Запах свободы сильнее запахов духов и цветов. Только не всем дано ощущать его.
Я, восемнадцатилетний студент, впервые в жизни пересекал границу.
Поезд стоял в Чопе, маленьком, но известном городке на границе Западной Украины и Венгрии.
Почему известном? Потому что большинство поездов здесь пересекало границу. А пересечь границу в то время и в той стране для обычного человека было событием далеко не обычным.
Пограничники осматривали все, что можно и что нельзя. Поезд стоял уже немало времени.
От запаха свободы волнение пробирало меня до самых костей. Я смотрел пристально в окно вагона, но вокруг все было обычным, серым, люди с каменными лицами, как во всей империи начала семидесятых годов. В этом месте мне выпало родиться и вырасти.
В конце концов дали команду пропустить нас. Долгий гудок возвестил, что можно ехать, поезд медленно тронулся, въезжая на территорию дружественной Венгрии. Первый и последний раз в жизни я видел настоящую имперскую границу. Две стены с колючей проволокой наверху и с вышками для охраны, прожекторы. Между стенами мертвое пространство, похожее на лунный пейзаж. Кто-то в вагоне рассказывал, что здесь ходят охранники с собаками. Сейчас собак не было видно. Я подумал, что такая граница окружала всю страну, площадь в шестую часть земной суши.
Мы, молодые студенты, все первый раз были за границей. Сидели у окон и хотели видеть ее, но ничего необычного не замечали. В купе вошел без стука один из руководителей группы. Мы знали конечно о его задаче следить за нами. Мужчина лет за тридцать, обычный на вид, на лицо, на фигуру, на одежду, до того обычный, что через минуту после встречи с ним уже невозможно ничего вспомнить. Ни цвет волос, ни глаза, ни рубашку или брюки. Он еще раз рассказал про маршрут, а в конце добавил то, ради чего приходил:
"Самое главное, осторожность. Не ходите на ненужные встречи, не заводите опасные разговоры, избегайте подозрительных людей. А здесь все подозрительные".
Со странной улыбкой он вышел из купе, а удивительный запах свободы почти исчез.
Но мы были молоды и оптимистичны, почти тотчас забыли этого серого мужчину, так и назвали его "серый". Ели, пили, смеялись, играли, и запах свободы вернулся с новой силой.
Первым в нашей поездке было озеро Балатон. День выдался серым, хмурые облака обложили небо. От станции до озера добирались автобусом. Это туристическое место располагалось на самом берегу. Между деревьями виднелись маленькие деревянные разноцветные домики. Я и мой товарищ из университета получили домик желтого цвета, яркий, словно солнце. Такой цвет контрастировал с осенним днем, первым нашим днем на Балатоне.
Этот мой товарищ Алекс был на несколько лет старше меня. Фигура колоритная с рыжеватой бородкой и длинными пшеничного цвета волосами. Он вынул из чехла гитару. Вначале рассказал, как получал разрешение вывезти ее. На все требовали разрешения, все было под наблюдением, длина волос и бороды, ширина брюк.
"Это была настоящая сага", - сказал он. Про волосы и брюки я уже сам испытал. Про гитару услышал только сейчас. Алекс взял первый аккорд и запел "Мишель" из Битлов. Я слушал с восторгом, а сам думал, что и Битлы в империи были под запретом.
Закончив петь Алекс откинулся на кровать, вздохнул и сказал: "Как мне надоели все эти наблюдения и запреты в нашей жизни. Поверь, если бы встретить здесь местную девушку или какую другую, я бы туда не возвращался". После паузы добавил: "Давай выпьем". Я полез в чемодан за бутылкой водки. Алекс пил много, опьянел быстро. Я же, как более молодой, и не умел пить много, не хотел опьянеть, хотел видеть Венгрию, понять ее. Да и запах свободы пьянил не хуже водки. Он вышел из домика, а я начал разбирать чемодан. Алекс не возвращался. Я вышел тоже, но в округе его не было. Я забеспокоился. Он же выпил немало. Пошел искать. Спрашивал товарищей по группе. Никто не видел его. Продолжал искать. Уже наши домики остались позади. На флагштоке развевался незнакомый мне флаг. Наверное, попал к соседям. Кто-то неподалеку довольно громко говорил по-английски. Я решил взглянуть, отошел чуть в сторону. Остановился, скорее остолбенел, на траве около одного из домиков сидел Алекс и девушка. Девушка не выглядела красавицей, но по лицу и одежде было видно, что она европейка. Острое чувство зависти охватило меня. Не сказав ни слова, я почти побежал обратно. Несколько раз сбивался с пути, но солнечный цвет нашего домика помог в конце концов найти дорогу. Не входя в домик, вышел на берег Балатона и сел на скамейку. Успокоился, зависть испарилась, а запахи воды, травы, и конечно свободы, захватили меня.
