(по воспоминаниям тверских крестьян)

Все мои предки с отцовской стороны веками жили на тверской земле: в городе Торжке, в селах Глазуны и Берново. В этих местах в народе до сих пор сохранилось много воспоминаний о Пушкине и в воздухе почти что ощутимо разлита всеобщая любовь к нему.

Развитию у меня любви к поэзии Пушкина и интереса к его личности много способствовала моя бабушка, уроженка Бернова Прасковья Гавриловна Крылова. Лишившись в трудные годы при ежовских репрессиях мужа, замуж она уже больше не выходила и всю свою жизнь посвятила нам, своим троим внукам. Наши родители, как и многие другие, уцелевшие в военное лихолетье, были слишком заняты друг другом, много работали и если бы не бабушка, то неизвестно как бы сложилась наша жизнь. Беспризорников в Торжке в то время было великое множество. Электричества в Торжке не было вплоть до 1947-48 годов, так что вечерами мы, дети, постигали мир только по бабушкиным рассказам. Она же рассказывала нам сказки, которых знала великое множество. Сказки Пушкина, которые она называла "страшными" она знала наизусть. Спустя полвека я встретила в пушкиноведческой литературе подтверждение этому ее определению: "Сказка о золотом петушке" характеризовалась как мистическая и жутковатая.

Позже все школьные годы бабушка находила время, чтобы послушать мое чтение задаваемых на дом произведений, мою игру на мандолине и любимую ее песню "Буря мглою небо кроет...". Кстати, именно эта песня, да еще Лермонтовская колыбельная были колыбельными песнями в нашей семье. Вообще же, позже, в летние поездки в деревню я помню, что любимыми в тех краях песнями на стихи Пушкина были "Узник", и "Зимний вечер".

Уже будучи старшеклассницей, я с улыбкой наблюдала, как древняя беззубая старушка, ощипывая перо на пух, напевала приятным слабым голоском Пушкинские стихи "Цветок засохший, безуханный...". Когда я спросила, что за песню она поет, она ответила: "Дак нашу, деревенскую". Так на моих глазах совершалось чудо перехода поэзии Пушкина в народную песню.

Почти вся школьная программа по истории страны и по литературе, а особенно по ее пушкиноведческой части сопровождалась бабушкиными комментариями и воспоминаниями. Так что смело можно утверждать, что постепенно у меня накопились воспоминания и высказывания 5 поколений берновских, глазуновских и торжковских жителей о поэзии Пушкина и особенно о его личности. Только одно мое детское воспоминание, относящееся вероятно, к 1946 году, показывает, что тень Пушкина вот уже более столетия витала в этих местах. Помню, мы шли полем теплой летней ночью из соседней деревни, куда изредка приезжала кинопередвижка и где кино показывали прямо на улице, повесив на стену несколько простыней. Видимо фильм был как-то связан с Пушкиным, потому что взрослые над моей головой говорили о нем как о хорошо им знакомом, близком человеке. Поэтому, когда позже годам к 9 я услышала от бабушки, что она ровно на сто лет моложе Пушкина, я была просто потрясена этим известием. Из ранних же, дошкольных воспоминаний сохранилось мое убеждение о близости поэта к царю. Видимо, через несколько поколений дошли сетования ровесников реформы 1861 года о том, что жаль де не дожил Пушкин до своих зрелых лет, а то, глядишь бы был он царю добрым советником, тогда и реформа бы прошла без больших обид крестьянам, да и для бар благопристойнее. Скорее всего, эти разговоры я могла услышать, когда по вечерам деревенские мужики собирались на груде бревен, которые были заготовлены для ремонта порушенных войной домов чуть ли не у каждого третьего дома в деревне. На этих мужицких посиделках мало вспоминали о войне, о стихах, конечно же, вообще не было речи, а вот о земле, о власти, о прежней жизни разговоры велись постоянно, были и народные анекдоты про Пушкина.

