Козырев Андрей Вячеславович
Возвращение в Гиперборею

Lib.ru/Современная: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Козырев Андрей Вячеславович (yakozyr045@gmail.com)
  • Размещен: 16/02/2016, изменен: 16/02/2016. 14k. Статистика.
  • Стихотворение: Поэзия
  • Скачать FB2
    •  Ваша оценка:

    Возвращение в Гиперборею

    (Terra sacrum incognita)

       Гиперборейский синий небосклон
       Звенит прозрачным колоколом слова.
       Тишайший день сияньем опьянён,
       И горы смотрят строго и сурово.
       И золотым проходит косяком
       Большой сентябрь по городам и весям,
       И кажется, что Кто-то в поднебесье
       Идёт по райским травам босиком.
      
       Огнём лазурным небеса горят,
       Взимая с гор тяжёлые налоги,
       Пока быки, неспешные, как боги,
       Тяжёлыми губами шевелят.
       Рука Творца из глины лепит верно
       Небесный свод, свободна и легка,
       И жизнь горит, как серебро на черни,
       Как острый край булатного клинка.
      
       История сложна, как теорема.
       Не доказать, куда ушли отцы -
       Бойцы в кольчугах и высоких шлемах,
       Жрецы и тороватые купцы.
       Нас время учит слепотой и спесью
       Отцовских лиц в толпе не находить,
       Не помнить в уравненье неизвестных,
       Как алгебру, историю учить.
      
       Как тяжело поднять у века веки!
       Как тяжело взглянуть судьбе в глаза!
       Как тяжелы иссушенные реки
       И каменные, злые небеса!
       Ведь вечностью беременное время -
       Не враг для человека и не друг,
       Но память - Божий дар, проклятье, бремя, -
       Изогнута, как ассирийский лук.
      
       Раскол времён - все круче, все суровей.
       Ушли в века пророки, короли.
       Звучит в текучей лаве львиной крови
       Разверстый рык прожорливой земли.
       Век львиной хваткой держит лучших, первых,
       И ни одна звезда не говорит,
       Но во Всемирной паутине нервов
       Любая нить трепещет и горит.
      
       Пусть клинописные следы стыдливо
       Сменяются петитом тонких книг!
       Предстанет нам в обратной перспективе
       Минувших лет иконный строгий лик,
       Ковчег продолжит путь по небосводу,
       Опустит в небо мастер свой отвес
       И станет ясной вечному народу
       Несложная механика небес.
      
       Но всё-таки - и нам открыта высь!
       А если счастья нет - то и не надо.
       Ведь новый, неизвестный людям смысл
       Вторгается в подстрочник звездопада.
       Сверкает осень. Ширится распад.
       И ветер с гор шуршит листвою рьяно.
       И листья, как рапсоды, шелестят
       На языке неведомом и странном.
      
       Рассвет пылает шапкою на воре.
       Ледник сверкает на святой горе.
       Процвёл на радость разуму и взору
       Потоп большого солнца на заре.
       Звучит в огромном небе зорькой ранней
       Не плач, не смех, не лепет и не крик,
       И в нежной влаге птичьих восклицаний
       Плывёт новорождённый материк.
      

    Ганнибал при Каннах

      
       Победоносный вождь смотрел в огонь.
       Он видел: над костром плясали искры.
       В них рушились миры, всходили звёзды,
       Неслись планеты в танце вековом.
       На тысячах планет свершались войны,
       Торжествовали и свергались царства.
       И если здесь, на маленькой Земле,
       Он одержал великую победу,
       И путь на Рим открыт, и мир - у ног, -
       То где-то там, в другом миру, он ныне
       Хрипит в плену у гордого Варрона.
      
       - А проиграй, я был бы Ганнибалом?
       А победи, Варрон бы стал героем -
       Тупой и грубый? Что же нужно нам -
       Герой иль подвиг? Власть или победа?
       Мой подвиг нужен людям. Сам я - нет. -
      
       И мысль победоносного владыки
       Неслась от поражения к победе,
       Как птица, не нашедшая гнезда,
       И страшен был её надмирный клёкот.
       Когтя миры и страны, выпускала
       Она добычу - ведь она не знала,
       Куда, да и зачем её нести.
      
       Как мало было воину победы!
       Он ждал.
       Он ждал чего-то.
       Перед ним
       Незримая стена сейчас стояла,
       Прочнее римских копий.
       Он молчал,
       Глядел в огонь.
       Спускался мрак на землю.
       Ругались над добычей нумидийцы.
       Хрипели пленные. Проконсулы, трибуны,
       Сенаторы - весь цвет большого Рима -
       Лежали в поле - мёртвые. Победа!
      
       Кровь - пища для лжецов, льстецов, глупцов.
      
       ...Но всё-таки - как же мала Земля,
       Что спит в своем сиянье голубом,
       И как мала История! Извольте, -
       Историю всегда рабы творили.
       Работу эту чёрную и злую
       Свершать пристало Риму. Карфаген
       Себе возьмет лишь Славу, ну, а землю
       Отдаст иным, - тем, кто земле родней:
       Звучащей глине, ставшей человеком,
       Надменно-глупым вскормышам волчицы.
       Им - властвовать, и драться, и травиться.
       Им - волчье. Человечье - человеку!
      
