Джамаль родился и рос в Джабль Мухабр. Эта деревня часть Восточного Иерусалима. Учился он в школе, вокруг было серовато и пыльно. Мама его изредка брала в Старый город, на Храмовую Гору, на рынок. Джамаль любил эти походы. Но самое большое впечатление на него оказала обновленная Мамила. Там рядом с ними между реклам фирменных магазинов проходил весь бомонд города. Раскованная, даже немного рязвязная, нагловатая молодежь, подростки с пирсингом и татуировками, строго одетые и оттого кажущиеся неприступными, женщины. Джамаль глазел по сторонам. Всего этого не было в нескольких километрах отсюда, в их Джабль Мухабр. И он спросил тогда маму:
"А почему у нас нет такой красоты?"
Мама спокойно и терпеливо разъясняла ему, что в центре любого столичного города в мире не так, как в провинции и на периферии. Джамаль словно успокоился от ее слов. Но когда они вернулись и уже шли по деревне, он смотрел на кучи мусора и пластиковые пакеты, которые гонял ветер по пустырям, внутри него как змеиным клубком свернулось тайное необъяснимое чувство. А ночью ему приснился сон. Блестящая, будто из вороной стали, кобра выползает наружу. Она выползает из него, из Джамаля. Он видит ее хищную раскрытую пасть, красную, с черным рыскающим жалом и ядовитым зубом. Хотя она вроде и неопасна для него, ведь он ее хозяин, ему страшно, невероятно страшно. Он просыпается. На улице еще темно, только голос муэдзина раздается из соседней мечети.
Джамаль любит учебу в школе, новые знания его пьянят словно наркотики. Это внутри, это его суть, и это дано не многим. Он любит книги, выходящие из моды бумажные книги. В последнем двенадцатом классе он неплохо знает четыре языка, арабский, иврит, английский, французский. И он мечтает только о продолжении учебы и только в европейском университете. Так получилось, что один из его близких товарищей уговаривает Джамаля ехать в Москву.
Ахмед и Джамаль смотрят в интернете фильм про Москву двадцать первого века. В начале сороковых годов там, как впрочем и в Европе, мусульманское население почти удвоилось. Было немало роскошных мечетей, конкурирующих по богатству и красоте с мечетями Турции и Саудовской Аравии. Империя всегда имела вкус к роскоши. По рекламе интернета учеба иностранцев имеет много преимуществ по сравнению с Западом. И они через три месяца уже там в этой европизированной, но все-таки азиатской столице. На самом деле интернет прав, в Москве иностранным студентам удобно и недорого. Джамаль записан на психологию. Каждый день он общается с родителями и узнает, что на их улице последней ночью разрушили два дома семей шахидов. Это возвращает его к действительности Джабль Мухабра. Раз в неделю арабская молодежь из разных стран собирается на импровизированные вечеринки. Вот они сидят, некоторые по местным обычаям выпивают кто виски, кто коньяк, а некоторые, их меньше, верные мусульманским традициям, не притрагиваются к алкоголю. Говорят о религиозной войне Запада и Востока, ислама с христиано-иудейством.
"Победа близка, - говорит один студент, - нас здесь уже больше пятой части населения. Это критическая цифра...". И далее он пространно объясняет почему это так.
С ним спорят, ему возражают. Джамаль отходит и наливает себе виски, он слышит обрывки фраз: "Эль Каида, Талибан, Исламское государство, Мусульманские братья...". С непривычки он почти сразу пьянеет, ему не интересны ни шахиды, ни Эль Каида.
А ночью вновь этот сон со змеей. Джамаль уже общался с двумя психоаналитиками в попытках расшифровать сон, который повторяется больше десяти лет.
Один из них сказал ему: "Змея это твоя мудрость. Она выходит из тебя, сталкивается с окружающим, и вновь уползает в тебя. Ты намного сильнее других. Пока сила и мудрость таятся внутри. Но когда-то они проявятся. Помяни мое слово".
