Летом 19... года наш эстрадный ансамбль преобразовали на лето в агитбригаду и отправили по колхозам. После концерта в клубе мы ночевали обычно на сцене, а вот если выступали на полевом стане... Тут уж всяк устраивался по-своему: в автобусе, на скамейках открытой столовой или в степи. Молодые легко переносили все это, а наш виолончелист Мих-Мих, небольшой человек с мешочками под глазами, мучился. Ему уже стукнуло шестьдесят пять, и крепко стукнуло: уйма болезней. Особенно донимала грыжа: раздеваться при всех, в автобусе, чтобы на ночь снять грыжевой бандаж, стало для него испытанием - почти ежедневным и неизбежным. И однажды он обратился ко мне:
- Слушайте, вы вот все время спите чуть не в степи, вы что, не боитесь? Можно с доярками в домике, я узнавал! Давайте там ляжем!
Перспектива ночевать в душной саманной каморке, где окошко вмазано наглухо и не открывается, меня не грела.
- Мих-Мих, давайте ляжем прямо здесь, на траве! - я любил спать в степи, среди полыни и чобора, под звездным роскошным небом. - Сенца набросаем, и отлично выспимся!
- Где - здесь? Вы что, с ума сошли?.. Слушайте, вы же умный человек, вы аналитик, и я аналитик, мы с вами два аналитика! Вы что, не боитесь хулиганов, разбойников?..
Еле уговорил я его набросать сена под стенку этой самой мазанки, где ночевали доярки, и улечься спать под открытым небом.
- Но если я простужусь, вы сорвете работу агитбригады! - Мих-Мих ударил последним козырем.
Я набросал ему сена побольше, и он кое-как, озираясь во тьму и охая, улегся.
- Мих-Мих, смотрите, какие звезды!
- Ужас! Кошмар! Спать под открытым небом! Как Павел Корчагин!
Мих-Мих снимал бандаж, я слушал его сетования, глядел на звезды, и скоро уснул - глубоко, сладко! И приснился мне сон: будто я стою у доменной печи и из топки на меня пышет жаром! И жара становится все больше и больше, и этот жар тяжело наваливается мне на грудь и вот-вот раздавит меня!.. С трудом, сквозь сон, сообразил я, что уж дышать не могу, что какая-то страшная сила сдавила меня на самом деле, а не во сне, и я стал вырываться, выбираться из-под этой невероятной тяжести - и тут увидел прямо у своих глаз чью-то ужасную морду и почувствовал, что не могу выбраться из-под нее, а морда обдавала меня жаром и наваливалась все тяжелее!.. Отчаянным, диким усилием я немножко сдвинулся в сторону, потом еще и еще, и, наконец, вырвался из-под этой тяжести и, вскочив на ноги, увидел, что это бык! Вот оно что! Значит, огромный бык на меня улегся, подогнув ноги прямо на груди моей, и обдавал своим жарким дыханием мое лицо!..
Я стал кричать на него, пинать, прогонять! От моих криков проснулся Мих-Мих и, разглядев в темноте быка, вскочил, как подброшенный, и с воплем "Ааа!.." шарахнулся вправо, куда-то за домик, и вдруг раздался страшный крик, истошный гусиный гогот, и слева из-за домика выскочил Мих-Мих, а за ним с расставленными крыльями вынеслись гуси, целая стая, и все это промчалось мимо меня и быка и скрылось за домиком справа, и тут же из-за домика слева снова выскочил Мих-Мих и, крича "Ааа!", промчался мимо и скрылся, а гуси снова вынеслись слева и с ужасным гоготом едва ли не пролетели мимо, а Мих-Мих тут же выскочил слева и пробежал вправо!.. Гуси гогочут, Мих-Мих вопит: "Ааа!.." Я захохотал. Я понял, что Мих-Мих, шарахнувшись от быка, убегая, спугнул спавших гусей, и они с Мих-Михом бегают друг от друга вокруг мазанки и кричат еще больше, пугая друг друга!.. Слева опять вымчался Мих-Мих и вдруг шарахнулся от меня, хохочущего, почему-то назад, и тут выскочили гуси, и Мих-Мих врезался прямо в них, упал и пуще прежнего завопил: "Ааа!.." Гуси от него шарахнулись в обратную сторону, загоготали истошно, и тут взревел бык!.. Подобной какофонии еще никто не слыхал!..
