Библиотека-читальня Беломорско-Балтийского канала. 1933 год.
Фото: Неизвестный фотограф
Чудаков А.П. Ложится мгла на старые ступени: Роман-идиллия. - М.: Время, 2012. - 640 с., - 5-е изд. Серия: Самое время!
Опубликовано в Литературной газете номер 39 от 2 октября 2013г. Рубрика "Портфель".
Да простят наследники и друзья известного филолога Александра Павловича Чудакова моё желание покритиковать его книгу. Но это тот случай, когда нельзя умолчать. К тому же в литературе действует принцип: с ушедшими авторами разговариваем, как с живыми...
В дневниках, приложенных публикаторами к роману, автор напоминает, что роман не автобиографический. Хотя биографии главного героя романа, историка Антона Стремоухова, и филолога Александра Чудакова - во многом схожи. Да и дед у них общий - Леонид Львович. И фотография деда, и снимок дома, в котором прошло детство героя, помещены, надо думать, неспроста.
В микшировании правды и вымысла нет ничего удивительного - по литературной вселенной вихрем гуляют мемуары с косметикой сегодняшнего дня, псевдодневники и псевдоблоги, стилизованные автобиографии и как бы документальные романы... Главный вопрос: что получится на выходе - факт истории цивилизации или факт литературы? Оба результата почтенны и заслуживают снятых шляп и аплодисментов. И совершеннейшая чепуха получается, когда автор пытается сесть между жёстким канцелярским стулом документа и резным креслом художественного вымысла.
Начну с вызывающей недоумение фотографии, помещённой перед титулом. Интеллигентного вида человек в очках и тельняшке позирует с малой совковой лопатой, вонзив её в гальку рядом с цветочной клумбой и делая вид, что собирается копать. Но, простите, копают штыковой лопатой, а совковой перебрасывают сыпучие грузы. Ясно, что кадр постановочный: воткнул, поставил ногу, застенчиво улыбнулся в объектив - готово! Филолог на даче. Любит не только работать за письменным столом, но и физический труд ему по плечу. Знает народную жизнь. И не стал бы я придираться к лопате (перед взглядом в вечность любой может ошибиться и схватить не тот инструмент), кабы она в руках автора не превратилась в волшебную и не занялась бы профанацией жизни и литературы.
Сначала о профанации без лопаты. Сообщается, что отца главного героя не взяли в армию по зрению, у него минус семь - ибо "глаза он испортил в московском метро, где сварщики работали без щитков"! Работающие без щитков сварщики - это как космонавты, выходящие в открытый космос в кедах и спортивных костюмах.
Вот солдаты, вернувшиеся с фронта, сидят на брёвнах, пьют самогонку, закусывают варёной картошечкой и вспоминают: "...когда надо было сделать для танков проход в минных полях, Жуков приказывал по этому полю пустить пехоту; проход образовывался, техника оставалась в целости". Либо солдаты на брёвнах перепились и забыли, что в минном деле, как нигде, вся загвоздка в щеколде и взрыватель противотанковой мины срабатывает лишь от наезда гусеницы танка, колеса орудия или автомашины, а к пехотному сапогу взрыватель противотанковой мины сознательно индифферентен. Либо Жуков, отдававший такие приказы, был полный баран. В чём я сильно сомневаюсь...
В романе, ещё в 2000 году получившем премию журнала "Знамя" - "За произведение, утверждающее либеральные ценности", - таких нестыковок и нелепиц разливанное море. Если они входят в дефиницию "либеральные ценности", то нужно ли утверждать такие обморочные ценности?
Ну, с Жуковым более-менее понятно - у него либералам отведена известная роль - заваливать врага трупами наших солдат и беречь танки. Кто следующий подходит под категорию врагов либеральных ценностей? Понятное дело, Жданов.
