Аннотация: Роман о людях, прошедших великие испытания, сохранивших веру и достоинство, положивших жизнь за Россию.
Н.М. Коняев
Митрополит Вениамин
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
В 1922 году Масленица заканчивалась 26 февраля...
Мы знаем, что к Прощеному воскресенью Ю.П. Новицкий уже привез митрополиту патриаршее благословение.
Великой силой обладало оно.
Как-то само собою получилось, что как раз накануне Великого поста и выпало митрополиту Вениамину возвысить голос петроградской митрополии Русской Православной Церкви.
После литургии, в прощеное воскресенье, он обратился к своей пастве с речью.
К сожалению, записи ее сделано не было, а сам митрополит, пересказывая на процессе выступление, существенно адаптировал его, применяясь к уровню слушателей и ситуации.
"Речь в Лавре я произнес в воскресенье, числа 25-26 февраля (26 февраля. - Н.К.) сего года. Я указал, что для верующих совершается такое печальное явление, как закрытие некоторых церквей. Изъятие церковных ценностей может быть произведено и некомпетентными лицами, следствием чего в церкви может не оказаться необходимых предметов для богослужения. Надо молиться, чтобы таких явлений не случалось".
В 1923 году владыке должно было исполниться 50 лет...
Родился он 17 апреля 1873 года в селе Нименский Погост Каргопольского уезда Олонецкой губернии.
Отец его, Павел Иванович Казанский, окончил Олонецкую духовную семинарию и с 27 июля 1863 года служил священником в нименской Преображенской церкви. Через четверть века беспорочного служения он был поставлен благочинным пятого округа Каргопольского уезда. Мать, Мария Александровна Смирнова, тоже происходила из священнической семьи, была дочерью прежнего священника Нименского прихода Александра Васильева Смирнова.
Согласно родословной, составленной А.А. Бовкало и А.К. Галкиным, священство в роду будущего митрополита было потомственным - девять священников, один диакон, два пономаря и два дьячка, а также несколько преподавателей духовных училищ предваряли по семейной линии церковное служение Вениамина. Путь его был проторен и намолен предшествующими поколениями родственников священнослужителей...
Василию Казанцеву было двадцать лет, когда он закончил Олонецкую духовную семинарию и поступил в Санкт-Петербургскую духовную академию.
В двадцать два года, будучи студентом третьего курса Санкт-Петербургской духовной академии, он принял монашеский постриг. Через месяц был рукоположен во иеродиакона, а 19 мая 1896 года - во иеромонаха. Священнослужитель по призванию, он готов был, как утверждали однокурсники, вообще не покидать церковь: "Его не останови - он двадцать четыре часа в сутки будет служить".
Однако Господу было угодно направить молодого иеромонаха по другому пути. Будущий священномученик менее всего заботился о своей карьере, но карьера его складывалась самым блестящим образом. В двадцать четыре года иеромонаха Вениамина выпустили из академии с ученой степенью кандидата богословия. Около года он преподавал Священное Писание в Рижской духовной семинарии, затем был назначен инспектором Холмской семинарии.
"Это был молоденький, скромный, кроткий, улыбающийся монах, а дело повел крепкой рукой и достиг добрых результатов, - писал, вспоминая о Вениамине того времени, митрополит Евлогий (Георгиевский), бывший ректором семинарии. - Между нами установились дружественные отношения, с ним мы шли рука об руку. Хороший он был человек".
До Евлогия Холмскую духовную семинарию возглавлял епископ Люблинский Тихон (Белавин), и 9 сентября, когда семинария праздновала начало учебного года, он совершал в семинарском храме Божественную литургию. Вот тогда, на литургии, и произошла первая встреча людей, на долю которых в 1922 году выпадет нелегкая миссия спасения Русской Православной Церкви. Тогда будущий патриарх и услышал впервые Вениамина, который произнес слово за литургией. Интересно, что меньше чем через месяц, 4 октября 1898 года, и сам епископ Тихон отслужит прощальную литургию, уезжая на Алеутскую кафедру.
В тридцать лет, когда Вениамин был уже инспектором семинарии в Санкт-Петербурге, его возвели 18 февраля 1902 года в сан архимандрита и через несколько месяцев назначили ректором Самарской духовной семинарии.
Еще через три года мы видим Вениамина ректором Санкт-Петербургской семинарии, а 24 января 1910 года Вениамин хиротонисан в епископы Гдовские и назначен четвертым викарием Санкт-Петербургской епархии. 22 ноября 1911 года он становится третьим викарием, 30 мая 1913-го - вторым, 20 марта 1914-го - первым.
