Аннотация: Это только мой взгляд на творчество великих, который может не совпасть с мнением большинства.
ОТ АВТОРА
Итак, название для сборника найдено. Это Мой взгляд на...
Все началось с того, что я решил перечитать Оскара Уальда. Помню, с каким восторгом я читал в молодости его рассказы, пьесы, сказки. Там было все красиво и необычно. Что еще нужно молодому человеку, выращенному среди грязи, нищеты и бесправия? Так с восторгом мы смотрели бездарный сериал "Санта Барбара", чтобы полюбоваться на недоступную нам красивую жизнь, красивую любовь красивых мужчин и женщин. Однако, перечитав Уайльда через много-много лет, я был разочарован. Куда девались мои юношеские восторги? Для меня он предстал как христианский моралист, причем неприкрытый. Это моральничество затмило все красоты стиля и парадоксальность афоризмов, осталось лишь разочарование. Так возник рассказ Правила игры с огнем.
Будучи человеком неромантичным по характеру, хотя не могу назвать себя сухарем, я никогда не любил музыку Шумана, Брамса, Вагнера. Мне претил их взгляд на жизнь, хоть и выражали они его каждый по-своему. Особенно неприемлема для меня музыка Вагнера с ее длиннотами, пафосом, германским национализмом. Вагнериана ни в коем случае не пародия на оперы Вагнера, таковых было много даже при жизни композитора. Мне хотелось довести до абсурда то, что с таким усердием утверждал этот германский композитор.
О моем отношении к музыке великого Иоганна Себастьяна Баха сейчас не хочу вдаваться в подробности. Вы узнаете его, прочитав Исповедь.
Может вызвать удивление, почему в сборник включен рассказ Физик по прозвищу Фауст. Идея посмотреть другими глазами на историю Фауста не нова. Даже Гете со своим знаменитым "Фаустом" был не оригинален, он воспользовался средневековым сказанием о докторе Фаустусе. Были и другие, в том числе "Доктор Фаустус" Томаса Манна. Мне же захотелось рассказать о том, что при определенных обстоятельствах Фауст забывает о своем призвании творить добро, а Мефистофель, главный Дьявол, грешник в опере Шарля Гуно, спасает человечество от гибели.
Если эти рассказы попадут в руки специалистов музыковедов и литературоведов, скандала не обберешься. Это притом, что я человек не скандальный и не люблю устраивать театр без надобности.
Вспоминается старый американский фильм "Двенадцать разгневанных мужчин" с Генри Фонда в главной роли. Там один из присяжных так убедительно высказывает свое мнение, что переубеждает остальных одиннадцать и направляет течение судебного процесса в совершенно другое русло, спасая невинного человека от тяжелого наказания.
Моя задача значительно скромнее. Я не собираюсь никому навязывать свое мнение и переубеждать. Я просто набрался смелости высказать свой взгляд на... , даже если он пойдет вразрез с общепринятым.
ПРАВИЛА ИГРЫ С ОГНЕМ
Посвящается Сузанне Юнкер.
Оскар Уайльд лорду Роберту Сомбери в Корневиль.
Лондон, 25 мая 1892 г.
Дорогой Роберт,
я проснулся сегодня утром в прекрасном настроении и в растерянности поискал глазами Майкла, моего дворецкого, который, как это бывает каждое утро много лет подряд, приходит в спальню в половине десятого, чтобы разбудить меня. Каково же было мое удивление, когда Майкла рядом с постелью я не обнаружил. Сквозь неплотно закрытые жалюзи робко просачивались первые лучи солнца. Несмотря на полумрак, мне удалось рассмотреть циферблат каминных часов - было только пять минут восьмого! Это меня сначала расстроило. Того, кто просыпается раньше прихода дворецкого, вскоре ожидает приход дурного тона. Но радужное расположение духа не проходило.
Почему иногда я просыпаюсь полным сил с желанием перевернуть мир, а в другой раз настолько удрученным, что хочется вновь заснуть и никогда больше не проснуться?
Я никогда не занимаюсь анализом своего настроения, это удел либо педантов, желающих разместить все по полочкам, либо меланхоликов, которые, проснувшись без мрачных мыслей, удивлены и расстроены этим обстоятельством. Настроение спослано нам с небес, и принимать его нужно таковым, каковым оно является.
И вдруг меня осенило. Все заключалось в том, что я встретил Сесиля и полюбил его. Полюбил, а не влюбился, как это уже неоднократно со мной бывало. И он полюбил меня!
Этого молодого человека Вы, скорее всего, не знаете. Он еще юн и появился в свете совсем недавно.
Судьба явно способствовала нашему знакомству, толкнула нас друг к другу. А случай, который этому способствовал, был не более чем просто случаем, мы бы все равно рано или поздно встретились.
Леди Агата Сомерсет как-то пригласила меня на чай, сказав, что ожидает всего нескольких приятельниц с мужьями, в том числе своего племянника, который провел детство и юность в родовом поместье и только недавно появился в Лондоне. Я уже собирался отклонить ее предложение, ее всегда окружают скучные люди, тем более знакомство с провинциалом не сулило ничего интересного. Но провидение заставило меня согласиться. Когда я появился у леди Сомерсет, то первое, что бросилось мне в глаза, как несколько престарелых кокеток и их мужья распивают чай и вкушают какие-то сладости, на вид не внушающих доверия. И тут я заметил его. Молодой человек с волнистыми темными волосами смотрел на меня почти черными глазами, в которых сквозило нескрываемое любопытство. Мое сердце забилось от восторга.
Это было совершенно другое, неизвестное мне доселе чувство, отличное от того, что я испытывал при знакомстве с моими прежними молодыми возлюбленными (не осуждайте меня, но я действительно люблю только молодых). При знакомстве с ними я испытывал не более, чем вожделение, желание обладать их телом, никак не душой. Теперь мое сердце было окутано теплотой, радостью и благодарностью судьбе за то, что она подарила мне знакомство с этим человеком. Хотя, должен признаться, что, глядя на его чувствительные влажные губы, я невольно представил себе его нежные ласки, которые должны в корне отличаться от тех, которые мне прежде довелось испытать.
Вдруг на меня напала неуверенность. Не захотелось ни говорить, ни покорять присутствующих своим остроумием и острословием, даже чаю не хотелось, хотя это мой любимый напиток, конечно после шерри, который я люблю больше. И хотя взгляды племянника леди Сомерсет время от времени перекрещивались с моими, я чувствовал себя смущенным.
