Лет 20 назад, когда я жил в Англии, однажды в разговоре с молодой женщиной, работавшей в моем лондонском менеджменте и сопровождавшей меня во время моих гастролей по Великобритании и Ирландии, я узнал, что ее мать работает учительницей истории в одной из государственных школ. Поскольку я с юных лет увлекался историей, я спросил у этой женщины, не могла ли бы она достать мне какие-нибудь школьные учебники, по которым преподаёт ее мать: мне было интересно, как обучают истории британских детей, причём не в каких-то элитных частных школах, а в простых государственных. Вскоре я получил от неё в подарок несколько учебников. На первой же странице одного из них (то был учебник истории ХХ века) я увидел слово, которое в то время ещё не вошло в русский язык, с подробным объяснением понятия, которое означает это слово, и необходимости его применения при изучении истории. Слово это - "empathy", то есть "эмпатия".
Нас в школе эмпатии не обучали (опять-таки, в мое время даже слова такого в русском языке ещё не существовало), но я хорошо помню, как наш учитель истории Виктор Юрьевич Дашевский уже через год после ухода из нашей школы пришел прочитать нам лекцию под названием "Спорные вопросы советской истории" и в заключительной ее части привёл наглядный пример того, что теперь называется эмпатией. Было это не то в мае, не то в июне 1989-го года; Виктор Юрьевич рассказал нам, как на самом деле произошло присоединение Прибалтики к Советскому Союзу в 1940-м году, коротко и недвусмысленно резюмировав: "Это была наглая аннексия," - а потом добавил: "Но был тогда один фактор, который сегодняшняя прибалтийская молодёжь не осознаёт и потому не учитывает в оценке тех событий. Молодые люди темпераментные, даже если они прибалты," - пошутил Виктор Юрьевич и объяснил, что он имеет в виду:
- Вот представьте себе, что Горбачева сняли и к власти пришла реакция. Что бы новые правители сделали в Прибалтике? Ввели бы туда войска, сняли бы нынешних тамошних руководителей, так называемых "националистов". Что бы сделали потом? Объявили бы выборы. Сегодня народ бы на эти выборы не пошёл, он бы их бойкотировал. Но тогда, в 1940-м году, широкие массы людей добровольно приняли участие в выборах, потому что в то время рабочий класс прибалтийских стран в целом симпатизировал Советскому Союзу.
Годы спустя, подробнее ознакомившись с историей Прибалтики, я понял, почему трудовой люд Латвии, Литвы и Эстонии того времени симпатизировал СССР и вообще был подвержен коммунистической пропаганде: потому, что до советской оккупации в прибалтийских странах была не демократия, а правая диктатура.
Я часто вспоминаю обо всем этом, поскольку то и дело сталкиваюсь с тем, что в суждениях о разных болезненных вопросах прошлого люди нередко склонны "не осознавать и не учитывать".
Например, некоторые еврейские авторы нашего времени, пишущие на русском языке, любят ругать евреев-большевиков, которые в 1920/30-х годах боролись с еврейской религией: и такие они, и сякие, отступники, не дорожили наследием отцов и дедов, и прочая, и прочая.
Тут я хотел бы провести параллель и привести одно любопытное суждение о преследованиях в СССР в те же годы христианской религии. Писатель Владимир Файнберг, еврей, принявший христианство и бывший духовным сыном другого еврея-христианина, православного священника Александра Меня, в воспоминаниях о своём духовном отце приводит их разговор, в котором он, Файнберг, посетовал на разрушение церквей атеистами в Советском Союзе, на что Мень отреагировал так:
- Вы что, всерьёз думаете, что атеисты виновны в разрушении церквей? Настоящие виновники - ложные христиане, всякие купцы и дворяне, мироеды, которые мучили крепостных, пьянствовали, развратничали, а потом перед смертью пытались откупиться от греха, жертвовали деньги на постройку храмов. Виноваты и церковники, те, что пили, подлаживались под мирскую власть, благословляли всякие безобразия. Атеисты явились лишь орудием гнева Господня. Перечитайте пророков Библии, и Вам все станет ясно.
