Я звонил ему с утра несколько раз, но телефон молчал. Вечером я попробовал снова, и ответа не было.
Айзик являл собой образ колоритный и неповторимый. Невысокий, с животиком, любитель поесть, выпить, и конечно, женщин. Он имел талант запутываться с женами, с уже бывшими, а было их две. В те незабвенные времена мы как-то сидели за столом, накрытым мной на двоих, на себя и на него. Стол располагался в саду, примыкавшем к моему домику, между деревьев, с одной стороны авокадо с другой папайя. Хозяин дома разрешал пользоваться ими. На блюдо мы положили пару грушевидных с блестящей кожурой авокадо и огромную, словно дыню, желтоватую папайя. Больше для украшения, Айзик не был поклонником фруктов и овощей, он скорее был мясоедом. Еда была эклектичной, а гвоздь стола находился в центре между нами, вазочка красной икры и бутылка водки.
После второй рюмки мы завели беседу о паразитизме. Ни одна из его жен не работала. Я вспомнил встречу со своим психологом. Тогда меня поразила простая фраза: "Ты, как мужчина, излучаешь энергию силы и уверенности. А некоторые женщины используют эту энергию. Они хотят быть за тобой словно за стеной...". Сейчас я повторил эту фразу Айзику. И он поспешил согласиться, только сказал: "Ладно, меня не изменишь. Наливай третью". И третья переключила нас на другую тему.
Телефон по-прежнему не отвечал.
Недели через три Айзик позвонил мне, предложил вчетвером в две пары сходить в ресторан. Он тогда напоминал мне образ джентльмена и чуть Дон Жуана. Я и он, его подруга Элла и моя Рахэль встретились при входе в кафе "Экспресс Бар". Айзик был в кремовой рубашке с длинными рукавами и в белом жилете. Смотрелся немного вычурно, но интересно. Он вдруг объявил, что сегодня платит за всех, и каждый может заказать все, что он хочет. Женщины тут же отреагировали, восхитились его широтой. И мы вчетвером много смеялись в этот вечер, ели, пили, целовались, и говорили ни о чем, снова смеялись. Наверное, таким должен быть счастливый вечер, легкий, без напряжения, похожий на воздушное летнее облачко.
И на следующий день телефон молчал.
Как-то незаметно произошли изменения. Мой Айзик поссорился и разошелся с Эллой. Начал снимать квартиру. Экономил. Слегка опустился. Я его в то время прозвал Айзище. Раз в пару недель встречались то у него, то у меня. Ему было чуть за шестьдесят, и он часто поговаривал о работе, но так ее и не начинал. Я заметил, что он покупает все более дешевые напитки. Какую-то странную еду вроде куриных попок или пупков, я уже и не помню. В его привычку вошло жаловаться мне на здоровье. Диабет, боли в спине, в ногах, сыпь на теле. На столе обычно лежали лекарства.
Я продолжал названивать ему и на следующий день.
Вдруг Айзик сообщил мне:
"Собираюсь перебраться в хостель. Мне помогли устроиться там".
Это в другом городе, в Бат-Яме. Мы конечно сидели и делали как бы прощальный вечер. Мы не прощались насовсем, нет. Мы прощались с несколькими годами нашей свободной дружбы. Все-таки хостель. Он попросил меня стать его гарантом там. Я не очень понимал для чего. Спросил только:
"А почему не дети?".
"Ну ты же знаешь..."
Я знал, что его отношения с детьми и внуками были прохладными и чуть странными. Мы часто говорили об этом, спорили. А сейчас я только промолчал.
Телефон Айзика не отвечал почти два дня.