"Почему вы молчите, дорогой Оскар? На вас это совершенно непохоже. А я-то думала, что, как всегда, вы станете душой нашей небольшой компании, покорив своим остроумием и парадоксальностью мыслей", услышал я вдруг голос хозяйки.
"Не нужно требовать ни от кого быть душой общества", сказал сэр Николас скрипучим голосом. "Даже острословие требует отдыха, особенно, если оно используется изо дня в день по многу раз".
Возможно, в аналогичной ситуации я дал бы отповедь такому язвительному замечанию человека, который славится своей неотесанностью. Но тут мне не захотелось вступать в пререкания и оставил его замечание без ответа. Все мои мысли были заняты одним - как покорить Сесиля, пусть хотя бы заинтересовать его собой. Это могло бы стать прелюдией к более тесным отношениям. Искушение было так сильно, что я подумал о том, что лучший способ избавиться от искушения, это поддаться ему. Но как это сделать? Подойти к нему и начать разговор, было совершенно невозможно, он сидел между хозяйкой дома и леди Торвальдс. Единственным способом было под предлогом желания покурить выйти в другую комнату. Если Сесиль захочет поближе со мной познакомиться, он последует туда же. Я встал, вытащил портсигар и вышел. Подошел к окну и стал гадать, как будут развиваться события.
"Вы совершенно не похожи на человека, которого мне описала моя тетя", услышал я около себя молодой приятный голос. "Я ожидал увидеть развязного светского льва, произносящего без умолку прописные истины, которые он выдает за остроумие. Вроде моего дяди, сэра Артура".
Около меня стоял Сесиль.
Мы поговорили немного. Его ответы на мои вопросы говорили о том, что передо мной человек тонкий и незаурядный, удивительно для такого юного провинциала.
Вдруг он спохватился.
"Мне нужно присоединиться к гостям. Не стоит привлекать внимания, тем более, что тетя Агата предостерегала меня от знакомства с вами. Она представила вас как растлителя душ. И тел", добавил он после паузы.
"И вы этому поверили? Вот уж не ожидал, что у меня такая слава. Тем более от леди Сомерсет", сказал я с невольным возмущением.
"Нет. Поэтому мне хотелось бы встретиться с вами".
Мы договорились увидеться в клубе на следующий день, и я вновь убедился в том, что несмотря на сравнительно недолгое пребывание в столице, он отличается удивительной наблюдательностью. Его сужения о людях, их характеристики говорили о незаурядном таланте психолога. С каждой встречей в клубе (я не хотел торопить события) я убеждался, что встретил того самого человека, с которым могу быть счастлив до конца моей жизни.
Мое чутье мне не изменило - он действительно оказался нежным, остро чувствующим каждую ласку, каждое прикосновение. И он так же сильно и искренне любит меня, как и я люблю его. Он видит во мне любящего человека, а не Оскара Уайльда, известного писателя и драматурга, как это делали те, с кем я был раньше.
Но я не хочу стать для него лордом Генри, наоборот, мне хочется, чтобы Сесил как можно дольше сохранил тот чистый, детский взгляд на жизнь, за который я полюбил его. Полюбил! Мне так приятно не только думать об этом, но и написать Вам.
Дорогой Роберт, очень хочу Вас видеть. Хочу также познакомить с Сесилем. Мне очень важно было бы знать, каким он предстанет перед Вашим взглядом.
Приезжайте. Довольно жить в поместье вдали от светской жизни столицы. Уверяю Вас, не пожалеете.
Искренне Ваш
Оскар Уайльд.
Лорд Роберт Сомбери Оскару Уайльду в Лондон.
Корневиль, 27 октября 1892 г.
Дорогой Оскар,
неслыханно обрадовался Вашему письму, хотя и не смог ответить на него своевременно. Уж не обессудьте, это совершенно мне не свойственно.
Деревенская жизнь имеет свои требования, выполнение которых обеспечивает радость жизни и душевный покой. Она проста, незамысловата, но на тебя наваливаются сотни таких обязанностей, которые совершенно немыслимы в Лондоне - заботы по хозяйству нескончаемы, чем больше ты работаешь, тем больше, как оказывается, ты еще не сделал.
Прежде все, это моя семья, которую я люблю и не представляю жизнь в отрыве от нее. Любимая жена Мэри, она оправдывает свое имя, так же праведна и кротка, как дева Мария. Уже много лет мы живем в любви и полном согласии. Но дети... Как Вам известно, у меня сын и две дочери. Сын Роберт, несмотря на свои четырнадцать лет увлекся лошадьми и готов скакать целый день напролет. А учиться совершенно не желает, хотя у него прекрасные учителя. А мне хочется, чтобы из него получился человек образованный, а не спортсмен-наездник. Хоть наша аристократия и имеет хорошее оксфордское или кембриджское образование, особой интеллектуальностью он не блещет. Я же не хочу, чтобы мой сын был образованным профаном. Дочери уже вступили в тот возраст, когда приходит время подумать об их замужестве. Но старшая, Лукреция, обладает удивительной способностью влюбляться. Она по очереди влюбляется во всех сыновей наших соседей, не спит ночами и только говорит о своей любви. Каждый раз это длится несколько недель, она изводит нас, а потом переключается на следующего. Но и это не самое страшное. Если бы она влюблялась в юношей своего круга. Одним из объектов ее любви стал наш садовник. Парень он красивый, с прекрасной фигурой, видно, не дурак. Однако он простой садовник! Я не сноб, который кичится своим аристократизмом, но нужно ведь и свое место знать. Не далее, чем позавчера, она вдруг заявила, что разочаровалась в мужчинах и, как ее сестра Сильвия, не собирается выходить замуж. Теперь очередь дошла до Сильвии, это моя вторая дочь. Она праведница, целые дни проводит в церкви и собирается в монастырь.
Так что, как видите, моя жизнь заполнена. Очень хочу в Лондон, окунуться в ту самую жизнь, к которой привык. Но что делать? судьба распорядилась иначе.
Возможно, я утомил Вас бесконечным описанием моей жизни. Но единственная причина тому - оправдать задержку с ответом.
Теперь о Вашем письме.