Этот злодей кушает в блокадном Ленинграде икру, осетрину, пьёт отменную водку и по совету врачей играет в Смольном на подземном корте в теннис, чтобы сбросить лишний вес. Прочитаешь такое и задумаешься: видать, "дело врачей" не на пустом месте родилось, если врачи давали астматику Жданову такие несовместимые с жизнью советы. А наш герой, чтобы не быть голословным, рассказывает читателям, что, приехав в Ленинград для написания коллективной книги о блокаде, получил допуск в секретные архивы и нашёл там накладные на отпуск в Смольный разных деликатесов, которые поедал Жданов с челядью. И как-то многочисленным членам жюри Букеровской и иных премий невдомёк, что накладные на отпуск товаров в исторические архивы не попадают, а значит, врёт наш лирический герой, с чем мы его и поздравляем. И попутно заметим, что под зданием Смольного никаких кортов никогда не было и нет, в чём может убедиться каждый, послав соответствующий запрос в администрацию города-героя Ленинграда-Петербурга.
Так вот, о либеральных ценностях. Генерал Власов - это бесспорно человек чести. Он, оказывается, мог ещё в 41-м, под Москвой, драпануть к Гитлеру, но не хотел выглядеть трусом, испугавшимся мощи вермахта, и перешёл на сторону врага лишь в 1942-м - чтобы помочь ослабевающему фюреру свалить ненавистного Сталина. Н-да.
А далее подвыпившие фронтовики со своими брёвнами и самогонкой словно переносятся на машине времени в ХХI век и попадают в передачу "Суд истории", где и продолжают неспешно трындеть под руководством Николая Карловича Сванидзе или господина Гозмана "за победу".
Например, о том, что в оккупированных областях немцы разрешали открывать церкви, а в Смоленске и вообще открыли кафедральный собор, в котором при советской власти был музей атеизма. Получается, что фашисты - просто гуманисты рядом с ненавистной советской властью! Свят-свят-свят! А если сказать так: "Фашисты, сжигавшие в крематориях людей, как дрова, и вешавшие на морозе голых детей-партизан, словно в насмешку над Богом, разрешали открывать для собственного спокойствия православные церкви". Не правда ли, такое сообщение прозвучит иначе?
И кто из фронтовиков в романе-идиллии ни откроет рот, того хоть сейчас посылай на "Эхо Москвы" вести передачу "Цена победы". Окружённый Берлин штурмовать не следовало - немцы сами бы сдались. В партизаны никто добровольно не шёл, мобилизовывали, как в армию. Мирное население партизан не любило. Заградотряды и приказ 227 "Ни шагу назад!" - это плохо. В Финскую войну воевали неправильно. За что Матросову такие посмертные почести, если, кроме него, было больше сотни "амбразурщиков"? О 28 панфиловцах, погибших под разъездом Дубосеково, всё наврали - несколько панфиловцев осталось в живых. И лётчик Гастелло погиб не совсем так, как писали в газетах. И почему Зоя Космодемьянская с керосином и спичками попала в пантеон героев, когда были и более достойные люди, например, партизаны Игнатовы, придумавшие "не обнаруживаемые миноискателем деревянные мины и подорвавшие десятки поездов"?
Что ответить "фронтовикам", стоящим на страже либеральных ценностей? Во-первых, мины с корпусом из дерева находились на вооружении и Красной армии, и вермахта, а потому "придумывать" ничего не требовалось. А во-вторых... Но хватит и во-первых.
И опять машина времени: дед и отец героя (которого не взяли, как мы помним, в армию по зрению после зверских пыток электросваркой на строительстве московского метро) спорят в 41-м:
- Умирать за эту власть? С какой стати?
- При чём тут власть! - горячился отец. - За страну, за Россию!
- Пусть эта страна сначала выпустит своих узников. Да заодно отправит воевать столько же мордоворотов, которые их охраняют.
- Я вас считал патриотом, Леонид Львович.
Вот такой дед-провидец, тайно получивший из будущего "Архипелаг ГУЛАГ" или журнал "Огонёк" под редакцией Коротича.