Выскочили разбуженные шумом доярки, стали бегать туда-сюда, пытаясь понять, в чем дело! А когда поняли, прямо-таки заржали во всю мощь своих глоток!..
Долго все это успокаивалось под звездным, жемчужным небом!.. Наконец, прогнали быка, - доярки рассказали, что он болен ящуром, ноги его плохо держат, и он часто ложится где-либо, его уж неделю назад собирались убить и сжечь, но рука все не поднималась его уничтожить... Гуси угомонились, а Мих-Миха доярки увели спать к себе...
Утром Мих-Мих заявил, что уходит. Что он больше не может ездить по Хацапетовкам и спать в антисанитарных условиях.
Но агитбригада вскоре закончилась, начались привычные концерты в санаториях Кавминвод, и Мих-Мих остался. И слава Богу! Без Мих-Миха жизнь была бы скучнее.
- Слушайте, почему вы всегда говорите: "Нет хлеба! Нет хлеба!" - Мих-Мих обращается ко всем в автобусе. - Я специально зашел в магазин - полно хлеба!.. - Мих-Мих юморит. Его глазки-мешочки смеются. Он хорошо знает, что мы ждем не хлеба, а Глеба.
В автобусе улыбаются. Ободренный успехом, Мих-Мих продолжает:
- Знаете, сейчас всем делают переливание крови. Всем поголовно!
- Как - всем? - изумляется пианистка.
- Абсолютно всем! - утверждает Мих-Мих. - Вот смотрите, он конферансье? Ему тоже делают переливание крови!
Опять улыбки в автобусе. И Мих-Мих пускается дальше:
- Смотрите, какие я наиграл себе мышцы! Двадцать шесть концертов в месяц! Это же уйма! Когда играешь на виолончели, становишься, как атлет! Вот, пощупайте! - И согнув руку, он подставляет ее пианистке. Та пробует мускул, смеется:
- Да, Мих-Мих, можно подумать, что вы гирями в цирке кидаетесь!
- А у вас? - лукаво спрашивает Мих-Мих и щупает ее руку. - Ну, это ручные мышцы, а ножные? - и пытается взять ее за ногу повыше колена. Пианистка, смеясь, отводит его крепкую, плотную руку.
- А что вы стесняетесь? Вот, смотрите, у меня и ножные мышцы хорошо развиты! Дайте руку, пощупайте мою ногу. А я вашу!..
Мих-Мих юморит, коротая время, но приходит, наконец, опоздашка Глеб, и автобус трогается.
- Слушайте, а почему мы не ездим на электричке? - возникает Мих-Мих. - Вы читали Эйнштейна? По теории вероятности, на автобусе мы разобьемся!
- А на электричке? - полноватый Глеб режет батон пополам, потом каждую половинку вдоль, мажет маслом, кладет кружки колбасы, ломтик сыра и отправляет все это в рот.
- Актерский бутерброд! - комментирует Мих-Мих. - Электричка идет по рельсам. Разве можно сравнить?..
В те стабильные времена не знали, что такое теракты... Мих-Миха никто не поддерживает, и он обращается ко мне:
- Слушайте, вас так посадят! Помните, вчера, у Пушкинской галереи? Солдат с девушкой целуются, а вы что сказали? "Какое единение армии и народа!" Вас так посадят! И кто вам будет носить передачи? От него, - он кивает на Глеба, - вы не дождетесь ни крошки!
- Почему это? - тут же вскипает Глеб.