Джамаль знакомился с девушками. Но первой, что похитила его сердце оказалась Амина. Они встретились не на вечеринке и не в интернете, а в... музее. Они стояли напротив картины "Похищение Европы" Серова. Первой завела беседу Амина. Она чуть скосила голову на стоящего сбоку от нее Джамаля и шепотом сказала: "Я видела этот сюжет и у Рубенса и у Буше, но каждый гений видит его по-своему. Интересно и Европа везде разная, чуть грустная или более веселая. Я бы тоже непротив, чтоб меня похитили". Она улыбнулась белозубой и обезоруживающей улыбкой. На долю секунды Джамаль почувствовал себя быком - Зевсом. А дальше они вместе продолжили бродить по залам Третьяковской галереи, и через пол года по залам Лувра. Да, да... Через пол года Амина уговорила Джамаля перебраться в Париж и продолжать обучение психологии в Сорбоне.
Жизнь в Париже была особенной. Воздух его пьянил, а каждое место с его названиями будило воспоминания и ассоциации. Латинский квартал, Булонский лес, Нотр дам, Монмартр, Мулен Руж. И Джамалю здесь дышалось по-другому. Он и Амина жили вместе в маленькой недорогой мансарде. Двадцать первый век, Европа, модернизм побеждали их исходно мусульманский традиционализм. Жениться они пока не собирались. В Париже арабская речь звучала намного чаще, чем в Москве. А хотели они одного и того же, равных прав с местными жителями. В какой-то из приятных парижских дней в октябре случился теракт. В тихом кафе стреляли, убив троих и ранив несколько человек. Париж кипел. А Джамаль связался по скайпу с родителями. Он скучал по ним, по братьям и сестрам. Они встречались два раза в году, раз в Иерусалиме, раз в Париже. Но он все равно скучал. Он начал со стрельбы в кафе, а ему рассказали про разрушение двух шахидских домов в Джабль Мухабр, один из домов на их улице.
"Вот сволочи!", - вырвалось у него.
"Кто? Наши мстители? Или их мстители наших мстителей?" , - спросил старший брат Джабриль, он всегда оставался самим собой, провокативным и живым.
"Ты же знаешь, что я против всех крайностей", - отвечает Джамаль.
"Ну, ну. Я помню твой либерализм. Просто думал, что ты там изменился", - и Джабриль рассмеялся.
В конце недели Амина и Джамаль в Лувре. Они стоят перед картиной Буше. Тот же сюжет, что и у Серова, с разницей почти в двести лет. Конечно у Буше Европа другая, по-французски фривольная и эротичная, в распахнутом платье. Сатиры и ангелы, перламутровая кожа ливанской принцессы, расцвет рококо.
Чтобы что-то произошло нужен кризис. Ко второму парижскому лету наметилась трещина в идиллической привязанности Амины и Джамаля. В его сне с коброй он увидел и какой-то черный ящик. Он не успел его разглядеть, нечто похожее на плоский чемоданчик, а в дневной суете и учебе быстро забыл про него. В это же время Джамаль в сорбонской библиотеке заводит разговор с одним из библиотекарей по имени Арно. Арно с шевелюрой седых волос похож на стареющего льва. Парижанин в нескольких поколениях, в один из вечеров совершенно неожиданно приглашает Джамаля в кафе. Джамаль же ищет любой предлог, что не быть вместе с Аминой, они сидят почти до часа ночи с Арно и говорят, словно старые друзья, обо всем. Начиная от французских женщин и кончая арабским Возрождением.
"В Европе Возрождение началось в пятнадцатом веке. А у вас сейчас в двадцать первом. Так что гордись мальчик, ты живешь в эпоху Возрождения. За это и выпьем. Хотя я не спросил, извини, ты пьешь?"
"В Джабль Мухабре нет. В Париже да".
"Это серьезно. Двойная мораль".
"Может быть. Но ты же снимаешь обувь, заходя в мечеть. А я одеваю кепи или кипу, заходя в церковь или синагогу".
"Ты силен, настоящий философ. Почему тебе не сменить психологию на философию".
"Я думал. Наверное возьму дополнительный курс философии".
Так они беседовали и засиделись за полночь. Шестидесятилетний Арно и двадцатитрехлетний Джамаль. С той памятной встречи они не пропускали ни одной недели без бесед.