Не могу сказать, что оно меня удивило, скорее, обескуражило. Куда подевалось Ваше искрометное остроумие, парадоксальность мышления, все то, что выделяет Вас из сонмы английских писателей? В письме я не обнаружил даже намека на эти качества, которые обеспечили Вам славу, пожалуй, самого оригинального писателя современной Англии. Я ожидал найти там самоиронию, хотя бы просто иронию, критический взгляд на любимого человека - не могу представить себе, что Ваш избранник просто безгрешный ангел. Или он таков в Ваших глазах? Или, может быть, теперь Вы решили сменить амплуа и начать писать душещипательные романы для женщин, чтобы заработать себе на хлеб на их горячих слезах? Никогда в это не поверю. Я знаю Вас уже много лет и знаю хорошо.
Вы ведь человек творческий. При каждой нашей встрече разговор вертелся вокруг Ваших творческих планах, и я не переставал удивляться мастерству художника, который самый банальный случай из жизни превращает в занимательную историю. Вы рассказывали и о своих увлечениях, но это не было главной темой. Да и описания и характеристики этих молодых людей всегда содержали элемент иронии, а в Вашем отношении к ним и самоирония, то, о чем я уже упоминал выше. В Вашем письме нет и слова об этом. Только восторги и телячий визг!
Недавно поддался своей давней мечте - перечитать Ваши сказки, рассказы и пьесы. Уж лучше бы я этого не сделал!
Никогда раньше не думал, что Вы такой моралист. Я понимаю, что сказки предназначены для детской аудитории, тем более что они написаны для вашего племянника. Но это обстоятельство оправдывает Вас только частично. Раньше, лет этак десять назад, я был восхищен стилем изложения, красочностью и изяществом. Естественно, и героями. Я плакал над судьбой Счастливого Принца, возмущался холодностью и эгоизмом Инфанты. Теперь все это померкло. За этой откровенной моралью красота изложения, парадоксы и афоризмы отступили на задний план, осталась только бьющая в нос библейская мораль. Неужели так уж было трудно, не выставлять ее так открыто. Ваши сказки напомнили мне Ложь на длинных ногах одетую у лучших портных Лондона. Даже если и писаны сказки для детей, то не думаю, что, став взрослыми, они будут Вам благодарны. Они обвинят автора, то есть Оскара Уайльда, которого большинство из них даже в глаза не видело, в обмане, в том, что, столкнувшись с истинным миром, они нашли его совершенно не таким, каким он был описан писателем. Вы ведь сами прекрасно знаете, насколько ценности, Вами проповеданные, отличаются от житейских ценностей. Если же быть совершенно откровенным, мне больше по душе сказки Шарля Перро, они просты и безыскусны, а если и содержат мораль, то автор ее искусно затушевал.
А почти все Ваши пьесы написаны как будто по одному шаблону - человек, которого зрители (или читатели) считают если не ангелом, то, во всяком случае, почти безгрешным, в действительности скрывает от близких - любимой жены, друзей - свои грехи, а из затруднительного положения помогает ему выйти тот, кого принимали за повесу, прожигателя жизни, короче, за человека недостойного подражанию. Неужели это инстинктивное желание защитить себя, сказать зрителям, равно как и читателям: "Посмотрите на моих героев и подумайте о том, что автор, который кажется вам человеком поверхностным и легкомысленным, в действительности совсем неплох, он способен на истинную дружбу. И любовь также ему не чужда".
Извините, если это письмо покажется Вам слишком злым или, более того, несправедливым. На правах старого друга, которому доверяют самые сокровенные тайны души и тела, я считаю себя вправе сказать правду. Надеюсь, Вы не сочтете меня моралистом, читающего наставления нерадивому ученику, или праведником, желающего возвратить на путь истинный погрязшего в пороках грешника. Я по-прежнему считаю Вас одним из лучших, если не лучшим современным английским писателем.
Искренне Ваш
Роберт Сомбери.
Оскар Уайльд лорду Роберту Сомбери в Корневиль.
Лондон, 7 августа 1893 г.
Дорогой Роберт,
теперь я вынужден просить у Вас извинения за то, что так долго не писал. И вовсе не потому, что обиделся на Ваши замечания о моем творчестве. Клянусь, это не так. Я всегда относился с уважением к мнению других. Тем более, к Вашему мнению. Да, я моралист, нравится Вам или нет. Мне самому это не нравится. Но что делать, выше своей головы не прыгнешь. Да и я не собираюсь этого делать. Поэтому, прошу Вас, не будем больше обсуждать мои пьесы и сказки. Оставьте за мной право решать самому, что писать и как.
Я очень часто вспоминаю Вас и даже мысленно прошу совета, когда сам не в состоянии найти выход из затруднительного положения. Хотя это мне совершенно не свойственно, я всегда пытался, с большей или меньшей степенью успеха, сам выпутаться из неприятностей, которые подстерегают меня на каждом шагу. Ведь жизнь слишком серьезна, чтобы принимать ее слишком близко к сердцу. Поэтому я пытаюсь, настолько, насколько возможно, смотреть на нее сквозь пальцы.
А неприятностей в действительности очень много. Прежде всего, мне кажется, что публика начала остывать ко мне. И это несмотря на то, что театры, где идут мои пьесы, всегда переполнены, а мои книги распродаются мгновенно. Однако за последнее время что-то изменилось. Не подумайте, что я мнителен, но в воздухе носится чувство пресыщенности мною. Такие вещи я чувствую шестым чувством и нахожу объяснения происходящему.
Мои долги растут на глазах, и теперь я понимаю, почему.
Перехожу к самому главному. Вот уже больше полугода, как я познакомился с Сесилем.
