Когда стайкой пациенты упорхают из больницы

С планами больших свершений,

И ликую вместе с ними, и горжусь своим трудом я,

И весь мир обнять готова.

В нашей родне редки случаи разводов, скандалов, измен. Семейная жизнь большинства известных мне пожилых пар проходит почти по сказочной присказке: "Жили они долго и счастливо и умерли в один день". Да и в мои школьные годы в Коми, месте ссылок и тюрем, мне привелось наблюдать множество примеров преданности, самоотверженности и того, что называется любовью на всю жизнь. Но недавно услышанная в пути история любви произвела на меня такое сильное впечатление, что заставила меня взяться за перо. Сегодня при разнузданной пропаганде пошлости и бездуховного секса молодежи несомненно полезно будет узнать, что возможна и такая любовь. Итак, прошлым летом я ехала поездом "Москва-Серов". Ехать было всего несколько часов, до Вязников, и поэтому вагон у меня был плацкартный, мне хотелось как в студенческие годы посидеть ночью у окна, спокойно поразмыслить обо всем, помечтать, а возможно и распланировать кое - что. При ночной посадке я увидела знакомое лицо и, надо сказать, удивилась, что такие люди тоже ездят в плацкартных вагонах. Дамой, так удивившей меня, была известная женщина-хирург, не далее как сегодня выступавшая с докладом на научной конференции, куда я, обычная медсестра, попала чисто случайно: заболел мой шеф, хирург нашей районной больницы, который должен был выступать на этой конференции со стендовым докладом. Поскольку вся работа проводилась при моем непосредственном участии, я вполне смогла бы ответить на многие практические вопросы по этому докладу. Но никаких вопросов не возникло и я с чувством выполненного долга возвращалась в будни нашей больницы. Даму провожал весьма представительный пожилой мужчина, возможно сын или скорее младший брат. Удивительно, но дама тоже запомнила меня и когда поезд тронулся, обратилась ко мне как к знакомой, тем более, что и места у нас оказались рядом. Правда, их у нас тут же попросили обменять на верхние полки дряхлый дедок и молодая женщина с двумя детьми-дошкольниками. Так что пять часов до Вязников мы провели, сидя напротив друг друга за столиком боковой полки, и услышанная мною история так меня захватила, что я, можно сказать, очнулась как от сна, при виде Вязниковского вокзала за окнами вагона.

В самом начале нашего разговора мы коснулись применения в медицине меда и медопродуктов и моя собеседница, звали ее, кстати, Зоей Степановной показала такое глубокое знание всего, что касается меда, какого и у опытного пасечника не встретишь. На мое удивление по этому поводу она рассказала, что выросла на пасеке, что ее дед, как и многие поколения до него, занимался пчелами, о чем говорит и ее фамилия - Бжоляк. Коль скоро речь зашла о деде Зоя Степановна вспомнила многое из тех добрых дел, которые он успел сделать за свою долгую жизнь. Память о его доброте такова, что хотя с его смерти прошло почти тридцать лет и никого из родственников в селе не осталось, могила его ухожена и в родительские субботы на ней всегда есть цветы или свечи, или конфеты. У него было трое дочерей и хотя он нежно любил их всех, но на пасеке ему очень не хватало парня, сына. Поэтому когда у соседей-стариков осиротел мальчик Степан, он уговорил стариков отдать ему сироту. Причем, это было настоящее усыновление, со всеми вытекающими из этого имущественными правами. Это и был отец Зои Степановны. Добрый и работящий паренек что называется пришелся ко двору, а уж дед души в нем не чаял. Больше десяти лет семья благоденствовала, а потом, с началом коллективизации пошли беда за бедой. Сначала все хозяйство, включая скотину, птицу и пасеку отошло в колхоз. Но поскольку в колхозе ничего еще не было из крупных строений для скота, для птицы, то все это пока оставалось на дворах прежних хозяев, хотя и не являлось уже их собственностью. В семье молодежь смотрела на все эти перемены с надеждами на светлое будущее, дед как наиболее здравомыслящий ожидал втайне возврата к прошлому, а бабка Зося просто - напросто слегла с горя и через месяц ее не стало. Не успели забыться слезы от этой потери, как Степан стал невольным виновником новых потрясений - посватался не к одной из близнецов Гале или Катерине, а к младшей, Марийке, которой и шестнадцати еще не исполнилось и в то лето она впервые веселилась на Ивана Купалу, с веночком цветов на голове. По возрасту он был чуть постарше близнецов, ни в чем Галя и Катерина не уступали младшей сестре, но любовь не выбирает, да