Небо, чахло морщинистое, без облаков, с синяками задымлений, должны были поменять ещё год назад. Но не хватило краски. Танечка, откомандированная на вечно таяющую мерзлоту разрисовывать новое небо на следующие триста лет, потеряла инструкции союза художников, отправившего её на эту мерзлоту, в которой и выращивали новое небо из стволовых клеток свиньи и ящерицы, способное регенерировать после атак метеоритов и космических ожогов. Небо росло быстро и ворчливо, иногда небо стонало, как раненый, и становилось страшно и жалко одновременно. Разрастаясь, оно занимало пространство мерзлоты и белые медведи нехотя отступали, лишаясь владений. Станцию приходилось перемещать раз в неделю, разбирая и собирая заново все строения. Никто не знал, что ожидать от нового неба, но старое было все в космических дырах и становилось опасным.
- Пора! - сказали в правительстве.
И на станцию забросили людей-биологов и Танечку-художника.
Связь с материком была прервана после того, как небо расстелили на льдах и дали расти. По небу нельзя было ходить: небо было хищник. На станции не было никого, кто знал какого цвета делать основной фон неба: биологи и сама Танечка родились под старым ржавого цвета небом. Они были молоды и любили землю, любили старое ржавое небо, которое дружелюбно напоминало о детстве. Решили сначала бросить монетку, по результатам заброса выходило, что небо будет таким, каким уже было - ржавым, золотистым по краям с мелкими коричневыми морщинками в середине.
Глава 2
Нового Бога родит сознание президента, и генетики повторят его черты в биологическом воплощении. Бога оденут в скафандр, чтобы небо не отторгло и не поглотило его. И одинокий Бог будет жить на небе, чтобы люди могли думать о нем и просить у него. Бог будет создан глухим, чтобы не слышать жалоб, и немым, чтобы не жалеть. Бог будет всемогущ, и люди будут любить его больше детей своих, потому что Бог - страх. Так задумал президент из девятой династии Президентов.
Глава 3
Любовь - застывшая в стекле реликвия, раковина Души прошлого, бугор сознания обреченных... была разбита во время приступа землетрясения. Тысячи людей провалились под землю. Те, кто выжил, зачали прямо под землёй племя Иных, тех, которым ничего не было нужно.
Глава 4
Время бесчеловечно не существовало вне жизней, являясь воображением каждого. Те, кто не познал времени были всесильны. Всесильных ловили солдаты Огненной богини, зачатой временем и его сообщниками. Их приводили к ложу Огненной богини мечтать о безвременье... Наутро всесильных казнили, обкуривая марихуаной, которую каждый гражданин выращивал в горшках из-под цветов, на подоконниках своих отсеков ради оздоровления. Правительство разрешало каждому отсеку разводить не больше трёх кустов марихуаны. Но многодетные семьи выращивали три куста на подоконниках и остальные под подоконниками, для детей, чтобы тем было удобно дотягиваться до листочков и курить по потребности. Аптеки продавали марихуану с утра до вечера, а с вечера до утра её курили жители. Тех, кто не курил высмеивали на площадях и перекрёстках и обкуривали, но не до смерти, а так, для наведения порядка. Тех, кто не курил, отлавливало правительство, работать.
Глава 5
Всему была установлена мера, но не все это понимали одинаково.
Глава 6
На разобранных досках домика биологов сидел новый Бог, точно такой, как задумали. Он был нагим, не самого высокого роста, узнаваемой внешности. Он сидел терпеливо, почти не шевелясь, но внимательно, чуть наклонив голову, рассматривал снег на огромной льдине, на которой его создали. На запястье руки обручем висела табличка-индентификатор, лаконично констатируя: "Бог". Он только появился на свет пару часов назад, но чувствовал так, как будто жил уже лет сто. Он устал и ему хотелось спать.
Попугай отстал от стайки зелёных сородичей, летающих туда-сюда, пытаясь согреться, и упал на снег:
- Черти, дайте рома, - повторяла птица единственную фразу, которой её научил второклассник Петька ещё до глобального потепления.
- У меня нет рома, - смущенно отреагировал отказом Бог на первую просьбу в долгой веренице подобных.
Бог встал со сложённых в стопку досок и пошёл поискать кого-то, кто мог бы помочь.
- Простите, - спросил Бог у биолога, таскающего доски, - у Вас есть ром?
- Ром?! Зачем?
- Попугаю... он лежит на снегу и не хочет вставать.
- Попугаю?!
Биолог побежал к попугаю, но тот лежал неподвижно, скрюченными лапками указывая в сторону старого ржавого неба. Биолог поднял птицу и положил запазуху, согреть.
- А, Вы, оделись бы во что-нибудь. У нас женщина, художница, на станции, не хорошо, если она Вас увидит так.
Попугай сидел на подоконнике, на кухне станции, не желая вылетать на улицу, забывая о зеленой стайке точно таких же зелёных своих сородичей, летающей надо льдами, он поменял лексикон и веселил всех мирным:
- Чаю, чаю! Бедному попугаю!
Если кто-то открывал дверь, он быстро отворачивался, спиной к сквозняку, поднимал хохолок, чирикал что-то и неподвижно замирал.
