Театр и литература утратили интерес к пониманию и осмыслению сегодняшнего дня. Почему?
В Санкт-Петербурге пятьдесят два театра, но если заглянуть в репертуар, то практически не увидишь спектаклей о современной жизни. И в семидесятые, и в восьмидесятые годы пьесы ставили современники - Шукшин, Володин, Горин, Шатров, Розов, Арбузов... Список можно продолжить. Где, спрашивается, "Энергичные люди" двадцать первого века? Почему современная драматургия не востребована театрами?
В очередном заседании "Писательского клуба в Доме Набокова" приняли участие известные петербургские литераторы, драматурги Людмила РАЗУМОВСКАЯ, Александр ОБРАЗЦОВ, театровед Елена АЛЕКСЕЕВА, журналисты "НВ" Алина ЦИОПА и Владимир ЖЕЛТОВ.
Дмитрий Каралис (Д.К.): Я думаю, следует начать наш разговор с театральной реформы, о которой сейчас много говорится. В чем, кстати, ее суть?
Александр Образцов (А.О.): Нынешняя театральная реформа - это приближение театра к западной модели. Ее суть в том, чтобы отпустить труппы на волю, набирать артистов по контракту на конкретные постановки. В общем, перевести большинство театров на антрепризный принцип работы.
Елена Алексеева (Е.А.): Театры перестали обслуживать власть, и было признано, что они обременяют, на них можно экономить, их можно поставить на уровень столовых, ресторанов, гостиниц. Хозрасчет и обслуга. У нас это называется "ставить спектакли", а у чиновников - "оказание услуг". А пьесы, скажем, Образцова или Разумовской не укладываются в форму "оказания услуг"...
Д.К.: Что за нелепая формулировка, откуда она взялась? Какого рода услуг? Зрелищных? Вспоминается девиз люмпенов Древнего Рима: "Хлеба и зрелищ!"
Е.А.: Теперь издание книги, журнала, постановка спектакля - все это называется "оказанием услуг". Культура переведена из области возвышения человека в область развлечения. Вот суть реформы.
А.О.: Реформа в нашем городе забуксовала после того, как одна из актрис, которую вместе с другими изгнали из театра, пообещала повеситься напротив кабинета директора. Испугались, вернули всех изгнанных в театр, и реформа захлебнулась.
Е.А.: Не будем о грустном. Что касается современной пьесы, конечно, она нужна. Но я бы для пользы дела наложила сейчас на Чехова десятилетний мораторий. Чтобы его не трогали не только театры, но и Улицкая, и Акунин. Прислушайтесь к себе, попробуйте сами что-то придумать, не питаясь Чеховым, не кормясь этими образами и ситуациями. Надоело узнавать в современных пьесах чеховские мотивы! Это нечестно! Надо делиться собственными идеями и ощущениями. Дошло до того, что театр стал обезьянничать, как кинематограф и телевидение! Решается вопрос о новой постановке, и тут же звучит вопрос: "А у нас будет медийное лицо?" И в спектакль "Эдип-царь", который ставит Александринка, приглашают известного, как им кажется, московского артиста. То же самое в "Балтийском доме": ставится "Фигаро", приглашается Андрей Мерзликин, чтобы своим медийным лицом сделать погоду. И вдруг оказывается, что погоду делает совсем другое. Все-таки в нашем городе сохранилась театральная публика, которая понимает толк в хорошей драматургии. И она пойдет на новую пьесу. В кассах спрашивают билеты на современную пьесу: "Опять классика? Нет, нет!"
Д.К.: Назовите, пожалуйста, современные пьесы. Может, мы их просто не знаем?
Е.А.: В том же "Балтийском доме", который мы ругаем за неудавшуюся реформу, идет спектакль "Изображая жертву", поставленный Игорем Коняевым, учеником Додина. Я не терплю ненормативную лексику, но в этом спектакле есть двадцатиминутный матерный монолог милиционера - единственное место в современной литературе, где эта лексика оправданна.
Д.К.: Вы назвали одну пьесу. А еще есть? И без ненормативной лексики.
Е.А.: Тот же Коняев поставил в декабре повесть современного московского автора - очень неплохая литература - "Похороните меня за плинтусом".
Д.К.: Да, это Павел Санаев. Благодатный литературный материал.