Он оказался не совсем таким человеком, каким я представлял его в начале нашей связи. С каждым днем он все более и более входит во вкус жизни лондонского света, со скоростью, которую трудно было бы ожидать от скромного провинциала. А ведь жизнь денди требует денег, которых у него нет. Его отец хоть и человек очень знатный, лорд, грубый и неприветливый, выделяет ему слишком мало денег, на которые не то, что кутить, просто достойно жить невозможно. Сесилю же хочется выглядеть не хуже остальных, я бы сказал, быть значительно лучше. Я его прекрасно понимаю, после многолетней жизни в провинции такой красавец хочет блистать в высшем обществе. Он понимает, что достоин всеобщего восхищения. Поэтому он забрасывает отца письмами с требованием увеличить денежное содержание, на что тот отвечает грубостями не достойными не только аристократа, а просто человека хорошо воспитанного. Терпение Сесиля истощилось, и их переписка превратилась в склоку. Я попросил своего возлюбленного быть выше грубости и пообещал дать ему денег. Возможно, это было моей роковой ошибкой. Любовь не требует материального подтверждения, иначе она превращается в сожительство ради выгоды. Брак по расчету самый крепкий, он не таит в себе разочарования. К моему удивлению, Сесиль быстро согласился, хотя я ожидал, что он попытается отказаться из-за гордости. С каждым днем его желания растут и растут, и им не видно конца. Он присмотрел себе роскошную квартиру в аристократическом районе, которая стоит целого состояния. Эта квартира значительно лучше моей, но я подумал о том, что для молодого человека, который только начинает вступать в жизнь, подобное жилище значительно важнее, чем для меня. Я купил эту квартиру для него. Сесилю хочется одеваться у лучших портных не только Лондона, но и Парижа, он желает носить кольца с драгоценностями. Какое-то время назад он попросил у меня денег на золотой перстень с рубином, но через неделю с огорчением заявил, что никогда в жизни больше его не оденет, потому что у лорда С. точно такое же. Мы с ним обедаем в лучших ресторанах, что совсем не дешево, хотя это доставляет мне большое удовольствие - ведь так приятно появиться на людях с таким очаровательным спутником. Однако все эти удовольствия требует больших денег, которых у меня нет. Я всего лишь литератор, правда, преуспевающий, но назвать меня человеком богатым никак нельзя. К тому же у меня семья - жена и двое сыновей, содержание которых также требует известных расходов. С каждым днем мои долги растут, и когда я расплачусь, совершенно непонятно. Но мне с удовольствием дают в долг, считая за честь поддержать известного писателя, пьесы которого идут с необычайным успехом, а книги хорошо раскупаются. Но ведь так бесконечно эта слава продолжаться не может, когда-нибудь я испишусь или судьба отвернется от меня. Я бы не стал писать всего этого, если бы не знал, что Вы единственный человек, который меня поймет и не осудит. Вы единственный мой друг. А дружба это помойная яма, в которую сливаются помои души. Поэтому я уверен, что буду Вами правильно понят.
Прочитав это письмо, не подумайте только, что я разочаровался в Сесиле или разлюбил его. Или он больше не любит меня.
Все это совсем не так! Я даю ему деньги с удовольствием. Он моя единственная радость, и я молю Бога, чтобы наша любовь продолжалась до моей смерти. Я ведь значительно старше его и хочу, чтобы он пережил меня.
Извините за такое письмо, я ведь не привык плакаться.
Всегда Ваш
Оскар Уайльд.
Лорд Роберт Сомбери Оскару Уайльду в Лондон.
Корневиль, 11 февраля 1894 г.
Дорогой Оскар,
должен сказать, что Ваше письмо не застало меня врасплох. Хотя я и не ясновидящий, но, к сожалению, предвидел события, вами описанные.
Начну с того, что Вы считаете главным - отношения с Сесилем. Уж извините, что называю его так, не имея на это ни малейшего права; просто Вы так его называете в письмах, и мне тоже удобно так его называть.
Когда я прочел о неискушенном провинциале, появившемся в лондонском высшем свете, то сразу представил себе продолжение этой душещипательной истории. И то, что его желания будут расти с каждым днем, и то, что он окажется у Вас на содержании, отдавая свое прекрасное тело взамен на обладание этим прекрасным телом. Но меня успокаивает только то, что Вы довольны и, как пишите, любите друг друга. Отношения с Сесилем занимают Вас больше всего, считая, что любовь самое главное в жизни. Как человек, а не писатель, Вы хотите любить и быть любимым. Я прекрасно это понимаю, хотя и думаю, что существуют вещи не менее важные.
Об этом хочу сейчас поговорить и открыть Вам глаза на то, что происходит вокруг.
У Сесиля есть отец, который несмотря на свое аристократическое происхождение - человек своенравный, плохо воспитанный и грубый. Вы это сами прекрасно знаете. Но это лишь вершина айсберга, только лишь причина того, что он сейчас делает. Находясь в своем имении и не желая - пока!- приезжать в Лондон, он буквально засыпает знакомых, которые у него еще остались, письмами, называя Вас содомистом, человеком без стыда и совести, который нагло, на глазах у всех, соблазнил его невинного сына, и предлагает подвергнуть Вас бойкоту, отказывать от дома и не посещать театров, где идут Ваши пьесы. Больше того, он собирается подать на Вас в суд. Пока эти письма не вызвали особого резонанса в нашем обществе, падком на сплетни, но, как Вам известно, нет ничего более шаткого, чем общественное мнение. Возможно, через некоторое время страсти утихнут, и все потечет своим чередом. Будем на это надеяться. Не упрямьтесь, будьте благоразумным и не афишируйте с таким рвением свою связь с этим молодым человеком. Хотя благоразумие никогда не было сильной чертой Вашего неуемного характера. За это я и люблю Вас.
Постараюсь в ближайшее время приехать в Лондон, хочу принять участие в дебатах Палаты Лордов по вопросу о британской политике в некоторых наших колониях, в частности, в Индии. Ведь, как известно, я родился в Калькутте и появился на нашем острове только в двадцать восемь лет. Пребывание в Индии отложило отпечаток на всю мою жизнь. Поэтому я предпочитаю большую часть времени находиться в своем имении вдали от сплетен и интриг высшего общества и появляться в столице только в случае крайней необходимости.
И вот теперь эта необходимость наступила. По приезде постараюсь как можно быстрее встретиться с Вами и объяснить лично, а не в письме, мою позицию. Кроме того, надеюсь, кое-что изменить и помочь Вам. Постарайтесь выкроить время в одном из забитых до предела дне, и мы сможем спокойно обсудить все проблемы. Это кроме всего прочего доставит мне большое удовольствие, я так давно не встречался с Вами.
Ваш преданный друг
Роберт Сомбери.
Оскар Уайльд лорду Роберту Сомбери в Кореневиль.
Лондон, 23 мая 1894 г.
Дорогой Роберт,
мы не встретились, и это ужасно! Мне так хотелось Вас увидеть!