Глава 8
Танечка стояла на самом краю неба, направляла бегущие кисти создать рисунок тонких морщин на молодом новом небе. Два неба смотрели друг на друга как в зеркало. Небо, лежащее на земле, внезапно вздрогнуло и с чавканьем схватило девушку за ноги, потянув к себе. Белый медведь, которого Танечка подкармливала то пряниками, то хлебом бросился ей под ноги и начал лапами топтать небо. У него обгорела шкура, но Танечку спасти удалось. Медведь рычал, небо поскуливая, сворачивалось у края в трубочку, мешая невысохшие ржавую и золотую краски. Когда Танечка ушла, небо вздохнув, развернуло края, бледные с лоснящимися пятнами ржавчины.
Глава 9
Закат был черным и тоскливым, звезды виднелись в дырах небесного покрывала. Они пугали сиянием и неправдоподобием существования непонятного. С каждым закатом звёзд становилось все больше. Сознание стремилось понять все, что видели глаза, и от этого поиска тревога не покидала как верная сиделка у кровати больного.
Глава 10
На планету Мерцающий Свист ехали долго.
Говорил же Алексу его лучший друг, Перчик, что уж лучше работать весь звездный сезон, чем оказаться с тещей на несколько световых лет в одном Колбике.
Тещу продуло, в ее позе застыл укор Алексу, предложившему отправиться в путешествие на Колбике, созданным их институтом в качестве опытного образца, когда полет заменялся межпланетными прыжками за счёт системы пружин Колбика и провокации биохимической реакции нейронных связей самих пассажиров к возникновению импульса ВЖИК- ПЕТРОВСКОГО, и являл собой материализованную галлюцинацию. Свист усиливал своё мерцание и магнитил стволовые клетки так, что сначала становилось весело, затем щекотно, и, наконец, нападала зевотная сонливость.
Аллочка, свернувшись в комочек, дремала на левой руке Алекса. Она была такая милая, молчаливая и трогательно беззащитная во сне, что Алексу хотелось поцеловать ее.
- Я была тогда значительно моложе Вас, Алекс, - упорствовала теща, откровенничая о заветной памяти первых поцелуев.
- Зачем это Петровский оставил вихревые потоки в Колбике, я же предупреждал его, что путешествие будет с тещей, что предпочтительна атмосфера домашней духоты, предусмотренная инструкцией межгалактической этики Павловского- Циолковского, - недоумевал Алекс.
Он пошевелил рукой, забыв об Аллочке на секунду.
- Не будите бедняжку!
-В Аллее Памятников тогда ещё мэры не зажигали света, даже по ночам, и влюблённые назначали свидания бродить среди каменных: царей, балерин, президентов, моделей, гимнасток и дежурных по парку. Мы садились на прокрустово ложе, стоящее на перекрёстке Социальных Перемен, тесно прижимаясь друг к другу, чтобы не упасть на оголенные провода будущих перестроек. Мы говорили друг другу признанья и клялись любить. Но природу обмануть нельзя, молодой человек, и невинность переходит в беременность. Это сейчас вы рождаетесь совершеннолетними, а моя юность была полна детских криков и мужского храпа.
Система Колбика оповестила о турбулентных галлюцинациях, зажглись сигналы 'пристегнуться' и 'надеть намордник'....
Нужно ли говорить, что теща и не подумала надеть намордник, она рассказывала свои галлюцинации подробно, с серьезным видом значимости, как некоторые субъекты рассказывают сны, успевая обижаяясь или предъявляя претензии их невольным участникам.
Алекс в галлюцинациях тещи занимал почти первое почти почетное место. Ему пришлось разбудить Аллочку, когда галлюцинации тещи скатились на эротический тон.
Аллочка спросонья даже развеселилась, но быстро сообразила, что 'какой ты цыпочка, иди же скорей сюда' - это был её собственный муж, застрявший как щепка в бурном потоке сознания её матери.
Алекс ликовал, пусть немного повыясняют отношения, ему надоели придирки и преследования тещи, его кожа ныла от её даже и случайных прикосновений. Он сидел целыми днями на высоких деревьях, на которые она взобраться не могла, он махал крыльями, чтобы взлететь, но намордник цепко держал его пристегнутым к теще.
Он бредил, как в детстве, когда его оставляли одного дома...
Теща очнулась первой, перед ней сидели Аллочка и Алекс и хохотали, целовались и хохотали.
- Я всегда знала, чего хотела, и хотела только то, что знала, целомудренно продолжила она.
Близкие звезды любопытно заглядывали в окна иллюминатора Колбика, и было непонятно: это день, ночь... и от этой непонятности становилось немного грустно и хотелось домой, забраться в капсулу семейного уюта, вспоминать все жизни, то, когда люди были собаками и лаяли на тех, кто был людьми, то плавать зелёными водорослями в океане добра и зла, то читать что-то интересное. Алекс очень любил читать, то, что пишут тараканы о людях. Жутко, но интересно. У тараканов совершенно отсутствуют глаголы.
Колбик летел, оставляя удивленные звезды на привычных за миллионы лет местах.
Алекс не успел понять, что случилось и как, но внезапно Колбик резко перевернуло, хорошо, что он был сферический. Перчик очень умный конструктор, он умел создавать надежные аппараты; однажды он даже сделал теще Алекса указку для уроков, которая могла улавливать косые взгляды учеников и записывать их фамилии в классный журнал и автоматически проставлять двойки напротив каждой фамилии. Испуганная тёща ухватилась за воротник его рубашки. Колбик ещё больше развернуло, что-то страшно затрещало, зашумело и даже завыло. Теща внезапно покрылась с ног до головы целлофаном, в который заворачивали выбрасывать промышленные отходы в соответствии с Конвенцией межпланетных загрязнений. Открылся люк, теща, захваченная струями воздуха, полетела в космос. Алекс сидел не в состоянии ни шевелиться, ни думать, он не знал, что скажет Аллочка, ушедшая в библиотеку посмотреться в единственное на борту Колбика зеркало. Алекс старался не думать о том моменте, когда Аллочка вернётся и даже старался дышать тише и медленнее. Какое-то время ему действительно это удавалось. Ну вот, вернулась Аллочка.
