"Здравствуй, солнце!" - первым делом произносил в мыслях Антон, шагая утром на работу.
И не важно, есть ли солнце над горизонтом, или ворочается вокруг туманная морозная тьма, или светлое летнее небо сплошь затянули жирные тучи, норовя зацепиться за антенны на крышах домов. Он смотрел на восток, туда, где должно быть солнце, и здоровался с ним, а затем приветствовал по очереди всех остальных:
"Здравствуй, небо. Здравствуйте, воздух, земля и вода. Здравствуйте, березоньки-подружки и сосенки-подруженьки. Здравствуйте, кусты и трава, звери и птицы. Здравствуйте, люди. Здравствуй, мир!"
Потом обращался к Нему:
"Спасибо тебе, Господи, за новый день! Дай мне, пожалуйста, сил, прожить его достойно..."
Странная, конечно, эта была молитва - полуязыческая, полухристианская, как у северных народов, - но именно чрез нее Антон пытался выразить свое отношение к миру. Именно она помогала ему сохранять добро и совесть в душе, не смотря на все ускоряющееся движение окружающего человечества в бездну цинизма, златопоклонничества и отвращения к природе.
Вот только в отпуске он забывал произносить эти слова. Может, из-за того, что ломался привычный утренний распорядок, или потому, что дни и без молитвы не обещали ничего неожиданного. Каждодневные производственные проблемы остались на далеком Севере, и время расписано поминутно от отъезда и до возвращения домой с "большой земли".
Они стояли над обрывом, недалеко от пристани, и смотрели на воду. Бесчисленные солнечные зайчики играли на мелкой прибрежной ряби, слепя глаза и оставляя под веками мутные яркие пятна. По правую руку, километрах в десяти, изломанный скалистый контур водохранилища превращался в строгую прямую черту - плотину электростанции, разорванную с одного края открытыми воротами шлюза. "Ракеты", "Метеоры" и другие суда не ходили вниз по реке через плотину уже много лет, с начала девяностых. Речной флот почти весь остался на водохранилище - здесь работа еще была, поэтому циклопические створки шлюзовых ворот открывались теперь очень редко, для проверки механизмов, или сброса лишней воды в паводок.
Сейчас из проема показалось черно-белое пятнышко маленького кораблика, который, сходу взяв приличную скорость, за несколько минут вспорол острым клином зеркальную гладь, разделив ее на два неравных осколка. Волны вспухали за кормой судна веером, словно раскрывающийся павлиний хвост, и обессилено гасли в ленивой воде, так и не достигнув берегов. Кораблик приблизился, увеличился в размерах и превратился в катер-буксир, франтовато поблескивающий свежевыкрашенными бортами, разделенными белой полосой ватерлинии на красный низ - черный верх. Белоснежная рубка гордо посматривала вокруг чистыми стеклами иллюминаторов. Рында матово отливала начищенной бронзой. Острая игла антенной мачты адмиралтейским шпилем стремилась в небо. Красные спасательные круги украшали с обеих сторон поручни мостика... Словом, весь торжественно-подтянутый вид катера говорил о том, что он только что сошел с ремонтных стапелей и готов продолжить прерванную работу.
Антон присел на бетонный парапет, проследил за плавным разворотом кораблика, любуясь его строгой мужской красотой. Дизель рыкнул перед остановкой, выхлопные трубы дыхнули на воду черными клубами гари, и катер замер под скалами, повернувшись к берегу якорным бортом, на котором было выведено четкими буквами имя: "Владимир Высоцкий".
- Вот и наш транспорт объявился, - Олег Трунов весело глянул на Антона, отправил окурок щелчком на асфальт и бросил взгляд на часы. - Сейчас мои должны подъехать.
Анюта, двоюродная сестра Антона и новоиспеченная жена Олега, тоже посмотрела на брата. Как бы говоря с веселой легкой заносчивостью: "Ну что, удивили мы тебя, северянин?!"
Она стояла, приобняв мужа за талию и склонив голову на его острое плечо. Улыбалась счастливо. И Антон улыбнулся в ответ, искренне радуясь за нее.
- Здорово! - только и сказал он, действительно удивившись неожиданному подарку судьбы. - На таком я еще ни разу не ходил.
- Знаешь, какая это благодать?! - Анюта возвела глаза к небу. - Обалденная! Мы прошлым летом плавали на большом теплоходе, и так хорошо отдохнули... Представляешь, целую неделю купались, загорали, по вечерам танцевали на палубе, и готовить самим не надо было, в ресторанчике довольно вкусно кормили...
- На катере ресторана нет, поэтому кашеварить нам самим придется, - сказал Олег. - Вернее, вам, женщинам.
- Что ж, такова наша тяжкая доля, - Анюта притворно вздохнула и зажмурилась.
Антон слушал их разговор, не отрывая взгляда от катера.
За лобовыми стеклами рубки проглядывала фигура шкипера, небритого мужичка в тельняшке. Он курил, положив правую руку на штурвал, и выдыхал дым в приоткрытую дверь. На баке управлялся белобрысый мальчишка, лет пятнадцати на вид. Босиком, в затертых джинсах с обрезанными выше колен штанинами. Его голые, загорелые, как головешки, плечи блестели на солнце. Наполовину выдвинув тяжелые сходни между поручнями, он оставил трап на носу катера, а сам сиганул с противоположного борта в глубокую воду и быстро подплыл к берегу. Вскарабкался на кубический обломок скалы в пяти метрах внизу под ногами Антона, дотянулся и подтащил сходни к себе. Уложил их ровненько на горизонтальной площадке и пробежался по решетчатому мосту туда-сюда, проверяя его устойчивость. И исчез за рубкой на корме, где только мелькание тонкого бамбукового удилища выдавало его присутствие.
В это время за спиной Антона раздался скрип тормозов, и подле молодоженов остановился серебристый микроавтобус. С переднего пассажирского сиденья вышел рослый бритоголовый Трунов-старший, продолжая держать возле уха мобильник, небрежно пожал руку Антону и взглядом указал сыну на открывающуюся дверцу салона.
