"Сергей Кондратьевич прикрыл дверь и пошел по коридору. У выхода он услышал выстрел и побежал обратно. Он готов был услышать этот звук. В дверях кабинета он столкнулся с двумя людьми в незнакомых рабочих спецовках. Они тащили какой-то тяжелый предмет, завернутый в зеленую скатерть с директорского стола. Кабинет был забрызган кровью.
- Он позвонил в забастовочный комитет и попросил нас прийти... - начал оправдываться один из рабочих.
- Мы пришли, а он пистолет себе в рот... - добавил второй.
Сергей Кондратьевич пошел за ними, волоча грабли по коридору.
Тетя Даша, перекрестившись, открыла ворота. Забастовщики со своим свертком вышли за ворота и растворились в воздухе.
- ...люминия! - кричал Лебедев через месяц из Зауральска.
- Девушка, переведите! - просил Осколик".
Штерн Б., "Производственный рассказ Љ1"
|
И на второй месяц Сергей Кондратьевич всё так же через телефонистку безуспешно кричал Лебедеву в Зауральск. Грозил всевозможными карами. Ничего не помогало. Алюминия на зауральском комбинате больше не было, как будто не существовало в природе. Тем не менее, отзывать снабженца директор не стал.
За производственными заботами Осколик совсем забыл о незнакомце, застрелившемся в его кабинете. Вверенный Сергею Кондратьевичу завод "Алитет" почти остановился. Почти, потому что складским запасом, нажитым с помощью "параллельного" незнакомца, можно было протянуть до конца квартала.
Он ещё не знал, что все эти его потуги сохранить производство - без толку. Наступала Перестройка. И призрак её уже бродил по стране.
Начальник главка прикатил в город вечером и первым делом нагрянул к Осколику домой.
- Как дела, Сергей Кондратьевич? - спросил и протянул руку, войдя в прихожую.
- Дела у прокурора, - невесело отшутился Осколик, отвечая на пожатие. - Вашими молитвами...
- Ни наши, ни свои молитвы тебе уже не помогут. Поздно.
Осколик вскинул брови, промолчал, ожидая развития начальственной тирады. Жена его, Лариса Владимировна, выглянула из кухни, поздоровалась с гостем и вернулась, готовить ужин. Сергей Кондратьевич радушным жестом пригласил шефа в гостиную.
- Не удивлён, что на квартиру к тебе пожаловал? - улыбнулся снисходительно начальник главка, позволил проводить себя к креслу.
- Разговор серьёзный назрел, наверное, - подумав, ответил Осколик, доставая из серванта графинчик с коньяком и рюмки. - Дома-то оно сподручней...
- Правильно соображаешь, за то и ценю тебя. Потому и приехал. Приватизация грядёт... - шеф замолчал на полуслове, пригубил коньяк.
- Что за зверь такой? - осторожно поинтересовался Осколик, догадываясь. - Неужели, назад поворачиваем?
- Ты вот зачем продолжаешь план выполнять? - не ответил начальник главка, взглянул остро. - Орден хочешь получить или что?
- Так людям же надо деньги зарабатывать, - вроде как оправдался директор "Алитета". - Только ненадолго это, - махнул он рукой, - алюминий снова кончается.
- А где этот твой, "ночной директор"?
- Съели его.
- Вот как? Ну, что ж, это хорошо, без него обойдёмся, - непонятно чему обрадовался начальник, - а то и мы б тебя съели, - хохотнул он плотоядно и допил коньяк.
Лариса Владимировна застелила стол в гостиной скатертью, стала накрывать к ужину.
- Что, хозяюшка, помогаешь мужу-то в работе? - с подковыркой спросил её шеф. - В кредит ещё не собралась?
- Рано ещё, - ответила Лариса Владимировна серьёзно, - не до детей сейчас.
- И это правильно! - поддержал семейное решение Осколиков начальник главка. - Большие дела назревают, надо быть в форме и на месте, - он снова повернулся к Сергею Кондратьевичу. - Сосед твой, кабельный, стоит вон, и тебе нужно остановиться. Алюминия больше никому не будет. Пока.