- Где мама? - беззаботно спросила она. Алекс молчал.
- Где мама? - назойливо повторила она. Алекс молчал.
- Где мама? - нервно потребовала Аллочка встречу с мамой.
-Аллочка, дорогая, умоляю, - воскликнул внезапно что-то понявший Алекс!
- Не дотрагивайся до моей рубашки! Не дотрагивайся до моей рубашки, Аллочка!
-Я?! Да я никогда и не дотрагивалась и не собираюсь дотрагиваться до твоих рубашек. Ты, ты не нужен мне! Мне нужна мама! Оставь меня! Зачем мне нужна твоя рубашка, если мне наплевать на то, что внутри твоей рубашки! - кричала она зло, становясь похожей на свою маму, схватив Алекса за шиворот, как это часто делала её мама, когда хотела доказать Алексу, что она права. Через несколько секунд Алекс увидел, как его жена, Аллочка, улетает в Космос на утилизацию, упакованная в целлофан. И космос, безразличный к её молодости и красоте, принял её неизвестностью.
Глава 11
Бога попросили зайти в контору биологов по громкоговорителю, и он нехотя, как-будто чувствуя что-то неприятное, скорее неведомое, отправился навстречу судьбе.
- Оденьтесь, Ваши вещи лежат на полке, - сказал старший биолог, старясь не смотреть ему в глаза.
Бог был не дурак, он сразу увидел, что его 'вещи' вовсе не вещи, а капсула с окном на лице. Его одежда была огромной, не по размеру и не по силам молодому, только начавшему жить Богу. Как, непонятно, но Бог догадался что люди не хотят его рядом с собой. Он подошел к стоящему рядом биологу и тихим голосом начал молить его о пощаде.
-Прошу Вас, - говорил Бог, - не гоните меня! Я буду работать, я принесу много пользы, я многому научусь, я чувствую, я могу много.
Биолог смущенно отстранялся, чуть в сторону, чуть наискосок, Бога схватили и наспех засунули в капсулу.
-О чёрт, - сказали биологи, отправив бога на небо, - забыли лишить его слуха и языка, да ладно, кому он там что-то скажет или, что услышит там: космос беззвучен.
- Пошли ужинать, - завтра рано вставать, дел много.
Бог летел в космосе. Он будет летать так тысячи лет, пока не придёт на смену ему новый Бог, в новом облике, новой фантазии. Бог плакал. Увидев землю холодной, промерзшей первое, что он подумал, на бескрайнем снеге, сдавливающем холодом, это то, как помочь, как сделать землю теплее более пригодной для жизни, для радости. И вот теперь он опять один, он летит никому не нужен. Внезапно он увидел, что навстречу летит женщина, укутанная в целлофан. Её крики пронзали вечное беззвучие космоса. Богу сначала показались, что это крики боли, но оказалось женщина ругалась, она ругалась страшными словами не имеющими ни логики, ни смысла, не несущими добра. Бог ухватился обеими руками за целлофан и втянул женщину в свою капсулу, пытаясь помочь ей. Он развернул целлофан, высвобождая женщину, капсула была приоткрыта, и женщина ловко вытолкнула Бога из его последнего пристанища, рассчитанного только на одного. Так тёща Алекса стала богом целой планеты на следующие тысячи лет.
Конечно, учёные могут сказать:
⁃ Нельзя было идентифицировать Бога только наличием капсулы, можно же было, что-то ещё придумать, например, пароль, отзыв, какие-то слова.
⁃ Какие слова? - возразят оппоненты. Бог же немой, Бог же глухой.
Но все равно, как бы там ни получилось, учёные смогут ответить достойно, почему Богом стала надоевшая даже собственному зятю, никому неизвестная, нравственно неизученная немолодая женщина, бывшая учительница младших классов
Внезапно Бог нащупал какие-то кнопки в куске целлофана, оказавшегося у него в руках, кнопки были цветными. Бог не стал выбирать зелёную: он уже видел зелёное небо, жёлтое небо, ржавое небо, зелёного попугая. Бог решил нажать красную кнопку. И бог не ошибся: красная кнопка означала возврат на базу. Зелёная - экологическое уничтожение биологического мусора.
Алекс, размышлял о вероломстве Перчика, лишившего его тещи и жены, разместив аппарат отторжения захвата, в вороте его рубашки. Ах, Перчик, Перчик, он оставил Алекса без жены и даже без тещи! Алекс внезапно ужаснулся мысли, что по какой-то случайности Космос мог бы утилизировать Аллочку, но при этом оставить въедливую тещу на всю оставшуюся ему жизнь. Но что же делать? Жить одному? Он вспомнил ночи с Аллочкой, шаловливой и страстной, доверчивой и проницательной, вспомнил оладушки, которыми теща кормила его, густо намазывая сметаной с малиновым, его любимым вареньем, так, что у Алекса стал расти живот и уменьшаться руки и ноги.
- Была же жизнь, - не без сожаления заметил Алекс.