Его переезд в хостель был еще одной ступенькой вниз. В комнате номер шесть ощущался упадок. Он встретил меня обнаженный по пояс. Круглый белый живот с инсулиновой помпой нависал над домашними штанами. В одном углу стоял компьютер с открытой карточной игрой "Солитер", в другом телевизор с советско-русским сериалом про милицию. Кровать незастеленная. На маленьком столике разбросаны многочисленные лекарства: от диабета, от боли. На обеденном столе объедки, немытые тарелки, рюмки. Я привозил ему еду более полезную при диабете, овощи, сыр, яйца. Я привозил ее и для себя, потому что не мог есть его обычные блюда, дешевые колбасы, холодцы. Теперь он только жаловался на здоровье. Боли после давнего ранения на неизвестной войне, ухудшение диабета, бессоница. Он ел при мне все, как говорят "мел" все подряд, невероятные количества хлеба, сладости. Теперь он передвигался на электрической инвалидной коляске. Меня к нему притягивало его золотое сердце. Даже больной он ездил на своей коляске в супер и покупал для обитателей хостеля продукты. А как-то у него появилась собачка Бисли. Обычно собака и хозяин очень похожи, Бисли же, в отличие от Айзика, была худощавой и остроносой, напоминавшей маленькую лисичку. Она при моем появлении всегда залезала под стол или под кровать, приезжал же я к Айзику обычно раз в месяц.
Телефон молчал ровно двое суток.
Кроме золотого сердца меня притягивал к нему оптимизм. Он жаловался на болезни, но каждый раз повторял:
"Ладно, оставь. Глупости все это. Пойдем за стол и поговорим о приятном..."
В этот раз он не жаловался, просто протянул мне лист со словами:
"Ознакомьтесь, господин доктор. Помнишь когда у меня кашель начался".
В одной руке я держал рюмку, в другой результат его компьютерной томографии. По привычке я начал читать с конца. Заключение гласило: "Карцинома легкого с распространением на бронх и загрудинное пространство. Стадия три".
На третий день телефон Айзика откликнулся. Незнакомый мужской голос мне сообщил: "Сегодня утром он умер. Похороны через час. Приезжайте на городское кладбище".
Конечно, я никуда не поехал, был разгар рабочего дня. Я просто думал, что не успел. Как часто бывает, не успел. В багажнике машины лежало маленькое радио для него. Он хотел в больнице слушать музыку. Рахэль дала мне приемник, и я несколько дней подряд собирался навестить Айзика.
"Айзик, Айзик... Айзище". В тот день я никак не мог понять, что его нет. То есть серая часть мозга к этому была готова, а белая вовсе отрицала происшедшее.
Шли дни и недели. Патина времени покрывала память. Вазочка у Рахэли, которую он подарил, или радио в багажнике, которое я так и не привез, напоминали, прорывались иногда. Но проходил месяц, еще месяц без него. Потом я потерял счет времени.
Но однажды. Да, однажды, зазвонил телефон.
"Звонят из хостеля "Амигур". Там жил ваш друг Айзик. Он завещал свое имущество вам. В течение недели вы должны приехать и забрать все вещи из его комнаты".
Эти несколько коротких казенных фраз вновь вернули меня к нему. Я давно простился с Айзиком и его последним жилищем. И теперь должна произойти новая встреча.
Задний двор хостеля, где я обычно парковал машину, был по-прежнему пасторально тих и убран. Вдоль дорожки росли цветы. Мне вручили ключ. Я подошел к двери с цифрой шесть и медлил. Вдыхал запахи. Оглядывал пустой коридор. Медлил. Оттягивал встречу с прошлым. Наконец, вставил ключ, впервые в жизни открыл эту дверь. Обычно она была не заперта. Почему-то быстро, словно за мной гнались, запер дверь изнутри и остался один на один с пустотой и тишиной.
Было странно, комната оставалась неубранной, как при нем. Я обошел ее несколько раз, садился на тот знакомый стул. Никак не мог связать времена. В углу стояли две его коляски. Несколько разбросанных книг. Надо было что-то делать. Что-то взять на память. Имущество я оставлял хостелю. Так же в одном углу был компьютер, а в другом телевизор.
Наконец, мой взгляд остановился на его маленькой почти паспортной фотографии. На меня смотрел Айзик с его чуть скептической улыбкой. В пиджаке, галстуке и белой рубашке. Айзик примерно двадцать лет назад. Я подсел к столу. Поставил фотографию перед собой между немытой посудой. Вдруг увидел бутылку недопитого виски "Рэд лэйбл". И тогда сообразил, пришло время прощания с ним. Настоящего прощания. Я налил виски, и глядя в его глаза, вслух сказал:
"Айзище, дружище. Мы когда-нибудь встретимся с тобой. Там".