Lib.ru/Современная:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Помощь]
Из книги стихов "ЗНАКИ И ПРЕПИНАНЬЯ"
Книга стихов "Знаки и Препинанья", Москва, издательство "У Никитских ворот", 2010 год.
Три части: "Движение" - стихи ( 1988-1994)из книги "Движение"
"Петербургские сроки"- цикл стихов написанных в Санкт-Петербурге (1994-98)
"Знаки и Препинанья" - 1998-2008, Москва.
I.
ДВИЖЕНИЕ
Последние стансы к Евгению
Ветер западный - стонут мосты,
что в пролет уже не пролететь,
что по горло нагнало воды:
захлебнуться, застыть, умереть.
Ветер западный нам поперек.
Перейти его - может снести,
унести далеко, на восток,
словно щепки сжимая в горсти.
Ветер западный. Небо летит,
позолоту сорвав с куполов.
То ли плачет кто, то ли свистит -
не расслышать за десять шагов.
Ветер западный морем налит.
И не только от слез по лицу
всё струится, плывет, и не вид-
но, как Ангел продрог на шпицу.
Ветер западный, Боже ты мой!
Прижимаясь к твердыне домов,
человек всё идет не домой,
словно где-то зовет крысолов.
Словно вышел недобрый ловить,
гнать вперед, лабиринтом водя.
- Умереть, захлебнуться, застыть.
- Успокойся, большое дитя.
Ветер западный скоро падет,
спать уляжется на мостовой.
Кто-то сильный мосты разведет
в час, когда ты вернешься домой.
1988
Из цикла "Портреты"
'Ах, быстрей бы весна', - говорит.
В белом коконе снега
он устал. Из окошек сквозит.
День начался - как не был.
'Ах, быстрее бы лето пришло!' -
Ветер гонит потоки,
зонт выламывает - так весло
вырывают пороги.
'Ах, быстрее бы осень!' - писать
на заброшенной даче.
Задыхается город, как тать
в непосильной удаче.
'Ах, быстрей бы зима, - говорит, -
Новый год, свечки, Святки.
Ах, быстрей!'
Ах, куда он спешит
да бежит без оглядки?!
1988
Всего-то раз в деревне дачницей,
оставив долгие дела,
столичной, молодой, удачницей
легко и попросту жила.
Поглаживала срубы серые,
похаживала босиком,
приваживала одурелого
цепного пса и ни о ком
злых дум не думала. Не делала
в деревне больше ничего.
А запахи крестили стрелами.
А лбом в траву - нежней всего.
А в электричке, стоя каменно,
зубами сжала долгий хрип -
боль деда, крепкого крестьянина,
попавшего под "перегиб".
1988
Все живы, говорю, все живы,
еще снуют.
Еще не стары, говорливы,
еще поют.
На кухнях и на дальних дачах -
кто что соврет?
Всё чаще в храм хожу и плачу.
А рок - орет.
Детей раздора и развала,
нас гонит страх:
всё больше в голосах металла,
и сталь в глазах.
1989
Если начались такие дни,
что сгибают ветер пополам,
если дни такие - не словам
гнуться, пригибаться. Мы - одни
из немногих, но число нам - тьма
(непонятно - почему не 'свет').
Непонятно, почему с ума
не сошли, вдыхая этот бред.
На особой тройке нас несет,
заостряя ветром лик-лицо.
Кроме Бога - кто еще спасет?
Уж скорее - наградит свинцом
кто-то, уж скорее - монумент,
чьи-то память и мемориал -
вместе и раздельно. Кто сказал,
что - опять - решающий момент?
Этот блеф - который раз! Блюет
полдержавы, половина - спит
в летаргии. Снова - недолет
или перелет, или... Хрипи
музыку, вышептывай слова
горлом, сдавленным любовью и тоской.
Склонимся друг к другу - горевать,
хохотать и руку греть рукой.
1989
Пятерик
1.
И прилетает рыба - висит
в небе восточном.
Сон-дирижабль, чудище-кит
медленной ночью
по-над щекой - так что губам
просто коснуться.
Не оторвусь: двойня-судьба -
вся ли? - но в руце.
Всё ли ты понял? Я проросла
в небо навстречу.
Мой осторожный, не было зла.
Родина-вечер,
Родина-ночь, вече ворон
перед зарею.
Преображенье света, сторон
скроешь ли? - Скрою.
