Аннотация: "Фламенко" - мистический рассказ о месте искусства в жизни. "Танго" - парадоксальное повествование о трагической любви трансвеститов.
Ф Л А М Е Н К О
Эту историю рассказал мне дон Хосе М. В семидесятые годы он был признан одним из лучших танцором фламенко Испании и со своим ансамблем объездил почти
весь мир. Теперь из-за преклонного возраста он больше не танцует, преподает фламенко в одной из мадридских школ и свободное время посвящает изучению истории этого танца. Во время наших встреч в кафе Gijon он жаловался мне, что теперь фламенко потеряло свою исконность, строгую простоту, мистичность и в угоду публике превратилось в развлечение. Вот таким был Хосе М. Поэтому сомневаться в правдивости его рассказа у меня нет никаких оснований. По его настоятельной просьбе, причина которой мне до сих пор не ясна, я изменил лишь имена и некоторые несущественные детали.
Море поглотило заходящее солнце, а вместе с ним и дневной свет. Сразу стало темно. На черном южном небе зажглись крупные мигающие звезды, но они не смогли рассеять ночной мрак. Подул прохладный ветерок, и жара начала постепенно спадать.
Из шатров табора, который расположился в небольшой долине между гор вышли цыгане и разожгли костры.
Они шли семьями - мужчины в черных бархатных безрукавках и узких
штанах, женщины в цветастых платьях и шалях; молодые и старые, они садились вокруг костров. За ними высыпала шумная детвора. Вскоре появились певцы и музыканты с гитарами, бубнами, кастаньетами. Раздались звуки гитар, и первая группа начала танец. При свете колышущегося пламени костров танец выглядел, как мистическое действо, казалось, что не люди, а какие-то призраки исполняли этот ритмический танец.
У одного из костров сидел Ромеро, молодой человек, почти мальчик, и задумчиво смотрел на пламя.
"Почему ты не танцуешь, что с тобой?" Ромеро даже не заметил, как к нему подошел отец. "Все танцуют, а ты сидишь один и о чем-то думаешь".
"Я не хочу танцевать", ответил Ромеро мрачно.
"Уж не влюбился ли ты, а ей не нравишься? Не грусти. Найдем другую, не
одна она на свете. Если тебе не нравятся девушки из нашего табора, поищем в
соседнем, и там найдем невесту".
"Нет, я не влюбился".
"А может быть, ты влюбился в испанку? Выбрось это из головы. Цыгане женятся только на цыганках, так заведено у нас спокон веков, и никто не может изменить этот
закон. Мы с матерью уже решили - тебе пора жениться. Все твои сверстники давно женаты, уже и детей имеют, даже те, кто моложе тебя".
"Я не хочу жениться. Мне никто не нравится. Я ведь уже сказал, что я вообще не хочу жениться".
"Все цыгане имеют семьи, и ты тоже должен жениться. А то, что тебе никто не нравится, не страшно. Ты, наверно, думаешь, что я был влюблен в твою мать, когда женился не ней? Ничего подобного. Мой отец сказал мне, что я должен жениться, и вот с твоей матерью живем в согласии уже много лет. И семерых детей имеем".
"Я не хочу жениться. Я хочу танцевать фламенко".
"Ну и хорошо, иди танцевать. Почему же ты сидишь один у костра и не танцуешь? Иди, весь табор ждет тебя. Все говорят, что без тебя фламенко получается очень скучным. Ты действительно танцуешь хорошо".
"Я это знаю, поэтому хочу танцевать не только в таборе. Я хочу танцевать в городе, на улице. Однажды я видел бродячих артистов и с этого времени понял, что хочу быть таким же, как они".
"Забудь об этом" В голосе отца послышались угрожающие интонации. "Разве ты забыл, что фламенко - наше достояние, наше сокровище, и мы не собираемся ни с кем им делиться. А теперь иди и танцуй вместе со всеми".
Ромеро нехотя встал и присоединился к танцующим. Он танцевал действительно лучше других, движения были четче, красивее, упругее. С его приходом танец изменился. Как талантливый художник, который несколькими мазками превращает банальную картину в произведение искусства, он придал фламенко не только особую красоту, но и таинственность, мощь и силу.
Цыгане танцевали группами. Когда одни уставали, им на смену выходили другие. Но Ромеро не чувствовал усталости, танец захватил его, и он не мог думать ни о чем другом, кроме фламенко. Уже сменилось несколько групп, а Ромеро все танцевал.
Вдруг собаки настороженно подняли уши, зарычали и с лаем побежали к небольшой роще невдалеке от табора.
Ромеро вышел из круга танцующих и пошел вслед за собакам. Было очень темно, он ориентировался только на лай, когда шел к роще около табора. Собаки окружили одно из деревьев. Сначала Ромеро подумал, что там зверь, но когда глаза привыкли к темноте, он увидел, что это человек, юноша, не старше его самого.
"Что ты здесь делаешь?" спросил Ромеро грозно.
"Не убивай меня, я сейчас уйду". В голосе незнакомца слышался страх и мольба.
"Зачем ты пришел?"
"Я хотел только посмотреть, как танцуют фламенко. Я много слышал об этом танце, и мне захотелось научиться его танцевать".
"Ты разве не знаешь, что этого делать нельзя. Мы убиваем не только каждого, кто хочет научиться танцевать фламенко, но и тех, кто просто смотрит, как мы танцуем".
"Я знаю. Не убивай меня, я сейчас уйду".
При слабом свете далеких костров Ромеро разглядел слезы в глазах незнакомца. Совершенно неожиданно для себя самого, ему стало жалко этого молодого человека, он стал ему даже симпатичным.
"Как тебя зовут?" спросил Ромеро.
"Лоренцо. Я - итальянец. На родине, в Неаполе, я был танцором".
"Танцором? И ты зарабатывал себе на жизнь танцами?"
"Я только начинал. Думаю, что если бы все было, как я задумал, то стал бы профессиональным танцором в бродячем театре. Но... Не убивай меня, дай мне уйти".
"Не бойся, я не собираюсь тебя убивать. Если ты так уж хочешь танцевать фламенко, я научу тебя. Только для этого ты сначала должен жить, как цыган, думать, как цыган, работать, как цыган, и вообще стать цыганом. Без этого у тебя ничего не получится. Фламенко - цыганский танец, и его могут танцевать только цыгане. А теперь пойдем со мной в табор. Ты будешь мне братом".
"А меня там не убьют?"
"Если я приведу тебя, можешь не беспокоиться. Никто тебя и пальцем не тронет".
Когда Ромеро и Лоренцо появились в таборе, цыгане посмотрели на них мрачно и удивленно, но никто ничего не сказал.