Е.А.: Благодатный, но не вполне театральный. Я бы этот спектакль зрителям рекомендовала. Несмотря на то что там полно чернухи, в спектакле есть прекрасные актерские работы: например, Эра Зиганшина.
Д.К.: В каких спектаклях правда о нашем времени?
А.О.: Время сейчас сумасшедшее - такого не было с 1612 года. Нас всех ограбили, а мы должны грабителей называть аристократами, новой элитой, присваивать им титулы, говорить, что они необыкновенно талантливы, потому что они ограбили нас якобы виртуозно. Хотя грабеж был совершенно грубый и наглый: например, мощнейший Уралвагонзавод был продан по цене двухкомнатной квартиры. И современное искусство даже не пытается рассмотреть вопрос, который волнует большинство наших сограждан: как такое могло случиться с нами, изведавшими все возможные формы обмана в предыдущие эпохи? Почему мы позволили сделать с нами такое? Зритель сидит дома - вяло смотрит телевизор или шарится в интернете. Последнее мощное и красивое движение масс, которое я наблюдал и которое меня до сих пор греет, - это 1991 год, после путча, когда весь город вывалил на Дворцовую площадь. Когда я ехал в метро и улыбался красивой женщине, и она мне в ответ улыбалась. Также и театральная реформа улыбнется нам только тогда, когда в театрах валом пойдет современная пьеса. Иных вариантов просто не существует.
Л.Р.: И театр, и литература, и кинематограф утратили интерес к пониманию и осмыслению сегодняшнего дня. Почему это происходит? Наше общество раздроблено на мельчайшие частицы. Пенсионеры, молодежь, олигархи, люмпены, гастарбайтеры, вымирающая деревня, коммерсанты, военные, бандиты, представители шоу-бизнеса и СМИ, инвалиды, бездомные - это осколки некогда единого монолитного общества, в котором та или иная жизненная проблема ощущалась всеми как своя кровная, общая для всех. Чьи ценности и чью жизненную философию может выражать театр в нынешнем атомизированном обществе? Театр эмигрирует в "развлекательность" и спасительную классику, вроде бы берясь исповедовать вечные ценности. Но и вечные ценности сегодня в прочтении большинства режиссеров почему-то никак не сопрягаются с современной жизнью, с жизнью человека, который сидит в зрительном зале и хочет узнать что-то про себя и свое время. А ведь осмысление времени и человеческой личности в нем - это одна из задач искусства, ее никто не отменял.
Владимир Желтов (В.Ж.): Я не согласен с тем, что классика не имеет проекции в современность. Сейчас очень хорошо ставится Островский и вот-вот на подходе Салтыков-Щедрин. Смотришь Островского - и видишь, как просвечивает наше время, ничего не изменилось, все так и осталось. Напрашивается провокационный вопрос: а нужны ли современные авторы? Островскому не надо платить, чтобы поставить его пьесу...
А.О.: Мне не нужно повторение Щедрина - такие повторы мне омерзительны! К тому же это неправда. Любой повтор лишает нас воли. Зачем мне идти в театр, чтобы увидеть очередное закрепление негатива? К тому же литература не обязана говорить: "Мы живем в хлеву!" Литература создается для иных целей, она всегда в соревновании с жизнью, с бытовизмом - тем и интересна.
Д.К.: Считается, что литература выше жизни на величину таланта.
А.О.: Литература, драматургия - это другая реальность. Человек приходит в театр, чтобы узнать себя, но как бы со стороны. И не обязательно в пафосном виде. Искусство возвращает человеку забытое чувство баланса, гармонии. К сожалению, сейчас в литературе и драматургии главенствует московский линейный погребальный стиль телевизионного кружка Виктора Ерофеева. Они уверены, что закрывают все литературное поле, убеждают читателя, что они могильщики русской литературы. Кончился якобы ее цикл, закрылась пассионарность - страна нелепая, народ глупый, подлый. И это говорится на русском языке в России. Вы можете представить такую ситуацию хотя бы в Албании? И вот когда эта московская тусовка идет на читателя сомкнутой ратью, создается впечатление полной бесовщины, смердяковщины. И от этого наши общие беды - нет театра, нет литературы. Я считаю, что во всем виновата Москва.