Жениться ещё, в пятый раз, означало привыкать к пятой по счёту теще. Объедаться, возможно, до конца жизни оладушками, захватывая их все более и более короткими руками.
- Нет, не женюсь, будем с Перчиком строить межпланетики, путешествовать по галактикам и испытывать взаимные чувства к галактиянкам! Ни тёщ, ни сметаны, ни оладушкек. Кусок белка, немного рома...
Алекс зажмурил глаза. Когда он их открыл, он увидел перед собой Аллочку с вытаращенными от перенесённых испытаний глазами, нервно постукивающую по красной и зелёным кнопкам целлофана, в который она и была завёрнута.
- Аллочка, - позвал он, нежно промурлыкав её имя, хотя и прекрасно знал, что Аллочка умеет читать мысли по окологлазным морщинкам и знает уже об исчезновении тёщи.
-Аллочка, как я люблю тебя, как я рад тебе! Отдай мне целлофан, а то ты улетишь в космос безвозвратно.
Аллочка холодно посмотрела на него, прошла в библиотеку, ловко передвигаясь в целлофановом наряде по специально спроектированному скрипучим полу, поискала зеркальце, подошла вплотную к Алексу и нажала зеленую кнопку, на которую не решился нажать даже Бог.
Уже через несколько минут перед Алексом в кресле его тещи, ещё сохранившем запах её стойких духов, сидел совершенно голый президент.
- Алекс, - подтвердил Алекс своё имя.
- Иван Иванович, - важно произнёс бог кличку попугая, которого встретил в свой первый день на Земле.
- Иван Иванович, а разве Вы не...?
- Не Пётр Петрович? - засмеялся Бог.
- А, ну, да, я все понял, все понял, простите, ради Бога.
- Да, бросьте, Вы Ваши церемонии, - сказал Иван Иванович.
⁃ Давайте поедим чего-нибудь, хотя бы рому, что ли...
- Белком, закусывайте белком, - фривольно уговаривал Алекс Ивана Ивановича, тыча в него какую-то красную, шевелящуюся с множеством отростков корягу.
Иван Иванович с хрустом откусил кусок палки, из под его зубов раздался протяжный и громкий стон.
- Да разве же так можно, - сетовал Алекс, - белок же он живой, надо по чуть-чуть, у него регенерация секундная, но, если сразу много откусить, то ему больно, а понемногу, ему только щекотно будет и все. Тогда он даже сможет расти и к утру станет больше раза в два.
Алекс посасывал веточку белка, а он или она посмеивались ему в ответ и как бы в подтверждение его слов.
Глава 12
Наступила злая темнота. Снег беспрестанно падал на бескрайнюю землю рисовать чистоту. Попугай, закатывая глаза, клевал что-то из маленьких плоских тарелочек, стоящих на подоконниках ближе к свету и тёплым батареям.
Попугай стал толстым и малоразговорчивым, он ждал возвращения Танечки, она всегда угощала его чем-то вкусным.
Биологи о чем-то разговаривали вполголоса, их было три с половиной человека. Половиной был Зимир, он ещё рос, из-под рубашки появились маленькие ноги, которые пропорционально увеличивались. В периоды роста Зимир всегда был злой и голодный. Он был главным в экспедиции, злым и сильным, справедливым и беспомощным в новолуние, когда его конечности обновлялись, конечно, это не способствовало его долгожительству или жизненным удовольствиям, но ничего поделать было нельзя после ампутации отмороженных рук и ног. По протоколу ему должны были восстановить одну только конечность, остальные три он мог добыть в бою с всесильными.
Но скатываться без конечностей под землю ему было страшно, и он договорился с биологами, и те пришили ему контрабандно модифицированные его клетками лапы ящеров. Оставалось только одно неудобство - рост этих конечностей с периодом в двадцать один день. Зимир приобрёл странную чуткость, похожую на страх, которого он раньше никогда не испытывал, и если кто-то резко касался его конечностей, то, ящерные, они отпадали и начинали расти заново. Он очень устал. За последние лет пять ему удалось побыть целым не больше месяца. Иногда он ругал себя за малодушие, спуститься к всесильным было честью для землян. Одно только название - 'всесильные', да они сами отдадут все, что хочешь. Однажды кто-то спустился туда за головой, а вернулся с другой, женской. Он отстриг ей волосы, оголив череп, но голос остался визгливым и нервным, женским.
Все, кто хоть раз встречался с всесильными, становились нервными и вздрагивали при каждом к ним прикосновении или ярком свете.
Чаще, чем себя, Зимир ругал правительство, в том числе за то, что ему не дали квоту на восстановление. И стоит-то операция недорого и конечностей на складах видимо-невидимо, крысы их жрут, но правительство вечно оптимизирует выгоду для себя: надо что-то кому-то, иди, отними у всесильных.
Остальными тремя биологами были Жан и Федя, и каждый был по полтора: у Жана было две головы, у Феди - широкая он душа- четыре сердца.
Жан никогда не спал, головы отдыхали от мыслей по очереди, а Федя мог не есть неделями, чем вызывал всеобщую любовь и неодобрение одновременно. За обедом товарищи старались не смотреть на него, внимательно жуя каждый свою порцию, а в остальное время, посмеиваясь, выговаривали ему меню, которое планировалось на месяц вперёд.
- Федя, и зиньдремер под майонезом не попробуешь? - интересовались сразу обе головы Жана, специально проснувшиеся для обсуждения меню.