Были одни, стали - одно,
пульсы совпали.
Сфинксу - в песок, рыбе - на дно,
долги и дали.
Видимость тел долго у дел
в видимом мире,
словно не пел и не глядел
Сириус, Сирин.
Падает осень серым дождем
в бедные травы.
Как пережить? Не переждем
время облавы.
Мой осторожный, кто нам судья -
тот и учитель.
Клеточкой, вдохом каждым обняв,
с легкостью птичьей
я ли лечу, ты ли летишь -
так совпадаем.
Сирин пропел. Далее - тишь.
Время окраин.
2.
Не многих, а много - тебя одного.
Блудница?
Любила? - Люблю и сейчас, и всего.
Что снится
тебе, невозможный мой, не-меня-люб?
Не можешь
отпрянуть: не балуй! - Я не... Ловлю
не кожей,
не взглядом, не вдохом - душа дугой:
сгиб лука.
'Дай, Господи, счастья ему с другой!'
По-друга:
по-одаль, по-слушай, пос-смей... по-до-жду.
Светает.
Опять - как вчера, как в таком-то году.
Не знаю -
за что позволяется руку во сне
на спину
и руку под голову и... Не-не-не-
не сгину,
пока тебе нужно меня укорять,
покуда
ты любишь меня - опять и опять
я - буду.
3.
Выбивай дробь, выпивай свист,
выдыхай весть - а в ответ:
никого нет, никому - нет.
Потолка низ - белый-бел лист.
Не шали, лев, кошка, не вой,
дева, не смей - не живи.
Не с тобой твой. Он не твой - твой.
Смейся с пешими - с лешими.
Чтоб глаза - свет, Китеж из-под
Озера-Яр - глубоки:
словно дна нет, и на дне нет
водоворот-синь-тоски.
Рыба-царь мой, государь мой,
не ловлю я в невода.
Что мне надо - то дано той.
А мне - небыль, сине небо, синь-вода.
4.
Единым стали черный с белым,
и жажду утолил огонь,
и с горем - счастье, слово - с делом
сошлись, когда - ладонь в ладонь -
смеялась я, чтоб не заплакать,
и ты стоял, чтоб не сбежать.
Прошли полмига и полшага
от вечности до рубежа:
дележ-грабеж, рубите руку,
поскольку так - не разомкнуть.
Прощай! - Я не люблю науку
смотреть во след - на узкий путь.
5.
Змея убита, дождь - в горсти,
и ветер высвистан.
И закричал кулик: 'Простись!'
И филин пристальный
взвопил и - вкруг луны круги,
всё слева катится,
накатывается и - ни зги:
разора матрица.
Метну перо в вихреворот,
в средину черную -
все прекратится, все пройдет,
закличет колокол,
и пропасть пропадет, и рожь
нальется слухами.
Мысль изреченная есть нож -
любой, хоть кухонный.
Вот радость катится домой
под красной радугой:
тамбовский волк - любимый мой,
мой рай ли, каторга.
Вот у окошка в уголке,
уж и не верится.
Но - свет в окне, перо в руке,
и - мелет мельница.
1989
Что-то нынче случилось.
Смутно мятое небо
Намекает на милость
Тучных туч ради хлеба.
Эта сытая серость,
Эта жадная сырость
Облепила, разделась -
Как пред Рубенсом. Скрылось
Что-то очень - такое,
Что без слез - невозможно.
Душа девочкой воет,
Кривя губы. За ложный
След иль слет, за подмену
В венах - кто виноваты?
Свиты тучи-пелены
Усмирительным адом.
Диктовал Аристиду
Бог разумный рецепты
Очень личные. Свиток -
Зашифрованный лепет.
Хочешь знать что? - Холодный
День, протяжный и скверный.
А любовь и свобода -
Голова Олоферна.
1990
Некому жалобу. - Небу?
В такт головою-плечами,
деревом-ветром, печальным
чибисом, хроносом. Лепо
ли? Или зренье закрыто,
скрыто внутри и снаружи?
Кто за? Полоний убитый.
жало и лоб. Или кружек
для подавания дара
нет, а на земь - недостойно?
Я бы нагнулась. Я жара
крови к лицу не запомню.
Кровник, жалей меня! Эта
тяга железа по шее,
пыльная цепь - кастаньетой -
вещие вещи. А в щели
для проникания к ткани
тесной, телесной, небесной -
молнией, трещиной, бездной -
руки ли? Божие длани?