Ваше письмо пришло слишком поздно, ведь я уже укатил в Париж, где пробыл в полном счастье почти целый месяц, а когда приехал, нашел Ваше письмо и очень огорчился. Ругал себя беспощадно, что не предупредил об отъезде. Даже удовольствие от пребывания в Париже потускнело. Обещаю Вам, что всегда буду заранее сообщать о моих планах, чтобы подобное недоразумение больше никогда не повторялось. Единственным оправданием может служить то, что я собрался в дорогу совершенно неожиданно. Причиной тому было то, что мне безумно надоела Англия, и я решил, что для меня, равно как и для Сесиля, необходимо сменить обстановку. Я предложил ему поехать вместе, но он отказался, ссылаясь на то, что не хочет упускать возможности остаться в Лондоне до конца сезона, который вскоре должен окончиться. Сначала я огорчился, но, приехав в Париж, мгновенно понял, что все, что не делается, делается к лучшему. Если бы это было не так, жизнь не доставляла нам столько радости и превратилась бы в цепь дней скучного времяпровождения. Итак, поехал я один.
Если бы я был в моем любимом городе вместе с Сесилем, пребывание в Париже потеряло бы половину своей прелести. А так я был один и мог делать только то, что хочу, не оглядываясь на своего горячо любимого спутника и не раздумывая о том, понравится ему это или нет. Неужели я законченный эгоист или создан для одиночества? Как-то не хочется в это верить.
Я очень люблю Париж, по сравнению с ним меркнут другие города и страны. Я объездил почти всю Европу, даже успел побывать в Америке, поэтому могу с уверенностью сказать, что ничего подобного нет нигде. Один воздух Парижа говорит об уникальности этого города. Он прозрачен и пахнет благовониями француженок. Не люби я мужчин, в Париже стал бы лесбиянкой. Восходы и закаты, не говоря уже о сумерках, неповторимы. Поэтому большую часть времени я провожу, гуляя по Парижу. По многу раз обхожу любимые места, особенно Иль-де-Франс. Ничего нет прекраснее Нотр-Дам и Дворца правосудия, несмотря на его страшное прошлое. Не менее хорош Сен-Мишель и Монмартр. Предвижу Вашу ироническую улыбку: от Уайльда можно было бы ожидать чего-то более оригинального. Но я банален. Перед красотой все становятся банальными.
В отеле, в котором остановился, только завтракаю. Обедаю обычно в небольших ресторанчиках на Монмартре или на улице Сен-Мишель. Еда там превосходная. Однажды ел петуха с таким соусом, что захотелось съесть его вместе со столовым прибором, так это было вкусно. Или запеченное мясо с вином, запах и вкус которых преследуют меня до сих пор. От воспоминаний обо всех этих вкуснотах у меня начинается слюнотечение. А какое удовольствие выпить чашечку кофе на Елисейских Полях и наблюдать фланирующих мимо тебя людей. В Париже я всегда чувствовал радость жизни. И бесконечно задавал себе один и тот же вопрос, почему мы едим такую невкусную, я бы сказал, несъедобную пищу? Англичане - великая нация, и мы не заслужили несъедобных завтраков, обедов и ужинов.
Однажды, гуляя по набережным Сены, я обнаружил у продавца старых книг одно из первых изданий моих сказок на английском языке. Я попробовал узнать его мнение о них. Оказалось, что он не имеет никакого представления об английском писателе Оскаре Уайльде, и этих сказок не читал. Я, конечно, не представился, зачем вводить в смущение уже немолодого симпатичного мне букиниста, и только спросил, как попала к нему эта книга. Ему пришлось напрячь память, но от все-таки вспомнил, что получил эту книгу от пожилой иностранки, которая купила ее в Лондоне. Та была в восторге от сказок. Мне ее мнение польстило. Но ненадолго. Оказалось, что мои произведения совершенно неизвестны остальной Франции.
Я познакомился в одном из ресторанчиков с группой актеров. Они пригласили меня к себе на "Проделки Марианны" Мариво. Зрительный зал напоминал разноцветную клумбу, полную прекрасных цветов, мне даже показалось, что я нахожусь не в театре, а на моем любимом цветочном рынке, настолько красочны и разнообразны были наряды публики. И хотя театр был не слишком известен, да и располагался совсем не на Елисейских Полях или в каком-нибудь другом фешенебельном районе, и публика не была изысканной, но постановка мне очень понравилась. Пьеса изящна и проста, какой могут быть только французские пьесы, декораций почти не было - ведь нельзя же назвать декорацией голую сцену, на которой стоял только черного цвета стол с голубой вазой, в котором находилась алая роза. Актеры играли прекрасно, очень профессионально. Во время спектакля я все время думал о том, как бы поставили в этом театре мои пьесы, например, "Веер леди Уиндермир" или "Идеальный муж", но не мог дать ответа. Единственное, что я понял - это были бы совершенно другие постановки, я бы даже сказал, другие пьесы.
После спектакля я пригласил всю труппу в кафе. Мне казалось, что кто-кто, а профессиональные актеры должны знать мои пьесы. Но все оказалось совсем не так! Ни один из них не имел ни малейшего представления обо мне. Я не назвал себя и даже не посоветовал прочитать мои пьесы. Они бы все равно не подошли бы французской публике. Я - английский писатель, описываю англичан, английский характер. Буду ли я когда-нибудь понятен в других странах, покажет время.
И вот я опять в Лондоне. И рядом с Сесилем, который за это время не написал мне ни одного письма, хотя уверяет, что думал все время обо мне и хотел приехать в Париж. Хочется надеяться, что это правда.
Дорогой Роберт, я преднамеренно так подробно описал мою поездку в Париж, чтобы не упоминать о том впечатлении, которое произвело на меня Ваше письмо. Я должен все обдумать, поговорить со знакомыми и решить, какую угрозу представляет отец Сесиля. А потом напишу. Ведь кроме Вас у меня нет верных друзей.
Искренне Ваш
Оскар Уайльд.
Оскар Уайльд лорду Роберту Сомбери в Корневиль.
Лондон, 3 января 1895 г.
