу, иом шиши. Излучая счастье, Гила представила им Алекса. Парень чуть смутился. Нофар лишь кивнула головой. Шимон сидел молча, чуть оторвался от газеты, бросил беглый острый взгляд поверх очков, и не произнеся ни слова, вышел из салона. Только скомканная газета осталась на кожанной бежевой софе. Нофар, с утра без косметики, в майке и домашних шортах, замялась, попробовала улыбнуться. Что-то пробормотала. Гила потянула Алекса в свою комнату. И как они зашли туда, тотчас закрыла ее на ключ, будто их кто-то преследовал.
Перах*
Младшая Перах, настоящий экзотический израильский "цветок". Хрупкая, черненькая, с ровными блестящими от белизны, зубками. Похожа она ни на Нофар, ни на Шимона, а на бабушку Шушану. Бабушка Шушана и дедушка Ихие жили во дворе их дома в своем маленьком одноэтажном домике. Перах каждый день бывала у них еще маленькой девочкой. Дедушка носил бороду и черную бархатистую кипу-ермолку. Он постоянно читал святые книги. Маленькая Перах, сидя у него на коленях, все время хотела коснуться мягкого бархата кипы. Он обычно покупал ей розовый и белый маршмеллоу. Мама с папой говорили, что маршмеллоу один сахар и краска, он не полезен для детей и злились на дедушку, когда он почти тайком давал сладости Перах. Но как-то после Рош-а-Шана дедушка Ихие заболел. Несколько недель не вставал с постели. В эти дни он даже не узнавал Перах и других своих внуков и правнуков. В один из шабатов он умер. В доме на недельное поминовение приходили люди. Перах запомнила, как родственники говорили, что ему было больше ста лет. Но точного возраста у родившихся в Йемене никто не знал. Также говорили, что он умер, как святой, в шабат. После его смерти начала хиреть и хандрить бабушка Шушана. Мама рассказывала тогда Перах, если муж и жена живут очень долго вместе, то и Б-г их забирает вместе. Не прошло и месяца, умерла бабушка.
Все это помнила Перах, проходя в восемнадцать лет курс молодого бойца в армии обороны. Она чистила картошку на кухне, бегала с винтовкой М-16, стояла по ночам на вышке, охраняя базу. Ей нравилась служба. Даже боевой паек, напоминавший собачьи консервы, ей нравился. И еще в это армейское время Перах пристрастилась читать. Нечасто в нынешние интернетовские времена молодежь читает. Перах же не просто читала, она читала самые серьезные книги, которые существуют. И многие читала на языке оригинала. Знала кроме иврита и английского, арабский и французский, учила испанский и итальянский. Ее подруги удивлялись, видя на ее столе, кровати книги Шая Агнона, Шекспира, Гомера, Достоевского, Камю. В своем дневнике она в первый армейский год написала: "Интересно, что писатели-гении периодически рождаются то тут то там в мире. И пишут вроде бы об одном - о любви, о предательстве, об измене, о ревности, а смотрят с разных сторон, и касаются разных струн души. Моя душа ждет чего-то. Они ее уже разбудили".
Ицек
Единственный сын Бен Давидов, Ицхак, или как все его звали Ицек. Он рос спокойным, хорошо учился и радовал родителей. Встречал с удовольствием субботу, а потом ходил с папой Шимоном в синагогу. Молился и хорошо знал тору. В семье не было слишком религиозных, но традиции уважали, праздновали все главные праздники, Песах, Шавуот, Рош аШана, Суккот, Пурим. Иом Кипур, Тиша бАв соблюдали неукоснительно, голодали, думали о душе. Немного по-другому, чем Шекспир или Достоевский, хотя душа есть душа. И когда о ней задумываются, человек становится человеком.
Прошло несколько лет после бар-мицвы. Ицек вытянулся в красивого стройного юношу. Он до сих пор был тенью Шимона. Молча сидел во время шабатних бесед отца с равом. В то время у Ицека было два товарища, с одним из них, с чернокожим Ави, он сошелся особенно близко. Последние два года школы Ицек и Ави были неразлучны, как братья Аяксы.*
Приближалось время призыва в армию. Как-то вечером к Нофар пришла приятельница Илана. Сидели и болтали обо всем. Пили кофе с ховаичем*, как любила Нофар. Взрывами смеха прерывались их истории про жителей шикуна, их соседей и соседок. Много говорили и про детей. Нофар рассказывала про странного друга Гилы Алекса, и про увлечение классиками Перах.
"Ничего. Просто удивительно, что весь шикун знает. А мама нет, или вид делает".
Нофар побледнела.
"Они с Ави не просто друзья, а секс-партнеры, и уже давно", - продолжила Илана.
"Я не могу поверить в это!"
"А ты спроси его прямо сегодня, когда он вернется".
В этот вечер Ицек признался Нофар в своей ориентации. Назавтра он оставил родительский дом. Он написал пространную записку и просил не беспокоиться, если некоторое время не будет отвечать на телефонные звонки.
Шимон, узнав обо всем, бегал по дому и орал: "Я его укокошу своими руками, вот этим пистолетом! Позор на весь шикун, на весь муниципалитет, на весь город!" Нофар терпеливо ждала, когда муж успокоится, и только тоска все сильнее сжимала ее сердце. Да, Шимон вскоре утих, но не успокоился, и не отошел. Говорить с ним было бесполезно. Они почти молча поужинали вдвоем.
Время идет. Говорят оно лечит. Скорее предает забвению неприятное. В семье Бен Давидов со временем наступило некое равновесие, прохладный мир, "йеменская" тишина, как говорила Перах. После встречи шабата Ицек должен был встретиться с Ави. Что поделать, он любил его. Он уже подошел к его квартире и собирался постучать. У соседей кто-то вышел из двери. Ави оглянулся. Три чернокожих парня стояли в метре от него. Среди них был брат Ави. Ицек хотел сказать ему: "Шаббат шалом", но один из парней в долю секунды оказался за спиной Ицека, и резкая боль обжигающей волной повалила Ицека на пол. Он успел услышать: "Гомик чертов. Больше не придет к Ави...". Сознание вернулось к нему уже в палате. Рядом сидела с зареванным лицом Нофар. Чуть дальше Шимон, Перах в военной форме, Гила и Алекс. "Има"*, - прошептал Ицек еле слышно. Силы оставили парня. И снова в палате воцарилась тишина, только мониторы вслух считали биение сердца.
Никто и внимания не обратил, как тихо приоткрылась дверь в палату. Словно мышь проскользнул внутрь некто. Он остановился молча сзади всех. Но эффект присутствия заставил Перах обернуться. А за ней по очереди обернулась вся семья. Невысокий чернокожий подросток с широко раскрытыми немигающими глазами смотрел на них. В руках у него был огромный букет пурпурных роз. Также тихо он приблизился к кровати Ицека. Дал цветы Нофар. Положил свою узкую ладонь на белую ладонь Ицека. Постоял так несколько мгновений. Ицек приоткрыл глаза, прошептал: "Авиле, Авиле шели..."*
• Джахнун - йеменский вид хлеба
• Схуг - острая приправа
• Каппара элайх - из марокканского (как тебя люблю!)
• Ма кара лану, ма кара... ма кара, эрэц якара... - слова из песни Дафны Дэкель (Что случилось с нами, что случилось, дорогая страна....ивр)
• Мами - мамочка, ласковое обращение
• Якарти - моя дорогая (ивр)
• Перах - цветок (ивр)
• Братья Аяксы - неразлучные братья (из греч. Мифологии)