Федя отмахивался от вопросов, бесхитростно оголяя беззубый рот:
- Я подожду, когда манукару приготовят с лапшой из апельсиновых зёрен.
Манукара, услышав своё имя подбегала и ласково заглядывала Феде в глаза, он гладил ее и она убегала.
Хоть раз в жизни, но каждого когда-нибудь съедали, некоторых неповоротливых в предобеденное новостояние отлавливали и съедали по несколько раз.
Глава 13
Оказавшись в потоках звёздной пыли, замедляющей прыжки неутомимого Колбика, Алекс вызвал Перчика на связь, ему хотелось пожаловаться другу, а главное, обсудить не только 'как бы оно было, если бы...', но и помечтать: как оно будет.
Перчик лежал в кровати с женщиной, которая обернувшись на голос Алекса, оказалась Аллочкой. Алекс, не ожидавший подобного коварства от жены и единственного, а, значит, лучшего друга, не успел даже произнести упрёка, как услышал визг Аллочки:
- Не звони мне больше, козел!
Он только набрал воздуха, сказать Аллочке, что он звонит не ей, а Перчику, своему другу, конструктору Колбика, который Алекс испытывает с рисками для здоровья, а, возможно, и для собственной жизни.
- Старик, она права, - прервал его попытку контакта Перчик, оказавшийся подкаблучником.
Связь прервалась... Колбик прыгал, выбравшись из мусора и пыли... Алекс почувствовал, как одиночество окружило его безразличием, скукой, предвещая отчаяние.
Глава 14
Рядом с Колбиком в пустом Космосе запрыгали Колбята, маленькие модели Колбика. Они весело, как снежинки в детстве, заглядывали в иллюминаторы Колбика, кружась вокруг. В капитанской рубке сидели Алексы, человек десять уже, в пассажирской несколько Иванов Ивановичей учились играть в шахматы, представляясь друг другу и Алексу Пертами Петровичами, Михаилами Михайловичами и даже Владимирами Владимировичами.
Алекс подбежал к Сергею Сергеевичу и бледнея от ужаса, что кислорода не хватит и на пару часов заорал:
- Иван Иванович!!!
- Да, тише Вы, не орите! Иван Иванович спит в библиотеке.
В библиотеке не было места от сотни размноженных зеркал. Иван Иванович, увлёкшись идеей создания подобного подобному клонировал все подряд, не сильно беспокоя собственное воображение.
- Кислорода не хватит, - еле произнёс Алекс обескровленными губами.
Иван Иванович занялся тиражированием кислорода, буквально, ухватившись за последнюю молекулу этого вещества.
Уже через час воздух булькал и искрился, как шампанское, вокруг каждого пассажира Колбика.
- Какая пошлость этот ГМО воздуха, - думал Алекс, с неприязнью захватывая ртом радужные пузырики, созданные шутки ради цветными, которые лопались с шумом и свистом так, что говорить было тяжело, приходилось буквы проговаривать как бы что-то пережевывая.
Тезки играли в хоккей. Кто-то из них забивал уже пятый гол.
Алексы были грустными, подумывая о создании женщины, готовые пожертвовать каждый собственное ребро ради подобного мероприятия.
Глава 15
Алекс сидел на полянке Колбика - маленьком зелёном коврике, имитирующим здесь, в пустом космосе, природу, и думал, складывал монологи, пытался вступить в диалог с воображаемым оппонентом, роль которого он отвёл Ивану Ивановичу, решив, что нужно взять под контроль возможности Ивана Ивановича. Особенно важным казался контроль за созданием подобного подобному, которым тот был одержим.
- Ну, предположим, мы сможем вырастить Колбик, мы посадим в каждый новый выращенный Колбик нового тезку подобного Иван Иванычу, в каждый Колбик мы отправим Алекса, ненужного здесь в таких количествах; рядом они все только ссорятся друг с другом, пьют ром, и вспоминают тещу, мечтая о жене, но главное - это же упорядочить жизнь на Колбиках, нужно создать уют, - торопился мечтать Алекс.
- Нужно каждому тезке Алекса и идеологическим тезкам Ивана Ивановича создать по Аллочке, хотя, тёзкам, может нравиться и другой тип женщин, - но это трудно было представить, влюблённому только в Аллочку Алексу.
- Главное создать, а потом они привыкнут, - подумал Алекс, уже сожалея, что о прихотях других он заботится гораздо больше, чем о своих собственных нуждах.
Хотя представлять, что вокруг будут одни только Аллочки, весёлые, грустные, забывчивые, милые Алексу, было чрезвычайно приятно. Он даже закрыл глаза, мечтая, как бы разглядывая панорамную картину; но когда Алекс открыл глаза, посмотрел в иллюминатор на маленьких колбят, прыгающих вертлявыми сателлитами большого Колбика, не выходя из поля притяжения массы их прототипа, то понял: он не сможет радоваться тому, как другая Аллочка точь-в-точь такая же, как его собственная, будет о чем-то шушукаться или сидеть на коленях у другого Алекса, пусть, и как две две капли воды похожего на него самого. Ревность.
Глава 16
Попугай смотрел по сторонам, воровато оглядываясь. В его маленькой голове шевелились огромные мысли:
- Посуду с обеда не помыла, а ещё ужин приготовить надо успеть.
- Занавески-то, занавески грязные, а окон нет.
- Человеку человековое, а эмбриону и этого хватит.
- Курить - здоровью вредить, а пить- друзей заводить.