В эти летние наезды в деревню я много читала, а так как книг в каждом доме было немного, я в поисках чтива перебывала в десятках домов. Помню, что произведения Пушкина были в каждом доме. Помню, с какой гордостью люди рассказывали о своем посещении могилы Пушкина в Святогорском монастыре, хотя путь туда был не близким. В некоторых домах показывали на старую мебель, говоря, что поскольку она из барских домов, на ней вполне мог в свое время сидеть Пушкин. Видела я и полуистлевшие девичьи рукописные альбомы с народными песнями и со стихами Пушкина, и выцветшую ленточку, которую якобы поэт подарил поповской внучке. Рассказывали и какие-то смешные, обидные для бар случаи из деревенской жизни. И ведь все это происходило на местах недавних страшных боев, сразу же после таких событий, как бомбежки, оккупация, голод, и в то время, когда все окрестности были заминированы, когда обнаглевшие за войну волки приходили прямо под окна домов. Видимо, народ инстинктивно залечивал свои душевные раны этим намеренным забвением близких событий, заменяя их воспоминаниями о далеких и не связанных с войной и о светлом русском гении - Пушкине. Именно тогда я впервые услышала народное предание о том, что незадолго до войны могила Пушкина осела, и из земли показался угол его гроба.

В отличие от архангельских сказителей, которые могли судить о Пушкине исключительно по его творчеству и в своем плаче о нем представили его исключительно как жертву, в тверских преданиях встает живой человек, с присущими ему как хорошими, так и не очень чертами характера. Так что при всей своей любви к поэту, народные предания частенько и порицали его. В частности, написание им "Гаврилиады", а также появление грубых выпадов против царя простой народ объяснял не иначе, как "бес попутал". В одном из домов я увидела в потрепанном сборнике вырванную страницу и хозяйка объяснила, что стихи там были плохие, поэтому дед их на самокрутку и извел. Скорее всего, это было четверостишье:

Мы добрых граждан позабавим

И у позорного столба

Кишкой последнего попа

Последнего царя удавим.
На это четверостишье, а также на стихи: "Твою погибель, смерть детей с жестокой радостью я вижу", которые объяснялись исключительно "бесовским наваждением", моя бабушка сокрушалась: Сболтнул, небось, их, бедняга Александр Сергеевич по пьяной лавочке, потом - чувствую - одумался, да слово-то не воробей, вылетит - не поймаешь. Думаешь, случайно он так часто про бесов писал? Они ему в уши постоянно злые слова нашептывали, поэтому он писал в "Бесах": "Страшно, страшно поневоле". Очень уж он был скор на насмешку, как говорится: для красного словца не пожалеет и отца. Для настоящего поэта такое поведение не годится".

Вот тут-то и наступает пора мне внести свою лепту в собрание мыслей современного русского человека о нашей национальной гордости - поэте Пушкине. Давайте задумаемся о том, что же такое поэзия, поэт и какую роль они выполняли и выполняют в жизни человеческого общества? Для начала позвольте напомнить, что все вокруг нас, на Земле, да и во всей вселенной протекает циклически, изменяясь от хаоса к гармонии, а потом, наоборот, от гармонии к хаосу. Это происходит с поверхностными земными слоями, и с климатом, и с изменением животного и растительного мира. То же и с развитием общества, а в нем с поэзией. В допоэтическую эпоху, когда в человечестве только возникали основы речевого общения, первые слова возникли из звукоподражания, например, мама, волк, шум, гром, вьюга, топот, выть, нюхать и т.д. Когда слов накопилось уже достаточно много, наиболее развитые в мыслительном отношении люди случайно обнаруживали рифму, например, "прыг-шмыг", а также тот факт, что под выкрикиваемые зарифмованные слова сподручнее выполнять совместную работу, а также скакать и прыгать в ритуальных танцах. Так и возникла поэзия, причем возникла она прежде всех ремесел. И с тех доисторических времен, во всю историю человечества поэты символизируют гармонию, в отличие скажем, от воинских предводителей, символизирующих хаос. Поэт является одновременно и создателем и порождением гармонии. Он высвобождает звуки и слова из их родного хаоса (мычания, стонов, смеха, плача, приказов и ругательств), гармонизирует их своими рифмами, а потом созданной им поэзией он гармонизирует в меру своего желания и в условиях своего времени жизнь общества. И это так сильно действует на сознание соплеменников, что именно поэты и стали, скорее всего, первыми руководителями в своем племени.