И вот что поразительно.
Столь успешное восхождение по лестнице церковной иерархии, высокие должности, епископский сан и многочисленные ордена, которым и отмечается его служение, нисколько не влияли на простоту владыки Вениамина.
Ректора столичной духовной семинарии епископа Вениамина менее всего можно было назвать сановником Церкви. Невзирая на свое высокое положение, он охотно служил и за городом: в Сусанине и Вырице, где заложил церкви, в Колпино и Луге и на рабочих окраинах, среди ночлежек и трактиров. Слово епископа Вениамина звучало и здесь, врачуя и исцеляя заблудшие души.
Никогда еще Петербург не видел таких многочисленных крестных ходов. Епископ Вениамин организовывал и детские крестные ходы. Появились даже ходы трезвенников - десятки тысяч человек собирались на общую молитву с епископом Вениамином у Александро-Невской Лавры или в Троице-Сергиевской пустыни.
2 марта 1917 года на епископа Вениамина "впредь до особых распоряжений" было возложено временное управление Петроградской епархией. Впрочем, тогда, при Временном правительстве, высшие слои церковного общества полагали, что его пребывание на этой должности действительно будет временным. На выборах для замещения Петроградской митрополичьей кафедры ими была выдвинута кандидатура епископа Андрея (князя Ухтомского). Избрание это, казалось, было обеспечено. Но за три дня до срока, назначенного для выборов, неожиданно всплыло имя епископа Вениамина. И это он, а не епископ Андрей, был избран 24 мая свободным голосованием клира и мирян главой столичной епархии.
Народ сам избрал своего пастыря.
25 мая 1917 года Вениамин был утвержден архиепископом Петроградским и Ладожским.
Через три дня, в Неделю Всех Святых, зазвонили колокола всех петроградских храмов. Со всех уголков города двинулись к Александро-Невской Лавре крестные ходы с хоругвями и иконами. Отсюда, возглавляемые новым архиереем, все пошли по Невскому проспекту: вначале - в Казанский собор, а затем - в Исаакиевский, где и состоялось торжественное вступление архиепископа Вениамина на Петроградскую кафедру.
- Я стою за свободу Церкви! - говорил новый архиерей. - Она должна быть чужда политики, ибо в прошлом она много от нее пострадала. И теперь накладывать новые путы на Церковь было бы большой ошибкой со стороны людей, истинно преданных Церкви.
14 августа 1917 года Вениамин был возведен в сан митрополита Петроградского и Гдовского, 7 декабря 1917 года избран заместителем члена Священного Синода, а 25 сентября 1918 года вошел в его состав.
Когда произошел октябрьский переворот, митрополит Вениамин жил в Чудовом монастыре.
"Целую неделю под выстрелами я провел в осажденном Кремле, - писал он протоиерею Ф. Орнатскому. - Последние двое суток насельники Чудова монастыря спасались в подвале и подземной церкви святителя Ермогена, куда были перенесены и мощи святителя Алексия из соборного храма. Стену занимаемого мною помещения пробили два снаряда тяжелой артиллерии, разорвались и произвели большое разрушение. Из своей комнаты я вышел за несколько минут перед этим. <...> Ко всенощной и литургии под выстрелами через двор ходили в подземную церковь. Шла постоянная служба. Братия исповедалась, причащалась Святых Таин: служащие и неслужащие готовились к смерти".
Об этом же митрополит Вениамин рассказывал и Поместному Собору:
"Ужасные дни пришлось пережить в Кремле, но Господь судил сохранить святыни. Уцелел и я с монастырской братией. Монашествующие все видят в этом милость Божию по заступлению Пресвятой Богоматери, святого Архистратига Михаила и святителей Алексия и Ермогена. Им все время мы приносили усердные молитвы. Только в Чудовом монастыре, среди всех храмов Кремля, совершалось непрерывное моление, которое в среду и четверг совершалось перед мощами Св. Алексия, перенесенными в подземелье, в церковь святителя Ермогена.... Надо пережить, что мы пережили, чтобы почувствовать, что происходило в Кремле. Когда сыпались снаряды, мы молились, чтобы Господь примирил убивающих друг друга. Когда сражавшиеся падали трупами, мы молились "об убиенных во дни и в нощи". Когда после литургии и всенощного бдения мы собирались на молебен, за которым читалось Евангелие со словами: "мир вам", то эти слова производили на нас особенно сильное впечатление. Все исповедовались и причащались, как те, которые служили с приготовлением, так и те, которые были без этого приготовления. И Господь сохранил всех нас... Теперь не время для речей. Ведь пережиты ужасы. Мы не знаем истинного положения дел, его исторической стороны: кто больше виноват, а кто меньше, нам неведомо. Не надо нам вспоминать бывшее, искать виновников происшедших событий. Вспомним лучше сказанные нашим русским Златоустом архиепископом Херсонским Иннокентием слова в Великий Пяток: "Теперь не время слов и речей, а время молиться и плакать". Прошу поэтому прекратить все речи о минувших событиях: это делу не поможет. Лучше простим всем всё и будем молиться, чтобы Господь укрепил силы духовные насельников Чудовой обители, чтобы милость Божия всегда была с ними и чтобы благодать Божия от сей обители разлилась по всей стране и внесла успокоение в мятущиеся сердца".