"Он будет жить пока с нами в шатре, а позже я построю свой, и мы будем жить вместе", - сказал Ромеро твердо.
Ему никто не возразил. Цыгане - народ вольный, и каждый может приводить в табор, кого пожелает.
"Начнешь с того, что завтра будешь помогать моей матери по хозяйству, а когда хорошо научишься делать домашнюю работу, я буду учить тебя объезжать лошадей, скакать на них, потом продавать их на лошадином базаре, а уж затем, когда ты заживешь цыганской жизнью, я начну учить тебя танцевать фламенко. А сейчас идем спать, цыгане встают рано. И никого не бойся. Можешь спать спокойно", - сказал Ромеро.
Шатер, хотя и был просторным, но в нем жила большая семья, и было душно. Ромеро заснул мгновенно, а Лоренцо никак не мог заснуть. Ему мерещились разные кошмары, он прислушивался к каждому шороху, боялся даже пошевелиться.
"Ромеро может ошибаться", думал он. "Я же видел, как подозрительно смотрели на меня цыгане. Одна старая цыганка посмотрела на меня даже с ненавистью. Наверное, они заманили меня в табор, чтобы убить. А потом мое тело выбросят в море, и никто обо мне даже не вспомнит".
Рядом с ним посапывал Ромеро. Он повернулся во сне и положил руку на грудь Лоренцо. От теплоты этой руки Лоренцо успокоился.
"Нет, он будет мне другом, с ним мне нечего бояться", подумал Лоренцо и тут же заснул.
Проснулся он рано, еще только начало светать, вернее, его разбудил шум в шатре. Цыгане уже встали.
"Вставай, лежебока, мы ведь встаем рано", сказал Ромеро. " Мужчины уезжают продавать лошадей, а женщины остаются в таборе. Я тебе уже говорил, пока будешь помогать матери по хозяйству".
На долю Лоренцо выпало собирать хворост для костра, разделывать овощи и мясо, чистить котлы. Он справился с этой задачей прекрасно, тем более, что мать и младшие братья Ромеро, которые остались в таборе, так как были еще маленькими для мужских занятий, помогали и объясняли ему, что нужно делать. Когда мужчины возвратились в табор, обед был уже готов.
"Ты будешь сидеть рядом со мной", сказал Ромеро Лоренцо. "Ты теперь мой брат, а братья сидят всегда рядом".
Обед прошел весело - мужчины рассказывали, как они торговали лошадьми, беззлобно шутили над покупателями, которые ничего не понимают в лошадях и за плохой товар выкладывают большие деньги.
"Когда ты будешь учить меня танцевать фламенко?" спросил Лоренцо у Ромеро.
"Обожди, не все сразу. Ты еще не стал настоящим цыганом", был ответ.
Через короткое время Лоренцо справлялся с домашней работой не хуже любой цыганки, и мать Ромеро не могла нарадоваться такому прекрасному помощнику. Лоренцо вскоре стал всеобщим любимцем - он смешил женщин различными историями из жизни в Италии, которые знал в изобилии. Особенно нравились им смешные истории о священниках, об их жадности, словоблудии и развратности - цыгане хорошо помнили времена инквизиции, когда многие из них были обвинены в колдовстве и сожжены.
Лишь одна старая цыганка всегда смотрела на Лоренцо со злобой.
"На твоем лице написано, что ты принесешь несчастье нашему табору. Ты околдовал всех, но тебе меня не обмануть. Ты чужой нам. Для тебя, да и для нас всех, будет лучше, если ты уйдешь пока еще не поздно", сказала она ему.
Лоренцо так растерялся, что даже не знал, что ей ответить. В тот же вечер он рассказал об этом Ромеро.
"Она не злая, она лучшая гадалка во всем таборе и умеет видеть будущее. Все ее предсказания сбывались. Но и лучшие гадалки тоже могут ошибаться. Не обращай на нее внимания. Такой человек, как ты, не может принести нам несчастье", сказал тот.
Он взял Лоренцо за руку, подвел к одному из костров и сказал:
"Сегодня мы будем танцевать фламенко. Отсюда ты сможешь все хорошо видеть. Если хочешь научиться танцевать, смотри и запоминай".
Лоренцо смотрел на танцующих, не отрываясь. Он вспоминал свое впечатление, когда смотрел первых раз из рощи на танцующих. Теперь вблизи танец выглядел еще красивее, рельефнее, мистичнее. Взглядом танцора он сразу определил, что Ромеро танцует значительно лучше остальных.
Танец окончился, цыгане разбрелись по шатрам, а Ромеро и Лоренцо остались у догорающего костра.
"Когда ты мне сказал, что танцевал на улице, я сразу понял, что будешь мне братом. Я ведь тоже хочу танцевать фламенко на улицах испанских городов", сказал Ромеро.
"Ты танцуешь прекрасно, лучше всех остальных цыган. И испанцев ты покроишь своим танцем, как покорил меня". Лоренцо смотрел с восхищением на Ромеро. "Я много слышал о фламенко на рынке, но никто из них его не видел, только слышали о том, что цыгане охраняют его, как величайшее сокровище, и убивают любого, кто пытается посмотреть, как его танцуют. Поэтому я просил тебя при нашей первой встрече, когда сидел под деревом, не убивать меня. Хотя я и подозревал, что это должен быть очень красивый танец, но даже и не думать не мог, что он так прекрасен. Почему же ты не танцуешь на улице, если ты этого так хочешь? Я уверен, что испанцы были бы благодарны тебе, если бы ты научил их танцевать фламенко".
"Это трудно сделать. Ни отец, ни остальные никогда не позволят мне этого. Фламенко - танец только для цыган. Для нас фламенко вроде молитвы. Вы ходите в церковь, а мы танцуем фламенко. Цыгане - народ кочевой, сегодня мы здесь, а завтра там, и строить церкви у нас нет возможности. Поэтому цыгане танцуют только в таборе и не разрешают никому смотреть, как это делается. Вы ведь не пускаете в свои церкви мавров, хотя им, может быть, тоже интересно знать, что там происходит".
Они смотрели на угасающий костер.
"Скажи мне, почему ты хочешь жить в Испании?" спросил Родриго. "Тебе не нравится Италия?"
Лоренцо смутился.
"Я тебе расскажу, но только потом, дай мне время. А сейчас идем спать, завтра ведь надо рано вставать".
"Теперь наступило время учить тебя скакать на лошади", сказал ему через несколько недель Ромеро. "Ты когда-нибудь уже имел дело с лошадьми?"
"Нет", ответил Лоренцо.