и отцу они признались в давнишней, чуть ли не с пеленок любви друг к другу. Но как ни любил дед Степана, он не решился обидеть старших дочерей, в селе бы пошли пересуды и едва ли кто - либо отважился посвататься к ним. Так что отказ был бесповоротным и Степану надо было или жениться на одной из старших сестер, или же уходить из села. Степан так бы и сделал, да Марийка упросила его остаться, сказав, что ей легче видеть его мужем сестры, чем потерять навсегда. От старших сестер все это скрыли и вскоре сыграли свадьбу Гали и Степана. А спустя месяц Степана призвали в армию и он уехал на три года на Дальневосточный флот. Вскоре после его отъезда случилась еще одна беда, не редкая в их селе: Галя пошла в гору за мелом для побелки хаты и там ее засыпало обвалом горы. И хотя раскопали ее очень быстро, но спасти ее уже не удалось. Многие в их селе долгие годы вспоминали какой красавицей была Галя в гробу: белолицая, с румянцем на щеках и алыми губами. Бедный отец целых пятеро суток не позволял хоронить ее, все ждал, что она проснется. Степан приехал только через полтора месяца, так как подводная лодка, на которой он служил, была в походе, да и дома он побыл всего два дня, все время отпуска съела дорога. Когда он нежданно-негаданно возник на пороге их хаты, Катерина в слезах бросилась ему на грудь, пообещала дождаться его из армии и вообще заменить ему Галю. Степан буквально остолбенел и не нашелся, что сказать, Марийка с отцом молча переглянулись и в целом все повторилось как и полгода тому назад. Потом, придя в себя, Степан уговаривал Марию открыться Катерине и умолять ее отказаться от своих слов, ведь сватали ее многие видные парни и ее брак позволил бы и им быть счастливыми. Но Мария в ответ рассказала, как тяжело переживала Катерина смерть своей сестры, они с отцом опасались за ее жизнь и если теперь откроется их тайная любовь, сестра воспримет все это, как измену и горе ее лишь усилится. Для Марии легче остаться вековушкой и нянькой племянников, чем стать причиной гибели сестры. Так он ни с чем и уехал, а когда через два года вернулся и встретил сияющие счастьем глаза Катерины, то уже и сам не стал настаивать на продолжение каких бы то ни было разговоров с ней о тайной своей любви к Марии. Отец, конечно, все понимал, но только торопил со свадьбой, чувствуя всю хрупкость ситуации. Работать Степан устроился трактористом, сестры продолжали трудиться птичницами и в целом жизнь семьи протекала спокойно и даже весело, вечерами молодые и Мария частенько ходили в новый клуб, то на танцы, то в кино, а в доме редкие праздники не было гостей. Видимо отец не терял надежды на то, что детская любовь Марии забудется и она найдет свое счастье в браке. Но через год судьба уготовила им новый удар: в неудачных родах умерла Катерина, да и ребенок мало того, что был очень слабым и недоношенным, но еще и родился с вывихом бедра, что грозило хромотой на всю жизнь. Спустя полгода после похорон Степан завел разговор о том, что его флотский товарищ зовет его и вместе со всей семьей в Крым, обещая не только работу ему и отцу на насеке, но и помощь в строительстве дома. Отец ехать куда либо от могил близких отказался и решительно возражал против брака с Марией, говоря со слезами: "Ты и так, как коршун цыплят, лишил меня двоих дочерей. Неужели же ты думаешь, что я отдам тебе и последнюю" Степан ничего не мог возразить ему, возможно он и сам на его месте ответил бы тем же, но Мария проявила неожиданную твердость характера, сказав что во первых не боится пересудов, а во вторых что никуда Степана не отпустит, что они будут счастливы здесь, в родном селе, а если третья свадьба с одним и тем же женихом кажется неуместной, то она согласна обойтись и без нее. Так тихо, чуть ли не тайком сошлись эти два любящих сердца, а через год родилась дочь, названная по бабушке Зоей и пятеро Бжоляков вступили в десятилетний самый счастливый период своей жизни. Незадолго до смерти дед рассказал Зое, как он любовался на детей и на внуков, нежно любящих друг друга, ни минуты не могущих прожить вдали друг от друга, никогда не ссорящихся и не наскучивших друг другу. Да и не только он, все в селе удивлялись такой редкой в сельской суматохе и трудностях красоте семейных отношений. Это десятилетие промелькнуло как один миг, а с началом войны неумолимый рок продолжил испытывать их на прочность. Очень скоро под Смоленском погиб Степан, на родную Белгородскую землю пришли немцы и хотя в их селе оккупантов не стояло, всех преследовал постоянный страх