Молитвы "у Чудотворцева гроба" наполнили митрополита Вениамина той святительской силой, которая очень скоро потребовалась ему в епархиальном служении.
20 января 1918 года большевики выпустили Декрет "Об отделении Церкви от государства и школы от Церкви". Церковь была лишена прав юридического лица и всего имущества. Тогда, защищая святыни Александро-Невской Лавры, митрополит Вениамин организовал грандиозный крестный ход. Почти двести крестных ходов от всех церквей и монастырей города сошлись на площади перед Лаврой. Митрополит с тысячным сонмом петроградского духовенства отслужил молебен о спасении Церкви от надвигавшихся на нее бедствий. Затем во главе объединенного крестного хода направился к Казанскому собору, где также был совершен молебен.
И что же... Лавра устояла тогда.
Разумеется, случайно совпало, что после ночного богослужения митрополита Вениамина 2-3 марта 1918 годав Покровско-Коломенской церкви советское правительство во главе с В.И. Лениным под охраной латышских стрелков сбежало на поезде N 1864001 из Петрограда в Москву.
Но что случайно, а что не случайно в Божием мире?
Кто знает это?..
* * *
Таким был человек, который обратился к своей пастве в Прощеное воскресенье. Покаянное настроение праздника и определило характер наставления...
- Зовите народ к покаянию! - призывал патриарх Тихон. - Да омоется покаянными обетами и Святыми Тайнами, да обновится верующая Русь!
- Пришли печальные времена... - словно бы отвечая патриарху, говорил из Петрограда митрополит Вениамин. - Велик гнев Божий... Нужно молиться...
Произнесенную в Лавре речь услышали не только верующие: изложение ее попало в рабочие сводки ГПУ, зазвучало в коридорах Смольного...
В научных исследованиях, посвященных анализу петроградских событий начала 1922 года, существует устойчивый стереотип, согласно которому утверждается, что отношение Г.Е. Зиновьева к изъятию церковных ценностей было более сдержанным, чем в Москве, что петроградский Помгол якобы первоначально полагал, что речь идет действительно лишь о помощи голодающим, и в связи с этим в феврале - марте наблюдалось даже некоторое потепление в отношениях Церкви с петроградскими властями.
К сожалению, вся эта концепция выстраивается на уровне введенных в фактологию заблуждений и гипотез и никакими документами не подтверждается. Не удалось нам обнаружить таких документов и в двадцатисемитомном деле N 36314.
Более того, знакомство с материалами дела дает основание утверждать, что до выступления митрополита Вениамина в Лавре все попытки властей вступить в диалог с Церковью носили явно провокационный характер. Предполагалось, по-видимому, использовать результаты этих "переговоров" в набиравшей обороты газетной кампании.
Вел переговоры Семен Иванович Канатчиков, ректор Университета имени Зиновьева, поэтому ему и передадим слово.
- Я лично имел полное право вызвать митрополита в Смольный... - с нагловатой развязностью рассказывал он на процессе. - Но опять-таки, не желая вносить в это дело прямолинейность, решил отправиться в Лавру, чтобы объявить о том постановлении, которое состоялось в Смольном...
Допрос Канатчикова на процессе длился целый день, и за это время Семен Иванович, путано повествуя о сорванных якобы по вине митрополита Вениамина переговорах, успел рассказать немало интересного и о себе самом.
Он поведал, к примеру, о весьма странном устройстве собственной головы... "Я схематической памятью обладаю, у меня память на общие положения, но относительно деталей, так сказать, отдельных фактов, эпизодов - я их, повторяю, никогда не удерживаю в памяти. Существует определенная схема принципов, поэтому я этих фактов обыкновенно не стараюсь удерживать в памяти".