Первой на асфальт ступила дородная Олегова мамаша, комплекцией подстать мужу. Затем показался ее брат со своей половиной - совершенная противоположность Труновым, одинаково маленькие, круглые и невзрачные. За ними выскочила темноволосая девушка с детским лицом и недетскими формами, младшая сестра Олега. Последним выбрался крепко сбитый, коренастый Иван - дальний родственник из уральской деревушки.
Антон с новой родней познакомился два дня назад на свадьбе, но имен толком не запомнил. Он коротко поздоровался с прибывшими и помог выгружать из машины вещи и провизию. Олег с Иваном споро перетаскали сумки на катер по крутой узкой тропинке, сбегающей к причальной скале. Антон подхватил свой рюкзак и спустился следом. На парапете остался металлический ящик с "Жигулевским", что купил Антон по дороге в магазинчике пивзавода, и гитара в дерматиновом чехле.
- Ладно, отбой. Меня на связи не будет до конца недели. Скажи им, что я заболел и лежу в больнице, пусть отвяжутся. К концу месяца поглядим, кто выше прыгнет. Давай. - Трунов наконец оторвался от телефона и взял в руку бутылку пива. - Это что такое? Я и не знал, что у нас еще выпускают эту... этот раритет. Мы же взяли с собой "Баварию", нет?
Он посмотрел на жену удивленно, собрав на загорелом лбу морщины над вскинутыми бровями. Она согласно прикрыла веки, томно обмахиваясь газетой.
- А я люблю местное, давно не баловался, - с улыбкой ответил Антон, поднимаясь на берег. - Оно совсем легкое, чуть крепче кваса.
Он вскинул ящик к груди и, осторожно поглядывая под ноги, снова начал спускаться под горку. Трунов покрутил головой по сторонам, не зная, что делать с бутылкой, увидел Анюту и сунул пиво ей в руки.
- Так, молодежь, давайте мне все ваши мобильники. На время плавания объявляю запрет телефонных разговоров. К тому же, через десять-пятнадцать километров вверх по водохранилищу связи толком не будет.
Народ сначала зароптал, но идея полностью отключиться от цивилизации все же пришлась по вкусу, и к "командиру" со всех сторон протянулись руки с играющими "отбой" сотовыми аппаратами. Телефонов набралось пять штук. Трунов сложил их в кейс, отправил туда же "раскладушку" жены, пробежался взглядом по головам путешественников и нахмурился:
- Ладно, тебе, Ваня, в деревне мобила не нужна, а ты, Антон, почему свою не отдаешь?
- А у меня тоже нет, - Антон в шутку хлопнул себя по карманам джинсов. - Не люблю быть все время на привязи, хотя бы и на электронной.
Трунов хмыкнул недоверчиво, но ничего не сказал. Сунул кейс в окошко водителю и махнул ему на прощание рукой:
- Езжай. Через неделю на этом же месте в двенадцать. И не опаздывай.
Затем подхватил из-под ног объемистую кожаную сумку и пошел вниз, к катеру. Антон подхватил гитару, помог женщинам перебраться по сходням на палубу и сам взошел последним. Мальчишка-матрос споро втащил трап на бак, поставил на ребро у поручней, принайтовил веревкой.
Катер отчалил от скалы задним ходом, плавно развернулся и, резво набирая ход, вышел на фарватер. По левому берегу, как будто соревнуясь с речным собратом, дымил гарью пассажирский поезд. Горы с каждой минутой расступались все шире, уступая пространство иссиня-стальной глади большой воды, местами подернутой светлыми пятнами ряби. Солнце осталось за кормой, плавило горячими лучами пенистые буруны, но воздух, напоенный влагой, накатывал с носа прохладными струями и сбивал жару напрочь, не давая ей шанса поизмываться над пассажирами.
Трунов по-хозяйски обошел катер, определил Ивана с Антоном в крошечный кубрик за рубкой, над машинным отделением. Остальных, включая себя, разместил в носовой каюте и скомандовал женской половине готовить обед. Девушки, дружно ропща для проформы, отправились на камбуз. А мужики, стаскав вещи по каютам, и продукты в рыбный холодильник, расселись по лавкам на корме, под широким брезентовым тентом, не забыв захватить по бутылке пива на брата.
Путешествие началось.
- Ну что? Как вам, нравится? - Трунов смотрел на Антона с Иваном, которые попали в его "команду" в первый раз.
Антон в ответ просто кивнул головой.
- Ты, Петрович, молодец! - Ваня расплылся в щербатой улыбке. - Такой подарок молодым отчебучил! И от меня лично отдельное "спасибо" за приглашение. Век не забуду.
Его простецкое крестьянское лицо прямо лучилось радостью, приятно было посмотреть. Иван вытянул заскорузлыми пальцами беломорину из нагрудного кармана рубашки, прикусил мундштук неровными передними зубами и с хитроватым прищуром глянул на Трунова:
- Только заместо пива теплого, может, лучше теплой водочки дернем? А?
- Можно и водочки, - Трунов мотнул головой сыну. - Перед обедом не помешает причаститься, для аппетита.
Олег сорвался с места, принес из холодильника бутылку белой и двухлитровый "ваучер" газировки. Потом отправился на камбуз за стаканами, которые женщины выдали ему после непродолжительного препирательства, всучив в придачу нарезанную толстыми кусками колбасу.
Несмотря на выпитое спиртное, общий разговор особо не клеился. Трунов с шурином переговаривался о чем-то вполголоса, прихлебывая пиво, Олег и Иван смеялись, вспоминая совместные деревенские проделки из детства, а Антон сидел сам по себе. Его это нисколько не тяготило.
Катер резво шел вперед, по далеким берегам громоздились вереницы скалистых вершин, приятный ветерок обдувал лицо, и все вокруг дышало покоем и негой, заставляя позабыть на время хлопоты обыденной жизни. Прошлое отваливалось кусками, обнажая более близкие слои памяти, и они растворялись следом, уступая место событиям последних дней, а те, в свою очередь, заслонялись настоящим, именно этими текущими минутами, которыми только и нужно жить. Не сожалея об ушедшем и не пытаясь угадать будущее. В отпуске это можно себе позволить.
- Вы почему стол до сих пор не поставили?! - из камбуза с огромной кастрюлей в руках появилась "командирша" и грозно глянула сквозь массивные очки на безалаберных мужчин. - Что, выпили, а дальше и трава не расти?