- Почему, зачем?! - сильно удивился Осколик, отставил в волнении недопитую рюмку. - Зауральский комбинат не остановился ведь. Значит, отгрузит сырьё когда-нибудь? А мы пока ломом перебьёмся.
- Близко смотришь, - покачал головой шеф, - перехвалил я тебя. Ты знаешь, сколько металл за границей стоит? А твои солдатики да ложки-вёсла кому нужны?
- Так это же ширпотреб, а основная-то продукция... - всё ещё не понимал Сергей Кондратьевич.
- И основная, - отрезал начальник. - Давай поедим, проголодался я. Наливай.
После ужина мужчины прошли на кухню, перекурить и продолжить разговор о делах. Начальник главка угостил хозяина сигарой. Запах её дыма напомнил Осколику о ночном незнакомце.
- А если вместо нашего компаньона оттуда появится его конкурент? Тот, который его съел? Нам же прямая выгода продолжить с ним сотрудничество, - воодушевился перспективами Сергей Кондратьевич. - Если и правда - приватизация...
- Приватизировать-то с умом надо, - благодушно осклабился начальник главка. - Вон зауральский комбинат акционировали, на торги выставили, а у него ни прибыли, ни металла, сплошные долги за душой. За сколько, думаешь, он новому хозяину достанется? То-то. Так же и твой завод приберём к рукам, и кабельный. Нам пока никакое сотрудничество с потусторонними капиталистами не нужно. А потому сиди и не рыпайся, если хочешь в долю войти.
В голосе шефа больше не было приятности. Один металл и совсем не алюминий.
Через полчаса начальник уехал в гостиницу, отсыпаться. Наутро в администрации было назначено совещание директорского корпуса о переходе экономики с советской узкоколейки на широкие капиталистические рельсы.
После этого совещания и понеслось...
Завод "Алитет" перестал выпускать продукцию, и тут же был акционирован по министерской разнарядке. Контрольный пакет с торгов достался за бесценок анонимному покупателю. Из остатка львиную долю хапнул начальник главка "за особые заслуги перед отечеством". Другие лакомые кусочки кинули руководству завода. А инженеры и рабочие свою часть акций получили в обмен на чубайсовские "ваучеры". Следом их перевели на неполный рабочий день. Зарплата тут же упала, да и деньги на неё закончились. Зато на выкуп акций у трудового коллектива моментально нашлись, когда эта идея внезапно озарила чей-то начальственный ум. Потом грянуло сокращение штатов, а для оставшихся работников придумали отпуска без содержания...
Сергей Кондратьевич, участвуя в этой вакханалии, начал выпивать. Он отдал заводу двадцать лет с гаком. "Вырос" на производстве от простого технолога до директора. И то, что делали теперь приватизаторы с родным предприятием его же руками, возмущало Осколика до глубины души. Но он молчал и пил. Пил и молчал. Сначала только дома, по вечерам, потом и на работе.
Зато главбуху Ларисе Владимировне, поднаторевшей в махинациях с липовыми документами ещё во времена сотрудничества с незнакомцем из параллельного мира, новые веяния пришлись по вкусу. Так же как и ушлый начальник главка, на фоне которого выпивающий муж теперь выглядел явным размазнёй и тряпкой. Лариса Владимировна быстренько сделала выводы и подала на развод.
Осколик хотел уже было совсем спиться, но, как ни странно, помешал ему в этом нехитром деле бывший бригадир литейщиков Григорьев. Однажды во вторник он пришел на прием к директору, как было заведено в "раньшее время", после семнадцати часов.
- Здравствуй, Сергей Кондратьевич! - рабочий поздоровался, но руки не подал.
- Здорово, товарищ Григорьев! - осклабился директор, пытаясь сфокусировать взгляд на лице посетителя. - Каким ветром?
- Попутным, господин директор, - усмехнулся бригадир. - Хотел поговорить с тобой по-людски, да вижу - бесполезно.
