Константинов Владимир Владимирович

Люблю тебя, прости за все!
За боль, за горечь, за тревогу,
За то, что в жизни грязной этой
Хорошего не так уж много.

Прости за то, что не сумел
Я удержаться над обрывом,
И в эту яму полетел,
Где жизнь моя проходит мимо.

Прости за то, что я люблю
Твои проказы и капризы,
Теперь лишь Бога я молю,
Чтоб миновал тяжелый кризис.

И я вернусь совсем другим,
Таким же нежным, как и прежде.
Ты все-таки меня прости!
Ведь нету жизни без надежды.

Апрель 1992 г.

***

В твоих глазах, небесно безмятежных,
Ловлю я тень тревоги и тоски,
А в поцелуях сладостных и нежных,
Я слышу шепот сердца - помоги!
Корабль чувств моих разбился об утесы
Твоих прошедших горестных утрат.
Я бредил будущим, не ведая о прошлом.
А прошлое осколком ледяным
В твоей душе как одинокий остров
На век застыло, что же делать с ним?
Нет выхода из замкнутого круга,
Я слаб от боли и душою озлоблен,
Мой ангел, мой палач, моя подруга...

 

Февраль 1992 г.

***

Зеркало 

Большое зеркало висит у входа
И жизнь идет обычной чередой.
И возле зеркала всегда полно народа -
Преображает облик свой.

Себя мы хвалим с рвением большим
Не замечая над собой стопы
И стоя перед зеркалом одним
Мы все убоги и слепы.

Январь 1993 г.

***

Раздумья 

Я не хочу знать ненависть людскую,
Но слишком долго в подвалах холодных
Я жрал по-волчьи добычу чужую,
Чтобы не сдохнуть в муках голодных.

Как же бороться с обычностью нашей,
Как сделать так, чтоб все было иначе,
Тот, кто свою жизнь сливает в парашу,
Лишь перед смертью с горечью плачет.

Знаю - не я был распят пред народом,
И не смогу повернуть против ветра,
Но продолжать жизнь стандартным уродом
Хуже, чем срезать судьбы километры.

Я сам в себе, и идя год за годом,
Все понимаю, но нету ответа.
Впрочем, не я был распят пред народом
И не смогу повернуть против ветра.

Октябрь 1993 г.

***

Шутка 

Избавь меня, Бог, от друзей...
                  (знакомая истина)

Он волосатый и усатый,
Он старый, подлый приколун,
По сущности своей упрямый
И редкой пакости "колдун".

Он гадит часто где попало,
И злой, как бешеный койот,
А если рядом что упало,
Кто уронил - того убьет.

А шуточки его ужасны -
Природа гибнет вся вокруг.
А все, кто рядом, те несчастны -
Паралич их хватает вдруг.

С улыбкой стих вы прочитали
И огляделися вокруг,
И в один голос прокричали:
"Ведь это мой ближайший друг!".

 

Октябрь 1993 г.

***

Мы забыли, что было началом,
О конце думать просто боимся.
В этом море не будет причала.
Мы уже никуда не стремимся.

Без души наше тело убого,
А в душе одинокой муки.
И ничто не проходит мимо,
Сердце гложет боль долгой разлуки.

 

Январь 1993 г.

***

Лукавый говорил Христу:
Ты отдал тело на презренье,
Покинул ложь и суету,
Пообещав толпе спасенье.

Оставьте честь - Ты говорил -
Забудьте гордость и тщеславье,
Хотел ты, каждый чтоб любил,
Твое святое покаяние.

Но одержимостью твоей
Пролито было столько крови,
Что чаша, залитая ей,
Затопит свет Твоей любови.

Грешить - грешно, учил Ты всех,
Но умолчал ты об одном,
Что человек и есть твой грех,
А я рожден был в нем самом.

Ты бросил люд на произвол
И молча року покорился,
На пьедестал святой взошел,
Но мир ничуть не изменился.

Погрязли все в сплошном дерьме,
А Ты твердишь: "Вы, люди, верьте!",
Но вера нынче не в цене,
И жизнь дороже стала смерти.

Да, я причина всех страданий,
Трясущих жизнь из века в век.
Я раб страстей и грех желаний,
Но правит мною - человек.

 

Март 1994 г.

***

Он шел по улице один,
Он был и раб, и господин,
Он был слепой, но много повидал,
Он был немой, но многое сказал.