Пушкин с первых же своих почти детских стихотворений заявил о своем отождествлении себя с инструментом гармонии - эхом. Он пишет:

Ревет ли зверь в лесу глухом,

Трубит ли рог, гремит ли гром,

Поет ли дева за холмом, -

На всякий звук

Свой отклик в воздухе пустом

Родишь ты вдруг

Ты внемлешь грохоту громов

И гласу бури и валов,

И крику сельских пастухов

И шлешь ответ, -

Тебе же нет отзыва.

Таков и ты, поэт.
Задолго до написания "Пророка" Пушкин выделил себя, - поэта - из толпы именно по признаку боговдохновенности:

...и мне богини песнопенья

Еще в младенческую грудь

Влияли искру вдохновенья

И тайный указали путь.
В продолжение этого своего понимания призвания поэзии и поэтов как инструмента гармонии, он пишет:

Не для житейского волненья,

Не для корысти, не для битв,

Мы рождены для вдохновенья,

Для звуков сладких и молитв.
Как видите, здесь совершенно четко и недвусмысленно носительство хаотического начала (житейское волнение, корысть, битва) противопоставлены поэтам, создателям "звуков сладких и молитв". К сожаленью сам Пушкин не всегда удерживался на столь высокой заявленной мим самим же ноте, он в свое время и картежничал, и кутил. И участвовал в многочисленных дуэлях. Эти-то отклонения от гармонии и порицались простыми тверскими мужиками в поведении поэта. Но в отличие от воспоминаний о Пушкине людей великосветских о разврате поэте в народных порицаниях речи не было. Скорее всего, простые люди ни в стихах, ни в житейских ситуациях не видели в его поступках и словах ничего, кроме проявлений восхищения и воспевания любви к женщине. Как говорится, каждый судит о другом в меру своей собственной испорченности и надо признать, что простые люди полностью обелили перед нами, потомками, образ поэта.

Если вспомнить, что любовь - основа всякой религии, то Пушкин представляется рупором этого божественного чувства, которому высшим вселенским разумом придано много того, что недоступно большинству из нас. И об этом можно прочесть в его ранних стихах:

Любовь и тайная свобода

Внушали сердцу гимн простой,

И неподкупный голос мой

Был эхом русского народа.
До этого ни один русский поэт не решался на подобное заявление. Что же касается Пушкина, то он повторял это свое юношеское заявление и в конце пути:

И долго буду тем любезен я народу,

Что чувства добрые я лирой пробуждал,

Что в мой жестокий век прославил я свободу

И милость к падшим призывал.
Не забывайте, что во времена написания этих стихов для большинства людей из окружения поэта народ, собственно большинство россиян, было просто-напросто крепостными рабами, призванными работать на своих господ. До Пушкина под словом "народ" поэты подразумевали только верхушку общества, в крайнем случае, дружинников князя, а вот Пушкин впервые и во многих своих сочинениях расширил это понятие на всех. Его "народ безмолвствует" в "Борисе Годунове" - лучшее тому подтверждение.

Другой мой тверской родственник заслуженный московский строитель Георгий Гаврилович Судаков, сам, будучи человеком неэмоциональным, а скорее сугубо технически мыслящим, любил порассуждать о суеверности Пушкина.

Он убежденно говорил, что не Татьяна, а сам поэт всю жизнь верил всем преданиям

... простонародной старины:

И снам, и карточным гаданьям.

И предсказаниям луны.