Дорогой Роберт,
Вы как всегда правы. Я даже не представлял себе, насколько опасен отец Сесиля. Он не только настраивает против меня общественное мнение - этим, очевидно, можно объяснить то, что публика почти перестала посещать театры, где идут мои пьесы, вернее, шли, т.к. не желая финансового краха, они почти повсюду сняты с репертуара. Он подал в суд, обвинив меня в растлении сына. Это клевета, моя связь с Сесилем - плод взаимного согласия, и ни о каком растлении не может быть и речи.
Но так просто я не сдамся. Пусть будет суд, а там я выскажу всем в лицо все то, что я о них думаю. Хотел даже помолиться за благополучный исход процесса, но как я узнаю о божественном решении. Поэтому передумал. Молитва должна оставаться без ответа, иначе она превращается в переписку.
Всегда Ваш
Оскар Уайльд.
Лорд Роберт Сомбери Оскару Уайльду в Лондон.
Корневиль, 15 марта 1895г.
Дорогой Оскар,
не могу сказать, что Ваше письмо меня обрадовало. К сожалению, как всегда, Вами руководит гордыня. А она - плохой советчик в таком тонком деле, как судебный процесс. Возможно, Вам и удастся переломить ход судебного разбирательства в свою пользу, даже изменить общественное мнение, но само привлечение к суду запятнает Вашу репутацию надолго, если не навсегда, и чтобы отмыться от этого позора потребуются годы и годы.
Несмотря на то, что по всеобщему мнению Соединенное Королевство славится либеральностью и свободой нравов, это больше легенда, чем правда. Люди меняются мало, а у нас тем более. Общественное мнение всегда, двести лет назад, сто лет, и сейчас также, отличалось консерватизмом. И если что-то изменилось, то подобные изменения тонут в его океане. Оно подобно тяжело нагруженной бричке, которую трудно сдвинуть с места. Мы готовы простить любые грехи каждому, не только такому известному человеку, каким Вы являетесь. Но только до тех пор, пока они не получили огласки и не бросили тень на всепрощение общества. Тут уж мы беспощадны и доводим нашу принципиальность и веру в высшие идеалы до абсурда
Несмотря на то, что я живу в глуши, отголоски общественного мнения доходят и до моего имения. Недавно я получил письмо от леди Сьюзен. Как Вам известно, эта достаточно престарелая дама, возраст которой ничему ее не научил, не отличается особым умом, но не нужно надеяться на то, что судьи и присутствующие в зале будут относиться к лучшим представителям английской интеллектуальной элиты. И те и другие - обыкновенные обыватели, хотя часть из них и относится к аристократическому сословию. Именно поэтому я хочу привести дословно письмо леди С., упустив лишь незначительные и ничего незначащие детали.
Узнав о предстоящем суде над Оскаром Уайльдом от леди К., я решила,
несмотря на совсем немолодой возраст и многочисленные болезни, которые
преследуют меня последнее время, поехать в Лондон и узнать все, так сказать, из
первых рук. Я встретилась с моими друзьями, и то, что я услышала он них,
повергло меня в ужас. То, что знаменитый и почитаемый интеллигентной
публикой Оскар Уайльд - гомосексуалист, знали мы и раньше, он сам не делал из
этого секрета. Ему прощалось все за талант. Но ведь он растлил невинного
молодого человека, склонил его к противоестественной связи, вот этого простить
нельзя. То, что он себе позволил, находится в противоречии с Библией, с ее
законами.
И каждый искренне верующий христианин должен, просто обязан осудить такой
грех. Он должен быть наказан, как покарал Бог жителей Содома и Гоморры,
погрязших в аналогичных грехах. Библия это тот закон, соблюдать который
должен каждый порядочный человек. И я присоединяюсь к мнению людей моего
круга, считающих, что Оскар Уайльд должен быть наказан как преступник
против нравственности. С того момента, когда мне стала ясна эта истина, я
сочла своим долгом начать переубеждать тех, кто еще колеблется. Мы приложим
все силы, чтобы грешник не ушел от кары даже, если судьи еще не определились в
своем решении. Мы готовы дойти даже до архиепископа Кентерберийского, если
суд вынесет оправдательный приговор. Порок должен быть наказан!
Поэтому не питайте особых надежд на благополучный исход процесса. Мне тяжело об этом писать, но лучше рассчитывать на худшее и приятно удивиться хорошему. У нас в Англии превалирует главенство закона. Это прекрасно. Другое дело, каковы эти законы. Если они призваны для уничтожения свободы личности, то такие законы бесчеловечны, и лучше им не следовать. Ни к чему хорошему они не приведут.
Мой совет, уезжайте и побыстрее из Англии. Например, в Париж. Французы значительно либеральнее и смотрят на однополую связь не так свирепо, как англичане. Поезжайте с Сесилем или один, если он откажется. Пусть все страсти успокоятся, а затем через пару лет вы возвратитесь, и никто даже не вспомнит об этом скандале. Заклинаю Вас, не упрямьтесь, прислушайтесь к голосу разума.
Я приеду в Лондон, если дело дойдет до суда, чтобы поддержать Вас, и выступлю там, даже если это повредит моему имиджу. Я готов на все не только потому, что Вы мой друг, я это сделаю по глубокому внутреннему убеждению в Вашей невиновности и еще потому, что Вы большой писатель. Я уверен, что английская культура не может разбрасываться такими выдающимися личностями как Оскар Уайльд, от этого она только обеднеет.
Держитесь. И всяческих успехов в этом нелегком для Вас деле.
Ваш
Роберт Сомбери.
Оскар Уайльд лорду Роберту Сомбери в Корневиль.
Лондон, 20 октября 1995 г.
Дорогой Роберт,
Прежде всего, хочу поблагодарить Вас за дружеское участи в моем деле. Без вашей поддержки и поддержки моих друзей, поражение было бы еще горше. Сейчас, оглядываясь на прошлое, могу только пожалеть, что не внял Вашему совету и не уехал во Францию, тем более что пребывание в Париже доставило бы мне больше радости, чем двухгодичное заточение в тюрьме. Но теперь это не имеет значения. После гильотины о волосах не плачут.
Я решил, что нахожусь выше закона, и никто не посмеет тронуть Оскара Уайльда, одного из самых известных писателей Англии. Но все оказалось не так. Ведь основное правило игры с огнем в том, чтобы не обжечься; обжигаются только те, кто не знают этого правила. Вот я и обжегся, и не потому, что не знал этого правила, я просто его забыл, по наивности поддавшись гордыне, за что и был наказан. Не помогло ни мое выступление в свою защиту (по мнению тех, с кем удалось поговорить, оно было хорошо сделано), ни Ваша блестящая речь, не помогло ничего. Я столкнулся с такой неразбиваемой глыбой, как общественное мнение. Что делать, общественное мнение торжествует там, где дремлет мысль.