Он был ничтожен и велик,
Он вечность променял на миг,
Он был так беден, что купил бы целый свет,
Он был глупцом, но на вопрос бы дал ответ.

В нем был Господь и Сатана,
Он спал, но так и не увидел сна,
Не зная боли, он отчаянно страдал,
Хоть счастлив был, но всю дорогу горестно рыдал.

Он видел будущее, но не помнил о былом,
И ночь, и день, все было в нем.
За святость он платил грехами,
А дураков считал он мудрецами.

Он молча шел и не смотрел назад,
И с этого пути свернуть был рад,
Но улица была одна,
И вдруг, споткнувшись, понял, что закончилась она.

Тут бездна мрачная покрыла все вокруг.
Он встать хотел, но поздно, уж сомкнулся круг.
И стихло все, и мир обрел покой.
Ну а по улице шагал уже другой.

 

Ноябрь 1994 г.

***

Уповать на судьбу не смею,
Я ее сотворил себе сам,
А жалеть себя не умею
Лишь со злостью напополам.

Вот иду, и опять я грешен,
Снова руки в чужой крови.
И во сне даже я безутешен,
И прошу: "Кто-нибудь, позови!"

И нельзя быть посередине:
Однобокая жизнь не дает.
Я иду по своей половине,
Но никто меня не зовет.

Вот опять я один сам с собою
В полумраке сижу в забытье
И наполнен мечтою одною:
Дайте в юность вернуться мне!

Чтоб не слышать людские крики,
Чтобы матери боль унять,
Чтоб увидеть светлые лики,
Чтобы кто-то меня смог понять.

Но забвенье не может быть вечным,
А реальность горечью жжет
И идти не дает ветер встречный,
Я имею ввиду, вперед.

Поздно уж, а восполнить потерю
Не подвластно даже Богам
И жалеть себя не умею,
Лишь со злостью напополам.

 

Июль 1994 г.

***

Развалины монастыря, упавший крест,
Идет сражение на земле.
Война миров, война идей,
Кто прав? Никто не знает из людей.

Во мраке мы - за кем пойти,
Кому мы верили, во что,
Куда уйдем, зачем пришли,
Почем, когда, за что?

Кому-то нужно это все
Без правил и ограниченья,
Поставлено на карту все
И нет предела озлобленьям.

И каждый верует в себя,
Боясь удара от другого,
И некому поднять креста,
И не страшатся люди Бога.

Всего дороже им свое,
А может быть, нужно знаменье?
Отмаливать грехи свои,
Просить у Господа прощенья?
 
Нет! В океане жизней мы идем,
Смерть, горе, суету несем,
Теченьем в Бездну попадем,
Мы смерть - Знаменьем назовем.

 

Июль 1994 г.

***

Баллада о двадцати долларах 

Очнулся утром я в безмолвии больничном
На улице лил дождь как из ведра,
Тут появилась ты с разрезом неприличным,
Галина, милосердия сестра.

Еще вчера в сыром и мрачном трюме
Мне вдруг навязчивым стал женский дефицит,
И вот я еду по "Зеленой" как в Сухуми,
Чтоб удалили мне больной аппендицит.

Но все как в сказке и, усевшись на кровати,
Ты чешешь мне, что замужем давно,
Что все так дорого, а здесь так мало платят,
И что видала зэков лишь в кино.

Я понт по своему леплю, изображая
Интеллигентный нрав и правильность манер,
При этом мысленно халат с тебя снимаю,
Тоскливо с нычки доставая свой резерв.

Ты вдруг в лице по ходу быстро изменилась,
Увидев ясно двадцать долларов в руке,
Не в кипишь как-то сразу оживилась
Уже и лыбу давишь без стеснений налегке.

Потом пошла на ключ закрыла дверь входную,
С бесстыдством шлюхи все с себя сняла,
И свою месячно-больничную зарплату
Крича в экстазе у меня отобрала.

С тех пор душа моя полна переживаний
Желанья блудные все связаны с тобой,
А ты тоскливо ждешь этапа с Березани,
Чтоб снова ринуться в ожесточенный бой.

 

Декабрь 1993 г.

***

Бежавший из ада... 

Он вздохнул, облегченно увидев,
Небо, пыль звезд, еще не упавших.
Это небо уж вечность не видел.
Был он грешник, из ада бежавший.

Сколько жил, что творил - не запомнил,
Знал, что ведал он "Зверя" объятья,
И что в чашу судьбы дополнил
Много горьких, людских проклятий.