"Я подобрал тебе кобылу. Она смирная, можешь не бояться".
Лоренцо был хорошим учеником, а может быть, хорошим учителем был Ромеро, но вскоре Лоренцо скакал на своей кобыле, которую назвал Соня, как настоящий цыган. Он ухаживал за ней, сам кормил, чистил. Соня отвечала взаимностью на внимание хозяина и только услышав издали его шаги, начинала тихонько ржать.
"Да ты ухаживаешь за своей Соней, как за девушкой", смеялся Ромеро. "Лучше бы подыскал себе одну и женился на ней. Ты разве не видишь, что нравишься им?"
Лоренцо действительно нравился местным девушкам. Увидев его, они смеялись, перешептывались, а наиболее смелые открыто с ним заигрывали. Но Лоренцо только смущенно улыбался в ответ.
"Для меня еще не пришло время жениться", сказал он.
Наступила осень, и жара сменилась прохладой. Теперь цыгане часто танцевали фламенко. Лоренцо уже казалось, что он сам смог бы танцевать. Он уходил подальше от табора и пробовал танцевать, но у него ничего не получалось. Если он считал, что делает правильные движения руками, то ноги не слушались, если ноги двигались, как им положено, руками он не владел. Он никак не мог одновременно двигать руками и ногами. Это его удивляло, ведь у себя на родине, в Неаполе, он без труда научился танцевать тарантеллу.
"Без учителя мне не обойтись. Почему ты не учишь меня?" обиженно спросил он Ромеро.
"Еще не время, ты еще не стал настоящим цыганом".
Как-то, сидя у костра, когда все остальные уже ушли в шатры, Ромеро сказал:
"Расскажи мне о своей жизни в Италии. Как ты стал танцевать на улице?"
"Я только начал, но по настоящему не успел.
Моя жизнь, как и жизнь детей из бедных семей, проходила на улице. До тех пор, пока я не начал работать, - мне было тогда десять лет, я разносил овощи на рынке, - моя жизнь была связана с жизнью улиц Неаполя. Я играл с другими детьми, такими же бедными, каким был сам, смотрел различные представления на площадях, карнавалы. Все это было частью моей жизни, без всех этих развлечений нельзя себе представить итальянской жизни.
Итальянцы вообще веселые люди, куда веселее, чем испанцы, я уже не говорю о цыганах. Мы все время поем, танцуем, мы говорим руками и ногами. Иностранец может не знать ни оного слова по-итальянски, но все прекрасно поймет, так выразительны наши жесты. А язык! Он такой мелодичный, наверное, поэтому мы любим и умеем петь. И наши карнавалы, когда все поют и танцуют, одевают маски, цветные костюмы, когда никого нельзя узнать - мать не может узнать своих детей, муж - жену, невеста - жениха. Все это так весело, что если какой ни будь муж, перепутав, поцелует чужую жену, все будут только смеяться, или этого никто не заметит".
"Если тебе так нравится жизнь в Италии, почему ты живешь в Испании?"
"Ты ведь просил рассказать о моей жизни в Италии, вот я тебе и рассказываю. А почему я оттуда уехал, это уже другая история.
Так вот, там же, на улице, я познакомился с Винченцо. Мы были с ним примерно одного возраста. Он был из довольно богатой семьи, у его отца было несколько лавок. Мы сразу понравились друг другу и все свободное время - я ведь уже работал, а он учился грамоте и счету - проводили вместе. Нам нравилось бродить по Неаполю, купаться и валяться на берегу, участвовать в карнавалах, смотреть представления бродячих театров. Таких маленьких театриков в Италии множество. Обычно они показывают какую-нибудь простенькую комедию с веселым Арлекином, грустным Пьеро и нежной Коломбиной или же это история о злом мавре или сарацине, который крадет невесту у жениха. Все истории к радости публики обязательно хорошо кончаются.
Сами того не ожидая, без особого труда, насмотревшись этих представлений, где актеры поют и танцуют, мы с Винченцо научились танцевать.
Как-то, лежа на берегу моря, я сказал Винченцо:
"Давай попробуем танцевать на улице, уверен, что у нас получится. Да и денег немного заработаем".
"Что ты, нас забросают гнилыми помидорами. К тому же, как можно танцевать без музыки?"
На одной из площадей мы нашли маленький оркестрик, две мандолины и бубен, перед которым лежала почти пустая шляпа, никто не хотел бросать в нее деньги. Дождавшись, когда музыканты заиграли тарантеллу, мы начали танцевать. Очень скоро вокруг нас образовалась толпа. Каждый наш танец сопровождался аплодисментами, деньги так и сыпались в шляпу. Так с этим оркестром мы танцевали каждый вечер, и то, что получали от музыкантов, тратили на сладости. Люди говорили, что я танцую лучше Винченцо, но думаю, это было не так. Он танцевал прекрасно.
Совершенно неожиданно для себя, я понял, что хочу быть артистом и вместе с каким-нибудь бродячим театриком разъезжать по Италии. Я рассказал об этом Винченцо.
"И я тоже хотел бы быть артистом", сказал Винченцо. " Но тебе легче, чем мне, твои родители не будут возражать - одним ртом меньше. А мой отец будет наверняка против, он спит и видит, что когда я закончу школу, начну работать в лавке. К тому же он хочет сделать меня наследником всего семейного состояния. Я боюсь даже намекнуть ему, что хотел бы стать бродячим артистом".
Я не знал, что ему посоветовать, его положение было действительно сложнее моего.
Нам помог случай. Мы продолжали танцевать вместе с тем самым оркестриком. Однажды, когда мы уже собирались уходить, ко мне подошел пожилой человек. Меня поразило то, что у него были живые и лучистые глаза, как у юноши.
"Я весь вечер любовался тобой. Ты настоящий гений танца. Да и твой друг танцует тоже хорошо", сказал он. " Приходите завтра, я буду говорить с вами. Я - директор театра. Мы приехали в Неаполь только сегодня и пробудем здесь только две недели. А потом опять поедем выступать в других городах. Мне в театр нужны танцоры, вы оба мне подходите, и я хочу взять вас в труппу".
"Ну, если ты действительно гений танца, то я хоть завтра начну учить тебя танцевать фламенко", прервал его Ромеро, улыбаясь. "Только ты должен с самого начала понять, что это не просто танец. Фламенко требует души, это не просто дрыганье руками и ногами, пусть даже красивое. А теперь станцуй мне какой-нибудь итальянский танец. Я ведь тоже танцор, и мне интересно посмотреть, как танцуют в других странах. Особенно, как танцуют у тебя на родине".
