ИЗ ЦИКЛА "ПЕТЕРБУРГСКИЕ СРОКИ"
Вот и снова воскресенье,
платки белые чисты.
И мне чудится спасенье
от валящейся беды,
неохватной, непонятной -
за напрягшейся спиной.
Гляну в небо долгим взглядом -
кто же? что же? Боже мой,
мой единственный, помилуй!
Всё мне чудится - вот-вот
верный ангел яснокрылый
нас к Фонтанке подведет.
Дом вблизи четверки конной,
и шаги мои легки.
Всё мне чудится наклонный
блеск изогнутой реки.
1994
Всё равно это славно -
независимо от
интонаций лукавых
совершить поворот,
вскинув голову к солнцу,
улыбнуться судьбе
и ни с кем не бороться
в торопливой толпе.
К остановке трамвайной
одиноко свернуть.
Листья бедные плавно
совершают свой путь
так раздельно, свободно -
А еще не забыть -
А потом - что угодно.
И не буду я выть
на короткой аллее
перед входом во двор.
Всё равно я жалею,
что и грустен, и скор
разговор.
1994
Из цикла "Портреты"
Часы завожу, а они не идут.
Я их завожу - никуда не идут.
И я завожусь - я трясу свое время
и на пол швыряю застрявшее время -
в пружинках, колесиках и шестеренках
заело, запуталось - как провалилось,
как ты провалился в свой мир без меня
и ходишь там радостный и говорливый,
и грустной рукой прикрываешь лицо -
так хочется плакать, усталый-усталый,
идешь в своем доме, идешь к своей двери,
идешь и идешь, и садишься на стул,
и молча ложишься в глухую постель,
и нет меня рядом, и нет меня глупой,
что любит тебя, где затеряно время,
разбиты часы и валяются рядом
с диваном простертым, где скорчилась я.
1994
Прости, что я тебя люблю,
что я - не та, а та - другая,
что редко праздник выпадает,
что лето гибнет к октябрю.
Наш перекресток, два пути.
Поди узнай - какой опасен.
В кинжальном ветре Стенька Разин
швыряет, воет и свистит.
1995
Москва моя светлая, дай обниму! -
с вокзала - ах, воздух, ты - мой! - вперебой:
А знаешь? - Ну, как ты? - Бог весть почему. -
Домой! Наконец-то домой.
Москва моя светлая, столько любви,
что вся нелюбовь - не касается нас.
И кольца мои - это кольца твои.
А если заплачу, то только смеясь.
1997
Положив апельсины в карманы,
чтобы было не страшно в пути
ее мальчику, плакала мама,
точкой, тающей позади.
А я чищу ножом апельсины
и впиваюсь - быстрее, взахлеб -
я купила сама. Не чужбина,
но безлюдней, беспомощней троп -
не бывало. Опять убывает
старый год - всё плохое, прощай!
Будем счастливы. Это бывает.
Не ропща.
1997
1.
Никогда не поеду на мореЧерное - в страны черных платков.
Ни о чем и ни с кем я не спорю,
Помня запах полынных песков.
Отвратителен мне черный юмор.
Перед картой беспомощен взгляд.
В парусиново-белых костюмах
отцы ели златой виноград.
1997
2.
Что ж? - или Понт, или Черное -цвет переменчивых вод -
волны и небо, и горные
складки, морщины - живет
всё, терпеливо взирающе
на обладанья возню
злую. - Как жалко всех! Знаешь ли,
я тебя тоже люблю.
2004
Переведите мне, что понесла
куда-то лошадь некоего рода.
Переведите - как летит стрела
пронзительно из лука сердцевода,
мальчишки, шутника. Переведи-
те взгляд свой осторожный на мгновенье.
- Куда? - О, на мгновенье! Впереди
струятся вечно-ласковые тени,
Переведите в точном переводе
с французского на мне понятный звук,
и на вопрос "как вы себя несете?"
воскликну: " С радостью!"
И - оглянусь вокруг.
1998
И не любовь уже - ничком
в подушку, спать - устало,долго.
Перегоревшим молоком
ушло, пропало - и без толка.
Шепнув "свободна" и вздохнув,
я дух перевожу, как стрелку
часов ручных, как сразу двух
зверей чрез реку - лайку с белкой.
Задача мирная. Любовь
уже ничье не носит имя.