Но пожалей меня - просто
за пожеланье жаленья -
запропастился наперсток,
больный синяк на колене,
дыбом щенячий подшерсток:
жуть умиранья-рожденья.
1990
Живу дорически, то бишь без базы, без
основы, без основания на жизнь.
Пинг-понгом допинг долетает из
вне времени - напутствием на казнь:
казнись - коснись классической возни.
Возницей возникает пассеизм.
Я - пас. Паситесь, мирные во сне,
когда меня провозят мимо. - Из? -
Не важно. - Но куда? - Не в этом суть.
Скажу - забудете. А в этот самый миг
меня, быть может, выше унесут,
покрепче ухватив за воротник.
1990
Из цикла "Портреты"
В конспиративные года,
накухонные, хламовые,
с "Гамзой" горячечной, и - в дар -
пучком - цветами клумбовыми.
С издатом "там" и "сам". - " Когда
вернуть?" - "Уже через четыре" -
"Дня?" - "Нет же, часа" - "Ты куда?" -
"Зря телефон вы не накрыли
подушкой" - "Что?!" - "Люблю, люблю" -
"Ты только ничего не бойся,
не бейся" - "Я совсем не сплю" -
"Бессонница. Гомер..."
- Укройся,
вот так, плотнее: кот-баюн
всех убаюкает - не спросит.
Очнемся: сын - цинично-юн -
из Штатов письма шлет. И осень.
1990
Из 'Разговоров с Мастером'
1.
Из глыбы неотесанной,
Из глаз непонимающих,
Из темноты прононсной,
Из жадно ожидающих
Тебя плечей (о, Господи!)
Создай, что получается.
А если надо - розгами,
Резцами, молчью, пальцами
Да речью над - надменною -
Что надо мною трудится -
Я понимаю (бедный мой!),
Я верую - получится!
Я под рукой - удобно ли
Тебе, создатель? Надобно ль
Взлететь, упасть? Я - пробная,
Попытка сбыться. Я - одна
Из (знаю!)- Измени меня
И сотвори: со-творчество.
Я под каким-то именем
(неважно) буду корчиться -
Устало и потерянно,
Покорно и таинственно,
Родив тебя (мистерия),
Мой Мастер (не единственный).
2.
Сверху вниз глаза -
На земле бродить,
Узловата нить -
Вместо пояса.
Выше высшего -
Пустоту святить,
Захлебнувшись - пить,
Ника нищего.
Сбоку, искоса -
Берегись, беглец,
Сбереги овец,
Разбежав глаза.
Отвернись! - полны
Зрачки мной и мной!
Неразумный Ной,
Взявший две луны.
3.
А теперь, отодвинув реторты и тигли,
Ресторации, ростры, летящие иглы
Человечьих строений - молений о небе,
Темноту настроений, слежавшийся пепел
Всех мостов и таинственной Родины, и
Философских камений, от жизни вдали,
Улыбнись, ибо векторы сходятся в миг,
Где и жив ты, и мертв, и юнец, и старик,
Где еще ты не жил, то есть не умирал.
Ты ладонями вверх - в кругосветный провал -
Дотянись до меня, ибо зреют глаза,
ибо зрят сквозь завесы и жаждут назад,
колесуют, вздымают и дыбятся светом
резким, как нашатырь. Шаг по берегу Леты,
и опять - после точки - начальное Слово,
лишь одно, и не будет второго.
А теперь, дотянувшись, черти на стене
И немей на свету, и засмейся во сне:
В макрокосме косматом единая мера -
Душа стоит души, Агасфер - Агасфера.
1990
Москва. 1984-94
II
ПЕТЕРБУРГСКИЕ СРОКИ
Вот и снова воскресенье,
платки белые чисты.
И мне чудится спасенье
от валящейся беды -
неохватной, непонятной -
за напрягшейся спиной.
Гляну в небо долгим взглядом -
кто же? что же? Боже мой,
мой единственный, помилуй!
Всё мне чудится - вот-вот
верный ангел яснокрылый
нас к Фонтанке подведет.
Дом вблизи четверки конной,
и шаги мои легки.
Всё мне чудится наклонный
блеск изогнутой реки.
1994
Из цикла "Портреты"
Часы завожу, а они не идут.
Я их завожу - никуда не идут.