Взяв бубен, Лоренцо станцевал три танца, один вслед за другим, почти без перерыва.
"Да, ты действительно гений танца, директор театра не ошибся", сказал Ромеро с восхищением. "Ваши танцы очень красивые, и танцуешь ты прекрасно. Я бы так не смог. Но я танцую фламенко, совсем другой танец. Начнем завтра, но не в таборе, это будет выглядеть смешно. Девушки будут над нами подшучивать, может быть даже смеяться. Роща - лучшее место, там нас никто не увидит и не будет мешать."
Ромеро был терпеливым учителем, он показывал Лоренцо движения руками, кистями, учил его поворотам, сапатеадо и никогда не позволял себе сердиться, если Лоренцо повторял что-то неправильно.
Прошло две недели, а Ромео не был доволен своим учеником.
"Дальше учит тебя бесполезно. Я постарался научить тебя всему тому, что умею сам. Но танцуешь ты все равно как-то странно", с досадой сказал он. "Ты поднимаешь руки только для того, чтобы их поднять, двигаешь ногами, чтобы ими двигать. А нужно это делать хотя и плавно, но с внутренней силой, как будто хочешь кого-то заколдовать, как будто хочешь заставить девушку полюбить тебя, тогда как она любит другого. Когда научишься этому, тогда я скажу, что научил тебя танцевать. Нужно сделать перерыв, ты должен осознать то, чему я тебя учил".
"Я обещал досказать тебе до конца историю моей жизни", сказал Лоренцо. "Так вот, на следующий день я с Винченцо отправились к синьору Маурицци, так звали директора того бродячего театра, но сначала мы захотели посмотреть представление, чтобы определить, каковы актеры, что и как они играют - не хотелось идти в плохой театр. К счастью, пьеса была хорошо сыгранной, хотя и простой, и после окончания пьесы мы пошли к синьору Маурицци. Он встретил нас радушно, поинтересовался, понравился ли нам спектакль и игра артистов. Мы в один голос сказали, что нам очень понравилось. Он познакомил нас с артистами. Все они были старше нас, но мне показалось, что мы с Винченцо не будем для них чужими.
"Я решил украсить спектакль танцами, и если вы оба согласны, можно хоть завтра начать репетиции", сказал директор театра.
Через пару дней мы уже выступали в спектаклях, зрители нам бурно хлопали, а синьор Маурицци был человеком щедрым и хорошо платил нам за выступления. Могу сказать, мы вписались в труппу, стали ее частью. Но ни Винченцо, ни я еще не решили твердо, будем ли мы странствовать вместе с этим театром по Италии - он еще не говорил об этом с отцом, для меня же представления казались слишком простенькими.
"Мне бы хотелось участвовать в представлении, где только танцуют, не произносят ни одного слова", сказал я директору театра. "Танец ведь очень выразителен, он может передать и любовь, и гнев, радость и горе. Вот о таком спектакле я мечтаю".
"Ты думаешь, это возможно?" спросил он, в его голосе чувствовалось сомнение, неуверенность. "А зритель поймет, примет такой необычный спектакль? Да и я не уверен, что в состоянии поставить такое. А мои артисты, справятся ли они?"
"Не сомневайтесь, артисты у вас прекрасные, да и зритель не такой уж глупый. Я думаю, что для начала пьеса не должна быть сложной, что-нибудь о любви Арлекина и Коломбины, о страданиях Пьеро, тоже влюбленного в нее, и о злом волшебнике Бартоломео, который крадет Коломбину, но Пьеро помогает влюбленным избавиться от злых чар и вновь обрести счастье. Танцы придумаю я. А если перед началом спектакля вы расскажете вкратце содержание, зрители, без сомнения, все поймут".
"Прекрасная идея!" воскликнул синьор Маурицци. "Завтра я расскажу моим артистам о новом спектакле, и начнем работать. Мы утрем всем нос, ведь такого ни у кого нет, чтобы обо всем говорил только танец"
"Винченцо будет танцевать Арлекина, Лина будет Коломбиной, вы ведь не откажитесь от роли Бартоломео, а я буду танцевать Пьеро".
"Мне казалось, что Арлекина должен танцевать ты".
"Арлекин ведь очень жизнерадостный, а у меня такой характер, что мне больше подходит роль Пьеро, верного друга, но грустного и безнадежно влюбленного. Я ведь не очень веселый, не такой, как Винченцо".
"Уж не думал, что ты представляешь себя таким. Ты ведь еще совсем ребенок, а такие мысли приходят людям зрелым", сказал с удивлением синьор Маурицци.
Я ничего ему не ответил. Сам не понимаю, почему я был такого о себе мнения.
"И мне бы хотелось, чтобы первое представление мы дали здесь, в Неаполе. У меня здесь родители, много друзей, и если спектакль удастся, они порадуются вместе с нами", добавил я.
Моя идея понравилась всем актерам театра, еще бы, им нравилось танцевать, а о том, что чувства можно передать только танцем, без единого слова, они себе даже не представляли. Но больше всех был рад Винченцо - он ведь получил главную роль и к тому же в совершенно необычном спектакле.
Вся труппа работала с удовольствием, не жалея сил. Я придумал несколько оригинальных танцевальных движений, синьор Маурицци написал краткое содержание пьесы и то, что должен был рассказать зрителям перед началом спектакля. Мне очень нравилось, как Винченцо танцует Арлекина, он был веселым, темпераментным, и технически безупречен. Все надеялись, что через пару дней представление можно будет показать зрителям.
Наконец, спектакль был готов. Как я и просил синьора Маурицци, первые представления должны были пройти в Неаполе, а затем уж поедем в другие города.
За день до премьеры актеры уже собрались на последнюю репетицию, и все ожидали Винченцо, который почему-то опаздывал. Когда он появился, я мгновенно понял, что с ним произошло что-то плохое, непредвиденное. Он подошел ко мне и сказал:
"Я говорил с отцом. Когда я сказал, что хочу стать бродячим артистом, он очень рассердился, ударил меня, сказал, что проклянет и лишит наследства, если я его ослушаюсь. Он даже не захотел посмотреть, как я танцую, и запретил матери и братьям
прийти на первое представление. После этого разговора я долго думал и понял, что мне вовсе не хочется быть бродячим артистом, бесконечно странствовать по дорогам в жару и дождь, есть что попало, спать, где попало. Эта жизнь не для меня. Я закончу учиться грамоте, пойду работать в лавку, буду спать в своем доме, возьму в невесты девушку из богатой семьи, женюсь на ней, у нас будет много детей, потом получу наследство от отца и буду жить, как все люди нашего круга. Но подводить вас не хочу, я буду танцевать на первом представлении, а потом нужно будет подыскать мне замену".