Как известно, библейские Книги пророков являются священными не только для христиан, но и для иудеев, - и я бы предложил нынешним еврейским авторам, так дорожащим "наследием отцов и дедов", вспомнить некоторые печальные реалии еврейской жизни в царской России и задуматься: а как же должны были евреи, стремившиеся к справедливости, относиться в то время к раввинам, которые жестоко эксплуатировали и избивали детей в хедерах, доносили и призывали других доносить властям на еврейских революционеров, боровшихся с антисемитским царским режимом? Ведь все это - отнюдь не выдумки советской пропаганды, как сейчас думают некоторые, а реальные факты. Вот, например, какие свидетельства оставили о хедерах классики еврейской литературы Менделе Мойхер-Сфорим и Шолом-Алейхем:
''Учился я в талмудторе. Что такое талмудтора, вы сами прекрасно знаете, и не к чему описывать ее. Это - темница, куда загоняют бедных еврейских детей, отрывая их от жизни, засоряя их мозги всяким вздором. Это - место, где фабрикуют никчемных людей: бездельников, жалких, загнанных, несчастных; это мрачная яма, дыра, обычная в наших городишках запущенная развалина на курьих ножках. Стыд и срам, что она носит такое высокое, святое название - талмудтора <...> Ребе, который отнюдь не заслуживал так называться, питал большое пристрастие к порке, пожалуй еще большее, чем к хмельному. Ему просто доставляло наслаждение ни за что ни про что мучить несчастных, заброшенных детей, на долю которых и без того выпало достаточно лишений, так что неизвестно было, чем только душа держалась в худом, изможденном тельце. Он осыпал ударами хилые косточки, щипал, истязал худую кожицу, и наибольшая доля тумаков доставалась мне, неудачнику. Кончилось тем, что он взъелся на меня после какого-то случая и избил нещадно. Я едва живым выбрался из его рук и был вынужден прекратить посещение талмудторы.''
(Менделе Мойхер-Сфорим. 'Маленький человечек')
''Как тяжко и грустно мне было в хедере при мысли, что вот, когда я вернусь домой с распухшими щеками и с красными ушами, надранными Мотей-Ангелом смерти за то, что "бык боднул корову", никто меня не пожалеет <...> Вернувшись из хедера, я тихо плакал и так засыпал, чтобы назавтра утром снова идти в хедер, снова повторять про быка, который боднул корову, снова получать затрещины от Моти-Ангела смерти...''
'' - Почему так поздно? Посмотри-ка сюда, - сказал мне ребе и показал
пальцем на моего товарища Берла Рыжего, стоявшего в углу с опущенной
головой. - Ты видишь, шалопай? Знай, что с сегодняшнего дня его зовут не Берл Рыжий, как до сих пор. Нет! У него теперь более красивое имя. Теперь его
зовут Береле-вор. Повторите, дети, за мной: "Бе-ре-ле-вор! Бе-ре-ле-вор!"
Эти слова ребе произносит нараспев, а ученики подхватывают за ним хором:
- Бе-ре-ле-вор! Бе-ре-ле-вор!..
Я стою как окаменелый, мороз подирает меня по коже. Я ничего не
понимаю.
- Что ты молчишь, остолоп этакий? - кричит ребе, залепив мне
пощечину. - Почему ты молчишь, дурень этакий, ты же слышишь, все поют? Пой и ты: Береле-вор! Береле-вор!
У меня дрожат руки и ноги. Зуб на зуб не попадает. Но я подпеваю:
- Тише, - неожиданно останавливает нас ребе, хлопнув рукой по столу. - Тише, сейчас мы будем его судить. Ну-ка, Береле-вор, -говорит он нараспев, - подойди-ка сюда, мое дитя, живее, живее немного. Скажи-ка, мальчик, как тебя зовут?
- Берл.
- А как еще?
- Берл... Берл... вор...
-- Вот так, молодец, мой родной,--поет ребе. - А сейчас, малютка, дай
тебе бог здоровья, стяни-ка с себя одежду, пожалуйста! Вот так, вот так,
скорей, умоляю тебя! Вот так, мой дорогой Береле!..