- Так вы же все съели, разве хоть крошку оставили?
В автобусе хохот.
Глеб обижается, и Мих-Мих переключается на меня:
- Кстати, признайтесь, а ведь приятно приехать после концерта домой и скорей к молодой жене под бочок?
- Мих-Мих, а вы еще не забыли это? - съязвил я.
- Хм! А вы еще не забыли, как на вас бык лег? - парирует он. В автобусе снова хохот. - По теории вероятности, он мог вас раздавить!
- По теории вероятности, он мог и вас раздавить!
- Вот именно!.. Нам давно уже пора ездить на электричке!.. - Его опять не поддерживают, и Мих-Мих замолкает. Потом с укором: - И чего это я так переживаю за вас? Это в нас роевое!
- При чем тут роэ? - удивляется Глеб.
- Не роэ, а рой! Толстого надо читать! Рой! Мы ведь жужжим друг за друга, как пчелы!.. А Шопенгауэра вы читали? А Ницше?.. Вы знаете, власть всегда оторвана от народа!..
- Мих-Мих! - вмешиваюсь я. - Так вас посадят раньше меня!..
- Ой, ой, вы правы! Вы аналитик, и я аналитик, мы с вами два аналитика!.. Кстати, у меня к вам есть предложение. Я сделаю его вам в антракте!.. Антр ну! Между нами!..
Ах, Мих-Мих, Мих-Мих! Юмор и авантюра шли у него рука об руку.
- Вы красивый парень, я покупаю фотоаппарат, и мы с вами идем на Провал. Там же масса курортниц! И вот вы садитесь один на скамейку, а я гуляю себе... К вам подсаживается какая-нибудь курортница...
- Не обязательно!
- Обязательно! Обязательно сядет, вы ведь красивый парень, зачем же она тогда на курорт приехала?.. Подсаживается какая-нибудь курортница, а я тут как тут с фотоаппаратом: "Давайте я вас сфотографирую, вы же такая пара!" - И все! Я вас фотографирую, беру с вас по рублю (ваш рубль я вам потом возвращаю), а ее рубль делим потом пополам! Нет, конечно, затраты тоже пополам - фотопленка, бумага, проявка, фиксаж, - иначе какой же мне смысл?.. Вы что, не верите, что мы с вами озолотимся? Давайте попробуем!..
- Мих-Мих, даже если мы будем ездить в Ессентуки, Кисловодск и Железноводск, через пару недель нас вычислят и раскусят!
- А что тут такого?.. Ну, не хотите фотографироваться, давайте сделаем номер! Давайте сделаем номер! Вы меня объявляете, я выхожу и играю на виолончели! Вы же знаете, как я играю и как меня принимают! (Играл он много из Минкуса, но чаще - сперва "Полонез" Огинского, потом "Гитану", пиццикато - а принимали его, действительно, великолепно, всегда с бисовкой). И вот я заканчиваю играть, ухожу и по дороге роняю виолончель! На сцене! Вы представляете, что творится в зале? Разбили виолончель! Это же интересно!.. Вы выскакиваете из-за кулис и - "Ох! Ах!" - ну, вы знаете, как это делается!.. Мы с вами вовсю страдаем - "Ох! Ах!" - зал шумит и переживает, и тут вы достаете из виолончели гитару!.. Зал ахает, он не ожидал этого! И вы тоже! А я беру гитару и играю на гавайской гитаре! Вы слышали, как я играю на гавайской гитаре? (Мих-Мих укладывал гитару себе на колени, левой рукой брал аккорды, а правой дергал струны и водил по ним обыкновенной расческой - действительно, иллюзия звучания гавайской гитары была удивительная). Играю "Гуцулку Ксеню"!.. Зал падает!.. Я играю на гавайской гитаре, масса аплодисментов, я ухожу, вы меня вызываете, я снова играю, снова аплодисменты, вы меня вызываете, я кланяюсь, ухожу - и падаю! И разбиваю гитару! Вы себе представляете? Я разбиваю гитару - что в зале творится?! - "Этому еврею опять не везет!" - Это же здорово!.. Вы бросаетесь ко мне, мы оба - "Ох! Ах!" - чуть не плачем, а вы из гитары вынаете скрипку! Вы слышали, как я играю на скрипке? Как Ойстрах! Только я держу ее, как виолончель!.. Вы вынаете скрипку - вы представляете, что в зале творится?.. А я развожу руками - и играю на скрипке! Как на виолончели!.. И в зале снова аплодисменты - вы знаете, как меня принимают!.. И вы меня вызываете, я кланяюсь, вы опять вызываете - и так далее. И все! Мы с вами озолотимся!.. А что вас, собственно, не устраивает?.. Кстати, почему вы открываете концерт так серьезно? Вы что, волнуетесь? Так вы скажите так: "Добрый вечер!" - вслух. А про себя: "Идиеты!" - "Здравствуйте!" - А про себя: "Дураки!" - Вас на руках будут носить.