Ее тревожили приметы;

Таинственно ей все предметы

Провозглашали что-нибудь,

Предчувствия теснили грудь.
Гибель Пушкина от рук Дантеса он объяснял непоследовательностью поэта, его "неосновательностью", иначе, почему бы ему, знающему от гадалки о грозящей гибели от рук белокурого военного, не уехать подальше из Петербурга в самом начале разгорающегося скандала и вдали не переждать, пока сплетни сами собой не утихнут. Тем более, что в стихах он сам признавался:

Давно усталый раб замыслил я побег

В обитель тайную трудов и чистых нег.
"Простой бы здравомыслящий человек так бы и сделал, а ему - вишь - гордость не позволяла так поступить, да и слишком многих он обидел своими эпиграммами, вот они и мстили ему, советовали под видом друзей -приятелей не то" - горько сетовал огромный, величественный почетный московский пенсионер, носитель многих и многих народных преданий родной деревни Глазуны.

К этому времени я уже не раз перечитала всего Пушкина, и мне было чем возразить Георгию Гавриловичу. Во-первых, Пушкин в "Песне о вещем Олеге" показал бесполезность выполнения советов предсказателей: Олег, хотя и прислушался к словам волхва, а погиб все же от предвещанного. "И от судеб защиты нет" - как бы делается поэтом вывод, в чем-то роднящий его со многими древними мудрецами. А во-вторых, в "Пире во время чумы" Пушкин как бы заранее объясняет нам, потомкам, свое непонятное здравомыслящим людям поведение в ту роковую зиму 1836-37 гг, признаваясь:

Все, все, что гибелью грозит

Для сердца смертного таит

Неизъяснимы наслажденья,

Бессмертья, может быть, залог.
Пушкин не одинок в своем суеверии. Известно, что многие талантливые люди, в том числе и ученые-естествоиспытатели отличаются крайней мнительностью и суеверием. Может быть, это признак связи таких людей с иными мирами, с потусторонними силами или с вселенским разумом? В наше смутное время очень многие люди претендуют на подобные связи: колдуны, целители, предсказатели и экстрасенсы буквально заполонили нашу страну. Причем, у большинства из них явно недостоверные документы и единственная их цель - выудить деньги у доверчивых клиентов.

Пушкин ни в жизни, ни в творчестве не заявлял, кроме как в "Пророке", о своей исключительности, но при внимательном прочтении во многих его произведениях видна его боговдохновленность, его вне временные, глубинные знания.

Будь он крестьянином, его неизбежно при жизни прозвали бы ведуном, а после смерти, возможно бы, признали и святым. Ведь неслучайно, путешествуя в молодости по Кавказу, он мечтает о горном монастыре.

Туда б, в заоблачную келью,

В соседство бога скрыться мне
И не случайно время его жизни совпадает с бытием Серафима Саровского, почти совпадали и места их проживания. И самое главное - каждый из них в меру своих сил и на своем уровне проповедовали самое нужное людям - любовь. Но если святой Серафим сумел противостоять влияниям повседневности, ее суетности, то бедный Пушкин был закручен в вихре светской жизни и только иногда горестно осознавал, что "в поле бес нас водит, видно, да кружит по сторонам".

И, пожалуй, тоже не случайна строка в "Бесах": "ведьму ль замуж выдают". Если уж подлавливать Пушкина с его любовью к женщинам и с его постоянным страстным желанием обзавестись семьей, так только на женитьбе и только на исключительной по красоте девушке.

Именно такой и была Наталья Гончарова, при венчании их кто-то в толпе произнес фразу о первом русском поэте, сочетающемся браком с первой русской красавицей. Кто знает, не будь Наталья Гончарова так обворожительна, был ли бы Пушкин так безрассуден в своем стремлении к этому браку, опасности которого он знал по народной песне, до сих пор распеваемой Болдинскими крестьянами:

Что же ты, березонька, склоняешь, шумишь,

Что же ты, девонька, невесело глядишь?

Как же мне, девушке, веселенькой быть?