"А как же наш спектакль? Кто будет вместо тебя танцевать Арлекина?" спросил я его и тут же понял, что это ему неинтересно и переубедить его невозможно. Я не стал ничего говорить синьору Маурицци - зачем расстраивать старика, тем более, что изменить ничего нельзя, Винченцо уже все для себя решил.
Ночью я спал плохо, мне снились разные кошмары. Следующий день помню не совсем отчетливо, настолько был огорчен.
Вечером собралась много народа посмотреть наше представление. Театрик не мог вместить всех желающих, и синьор Маурицци решил провести первое представление на площади, чтобы никого не обидеть.
С самого начала мне было ясно, что представление нравится зрителям. Они все понимали особенно после объяснений синьора Маурицци перед началом спектакля. К тому же сюжет пьесы был им хорошо знаком. Винченцо танцевал прекрасно, мне кажется, он танцевал даже лучше, чем во время репетиций. Зрители хлопали после каждого его выступления, да и на долю остальных тоже выпадало много аплодисментов.
Полная луна вышла из-за собора и осветила площадь.
В это время Винченцо был на сцене. Я посмотрел на него и увидел, как его лицо начало меняться. Оно стало почти черным, глаза налились кровью, на лбу выросли рожки и из костюма Арлекина вылез длинный хвост. Это был черт. Я сразу понял, что черт проник в наш город, принял облик Винченцо, чтобы принести всем нам несчастье, и мне нужно спасти город, неаполитанцев, театр и наше представление. Я выхватил кинжал и всадил его прямо в сердце черта. На какие-то секунды мне показалось, что он посмотрел на меня удивленно и с осуждением, но это длилось недолго. Он умер.
Вокруг раздались крики: "Убийца! Держи его!"
А я побежал.
Бежал я долго, мне все время слышалось топанье преследователей. Не помню, как долго я бежал, но очутился на берегу моря. Небольшой корабль готовился к отплытию в Испанию, и мне удалось уговорить капитана взять меня на борт. У меня было немного денег, но их было недостаточно для путешествия пассажиром, пришлось работать матросом. Это было нетрудно, я ведь сильный и привык к тяжелой работе.
Так я очутился в Испании и, чтобы прожить, разгружал овощи на рынке. Там я впервые услышал о таинственном танце, который танцуют цыгане. Никто не смог рассказать мне ничего определенного, ведь танец никто не видел, только слышали разговоры о нем и передавали друг другу то, что рассказывали другие. Мне очень захотелось посмотреть, как танцуют фламенко, я ведь танцор, и моя душа открыта для новых неизвестных мне танцев, хотя меня предупреждали, что это опасно, что меня могут убить цыгане. Это желание было настолько велико, что я никого не слушал, узнал, где расположен один из цыганских таборов, ваш табор, и спрятался в роще, чтобы посмотреть на танец. Там ты и нашел меня".
Они долго молчали.
"А ты уверен, что это был действительно черт?" спросил Ромеро. "Ты ведь сам сказал, что перед смертью в его глазах был упрек, может, по ошибке принял Винченце за черта".
"Нет, я не ошибся", ответил Лоренцо убежденно. "Ты себе не представляешь, как это опасно, когда в городе заводится черт. Вместе с ним приходит чума, холера, черная оспа или другая зараза, идут нескончаемые проливные дожди и начинается голод. И в город приходит смерть. Каждый, кто первым распознает черта, должен его убить и очистить город от нечисти".
"Возможно, но мне трудно понять тебя, ведь цыгане не верят ни в Бога, ни в Дьявола. Мы верим только в судьбу", сказал Ромеро.
"Черт специально принял обличье Винченце, чтобы погубить представление, где только танцуют, помешать нам, актерам театра, воплотить его в жизнь. Уж поверь мне, я это знаю наверняка".
Они лежали рядом в шатре, и каждый думал о своем.
"Завтра мы танцуем фламенко, и ты будешь танцевать с нами. Послушаем, что скажут другие. Возможно, я не прав, наверное, я требую от тебя невозможного".
Сам того не ожидая, Лоренцо очень волновался. Он волновался даже больше, чем перед своим первым выступлением в бродячем театре в родном Неаполе. Там было проще - родная публика, уверенность в собственных возможностях, поддержка труппы и особенно синьора Маурицци и, главное, он знал, что делать. Пьеса была его детищем. В этот же раз все было неясно. Его будут окружать цыгане, которые хоть и относились к нему хорошо, но считали все равно чужаком, да и они для него были тоже чужими. Что они скажут, ведь Ромеро не нравилось, как он танцует. Это не прибавляло Лоренцо уверенности.
"Я танцевать не буду, хочу посмотреть, как это у тебя получится", сказал Ромеро. "Очень хотелось бы, чтобы ты танцевал хорошо".
На площадку перед кострами Лоренцо вышел вместе с остальными цыганами. По началу он чувствовал себя скованно, потом растанцевался, и ему даже казалось, что он танцевал не хуже остальных.
К нему подошел старый цыган, который, как рассказывали, был раньше одним из лучших танцоров фламенко.
"Можно поздравить Ромеро, он хорошо выучил тебя фламенко. Но мне все равно не нравится, как ты танцуешь. Ты больше похож на куклу, которую дергают за веревочки. Для того чтобы по-настоящему танцевать фламенко, совсем недостаточно жить среди цыган, нужно родиться цыганом".
"Не слушай его", сказал другой цыган. "Ты еще молод, у тебя есть время научиться. Для всякого танца требуется упорство, постоянная учеба и работа. Подожди еще пару месяцев, и ты будешь танцевать не хуже нас".
"Ты ведь итальянец", к ним подошел третий. "Я слышал, у итальянцев очень красивые танцы. Станцуй нам какой ни будь танец твоей родины."
Лоренцо обрадовался, наконец, ему представилась возможность показать себя. Он взял бубен и станцевал тарантеллу, танец, который ему больше всего нравился и который танцевал охотнее других. Окончив, посмотрел на цыган. Он ожидал похвалы, улыбок одобрения, но цыгане только качали головами.
"Неужели в Италии так танцуют?" говорили они, и в их голосах слышалось недоумение. "Ведь в этом танце нет никакого смысла".
Лоренцо поискал глазами Ромеро, может быть, в нем он найдет поддержку, но того нигде не было. Понурив голову, он пошел в шатер. Ромеро смотрел на него с сожалением, но потом неожиданно улыбнулся.