Я попробовал. В самом деле, волнение как рукой сняло, а зал сразу заулыбался, стал теплым, моим.
Позднее я понял, в чем тут секрет: в раскрепощении. А тогда сообразил только, что Мих-Мих сам пользуется этим приемом, сам мысленно иронизирует над зрителем, и от этого-то его глаза-мешочки излучают и юмор, и обаяние, и так располагают к нему зрительный зал.
На следующий день я решил разговорить Мих-Миха, выудить из него еще что-либо интересное и полезное. И Мих-Мих стал рассказывать:
- Вы знаете, я ведь на эстраде с пяти лет! Как цыганенок! Да-да, в пять лет я уже шел красной строкой - "Вундеркинд Миша! Пять лет!" А в восемь лет я уже получал рубль золотом, вы что, смеетесь? Это же адские деньги!.. Моему товарищу - он тоже играл на виолончели - платили два рубля за концерт! Он тоже был вундеркинд! Ему было двенадцать, мне восемь, и он сказал мне: "Миша, пойдем в бордель!" Он уже ходил туда и повел меня тоже! А я не знал, что и как, и так испугался!.. Кошмар!.. Вы знаете, мы с ним любили играть в бильярд!.. И вы знаете, когда была революция, мы играли в бильярд! Кто-то сказал: "Вон какие-то хулиганы идут брать Зимний!" Мы посмотрели в окно, - правда, шли какие-то люди с винтовками!.. Ну, шли себе и шли, - а мы играли в бильярд!.. А через день выяснилось, что они-таки взяли Зимний!.. Но вначале никто ничего не понял. Даже концерты не отменили. А потом началось! За концерты нам стали платить продуктами - нечего было кушать! Я даже Шаляпину компанировал! Даже у Луначарского дома концерт был! Нам заплатили сливочным маслом!.. И вы знаете, Шаляпин такая сволочь! Ему платили два кило масла - и он уехал! А мне платили четыреста грамм - я остался! Так кто из нас патриот?.. Время было ужасное!.. Мне сказали: "Миша, если ты хочешь выжить, меняй одежду на соль! Пока можно!.." Я взял пустой футляр от виолончели, - знаете, такой деревянный, как метроном, - набил туда всех вещей и поехал на поезде!.. В деревнях я менял одежду на соль, а когда вещи кончились, я поехал обратно! Но поезд остановили казаки, и я спрятался в туалет. Вместе с футляром, где была соль. Но они стали стучать в туалет, и я скорей снял штаны! И сел, прямо мертвый от страха, на унитаз! Они открыли двери и сказали; "Что ты здесь делаешь, жидовская морда?" - И я сказал: "Что делают в туалете?" - "Поговори еще!". "Что это у тебя?" - И показывают на футляр. - "Это виолончель, - сказал я, - такая музыка!" Они закрыли дверь и ушли. А если бы они посмотрели в футляр?! Они б расстреляли меня!.. А так я поменял соль на картошку, и жил себе в Питере!.. А концерты играл бесплатно! Для Революции!.. Да, как вы думаете, мне дадут за это персональную пенсию? Нет? Я тоже так думаю!.. Мы с вами два аналитика!.. Кстати, почему мы не ездим на электричке?..