Но вернёмся к лопате. Вот глава "Землекопы и матросы", заставляющая вспомнить о 25-м кадре и голодной куме. Глава начинается с рассуждений о том, что "Яма - это искусство... Яма - это наука", и если заставить нынешнего пропагандиста народных корней и национального русского духа вырыть яму под саженец в твёрдом грунте, то ничего из этого не получится, ибо ни один народник не знаком с премудростями копки. А наш-то герой знаком: "Никогда он не испытывал такого наслаждения от чтения статьи или писания своей, как от рытья серьёзной ямы". А где же выучился? Науку копать ему передал шахматист Егорычев, попавший на Беломорканал по доносу своего соперника. Как, при каких обстоятельствах происходила передача тайных знаний копки от шахматиста к юному герою, не сообщается. Но между прочим напоминают, что философ Лосев тоже копал Беломорканал. Далее герой, не расставаясь с лопатой, получает по зубам от одноклассника за то, что разрушил миф о Цусимском сражении. И тут голодная кума являет 25-й кадр: "Но <...> жажда света истины оставалась неистребимой. Ещё в университете он чуть не подрался с Толей Филиным, оспаривая на основании фактов полководческий гений Сталина". Вот прямо так и заявлено: "на основании фактов". Ни в документальный ряд такое высказывание не лезет, ни в беллетристический. В каком жанре написан роман-идиллия? Нет ответа...
Но тема лопаты как учебного пособия по истории СССР в комбинации с 25-м кадром на этом не заканчивается. Герой роет дальше. "Однажды Антон копал погреб старушке, соседке по даче, которую снимал в то лето по Казанской дороге. Погреб был очень нужен - холодильника у старушки не имелось и не предвиделось". Яму откопал, денег за работу не взял, и старушка, словно в награду, возьми и брякни: Сталин, по словам её репрессированного мужа-марксиста, был туповат в учёбе.
Просто волшебная лопата в руках у автора! Куда она ни воткнётся, всюду раскопает правду о советской эпохе и Сталине: полководческих способностей не имел, в учёбе был туповат.
Москва 70-х. Антон с лопатой оказывается на строительстве здания Комитета стандартов на проспекте Мира, которое "построили, не озаботившись подготовить траншею для коммуникаций..." Антон выручает головотяпов, роет траншею и зарабатывает за неделю "двухмесячную зарплату младшего научного сотрудника". К чему этот эпизод? А чтобы 25-м кадром сказать, что в советские времена были специальные бригады землекопов для исправления извечного русского строительного бардака. Вопрос из зала: а строители что, возводили в центре Москвы здание без нулевого цикла и чертежей, случайно не из Средней Азии на машине времени прилетели?
Кстати, о дачах по Казанской дороге. И студент, и вдова репрессированного марксиста в 50-е годы живут на дачах, и волшебная лопата не роет землю в поисках причин их достатка.
О чём книга? Да ни о чём. Псевдоисторический роман с набором банальностей. И совершенно нет того, что Пушкин назначал прозе: мыслей и ещё раз мыслей. Гносеологическая составляющая текста - разного рода вставки, заставляющие вспомнить газетную рубрику "Знаете ли вы, что...", забавны и отвлекают в хорошем смысле: как проходил бал в Зимнем дворце, тайный язык цветов-букетов в отношениях с барышнями, сколько лет живут черепахи, какие сорта ветчины были в магазинах у Елисеева до революции и т.п. Аксиологическая же составляющая просто нулевая. Автора нет! Антон Стремоухов - ни рыба ни мясо, рассказчик с минимальным участием в событиях, передатчик чужих точек зрения, сплетен, слухов, домыслов. Мама героя - учитель, папа - партийный агитатор, дедушка-антисоветчик возглавляет метеорологическую службу городка. И живёт такой парень Антон Стремоухов, баловень судьбы, в русско-казахской глубинке, среди старинной посуды, диванчиков, и т.п., вокруг нищета и несправедливость, шпалы на себе таскают за пять километров, чтобы построить землянку, ибо злой начальник машину не выделяет, живут в хлеву с четырьмя детьми, а он, сын партийного агитатора, заканчивает школу, поступает в Московский университет, становится элитой советского общества, ездит по заграницам, строит дачу и потом пишет книгу, как плохо все вокруг жили и как достойно, "по-диссидентски" жила его семья. Бабушка по праздникам обедала с помощью девяти приборов, говорила чуть в нос и зло подсмеивалась над советскими людьми, не знающими дворянско-буржуазного этикета. А дедушка-метеоролог, любитель поесть, рассказывал внуку о московских ресторанах, о жизни до революции, о "советском бардаке", слушал "вражеские голоса", высоко забрасывая антенну, а его сын, он же отец героя, ездил по окрестным санаториям, колхозам и советским учреждениям, где читал жизнеутверждающие лекции за деньги и продукты. Да и сам городок Чебачинск, где живут ссыльные и эвакуированные, то кажется санаторием ЦК с усиленным питанием, то концлагерем для перемещённых лиц с ослабленным режимом. Вот аккуратная немецкая семья, выселенная во время войны с Поволжья, по вечерам играет на пианино и поёт на немецком языке немецкие песни. Где это происходит? В Германии? Нет, в Советском Союзе после войны. Что-то мне подсказывает, что дальше первого куплета песня на немецком языке в немецком доме в послевоенные годы не спелась бы - пацаны и женщины, получившие похоронки, перебили бы все окна в доме такой музыкально смелой семьи.