Батюшка с матушкой неправедно живут,

Младшую сестрицу прежде замуж выдают.
Беды в браке с младшей сестрой, которые проистекают от обид старших сестер, Пушкин красочно описал в "Сказке о царе Салтане". Да и в "Евгении Онегине" гибель Ленского можно отнести, в том числе, и к причине неправедности предполагаемого брака младшей Ольги. Так что женитьба Пушкина на средней из сестер Гончаровых наверняка казалась самому ему, если и не гибельной, то противной всем его убеждениям. Тем более, что и последующая яркая, шумная великосветская семейная жизнь не вязалась с его стихами, такими как

Воды глубокие

Плавно текут,

Люди премудрые

Тихо живут.
Или совсем уж простонародными чаяниями:

Мой идеал теперь - хозяйка

Мои желания - покой

Да щей горшок, да сам большой.
Как тут не вспомнишь рассуждение глазуновской престарелой учительницы, что у Пушкина жизнь раздваивалась: творчество и планы были в основном праведными и умными, а в жизни его было много ошибок. Это, в общем-то, и привело его к ранней погибели. Да и кроме Пушкина, можно привести множество подобных примеров, взять хотя бы Байрона, Лермонтова, Бернса. С другой стороны долголетием отличались те гении, которые были более последовательными на поприще служения обществу: это в первую очередь В.Гюго, ровесник Пушкина, Л.Толстой, а из наших современников Солженицын, Лихачев, Чуковский.

Но вернемся к теме визионерства Пушкина, к Пушкину как рупору вселенского божественного призыва к любви. Если это так, то для свершения этой великой миссии ему должны были быть приданы космические, наднаучные и вневременные знания об окружающем мире, те, что недоступны для большинства людей. Примеров этого в поэзии Пушкина великое множество, но остановимся на трех. Первый пример может показаться простым житейским наблюдением и только. Казалось бы: что сверхъестественного в том, что, будучи светским человеком и по рождению, и по воспитанию Пушкин, тем не менее, больше тяготел к "милому пределу, деревне, сельскому дому, к самой простой пище. Город в его стихах невольно предстает как нечто враждебное человеку и это не только Петербург из "Медного всадника", об этом говорят и не столь известные стихи:

Город пышный, город бедный.

Дух неволи, стройный вид,

Свод небес зелено-бледный,

Скука, холод и гранит.
Это было написано два столетия назад, когда Петербург еще не был городом - мегаполисом, так что стихи выглядят пророческими. Сегодняшняя жизнь в городах -мегаполисах настолько тяжела, что люди сходят с ума, становятся сначала агрессивными, а потом попросту недееспособными. Вспомним стихи Пушкина о свободе человека (самостояния его), когда жизнь его протекает вблизи "родного пепелища":

Два чувства дивно близки нам -

В них обретает сердце пищу -

Любовь к родному пепелищу,

Любовь к отеческим гробам.

На них основано от века

По воле Бога самого

Самостоянье человека

Залог величия его.
Хотя в них и нет прямого упоминания о деревне, в воображении читателя, конечно же, встают картины тихой деревенской жизни. И дело не только в странностях этих привязанностей к простоте светского человека того времени, а и в том, что подобную жизненную философию, проповедовали многие восточные мудрецы, имена которых Пушкин возможно и не знал, то есть вся эта ситуация - явный пример поэтического прозрения Пушкина. Есть нечто мистическое и в "Сказке о золотом петушке" с его магией цифр, проглядывает тайный смысл и в поэме "Медный всадник", но что прямо-таки безусловно имеет мистические корни, так это "Пророк", где поэт совершенно недвусмысленно заявляет:

И бога глас ко мне воззвал:

"Восстань, пророк, и виждь, и внемли,

Исполнись волею моей,

И, обходя моря и земли,

Глаголом жги сердца людей!"
В том же "Пророке" есть и такие строки, которые трудно объяснить чем-либо иным, кроме как вселенско-космическом источнике знаний поэта о мире. Не случайно при поверхностном прочтении эти стихи кажутся случайными и даже лишними. Школьники при заучивании "Пророка" труднее всего запоминают именно их, поскольку не видят в них смысла.