- В Эфиопии нынче дорого все, а снег, что тут, что там, так что отпуск дома проведём.
- Толпа!!! Толпа!!! Раздавили меня совсем.
Но мысли были более простодушными в эти дни, если сравнить их со снами.
Сны давили грудь и взбивали дыбом перья, в снах попугай был человеком.
Тут и биологи начали волноваться: заказ правительства был на толпу ко Дню открытия нового неба: приветствовать, речи говорить, дети- смеяться, женщины - умиляться... Но стали выявляться качественные и количественные сбои в биохимических процессах толпования, запущенных в Петри Диш, которыми были заставлены подоконники в домике биологов. С одной стороны толпование было хорошо отработано и не требовало никаких специальных условий: маленькое блюдечко, напоминающее чайное, замороженную в жидком азоте культуру толпы. По этой технологии толпы, один из самых востребованных правительством вариантов формаций человеческого представительства, выращивались на протяжении тысяч лет в полном диапазоне - рядовая процедура доступная любому студенту. Новое небо, здесь на Земле, имело чрезвычайную важность и для правительства, давно заседавшего на планетах Западного Региона Смещения Галактик, где галактянами была создана специальная зона правительственного благоденствия и жизнеспособности не способным, но с Земли им поставляли камешки Шуршуньки, которые не были найдены нигде, кроме матушки Земли. Шуршуньки плодились делением довольно шустро, но только на Земле. К тому же, сначала их надо было выловить, подрастить в специальных установках, присланных правительством с их зоны обитания и строго охраняемых военными, чтобы ценные камни не разворовывались и не терялись.
Да и сами минералы не торопились взрослеть до продуктивного возраста, заканчивалась их каменная юность, плодились детенышами и вскоре умирали от острого чувства тревоги за потомство, которое грузовыми межпланетными перевозками отправлялось навсегда и в неизвестность. Разлука.
Шуршуньки были острой фармакологической необходимостью правительства. Они играли основную роль в правительственных процессах пищеварения.
- Без Шуршуньки не посрешь, - говорили в народе.
- А с Шуршунькой жри, что хошь...
Правительство приняло меры и даже выпустило закон 'Против угнетения родного языка лишними словами', где запретило все слова из этой поговорки, включая предлоги 'без', 'в', 'с' и частицы 'не' 'за', 'что'.
И это наглядно пошло на пользу народу.
Народ стал меньше жаловаться на утраты или сложность выполнения правительственных распоряжений, которые ранее активно провоцировались предлогом 'без'; народ стал меньше задавать вопросов, не изловчившись обходиться в вопросе без частицы 'что'.
Наконец, народ перестал совсем говорить правительству 'нет', так как в это слово полностью входила ставшая нелегальной частица 'не'.
Да и студенты на лекциях перестали перебивать речи лекторов внезапными радостными 'А...' понятно, дескать, что улучшило атмосферу на лекциях и повысило количество студентов, занятых в эксперименте получения знаний в состоянии неглубокого сна.
Это было грубой, но правдой: правительство за миллионы лет эволюций не могло уже сопротивляться не воздержанию в приемах еды, да и между приемами, перекусами, дело обстояло не лучше.
А, ведь, началось все с того самого обеда много веков назад, когда бухгалтер Петров лихо сообразил, как можно и поесть вкусно и за счёт бюджета, отразив послевкусие в графе 'представительские расходы'. С тех пор обеды стали необходимостью, затем, обязанностью. Потом правительство стало гибнуть. Тогда ученые, проведя секретное исследование, открыли Шуршуньку.
Земляне, именуемые правительством простонародьем или патриотами, старались создавать частные запасы Шуршуньки. Непонятным все же оставалось, как ее использовать из-за значительной разницы пищеварительных процессов внутри правительства и между землянами. Многие, хотя и лояльные правительству патриоты планировали воздействие на правительство или даже правительственный переворот за счёт дефицита жизненно необходимой правительству Шуршуньки. Были разработаны секретные планы А и Б, по которым правительству выдавали в месяц полторы, по плану А, и две с половиной, по плану Б, Шуршуньки. Что означало, что правительство могло есть норму не больше нормы одного ну или двух землян. Планы А и Б были обнаружены Бдительными, переданы правительству. Правительство в целях самосохранения и с чувством глубокого сожаления посреди мероприятий глобального потепления приняло меры по охлаждению климата Земли, что увеличило всеобщую потребность в пище.
Глава 17
Толпа разбухала и расширялась внутри Петри Диш, маленького блюдечка. Люди вырастали, греясь теплом батареи рядом с холодом заснежнного окна. Начали появлятся сны, пёстрые, непонятные.
На горизонте событий не растут цветы, даже сорняки, разбрасывающие семена везде, не способны могучей силой своих корней назойливой ненужности удержаться на краю сгустка безнадёжности, последнего глотка, в который проваливается надежда.
Толпа увеличивалась пустотами. Петри Диш росли вместе с толпой. Попугай по-прежнему выклевывал зерна толпы. Биологи бегали вокруг, как наседки, пытаюсь загнать всех под защиту Петри Диш, где была питательная среда, целостность процесса и тепло, идущее друг от друга. Крайние менялись с теми, кто был в середине. Те, кто был в середине, старались не передвигаться к морозному стеклу. Через три дня биологи открыли окно, и вся толпа оказалась на улице. Вечером биологи нашли в углу сопротивляющегося, и стало понятно, что процесс выращивания толпы - толпование - нарушен. Возникла опасность, бегства толпян.