И вот однажды нам не дали автобуса, и мы все же поехали на электричке. На трамвае доехали до вокзала. Я побежал в кассу брать билеты на всех. И - о ужас! - увидел на перроне жену Мих-Миха под руку с каким-то полковником.
- Слушаете, вы видели мою жену? Молодая, красивая женщина! Ей надо много, а я могу мало! Но она так любит меня, так любит!..
И вот теперь эта "молодая красивая женщина", краснолицая еврейка раза в полтора выше самого Мих-Миха, прогуливалась под руку с высоким полковником!
Я схватил билеты, опрометью кинулся назад, к трамваю, успел перехватить там Мих-Миха, на ходу шепнул остальным, в чем дело, и повел всех на электричку самым длинным, самым окольным путем, чтоб он не увидел этой ужасной картины - его жены с полковником! И Бог пожалел его! Он-таки не увидел этого!
- Знаете, когда во мне раз в полгода проснется мужчина, я сразу бегу к жене! И ни к кому другому! Ведь она так любит меня, так любит!..
Но в отношении автобуса он оказался прав: "По теории вероятности, в автобусе мы обязательно разобьемся!" - И он все же ушел из коллектива.
А вскоре и я ушел, и мы с Мих-Михом долго не виделись. Я случайно встретил его в начале Гоголевской улицы, где он жил.
- О, здрасьте, пожалуйста! Рад вас видеть! - приветствовал он меня.
- Здравствуйте, Мих-Мих! - обрадовался и я.
- Вы знаете, вы все время проходите естественный отбор. Прямо по Дарвину. Смотрите, сначала вы поступили в пединститут. Потом вы прошли на эстраду. А теперь вы уже диктором телевидения! У вас хорошо получается! Вас все любят, потому что вы стали говорить, как лучшие дикторы, - ровно, гладко - как пидорас!.. Нет, что вы смеетесь, вы знаете, что наши разбились? Я же ушел, я же знал, что, по теории вероятности, нельзя все время ездить в автобусе, - вот они и разбились!..
Новость была ужасной. Я обзвонил телефоны всех своих бывших коллег, - да, в самом деле разбились!..
Но и Мих-Мих не ушел от судьбы, от теории вероятности.
- Я еду в Ленинград. На операцию! - заявил он мне при следующей нашей встрече. - У вас еще нет аденомы простаты? Так будет!.. Мне говорят, чтоб я резал здесь, здесь ведь полно светил! Но в Ленинграде, я думаю, режут все-таки лучше!.. И потом, у меня же там дочка! От первой жены! Она умерла... Дочка - сволочь! Знаете, я приезжаю к ней, а она говорит: "Папа, ко мне сегодня хахаль приходит, так что ты погуляй себе пару часиков!" И это после того, как мы столько не виделись!.. Но я все же поеду к ней: она будет ходить мне в больницу!..
Мих-Мих поехал в Ленинград за своей смертью. Он умер во время операции: сердце не выдержало.
"Вы видели моих пасынков? Старший - красавец, ему двадцать восемь, он спит в той комнате, где моя жена, его мать!.. А младший, ему тринадцать, - спит со мной в мансарде. И все время сует мне под подушку свои носки вонючие: он хочет, чтоб я жил в той комнате, с матерью и его братом! А он чтоб остался один!.. Нет, я все понимаю, но разве можно дркать человеку носки под подушку, даже если он просто старый еврей?".
Да будет Господь хотя б на том свете добр к Михаилу Михайловичу Ясиновскому, Мих-Миху - одному из самых безобидных и нестандартных людей, встреченных мною на долгой дороге жизни.