Мысль об автобиографии не приходила мне в голову, пока я не встала перед фактом прочтения биографий моих друзей или просто знакомых. Мои ровесники стали предаваться воспоминаниям. Я, искренне попытавшись, предварительно отвернувшись от зеркала, заглянув в глубины всего дорогого, что есть, понять насколько и мне хотелось бы доверить бумаге тепло и неясную прелесть того, что оказалось моей жизнью. Пора, решила я, отдавая себе отчет, что еще смутно меня тревожит и что-то тайное, что, живя настолько открыто, что жизнь моя походила на сцену маленького, пусть и похожего на домашний, театра более, чем на серьезное, замышленное, целеустремление, что собственно для всех и кончается все равно, тем состоянием, которое определяется, как биографическое, когда события уступают место воспоминаниям, я все же не смогу быть откровенна настолько, чтобы назвать это предприятие " Исповедь", хотя и злодеяний-то почти еще не совершала, или может еще не настал день, чтобы неяркая игра тайного перестала меня волновать настолько, чтобы легко поведать те страсти или сомнения, которые еще заставляют со странным испугом ночами просыпаться от яви снов, будят и толкают сознание мечтать, и сердце биться быстро и часто-часто, как побег. Тайное не увидят эти страницы. Я уйду в детство, которое и определило меня, как ту личность, которой я и живу всю жизнь, как начала себя помнить, настолько неизменную по принципам, как кристаллическая молекулярная решетка минимально активного вещества, меди например. В детство, где нет собственной власти, а значит, есть полное почти алиби на невиновность.
==Детство началось для меня со слов "бабушка", "бабушка Глафира", настолько ласковых, что ими, казалось, можно было определить все чувства, их можно говорить, шептать, петь или думать и тогда сразу становилось понятно, что жизнь дана для любви. Любовь. Природой я задумана была для любви. Меня никогда не интересовало ничего больше любви, но и что-то меньшее я проходила быстро и не задумываясь, почти не оглядываясь. Бабушкины руки были первыми и самыми прекрасными книгами, которые мне довелось прочитать. Ее жизнелюбие было жаждой настолько, что даже и воду она пила залпом, чуть задохнувшись. Все что бабушка делала, было молниеносно, она работала, не присаживаясь и не прерываясь для отдыха, затаивая, замедляя дыхание, перераспределяя таким образом свои силы на результат. Начав шить, например, мы могли и ночь не спать, а к утру появлялось платьице для меня с чуть, может, криво пришитым воротником, полное еще страстью и жаждой новизны. Иногда, проявив некоторую слабость, я робко просила что-то переделать, немного уточнить, но бабушка слегка уже по-детски обиженная, говорила мне беспомощно: " Леночка, да мне легче сшить новое, чем переделать старое". И я мужественно одевала это постаревшее, как-то преждевременно от моего недовольства платье и так проносила бабушкины наряды до того серьезного возраста, когда уже встала угроза навсегда остаться старою девой. Я сделала выбор и вышла замуж в 21 год, отменив навсегда бабушкины платья и родительский дом как единственное пристанище. Эмансипировав себя замужеством от любви ближних, я осталась наедине с совершенно чужим человеком, которого я знала всего шесть дней до того момента, как нас объявили мужем и женой - единым целым в помыслах и самой судьбе. Но бабушкино воспитание прорастало диковинными плодами, где в жизни не было места для таких понятий как репетиция, черновик или этюды, и все, что я делала всю жизнь, писалось единожды и не правилось никогда.
Бабушкины веселые, глаза научили меня смеяться. Радость отодвинула и растолкала по темным углам страхи и поражения, самооценки и достижения; все эти социальные эталоны и образцы завяли в сумерках, заметенные бабушкиным тщательным веником на задворки здоровой жизнелюбивой веры в счастье и самого себя.