Попугай, любитель рома, склевал вместе с питательной средой
несколько зёрен толпян. Вне толпы толпяне очеловечивались и пытались стать самостоятельными организмами с разными судьбами. Биологи отлавливали кого только могли и вакцинировали их вирусами массовости и принадлежности. Под кроватью плакал ребёнок. К утру вакцинированный преданностью и патриотическими порывами ребёнок, вырываясь из объятий матери, полз к толпе. Мать бежала за ним, не боясь отлова, рыдая, моля послушать её. Щупальцы толпы схватили её дитя, толпа приняла тело младенца и раздавила бесшумно. Мать остолбенела от безысходности. Толпа прошла, оставив камень на дороге. Толпование - доступный метод прокладки дорог; мать и сын были рядом но никогда уже ей не обнять его.
Учёных удивлял эффект материнских страданий при процессе толпования, когда развивался один сложный организм по одному шаблону, предусматривающему вариативность, допускаемую правительством. Правительство определило базовым принципом толпы безразличие к судьбам индивидума. Все клетки организма были молодыми, одного возраста. И мать и дитя были одинаковыми по структуре, играя разную роль в толпе, они оба - толпяне и не имели других функций, кроме подчинения массе организма. Но Мать любила дитя больше толпы. Из-за этих сбоев в инициации толпования, младенцев пытались заменить стариками. Но старики эгоистично ставили свои интересы выше толпы, разрушали толпование на самом начальном этапе. Если толпа исключала детей и стариков, в толпе появлялись химеры, внешность которых вызывала возмущение, а неожиданность форм разрушения. Было принято оставить детей для первичной утилизации и матерей для окаменения ландшафта.
Семена толпы достигли зрелости, в толпе назревало чувство, мощное, неотвратимое, толпа. Через неделю или две биологи получат депешу с инструкциями о формировании векторов, глубины, плотности и цели направления чувства толпы. Толпяне не почувствует ничего, кроме единения, того состояния, которым может управлять и ребёнок, перенаправляя векторы по инструкции: 'всё тем, кто в толпе', 'толпа может всё, что не может человек'. Толпа лишена человеческих качеств. Толпа не может любить, не может страдать, скучать, думать, проявлять сочувствие. Толпа - склееные адреналином толпяне. Толпа может орать, бежать, требовать, жрать, топтать.
Глава 18
'Еда, кухня, постель, тепло , плечо, мораль...' - поэзия позднего периода тараканьего исхода в город Амлямпуль, города заключённых в забытье, города лишних.
История языкознания выдвигает три версии возникновения языка Ззшш; одна - тараканы эвалюциировали до возможности создавать запасы еды, необходимость учёта которых явилась причиной интеллектуального скачка: жадность породила ответственность. По другой версии, Ззшш возник из привычки паразитировать. Ходит легенда, как племя Тарак-Тарак оказалось в доме студента - юриста, который сломленный изменами возлюбленной, закрыл себя в доме с ящиком водки, учебниками по юриспруденции и тараканами.
Когда студент пил, тараканы прятались по углам и в книгах, когда студент храпел, тараканы искали еду, затем выход. Отчаявшись, вожди племени тарак-тарак становились свидетелями гибели соплеменников, отмечались случаи каннибализма. Заклятие шаманов на пустой холодильник привели к потере веры в вождей. Простые тарак-тараковцы искали спасение. Неизвестный истории языкознания таракан сложил первую поэму на языке Ззшш: 'студент, экзамены, пора'. Поэма не была оригинальным произведением искусства, являла собой плагиат. Студент сам, ещё находясь в состоянии двигаться, записал на измученном дождями окне губной помадой, позабытой его возлюбленной: 'будь начеку, не забудь зачетку на экзамен'. Тараканы адаптировали его послание к бытовой действительности, выложив мозайку букв на полу своими изголодавшиеся телами прямо перед лицом студента, который, перестав храпеть со страшной силой закричал: 'Тараканы, тараканы', - и выбежал из дома, одеваясь на ходу и прижимая к сердцу зачётку.
Язык Ззшш - международный, алфавит языка заимствуется из государственных языков местности применения языка. Язык Ззшш- исключительно письменный, устного бытового применения Ззшш не имеет. Ззшш - путь коммуникации и обмена принципами морали и объектами искусства между тараканами и людьми, язык - однонаправленный от тараканов к людям.
Глава 19
Алекс прятался от подобий Алексов и тёзок в библиотеке. Его убаюкивало: 'вода, вода, звук, мокро'. Он мог часами читать поэмы тараканов, где несколько слов давали ощущение пространства, грусти, судьбы.
Тараканам удивительным образом удалось уловить суть концептуализма, течения в искусстве, приведшего к коллапсу творчества в произведениях искусства, когда одно или два существительных, выбранных, возможно, случайно уводили зрителя в его собственное сознание, как гипноз, как потребность создать законченный образ из обломков, брошенных художником в зрителя. 'Любовь, стул', казалось бы, как могут сочетаются эти два слова, но художник рисует стул и пишет на нем -'любовь'. Пораженный зритель, заканчивает мысль: 'любовь - есть ожидание', 'любовь - есть неподвижность', 'я жду тебя, любимый', 'вернись', 'она скупая, как стул', 'мы - чужие'. Художник рисует окно и пишет на нем -'человек', рисует облако и пишет на нем: 'облако'. Зритель смотрит, пытается закончить, замкнуть мысль, так создано сознание - понять то, к чему приковано внимание. Музеи полны двухсловными хостами, критики пишут статьи о том, что у художника было на уме.