При этом отдельные главы, которых не было в журнальном варианте - как я полагаю, по причине их неполитизированности ("Клава и Валя", "В бане и около", "Бычаги", "Другие песни", "Озеро", "Псы" и некоторые другие), могли бы стать книгой забавных рассказов о русской советской жизни. Например, в романе смачно описан барахольный ряд базара. Есть несколько забавных эпизодов и героев, вроде фантастического школьника-грамотея, делавшего 120 ошибок в ста словах.
Но точность, добытая из словарей, отнюдь не сродни точности художественной. Автор хорошо описывает мир вещей, но ошибается в отображении мира духовного. 95-летний дед героя, наладившись умирать под мирным небом и в сытом доме, просит прощения у супруги за развал в стране, за то, что не смог обеспечить матери своих детей светлого безмятежного существования, потому что коммунисты исковеркали Россию, лишили её религиозности, и вообще, как в плохой опере, вместо того чтобы умереть, читает монолог, как бы страна могла жить без коммунистов.
То, что это книга-концепция с 25-м кадром, подтверждается записью в дневнике автора: "Хватит ли художественной и нервной силы описать любовь мою к старой России и ненависть к тем, кто её разрушил и топтал столько лет?.." А кто разрушал и топтал Россию? Возьмём отца героя, читавшего в тылу лекции о преимуществах социализма. Он топтал или помогал созидать?
Может быть, лучше не обращать горящие гневом взоры в наше общее прошлое, а попробовать сначала разобраться в истории своей семьи? Учинить предкам-родственникам, жившим в советскую эпоху, допрос с пристрастием из нынешнего времени. Почему молчал в 37-м? Почему выжил в войне, когда все порядочные люди погибли? Откуда у тебя в годы казарменного социализма это шевиотовое пальто и дача по Казанской дороге? И как тебя приняли в университет, если всем порядочным людям, по версии современных романистов-либералов, чинили препятствия? И почему эта тётенька, сестра следователя НКВД, так хорошо одета и даже улыбается? И почему наш герой не вышел из комсомола, швырнув комсомольский билет на стол, покрытый церковной парчой? А забавные могли бы получиться семейные истории у некоторых записных либералов после таких допросов.
И ещё. В книжный вариант добавлены фрагменты дневников, которые автор - человек литературно опытный и не лишённый стеснительности, едва ли захотел бы придать огласке, будь он жив. Например, восторженные слова, которые произносят друзья писателя в адрес его детища, подаренного для дружеского прочтения. Радостное цитирование похвальных отзывов о романе в конце книги наводит на мысль о потере вкуса душеприказчиками-публикаторами. В отдельно взятом дневнике приятельские отзывы могут показаться интересными. В послесловии к роману они выглядят ненужными подпорками - мнение о произведении уже сложилось.
Люди, дающие "премии десятилетия" подобным книгам, очевидно, все ещё не теряют надежды убедить нас, русских читателей, что Советский Союз - это ничтожная во всех смыслах система, которая неправильно выиграла войну, неправильно полетела в космос, неправильно строила дома, терзала людей занятиями физкультурой, отчего бедные люди со страха устанавливали мировые и олимпийские рекорды, а в оставшееся время усердно аплодировали тиранам.
Обогащающей жанровой контаминации не случилось. Документалистика и художественность присутствуют в романе-идиллии лишь в кавычках. И потому книга-концепция воспринимается как очередная попытка внушить нашему народу чувство политической обречённости.
И если это, по мнению жюри, самый лучший "букеровский роман" последнего десятилетия, то что же тогда всё остальное, поданное на соискание Букера десятилетия?