== Я началась для себя самой с воспоминания. Мне было 1,2 месяца. Папа был в больнице. Мама взяла меня навестить его, было тепло, может лето, мама говорит, сентябрь. Папа выглянул в окно, он был очень добр в тот момент, почти нежен, что-то спросил меня, а потом подсказал маме, утереть мне нос. Мне было ужасно неловко за нос, испортивший очарование этого теплого дня.
== Лето. Это страна, в которой была жара, свобода, дача с маленьким, чуть больше меня ростом домиком. Родители посадили огромный сад, бабушка ухаживала за частыми и бесконечными кустами клубники, выращивая, огромные ягоды, которые наполняли рот густым и сладким, как мечта сиропом и красили губы красным. Вырастая на природе, человек более склонен к равенству, дарованному свободой. Валяясь на траве между жесткой и всегда чуть прохладной землей и высоким небом, ты не сравниваешь себя, не страдаешь ни от своих размеров или форм, ни от недостижения; так и вырастая как общая часть необъятной природы. Природа дает и врагов. Но это не всегда те с кем воюешь, воюем мы часто с жертвами, а вот те, кого боишься, это точно враги. Враги - это гуси, сильные быстрые, стаей нападавшие исклевать. Не умея убежать, я бросалась к ним навстречу, с криком размахивая руками, не догадавшимися подхватить палку. Гуси слегка все-таки пощипав, так же быстро и косолапо отбегали, все еще оборачиваясь и шикая, не оставляя во мне ничего иного, кроме радости победы и беззаботности смеха.
== Лето- это речка Вонючка, которая, вытекая из шинного завода, проползала огромной черной блестящей змеей по оврагу, где стоял цыганский табор, и добиралась до реки, смешивая и разбавляя журчащую прозрачность жаждой черного цвета. Мостик был маленький, но нам с кузиной строго было запрещено на него ступать. И Вонючка и сам запрет пугали нас, и мы подчинялись. Но как-то раз страшное событие заставило меня перебежать этот в две доски мостик. В нашем маленьком доме кроме нас нашло приют еще одно существо, оса, свившая серый шарик своего дома под потолком. Бабушка ушла за молоком, оставив меня в саду и закрыв дом, и оса не могла никак проникнуть в серость своего гнезда и металась, жужжа у входа. Я вообразила ее голодных детей, и в тот момент мне было безусловно очевидно, что надо бежать за помощью, пусть даже и по запретному мостику, может даже именно потому, что он запретный. Я стояла на краю и кричала, мне мерещилось, что Вонючка сожрет меня своим зловонием, но оса с детьми казались мне важнее моей маленькой и осторожной жизни. Бабушка сидела на стуле и разговаривала с молочницей, не торопясь, явно получая удовольствие от беседы. Запыхавшись от бега, я резко захватила еще воздуха, до полной невозможности вымолвить хоть одно слово. И только вопль: "Оса" и мог вырваться из моего истощенного страданием тела. Осиное гнездо было выброшено бабушкой из дома, как только мы до него добрались, моим мучениям не помогала мысль о благих намерениях, которыми я была полна час назад.
Куча песка около ворот явилась гигантской песочницей. И можно было строить замки, гроты, дороги или целый город, но моего воображения хватало только на квадратность малоинтересных кирпиче подобных бугров, у подножия и на теле песочной кучи. Мне был присущ с детства какой-то гигантизм и мне нравились кирпичи за простоту и количество. Однажды шумная и быстрая цыганка подхватила меня, мгновенно оторвав от кирпичного производства. Касаясь ее необычного наряда и вдыхая острые незнакомые запахи ее тела, я не задумываясь, готова была, забыть навсегда скуку песочной горы, но все же позвала громким голосом трехлетки бабушку. Бабушка выбежала, ахнула и стала вырывать меня у цыганки. В споре этом, почти перешедшим в драку, я была на стороне бабушки, хотя ненадолго мне хотелось бы быть унесенной цыганкой в тайную жизнь табора, но только ненадолго. Цыганка кричала бабушке, что я их, похожа на них, цыган, но бабушка, не тратя сил на доводы, вытягивала меня из этих объятий, манящих новизной. Тогда победила бабушка, но до сих пор иногда меня зовет из дома неизвестность.
