Петя Мушкин сидел на суровом деревянном стуле, оставленном у окна в учительской, зажмурившись так, что не было совершенно видно его красивых глаз, где было всего понемногу: чуть немного влажной глицериновости, какой обычно блестят мускулистые тела после массажа, немного добавлено лекарства, какого именно не совсем ясно, но внятно обещавшего, что все пройдет, немного твердости и еще меньше сочувствия.
Когда Петя открыл глаза, стало ясно, что с жалостью к себе он еще справиться не успел.
Коллеги по школе не верили в его метод 'возвышения падением', хотя и метод 'падения возвышением' директриса отвергла, как и все
обильно предлагаемые Петей аналоги, с возмущением, которое оба участника испытали одновременно.
Мушкин прекрасно понимал, что дирекрисса мстит ему за то, что она старая, а он на целых три месяца моложе. Мстит за то, что она- не просто старая, а имнно старая дева, а он - нет. Да и с точки зрения физиогномики у нее не все было в порядке, так, например, чувственный рот ее не вязался с ее же строгим поведением, а большая грудь никогда бы не смогла поместиться в акрруратных руках Пети Мушкина. Она бы выперла как подошедшее тесто из кострюли, и Петя опять зажмурил глаза, пытась досмотреть воображаемое. Открыл он их, когда натолкнулся на Лидочку, учительницу физкультуры. Петя преподавал математику, которую с детсва терпеть не мог. У Лидочки же были больше ..., но раздался звонок с перемены на урок, а не наоборот, и Петя поспешил к детям, которые у него вызывали те же чувства, что и математика.
- Дети, займемся алгеброй, - пообещал Мушкин, недоумевая с горькой иронией во рту, почему же не геометрией, например?!
Пока дети решали задачи, плотно напиханные в учебнике, Петя прикрыл глаза. Он умел расслабляться за короткое время урока так, как другим не дано этого достичь за целый месяц отпуска. Петя подвергал свой быт жесткому режиму и рационализму собственой личности и всегда предпочитал добиваться своего.
- Петр Ильич, я запуталась в функции от икс, - сказала очкастая девица на первой парте.
Мушкин с любопытством разглядел ее, пользуясь случаем, закончив свой осмотр строгим взгядом с глицериновым блеском и найдя в ней большое сходство с директоршей. Он не любил людей в очках, подозревая в них неискренность. Сам Мушкин был исключительно здоров, кроме маленького круглого пятна, оголившего беспомощно верхушку его головы , которое крепко сидело на нем маленькой шапочкой-кипой, выдавая удаленное иудейское происхождение, которое он заботливо скрывал, как и подобает порядочному христианину. Он улыбнулся классу взглядом полного лекарства, бегло посмотрел в учебник очкастой девицы, и весело засмеявшись, посоветовал девице очки протереть получше, функция-то от игрек.
Класс засмеялся над девицей пятью глотками подхалимов, которых Мушкин глубоко не любил, но без которых не обходился.
Долгожданно прозвенел звонок...