- Сейчас все исправим, товарищ главный кок, - Ваня подскочил с лавки и шутливо вытянулся по стойке "смирно".
Его лохматая русая голова едва доставала до массивной груди "хозяйки". Олег поднялся следом, подошел к кубрику, над которым висела в рангоутах моторная лодка, и вытащил из нее деревянные козлы. Сверху на широко расставленные крестовины общими усилиями взгромоздили крышку - половинку теннисной столешницы. Девушки перетаскали из камбуза приготовленную снедь и посуду, и скоро на импровизированном столе не осталось незанятых территорий.
Поварихи расселись по правому борту. Вадим, брат Труновой-старшей, разлил коньяк и сухое вино, а глава вояжирующей компании провозгласил тост:
- За здоровье и счастье молодых! - выпил смачно коньяку и захрустел соленым огурцом.
- "Горько" больше кричать не будем, - дополнил тост Иван, утерев ладонью мокрые губы. - Поэтому, целоваться можете, когда сами захотите. Только перед этим не забывайте нам наливать!
Анюта с Олегом засмущались, склонились к тарелкам. Но остальные не стали их больше подзуживать, отставили пока разговоры в сторону и принялись за еду.
Антон наелся от пуза, выбрался из-за стола и спустился по металлическому трапу к леднику. Пиво уже достаточно охладилось, и он захватил сразу несколько бутылок "Жигулей" и "Баварии". Его идея с пивным десертом понравилась всем, бутылки тут же расхватали и в охотку запили плотный обед, откинувшись спинами на поручни. Антон не стал садиться, налил себе полный стакан и облокотился о перильца, прихлебывая холодный жидкий янтарь и провожая глазами убегающую назад воду. Иван присоединился к нему, снова попыхивая зажатой в зубах папироской.
- Расскажи-ка нам, Антон, откуда приехал, чем занимаешься, - обратился вдруг в спину гостю Трунов. - А то Анюта нам толком тебя не представила.
- Да что меня особо представлять? - обернулся к нему Антон. - Ничего интересного в моей биографии нет. Росли мы вместе, сначала в одной квартире, пока ее родители от бабушки не съехали, потом все равно в одном дворе. Я у Анюты был вроде няньки, все же младше она на восемь лет, вот и привязалась ко мне с пеленок так, что за уши не оттащишь. Приходилось ее в наши пацанские игры с собой брать. Из-за этого, и из-за того, что имена похожи, нас так и прозвали - Ан-2.
Олегова родня засмеялась, Анюта тоже улыбнулась, слушая брата.
- После школы я в институт уехал, а как закончил, махнул на Север. Вроде недавно совсем, а вот уже пятнадцать лет пролетело, как я дома не живу. Полжизни считай. Да и дома здесь моего уже давно нет, поэтому и в отпуск редко наведываюсь.
- Что ты такое говоришь?! - вскинулась на эти слова Анюта. - Ко мне-то ты всегда можешь приезжать.
Антон кивнул ей и сказал еще несколько слов:
- Работаю в нефтянке, в бурении, семьей пока не обзавелся. Вот и все.
- Так это же хорошо. Выбирайся назад, на родину. Вон у нас Маринка поспела уже, еще крепче породнимся, - засмеялся Трунов и подмигнул жене.
- Скажешь тоже, - махнула та на него рукой.
- А что, хорошая идея, - отец повернулся к дочери. - Пойдешь за него? Давай, сейчас вторую свадьбу заодно сыграем!
- Да она ведь мне сама в дочки годится, - попытался выправить неловкое положение Антон, но Марина еще больше покраснела, схватила мать за руку и уткнулась ей лицом в пухлое плечо.
- Хочешь сказать, что ты такой старый?
- Нет. Хочу сказать, что Марина еще маленькая, - Антон улыбнулся.
- Так сейчас все на молоденьких норовят поджениться - по телевизору глянь!
- Женитьбы без любви не бывает, так что не о чем и говорить, - постарался свести тему на нет Антон.
- Сколько получаешь? - вступил в разговор Вадим.
- Сейчас все деньги на доллары считают - тысячу с хвостиком зарабатываю, грязными, - ответил Антон.
- Неплохо, неплохо, - протянул Трунов. - А своим бизнесом не думал заняться?
- Нет, не думал. У нас-то на Севере перестройка ведь особо не сказалась. Как работали все, так и работаем. Часть людей, конечно, сократили за эти годы, предприятия хозяев поменяли, но для тех, кто на месторождениях вкалывает, больших перемен не случилось. Заработки только уменьшились заметно.
- Что ж там торчать дальше?
- Привычка, - пожал плечами Антон. - Север затягивает, околдовывает морозами - для меня хуже жары погоды нет - впаивается в душу, не вырвешь, да и люди там другие, не такие как "на земле".
- Чем это они отличаются от нас? - вскинул на рассказчика насмешливые глаза Трунов.
- Не знаю, словами это вряд ли передашь. Более спокойные, что ли, душевные. Немногословные, сильные и добрые.
- Ну ты, сват, загнул! Вы, как на подбор, - отличные ребята, а мы, значит, все злобное дерьмо, так что ли?!
- Нет, нет! - запротестовал Антон, досадуя на себя за оплошность в разговоре. - Я хотел сказать, что Север приучает человека немного иначе смотреть на мир, более уважительно, более внимательно и отзывчиво. Ведь там, бывая отрезанным от обжитых мест на долгие недели с десятком товарищей, или вообще в одиночку, волей-неволей понимаешь ответственность за свою работу и за свое поведение. Север заставляет считаться с людьми и с природой, иначе просто не приживешься, а то и не выживешь. "На земле", особенно в больших городах, к таким вещам, на мой взгляд, относятся гораздо проще.
Антон, уловив отсутствие интереса к своим словам, понял, что разговорился лишнего, и замолчал.
- У нас в совхозе с перестройкой тоже больших перемен не случилось, - разбавил Иван затянувшуюся паузу. - Я как работал на тракторе, так и работаю, как не видал денег ни хрена, так и не вижу по нескольку месяцев.