Лишь свет Божий увидел, и скоро
Он "Незримым" был позван в гости
На то пиршество, где без укора
Жрала души вершина злости.

А потом все смешалось в кровавом,
Неутешном людском океане
Понимая, что все не по праву
Он топил душу в едком тумане.

Плакать больше не мог, так как слезы
Обжигали до страха и боли,
Мысли гулко смешались, лишь грезы
Наполняли терпением волю.

Но потом побежал, что есть мочи,
Может быть от себя, но подальше,
В этой бездне узрящей ночи
Он укрылся от собственной фальши.

И бежал до тех пор, пока силы
Не покинули тело немое,
Сон из теплой, манящей могилы
Затаил душу в сладком покое .

Но блаженство не долго длилось,
Он вдруг в страхе внезапно проснулся,
Сердце гулко и часто забилось,
Он вскочил, но тут же споткнулся.

А почуяв дыханье смрадное,
Заскулил как волчонок пропавший,
Не оставили душу в покое,
Понял он, что настиг его "Падший".

И промолвил отвергнутый Богом -
"От кого ты бежишь, презренный?
Как ты можешь с душою убогой
Преступать мой порог сокровенный.

Ты лишь мне одному подвластен,
А коль хочешь сразиться с судьбою,
Отпускаю тебя - я согласен,
Но беру твою душу с собою.

И чтоб злее была отрава,
Ты терпеть будешь страшные муки,
Я дарю тебе адское право
Быть со смертью в вечной разлуке."

Гнусным смехом воздух взорвался,
Но в мгновение стихло все.
Сам с собою лишь он остался,
Тот, который ответил за все.

 

Сентябрь 1994 г.

***

В тюремной камере, во мраке ночника
Готов был стены серые сломать.
Пронзила боль вины наверняка,
Я потерял святыню жизни - мать.

Она ждала меня, ночами проклиная
Судьбу, что так жестоко разлучила нас,
А я беспечно жил, не вспоминая,
О том, что есть для всех последний час.

Я понимал и знал, к чему стремлюся,
Но было поздно жать на тормоза,
Теперь в душевных муках растворюся,
Лишь в муках горестных спокойствие найдя.

 

Ноябрь 1994 г.

*** 

                               Пам"яті
Володимира Константинова
                            присвячую

 

Розкажи, матусе, своє сьогодення,
Посиди в задумі довгі вечори,
Бо твоя розмова - музика, натхнення
Світанкових зірок, сонця кольори.

Затріпоче серце, стане в грудях тісно,
І від спілкування зродяться слова.
Послухай же, мамо, і ти, татку, пісню, -
Цей мотив чарівний вечір навива.

Я завжди з тобою, люба моя нене,
Коли в тебе радість чи сльоза тече...
Заспівай же, люба, пісеньку для мене
І схили голівку тату на плече.

На плече змужніле прихили голівку,
Пожуріться з батьком у вечірній час.
Поміж вас я буду, рідненькі, до віку -
Я ж кровинка ваша, й нині поміж вас.

 

АЛЛА КИСЛА

***

                            Родителям
        Володи Константинова
                           

На самой высокой ноте
Вдруг рвется жизни струна,
В красивом звездном полете
Сынов нам хранит Луна.

Но было, есть и так будет:
Икары к Солнцу летят!
Подобно птицам мы, люди,
Растим из деток орлят.

Искрился ваш сын любовью,
Пытался весь мир обнять...
Не думал венчать вас с болью,
"Простите!" - камнем кричать.

Пусть будет другой удачлив,
Поднявший сына перо.
Он юный, почти что мальчик,
Целованный Богом в чело.

Коль есть в скорбном сердце место
Принять чужое дитя,
Ваш сын к вам вернется песней,
Вторую жизнь обретя.

 

ВЕРА ХВОСТИК

***

Як тяжко друзів хоронить,
Як серце плачить і болить,
Як щемом душу огорта,
Яка біда!

Ще вчора жив.
Ще вчора був,
Сьогодні всіх ти нас забув,
Пішов у вічність, в другий дім,
Залишив в серці жаль і біль.

Як щиро друзів він любив,
Як гаряче життя.
Недолюбив, недокохав,
Пішов у небуття.