==Необычная и потому праздничная поездка с мамой среди лета в городок, рядом с дачей. Мороженное. Объедая и слизывая холодное его молоко под прекрасной желтой и тяжелой кремовой розой, все боялась, что, обрушившись, роза упадет на асфальт, и тогда пропадет: мама никогда не разрешит съесть что-то упавшее на дорогу; но и начать есть розу еще не решалась, так хорошо было знать, что наслаждение это еще впереди. Навстречу нам шли мальчик тоже с мороженным и его мама красивая, но с невероятно большим животом. Они весело переговаривались и были счастливы. Быстро выяснив у мамы, что случилось с женщиной, получила диагноз - "водянка живота". Кремовая роза внезапно упала в лужу и по ее краям на воде образовались жирные пятна. Через дня три-четыре, предполагая ту встречу мамой моей навсегда забытой, осторожно спросила, умирают ли люди от водянки живота. Мама с печальным вздохом подтвердила самые чудовищные мои подозрения. Я плакала всю ночь, думая о них, о матери и мальчике. И годы спустя, я поняла, что оказывается женщина та была бе-ре-мен-на. Это все-таки до сих пор загадка в наивности той легкости признания факта непорочного зачатия замужней женщины с одновременным упреком в порочности будующей матери. Кому понадобилось объявить человека грешным по факту рождения и тем пытаться заставить его всю жизнь оправдываться.
== Зима. Мне все еще три года. Столкновение с пословицей, народной мудростью как первый духовный социальный контакт. Бабушка в сердцах о ком-то: " Дуракам закон не писан". Мои горячие заверения, что обязательно напишу. Но еще долгих четыре года я прожила неучем, изобретающим свои буквы, разливая везде, где можно чернила, и запоминая вместо того, чтобы писать. Но выполнить обещание, порывисто данное бабушке, мной плохо знавшей еще людей, не смогла: не встретила еще ни одного дурака. Их нет, но иногда ими притворяются, желая скрыть что-то за этим, охотно принятым людьми за истинное, ложное вполне определение человеческих качеств. Доверять надо бы больше народным приметам: народ истину прячет в них иногда.
== Снова лето. Рядом с нами дом сторожа-сторожка. В ней живет сам сторож и его жена, сторожиха. Сторож ловкий, злой, везде или он сам или его суждения. У него было дробовое ружье, для охоты или, может, для охраны дач нашего кооператива, от набегов дачников не нашего кооператива или от несоциальных одиночек, а может просто пьяниц. Поругавшись с бабушкой моей, которая отличалась умением правду в глаза говорить так быстро, что человек и зажмуриться-то не успевал. Сторож, в период мира со степенностью и не без удовольствия перепробовавший все сорта наших яблонь, пальнул из ружья в ничего не подозревавшую, яблоню, которая раскинула руки веток широко, держа на них огромные, как дыни, вкусные на солнце, крымские яблоки. Дерево засохло, убитое во имя истины.
== Но мы продолжали с бабушкой тайно, когда сторож был в отлучке по служебным делам, навещать сторожиху. Вся в черном, она была маленькой и тихой и набожной. От нее исходили сладкие и тревожащие запахи сухих трав. Неясные сумерки ламппадок под образами все делали загадочным. Она рассказывала истории-истории, полные соблазна, копыт и хвостов, ненароком приоткрывшихся, и этим разоблаченными, как происки нечистой силы. Но и поняв все, человек, как правило, героями ее рассказов были женщины, женщина не хотела еще верить и боролась с собой, с неверием своим, что давно умерший муж, так жарко обнимавший ее ночью, не муж вовсе, а нечистая сила. И любя его, она гонит его навсегда разоблачениями и подозрением. Иногда ее мягкий обычно взгляд становился подозрительным и останавливался на мне. " Окрестить надо. "Нехристем живет", говорила она бабушке. И добрые ко мне, они обещали конфеты, в обмен на убеждения. Но я, уже тогда предпочитавшая эволюционную теорию развития мира, съедала несколько раз, доверчиво купленные бабушкой конфеты, но в церковь идти отказывалась. Сторожиха делала из серебряных оберток, еще вкусно пахнущих конфетами, маленькие серебряные цветы и несла украшать ими церковь.