Назавтра предстояла автобусная экскурсия в окрестностях озера. Уже ближе к обеду остановились в городе Секешфехервар. Там и планировали пообедать. При входе в кафе располагались туалеты. У женского, как везде, очередь, а между ними раковины с кранами для умывания. Я мыл руки, взглянул на руку, часов не было. Скорее всего забыл их. Повернул голову и увидел девушку, которая тоже мыла руки рядом. Она была невысокой, небольшой, у нее были длинные гладкие волосы почти до пояса. У меня же вырвалось: "Сколько времени?". Она с улыбкой ответила и вдруг спросила: "Откуда вы?". Так мы познакомились. Она была местная венгерка и звали ее Жужана, Жужа. Жужа не блистала красотой, была невысокой, худощавой, но для меня важнее всего казалась ее открытость и простота, отличающие европеек. В эту минуту к ней присоедилась парочка, девушка с парнем, и они быстро заговорили. Венгерский сильно отличается от славянских языков, от английского и немецкого, которые я немного знал, поэтому не понимал ни единого слова. Но вдруг в их разговоре узнал произнесенное мое имя, и все разом повернулись ко мне. После знакомства с ребятами Жужа сказала:
"Хотим пригласить тебя сегодня вечером в ресторан на Балатоне".
"Спасибо, - ответил я, - но нужно получить разрешение у начальника группы. Может быть вы знаете наши правила".
"Мы знаем. Почти уверены, что тебе дадут разрешение".
И вправду с легкостью получил разрешение. Запах безудержной свободы пьянил меня. Вечером вчетвером мы плыли на маленьком кораблике по Балатону к месту, что название для меня оказалось невыговариваемым и незапоминаемым. Вера, Карой и Жужа, так звали моих новых друзей. Они все трое курили, я нет. Но в этот вечер курил вместе с ними. Я не был специалистом в сигаретах, первый раз в жизни видел разноцветные пачки "Филип Морис" и "Пэл Мэл". Запах незнакомых сигарет смешивался с запахом свободы. Я немного увлекся Жужаной и старался коснуться то ее руки, то плеча. Она только улыбалась в ответ, но в улыбке этой я не ощущал и намека на эротику.
В конце концов прибыли к месту, ресторан "Почтовые кареты" располагался рядом с пристанью. Стемнело вокруг, ночная озерная прохлада опустилась на нас. Ступени вниз вели в подвальчик, в котором и был ресторан. Никогда не бывал в подобном ресторане. Между столиков ходили цыгане и играли на скрипках. В музыке цыганских скрипок чувствовался запах корицы, сладкий и горьковатый одновременно, музыка грустная, однако дарящая надежду. Не оставляло ощущение, что во мне была струна, на которой играли.
В ресторане стоял тяжелый дым от сигарет. Мои друзья обсуждали заказ. Спросили, что бы я хотел. Ответил: "Полагаюсь на вас. Что вы, то и я". Карой, как мужчина, взял заказ на себя: "Едим салями и обощи, попробуешь наши знаменитые перцы. Пьем... сделаем интересный напиток сами".
А через несколько минут я воочию убедился, как просто сделать этот коктейль. В высокий большой стакан наливали половину кока-колы и половину бренди, клали несколько кубиков льда. Кока-колу я в жизни не пил, не было ее у нас. Поэтому еще до коктейля отпил ее, изведав новый вкус и запах. Бренди под видом коньяка пивали не раз. Продавали его, например, с названиями грузинский коньяк три звездочки. Самого низкого качества. Говорили, что просто в спирт добавляли разные красители и добавки, называли эти напитки "коньяками" и "портвейнами", а у нас на студенческом сленге просто "бормотуха".
Я уж опьянел до коктейля от атмосферы, запаха свободы, людей, говорящих на разных языках вокруг. А друзья все нажимают: "Пей, да пей". Чтоб показать силу и смелость я в один присест выпиваю треть этого стакана. Через несколько минут иду в туалет, и рядом со входом меня поймала старая цыганка с лицом цвета печеного картофеля, только вынутого из печки.
"Я предсказываю будущее, уверена, что такой красавец хочет знать будущее. Позолоти руку и будешь знать все".