Он развернулся и пошёл к выходу из кабинета.
- Погоди, - попытался остановить его Осколик, - скажи, что хотел.
Директор неловко вскочил из-за стола, качнулся вслед.
- Завтра ещё раз зайду с утра, - бросил через плечо Григорьев. - Захочешь, поговорим...
Дверь за ним хлопнула, поставив точку в несостоявшейся беседе.
Сергей Кондратьевич затравленно посмотрел в глаза фотопортрету, висевшему на стене над директорским креслом, и вспомнил другого человека. Чей лик занимал это место раньше, - "дедушки", как называл его незнакомец, Карла Маркса - теперь он лежал где-то в шкафу на полке. Разные у них были глаза, у этих портретов...
На другой день Осколик пришёл на завод пораньше. Вылил в раковину всё спиртное из початых бутылок из бара, сам заварил себе крепкий кофе в агрегате, с которым обычно управлялась секретарша. Выпил пару чашек без сахара. Тут и рабочий день начался.
В девятом часу, как и обещал, пришёл Григорьев. Войдя в кабинет, он внимательно посмотрел на Осколика и прошёл к столу. Начал без обиняков:
- Долго я говорить не буду, Сергей Кондратьевич, и обсуждать то, что уже произошло, тоже не хочу. А хочу одно понять - совсем ты скурвился или нет?
Сергей Кондратьевич опешил от таких речей. Хотел рассердиться на зарвавшегося работягу, но былые доверительные, почти дружеские отношения не дали.
- Не горячись, товарищ Григорьев, - примирительно и без издевательских намёков сказал Осколик. - Я тебя внимательно слушаю.
- И на том спасибо, товарищ директор, - кивнул бригадир, присел напротив за приставной столик и продолжил: - За помощью я к тебе обращаюсь, не материальной, а обыкновенной, человеческой. Но сначала объяснить хочу свои позиции.
Осколик слушал, не перебивая.
- Я не знаю, что вы там дальше с нами хотите сделать, знаю только, что ничего хорошего. И если ты можешь и хочешь этому помешать, давай вместе попытаемся. Я ведь тоже высшее образование имею, только знаю меньше, наверно. Но соображать всё же пытаюсь, и выводы мои такие: разбаловала нас советская власть. Мы разучились не только работать, но и защищать свои права. Придётся учиться снова и срочно. Пока нас новоявленные хозяева не дожрали с потрохами.
Бригадир помолчал, собираясь с мыслями. Осколик попросил секретаршу принести кофе. Григорьев поблагодарил, но к чашке не притронулся.
- Помнишь того "ночного директора"? Я ведь, когда провожал его до дому после твоей свадьбы, на обратном пути и на ихний завод завернул. Познакомился, пообщался с коллегами. А после, когда он тут руки на себя наложил, призадумался чуток. Тем паче, и у нас петрушка завертелась... Так вот, пока на воротах тётя Даша работала, я ещё несколько раз на ту сторону наведался, по обмену опытом, так сказать. Ребята там боевые оказались, хоть и слабоваты в питии. А, может, и благодаря этому. У них-то время такое же почти, как и у нас, только семнадцатый год по-другому обернулся. И вторая мировая меньшей кровью и разрухой обошлась. Только в итоге мало это им помогло, капитализм везде прогнил до предела, оказывается, и сожрать был готов сам себя, в угоду избранным...
Чем дальше говорил Григорьев, тем больше волновался Сергей Кондратьевич. Он поднялся и начал ходить по кабинету, нервно сжимая и разжимая кулаки. Услышанное захватило его. Он понял, что сам боялся думать о происходящем, плыл по течению и выполнял указания, заливая совесть спиртным. Но подсознательно знал, что путь этот ведёт в пропасть. Для всех. И вдруг получить такое подтверждение из уст почти забытого человека, товарища... да!, товарища, какой бы грязью не измазали это слово. То, о чём он рассказывал, было настолько интересным и необычным, что Осколик старался не перебивать бригадира. И с каждой минутой чувствовал прилив сил физических и духовных, и... боялся этого. Григорьев тем временем говорил дальше:
- Вот они и не стали дожидаться, и сделали всё, как нам классики завещали - по всему миру, одновременно. Только и на этот раз у них почти без крови прошло - верхи уже совсем немощные стали, а низы, ясен пень, подыхать не хотели.