С оруэлловскими персонажами
Семена Ивановича Канатчикова роднит не только организация его мыслительного процесса, но и моральный облик, который тоже раскрылся во время процесса достаточно ярко. Свои показания ректор Университета имени Зиновьева менял, нисколько не затрудняя себя соображениями порядочности, в полном соответствии "с определенной схемой принципов".
Так вот, этот оруэлловский персонаж и явился к митрополиту Вениамину для переговоров.
Первым делом Семен Иванович спросил у владыки, знаком ли тот с декретом ВЦИК.
Митрополит ответил, что о декрете слышал, но текста его не читал (декрет ВЦИК был опубликован только 26 февраля), никаких официальных уведомлений не получал.
- А воззвание патриарха Тихона, гражданин Казанский, вы получали?
- Официально мы не получали и воззвания... - ответил митрополит.
Уклончивость его ответов весьма огорчила Семена Ивановича.
"Затем, когда я предложил ему (митрополиту Вениамину. - Н.К.) содействовать нам по проведению Декрета, не вызывая никаких конфликтов на этой почве, он на это весьма точно также неопределенно заявил, что так как Церковь теперь является демократической и так как я (митрополит Вениамин. - Н.К.) - лицо, хотя и стоящее во главе, но не имеющее права самостоятельно действовать, то поэтому я (митрополит Вениамин. - Н.К.) обращусь к собранию районов. Для этой цели и попрошу вас (Канатчикова. - Н.К.) явиться на это заседание, и тогда мы (духовенство. - Н.К.) совместно с вами обсудим эти вопросы".
Судя по манере излагать свои мысли и обстоятельства дела, ректор Университета имени Зиновьева избытком культуры и образования не страдал. Трудно заподозрить его и в переизбытке ума. На процессе, хотя и готов был Семен Иванович дать самые невыгодные для митрополита показания, он не умел сделать это, все время путался. Расписывая "коварство" священномученика, он обличал только самого себя...
Нет! Митрополит не хитрил, не крючкотворствовал...
У него действительно не было официально переданных ему документов, вступать же в обсуждение их, основываясь лишь на газетных пересказах, митрополит не мог себе позволить: слишком серьезным был вопрос.
Разумеется, владыка не стал объяснять этого Канатчикову. Во-первых, не счел необходимым, а во-вторых, едва ли Семен Иванович сумел бы понять его.
Что могло быть, если бы митрополит не уклонился от навязываемого обсуждения, видно из дальнейшего "диалога".
- Вы, гражданин Казанский, не стремитесь помогать советской власти... - горестно вздохнул Канатчиков. - А напрасно... Это не в интересах Церкви. Из-за недопонимания и происходят досадные нарушения...
- Да... - спокойно подтвердил митрополит. - С вашей стороны имеется много нарушений.
"Я попросил его указать, какие нарушения именно. На это он мне говорит, что нам (Церкви. - Н.К.) запрещают производить кружечный сбор в пользу голодающих, затем нас (Церковь. - Н.К.) травят в газетах, запрещают оказывать непосредственную помощь голодающим, кормить их, закрывают домовые церкви, не помню еще какие требования в этом смысле. Я (Канатчиков. - Н.К.) на это ответил, что с нашей стороны относительно нарушения Декрета никаких не может быть разговоров относительно уступок. Я указал, что домовые церкви закрываются на основании Декрета и местная власть с этим запоздала. Она виновата, что до сих пор эти церкви не закрыты. Если закрывают, следовательно, поступают по праву, именно осуществляют Декрет, который обязаны давным-давно осуществить. Что касается помощи голодающим, я (Канатчиков. - Н.К.) не уполномочен решать непосредственно, но я лично думаю, что никому не возбраняется оказывать эту помощь. Кроме того, он (митрополит. - Н.К.) заявил: нам запрещают преподавать Закон Божий в Церкви, на это я ответил, что вообще Декретом не предусмотрено преподавание Закона Божия в Церкви. Претензия не основательна".
Недалекость ума, как мы видим, очень удачно совмещалась в Семене Ивановиче с ненавистью к Православной Церкви... Тем не менее митрополит слово сдержал. Через несколько дней Канатчиков был приглашен на заседание епархиальной комиссии помощи голодающим.