Дал ей пятьсот форинтов, она взяла мою левую ладонь и начала. Понял не все из-за языка, но последняя фраза запомнилась мне навсегда: "Парень, ждут тебя в жизни много трудностей и проблем. Во многих из них ты будешь виноват сам. Поэтому остерегайся, будь осторожен".
Бренди уже подействовал, я дал цыганке еще двести форинтов. "Так я тоже умею гадать", - подумал при этом.
"Ну, где ты? Пьем за нашу дружбу. Прозит!", - провозгласил Карой, когда я вернулся. Пришлось снова выпить залпом почти треть стакана. Тотчас пол в ресторане стал напоминать палубу кораблика на волнах Балатона. Я не очень хорошо помнил, но вдруг заметил какого-то чужого, рядом сидящего мужчину лет тридцати.
"Давай выпьем, - сказал он, - меня зовут...", и я уже через секунду забыл, как его зовут. Он представился то ли Франц, то ли Ганц. Вообще из этого разговора с ним помнил немногое, всего несколько фраз, его вопросов и моих ответов. Стакан коктейля опустел, салями и перчики закончились.
Незнакомец спросил:
"Как ты относишься к тому, что несколько лет назад ваши танки в Праге раздавили нашу мечту?"
"Я против всех танков и за любую мечту", - ответил я, радуясь неожиданному каламбуру.
Кроме этого не помнил ничего, даже, как вернулся в свой желтый домик. Полный провал в памяти. И чувство запахов, которые будоражили меня в последние дни, исчезло вместе с памятью.
На следующее утро доложил "серому боссу", что вернулся благополучно. Он только спросил с улыбкой:
"Ну, пил много?"
"Да, обычно".
После обеда мы собирались оставить Балатон и ехать в Будапешт. Я разговаривал со своими венгерскими друзьями, договорились о встрече там.
В столице новая волна запаха свободы обдала меня с головы до пят. Был пасмурный день. Серый Дунай, разделяющий две части города Буду и Пешт, красивейшие мосты, церкви, здание парламента, все это напомнило мне Санкт Петербург, известный в то время, как Ленинград. Меня взволновала красота Будапешта и ностальгия по Ленинграду, в котором я был со школьной экскурсией. Наша группа стояла около самого известного и интересного цепного моста Сечени. Экскурсавод что-то рассказывал, я слушал в пол-уха и думал, что две империи строили такие похожие дворцы и мосты, Австро-Венгерская и наша, существующая и по сей день.
У меня не получалось встретиться в Будапеште с моими друзьями, или мы были на экскурсиях, или они не могли. Но они утверждали, что обязательно придут на вокзал проститься со мной. Три дня пролетели, словно миг. И мы уже вчетвером стоим на перроне напротив поезда. Обнимаемся, целуемся, даем друг другу сувениры, обмениваемся адресами и телефонами, с надеждой на новую встречу.
Как сказка, остается Венгрия в памяти. Как легкое облачко тает запах свободы. И вновь мы в Чопе. В вагоне я сижу напротив Алекса, мы проезжаем сакраментальные ворота, а Алекс играет на гитаре Демиса "Прощай любовь, прощай...". Мы набираем скорость и едем быстрее и быстрее, а я смотрю в окно вагона и мне до слез тоскливо. Я же смотрю и смотрю, уйдя глубоко в себя. Вдруг почувствовал, что Алекс трогает меня за плечо:
"Серый" вызывает тебя".
Я встал и пошел, еще не отойдя от своих переживаний. Он сидел один в своем купе, одетый в тренировочный костюм с белыми лампасами на штанах и рукавах. На столе стояла полупустая бутылка пива. Я только подумал "Для чего же он вызвал меня?"
"Ну, как дела? Хотел поговорить со мной?" - начал босс.
"Нет. Вы же меня вызвали".
"Да? А я думал ты хотел. А с кем ты стоял на перроне напротив поезда сейчас?"
"Это товарищи мои, венгры, я с ними тогда на озере был. Вы разрешили мне".
"Я помню. И как было?"
"Плавали по Балатону, потом были в ресторане".
"Здорово! Как было в ресторане? Что ели, пили?"
Я рассказал ему.
"Разговаривал с кем-нибудь в ресторане?"
"Точно не помню. Выпил чуть больше, опьянел".
"Но постарайся, вспомни, с кем говорил".