Он беспечно рассмеялся и щелчком стрельнул окурок в воду. Тут же закурил новую папиросу и обратился к Трунову:
- Давай, Петрович, по водочке пройдемся еще разок, отлакируем пивко, а то что-то хмель не берет.
- Тебе, Ваня, все бы нахлебаться, больше ничего не знаешь, - покачала головой Трунова.
- Ага, чего еще делать-то, - Иван снова осклабился в улыбке. - Мы в деревне только и делаем, что пьем после работы, а как напьемся - подеремся, вот и все развлечения! Так что, можно и здесь тем же заняться.
- Да ну тебя! Делайте, что хотите, - отмахнулась от него сродственница и поднялась с места. - Пошли, девушки, уберем посуду, да нужно снова за готовку приниматься. Они же под спиртное через час опять жрать запросят.
Олег помог женщинам стаскать на камбуз тарелки, а остальные парни собрали объедки и пустые бутылки в полиэтиленовый мешок, который Трунов спокойно отправил за борт. Кроме Антона, на это беспардонное действие никто и внимания не обратил, а у него аж дух перехватило.
- Зачем же в воду всякую дрянь бросать? - скрывая накатившее раздражение, постарался спокойно спросить Антон. - Можно же сжечь на берегу, как остановимся где-нибудь.
- Да не парься ты, природа сама все переработает со временем, - Трунов спокойно глянул на него и вытянул из-под стола новую бутылку. - Садись, хлебнем еще по соточке, другой, и все проблемы исчезнут. Мы же отдыхать выбрались, так что не забивай себе голову лишними мыслями.
- Мысли лишними не бывают, - вполголоса пробормотал Антон.
Водка пошла по кругу над стаканами. Иван снова уселся к столу и потирал в предвкушении руки.
- За что пьем? - спросил он, счастливо улыбаясь.
- Да все за то же! За здоровье молодых, за счастье и за хорошее плавание!
После очередного возлияния компания дошла до кондиции, и собутыльники по-очереди начали травить застольные байки. Вадим выступил первым. Анекдот его оказался старым, пошлым и скучным, и самым смешным в нем была манера Вадима рассказывать - он подпрыгивал в конце каждой фразы и всплескивал короткими пухлыми ручками, заглядывая поочередно слушателям в глаза и подмигивая. Дослушали его кое-как и переключились на Ивана, который уже слегка окосел, но разговор вел гладко.
- В прошлом годе, аккурат после уборочной, к нам в деревню прикатили несколько "новых русских", поохотиться, к кому-то из родственников. А перед тем сушь стояла добрая, как у меня с похмелья бывает, и из области вертолет дежурил, пожары лесные тушил. А тут дождь зарядил третьего дня. Летчики из-за этова сидят без дела в избе Новиковых, соседей моих. Выпивают, конечно.
Ну, бизнесмены денек полазили в округе, не добыли ни хрена, и подкатили к летунам. Давай махнем, грят, на вашей вертушке к горкам поближе, дичи постреляем. Может, и олешка возьмем. Те, не долго думая, согласились, не бесплатно, конечно.
Полетели на другой день с самого с ранья в глухие места, километров за сто на север. Там только кинутые деревушки остались, народу совсем нет. Если только старики какие век доживают.
Сели посередь леса на опушке. Первым делом пошли на охоту. Часа на три хватило их всего, умаялись, вышли пустые. Хлебнули с расстройства и с устатку, пора обратно двигать. Вдруг, глядь, невдалеке под деревьями корова пасется, одна-одинешенька, и людей поблизости никого.
Один за ружье схватился, пальнуть хотел, заместо дичи. Живое ж мясо гуляет. А двое других, видать, потрезвее были, не дали ему стрелять. На манер того чукчи, чтоб не переть тушу на себе, решили корову живьем в вертолет загнать, а после "культурно" зарезать во дворе на шашлыки.
Скотина пугливая оказалась, подпустит к себе, а в руки не дается. С третьего разу накинули ей петлю на шею, подвели к дверям, что сзади у вертушки на две стороны распахиваются, и толкают вшестером внутрь. Сначала она все никак не могла врубиться, чё от нее хотят, мычала, лягалась, но сдалась, наконец. Затащили, в общем, ее, привязали в салоне к лавке. Выпили "на посошок" и полетели.
Дальше вышло почище, чем в той фильме, в "Мимино", показывали. В деревню на этот час летчицкое начальство нагрянуло, комиссия. Вызвали вертолетчиков по рации и говорят, что ждут их с отчетом о работе. Тут все струхнули, конечно. С коровой на борту возвращаться никак нельзя. И присесть по дороге тоже не получается - горючки только-только в баках осталось.
Не долго думая, решили эти придурки бедную скотину вниз сбросить. Отвязали веревку, распахнули боковой люк, и на пинках толкают ее к выходу. Корова и так от рева двигателя очумела, а тут совсем умом тронулась, когда морду на улицу высунула. Раскорячилась всеми четырьмя копытами, глаза выпучила, хвост трубой, орет и бодается. Уж они с ней и так, и эдак, все без толку. Да в довершение, у нее от страха расстройство желудка приключилось. Как давай поливать веером, обделала всю команду с ног до головы, вместе с летчиками. Только один чистый остался, что в кабине за штурвалом сидел.
Короче, делать нечего, приземлились они. Вышли на поле, мать честная! Картина Репина - по уши в дерьме, вонища на три километра в округе. И в салоне все уделано, не соскребешь за один раз.
Бабский телеграф быстро новость разнес, всем селом ходили мы на этот цирк смотреть, вповалку валялись от смеху. Бабы только за скотину убивались. Корова та перепугалась чуть не насмерть, ее потом из вертолета пришлось трактором вытягивать. А вот как начальство летунов наградило за самодеятельность, не знаю, но отмываться им, вместе с охотничками, пришлось в речке сперва, потом в бане в три захода. Только мало им это помогло. В дерьме испачкаться просто, а вот оттереться - иной раз и жизни не хватает. Хотя, некоторым и так нормально...
- Ну ты, Ваня, даешь! Как расскажешь хохму - хоть стой, хоть падай, - кое-как проговорил сквозь смех Трунов, отводя глаза в сторону.