Любопытно, что на это заседание С.И. Канатчиков пришел вместе с протоиереем А.И. Введенским. "Введенский встретил меня во дворе и повел на - как они называются? - богословские курсы".
Однако и с помощью вождя обновленцев раскачать "реакционеров" на обсуждение опубликованных в газетах выдержек из Декрета ВЦИК не удалось. Вместо принципиальной дискуссии, которую можно было бы использовать и в пропагандистской кампании, и в обвинениях на будущих процессах, члены комиссии повели скучную беседу о конкретной помощи голодающим, чем, разумеется, очень сильно огорчили Семена Ивановича, и он вместе с Введенским покинул заседание.
Как свидетельствовал Новицкий, Канатчиков пригласил членов комиссии к себе в Смольный. "Мы пришли в Смольный немного раньше трех часов. Там был Введенский... Мы сидели с трех часов и ждали Канатчикова до пяти часов вечера. Не дождались..."
Более никаких переговоров вплоть до выступления митрополита Вениамина в Лавре не велось, так что говорить о каком-то, пусть и временном, потеплении в отношениях петроградских властей к Церкви не приходится.
Возможно, и выступление митрополита так же осталось бы не замеченным властями, но резонанс его значительно усилили события, происшедшие 25 февраля, как раз накануне Прощеного воскресенья, в домовой церкви консерватории...
"Рапорт члена Комиссии по учету и изъятию ценностей из церквей, комиссара Губчека С. Егорова.
Когда, запечатав церковь, мы уходили в канцелярию, нас остановил священник Толстопятов и от имени Всевышняго Бога поодиночке проклял нас. В толпе начали кричать, что нас надо бить, но кто-то из администрации остановил и сказал, что надо свергнуть эту власть, так как это не советская власть, а хулиганская".
Как явствует из материалов следствия, отец Анатолий (Толстопятов) заявил в канцелярии чекистам: "Я знаю, где все вещи находятся, но я вам этого не скажу и показывать не буду". А староста церкви, композитор Сергей Михайлович Ляпунов, которого, по словам обвинителя Драницына, отец Анатолий "заразил таким преступным поведением", категорически отказался сдать церковные ключи.
- 25 февраля церковь была опечатана, и вслед за тем была произведена опись имущества ее, - рассказывал Сергей Михайлович на допросе. - Так как в протоколе по составлению описи было сказано, что церковь домовая, я отказался подписать протокол, потому что сам являюсь ктитором, выбранным от прихода. Ключи я отказался сдать, потому что они у меня получены от приходского совета, которому я только и могу их сдать".
От тюрьмы шестидесятитрехлетнего профессора консерватории С.М. Ляпунова спасла лишь мировая известность. По приговору ревтрибунала он был осужден на шесть месяцев условно и вскоре после суда уехал за границу и умер в Париже...
Напомним также, что большевики усиленно готовились тогда к Генуэзской конференции, связывая с нею определенные надежды. Укреплять имидж "хулиганской власти" в их планы не входило. Совокупность всех этих обстоятельств и обусловила то, что переговоры все-таки начались. Правда, и на этот раз вести их было поручено знакомому нам С.И. Канатчикову.
Роль ректора Университета имени Зиновьева во всем этом деле не вполне ясна. С одной стороны, очевидно, что Канатчиков обладал немалой властью и пользовался полным доверием Зиновьева, но с другой...
Представители защиты тщетно допытывались на процессе, какой орган представляла та комиссия, где председательствовал Канатчиков, - Помгол или исполком.
Ответы Семен Иванович давал уклончивые. Из них следовало, что хотя и участвовали в переговорах секретарь губисполкома Н.П. Комаров и другие ответственные работники, но самой комиссии как бы и не было и никого она не представляла... Обстоятельство, что и говорить, весьма странное.
Странно и то, что С.И. Канатчиков, как видно из материалов дела N 36314, - единственный персонаж, который поддерживал постоянные контакты и с Зиновьевым, и с работниками исполкома, и с руководством Помгола, и с органами ГПУ, и с группой Введенского - Боярского...
Этот человек и послал митрополиту Вениамину повестку с требованием прибыть в Смольный в 14.00 в понедельник, 6 марта 1922 года.
Тогда после всенощной отслужили два акафиста перед чудотворными иконами Спасителя и Скорбящей Божией Матери, принесенными в храм, а потом совершили в час ночи крестный ход и в два часа приступили к литургии.
Дело. Т. 12, Л. 49.
Оруэлловские персонажи - герои антиутопии английского писателя Дж. Оруэлла "1984".