И я завожусь - я трясу свое время
и на пол швыряю застрявшее время -
в пружинках, колесиках и шестеренках
заело, запуталось - как провалилось,
как ты провалился в свой мир без меня
и ходишь там радостный и говорливый,
и грустной рукой прикрываешь лицо -
так хочется плакать, усталый-усталый,
идешь в своем доме, идешь к своей двери,
идешь и идешь, и садишься на стул,
и молча ложишься в глухую постель,
и нет меня рядом, и нет меня глупой,
что любит тебя, где затеряно время,
разбиты часы и валяются рядом
с диваном простертым, где скорчилась я.
1994
Прости, что я тебя люблю,
что я - не та, а та - другая,
что редко праздник выпадает,
что лето гибнет к октябрю.
Наш перекресток, два пути.
Поди узнай - какой опасен.
В кинжальном ветре Стенька Разин
швыряет, воет и свистит.
1995
1.
Никогда не поеду на море
Черное - в страны черных платков.
Ни о чем и ни с кем я не спорю,
Помня запах полынных песков.
Отвратителен мне черный юмор.
Перед картой беспомощен взгляд.
В парусиново-белых костюмах
отцы ели златой виноград.
1997
2.
Что ж? - или Понт, или Черное -
цвет переменчивых вод -
волны и небо, и горные
складки, морщины - живет
всё, терпеливо взирающе
на обладанья возню
злую. - Как жалко всех! Знаешь ли,
я тебя тоже люблю.
2004
Ненужная тревога вечерами
снует по дому в угол из угла.
Автопортретик в самодельной раме
свидетелем недужного 'вчера'
мне обещает утреннюю радость.
Нубийской кошки легкое тепло
спит на коленях. Окнам Ленинграда
жить в петербургских стенах тяжело.
Ты желтый, нелюдимый, ты музейный -
как бы столица и как будто Рим,
Венеция, Париж ли... - Густо сеял
работник-царь. Корабликом летим
невесть куда средь пышных декораций.
О Господи, помилуй, дай сменить
тревогу эту и закрытых граций
в саду - всё Летнем - на простую нить,
что доведет до дома, где тревоге
нет времени и места, где гостям
любезна кухня. И в таком прологе
намек на счастье. Верно к новостям
паук в углу.
1998
Болот исчадье - Петрополитана.
Не город - гордость. Красота оков.
Куда ты гнешь и гонишь неустанно,
сомкнув дома шеренгами веков?
За чопорной любезностью глухая
и безнадежно желтая стена.
И ангел неподвижно наблюдает,
как молча плачет женщина одна.
И что тут делать, кроме - до вокзала
в такси поспешном: 'Поезд, увези!'
Когда-нибудь скажу: 'Я там живала.
Красивый город. Господи, спаси.'
1998
На Мясницкую хочу - в тесноту,
где троллейбусы и люди снуют.
У окошка европейского жду,
мой Столешников, улыбку твою.
Ах ты Питер, ах ты бург, ах ты поль!
Ты надменный самолюб - копиист.
Увяжу я все узлы - и - домой!
Три вокзала, на метро, разошлись.
Боже мой!..
1998
Слои свой юродский период,
свой иродский, глядя кино
о том, что - как будто бы - было
вчера или очень давно -
не с нами - "О, мы поумнее,
получше!"
Лежащие в ряд
в роддоме, где хлоркою веет,
младенцы печально глядят.
1998
Из цикла "Разговоры"
Не зови меня на Мойку,
на Фонтанку - никогда.
Толмачи разложат бойко
все приметы по годам
жизни горькой, сладкой, всякой -
повторяя 'жил', 'жила'.
А в моих руках - бумага,
а стихи - живей стола.
Дом музейный - утвержденье
смерти. Я ей не служу.
И в дома - без приглашенья,
без хозяев - не хожу.
1998
Слева дом итальянский, справа -
стиль модерна русского светит.
По осенним натруженным травам
я иду сиротливо. Ветер
умывает водой небесной
пожилую мою собаку
и меня, и весь мир окрестный
желтых питерских стен. Под знаком
корабля на приколе шпиля
не приморско мне, а промозгло.
Жили-были. Потом забыли.
Уезжаю. Вернусь не поздно -
погостить, побродить, полночи
говорить - вперебой со смехом.
Тьма усталая - сна короче.
И соскучусь - едва уехав.