ВІКТОРІЯ БІЛИК

*** 

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Талантливые стихи - всегда телескоп эпохи и одновременно неповторимый портрет души. Но на роль оракула претендуют многие. Чем же отличается поэтическое дарование от вольной или невольной подделки? Прежде всего, свежим сочетанием слов, органичностью вкуса, воспринимаемыми как яркая вспышка ощущений, свой мир эмоций, индивидуальная дактилоскопия сердца. И, конечно же, новизной, свободой и своеобразием мысли. Небольшой сборник стихотворений "Стрелял я в воздух, а попал в себя..." и, собственно, творческая ретроспектива его короткой жизни отмечены именно таким вещим знаком. Естественно, перед читателем не некие классические ритмы, а сгусток современности. Если бы автор мог, он бы что-то дописал, заменил, смягчил или усилил. Увы, жизнь всегда пишется набело... И все-таки исповедь Володи Константинова при ее подчас грубой правде и спорных суждениях, при неизбежном духовном и стилистическом созвучии с некоторыми строфами великих, константиновское "Я Вам пишу последний раз...", быть может, перекликается с есенинскими строками "Любимая, меня Вы не любили..." - полна своей прелести и незаимствованной лиричности. Так уж случилось, что в земную юдоль пришли грустные и трагические раздумья.

О чем мы пишем в юности? Почти всегда - о любви. Офорты Владимира - о той же вечной материи. Но если в бесчисленных псевдопереводных и доморощенных бульварных романах любовь упрощена до протокольных интимных деталей и подробностей на грани штампованной физиологии, то здесь есть чистое дыхание чувства и власть гармонии. А как нетривиально сказано: "Прости меня, мой милый, ласковый, мой жизненный последний шанс". Или еще образ: "А прошлое осколком ледяным в твоей душе как одинокий остров".

Но вместе с тем это напряженные и страстные "С тобой и без тебя" - прибегая к известной симоновской формуле. Особенно зримо и контрастно все в "Свидании", как будто пережитое все поэтом:

Что говорю - уже не понимаю,
Так околдован чувственным теплом
И в то же время с болью проклинаю
Что ты за толстым зарешеченным стеклом.

Да, в мгновенном порыве соткан удачный бардовский романс под гитару, способный стать шлягером. Не секрет, что подобные сентиментальные сюжетные мотивы охотно эксплуатируют профессионалы от шоу-бизнеса. Что касается "Баллады о двадцати долларах", написанной в той же манере, в тридцати пяти ее строках, пожалуй, заключен сценарий, которого хватило бы на повесть и на кинофильм. В ней автор одним мазком запечатлел "Яму" девяностых годов.

"Но в чем же суть всеобщего молчания?..." "И каждый верует в себя, боясь удара от другого..." "А улица была одна, но вдруг, споткнувшись, понял, что закончилась она..." "Во мраке мы - за кем пойти, кому мы верили, во что, куда уйдем, зачем пришли, почем, когда, за что?" Пусть это моментальные снимки времени, но они достойны включения его в хронику. Не случайно на гражданскую жилку в стихах трагически ушедшего молодого поэта обратил внимание Евгений Евтушенко. Наследие В. Константинова привлекает и этой стороной. И снова, он как бы выстрадал свой вердикт...

"Вырвавшись из каменного ада", поэт предчувствовал, что путь его отмерен. Сближается ли тут В. Константинов с траекториями В. Высоцкого и А. Галича? И да, и нет. Все истины его стихов - зеркало его исполнения, перед которым "Жизнь идет обычной чередой". Но скорее интуитивно, вполнакала, он понес ту же трогательную эстафету - снова целиком в одиночку. Кем бы он стал в "неутешном людском океане"? Нам не дано предугадать. В. Константинов приходит к нам таким, каков он есть. И как раз потому, что, по сути, это стихи для себя, а не "на продажу", у них есть будущее и отклик в сердцах. Зрелость юности - быть может, самое ценное в человеческой метели на исходе двадцатого века. Отчаянному парню и невидимому мыслителю, прожигателю жизни и тоскующему по лучшему в ней было дано такое прозрение.

Великое видится только на расстоянии. Прошли годы, и стихи Владимира Константинова не преданы забвению, а, наоборот, обрели и обретают все новое звучание. Несколько его почитательниц назвали его украинским Есениным. Его стихи ни на чьи не похожи. Они такие же надрывные, как и вся его жизнь. На них написана музыка композиторами Людмилой Высочинской, Игорем Билозиром (перед самой его смертью), Александром Морщавкой и многими другими.

Личный архив поэта в настоящее время находится в Центральном государственном музее литературы и искусств Украины.

This Web Page Created with PageBreeze Free HTML Editor