А если снится слово "кровь",
то лишь с подтекстами другими.
1998
Мужчина рожден для дела,
жена - для разных дел.
Ох, как я не хотела,
чтоб мимо ты глядел -
туда, где улетают
в предельные края,
где мысли - вместо рая,
где времени маяк
собакой ждет, покуда
ты лихо мчишься вдаль
Колумбом. Уж посуду
Я вымыла. Февраль.
И на снегу сверкает
скользучая змея.
И кто что открывает -
не знала б лучше я.
1998
Ненужная тревога вечерами
снует по дому в угол из угла.
Автопортретик в самодельной раме
свидетелем недужного "вчера"
мне обещает утреннюю радость.
Нубийской кошки легкое тепло
спит на коленях. Окнам Ленинграда
жить в петербургских стенах тяжело.
Ты желтый, нелюдимый, ты музейный -
как бы столица и как будто Рим,
Венеция, Париж ли. - Густо сеял
работник-царь. Корабликом летим
невесть куда средь пышных декораций.
О Господи, помилуй, дай сменить
тревогу эту и закрытых граций
в саду - всё Летнем - на простую нить,
что доведет до дома, где тревоге
нет времени и места, где гостям
любезна кухня. И в таком прологе
намек на счастье. Верно к новостям
паук в углу.
1998
Что-то плохо-плоховато,
и не радует зима,
и капель - такая гадость.
Радость - только от ума -
от игры значков и смыслов,
от того, что Силуэт
был живым, что книга вышла
важных полная помет.
Льются оперные звуки
в сердце певчее твое.
А назойливые муки -
аллергия - на житье.
1998
Мы встретились не поздно и не рано -
однажды в полдень, в половину дня.
Подсолнечник и выживший подранок
из зеркала взглянули на меня -
спокойную - как радужное небо
после ночной безудержной грозы.
Мне было страшно, я была нелепой.
Мы встретились, не глядя на часы.
1998
Я снова открываю дверь -
как вкусен воздух ненасытно.
Всё будет хорошо теперь.
И так легко, и очевидно:
жить - просто. Просто жить - как петь,
мимо базарных отношений
неся таинственную клеть
грудную - с эрами терпений.
1998
Болот исчадье - Петрополитана.
Не город - гордость. Красота оков.
Куда ты гнешь и гонишь неустанно,
сомкнув дома шеренгами веков?
За чопорной любезностью глухая
и безнадежно желтая стена.
И ангел неподвижно наблюдает,
как молча плачет женщина одна.
И что тут делать, кроме - до вокзала
в такси поспешном: "Поезд, увези!"
Когда-нибудь скажу: "Я там живала.
Красивый город. Господи, спаси."
1998
На Мясницкую хочу - в тесноту,
где троллейбусы и люди снуют.
У окошка европейского жду,
мой Столешников, улыбку твою.
Ах ты Питер, ах ты бург, ах ты поль!
Ты надменный самолюб - копиист.
Увяжу я все узлы - и -домой! -
Три вокзала, на метро. Чистый лист.
1998
Слои свой юродский период,
свой иродский, глядя кино
о том, что - как будто бы -
было - вчера или очень давно -
не с нами - "О, мы поумнее,
получше!" Лежащие в ряд
в роддоме, где хлоркою веет,
младенцы печально глядят.
1998
Не зови меня на Мойку,
на Фонтанку - никогда.
Толмачи разложат бойко
все приметы по годам
жизни горькой, сладкой, всякой -
повторяя "жил", "жила".
А в моих руках - бумага,
а стихи - живей стола.
Дом музейный - утвержденье
смерти. Я ей не служу.
И в дома - без приглашенья,
без хозяев - не хожу.
1998
Слева дом итальянский, справа -
стиль модерна русского светит.
По осенним натруженным травам
я иду сиротливо. Ветер
умывает водой небесной
пожилую мою собаку
и меня, и весь мир окрестный
желтых питерских стен. Под знаком
корабля на приколе шпиля
не приморско мне, а промозгло.
Жили-были. Потом забыли.
Уезжаю. Вернусь не поздно -
погостить, побродить, полночи
говорить - вперебой со смехом.
Тьма усталая - сна короче.
И соскучусь - едва уехав.
1998
|
|
Связаться с программистом сайта.