Меня очень огорчило то, что Сесиль очень редко появлялся в зале суда и, что главное, не сказал ни слова в мою защиту. Вместе с тем, его выступление могло бы переломить течение процесса. Но он предпочел уйти в тень. Он боится потерять доверие людей, которые его обласкали, и которые после такого его поступка укажут ему на дверь. Кроме того, как мне стало известно, его отец в обмен на молчание обещал давать ему значительно больше денег. Возможно, Сесиль и прав, хотя мне очень горько, ведь я по-прежнему люблю его, может быть, даже сильнее, чем раньше.
Я смирился со своей судьбой, ведь смирение - самая страшная вещь на свете. Чтобы стать смиренным, нужно потерять все до последнего. Возможно, именно это и произошло со мной, я потерял все, и добропорядочное имя, и семью, и славу, и деньги, хотя не хочется в это верить.
Завтра с утра я отправляюсь в тюрьму.
Оскар Уайльд лорду Роберту Сомбери в Корневиль.
Тюрьма Рединг, 12 марта 1896 г.
Дорогой Роберт,
каждый раз, ложась спать, я ругаю себя за то, что все еще не написал Вам. Единственным оправданием может служить то, что это письмо было первым, которое я отправляю на волю. Мне разрешена переписка, одно письмо в месяц, но я впервые воспользовался этой возможностью. Я нахожусь не в лучшем расположении духа и так устаю физически, что на эпистолярное творчество нет ни сил, ни желания. Но Вам я пишу, так как нет никого другого, кому бы хотелось отправить письмо. Даже Сесилю, хотя и нахожу это ужасным.
Вот уже больше полугода, как я пребываю в тюрьме. Хотя мне не с чем сравнивать, думаю, что Рединг не худшее из подобных заведений в Англии.
Первые недели были ужасными и мне страшно о них вспоминать. Клетка, комнатой это назвать невозможно, я делю еще с несколькими заключенными. Вначале не мог прикоснуться к пище, такой несъедобной и на вид омерзительной она мне казалась; меня мучила бессонница, я не мог сомкнуть глаз на твердых нарах, обговаривая про себя возможный текст моего выступления на суде, который смог бы изменить приговор; вел бесконечные разговоры с Сесилем, упрекая его за безразличие к моей судьбе, и конечно, жаловался на несправедливость судьбы. Работа, которую я должен выполнять, возможно, была бы не слишком тяжелой для мужчины моих лет, но не для такого изнеженного человека, как я. Поэтому, приходя в свою клетку, я теперь засыпаю как убитый, без сновидений, без всяких желаний, свойственных человеку. Теперь я помаленьку втянулся, работа кажется уже не такой невыносимо тяжелой. Сейчас я нахожу ее просто бессмысленной, недостойной для человеческого существа. Меня окружают страшные люди - воры, убийцы - люди без стыда и совести, совершившие свои злодеяния без раскаяния за то, что сделали. Поначалу я боялся их, но потом осознал, что моя судьба, да и я сам, их совершенно не интересует. Они смотрят на меня как на стол, скамью или другие неодушевленные предметы, которые их окружают. И к ним я привык, также безразлично к ним отношусь, как и они ко мне. Что делать, ко всему привыкаешь, значит, такова моя судьба, которую я не могу изменить.
Но мне больно, почти физически больно, что я не могу видеться с Сесилем. Мне его по-настоящему не хватает, не хватает не только его тела, больше человека, которого я несмотря ни на что продолжаю любить. Почему он ни разу не написал мне? Он ведь знает, где я нахожусь. Одно единственное письмо, пусть даже короткое, в несколько слов, придало бы мне силы и сделало бы мое пребывание в тюрьме не таким мучительным. Но он не написал ничего. Я даже не знаю, что с ним, как он живет, как проводит время. Любит ли он меня? Эта неизвестность сводит меня с ума.
Дорогой друг, напишите мне. Ваше письмо облегчит мое пребывание в тюрьме.
Искренне Ваш
узник тюрьмы Рединг
Оскар Уайльд.
Николас Роуз сэру Оскару Уайльду в тюрьму Рединг.
Лондон, 30 декабря 1896 г.
Дорогой сэр,
несмотря на то, что мы незнакомы, я осмелился написать Вам.
Я - директор театра "Другой мир" в одном из отдаленных от центра районов Лондона, почти на самой его окраине. Театр мой небольшой, но хорошо посещаем публикой, которая в основном живет поблизости. Денег мало, поэтому мы отваживаемся на постановки пьес незамысловатых, в основном комедий из жизни простого люда. Актеры молодые, но, как я уверен, хорошие. Особенно мисс Дебора Осборн. Я поручаю ей основные роли вовсе не потому, что она моя жена, которую очень люблю, а потому, что она очень талантлива. Мисс Эвелин Кримерс, женщина уже немолодая, но сохранившая следы былой красоты - я видел ее портрет молодых лет и был поражен, как хороша она была - обладает талантом комедийной актрисы. Мистер Вильям Портрис исполняет роли первых любовников, а я - положительных героев. Есть еще несколько актеров, людей не лишенных таланта. Поэтому работа с ними доставляет мне не только деньги, но и удовольствие.
Как я уже написал, репертуар театра заставляет желать много лучшего, но на постановки значительных пьес мы неспособны. Труппа не в состоянии справиться с трагедиями Шекспира или с комедиями Шеридана.
Однажды я увидел одну из Ваших пьес, и с того времени захотел обязательно поставить в моем театре "Веер леди Уиндермир", тем более что это нам вполне по силам. Дебора прекрасно подходит для роли леди Уиндермир, равно как и остальные актеры моего театра. Все было почти готово, но как раз в это время начался суд над Вами. Все театры сняли с репертуара Ваши пьесы. Но я никогда не мог поверить в Вашу виновность, даже был на нескольких заседаниях суда, чтобы самому убедиться, что это дело не стоит выеденного яйца. И убедился, все проделки озлобленного жизнью старого человека, прожившего жизнь без привязанности и любви.