за детей: и Зоя была не по годам рослая, и хромота Михасика с годами стала почти незаметной, так что возможен был угон детей в Германию. Наконец, нервы деда не выдержали и он уговорил Марию с детьми перебраться на Северный Урал, к его давнему приятелю и тоже пчеловоду. Так они оказались в небольшом поселке недалеко от Серова. Дедова приятеля они в живых не застали, деньги почти все ушли на дорогу, одежда у них оказалась для уральских зим слабой и в итоге сначала Михасик, а затем и Мария умерли от воспаления легких. Зоя осталась одна и без каких либо средств к существованию. Пришлых людей в поселке скопилось больше, чем позволяло бы вызывать сочувствие, да и взрослый вид Зои создавал ложное впечатление, поэтому никто не обеспокоился ее вообще - то жалким положением. Она сама нашла себе способ пропитания: нанялась нянькой сначала в одной семье беженцев, затем в другой. Хотя и не слишком сытая, но все же не голодная жизнь была не устроена в том, что из своей одежды она выросла, хорошие вещи проела, пока не устроилась в няньки, а у ее хозяев и у самих носить было нечего, Наконец, кто то подсказал ей, что требуется прислуга к богатой еврейской паре, скорняку Абрамову и его жене, в прошлом певице Пермского оперного театра. Оба они страдали тяжелой формой диабета и мечтали со временем, когда сын наконец -то женится, перебраться в Минск, где он служил в летной части. Как и ее отец когда то, Зоя очень скоро стала своей в их семье: она не только привела в порядок запущенный дом, но и научилась готовить диетические блюда, делать ежедневные уколы инсулина, и что самое главное создала вокруг себя бодрое, веселое настроение, что для диабетчиков пожалуй важнее всяких уколов. Через год непрерывных и изощренных проверок на честность в деньгах старый Абрамов уже передоверил ей расчеты с заказчиками, покупку сырья и поднаем раскройщиков. Все бы ничего, да при такой загруженности у нее не оставалось времени на вечернюю школу и как приехала она на Урал с семью классами образования, так оно и оставалось: только мечты о школе, да обещания старого еврея , что с осени она пойдет в вечернюю школу. Но вместо школы судьба уготовила ей и самую большую радость и целых полгода тяжелейшего труда и совершенно не по возрасту испытаний всех сил, не только физических, но главным образом душевных.

По дороге в отпуск Юрий завернул к своему школьному другу, в лесной поселок под Серовым. На радостях они выпили и решили порыбачить общепринятым в поселке способом, то есть глуша рыбу в запруде лесной речушки. Но что - то в старой гранате сработало не вовремя и она разорвалась в руках у Юры. Ему сильно обожгло глаза, а внутренняя поверхность бедер получила множественные осколочные ранения. Контуженный товарищ все же нашел в себе сил доставить Юру домой, но ни в коем случае не велел обращаться к врачам: за использование в браконьерских целях гранаты оба они могли не только лишиться воинских званий, но и попасть в тюрьму. Он обещал при первой же возможности доставить к ним своего приятеля, врача из сельской больницы. Но его сотрясение мозга оказалось таким серьезным, что первую весточку от него они получили, когда дела у Юры уже пошли на поправку. Так что вместо долгожданного сына-героя бедные больные старики получили полуслепого калеку, которого к тому же надо было скрывать от врачей и соседей. Даже его девушке, с которой был сговор в один из его приездов домой во время войны и которая сейчас заканчивала в Перми пединститут, решено было сказать не всю правду, а именно, что он пострадал на работе, но раны не опасные и срываться с последнего курса института ей не стоит. А поскольку единственным здоровым человеком в семье оставалась Зоя, ей и пришлось вынести весь ужас вида обширного ранения мягких тканей. Пожалуй даже медсестрам в полевых условиях было легче, чем ей, там над ними стояли врачи, грязную работу выполняли санитары, и самое главное не было такой непосильной ответственности за жизнь больного. Сколько гноя и крови, сколько стонов и проклятий ей пришлось вынести, невозможно представить. Зоя Степановна вспоминала, что иногда она выискивала средства спасения каким - то чутьем, как животное. Так в один из первых, самых тяжелых дней, когда температура поднималась до сорока градусов, антибиотики не помогали, вернее сказать их, видимо, было недостаточно, она, стоя в отчаянии у окна кухни, увидела во дворе молодую пихту и повинуясь какому - то импульсу, чуть не босиком выскочила во двор, наломала веток, дома мелко-мелко изрубила их, залила