Остальные тоже еле перевели дух. Бедная корова все стояла перед глазами, периодически вызывая у кого-нибудь очередную вспышку хохота и слез.
Тут женская команда с ужином подоспела, прервала веселье. Антон в обед вроде был голодный, а к вечеру уже заставлял себя есть через силу, чтобы не опьянеть сильно от постоянных возлияний. И старался каждую новую порцию только отпивать, но все равно чувствовал, что набрался порядочно.
Ночь опустилась незаметно, рассыпала по небу звездный песок, выкатила над горными вершинами огромную Луну, под светом которой уплывала медленными бликами вода. Катер зашел в заливчик, встал на якорь. Шкипер с сыном перекусили на скорую руку на камбузе, к ужину их никто не приглашал, и нырнули в кубрик под рубкой.
Антон вышел потихоньку из-за стола, ушел на нос. Долго стоял в одиночестве, вдыхая полной грудью остывающий воздух, наслаждался чистой душой природы. Сзади послышались шаги, и рядом у перил остановился Трунов.
- Чего кукуешь тут один?
- Да так, отдыхаю.
- Ну, отдыхай, отдыхай, пока есть возможность, сам-то никогда бы не додумался катер зафрахтовать?!
Трунов говорил вроде бы шутливо, нетрезво, но глаза его внимательно следили за лицом собеседника, и видно было, что не просто поболтать он подошел, а с каким-то конкретным разговором.
- Ты как со своим дядькой, нормально общаешься?
Антон сразу понял, о ком речь: об отцовском двоюродном брате. Его с год назад перевели из соседнего городка и назначили у них мэром, и он появился позавчера на свадьбе всего на несколько минут, только поздравить молодых.
- Нормально, а как же еще. Правда, я его толком не знаю, в детстве, может, видел пару раз, да вот сейчас встретился.
- У него дача неподалеку, выше по берегу, завтра вечером будем. Заплывем в гости?
- Почему бы и нет?
- Надо поближе познакомиться, так что наша свадебная прогулка как раз кстати. Ладно, пойдем спать.
Трунов потянулся хрустко, зевнул и пошел обратно, громко командуя на ходу:
- Эй, гуляки, всем отбой! Давайте-ка, быстренько по каютам и в люлю. Завтра подниму рано, купаться будем!
Хмельная компания завозмущалась сначала, но, пороптав немного, потянулась вереницей ко сну. Иван с Антоном спустились в свою каюту, крохотную клетушку три на два метра, застелили матрасы на фанерных топчанах простынями и завалились спать.
И никто не услышал, как ночью, меж редких потрескиваний переборок, прорвался из машинного отделения глухой сдавленный рокот.
Утром проснулись поздно, уже солнце вовсю жарило с безоблачного неба. Позевывая, вышли на корму, расселись по лавкам. Парнишка-матрос мерил саженками бухточку вдоль и поперек, сверкая мокрыми плечами. Увидав праздных зрителей, смутился, взобрался по якорной цепи на борт и скрылся в рубке.
Антон с Иваном переглянулись, разделись мигом и плюхнулись солдатиком в бархатную прохладу. Приятная обволакивающая свежесть как рукой смахнула остатки сна из похмельных голов. Давно Антон так не купался. Наплавался от души, нанырялся, подгреб к берегу и, обессиленный, упал на горячий песок. Ваня тоже не отставал от него, дурачился, делал стойку под водой на руках, болтая в воздухе пятками. Остальные пассажиры, раззадоренные довольными купальщиками, попрыгали в воду с визгом и криками, и в заливчике поднялась веселая кутерьма.
Через полчаса все уже лежали на пляже, грели животы и спины. К обеду, накупавшись вдоволь, вернулись на катер. Трунов обсудил со шкипером дальнейший маршрут, и кораблик продолжил свой путь по фарватеру водохранилища, изредка перекликаясь звонкой сиреной со встречными судами и баржами.
К четырем пополудни на левом берегу, изрезанном скалистыми заливами, показались базы отдыха и дачи. Трунов высмотрел в бинокль нужный объект, махнул рукой в ту сторону, и катер послушно причалил к дощатым мосткам.
Сойдя на берег, беззаботная компания по тропинке меж редких сосен поднялась к кирпичному дому и остановилась у высокого крыльца. В дверях появился дядя Антона и Анюты, в голубом спортивном костюме и тапочках, явно навеселе. Разглядев гостей, он улыбнулся и ринулся вниз по ступенькам, едва успевая хвататься за перила.
- А-а, завернули, все-таки, к нам! Заходите, заходите, рад!
Первым делом, пропуская всех по-очереди на веранду, обнял племянницу и ее мужа, похлопал по спине Антона, с Труновым поздоровался за руку, остальных пригласил широким жестом. Сам поднялся следом. За столом невесело сидели его жена и еще один толстяк восточной наружности, представленный замом мэра с совершенно непроизносимым именем-отчеством.
Прибывшие, на родственных правах, без обиняков уселись на свободные стулья, отрекомендовались хозяйке и гостю, выпили срочно за знакомство... И пошла следом такая обычная, обывательская застольная кутерьма, участвуя в которой, волей-неволей наберешься вместе с компанией по самое горлышко, наговоришься всякой чуши и непотребщины, накуришься до одурения, аж башка трещит. В общем, мрак!
К вечеру Антону уже все опротивело. Он вышел на крыльцо, постоял, с отвращением вспоминая, как минуту назад клялся в любви и уважении ко всем азиатским народам и доказывал дядькиному заму, что сам имеет на севере кучу друзей из казахов, татар и азербайджанцев. Стыдно было именно за эту свою дурацкую болтовню, от которой за версту несло лицемерием и неискренностью, хотя и говорил-то чистую правду. Но зачем говорил, зачем?.. Не понятно.
Сзади подошел дядя, облокотился, глянул сбоку совершенно трезвыми глазами и сказал глухо:
- Хотел я тебя на работу к себе пригласить. Чтоб вернулся в родной город, сделал для него что-нибудь полезное... Да не пришлось.
- Что случилось? - Антон сфокусировал внимание.