1998
III
ЗНАКИ И ПРЕПИНАНЬЯ
Звезда пленительного счастья
А.С.Пушкин
У звезды пятиконечной
в красно-лагерном плену
кому - счастье, кому - вечность.
Я ли в прошлое пальну
белой шариковой ручкой
раскольцованной рукой?
Лучше гляну в небо. Лучше -
не пойму - кто ты такой.
1998. Санкт-Петербург
Я не накличу судьбе своей скорбные звуки,
горькие годы. Отныне иное открыто.
В круге домашнем труждаются легкие руки.
Я - молодая, любимая мужем Бавкида.
В круге домашнем, в земном, в окружении неба
нежим дыханьем друг другу усталые пальцы
и улыбаемся - 'лепо, любовь моя, лепо'.
Двери открыты - и - Бог - дорогим
постояльцем.
1999. Москва
Любимый город
Здесь будет город заложен
Назло
А.С. Пушкин
Евразия, самый большой материк Земли, состоящий
из двух частей света - Европы и Азии.
Из Словаря
1.
Я не люблю тебя, Санкт-Петербург! -
глухой, безгласный. О тебя страна
моя споткнулась и упала в блато,
лицом на запад. Посмотрите на
росс-секонд-лэнд. Хватайте бройлер-кур
гигантски ноги. Славно ль, Питер герр? -
Малоголов и страшно вниз велик,
сидит болваном в крепости проклятой.
Пошло аукаться: на зло - зло - зло... Ярлык
франко-немецко... Невиновно падал
в снег Милорадович. Цвет сумерек, химер.
Петруши ль? бесы ль? - Достоевский знал.
Февраль-иуда. Пресневеет соль
неудержимо. С запада - Аврора! -
в мою державу: разгуляйся, голь
неправая, не ведая позора.
Яволь, мон шер товарищ финских скал.
Ты в западно, ты в западлопоклон
согнулся, зная - не закат, а кровь
горит в Неве и в прочерках каналов,
в знаменах, звездах. О моя любовь,
как ты, свободу чуя, ликовала,
еще не слыша поминальный звон.
Моя страна с улыбкой распадалась.
Отпали азиаты, пятясь вон.
Юг закружил шальные ривердансы.
Весь полузапад вытек из окон,
собою горд. Что говорить о Гансе
иль о Шамиле? В Беловежской, малость.-
Россия, ты свободна - ото всех! -
Пуще неволи Пуща, коль охота.
Сквозь слезы не видать пути. Попутчик,
И ты ослеп? Не видно поворотов.
Кто поводырь нам? - умысел иль случай?
Бог ведает. Ну а слеза - не грех.
Я знаю - эти плачи не нужны
Здесь. На земле у всех свои права.
Москва, Евразии средина золотая,
любимая, бульваров дерева
так бесконечно-нежно обнимают,
и - благовест в четыре стороны!
Тебя ж я не люблю, Санкт-Петербург.
Я не боюсь тебя, тебе не верю.
И ангел твой - несчастлив на столпе.
Кораблик твой - всё не найдет свой берег.
...Я так тоскую по любви к тебе -
послевоенной, детской.
2.
А в Эрмитаже - царь на троне замер,
И - будто настоящие - усы.
Восторг и - боязливо - 'вдруг он встанет?!' -
такой красивый... Красной полосы
не замечаю, бархатной преграды -
царь Петр - велик. А подходить - не надо.
А Новая Деревня - как с пожара -
черна. Но за соседскою стеной -
ждет кукла - в розовом, трофейная. Но жалко
котят и кошку - вот молокопой -
в жестяночке, пропахшей леденцами -
средь лопухов. И подрастаем сами.
................................
Я знаю, как родное отторгает -
меняет имя, с именем - судьбу.
- Прости меня!.. - слепящими кругами -
Заневский... Серафимовское... Дул,
дул ветер западный... и крысолову рады.
Любимый город. Больно и надсадно.
Иначе бы! Иначе - не могу.
3.
Просыпается город за Невским фасадом.
Бедный, важный - родной, всё равно тебе рада.
Твои лица - любимы, и запахи моря
ветром западным гонят и волны, и горе.
Ангел твой терпеливый научает прощенью
и любви, и -
Родной, помоги мне в ученьи.
1999- 2004. Москва
Бритты, галлы, пруссы, россы.
Варвары мои,
что вам антиков колоссы?