И внял я неба содроганье,

И горний ангелов полет,

И гад морских подводный ход

И дольней лозы прозябанье.
В этих словах откровенная заявка на то, что на земле нет совершенно ничего, что было бы непостижимо для обновленной души поэта, его новым глазам и слуху. Слова "гад морских подводный ход" современникам поэта могли почти ничего не говорить, ведь они не видели тех подводных съемок, которые стали доступны нам спустя два столетия. Поэтому лишь в наше время и становится ясна глобальная роль океана в жизни всей планеты. А "неба содроганье"? Разве это не иное выражение тех новейших научных мыслей физиков-теоретиков, астрономов, астрофизиков и философов, которые стараются связать воедино временные, пространственные и колебательные компоненты движения вселенной? А о лозе в период зимы мог писать только опытнейший виноградарь, поскольку этот период исключительно важен для качества вина, но никак не житель севера, который вряд ли и видел когда-либо эту лозу.

Но еще больше обнажаются его надвременные и всемирные знания о мире в поэме "Руслан и Людмила" при описании места, где Финн добыл живую и мертвую воду:

В немой глуши степей горючих,

За дальней цепью диких гор,

Жилища ветров, бурь гремучих,

Куда и ведьмы смелый взор

Проникнуть в поздний час боится,

Долина чудная таится.

И в той долине два ключа:

Один течет водой живою,

По камням весело журча,

Тот льется мертвою водою...
В сказках многих народов есть упоминание о двух водах:

Мертвая якобы очищает и обеззараживает раны, а живая способствует срастанию отдельных частей тела, т.е. оживлению. До недавнего времени в естественнонаучных кругах отношение к этим сведениям было только как к мифу. Буквально в последние десятилетия появилось доказательство того, что живая и мертвая воды это не миф, что их можно получить, смоделировав природные условия их возникновения: имея в виду массивные месторождения токопроводящих материалов, чаще металлов, наличие в данной местности активной грозовой деятельности, существование слабопроводящего раздела между различными металлическими проводниками и, наконец, существование водных прослоек между этими металлическими проводниками. Тогда при попадании в массы проводников (горы) зарядов молний образуется некое подобие огромного конденсатора, который затем постепенно разряжается через водные прослойки и при этом разряде на различных по своей природе проводниках, чаще всего металле и угле, возникают различные по знаку заряды. Эти заряды активизируют прилегающую воду, вызывая ее структурную перестройку, что и приводит к появлению новых качеств у природной воды. Вода, находящаяся вблизи положительно заряженного металла приобретает обеззараживающие свойства (мертвая вода), а около отрицательного металла становится ранозаживляющим агентом (живая вода). Обратимся теперь к пушкинским стихам. "В немой глуши степей горючих". В просторечии горючими степями называются местности с засоленными почвами. Когда такие почвы соприкасаются с водой, как раз может образоваться раствор солей, называемый электролитом, именно он и требуется для осуществления разрядки природного конденсатора, так как чистая вода тока не проводит. Эти слова первое указание на возможность образования живой и мертвой воды. "За дальней цепью диких гор, жилища ветров, бурь гремучих". Вот и второе условие: дикими горами называются горные массивы с острыми вершинами, в которые как раз и ударяются молнии в процессе "гремучих бурь". "Долина чудная таится". Именно долина между двумя горами с проводниками тока требуется для разделения накопленных в недрах гор разноименных зарядов, для последующего их постепенного стекания - разряда и, наконец, для активизации воды. "А в той долине два ручья". Здесь ключевое слово "два". Раз имеются два разнозаряженных проводника, то и источников получающихся вод должно быть два, иначе воды при смешивании друг с другом теряют свои необычные свойства. Поскольку свойства у живой и мертвой вод различны, то и поведение их должно отличаться, что и отражено стихами: "один течет волной живою, по камням весело журча, тот льется мертвою водою".