И тогда я решил, что приложу все силы, чтобы Ваше имя не было забыто. Наработки спектакля уже были, и я постарался как можно скорее его выпустить.
На первом спектакле зрителей было не очень много, что понятно - на окраинах столицы Ваше имя почти неизвестно - но после окончания раздались оглушительные аплодисменты, и нас вызывали пять раз. Следующие спектакли собрали полный зал.
Театр наш маленький и посещают его почти одни и те же люди, лица которых мне примелькались. Каково же было мое удивление, когда я обнаружил, что в зале присутствуют зрители, которых я никогда раньше не видел. И так повторяется на каждом спектакле. Очевидно, эти зрители приезжают из других районов Лондона, чтобы посмотреть Вашу пьесу.
Это настоящий успех! Ничего удивительного, Вы очень талантливы!
Мне хочется через некоторое время поставить и Вашу пьесу "Идеальный муж".
Дорогой сэр, может быть, мое письмо обрадует Вас и скрасит тяжелые дни пребывания в тюрьме. Наши мысли с Вами.
Искренне Ваш
Николас Роуз.
Оскар Уайльд сэру Николасу Роузу в Лондон.
Тюрьма Рединг, 12 января 1897 г.
Дорогой сэр Николас Роуз,
я очень благодарен Вам за письмо.
В положении узника каждая доброжелательная весточка радует, поддерживает меня и придает силы. Особенно то, что касается моих пьес. Я уже думал, что все позади, и меня забыли. Оказалось, что это не так, меня помнят. Одна мысль о том, что мои пьесы приносят радость, вселяет уверенность, что я прожил жизнь не напрасно.
Я очень рад, что Ваш театр справился с трудной задачей - ведь мои пьесы только на первый взгляд легки для исполнения. И не каждому театру это под силу.
Желаю Вам и всем актерам всяческого успеха.
Ваш
Оскар Уайльд.
Оскар Уайльд лорду Роберту Сомбери в Корневиль.
Тюрьма Рединг, 20 марта 1897 г.
Дорогой Роберт,
Ваше посещение для меня было большим счастьем. Хоть я и периодически получаю письма от Вас, но видеть близкого друга, что может быть приятнее для свободного человека, а для узника тем более. Я так растерялся, когда надзиратель сообщил, что один из моих друзей пришел на свидание со мной, что те десять минут, которые выделила администрация тюрьмы, пролетели мгновенно. Кроме самых обычных вопросов, я не спросил у Вас ничего и не успел ничего рассказать о себе. Как Вы проводите время? Как Ваша семья? Напишите, меня интересует все о Вашей жизни.
В этом письме постараюсь описать свою жизнь более подробно.
Как Вы заметили, за это время я очень сдал. Кудри мои поредели, потеряли блеск, я исхудал, постарел. Если бы меня увидел кто-нибудь из прежних знакомых, то не узнал бы. От плохой и грубой пищи все время болит живот, боли иногда становятся невыносимыми. Часто простужаюсь от сырости, которая меня окружает там, где я работаю и в тюремной камере. Я бы впал в глубокую тоску, если бы не обстоятельства, о которых хочу рассказать. Они не совсем обычны и изменили мот взгляды на жизнь.
Как я уже писал, заключенные не обращали на меня никакого внимания, со мной не разговаривали, и я пребывал в полном одиночестве. В тюрьме все обо всех известно, непонятно откуда, и они, конечно, знали, за что я был осужден. Мои самые страшные опасения - надо мной будут издеваться, возможно, даже изобьют - не оправдались. Я удивляюсь благородству этих людей. Ни одного вопроса, как будто они придерживались правила: никогда не задавайте нескромных вопросов, на них можно получить нескромные ответы.
Но вот однажды ко мне подошел один из заключенных и спросил, правда ли то, что я писатель. Я опять удивился такой осведомленности и ответил, что, правда. Тогда он попросил, чтобы я рассказал им что-нибудь интересное. Дел в том, что после ужина перед сном заключенные собираются в большой комнате, где разговаривают или играют в карты. Для них это единственная возможность общения. Я согласился и рассказал историю, которая якобы произошла со мной. Конечно, я постарался рассказать ее не только простым языком, но и сделать увлекательной, остроумной и веселой. История имела большой успех. С этого времени я почти каждый вечер рассказываю им различные истории. Они совершенно изменились ко мне, каждый пытается сказать что-нибудь хорошее, а некоторые даже помогают, если работа, которую я должен сделать, физически мне не под силу.
Но вот однажды я решил рассказать им одну из моих сказок, "Счастливый принц". В следующий раз я рассказал "Верный друг". И тут ко мне подошел один из заключенных и сказал:
"Ты, очевидно, раньше был священником, до того, как стать писателем".
Я очень удивился.
"Почему ты так думаешь", спросил я его.
"Твои сказки напомнили мне то время, когда я еще ходил в церковь. Это было в детстве. Тогда священник тоже рассказывал нам подобные сказки, выдавая их за истории из Священного Писания. Лучше развлекай нас рассказами из твоей жизни, это куда интересней".
Я вспомнил одно из Ваших писем, в котором Вы высказали свое мнение о моих сказках. Но сказки уже написаны, и я их сочинил из лучших соображений.
Теперь я рассказываю вымышленные истории из моей жизни и жизни моих друзей, а они имеют всегда большой успех.
Со временем некоторые заключенные настолько прониклись ко мне доверием, что начали рассказывать истории своей жизни, на этот раз правдивые.
Как оказалось, преступления они совершили не из-за того, что родились преступниками. Один из них стал вором после того, как его жена ушла к другому. Он запил, его выгнали за пьянство с работы и чтобы как-то существовать, начал красть. Однажды он попался и попал в тюрьму. Другому с детства претили строгие нравы английского общества, и, желая быть свободным, он ушел из дома, ночевал под мостами и был осужден за безнравственное поведение. Третий... Я не хочу отнимать у Вас время, описывая судьбы, которые они мне поведали. Конечно, мне пришлось познакомиться и с людьми преступной натуры, но, поверьте, большинство из заключенных - жертвы несчастной судьбы или обстоятельств.
Но больше всего меня поразил один из заключенных, который был приговорен к смерти за то, что убил свою возлюбленную. За что и почему он это сделал, неизвестно. Никому из нас он ничего не рассказал.