Аннотация: (c) Крылов В.А., г.Микунь, газета Вперед, 1996, выпуск 126 от 10.22
Крылов Александр Владимирович
Карл Карлович
Тот, кто давно живет в Микуни, несомненно видел старика, куда-то шагающего с гордо поднятой головой. Его облик напоминал норвежского моряка или нашего северного помора: высокий рост, прямой корпус, неторопливая, но уверенная походка. Это и был Карл Карлович Пихлак. Мало кто знал его лично. Неразговорчив был. Малообщителен. Да и прожил-то он в Микуни недолго, лет с десяток перед кончиной, а до того - на станции Шежам.
Разные бывают люди по внешнему обличью. Одного человека распознаешь при первой встрече, так как он на виду, другой - загадка. Я обращал внимание на Карла Карловича, вероятно, несколько больше, чем другие, потому, что его дочь Октябрина много лет работала преподавателем спецдисциплин в железнодорожном училище, в котором я был директором. Октябрина во многом походит на отца и никогда не говорила о нем. Да и повода к тому у нас не было. Но только теперь, когда давно уже нет в живых Карла Карловича, мне удалось разговорить дочь.
Предчувствие меня не обмануло: жизнь семьи Пихлак - это трагедия поколения. Замечу, что желание написать о Карле Карловиче определилось типичностью биографии большевика-ленинца. Да и тема эта близка автору: так как черное крыло советизации общества не обошло стороной и его.
Итак, слово Октябрине Карловне Пихлак.
"- Мой отец родился чуть более ста лет назад, а точнее, в 1895 году. По национальности он эстонец.
До 12 лет рос в семье отчима на хуторе. Затем отчим сказал, что хватит кормить дармоедов, зарабатывай, парень, хлеб сам. Отец нанялся батраком к какому-то князю, имение которого было недалеко от Петербурга. Устроился ухаживать за садом.
Когда началась первая мировая война, его взяли в солдаты. Служил недалеко от столицы. После революции записался в красную гвардию, в полк латышских стрелков. Их, как самых преданных большевикам, назначали на охрану госучреждений, в том числе и Смольного.
После демобилизации вернулся в деревню и как член партии был избран председателем колхоза. Коммунистом был убежденным, хотя в свое время исключен из партии. В доказательство скажу, что детей своих назвал революционными именами. Так, мой старший брат был наречен Марксом и <крестили> его в клубе при народе. На сцену поставили стол, накрытый красной материей и на него в пеленках положили младенца.
Мне дали имя Октябрина, производное от Октябрьская (революция). Следующего ребенка нужно было называть <Рева>. Не знаю почему, но такого не произошло. А вот сестру назвали Ладней. Хотя в это время отец уже не был в партии.
Мой родитель был неисправимым правдолюбцем. Когда местные активисты применяли недозволенные методы коллективизации, он заступался за мужиков.
Особенно настойчиво противился репрессиям по отношению к <кулакам>. Ведь большинство из них не были таковыми, а просто зажиточными крестьянами. Руководству это не нравилось и в 1933 году судили отца по 58-й статье. Мол, мешал ликвидации кулачества, как класса.
Мне тогда было 8 лет и чуть больше брату. Конечно, мы тогда многое не понимали и не знали, что будет с нами дальше. Все заботы легли на плечи матери. У нас не было родственников, которые могли бы чем-либо помочь. Мать никуда на работу не брали, так как она была женой <врага народа>. По образованию она фельдшер, но- в деревне работу не найти. Нужно было куда-то уезжать. А где и кто нас ждал? Упросила соседей взять к себе старшего, то есть брата, и мы с ней поехали в Ленинград. Не знаю, каким образом, но она узнала, куда увезли отца. В Сибирь, оказывается, куда-то под Читу, на станцию Хохотунь. Все трое поехали туда. Долго ехали. До сих пор не могу представить себе, как мать добывала нам пищу, как она оплачивала проезд. Конечно, собирала милостыню, продавала одежду из своего скудного гардероба. Были люди, которые входили в наше положение. Чем могли, помогали на м. Но ведь беженцев-то было много. И все просили подаяние. Особенно трудно было проехать европейскую часть пути, где уже три года был страшный голод. За Уралом стало немного легче. Потянулись хлебные места. Кое-где было даже изобилие.
Наконец мы приехали на станцию Хохотунь, а там отца нет. Лагерь куда-то переместили. Люди подсказали, куда. Приехали в новое место, и там его нет. Снова поиски и, наконец, нашли. Уже в третьем месте.
Отца освободили в 1938 году. Не знаю, как это ему удалась, так как тогда был разгар политических репрессий.
Освободившись, отец остался в системе <Бамлага>. А в это время началось строительство Северо-Печорской железной дороги. На БАМе начали закрывать строительные подразделения, а квалифицированных рабочих направлять на Печорскую железную дорогу. Шесть семей погрузились в грузовые вагоны и мы поехали. Через 20 дней оказались на станции Котлас. Там перешли на баржу - и в Айкино. Нашли там квартиру в Верхнем Шежаме.
Первое впечатление об Айкино - это толпы ребятишек, следовавших повсюду за нами. Отец, мать, мы с братом были непривычны для айкинцев, так как были высоки ростом. Очевидно, старшие говорили дома, что привезли людей из Сибири. И у всех было желание посмотреть на них. Позже пришлось избирать такие дороги, на которых можно было разминуться с любопытными.
В Айкино мы с братом одновременно закончили седьмой класс. Меня, в порядке мобилизации, призвали учиться здесь же - в ФЗО Љ 7. На путевого обходчика. Брат поступил работать в паровозное депо, а позже его призвали в армию. Он погиб в 1944 году. В 1943 году на фронт ушел и отец. Он вернулся в 1945 году. Ему было уже более 50 лет."
От автора: Октябрина Карловна рассказала об отце, о себе и на этом можно было бы поставить точку. Но это не так. Это ведь история и ее нельзя изъять из сознания, просто предать забвению. Делать так - значит ставить крест на себе, на будущем. Ведь биография Карла Карловича, при всех ее трагических сплетениях, высвечивает дух революционного времени, образ людей, заряженных идеей справедливости. Он верил в нее до конца своей жизни.
Несмотря ни на что, он был коммунистом всю свою жизнь. Таких людей нужно почитать до тех пор, пока их помним. Автор считает вправе упрекать модных политиков, которые обливают грязью прошлое. А в нем было то, чего не хватает нам сейчас - вера в будущее. Ведь по уровню духовного нищенства мы уже переплюнули сталинские кошмары. А Карл Карлович верил, что наступит справедливость и ждал ее. Блажен тот, кто верит во что-то. Тем живет человек.
(c) Крылов В.А., г.Микунь, газета Вперед, 1996, выпуск 126 от 10.22