После армейской службы и полугодового путешествия в Индию Рони продолжал рисовать, работал на разных временных работах официантом, развозчиком продуктов, продавцом, тогда же задумался о карьере и учебе. Юношеская мечта стать художником пошатнулась после знакомств с несколькими профессиональными коллегами.
Один из них сформулировал положение дел "Ты должен иметь нормальную специальность или богатую жену, тогда сможешь писать в свое удовольствие, а не нищенствовать. И еще, талант есть, но тебе нужна школа, или "Бецалель", или сильный мастер".
Итак, жена в то время не предполагалась, а о профессии Рони уже думал. Деньги крутились в хайтеке, в военно-промышленном комплексе, в строительстве и продаже недвижимости, но это все не его песня. Иногда он обращал свой взор в сторону уважаемых профессий врача или адвоката, они не привлекали его. Был период, когда близкой казалась психология, Рони любил читать Фрейда, Юнга, Фромма, в судьбу вмешался господин случай в лице одного из парней Томера, подрабатывающего по вечерам официантом в том же ресторане, где работал Рони. Их смены как-то пересеклись, Томер рассказал, что учится в Институте Вайцмана, изучает молекулярную и клеточную нейробиологию. Это было похоже на биллиардный шар, молниеносно залетевший в лузу, Рони потерял нить разговора, но тотчас решил податься в нейробиологию. Через несколько дней словно опытный проводник Томер вел товарища в лабораторию. Их путь лежал по дорожкам Института Вайцмана через ровные зеленые газоны травы, достойные британского королевства. Рони входил в здание в стиле постмодерн с оригинальным зеркальным цилиндром в центре и высокими зеркальными окнами по бокам, с трепетом, как в святыню. Томер рассказывал про метод PCR*, применяемый в молекулярной биологии для анализа фрагментов ДНК.
"Сейчас увидишь, как это выглядит", он открыл дверь лаборатории.
На Рони выплеснулись запахи химикатов, в углу лаборатории за столом работали два студента, один из них был китаец или кореец, второй индус. Экзотика лаборатории околдовала гостя, Томер продолжал увлеченно рассказывать про методы, потом переключился на нейродегенеративные заболевания, на стене напротив них висел постер со схемами каскадов белков и липопротеидов при болезни Альцгеймера. Рони слушал, решение созрело, он начнет учить нейробиологию здесь в Институте Вайцмана.
Он познакомился с Тамар в самом конце своей учебы через подружку Томера, так получилось, по времени совпали их роман и свадьба, с другой стороны, начало его карьеры. Рони приближался к завершению доктората и остановился перед выбором, работа в фирме или академическая карьера. По вечерам еще до рождения Арие, он и Тамар за ужинами обсуждали pro и contras каждого из путей. В фирмах намного лучше платили и карьеры, как им казалось, делались быстрее, в академии требовалось больше протекции для продвижения, бюрократия была невероятной. Но Рони не торопился, он привык к академии, любил своего профессора, ему хотелось изучать глубины нейробиологии и нейрохимии. В академии он чувствовал себя, как рыба в воде, мир биотехнологии он знал только понаслышке. Поэтому он все больше склонялся к продолжению своих исследований. В один из вечеров Тамар сказала ему:
"Ты художник, ты не боялся начинать новое, помню, как рассказывал мне, оставил реализм и принялся за символизм. Меня поразили "Сопротивление", "Жажда жизни", дерзай, ищи, пробуй".
После недолгих поисков Рони приняли в фирму по разработке препарата от деменции заведующим лабораторией. У него в подчинении было всего три человека, но зарплата возросла почти втрое от Института Вайцмана.
Молодой заведующий лабораторией вступил на первую ступеньку карьерной лестницы. Перед лабораторией стояла задача определять проникновение кандидатов на препарат в головной мозг через гематоэнцефалический барьер, как его называют специалисты ГЭБ, ткань отделяющая кровь от ткани мозга. Хитроумный барьер не дает каждому веществу достигать мозга, это зависит от многих свойств молекул, размера, заряда, строения. В Институте Вайцмана Рони написал несколько статей по ГЭБ при болезни Альцгеймера, в нем обнаружились специфические дефекты, поэтому Рони с легкостью приняли на проект, совпадающий с направлением его работ. Концентрации препаратов в ткани мозга экспериментальных животных измеряли методом микродиализа*, миниатюрные электроды вживлялись стереотаксисом*, межклеточная жидкость диализировалась через полупроницаемую мембрану и отправлялась в химическую лабораторию на газожидкостную хроматографию*. Рони открывал для себя много нового, изучал микродиализ, химию. Ни один месяц заняло получить положительный результат, два кандидата из десятка проверенных определялись в тканях мозга. Начальник Рони директор по науке и развитию солидный администратор американского происхождения Эли Кауфман был в восторге от результатов:
"Поедешь докладывать данные на сессию Нью-Йоркской Академии, там много моих друзей, они тебя хорошо примут".
Та поездка была пиком научной удачи Рони, одна из известных американских фирм по лечению нейродегенеративных заболеваний попросила его о встрече в Нью-Йорке. По видеосвязи присоединили и Кауфмана. Рони блаженствовал в центре внимания, получая комплименты с разных сторон. Он жаждал успеха, карьеры, вспомнил обещания босса сделать его заведующим целым отделом, практически стать заместителем Кауфмана. От науки разговоры перешли к бизнесу, Рони чувствовал жар от жонглирования десятками миллионов долларов, американцы собирались приехать в следующем месяце с готовым предложением. Итак, Рони возвращался из-за океана победителем.
Но в лаборатории ждали нехорошие сюрпризы, основная часть препаратов в мозге содержалась в виде метаболитов, активны эти метаболиты или нет в плане защиты от Альцгеймера, никто не знал, для получения результатов требовались новые эксперименты, а главное, время, несколько месяцев. Сотрудники пока не сообщали данные Кауфману, поджидали Рони.
Лабораторную дискуссию провели в первый же день, распад препаратов на метаболиты происходил и системно в крови и в тканях мозга. Было ли это критическим не знал никто. С графиками и таблицами Рони пошел к Кауфману. Тот слушал, не поведя ни одним мускулом. Потом сказал, достаточно буднично:
"Встреча с американцами состоится, как запланировали".
"Конечно, но и им придется показать новые данные".
"Совсем необязательно, их надо еще проверить".
"Мы до их приезда повторим эксперименты".
"Рони, не делай глупостей, мы должны вначале получить их инвестицию, а потом рассуждать, и на их деньги ставить опыты".
Рони вскипел: "Я в эти грязные игры играть не стану!"
"Ты хочешь, чтобы фирма существовала ближайшие три года, ты хочешь получить за свой успех в Нью-Йорке достойный бонус, ты мечтаешь о карьере моего зама, так что учись научной и деловой корректности, а не веди себя, как мальчишка".
Рони выходил из кабинета Кауфмана в глубоком шоке, на многих языках с древности это состояние звучало так "ме игара рама ле бира амиката", что на арамейском значило "с высокой крыши в глубокую яму", а на более современном русском "с небес на землю". Ни уговоры Тамар, ни убеждения коллег, друзей, родителей не помогли, через несколько дней Рони оставил фирму. Разочарование в людях, в карьере преследовало его долгие годы.