- Сняли меня вчера. Не успел и за дела как следует взяться, а уже кому-то дорогу перешел. Так что, на следующей неделе уезжаем мы обратно. Ладно, хоть пришить мне ничего не могут, замараться времени не было. Вон Трунов-то, наверняка, большие виды имел на это родство, а тут такой облом. Я ему не сказал, просто отмахнулся от деловых разговоров, праздник все-таки, свадьба. Анютке, только, во что эта новость выльется? Как думаешь, по любви они, нет?
- Хотелось бы верить, - пожал плечами Антон.
В голове его зияла космическая пустота, и думать о чем-либо конкретном совершенно не хотелось. Тем более о проблемах, существующих или грядущих.
- Давай, выпроводим нас, дядь Лёша. Вам отдыхать нужно, да и нам пора дальше плыть и отрезвиться хоть немного. Завтра рыбачить хотим.
Компанию пришлось буквально вытягивать из-за стола, так всем понравилось хлебосольство хозяев. Выпили на посошок и отправились к причалу. Не доходя, услыхали со стороны воды хриплый негромкий голос, плывший под нестройный гитарный перебор по-за деревьями.
- Эт-то кто т-такой поет? - заплетающимся языком спросил Вадим и икнул.
Антон в изумлении посмотрел на него - придуряется, нет?
- Это же Высоцкий! - сказал Ваня со смехом.
- А кто это? - труновский шурин не придурялся, действительно не знал, да и знать не хотел, махнул рукой. - А-а, это который у нас на корабле написан...
Он тут же забыл, о чем говорил, побежал к воде вниз по тропинке и, запнувшись, брякнулся носом в песок. Олег с Иваном подхватили его под руки, затащили по трапу на палубу и кое-как сгрузили в каюту. Женщины поднялись следом и тоже отправились спать, кликнув с собой Олега. Антон остался на носу, помог парнишке-матросику убрать сходни. Трунов постоял возле рубки, зевая и почесываясь, плюнул за борт и ушел к своим. Катер попятился из бухты и, развернувшись, ходко двинулся дальше.
На рейд встали в глубоком скалистом заливе уже затемно. Антон весь путь жадно ловил ртом набегающий ветер, следил трезвеющими глазами за играющими на волнах чайками, розовыми в закатном солнце. После остановки, наклонившись над поручнями, с интересом проводил ухнувший в омут якорь и не заметил, как моряки ушли к себе в кубрик.
Воздух остыл заметно, стряхнул дневную жару в воду. Дикий каменный берег укрылся искристым небом, и Луна золотым лицом своим улыбалась с него загадочно, как Джоконда, любуясь подернутым рябью отражением.
Иван сидел на корме, курил папироску, рисовал огоньком замысловатые вензеля в ночной тьме. Потом разглядел фигуру Антона у носового ограждения, пришел к нему.
- А я думаю, куда мой сосед пропал, неужели дрыхнешь, а ты вот он где.
- Смотри, какая красотища, - откликнулся Антон.
- Ага, благодать! Похоже на наши места, только у нас скал поменьше. Курить будешь?
- Надоело, обкурился уже, во рту паршиво.
- И мне не охота, - Ваня выплюнул окурок, облокотился на перила, хохотнул. - Тишина, хоть глаз выколи! Нравится мне здесь: пей-ешь, сколько хочешь, аж хмель не берет. Я, бывало, дома клюкну вечерком и за околицу, на горку заберусь, сяду на камень и смотрю вокруг. И песню какую-нибудь пою тихонько. Над головой небо такое же, звездное, под ногами деревня окошками далекими светится. Тоже, получается, как отраженье.
Он замолчал, глядя задумчиво перед собой. Антон не мешал, молчал рядом, перебирая в голове отрывочные несвязные мысли, пока они не оформились в одну, интересную, как ему показалось.
- Ты не знаешь, почему песни умирают, как и люди? Не те шлягеры-однодневки, а настоящие, которые пели когда-то с душой и сердцем, и потом вдруг забыли. И невозможно их найти ни в книгах, ни на пластинках, ни в Интернете. Может быть, у кого-то в старых магнитофонных записях они и сохранились. Хотя, сейчас уже и пленок тех не осталось, рассыпались от времени. Раньше, в шестидесятых годах магнитная лента была - тип шестой, помнишь? Хрупкая, рвалась безбожно, ее уксусом клеили. Вот у моего отца десятка два было бабин, с записями многих, неизвестных сегодня, бардов и инструментальных ансамблей. В детстве я их слушал с удовольствием, а вот запомнить не сумел, и перезаписать не догадался. Однажды клеил этим злосчастным уксусом очередной обрыв и случайно опрокинул бутылку прямо в коробку с пленками. Все испортил, безвозвратно. И до сих пор, как вспомню этот случай, так хочется самого себя поколотить.
- Зачем самому-то напрягаться? Да и не удобно. Давай, я тебя побью, если сильно хочется! - Иван рассмеялся. - Что за песня-то была, что ты так убиваешься?
- Так говорю же, забыл я. Несколько строчек в голове застряло, они и бередят. Уж больно хороша песня. И, что самое интересное - у нее несколько авторов!
- Ну, и что тут такого? Один стихи написал, другой музыку, всегда так делается.
- Я не это имею в виду. Начало ее, первый куплет, написал Александр Грин в одном из рассказов, а дальше, остальной текст и музыку, кто-то другой. Когда я услышал эту песню в отцовских записях, она меня захватила неимоверно, как баллады Высоцкого о горах. Слушаешь, и что-то такое большое и доброе в груди нарастает, подкатывает к горлу, - дыханье перехватывает так, что глаза щиплет и мурашки по коже. Хочется помочь всему миру, и чувствуешь себя человеком! А вот вспомнить не могу, хоть тресни!
- Странно ты говоришь. Если песню хоть кто-то помнит, значит она не умерла! Так песни не на сухую вспоминать надо, точно говорю. И не в уме, а под музыку. Тогда слова сами всплывут в голове. А не всплывут, значит, твоими дополнятся. И будешь ты третьим автором, и песня станет народная! - Иван подмигнул и потянул Антона за руку на корму, к столу. - Пошли, тяпнем по рюмочке, возьмешь гитару и попробуешь. Мелодию хоть помнишь? Давай, давай, пошли.