==Очень хочется плавать. Подгоняемая августом, нахожу второпях тренера, нашего соседа по даче. Договариваюсь с ним тайно, без ведома подозрительных к любой динамике, проявляемой мной, родителей. Все что знаю: буду брошена соседом на середину реки. Не боюсь, но хочется подробностей. Все опрашиваемые загораживаются неясными улыбками и чем-то вроде надписи на плакате: "Хочешь жить, выплывешь". И сам сосед как тренер оказался совершенно скуп на слова. Середина реки, непременно должна быть середина, примериваюсь, очень похоже. Сейчас он отпустит меня и поплыву. И вот я одна, полная счастья, боясь шелохнуться, чтобы не нарушить таинство жажды жизни и сосредоточить это в себе, одна быстро погружаюсь на дно реки, меня увлекает течение. Глаза открыты, кругом камни, тина и даже маленькие рыбы. Кто-то рванул меня с силой. Сосед. Он молча дотащил меня домой. А мальчишки еще долго упрекали, что утонула тогда, как топор, и сосед еле разыскал меня в мутном течении реки. Жаль, я думала, что плавать научилась. Ну, видно не всегда любовь к жизни дарует еще и умение плавать.
== Овраг. Мне уже пять лет. Солнце выжигает черные мои волосы, неприкрытые забытой дома панамкой. Большая компания разновозрастных детей, начиная с меня и кузины, которая на год еще младше, и включая десятиклассников, похожа на высшее общество по какой-то странной неоднозначности происходящего. Полдень, все уже расходятся после смеха, шуток и обобранных дочиста кустиков земляники. Трое молодых людей уговаривают меня остаться играть в покер, меня смущает отсутствие панамки, но я все же быстро соглашаюсь: игра в покер - это как выход на сцену, где ждет тебя пристальное внимание, где притворство твое в почете и ты можешь жить какое-то время другим человеком, как хамелеон, завися от ситуации. Конечно, я осталась. Через час голова моя была раскалена солнцем, и я робко попросила позволения выйти из игры, ссылаясь на отсутствие панамки, робость эта объяснялась тем, что в игре принимал участие молодой человек, в которого были влюблены все девчонки, не избежала этого массово модного чувства и я. Но именно этот самый человек и сказал мне строго и даже резко: "Играй". И солнце покарало мою раннюю пристрастность к азартным играм. Меня рвало, и болела голова несколько дней. С азартными играми меня заодно покинули и страсти ко всякого рода допингам, включая даже такой общественно узаконенный, как чай, которых в том возрасте я не вкусив, отвергла навсегда. И любовь ко всеобщим любимцам тоже меня никогда более не беспокоила.
== День рожденья. 6 лет. Август. Проснулась рано от счастья. Все еще спят. Побежала на луг думать о счастье. Бычок маленький, чуть выше меня ростом. Рассказала ему про день рожденья. Он слушал мило, жуя траву. Солнце начинало ласково согревать лицо. Решила поиграть с бычком в тореадоров. Но из-за неловкости, того, что всю жизнь ему дана только роль быка, я на этот раз решила, что тореадором будет он. И начала не больно, шутливо бодать его своим лбом, касаясь его бугристого. Он мгновенно принял игру, но роль свою быка, не променял. Он подбросил меня в воздухе. Убегая, я поймала еще один толчок, упала, но у бычка кончилась веревка. Тореодор отполз, потихоньку ноя, с арены. Хотелось жаловаться и плакать, но испортить день рожденья я не решилась.