Он улыбался нагловато и смотрел прямо в мои глаза. Это было одно из самых неприятных ощущений в жизни. Я прекрасно понимал, что он от меня хотел. Я вспомнил цыганку-гадалку. "Парень, ждут тебя в жизни много трудностей и проблем. Во многих из них ты будешь виноват сам. Поэтому остерегайся, будь осторожен". Я почувствовал, что запах свободы был большой иллюзией, я почувствовал холодок по спине и свою полную беспомощность противостоять всей империи.
"Один, я не помню его имени, спросил меня:
"Как ты относишься к тому, что несколько лет назад ваши танки в Праге раздавили нашу мечту?"
"Ты молодец, правду говоришь, как пионер. И что ответил?"
"Я против всех танков и за любую мечту".
"Уважаю! Ты прямой парень!"
Запах горелого, запах горячего железа и бетона захлеснул меня, я чувствовал себя слабым и потерпевшим полное поражение.
"Когда мы вернемся в наш город, - тон "серого босса" стал тоже железным, - посетишь "Черное озеро". Вот записка для тебя. А сейчас иди". Вместо озера Балатон "Черное озеро". Это чертово место известно всем. Советский орган - КГБ.
Двадцать дней спустя.
Шел осенний дождь. Я шел на "Черное озеро". Боялся ли? Не то слово. Одно упоминание о КГБ вызывало дрожь. Руки были ледяные. При входе я подал записку "серого". Охранник абсолютно равнодушно взглянул на нее и назвал мне номер комнаты. Поднялся по лестнице на второй этаж. Вокруг не было ни души. Постучал в дверь кабинета, вошел внутрь. Напротив стоял огромный стол, за ним сидел человек с короткой стрижкой "ежиком" и короткими усами. Он сказал:
"Можешь сесть".
Не представился ни по имени, ни по званию, но мне, по большому счету, было все равно. Он открыл серую папку "дело" и в полной тишине начал читать ее. Из многих рассказов про КГБ, из книг я знал, что все делается здесь, чтобы подавить подозреваемого психологически. Я не ошибся. Он начал задавать те же вопросы, как и "серый" в поезде.
"Как ты относишься к тому, что несколько лет назад ваши танки в Праге раздавили нашу мечту?"
"Я против всех танков и за любую мечту".
Я был спокоен, он нет. Он встал из-за стола, приблизился ко мне и заорал, лицо его побагровело.
"Вонючий еврей, жидовская морда! Если бы сейчас был пятидесятый год, я бы тебя провез мордой до Сибири! У тебя теперь "волчий билет", ты больше никогда не выедешь из нашей страны!"
После такой атаки я потерял всякий контроль над собой, у меня это случалось иногда, ответил тихо:
"Я не уверен, что твоя страна просуществует еще много лет".
Сказал, и смертельный страх сковал меня. Ожидал ударов, побоев, пыток. Но он уже взял себя в руки, только положил на стол молча какую-то записку и как приказ, сказал: "Иди!".
Я пошел, как робот, не чувствуя никаких запахов, ничего, как-будто танк проутюжил меня.
Двадцать лет спустя.
Пришло время обеда. Я спускался вниз в столовую. Запах еды стелился из кухни по всему этажу. Я работал преподавателем в университете, где учился двадцать лет назад. В отдельной небольшой комнате обедали преподаватели, профессора, администраторы. Напротив сидел мужчина за шестьдесят лет в голубой рубашке и галстуке черного цвета с мелкими красными точками. Он был начальником какого-то незначительного отдела университета, связанного со студенческим общежитием. В стране происходили перемены, и он с вдохновением рассказывал, как начал читать "Архипелаг Гулаг". Я прекрасно помнил, что во время моей поездки в Венгрию он возглавлял специальный отдел, ответственный за политическую дисциплину, и связанный напрямую с КГБ.
Я не удержался и спросил его:
"Сейчас Вы рассказываете с упоением о "Гулаге", а где Вы были двадцать лет назад? Вы помните мою историю с Венгрией?"
"Конечно помню. Они позвонили. Было волено не спускать с тебя глаз и не выпускать за границу никогда".
"А Вы?"
"Ответил, Будет сделано".
"А Вы знаете, что там в Гулаге отвечали также. Слушаюсь. Будет сделано. И так выполняли приказы, пытали и убивали".
С десяток человек в комнате повернули головы в наши стороны. Все молчали.
"И что мы могли сделать? Не выполнять приказ? Или ты или тебя. И семью кормить надо. Это сейчас другие времена, можно говорить, спорить".
Я тоже молчал, не в силах вымолвить ни слова. Противный запах обмана, двуличия парализовал меня полностью.