"Ты, конечно, расстроился. Тебе сказали правду, цыгане всегда говорят то, что думают. Но не грусти, брат. Им не нравится, как ты танцуешь, потому что они - цыгане и привыкли к другому, к фламенко. А от итальянца такого ожидать трудно, почти невозможно. Но и испанцы тоже не цыгане, в нашем танце они ничего не понимают, для них ты будешь прекрасным танцором. А вот итальянские танцы ты танцуешь действительно очень хорошо, уж поверь мне.
Ты мне рассказал о своей жизни, теперь я хочу тебе кое-что рассказать о себе Я тоже начал танцевать с детства. В нашем таборе считают, что я танцую очень хорошо, лучше, чем остальные. Но что с того? Меня кроме цыган нашего табора никто не видел и может быть, никогда не увидит. Возможно, другим я совсем не понравлюсь".
"Это неправда, твой танец не может не понравится" перебил его Лоренцо. "Я видел, как ты танцуешь, и все время восхищался тобой, также как и все остальные".
"К тому же мне кажется неправильным, я бы даже сказал, несправедливым, что никто другой кроме цыган не видел, как танцуют фламенко, никто не умеет танцевать его", продолжал Ромеро. "Я хочу танцевать на улице, для испанцев, чтобы они поняли, что цыгане не только торговцы лошадьми и конокрады, колдуны и гадалки. Мы такие же люди, как и остальные".
"Я давно хотел предложить тебе нечто подобное, но боялся, сам не знаю чего. Мы ведь можем танцевать вдвоем".
"Я ведь тебе уже говорил, что мне не нравится, как ты танцуешь. Может быть, я слишком требователен к тебе. Ты ведь не только мой ученик, ты мне брат, а от брата всегда ожидаешь большего, чем от других".
"Значит, мы уйдем из табора!" с радостью почти закричал Лоренцо.
"Не будь таким нетерпеливым, еще не время. Наступила зима, и выступать на улице не имеет смысла. Нужно дождаться весны. Но не это самое главное. Невозможно танцевать без музыки. Правда, я умею играть на гитаре и смогу аккомпанировать тебе. А что будет, когда буду танцевать я или мы будем танцевать вдвоем? И тебе неплохо было бы тоже выучиться играть на гитаре. До весны еще есть время".
"Я попробую. Но если у меня не получится, вдвоем мы ведь можем танцевать под кастаньеты".
"Должно получиться, это не сложно. Куда сложнее научиться танцевать фламенко", и он рассмеялся. "Хорошо бы, если бы с нами была еще девушка. Мать говорит, что Раксана в меня влюблена, она спит и видит, как бы выйти за меня замуж. Я не против, и если она уйдет с нами, я женюсь на ней. Втроем - это уже ансамбль, и мы сможем выступать без страха. Правда, я не люблю ее, но отец убежден, что это не важно".
"И ты хочешь жениться на ней, не любя?"
"А почему нет, раз того хочет отец", сказал Ромеро беспечно.
Лоренцо только покачал головой.
"Если наши танцы понравятся, то через некоторое время мы сможем танцевать какую-нибудь пьеску. Например, парень и девушка одного табора любят друг друга. Появляется незнакомец и хочет украсть девушку. Но жених вступает с ним в борьбу, убивает его и женится на своей любимой. Ты будешь, конечно, парнем, Раксана - девушкой, а мне придется довольствоваться ролью незнакомца. Тем более что для этого не нужно будет много танцевать, достаточно пантомимы, а с ней-то я уж справлюсь".
"Прекрасно. Мне даже не придется жениться на Раксане, мы будем уже и так женаты", сказал Ромеро, смеясь.
С удивлением Лоренцо стал замечать, что стал похож на цыгана - с короткой бородкой, в цветной рубахе и черной бархатной курточке-безрукавке, в широких штанах, заправленных в сапоги. У него появилась размашистость, беззаботность и цыганская удаль. Теперь он умел все, что умеют цыгане - управлялся по хозяйству, объезжал лошадей и скакал на них, торговался на лошадином базаре. Даже научился играть на гитаре. С радостью он рассказал об этом Ромеро.
"Это прекрасно. Если бы ты еще научился танцевать фламенко, как мы", сказал Ромеро скептически. "Но, увы! Ты танцуешь хуже самого захудалого нашего танцора".
"Ты ведь сам сказал, что сейчас это не самое главное, испанцы все равно не поймут, что я танцую плохо".
Короткая испанская зима промелькнула быстро. Дожди прекратились, зацвел миндаль, и стало тепло. Приближалось полнолуние. Всякий раз, когда полная луна выходила на небо, Лоренцо становился беспокоен, плохо спал. Даже в шуме дождя ему слышались голоса, крики, плач. Все его раздражало - жара летом, моросящий дождь осенью, холод зимой. Хотелось забиться куда-нибудь, никого не видеть, ни с кем не общаться. Даже Ромеро был ему не мил. И это ощущение приближающего несчастья, которое преследовало его всегда во время полнолуния.
Ромеро тоже изменился - был молчалив, думал о чем-то своем, почти не улыбался.
"Что с тобой? Вот и весна наступила. Пора уходить!" сказал Лоренцо.
Ромеро долго молчал и, наконец, сказал:
"Я не могу уйти. Я - цыган, а цыгане живут вместе с другими цыганами. Они не смогут жить среди чужих людей, вдали от родного табора. Не сердись, я такой, какой я есть, и не могу стать другим".
"Ты ведь знаешь, без тебя я не смогу танцевать. И, в конце концов, это ведь ты хотел рассказать испанцам, что цыгане такие же люди, как и все, что они не хуже других. Ты ведь хотел, чтобы испанцы танцевали фламенко наряду с хотой, болеро, фанданго, чтобы они говорили:
"Фламенко был раньше цыганским танцем, и мы о нем ничего не знали. Мы слышали только, что это очень красивый танец и хотели научиться его танцевать, однако цыгане охраняли его как величайшее сокровище. И вот трое - цыган, цыганка и итальянец научили нас танцевать этот прекрасный танец. Мы полюбили фламенко, и он стал нашим национальным танцем". А теперь ты остаешься и выгоняешь меня одного".
"Я тебя не выгоняю. Останься, мы будем танцевать фламенко здесь, в таборе. Не уходи, без тебя мне будет очень одиноко, не с кем даже поговорить".
В эту же ночь Лоренцо приснился сон, который он уже видел перед тем, как убить Винченце, нет, черта, который принял человеческий облик, прикинулся другом, чтобы принести несчастье людям, чтобы погубить город.
Лоренцо увидел себя стоящим на коленях на безлюдном берегу моря, среди голых скал. Только полная луна освещала этот мертвый пейзаж.