Тут Осколик не удержался, воскликнул:
- Не может быть!
Он и в самом деле не поверил, ослышаться было спокойнее. Григорьев пожал плечами.
- Может. Я сам видел новости по ихнему телевидению и в натуре, что там делается.
- Но тогда получается, что у нас всё произошло слишком рано. Мы были просто не готовы... - Сергей Кондратьевич остановился, сел рядом с бригадиром. Мысли его перескакивали с одного на другое. - Теперь понятно, почему оттуда больше никто не появился...Я тоже хочу это увидеть!
- Так за тем и шёл к тебе, - кивнул Григорьев. - Теперь на воротах мордовороты из охраны стоят, к ним без твоего указания не подступишься.
- Я сейчас распоряжусь, - потянулся к телефону Осколик.
- Не надо сейчас. Вечером, - покачал головой бригадир. - Там же ночь в это время.
Он встал. Директор поднялся следом. Они посмотрели в глаза друг другу.
- У тебя голова-то поболее моей будет, ты и понять больше сможешь. Если не передумаешь.
Бригадир направился к дверям. Осколик проводил его до порога.
Не ожидал он такого. Никак не ожидал. Надо же - от возможных перспектив дух захватило. И холодок между лопаток...
Он попытался упорядочить мысли, вспомнить о запланированных делах. Хотя, какие могли быть дела на полумёртвом заводе. А разговор всё не шёл из головы, бередил душу. И, чем дольше тянулся день, тем меньше верилось директору, что это не бред.
Но ведь было же раньше - вон за окном отремонтированные заводские корпуса, а в них новые станки, которые без выгоды для себя "ночной директор" конечно бы не поставил. Только кончилось всё это забастовкой его рабочих. А потом...
На столе зазвонил телефон. Осколик снял трубку.
- Слушаю вас.
- Ты трезвый?! - не здороваясь, засмеялся в динамике бывший начальник главка, теперь генеральный директор холдинга. - Тогда слушай и запоминай: с сегодняшнего дня начинай демонтаж станков. Будем вывозить их в западный филиал. Скоро дело пойдёт.
- У меня рабочих почти не осталось, - машинально ответил Сергей Кондратьевич, потом спохватился: - А как же люди?
- Инженеров оставшихся запрягай, всё одно балду гоняют в отпусках. Это им аккордный наряд напоследок, - шеф заржал на другом конце провода. - И сам к переезду готовься, если за ум взялся. А нет, так... - он грязно выругался и отключился.
Пару минут Осколик стоял с трубкой в руке, не слыша коротких гудков, капающих на пол. Потом опустил трубку на телефон, развернулся и подошёл к шкафу.
Портрет нашёлся на нижней полке. Сергей Кондратьевич достал его, обтёр пыль со стекла и всмотрелся в глаза под густыми бровями.
- Что, "дедушка", подвёл ты нас под монастырь со своими идеями? - спросил невесело. - Или мы сами, дураки набитые, во всём виноваты?
"Дедушка" ничего не ответил.
- Ну, а ты что скажешь? - повернулся Осколик к портрету на стене - Ни хрена ты не скажешь.
Сергей Кондратьевич вернулся в своё директорское кресло, снял трубку телефона и набрал номер отдела кадров.
- Наталья Петровна, будьте добры вызвать на завтра на работу всех, кто находится в отпуске без содержания. Хорошо бы и уволенных обзвонить. Да, пусть приходят к восьми, как обычно, и собираются в актовом зале. Спасибо.
Закончив разговор, он глянул на ручные часы - до конца рабочего дня осталось совсем немного времени.
|