Алина Циопа (А.Ц.): Но тем не менее новая пьеса в Москве все-таки есть, там есть и фестиваль "Новая драма".
А.О.: "Новая драма" первым делом прибыла в наш город и заявила, что в интеллектуальной столице России драматургия отсутствует. И замечательно: Дурненковых с Пресняковыми мы выставить на поле не можем - нет таких даже в запасе.
Е.А.: Кризис театра - это кризис общества. Происходит коммерциализация, все поставлено на поток, на службу денег. Лет десять назад, когда возникла плеяда молодых и многообещающих режиссеров - Галибин, Туманов, Козлов, Тростянецкий, Дитятковский, - на них начала усиленно охотиться Москва...
Л.Р.: Значит, корень бед - коммерциализация?
Е.А.: Не только. Сейчас многие театры существуют без главных режиссеров, у них нет репертуарной политики, ставится что попало: быстренько сляпали произведение, быстренько его сыграли, получили деньги, разбежались. Зачем в такой ситуации нужен Додин, который годами думает над "Жизнью и судьбой" Гроссмана и годами ставит? Зачем нужно серьезное искусство? Мы лучше что-то сляпаем и поставим, все равно, на каком материале, - Поляков, Островский, Шекспир. Надо признать, что за год после смерти Пази его театр абсолютно изменился. Там ставят Островского "На всякого мудреца довольно простоты", чтобы посмешить публику, там тем же "капустным" ключом открывают современного и ценимого во всем мире драматурга МакДонаха. Я бы не желала увидеть в постановке этого театра Разумовскую.
А.О.: Не волнуйтесь, Елена Сергеевна, Разумовскую в театре Ленсовета ставить не будут. Мы сами будем ставить Разумовскую. Мы, в конце концов, окончательно созрели для дела. Мы открыли как сопредседатели петербургский театр-клуб "Драматург".
Е.А.: Упраздняем режиссера?
А.О.: Упраздняем режиссера как класс. Вспомните, кто в давние времена ставил в Александринке Гоголя, Островского? Да никто, потому что это были самоигральные пьесы. А режиссура возникла от встречи Станиславского с Немировичем-Данченко. С тех пор начался упадок театра, он покатился под гору: Мейерхольд, Немирович, Станиславский, Эфрос, Любимов, Агамирзян, Хамармер, теперь - Астрахан... Когда у Камы Гинкаса спросили: "Как вы стали режиссером?", он рассказал: "Было нас четверо, пьеса была на троих. Мы друг на друга посмотрели - они говорят: "Иди-ка ты в зал посмотри". Они начали играть, я сидел в зале, с тех пор там и остаюсь". Вот она, профессия режиссера - смотрящий. Человек смотрит, как выходят из-за кулис артисты, не толпятся ли? Сидит за отдельным столиком, делает артистам замечания. И если кто-то сидит, значит, кто-то должен стоять. Если кто-то приносит поднос, то кто-то должен взять стакан с подноса - вот для чего нужен режиссер. Если драматург все написал, все предусмотрел, то зачем режиссер в качестве соавтора?
Л.Р.: Я не считаю, разумеется, что режиссер в театре лишняя профессия. Театральное искусство XX века, конечно, режиссерское и таковым и останется. Другое дело, что мы в силу обстоятельств вынуждены отказаться от режиссерских услуг и остального театрального антуража. У нас будет актер и авторская пьеса. Я не знаю, что из этого получится, но такую попытку мы сделаем, а дальше время покажет.
В.Ж.: Ниже этажом, в музее Набокова, маленький театр "Другие берега" периодически играет спектакль. Мы даем в газете анонсы, у входа вывешивают маленькую афишку. Билет стоит 100 рублей, собирается человек десять-пятнадцать. Небольшая труппа существует практически на голом энтузиазме. На что вы рассчитываете содержать свой театр-клуб?
Л.Р.: Актеры, которые будут принимать участие в наших спектаклях, уже где-то работают...
А.О.: Да, актеры есть - из театра Ленсовета, из театра Комедии и так далее. Я не буду называть фамилии, они достаточно известны в городе. Хочу подчеркнуть - это придумано не для забавы, нас жизнь ставит в такую ситуацию.