Берл остался совершенно голый, в чем мать родила. Он был страшно бледен и стоял совершенно неподвижно с опущенными глазами, настоящий покойник!
Ребе вызвал одного из старших учеников и спросил его:
- Ну-ка, Гершеле-большой, выйди сюда ко мне поскорей, вот так, и
расскажи нам подробно, как Береле стал вором, а вы, ребята, слушайте
внимательно.
И Гершеле-большой начал рассказывать историю о том, как Берл позарился на кружку Меера-чудотворца, в которую его мать опускала каждую пятницу
вечером копейку, а то и две... Как Берл крал оттуда деньги, хотя на кружке
висел замок; как Берл при помощи соломинки, обмазанной смолой, вытаскивал из этой кружки копейку за копейкой, как мать его, Злата-хриплая, заметила это, открыла кружку и нашла там соломинку, обмазанную смолой; как Злата-хриплая пожаловалась на него; как после розог, полученных от ребе, Берл сознался, что он весь год таскал копейки из этой кружки и затем каждое воскресенье покупал на эти деньги два пряника и рожки и т.д., и т.д.
- А теперь, ребята, судите его! Вы сами знаете как. Это вам не впервые. Пусть каждый скажет свой приговор вору, таскавшему копейки из
благотворительной кружки. Гершеле, скажи ты первый, как наказать вopa,
тacкaвшeгo соломинкой копейки из благотворительной кружки?
Ребе склонил голову набок, зажмурил глаза и подставил правое ухо Гершеле. А Гершеле ответил во весь голос:
- Вор, таскающий копейки из кружки, должен быть высечен до крови.
- Мойшеле, как наказать вора, таскавшего копейки из благотворительной кружки?
- Вора, таскавшего копейки из благотворительной кружки, - ответил
Мойшеле плачущим голосом, - надо разложить, двое должны держать его за голову, двое за ноги, а еще двое должны сечь его розгами, вымоченными в рассоле.
- Топеле Тутарету, как наказать вора, таскавшего копейки из
благотворительной кружки?
Копеле Кукареку, мальчик, который не умел произносить букв "к" и "г",
вытер нос и пискливо пропел свой приговор:
- Вор, таставший топейти из тружти, натазывается тат: все мальчити
должны близто подойти и стазать ему в лицо три раза во весь долос: вор! вор!
вор!
В хедере раздался громкий хохот.''
(Шолом-Алейхем. ''Ножик'')
Ну, чем не комсомольские и не партийные собрания в сталинском СССР?
Разумеется, не все раввины в хедерах были такие, так же как не все помещики мучили крепостных и не все церковники подлаживались под деспотическую царскую власть и благословляли всякие безобразия. В том же шолом-алейхемовском ''Ножике'' есть и такие слова: ''Нет, дитя мое, если бог даст, и мы доживем, пока ты станешь на ноги, мы тебя отдадим к другому ребе, а не к такому душегубу и разбойнику, как этот Ангел смерти, будь он проклят''!. Однако, увы, таких ''душегубов и разбойников'' было немало (недаром наши классики изображали именно их!) - и стоит ли удивляться, что после такого ''религиозного воспитания'', полученного в детстве, многие евреи возненавидели религию вообще и всех ее носителей и впоследствии, при коммунистической власти, сполна вымещали свою ненависть? И правильно ли, не задумываясь о причинах, осуждать их за это? Конечно, среди воинствующих атеистов того времени наверняка были разные люди, но обвинять их всех поголовно в каком-то злом умысле и нехороших человеческих качествах - это, на мой взгляд, примерно то же самое, что обвинять сейчас Христофора Колумба в колониализме и даже расизме.
Кстати, эмпатия крайне необходима в оценках явлений не только прошлого, но и настоящего, о чем заставляют задуматься комментарии некоторых российских авторов, утверждающих относительно нынешних протестов в США со всеми их печальными и вызывающими тревогу эксцессами, что люди "о..ели от халявы и вседозволенности". Упрощенный подход к сложным проблемам никогда ни к чему хорошему не приводил. Только к плохому. Например, к тому, что некоторые особо ретивые "борцы за справедливость" во время Гражданской войны в России "шмаляли из маузера попов и раввинов".