что вам пуп земли?
Когда слышен бой Биг-Бена
вам издалека,
когда плещут Рейн и Сена,
и Москва -река.
Бритты, галлы, пруссы, россы,
вам через века
эти буквы, словно розы,
шлет моя рука,
пока в звонах колокольных
уплывают две
тысячи святых, раскольных
лет в календаре.
1999, Москва
Здесь Пушкина венчали. Не могу
войти - мне страшно - Пушкина венчали
здесь на любовь, венчали на судьбу -
свеча погасла. Вороны вскричали
в Михайловском. В пургу - почти бегу -
скорей - в метро - тепло. И замечаю
дрожанье губ своих и нищую каргу.
И горсточка монет - как горсть отчаянья.
2000, Москва
Европа мирная по водам Средиземным
плывет шутя.
- Ты не устал, мой бык неподъяремный?
- Мое дитя,
гляди на солнце - на небе и в море -
пылает страсть.
Не обожгись. Соленым станет горе.
- Как не пропасть?
Как не попасть - мелькая в лабиринте-
в прицел зрачков?
- Всевидящих? Мир - никудышный спринтер.
И в пыль веков
ты упадешь, прекрасная Европа,
шифровкой в ночь.
- Петух и Арлекин - с Единорогом,
все мачо - прочь!
Одна звезда над Вифлеемом дальним
еще видна.
Плывет Европа по блестящим тайнам,
похищена.
2001, Москва
Да, реалистка, передвижница -
передвигаюсь по Москве
легко и зорко. Птица-ижица
с небес лавирует во сквер.
Вокруг снуют авто зловонные,
народ бесполый - вещь в себе.
Сутуло плача пред иконами,
я медлю. Словно колыбель
качая, мчусь в метро размеренном -
печаль баюкая - 'ай-ааа'.
Растеряна. В одном уверена:
всё - жизнь, и Родина - моя.
2002, Москва
Каторжаночка, дворяночка, Мария.
Через версты и века простой возок.
Меховая полость матушки-России,
и Покров - как небо синее высок.
Что же плакать мне в Москве? - когда светает,
и апрельская свирель. - Великий пост
ужасает, открывает и спасает.
Путь Марии. Непостижен, прям и прост.
2002, Москва
Я проживу таинственно,
где волны пьют валун,
зорничник темнолиственный,
светлеющий ревун.
Где зори только светлые
под пересвисты птиц,
где - нищая, безбедная -
к траве прильнула ниц.
Где вы ничем не ранили,
где даден хлеб и дом.
Я проживу заранее.
И улыбнусь потом.
2002, Москва
Дым Отечества горек.
Дым Отечества нам ядовит.
Что ж украли такое,
что земля под ногами горит?
Всё фуражки да кепки,
да платками закрытые рты.
Стены старые крепки,
только дымом объяло кресты.
Кто там - нашим и вашим-
никого, ничего не любя?
Стоит памятник падший,
из-за дыма глядит на тебя.
И заплакало небо.
И от слез я не спрячусь нигде.
Все вопросы нелепы.
И ответы плывут по воде.
2002, Москва
Этот звон под рукой, этот гул под ногами,
этот свист или плач в голове,
бормотания, всхлипы. И походка другая,
и дороги свиваются две.
Ах, о чем и о ком? - Прорывается слово
одуванчиками пустырей.
Троеперстием ручку зажав - я готова -
а диктанты - быстрей да быстрей.
Рассыпаются смыслы на многие всходы
в чистом поле тетради цветной,
что так долго ждала. И Ему так угодно,
Кто так быстрою водит рукой.
2003, Москва
Вороны и голуби, и воробьи,
незнамые птахи от самой зари
поют и горланят в чащобе двора.
А мне по делам собираться пора.
А в солнечном небе сигают стрижи,
их острые крылья - живые ножи,
и вжикает воздух - крылами сечен.
За хлебом иду. Дверь закрыла ключом.
И день мой протяжен, и долги пути.
Спасенье бродяжье - вставать да идти.
Сквозь ропот шагов и рычание шин -
быть маленькой очень - пред миром большим.
2003, Москва
И кадриль не пляшу,
и дробушки не бью.
Обо мне не шу-шу -
никого не люблю.
А когда полюблю -
не узнает никто,
не спою 'ай лю-лю',
не накину платок
расцветастый. Смотри -
твое ты, твое я.