Один раз Джамаль рассказал Арно про свой сон с ящиком и змеей. Он рассказывал ему последнее время почти все, больше, чем отцу. Арно задумался, не торопясь достал из внутреннего кармана пиджака блокнот и ручку.
"Хочешь нарисовать свой сон", - предложил он парню.
"Попробую".
Он немало времени делал новые и новые скетчи. Арно успел выкурить две сигареты. Джамаль протянул ему блокнот.
"Ооо!", - воскликнул Арно и продолжал курить и рассматривать рисунки. После долгой паузы сказал:
"Про змею я подумаю. А ящик у тебя похож или на кейс "Джеймс Бонд" или на "ядерный чемоданчик".
"Интересно", - откликнулся Джамаль. В свободное время, которого у студента Сорбоны почти нет, Джамаль любил работать руками по дереву или железу. Он наносил абстрактные рисунки на поверхности, иногда покрывал их красками, иногда вырезал обьемные фигуры. Арно видел его работы, хвалил, но изредка делал неожиданные замечания, как в случае со сном. На очередной день рождения он подарил Джамалю великолепный немецкий набор "Дремель". Там различного рода сверла, пилки, диски укреплялись на специальной дрели с гибким приводом, позволяли обрабатывать материалы под любым углом и с максимальной точностью. Джамаль пришел в восторг, и на следующий же день начал пробовать работать с набором. Ему приходили разного рода идеи, и как-то он вспомнил про чемоданчик из своего сна. Начал рыться в интернете, нашел там описание этих самых президентских "ядерных чемоданчиков". Были там и фото и видео. Ему захотелось смастерить подобный. Месяца два он работал над ним. Даже Арно не показывал, хотел сделать сюрприз. Было время экзаменов, и все не хватало времени закончить работу. И тут Арно с сердечным приступом увезли в больницу.
Две ночи провел Джамаль в палате интенсивной терапии. Он видел всех родственников Арно, бывших жен, детей, внуков, подруг и друзей. Они менялись, а он находился около своего товарища. Он сидел тихо, не докучал расспросами врачей и сестер. Ему достаточно было видеть, что они делали, о чем говорили, и он представлял картину сердца и сосудов Арно, пораженных атеросклерозом и расширенными специальными балончиками. Вставленные внутрь артерий спирали стентов выделяли в кровь препараты, в вены капались жидкости, а мониторы попискивали в такт работы сердца Арно. На третий день утром Джамаль ушел домой. Он расположился у себя на мансарде. Сделал в финджане кофе с хелем. Не торопясь прихлебывал его и смотрел сверху вниз на перекрестье узких парижских улочек. Накрапывал легкий дождь. Парижане шли с раскрытыми зонтиками. Заходили в кафе, в цветочный магазин. На столике Джамаля пребывало три предмета - чашечка кофе, альбом Лувра, раскрытый на репродукции "Похищение Европы" Буше и ,наконец, почти законченный "ядерный чемоданчик". Джамаль устал после двух бессонных ночей в больнице. Он как бы задремал сидя в кресле на мансарде, и тогда между легким сном и явью вновь привидилась та же змея. Тяжело дыша, Джамаль пытался понять что за связь змеи, чемоданчика и "Похищения Европы", но так и не понял.
Незадолго до окончания Сорбоны Джамаль посетил одну из мусульманских студенческих тусовок. Говорили все о том же, как нелегко арабскому населению в Европе. Джамаль бросил только одну фразу: "И все-таки здесь им живется намного лучше, чем в Сирии или Ираке". Несколько человек обернулись в сторону Джамаля, молча посмотрели на него, словно на предателя, и ни в чем не бывало продолжили разговор. Джамаль одел куртку , собрался выйти на улице. Вдруг кто-то похлопал его по плечу. В полумраке нельзя было разглядеть кто это. Но незнакомец заговорил. "Я уверен тебе говорили про двоюродного брата из Катара. Меня зовут Мансур. Твои родители писали мне, что ты в Москве".
"Я был там три года назад".
"А я тебя сразу узнал по фотографиям. Родители послали".
"Я через несколько месяцев заканчиваю учебу и возвращаюсь в Иерусалим, домой".
"У меня к тебе есть предложение погостить у нас в Катаре. А потом поедешь домой".