"Я - самый несчастный из людей! Всё против меня, даже мой ближайший друг оказался предателем нашего общего дела, нашей общей мечты. Что теперь делать, я ведь так хочу, чтобы люди увидели представление без слов, где смысл понятен только благодаря танцу. Но Бог отвернулся от меня, и я готов продать душу Дьяволу, лишь бы осуществилось мое самое большое желание".
"Будь по-твоему!" услышал он голос. Этот низкий голос был настолько силен, что проникал в душу, заставлял ее вибрировать. "Я согласен купить твою душу и помочь тебе. Ты станешь великим танцовщиком и покажешь миру, что возможности танца безграничны. Ты познакомишь людей с танцами, которые были им до тебя неизвестны. Но тебе придется заплатить за это дорогой ценой - будешь убивать своих друзей, наиболее близких и дорогих тебе людей, и до конца жизни будешь одинок, умрешь в одиночестве, не ответив взаимностью на любовь других. Твоей единственной любовью станет не человек, а танец. И бойся полнолуний. Когда полная луна взойдет на небо, душа твоя потеряет покой, и ты сам превратишься в дьявола. Согласен?"
"Согласен", ответил Лоренцо эхом.
Он проснулся в холодном поту.
Рядом спал Ромеро, тяжело и беспокойно, ворочаясь с бока на бок и что-то бормоча. Лоренцо растолкал его.
"Прошу тебя, передумай. Уйдем завтра!"
"Не могу, я ведь объяснил тебе, почему".
И Ромеро повернулся на другой бок.
А Лоренцо не мог заснуть. Он вышел из шатра. Было темно и холодно. Он чуть не плакал от тоски, одиночества и безысходности. Хотелось возвратиться, прижаться к Ромеро, почувствовать, что у него есть друг. Так раньше, в детстве, он прижимался к матери, когда его мучили детские кошмары, и от теплоты ее тела успокаивался. Но он не возвратился в шатер, остался до рассвета у потухшего костра, дрожа от холода.
Лоренцо не помнил отчетливо, как прошел день. Он как лунатик ходил по табору, никого и ничего не видя.
Вдруг перед ним оказалась старая цыганка, та самая, о которой Ромеро сказал, что она может видеть будущее.
"Уходи из табора, уходи как можно быстрее, пока не принес нам несчастье. У тебя глаза убийцы, а мы народ мирный, и убийцам среди нас нет места. Уходи!"
Вечером при свете костров цыгане танцевали фламенко.
"Я буду танцевать рядом с Ромеро", решил Лоренцо. "Мы ведь всегда понимали друг друга с полуслова. Он почувствует, что я рядом, что я его брат и нуждаюсь в нем. Он одумается. Он должен одуматься! Он поймет, что нельзя предавать друга и мечту всей жизни!"
Они танцевали рядом. Краем глаза Лоренцо следил за другом, как всегда им восхищаясь и непроизвольно желая найти хоть какие-то признаки того, что Ромеро передумал остаться в таборе, и завтра они уйдут и начнут жизнь бродячих актеров. Но Ромеро в танце отошел от него и танцевал уже рядом с Раксаной.
"Все кончено!" понял Лоренцо. "Он останется в таборе".
Полная луна взошла на небо и осветила поляну, на которой цыгане танцевали фламенко.
Лоренцо посмотрел на Ромеро. Но вместо друга, вместо дорогих и родных его черт, он увидел черта, с горящими диким огнем глазами, с рожками, синим языком, свисавшего изо рта, с которого капала зеленая слюна, и длинным хвостом, обвивавшим ничего не подозревающую Роксану.
"Сейчас он набросится на нее и утащит в ад. Она-то в чем виновата, бедная девушка?" в ужасе подумал Лоренцо. "Я должен ее спасти!"
Он выхватил кинжал и ударил им прямо в сердце черта. На миг ему показалось, что кинжал торчит в груди не черта, а Ромеро, и тот смотрит на него с удивлением, обидой и сожалением. Но это длилось лишь какое-то мгновение. Опять он увидел черта, который зашатался, изо рта его полилась зловонная кровь, он упал и умер.
Цыгане онемели и в ужасе, и, не двигаясь, смотрели на Лоренцо.
"Сейчас они набросятся на меня и убьют. Надо бежать!"
И он побежал. Он слышал за собой шум погони, топот цыганских сапог и побежал быстрее. Как быстро он не бежал, топот не удалялся. Полная луна освещала долину, было светло, как днем. Он все время озирался, боясь увидеть преследовавших его цыган, но никого не видел, только слышал топот погони. Лоренцо бежал сквозь заросли, напролом, лишь бы убежать от преследовавших его цыган. Лицо было исцарапано колючими ветвями, хлеставшими его; из каждого куста смотрели страшные лица, их налитые кровью глаза сверкали от злости; птицы пролетали почти над головой, они старались клюнуть в его в лицо, выклевать глаза; звери прыгали на него из-за каждого дерева, желая разорвать его. Лоренцо бежал в холодном поту, удивляясь, почему еще жив.
Наконец, силы оставили его, и он упал на землю ничком, защищая голову руками и поджав к животу ноги.
"Сейчас они догонят меня и убьют. Или птицы заклюют до смерти, или звери разорвут на части", думал он в ужасе.
Он полежал немного, и когда отдышался, побежал дальше. На рассвете он увидал море и порт. Большой корабль отплывал в Америку. Лоренцо подбежал к капитану и попросил взять его с собой. Капитан подозрительно осмотрел его.
"Ты что ли цыган?"
"Нет, я итальянец".
"Почему же ты одет, как цыган?"
"Я долго прожил в цыганском таборе".
"Деньги на проезд у тебя есть?"
"Денег у меня нет".
"Тогда будешь работать в кочегарке, бросать уголь в топку. Посмотрим, как ты справляться с этим. Если нет, выброшу тебя за борт, рыбам на съедение".
Работа в кочегарку была очень тяжелой. Лоренцо приходил в каюту, и даже не раздеваясь, засыпал. Но несмотря на усталость, спал он беспокойно, ему снились различные кошмары, он видел во сне то Винченцо, то Ромеро, то Винченцо в цыганской одежде верхом на кобыле Соне, то Ромеро в костюме Арлекина. Потом он видел их обоих, залитыми кровью, и слышал их голоса: "Зачем ты убил нас? Мы ведь ни в чем не виноваты!"
Однажды матрос, который спал в одной каюте с Лоренцо, спросил его:
"Ты убежал из Испании потому, что ты - убийца? Во сне ты все время разговариваешь и повторяешь два имени - Винченцо и Ромеро - и просишь у них прощения за то, что убил их. На твоем месте я бы видел сны поприятнее".