Д.К.: Дай Бог, осуществить задуманное. Но в театр ходит одна сотая процента горожан, остальные 99,99% смотрят телевизор. Вы надеетесь победить телевидение, которое каждой сказанной фразой внушает народу, что культуры в России нет, а есть только зрелищные услуги и деньги, о которых следует днем и ночью думать? Как говорил Маркс, взгляды господствующего класса очень быстро становятся господствующими в обществе.
А.О.: Сейчас в России денежная эпидемия - любовь к деньгам, к их нечестному приращению. Но все эпидемии когда-нибудь заканчиваются, потерпим еще два-три года. А потом жены богатых людей захотят получать хорошие спектакли, книги, скажут: дайте что-нибудь настоящее, мужья оплатят. И тогда драматурги, может быть, станут получать не меньше охранников на бензоколонках.
Д.К.: Если взять основных участников театрального процесса - драматургов, режиссеров, актеров и зрителей, - то где в этой связке слабое звено?
А.О.: Современных пьес хватает - бери и ставь, если у тебя есть огонь в груди. Но у современного режиссера в груди тлеет гнилушка. Чеховы и Наполеоны приходят, когда они нужны обществу. В прошлом веке, когда существовало понятие общества, мне часто звонили актеры, режиссеры - что новенького? Последние десять лет звонков нет. Никто не верит в театр.
Е.А.: Да, пьесы есть, спектаклей нет. Если они и появляются - их никто не замечает. Если зритель приходит в театр - все равно нет того резонанса, который вызывали в городе спектакли Товстоногова. Театр ушел с авансцены.
Л.Р.: Театр, литература, кино - все ушло, все захватило ТВ. Идет сплошная "шоунизация" искусства.
Д.К.: Как предрекал герой кинофильма "Москва слезам не верит": "В будущем ничего не будет, будет одно сплошное телевидение"...
А.О.: Все захватила Ксения Собчак, которую поддерживает бюджет.
Л.Р.: На телевидении она одна из самых разрушительных идолов нашего времени...
Е.А.: Плохой театр пытается подражать телевидению, бежит за эстрадой, за "Аншлагом", а он должен брать самобытностью, живым контактом человека с человеком. Если он этого не сможет, его век закончится на пыльной обочине.
Д.К.: Должен быть в Петербурге репертуарный театр?
Е.А.: Да. Но он должен о себе задуматься и заботиться, в чахлом состоянии он зрителю не нужен. И конечно, если государство не хочет, чтобы народ одичал, оно должно поддерживать театральное искусство. Но не антрепризные формы.
Л.Р.: Кризис не только на сцене и за кулисами - главный кризис в головах людей. Приведу маленький пример. Приехали мы на озеро Ильмень в православный храм, все молимся, прикладываемся к иконам, пишем записки, ставим свечки, затем садимся в автобус и через пять минут останавливаемся, где вы думаете? У "камня-шептуна"! "Прикладывайтесь к этому камню, - говорит экскурсовод, - и просите у него что хотите - он выполняет желания..." Вот одна из примет абсолютного хаоса и всесмешения нашего времени и состояния души: идем ставить свечку Богу и тут же - к гадалке, шаману, экстрасенсу, сектанту и... "камню-шептуну"!
В.Ж.: Человек, потерявший надежду, готов молиться кому угодно!
Л.Р.: Если он без Бога, то - да, и это состояние наших граждан!
Е.А.: Чем отличается сегодняшний день от времен написания Гоголем "Ревизора"? Обостренностью ситуации! Мы живем в эпоху перемен, когда никто не знает, что будет завтра, и уже никто не помнит, что было вчера... Смятение и кавардак в мыслях и чувствах. И в зале, и на подмостках. Увы! И это во времена, когда театру дана полнейшая свобода творчества...
Д.К.: Александр Кушнер написал: "Времена не выбирают - в них живут и умирают..." Театру, как, впрочем, и литературе, сто раз уже пророчили смерть и даже справляли грандиозные поминки. А потом спохватывались. Современная драматургия нам тем и интересна, что она современная. Наша жизнь, порой бесшабашная, чаще драматичная или даже трагичная, наша действительность - главный источник современный драматургии. И вопрос лишь в том, чтобы талантливыми руками драматурга, режиссера, артиста осторожно перенести ее на театральную сцену.
Материал подготовили Дмитрий Каралис и Алина Циопа