"Я не против", - сразу же согласился Джамаль.
Вдвоем они вышли на парижскую улицу.
"Ты прав мой брат, здесь им живется намного лучше. Но иногда лучшее на чужбине становится хуже, чем худшее дома. Многие из них совершенно чужие здесь, никакого участия в социальной жизни не принимают, а значит думают о плохом - о грабеже и терактах".
Эти несколько слов, брошенные его двоюродным катарским братом, запали в голову двадцатипятилетнего Джамаля. С особой отчетливостью он вспомнил их, сидя на веранде их дома на окраине Доха. После Парижа катарская жара накрыла их с особой силой. Брат что-то говорил, а мысли Джамаля вертелись вокруг чемоданчика и "Похищения Европы". За несколько дней они с братом сблизились, все время проводили вместе. Брат работал на "Аль Джазире".
На следующее утро Джамаль встал первый в доме. Только светало. Сегодня он понял, что ему нужно делать. После утреннего кофе он позвал Мансура прогуляться.
"Мне надо с тобой поговорить про дело чрезвычайной важности и абсолютной секретности", - начал Джамаль.
"Ты меня интригуешь, но я обещаю молчать".
"Хорошо. Мне нужна помощь с "Аль Джазирой".
"Что именно?"
"Мне нужно... нужно только пятнадцать минут в самое "горячее" время вечером, чтоб выступить".
"Ты понимаешь, это практически невыполнимо".
"Практически да. Но мы с тобой должны его получить. И я тебе скажу почему. Только молчать и в случае успеха и в случае неудачи. Пойдем подальше отойдем от домов. Я тебе все расскажу".
После их разговора прошло недели две. В телецентре вечером сновали люди. Мансур, как сотрудник, прошел свободно, зато Джамалю пришлось выложить все из карманов, снять пояс и часы, пройти все положенные проверки.
"Это мой двоюродный брат", - представил Мансур Джамаля. Они проследовали наверх в лифте в какую-то маленькую комнатенку. Мансур приоткрыл боковую дверь, и Джамаль увидел оттуда одну из роскошных студий "Аль Джазиры".
"Через двадцать минут через эту дверь войдешь в студию. Пойдешь, глядя только вперед, со сдержанной улыбкой. Сядешь с края за стол. Незаметно из под своего стула выдвинешь чемоданчик. Когда тебе дадут слово, положишь его на стол и начнешь говорить. Говорить четко, не торопясь, уверенно, как говорят президенты перед народом".
Напряжение Джамаля достигло предела. Входя в студию, он почувствовал прохладу от мощных кондиционеров, но светло-голубая рубашка под серым пиджаком мгновенно прилипла к спине. Пока все шло по плану, по его плану с Мансуром. Он знал, что синхронный перевод его короткого выступления будет и на Би-Би-Си и на Си-Эн-Эн, а потом в новостях во всех мировых каналах. В последние секунды перед выступлением он вспомнил две картины - Серова и Буше.
После краткого вступления Джамаль раскрыл свой чемоданчик, повернул его к камере и сказал:
"... Я обращаюсь ко всем без исключения правительствам Европы. Посмотрите на красную кнопку этого чемоданчика. Ее нажатие после набора соответствующих кодов стирает с лица земли столицы европейских стран. Мои требования максимально просты и справедливы. В месячный срок ввести в парламенты и правительства представителей мусульман в соответствии с их квотой в населении, двадцать процентов. Эти люди должны участвовать в управлении всеми европейскими государствами. Я верю в вашу благоразумность и преданность идеалам демократии..."
Первым сдался Париж. Через три недели средства массовой информации сообщили о введении активистов и политиков мусульман в правительство. За ним это проделали еще более пятидесяти стран. Последней сдалась Москва.
В ней и находились в это время Мансур и Джамаль. Они сидели в кафе, празднуя победу. Все месячные усилия интерпола найти их не увенчались успехом. Теперь же после бескровной революции поиск потерял смысл.
"Ты знаешь, что блефовать и притворяться большой грех", - сказал Мансур.
"Если бы Зевс не прикинулся быком, он бы не похитил Европу. Если бы я не сделал этого, Европа никогда бы не была нашей", - ответил Джамаль.