водным прополисом, добавила перги, пчелиного молочка и травы спорыша, прокипятила, процедила и спустя всего час заливала этой густой жижей воспаленные раны на ногах. Увидев, что температура перестала подниматься, а Юра заснул она приготовила еще одну порцию и меняла эти повязки каждые три часа в продолжении недели. А потом из тела начали выходить со страшными болями осколки и она напугалась, что своим лекарством навредила больному. Хорошо, что Абрамов успокоил ее, что так оно и должно быть при осколочных ранениях, он попадал в госпиталь во время первой мировой войны и видел нечто подобное. От всех этих волнений состояние стариков резко ухудшилось и на Зою легли еще и заботы по диет питанию для них, да и Юре надо было изобретать каждый день что - нибудь новенькое, чем она сама питалась все эти полгода она впоследствии так и не смогла вспомнить, вероятнее всего доедала на ходу то, что оставалось от них. А уж ежедневные процедуры по очистке глаз от въевшихся порошинок и песчинок она и сама вспоминает с ужасом. Никто не рассказал ей как это делать и она, заставляя стариков держать Юру за руки и за ноги, выворачивала ему веки и спичкой с намотанной ваткой гонялась по всему глазному яблоку или по веку за очередной соринкой. Родители при этом закрывали глаза от ужаса, а Юра с жутким матом грозил оторвать ей голову, когда выздоровеет. Уже с середины рассказа я догадалась, почему у Зои хватило сил вынести все эти ужасы и сказала ей о своей догадке. "Да - согласилась со мной 70 летняя Зоя Степановна - как и мои родители я оказалась однолюбкой и ни один мужчина меня уже не взволновал и не заинтересовал". Юра, конечно, ни о чем не догадывался, он боролся за жизнь, превозмогал боль и переживал за будущее: сможет ли он ходить, видеть, как отнесется к нему, инвалиду, невеста и прочее и прочее. А его слепота не позволяла заметить Зоину красоту как и лихорадочное Зоино мелькание по всему дому ни разу не позволило им просто поговорить, так что и ее душевная красота осталась незамеченной. Догадывались ли об этом Юрины родители, Зоя не знает, но к весне, когда надежды на выздоровление и на частичное восстановление зрения окрепли, да и обещанный врач, наконец - то, появился в их доме, Абрамов заявил, что они с женой решили дать ей медицинское образование, поскольку именно медицина - ее призвание. А их вечная благодарность за спасение сына прямо-таки обязывает их сделать это. Конечно, ни о какой вечерней школе не может быть и речи и он в ближайшее время отвезет ее в Пермь, к своей младшей сестре и она будет жить у них. Так оно и получилось: в Перми её с распростертыми объятиями приняла бездетная пара, Абрамов оставил им крупную сумму денег и пообещал присылать сколько нужно по мере необходимости. Но Фишкины и сами были достаточно богатыми людьми, да и Зоино обаяние, красота и услужливость в очередной раз сослужили ей службу: она жила у них все восемь лет учебы, а когда попала в Свердловск в аспирантуру, то взяла к себе жить овдовевшую Фишкину, она и умерла у нее на руках через пять лет. Как и предсказывал старый Абрамов, медицинская наука давалась ей легко, да и ее трудолюбие, а также отсутствие каких бы то ни было отвлечений от науки, все способствовало ее быстрому росту, к 35 годам она уже возглавляла крупную кафедру, была профессором и пользовалась всеобщим уважением. Однажды в родном селе ей пришлось спасать от ожогов мальчика сироту и, посоветовавшись с дедом, она усыновила его. Мне она честно призналась, что на тот момент единственной побудительной причиной усыновления было его имя - Юрий. Впрочем, мальчик вырос, тоже стал доктором и ни разу не дал ей повода пожалеть об усыновлении. А уж его дети, те вообще бабушку Соню (так ее звали у Абрамовых, потом у Фишкиных, потом она и сама привыкла к своему новому имени), любят больше чем родителей, потому что когда они были маленькими, родители учились, защищались, разъезжали по заграницам и все воспитание было на бабушке. Я спросила, как сложилась Юрина жизнь, видится ли она с ним и скажет ли она ему когда либо о своей любви. Она ответила, что живет он все там же, работает вместе с женой в поселковой школе и она изредка гостит у них, иногда со своими внуками и тогда от пяти сорванцов дом ходуном ходит. На мой последний вопрос она не ответила, а я не решилась повторить его. Любуясь ее лицом в полумраке спящего вагона я радовалась, что мне посчастливилось встретиться с таким человеком, что такие люди украшают жизнь и может быть это и есть современные святые, кто знает?