Дома все еще спали. Открыла сундук, где пряталось печенье, привезенное кузине, все, что привозилось ее родителями, отдавалось только ей. Достала коробку конфет, привезенную мамой моей мне на день рожденья, и залпом съела ее, чтобы не делиться с кузиной. Вкус этих конфет остался навсегда, воспоминаем сладкого излишества.
Вечером пришли гости: вся наша компания, человек 15 детей. Каждый принес в подарок книгу. Читать я еще не умела, но книги ждала и любила страстно. А тут сразу 15 книг! Но мне показалось подозрительно, что на обложке, каждой книги была одна и та же картинка, Мгновенно сравнив и буквы графически, не умением читать, а по их виду и линиям, я поняла, что это одна книга, пятнадцать раз. Позже я узнала, что в нашем универмаге, на станции, из детских книг продавалась только эта. Но я отважно все еще ждала праздника.
Сели за праздничный стол. Все было вкусно, но я в горячем споре, подавилась куриной костью и она застряла в горле, не давая дышать. Очень хотелось заплакать, но я боялась, что кость провалится в меня навсегда, да и при гостях было неловко. Мама скомандовала мне открыть рот, над величиной которого и так все посмеивались, публично засунула чуть не по локоть руку в меня и вытащила кость. Горло болело, спорить стало не интересно, даже учиться читать ради одной книги казалось нелепым. Стало ясно, что жизнь не удалась.
== Осень, снег. Мне шесть лет уже. Страсть. Как я проворонила ее приход, как не захлопнула двери перед ее широким, как бездна лицом. Друг моего брата. Втроем мы проводили много времени. Дрались, фехтовали пластмассовыми шпагами, играли в шахматы, и если у нас с братом ради победы использовалось все, включая и само поле сражения, когда мы пытались шахматной доской нанести удар по противнику, как попало лишь бы не проиграть, то мой избранник, тихий и всегда аккуратный, и проигрывал всегда тихо без споров и сопротивления. Страсть клокотала в горле и выплескивалась криками, песнями и плачем. Потом пришли пытать подозрения. Касаясь зеркала даже беглым взглядом, я видела следы любви: глаза горели в овале синяков, губы искусаны сомнениями. Его лицо оставалось неизменным. Как поняла я, что любовь моя безответна. Сомнения, загрызшие меня вначале, затем засушили разум. Приняв его равнодушие ко мне за природную бесчувственность, как манекены в универмаге, живут для того, чтобы только носить одежду. Пылко, из жалости, решив спасти его от муки неведения, от бесчувственности этой, решилась на то, чтоб отравить его. Не жить же ему - этому призраку моей любви, человекоподобием. Зачем? Мне на муку!? Чернила! Орудие, дыхание поэта - это только чернила. Это всегда чернила. Сварить холодец, любимое всеми блюдо, и подмешать чернила. Кухаркой я всегда была плохой. Отняв у кукол, сваленных в угол, кастрюльку, я, дотянувшись до крана, набрала в нее воды и плеснула чернил, поставив этот напиток любви на мороз. Он пришел вечером. Бледный. Мне было бесконечно жаль его, рядом с веселым моим братом. Мило улыбнувшись, насколько позволяла ситуация, я тихо, не подумав о судьбе брата, спросила: " Мальчики, есть хотите, холодец". Первым откликнулся брат воплем радости. Я, дождавшись Его тихого кивка согласия, внесла чернила, замороженные и безжалостно разбавленные водой. После паузы, криков и погони, брат так и решил, что холодец я съела сама или спрятала. Но мой избранник понял все. "Дура", закричал он неожиданно пронзительно и больно. Больше я не видела его. Но убедилась навсегда в могуществе чернил.