Эти слезы - мои.
А улыбка - твоя.
2003, Москва
Перебирая бисер и перлы,
янтари и кораллы,
помню - я ничего не украла,
и ты - не последний, и ты - не первый.
Перебирая слова и точки,
любимые эти чётки,
знаю сокрытое под оболочки,
как вопль - под сводки.
2006, Москва
Лисенята виноградник разорили,
Под корягой норные зверята
Спрятались меж запахов земельных,
В темной паутине корневой.
Листьями распахнутые крылья
Вздрагивали. Птицы уж не пели.
Виноградаря вели домой
Три дороги - рая или ада,
Или песенки жены брюхатой:
'Баю-бай, не плачь, не плачь, не плачь'.
Лисенята виноградины не ели -
Сладкие наморщатся изюмом,
Листья переполнятся долмой.
Всхлипывал малейший 'Мамой пахнет
Шапка виноградарихи, мамой'.
Сжались и свернулись поплотнее
Норные зверята в тьме угрюмой.
Зря смеешься ты, центурион,
Хлопая себя по крепким ляжкам,
Задирая к небу рот щербатый,
Опрокинув чашу на траву.
2007.
Москва
Пушкин над пёстрой кучкой клеветников России,
Мимо снуют из Москвы в Петербург и обратно.
Прорехи в цепях черной металлургии
Скучают, как 'Новый мир' на задворках. Фасады
Стеклобетонных иллюзий и утешения Тиффани, там, где
За столом ВТО-ресторана бывало, когда-то и с кем-то.
Не скажите всю правду о правде.
Стрелки, часы, монументы.
Верный месяц слева и справа обхаживает Поэта,
над перекрестьем улицы и бульвара.
Он давно написал об этом в комариное пыльное лето.
Даром.
2007. Москва
Что высматриваешь, тёмная,
Чужая душа?
Нет ни медного, ни ломанного
Для тебя ни гроша.
На полях - легко раскинутых -
Не выгадывай судьбу.
Не растёт быльё, где сироты
Тихо память берегут.
2007. Москва
Улетели певчие
птицы. Мир оглох.
Только шелест - меченный
ветрами эпох.
Улетели радости,
соловьи с утра.
Незаметны малости -
были - вот вчера.
Глухо. Только шорохи,
тихий стук шагов.
Красных листьев ворохи.
Свобода или кров?
Неизвестный стрелочник
крикнул в решето.
А душа - как девочка
в ежовом пальто.
2007. Москва.
До свиданья, время ласточек!
Соловьи с пяти утра,
через тьму огромных месяцев,
до свидания! Пора,
в шерсть овечью тело кутая,
добрести до Рождества,
выпить первую минуту
Новогоднего "ура!"
Вокруг света звон покатится
Спасской башни часовой.
Я куплю три лучших платьица
для свидания с тобой.
2007. Москва.
Когда рабы злословили господ -
за дверью, шепотом, пьянея,надрывая
визгливые, клянясь и проклиная,
божась, пьянея, кривя рот.
Божась, пьянея, кривя рот,
из рода в род, из года в год,
зло-словили, зло-деяли рабы,
рот утирая рукавом судьбы
свободного. Без долга - нет свобод.
Кто долго шел - привык, в пути забылся.
И рад бы в дом родной, да заблудился.
Душа страшится запертых ворот.
С тоской о воле и страшась господ,
с тоскою камня на дороге к раю,
рабы - кто знает?
О рае на земле хрипят рабы,
свой заговор "мы - не рабы, рабы - не мы"
твердя, и приговоры утверждая.
Да, Высший Суд. -
Но тут, за дверью, тут
опять рабы, в отсутствие
(от-суд-ствие, от-суть-ствие)
господъ.
Всегда рабы злословили. И вот -
себя уж кличут господами.
2007. Москва
О тебе вспоминают,
обо мне говорят.
Словно Истину знают,
только это - навряд.
Мы столкнемся на Невском,
и стихи - тут как тут -
эхом, отблеском, блеском.
И пускай подождут
твои барышни-нимфы
да мои мужики.
А примеривать нимбы -
это нам не с руки.
И наш кофе двойной
у большого окна.
Нас, конечно, не двое:
ты - один, я - одна.
Ерник и хулиганка,
и веселый кураж.
Только, глянув подранком,
молча руку подашь:
Обопрись-ка, подруга.
