В 1848 году всю Европу захлестнули революции. Первым восстал Париж, увлекая за собой остальную Францию. Затем поднялись Италия и Германия. Вспыхнули Австрия и Венгрия. Пожар революции полыхал всюду. Только Лондон и вся старая Англия казались с континента удручающе спокойными.
Фридрих Энгельс работая над книгой "Положение рабочего класса в Англии" предсказывал конец периода экономического роста в 1846, максимум в 1847 году. Он не ошибся. В 1847 году в мире открылся экономический кризис, оказавший огромное влияние на массы. По-сути кризисом 1847-1849 годов подготовлялся революционный взрыв Европы, беспощадно опрокинувший весь старый порядок. Даже поражение большинства революций не могло отменить их результатов: монархи морщились, но глотали горькие пилюли-конституции.
Революция бушевала повсюду, но и Англия не была так безмятежна как говорили рассерженные на "кичливых островитян" республиканцы с континента. В Британии не произошло демократической революции (как тогда говорили). Но политические перемены коснулись острова в не меньшей степени, чем Европы. Со сцены истории сошла старая форма политической организации рабочего класса, открыв путь для возникновения нового революционного движения связанного с идеями Маркса и Энгельса.
Англия являлась наиболее развитой страной на планете, боле того, она была фабрикой мира. Рабочее движение нигде не демонстрировало большей, чем в Англии массовости и организованности. Во главе его стояли чартисты, партия, выступавшая за радикальные реформы в интересах трудящихся. Чартизм выражал огромный энтузиазм рабочих, но также воплощал незрелость классового сознания пролетариата.
Нигде в Европе рабочие не дошли до такого уровня политической организованности, а главное самостоятельности, как в Англии 1840-х годов. Революционные партии во Франции, германских и итальянских государствах, землях Восточной Европы были в сравнении с чартизмом "старомодными", что отражало уровень экономического развития этих стран. Большинство из них еще только нуждалось в буржуазных революциях. Лишь Франция являлась страной окончательно победившего капитализма. Но социалисты в ней имели ярко выраженный мелкобуржуазный характер. "Отсталость" партий в уступавших Англии по развитию капиталистических отношений странах была в известном смысле их преимуществом.
Партиям с континента легче было на время объединить под революционным знаменем различные силы: крестьян, мелкую и среднюю буржуазию, рабочих. Проблемы, которые поднимали европейские революционеры, волновали различные слои общества, перед которыми стояла консолидирующая задача: сломить сопротивление феодальных монархий. Единство классов в революции быстро рассыпалось, но первый натиск его был сокрушителен. Лозунги чартистов были предельно конкретны и отражали, прежде всего, интересы рабочих. В условиях пролетарского восстания все буржуазные слои сплотились бы в Англии вокруг правительства, а не примкнули бы к мятежникам.
1847 году чартистам удалось добиться от парламента уступок. Был установлен 10-ти часовой рабочий день для женщин и подростков, фактически приведший к сокращению рабочего дня и для взрослых мужчин. Однако чартисты оказались неспособны повести массы на революционную борьбу. Их вожди проявили нерешительность, а сами рабочие активисты не имели четких представлений о революционных целях. Они не сознавали необходимости уничтожения частной собственности и установления нового общественного порядка. Все лучшее казалось им возможным в результате уступок верхов. Чартисты добивались всеобщего избирательного права для мужчин. С таким инструментом в руках они рассчитывали изменить жизнь рабочих. Смена общественного строя не входила в планы движения.
Однако угроза революционного выступления рабочих (пусть и стихийного) существовала. Класс собственников понимал угрозу и принимал меры. В наиболее острый момент буржуазия опередила пролетариат: в Лондон вошли 90 тысяч солдат, были вооружены 150 тысяч добровольцев из буржуазных кварталов. Трудящиеся оказались вынуждены удовлетвориться некоторыми уступками. Избирательного права рабочие не получили. Время чартизма закончилось. На смену ему пришли более радикальные и последовательные движения. В 1864 году был создан I Интернационал, поставивший своей целью уничтожение классового господства буржуазии.
В современном мире, как и на пороге больших перемен 1848 года, господствуют два оппозиционных капиталу течения. Одно из них представляет собой "старый марксизм" в виде закостенелых сталинистских и троцкистских организаций, распадающихся на массу подвидов. Другое течение - антиглобализм, в самоназвании альтерглобализм. Он опирается на социальные движения (массовые на Западе), но лишен политических целей, пригодной для реальной борьбы против капитализма организации. Он аморфен и не предлагает в действительности никакого иного мира. Альтерглобализм в сущности - это антиглобализм, движение стихийного выступления миллионов против неолиберального капитализма.
Антиглобализм активно сопротивлялся неолиберальному переустройству капиталистического мира. Но смертельный удар по неолиберализму наносит теперь не спонтанный массовый протест, а экономический кризис, вызванный совершившимися в мире хозяйственными переменами.