Корабль шел в Америку бесконечно долго, несколько раз попадал в шторм. Лоренцо работал за двоих даже тогда, когда во время шторма другие валялись, не в состоянии пошевелиться. Однажды капитан, проходя по кочегарке, посмотрел на работающего Лоренцо, удовлетворенно хмыкнул и пошел дальше.
Наконец, показался берег. Город был скрыт в тумане. Статуя Свободы слепыми глазами смотрела на подплывающий корабль. Было промозгло, холодно, и солнце, пробиваясь сквозь облака, не приносило тепла.
Лоренцо одним из первых вышел на берег, собирать пожитки было не нужно, их у него не было.
Капитан окликнул его:
"Парень, ты мне понравился. Из тебя выйдет настоящий морской волк. Оставайся на корабле, я буду учить тебя морскому делу. Будешь работать со мной и зарабатывать много денег".
"Я не матрос, я танцор и хочу попытать счастье в Америке".
"Твое дело. Если передумаешь - приходи, я тебя возьму. Вот деньги за работу, я вычел только за еду и ночлег. Их немного, но на обед хватит".
Лоренцо вышел а город и сразу попал в круговорот. Нью-Йорк ему не понравился. Здания были уродливыми, они казались еще уродливее после итальянских и испанских домов. Люди с озабоченными лицами куда-то спешили, орудовали локтями, пробираясь сквозь толпу и всем видом показывая, что им не было ни до кого дела. Лоренцо сразу понял, что этот город никогда не станет для него родным, он всегда будет чувствовать себя здесь пришельцем.
Денег действительно хватило только на обед. Он бесцельно ходил по улицам. Начало темнеть. Очень хотелось есть. Он вошел в парк, нашел скамейку и, несмотря на голод, сразу заснул. Проснулся он на рассвете, дрожа от холода.
"Надо найти хоть какую-нибудь работу. Так и не долго умереть от голода и холода", подумал он.
Но как ее найти, эту работу? Он ведь не говорил ни слова по-английски, он не смог бы даже объяснить, что ищет работу, любую работу. Он уже начал подумывать, не возвратиться ли ему на корабль, если тот еще не ушел. Проходя по улице, он увидел ресторан с надписью по-итальянски. Лоренцо обрадовался, как будто встретил родственников.
Хозяин осмотрел Лоренцо.
"Уходи. Цыганам здесь не место".
"Я не цыган, я итальянец, из Неаполя".
"Из Неаполя? Я ведь тоже неаполитанец. Чего ты хочешь? Бесплатно у нас не кормят, даже итальянцев из Неаполя".
"Я ищу работу, могу делать все".
"Ну, если так, то для начала будешь разгружать уголь. А там посмотрим. Но прежде всего, умойся и поешь. А то на тебя страшно смотреть, ты как будто возвратился с того света. Есть будешь вместе с нами, а спать можешь на кухне".
Работа в итальянском ресторане возвратила Лоренцо к жизни. К нему снова пришла веселость и жизнерадостность, но самое главное, он жил среди единоплеменников, с ними он мог говорить по-итальянски. Все было родным - привычки, громкая итальянская речь, сопровождаемая жестикуляцией. Как будто он не покидал родного города. Еда была сытной, привычной, итальянской, Лоренцо почувствовал, что соскучился по родной кухне. Да и хозяин платил неплохо, был доволен его работой и однажды предложил перейти работать на кухню, чистить и резать овощи. Лоренцо даже стал спать спокойно, кошмары куда-то делись. Но время от времени приходили воспоминания о друзьях, то он думал о Винченцо, то о Ромеро. Он становился грустным, уходил в себя, ни с кем не общался.
Вместе с ним на кухне работала Линда, девушка красивая и веселая. Лоренцо ей нравился, да она и не скрывала этого.
"Ты какой-то странный, то веселый, то как в воду опущенный. Посмотри вокруг, так много красивых девушек, и каждая бы с удовольствием стала твоей подругой". И она повертела бедрами. "Ты ведь не святой. Пойдем куда-нибудь вечером, развлечемся. Может быть, ко мне?"
"Вечером я работаю, и мне не до развлечений. О них я даже и не думаю, у меня есть дела поважнее", ответил Лоренцо.
Вечерами в ресторане играл небольшой оркестр, и выступала певица с итальянскими песнями.
"Почему бы и мне не попробовать, может быть, мои танцы понравятся. Невозможно ведь всю жизнь провести в ресторанной кухне", подумал он.
Уже несколько месяцев ему не давала покоя мысль о том, что его призванием является танец, и только танец.
"Я должен во что бы то ни стало поговорить с хозяином, иначе моя жизнь не будет стоить и ломаного гроша".
Когда Лоренцо обратился к хозяину со своей просьбой, тот неслыханно удивился.
"Вот уж не думал, что ты умеешь танцевать. Ладно, попробуй. Но если посетители будут тобой недовольны, твоя карьера танцора окончится в тот же вечер".
Первый танец закончился оглушительными аплодисментами, а к концу вечера Лоренцо был обсыпан цветами и деньгами. Не прошло и нескольких дней, как итальянцы Нью-Йорка начали приходить в ресторан полюбоваться танцами их родины. Они приходили семьями, приводили с собой своих друзей.
"Благодаря тебе мы стали зарабатывать неплохие деньги", сказал ему хозяин. "За один вечер у нас такой же доход, каков раньше был почти за неделю. Довольно тебе мыть посуду. Талантливому танцору место на сцене, а не на кухне".
У Лоренцо появилось больше свободного времени, хозяин платил ему хорошо. Он даже как-то подумал, что нужно было бы обзавестись собственным жильем. Но потом оставил эту мысль.
"Мне и так хорошо, здесь на кухне. По крайней мере, я не чувствую себя одиноким".
Он мог бы быть счастлив, ведь теперь он занимался своим любимым делом, танцевал. Он ведь был создан для танца. Но ему хотелось чего-то еще. Он и сам не понимал, что именно еще бы еще хотелось, чего ему не доставало.
"Я хочу танцевать фламенко", вдруг озарило его, и он и пошел к хозяину.
Тот посмотрел на него вопросительно, какое-то время размышлял, а затем сказал, что можно попробовать.
Уже во время первого танца Лоренцо с радостью ощутил, что танцует теперь совсем не так, как раньше, в цыганском таборе. В его танце появилась сила, уверенность, значимость каждого движения, мистичность. Все то, чего не было до сих пор в его танце, о чем говорили ему цыгане и чего он не мог понять.