И накормишь едой
в забегаловке. Друг мой,
да не важно в какой.
Мы на пальцы подышим,
побредем наугад.
А о чем не напишем,
то расскажем навряд.
2007. Москва
Шуты в пальто гороховых
гуляют по Гороховым.
Принцессы на горошинах
заплакали во сне.
Калики перехожие
в бомжатники заброшены.
Какие дни хорошие
бывают по весне!
Где стычки с перетычками -
талдычат воры с кичками.
Забывчивые деточки
на все четыре прут.
Назначенные светочи.-
О чем, витии? - Не о чем.
По грошику, по мелочи
рассыпятся, пройдут
лихие дни.
2008. Москва
Эклога Белой вороны
- Что за глупая ворона?
- Непрактично- белой масти.
- Как сейчас из яица.
- А не птенчик уж. Гордячка.
- Неприлично! Эти страсти -
будь хоть трижды ты крылатой... -
Так с досадой чернокрылой
крутят носом и галдят
Настоящие Вороны.
Удивляется ворона:
"Да, я - Белая Ворона.
Я люблю снега и небо
с перистыми облаками.
Я люблю из облаков
в снег нырять, в луга ромашек,
в белые пески и в пену
волн летящих на ветру.
И взлетать до солнца. Радость
не могу я удержать -
невпопад крича, взлетая.
Знаю-знаю, я - не чайка."
Белой пуганой Вороне
стало грустно и смешно.
В это мирное мгновенье
в темной липовой аллее
заорал дремавший Ворон:
"Дуры! Все вороны дуры!
И они еще летают!"
В обомлевшей тишине
только Белая Ворона
смела: "Как?! И обо мне?
Почему? Скажи, мудрейший,
нам всю правду!" - "Никогда!" -
И опять заснул оракул
в старом липовом дупле.
Тихий вечер, теплый ветер.
Бродит Белая Ворона
средь ромашек и кипрея,
крылья тянутся к полету
под чудные облака.
На холмах помоек ищут
чем поужинать Вороны
черной масти, деловито
помышляя о гнезде.
Спит в дупле замшелом Ворон
и блестит седым пером
одиноким.
- А что дальше?
- Дальше - ночь, а после - утро,
день и вечер, ночь и утро.
- Ну а после?
- Поутру:
"Что за глупая ворона?"
2008.
Москва
Всегда виновата прослойка,
начинка, чье небо в овчинку,
за то, что не пышен пирог,
не вкусен и пресен, и горько
от корки горелой, и сколько
напрасных потерь, и порок
гуляет по верху и низу,
и тризной шумит укоризна -
прослойке тончайшей урок.
За умность, за то, что учили,
лечили, открыли, решили,
придумали и сочинили -
верхи и низы не простят -
пирог неудачный и жесткий,
что в горле и комом и костью,
и словом лихим угостят -
тех интеллигентов, наивных
старателей правды, и горстью
развеять огрех захотят.
По ветру, куда он там дует,
летите, свободный учитель,
болтайте, руками машите,
в потертых смешных рукавах.
Ах, как же смеются потехе
и зло насмехаются. Вехи
меняются, снова призвав
к болящим врача. Где науки
и умные книги?.И внуки
духовною жаждой полны.
"Прослойка" родимой страны,
о кличке не думает пошлой.
И лавр, и большой подорожник -
нужны. Хорошо, что нужны.
2008, Москва
Здесь Перун живет рядом с Приамом,
перископ не мешает перу Летописца,
Плещут крылья Пегаса и Ангела
и хвостатой Жар-Птицы,
дворовой галки, ручной синицы -
под луною полной, под месяцем справа.
Одиссей уплывает опять упрямо,
Данайцы шлют письма с трояном.
И забыли Бога создавшего их.
И забыли Фирса в саду комедий,
и забыли про ять, и юс малый притих
рядом с юсом большим, рядом с мiром,
где Точка Над И миром бредит.
В этом мире моем
до сих пор удивленное племя
дарит злато заморским пришельцам,
именующим долгое Лето Индейским.
И нечего плакать, когда по приметам,
по зарубкам на дереве, памяти - некуда деться.
По пустыне, по пустыньке - надо идти.
Разворачивать время -
как старинное знамя родное.
С тишиною воскресной внутри
распевать раздольные песни.
2008
Связаться с программистом сайта.