И, - толи ночь эта волшебная свое дело сделала, толи память, действительно, проснулась через музыку, толи сплелась сама собой новая вязь стихов... Взял Антон в руки гитару, пробежал легонько пальцами по струнам, кашлянул в кулак, и полилась над водой песня, прямо по искрящейся лунной дорожке к гористому берегу:
"Позвольте вам сказать, сказать, позвольте рассказать,
Как в бурю паруса вязать, как паруса вязать.
Позвольте вас на салинг взять, ах, вас на салинг взять,
И в руки мокрый шкот вам дать, вам шкотик мокрый дать.
Мы выйдем в море повстречать пылающий рассвет,
Навстречу яростной заре стремится наш корвет.
Но тает утренний туман, и шкипер входит в раж -
Наперерез летит корсар, идет на абордаж.
Клинки звенят, и тонет крик в разорванных губах,
Веселый Роджер правит бал с улыбкой на зубах.
И сердце рвется из груди, как белый альбатрос,
- Держись, матрос, - шепнет норд-ост, - попробуем твой трос.
Корсар разбит, багровый дым разносит ураган,
И мы спешим, поставив грот, пройти на Зурбаган.
По звездам Млечного Пути, под призрачной Луной,
Проложит курс наш капитан, обвенчанный с волной.
Теперь научит вас судьба, без страха слышать гром,
И свежий ветер глоткой пить, глотать, как крепкий ром.
И навсегда вдруг станет вам "на ты" весь мир знаком,
И будет грудь, как барабан, гудеть под кулаком!"
- Вот, это по-нашему! От души сказано. Придется снова выпить, - Ваня улыбнулся, блестя в темноте белками глаз, и вытащил из-под стола бутылку. - За море, за ветер и за наш корабль! А песню запомни теперь, пока снова из памяти не выветрилась. Хорошая песня, надо мне ее записать. Своим дружкам спою потом, как вернусь.
Выпили, захрустели смачно огурцами. Тут Антон заметил у поручней темный силуэт.
- Кто там? Эй, друг, что стоишь один? Садись с нами.
Парнишка-матрос подошел неслышно, присел.
- Как звать тебя, штурман? - Иван придвинул к нему стакан, плеснул на треть. - Глотни водочки, поешь.
- Санькой меня зовут. А пить мне нельзя, на работе я. Вот пожевать не откажусь, хотя, батя ругаться будет, если узнает.
- Да ты на вахте с утра самого. Не рано тебе еще работать? - Антон без уговоров отодвинул стакан к Ивану, а Сане указал рукой на стол. - Бери, что глянется. Немного, правда, осталось.
- Спасибо, мне много не надо, - мальчишка, смущаясь, сложил бутерброд из хлеба, колбасы и огурца, откусил широко, прожевал. - Катер этот наш, отец его выкупил у речфлота, отремонтировал. Вот и ходим по водохранилищу, под заказ, отец шкипером и механиком заодно, а я за матроса, за кока и вообще...
- Понятно. И справляетесь вдвоем?
- А почему не управляться? Работа знакомая, да и немного ее.
Саня доел бутерброд, утер губы, поднялся.
- Спасибо вам. Ложиться спать надо, завтра рано, до зари, дальше пойдем. Как у вас в песне, рассвет встречать.
- Не за что! А на рассвет разбуди нас, пожалуйста, тоже посмотреть хочется, - Антон пожал парнишке руку и, спохватившись, назвал свое имя и Ивана.
- Пора и нам на боковую, - Ваня посмотрел на стакан в сомнении, махнул рукой и одним глотком осушил его. - Не пропадать же добру.
Полуночники не стали больше засиживаться, нырнули в каюту. Антон вытянулся на топчане, закинул руки за голову и, уже погружаясь в сон, уловил всем телом внезапную гулкую дрожь, прокатившуюся по катеру с носа до кормы. Попытался открыть глаза, но усталая дрема взяла свое.
Утром Антон проснулся от тихого стука в стекло иллюминатора. Растолкав соседа, поднялся на палубу, поежился в зыбком тумане. Под ногами завибрировал дизель, катер, набирая скорость, вышел из залива на открытую воду. Дымка растаяла, небо светлело с каждой минутой, исполинским веком открывая на востоке огненную сияющую полосу.
- Думал, еще покемарю, да там вообще сидеть не возможно, - зевая на ходу, проговорил за его спиной Иван. - Движок тарабанит прямо по башке, как в тракторе.
Он потянулся, протер кулаками глаза и ткнул пальцем в сторону далекого противоположного берега:
- Гляди, какой-то хрен на моторке несется, прям нам навстречу.
И правда, поперек водохранилища, разгоняя длинные пенистые усы, резала водную гладь белая игрушечная лодка. Минут через десять она выросла до нормальных размеров и проскочила в нескольких метрах от носа катера. Сердитый вскрик сирены ругнул ее вслед. Антон рассмотрел три темных головы за лобовым стеклом и два мотора на кормовой планке. Лодка тем временем пошла по кольцу на разворот и скоро догнала катер, пристроилась рядом. Из-за борта поднялся высокий парниша в кожаной куртке, махнул перед собой пистолетом, приказывая остановиться.
- Ни хрена себе, приветик! - крикнул Ваня, прищурившись. - Деловые ребята. Надо Петровича будить, может, он их знает.
Антон от изумления вообще потерял дар речи, стоял столбом, ощущая накативший морозом по коже страх. Иван, прячась за рубкой, проскользнул к открытому люку носовой каюты, нырнул вниз.
Катер сбавил ход, двигатель заглох, моторка подошла ближе, пришвартовалась. Из рубки вышел Санькин отец, наклонился над перилами, со злым испугом вглядываясь в лица непрошеных гостей.
- Чего надо? - спросил хрипло, через силу двигая небритой челюстью.
- Лестницу давай сюда и Трунова зови, - донесся из лодки развязный голос. - Сам потом топай назад, вон туда, под тент, ты нам не нужен. А ты чего встал, - это уже Антону, - держи веревку.
Антон машинально принял швартов. Наклонившись, привязал капроновый шнур к ограждению, исподтишка рассматривая пришельцев. Один сидел за штурвалом, спиной, не оборачивался. Двое других, длинный и короткий, молодые, разухабистые, с плоскими дергаными лицами, кривились в презрительных усмешках.