Тараканы подхватили эстафету концептуализма, но пока ещё медлят признавать поэмами тексты менее четырёх слов, что порождает двусмысленность образа самого концептуализма.
Глава 20
Алекс думал об Аллочке, ему казалось, что его тоска была бы слабее, не будь Аллочка в объятьях коварного Перчика.
Закат был не полный, солнце сияло через прорешоченное временем небо.
Перчик потерял счёт дням, дети выросли, Аллочка постарела, Алекс не возвращался.
-Дорогой, я сделала оладушки по маминому рецепту, - кокетливо скривив губы, нашептывала Аллочка...
Перчик знал, молодой Алекс хохотал в немом космосе, над его, Перчика, судьбой.
Глава 21
Навозные жуки тоже писали поэмы, насмотревшись на тараканов, они прыгали, ползали, летали по коридорам издательств, пытаясь сначала привлечь пресыщенное и этим ослабленное внимание редакторов, вымотанных просьбами всех своих родных и всех друзей всех своих родных, напечатать в журнале все то, что натворили их дети и жены или сами соискатели. Затем счастливчики, добившиеся заветного, молили цензоров, строгих, в белых халатах и скальпелями в руках, облачённых в перчатки, не резать тщательно созданные словосочетания, состоящее из наречий: 'жарко, жарко, жарко, жарко, хорошо'.
Глава 22
Колбики подросли и начали удаляться друг от друга.
Тезки волновались, готовился социальный переворот. Довольных властью было меньшинство. Алекс отличался от новых Алексов , созданных Иваном Иванычем во множестве, старенькой одеждой и привычкой пофилосовствовать. Недовольство властью завладело Колбиком раньше, чем появились первые признаки власти. Стало ясно, что созданное изначально сообщество свободных людей оказалось готово к созданию властных структур.
- Не понимаю, - отбивался от настойчивых требований двойников, выраженных в страстных речах, полных упрёков, странных метафор, просьб возглавить или передать власть тезкам Иван Иваныч.
Стали появляться угрозы и попытки подкупа Ивана Ивановича.
Иван Иваныч грустно прятался в случайных уголках сферического Колбика, разочарованный идеей подобия.
- А без подобия? Весь мир будет заселён химерами, а о чем с ними говорить? - жаловался он Алексу,
- А я дружил с химерами, у меня жена даже была химера. Конечно, жить по законам развитого социума они не хотят, но многие из них любят жить небольшими коммунами.
Миф, отец моей жены Зои, был рождён от осла, которому всесильные имплантировали голову учёного Зириумуса, когда сердце Зириумуса почти остановилось. Миф упрямо отстаивал научные достижения всесильных перед толпой и правительством, молился на вход в подземелье, из которого появлялись и куда исчезали всесильные уже двести двадцать лет. Mиф отказался от социальных благ, которыми манили его люди. Он не стал жить в коммунах химер, где еда была каждый день, где вход в коммуну и выход из неё охранялись львами с зубами акул, где дырявое небо заменил потолок. Миф питался жуками и цветами полыни.
В весеннее половодье он спас молодую ослицу. Она ходила за ним всю весну и лето, а осенью родила Мифу дочь, Зою. Зоя отличалась нечеловеческой красотой. Вместо ушей у Зои были горны. На ногах у неё было по двенадцать маленьких пальчиков.
Алекс заплакал ...
Когда у Зои родилась девочка, Ния, тело которой было покрыто золотом из-за чего она не могла расти через тело, её маленькие вначале ушки, покрытые шерстью, стали большими как у бабушки, мамы Зои, но не способными передавать ей звуки мира.
Зоя с маленькой Нией на руках, ночью, тайно, поднялась на гору, порождённую воображением Мифа для его потомков. И воображение Мифа поглотило Зою и маленькую весёлую Нию вместе с ее милым рождённым в грозу волчицей плюшевым медвежонком.
Глава 23
Для предотвращения создания структур власти Иван Иваныч предпринял меры срочного расселения колбиков по принципу - Алекс - тёзка. Признаться, он тосковал по неторопливым беззаботным беседам с Алексом за бутылкой рома и смешливой веточкой белка. Но, внезапно, для Ивана Ивановича, тёзки подняли бунт, требуя социального единения , социальных структур и привилегий над Алексами, настаивая на том, что Алексы - это народ, племя, равный космической пыли.
- Алексы должны быть низшими в социальной структуре.
- Пусть у Ивана Ивановича будет столько Алексов сколько он захочет, а у нас по три, по два, пусть даже по одному Алексу, чтобы только создать социальный статус.
Иван Иванович и днём, и ночью приглашал в библиотеку очередных тезку и Алекса. Библиотека была местом стыковки Колбиков. Он с трудом засовывал в Колбик сопротивляющегося тезку, давал наставления Алексу, и новый Колбик, абсолютное подобие оригинала, летел в космосе, не зная о Земле.
Затем процесс повторялся, пока Иван Иванович и Алекс не остались одни.
- Создать легко, навести порядок почти невозможно, - жаловался Иван Иваныч самому себе, рядом с заснувшим, уставшим от социальных катастроф Алексом.
Алексу снилась Аллочка, она маленькими, пухлыми ладошками лепила пухлые оладушки. Она посмотрела на Алекса серьезно и внезапно весело рассмеялась.