Капитализм не исчезнет сам. Разворачивающийся мировой кризис, как когда-то кризис 1847-1849 годов, только выражает пределы неолиберальной модели капитализма. Кризис сделает массы более радикальными. Он раздавит многие старые иллюзии, связанные как с мумифицированным марксизмом, так и с антиглобализмом. Объективно поставленные вопросы при живейшем интересе миллионов людей дадут мощный стимул для развития революционной теории, которой придется объяснить всю логику классовой борьбы в связи с развитием буржуазного строя. С этой задачей невозможно справиться догматически. Но ее решение позволит ожившему рабочему движению выйти на новый этап борьбы с капиталом. Внутриклассовое политическое переустройство неминуемо.
В отличие от чартизма антиглобализм никогда не был страшен буржуазии. Он как движение не предлагал никакой ясной замены капитализму (нереальные альтернативы капитализму 1982-2008 годов он выдвигал). Тоже было бедой старых марксистских организаций. Одни из них, сталинисты, упорно настаивали на революции и социализме в отдельно взятой стране, что в условиях финансовой глобализации выглядело еще боле неадекватно реальному экономическому устройству мира, чем прежде. Идеи национального "марксизма" импонировали народам с отсталым, национально ограниченным сознанием. Но какое бы множество людей не собирал под знамена сталинизм, переустройства мира по декларируемым им воззрениям было немыслимо.
Троцкистские организации наоборот стояли на принципе перманентной революции, оставаясь не в состоянии объяснить ее прежние неудачи закономерностями мирового хозяйственного развития. Ослабляя старые группы пролетариата (европейские и североамериканские) за счет переноса индустрии на периферию мироэкономики, капитал торжествовал. Массы рабочих количественно росли, но их сознание было далеко от идеи интернациональной борьбы против угнетения. Троцкистские организации оставались относительно сильными лишь в Западной Европе и Северной Америке. В России в умах царил национализм, как "левый" так и правый. Даже сталинистские идеи оказывались зачастую исковерканными до неузнаваемости.
В государствах индустриальной периферии капитализма революционные идеи вызывали больше интереса, чем аморфные лозунги антиглобализма. Вытекало это из остроты противоречий, всей поляризации общественных сил. Общая картина, однако, оставалась плачевной. Главных успехов добивались лишь радикальные движения по своим идеям изначально далекие от марксизма, даже в его самой национализированной форме. Это превосходно демонстрировала Латинская Америка.
В рамках Европейских социальных форумов антиглобализм вполне может контролироваться буржуазией, не представляет опасности для нее. Он не революционен и содержащиеся в нем зародыши будущей революционной силы (идейной и организационной) трудящихся не могут получить развитие. Антиглобализм детище разгромленных суровой реальностью старой неолиберальной экономики классовых сил Европы и Северной Америки.
Антиглобализм стихийно пробивает брешь в левом догматизме, но сам не несет пока ничего кроме идейного хаоса. Троцкизм и сталинизм, как старые формы существования коммунистической идеологии и политики, наоборот все крепче держатся за догматы (мумифицируются, как говорил Грамши), понимая, что реальное развитие марксизма (найди оно поддержку в интересе масс) лишит силы прежние революционные виды идеологии и организации.
Беда "старого марксизма" в его окаменелости. Из нее вытекает непонимание того когда, где и как в условиях современного капитализма действительно может произойти революция, каким образом она имеет шанс выжить и получить развитие. Но главное не в этом - не понимается сама логика развития капитализма. Он схематизируется, подгоняется под шаблоны. В итоге, марксизм превращается из инструмента познания, а затем и преобразования мира, в некий универсальный ответ. Нужно прочесть классиков и все будет ясно - таков рецепт революционеров прежней эпохи. Однако подлинная задача развития левых в ином. Необходимо понять современную действительность, понять современный капитализм и из этого уже делать выводы. Без ясности настоящего и попытки понимания будущего движение вперед не увенчаются успехом.
Весь "старый марксизм" в месте с пестротой антиглобализма вполне может быть сравним с чартизмом или мелкобуржуазным социализмом XIX столетия. Наряду со сменой экономических условий он сменится новым, вернувшимся к жизни марксизмом. Опыт и вклад прежнего времени обязательно окажется учтен. Но учесть его и развить можно лишь в новых исторических условиях. Время таких условий наступает теперь, с крушением неолиберальной модели капитализма.
Еще быстрее, чем истекает время эпохи прежней путаности размолвок среди левых, закатывается звезда социал-демократии. Она давно поправела, став неотличимой от неолиберальных партий, потеряла связь с рабочими массами, предала их интересы. Какое будущее ей готовит время? В предстоящие годы мирового кризиса и двадцатилетней полосы после него классовые противоречия должны будут обостряться, поскольку капитализм окажется в неподвижных границах. Его расширение на неолиберальной стадии завершено. В процесс производства включены в виде промышленных и сельскохозяйственных рабочих миллионы и миллион новых людей.
Теперь глобальная экономика сможет использовать лишь, то, что имеет. Капиталу некому большей частью сбывать произведенные товары кроме как рабочим. Это неминуемо сделает буржуазию уступчивей, чем в неолиберальную "золотую эру". Ограничится ли мировой рабочий класс только уступками или пойдет дальше? Как скоро сможет пролетариат понять, что он объективно стал хозяином положения? Именно от ответа на этот вопрос зависит скорое или отдаленное будущее революции.