Недавно по Российскому телевидению был показан репортаж из высокогорного Тибета, где было издавна известно местному населению, но тщательно скрывалось ими от чужеземцев целое озеро с мертвой водой. Вода эта излечивает многие болезни. Мало того, по берегам вытекающей из озера реки проживают люди с отличными показателями здоровья. Невдалеке от озера местными жителями был показан и ручеек с водой, которую они назвали живой. И вся картинка на экране телевизора так живо напомнила вышеуказанные стихи из поэмы "Руслан и Людмила", что, кажется, что видишь перед собой живого Пушкина, слышишь его слова:

Кругом все тихо, ветры спят,

Прохлада вешняя не веет

Столетни сосны не шумят...
Вообще вся поэма "Руслан и Людмила" наполнена мистическими намеками и прозрениями: это и шапка-невидимка, о физической возможности которой свидетельствуют самые последние достижения науки, и эпизод с живой головой, никогда ранее ни в каких мифах и сказках не встречаемый.

Итак, на поле давней битвы Руслан видит множество костей погибших воинов и среди них пустынный холм.

Вдруг холм безоблачной луною

В тумане бледно озаряясь,

Яснеет: смотрит храбрый князь

И чудо видит под собою.

Найду ли краски и слова?

Пред ним живая голова.

Огромны очи, сном объяты,

Храпит, качая шлем пернатый.
Удивительно, но как и в случае с тибетским озером с мертвой водой, в наше время в джунглях Центральной Америки были открыты огромные каменные головы, которые располагаясь в некотором удалении друг от друга, на огромных площадях образуют какой-то явный узор, как и знаменитые рисунки пустыни Наска в Перу, увидеть который можно только с километровых высот, т.е. с космоса. Вес каждой головы свыше 20 тонн, у них толстые губы, приплюснутые носы, а на головах, как и в поэме Пушкина, шлемы. Более того, подобные каменные круглые глыбы в других местах центральной Америки обладают способностью перемещения и отвечают покачиванием на вопросы местных жрецов (вроде да-нет). Чем не живая голова из поэмы? Даже внешне эти каменные глыбы напоминают живую голову из Пушкинской поэмы, хотя несомненно, что во времена Пушкина они не были известны ни ученым, ни путешественникам.

Все три приведенные здесь примеры явно говорят в пользу знаний, черпаемых поэтом из глубины своего подсознания, т.е. свидетельствуют о его боговдохновенности. Сам он описывает момент творчества как некое отвлечение от жизни, подобие сна наяву:

И забываю мир - и в сладкой тишине

Я сладко усыплен моим воображеньем,

И пробуждается поэзия во мне:

Душа стесняется лирическим волненьем,

Трепещет, и звучит, и ищет как во сне

Излиться, наконец, свободным проявленьем

И тут ко мне идет незримый рой гостей,

Знакомцы давние, плоды мечты моей.
О некоем, особом, видении поэтом мира говорят и общеизвестные строки из "Онегина", это продолжение описание все того же процесса поэтического творчества,

... между печатными строками

Читал духовными глазами

Другие строки. В них-то он

Был совершенно углублен

То были тайные преданья

Сердечной, темной старины,

Ни с чем не связанные сны,

Угрозы, толки, предсказанья,

Иль длинной сказки вздор живой,

Иль письма девы молодой.
Похоже, что сам Пушкин осознавал свою проповедническую поэтическую сущность и если бы у него было постоянное понимание этой его роли в жизни общества со стороны близких, он бы был и более осмотрителен и более спокоен. А поскольку ни в семье, ни среди друзей он не находил такого понимания, это толкало его на всяческие выходки и экстравагантные поступки, вроде отращивания сверхдлинного ногтя, злые эпиграммы и дуэли.

Наверно, из-за слишком позднего прозрения и осмысления этого, один из близких поэту друзей, умнейший человек эпохи Петр Вяземский так безутешно рыдал на ступенях храма, в котором отпевали поэта метельным февральских утром.

А в народной памяти образ великого русского поэта с течением времени становится все более и более правдивым и светлым. Что же касается понимания исключительности его как поэта и вселенского рупора любви, то в этом понимании простые люди далеко опередили всех из круга людей, близких поэту, тех от которых он напрасно ждал этого понимания.