Саня с отцом спустили трап, уперли его в зарешеченное днище лодки и прошли мимо Антона на корму. В это же время из носового люка выбрался опухший со сна Трунов, шагнул к борту, гоняя на скулах желваки. Навстречу ему, выставив перед собой черное дуло, поднялся один из налетчиков, осклабился 'приветливо':
- Здорово, Таран! Болеешь, значит? Морскими ваннами лечишься? Привет тебе от Дыни! Ждет в гости.
- Я ни в какие гости не собирался, - буркнул Трунов, прыгая нервным взглядом с лица говорившего на пистолет и обратно.
За его спиной топтался Ваня, бессильно потирая кулаки, - не знал, куда их деть.
Рядом с первым на палубе очутился второй качек, заглянул через люк в каюту, свистнул:
- Эй, тараканы, вылазь, нечего с бабами сидеть. А вы тихо, чтоб ни звука не слыхал.
Первым показался Олег, за ним Вадим выкарабкался наружу на четвереньках, встал на дрожащие ноги, не поднимая глаз. Деловой ткнул его оттопыренным большим пальцем в живот, засмеялся на испуганный вскрик и махнул рукой в сторону кормы.
- Шагайте туда, и вы оба тоже, - сказал Ивану и Антону. - У нас тут разговор.
Пока шли вдоль борта, Антон чувствовал в воздухе, носом чуял, острый и мерзкий запах страха. Словно псиной несло по ветру. Подумал, что запах этот исходит от Вадима, или от Олега, но внезапно понял - это он сам так неприятно пахнет, не физически, а в мыслях, в душе, в сердце. Понял и отшатнулся сам от себя, разозлился на себя такого, и злость начала побеждать страх. Дрожь пробежала по коже ознобом, и запах исчез. Остался лишь тоскливый осадок оттого, что лица Олега и Вадима не изменились, а были такими же оплывшими и отталкивающими, в своем безволии.
Парни ушли друг за другом под тент, сели на лавку рядом со шкипером и Саней. Ветер доносил до них обрывки фраз из-за рубки.
- Не на ту лошадь поставил, Таран. Говорили тебе... все себе хотел...
- Мое дело... не подпишу...
- Поедешь...Дыня ждёт... мы здесь... к вечеру...
- Не дай бог... всех...
- Вспомнил... давай...
Антон смотрел на пистолет в размахивающей руке длинного и думал, почему-то, о том, что оружие это, как и любое другое орудие для убийства, изготавливали и собирали чьи-то мастеровые заботливые руки. Может быть, даже и женские. Собирали, словно любое другое безобидное устройство. И хозяева этих рук даже не задумывались о том, что их изделие дает власть одному человеку над другими людьми. Непомерно возвышает его в собственных глазах, превращает в этакого "вершителя судеб". А тех, против кого направлено оружие, делает рабами страха за свою шкуру. Но не всех и не всегда. Поэтому, нужно заставить себя не бояться, как это выходит совершенно естественно у Ивана. Стиснуть зубы и заставить. Тем более, ничего опасного пока не происходило, все было "нормально". Почти так, как приучили всех современные фильмы.
Держась за ограждение, Трунов спустился по трапу в лодку. Тот, что с пистолетом, обернулся:
- Эй, пацан, лестницу поднимай и веревку отвяжи.
Шкипер не пустил сына, пошел сам, сделал, что велели, избегая встречаться хмурым взглядом с глазами "пиратов". Пока они отвлеклись на уплывающую лодку, Иван шепнул Антону:
- Видал, да? Похоже, они нас в заложники взяли. Может, возбухнем?
- Подождем, посмотрим, что делать будут.
- Эх, кабы не ствол, начистил бы я им хлебальники за милую душу... Кулаки чешутся.
Саня, слушая их разговор, толкнул легонько Антона в бок, мотнул подбородком за спину. Антон глянул и увидел под приподнятой тельняшкой массивную рукоять ракетницы, заткнутой за пояс джинсовых шорт. "Вот молодец, мальчишка, и когда успел?!" - подумал восторженно. Ему стало мучительно стыдно за свой страх, вновь накатила на сердце теперь уже бесшабашная злость, подкрепленная кажущейся силой оружия. Быстрым осторожным движением он взял ракетницу в руку, показал мельком Ивану у живота и спрятал под майку. Ваня кивнул, растянув губы в злой улыбке, отвернулся на подходивших деловых ребят. Те остановились в двух метрах, встали у дверец кормовой каюты, оглядели с ухмылочками пленников.
- Так вот, мужики, мы тут с вами погостим, пока ваш "папа" не вернется, - проговорил длинный, нянча в руке ствол. - Рыпаться не советую, лучше сидите смирно, а то ненароком стрельну. Ты, моряк, заводи шарманку, к берегу поплывем, чтоб не светиться. Правь туда, где были, да не вздумай по рации болтать. Шоха, проследи, а лучше провода выдерни.
Шкипер, все так же хмуро уперев глаза в палубу, прошел в рубку, запустил дизель. Вадим с Олегом сидели у заднего борта, серели лицами, заискивающе взглядывая на "гостей". Антон и Саня, на боковой лавке, смотрели прямо перед собой на плывущие мимо скалы. Один Иван в упор рассматривал наглецов, сощурив веки.
- Чего пялишься, деревня? - ощерился короткий, вернувшись из рубки, вытащил из кармана нож-вертушку, помахал перед собой.
- Выпить хочу! - громко брякнул Иван и указал подбородком на стол, на котором валялась пустая вчерашняя бутылка.
- А-а, вот это дело! - обрадовался коротышка, обернулся к напарнику. - Давай порубаем на халяву? У них же тут целый склад, наверно.
Длинный умудрился задуматься на минуту, но, видно, не справился с задачей, кивнул:
- Эй, пацан, тащи, чего там у них есть из выпивки, а ты, Шоха, загони баб на кухню, пусть сготовят пожрать и не высовываются.
Саня смешался немного, поднялся нехотя, Антон успокаивающе прикоснулся к его руке. Зато Вадим тут же вызвался в помощники, с готовностью подскочив с лавки. Иван с усмешкой проводил его взглядом.
|