       И, мучаясь, надменный победитель
       Сквозь зубы сплюнул в гаснущий костёр.
       Томимый чем-то, поглядел на небо.
       Прищурил веки на лице косматом.
       Сжал в кулаке свой посох. И прикрикнул:
      
       - Войска, назад! Мы не идём на Рим.
      

    Письмо из Мангазеи

    (Из Юрия Крижанича)

       Переулки пахнут снегом и берёзой.
       Из узорчатых окошек льются звуки.
       И взлетают балалаечные слёзы
       Выше мудрости, и радости, и муки.
      
       Ты на службе государя? Бог с тобою.
       Не хочу в Москве гнуть перед властью шею.
       Приезжай скорей за Камень, - и с тобою
       Мы покатим по кварталам Мангазеи.
      
       Как ты слышал, - что творится за Варшавой?
       Кто шумит? Как ерепенится посольство?
       Ты живешь в грехе с плохою девкой - славой.
       Самодержец не похвалит самовольство.
      
       Самодержцем своей жизни быть мудрее -
       Сам себе готовишь, стелешь и стираешь,
       Самому себе и гнёшь, и мылишь шею,
       Только сам в себя живешь и умираешь.
      
       Здесь, в Сибири, снег горяч, как сумасшедший.
       Звёзды здесь, как сливы, но крупней и слаще.
       ...Как окинешь строгим взглядом век прошедший -
       И увидишь, что он весь ненастоящий.
      
       Чем мы жили? И за что рубили бошки?
       Это глупость, преступленье иль измена?
       ...Помолчим. В родном дому молчат и кошки:
       Помогая, нас подслушивают стены.
      
       Скоро стану я, наверно, фарисеем,
       Буду проповеди петь о Божьем страхе
       На потеху щеголей из Мангазеи
       В кумачовых разукрашенных рубахах.
      
       Всё, что ярко, словно золото, - померкнет
       В безразличии серебряной державы.
       Пересечь её, постичь, снять с неба мерку
       Я бессилен. А они, ты знаешь, - правы.
      
       Жизнь для них - лишь испытание азарта.
       Просвещенье для них тесно, как Европа.
       Легче жить, не зная ни "вчера", ни "завтра"
       И не слушать ни царя, ни гороскопа.
      
       Что поделать, но "аминь" слабей "авося".
       Упоение победой - тоже пьянство.
       ...До чего здесь расточительная осень -
       На плоды, и на цветы, и на пространство!
      
       Вязига, и белорыбица, и птица -
       Здесь для чрева есть приятного немало.
       Здесь ворюга нанимает кровопийцу,
       Чтоб Убийство послужило Капиталу.
      
       Вечный брак труда и денег! Мысля туго,
       Не поймешь - у них одни и те же лица,
       И за каждым кровопийцей есть ворюга,
       И на каждого ворюгу - кровопийца.
      
       ...В тишине звучит протяжный стук лопаты.
       Он прекрасней, чем звон колокола медный.
       Только выбеленные пустые скаты
       За узорчатым окошком мне заметны.
      
       Звёзды гаснут. Что не так-то уж и плохо.
       День грядущий нам сулит и смех, и слёзы.
       И звучит тяжёлый заступ, как эпоха,
       Разгребающая снежные заносы.
      
       Ты в почёте. Я в опале. Только, право,
       Всё отдал бы ты, чтоб слышать голос века
       В безразмерности серебряной державы,
       В безразличии серебряного снега.
      

    Доктор Чехов

      
       На нашу жизнь - игру страстей и смеха,
       На ложь, на сонный быт, на явь во сне
       Насмешливо и грустно доктор Чехов
       Глядит сквозь стёкла узкого пенсне.
      
       Мы мечемся... Мы лжём... Всё смутно, зыбко...
       Мы ищем, что нельзя, что можно нам...
       И чеховская грустная улыбка -
       Прекрасный фон для всех житейских драм.
      
       Его глаза глядят сквозь наши страсти...
       Дрожат морщинки в уголках у глаз...
       Всё, чем живем мы, - у него во власти.
       Он вставит нас в свой небольшой рассказ.
      
       Не отыскать границы слёз и смеха
       И не разбередить всех старых ран...
       Но что бы Вы сказали, доктор Чехов,
       Про наши игры, - кровь, войну, обман?
      
       Он промолчит. Он улыбнётся тени.
       Он отойдет - назад, за сцену, вдаль.
       Превыше драм, страстей и треволнений -
       Его насмешка, мудрость и печаль.
      
       А сцена ждёт. Зал требует потехи,
       Страстей и крови, - нервов не сберечь...
       На этом всё. Простимся, доктор Чехов.
       Ich sterbe. Danke schЖn. До новых встреч.
      
       * * *
      
       А в нашей Атлантиде всё спокойно:
       Шумят под толщей влаги города.
       Сто лет - стабильно - длятся войны.
       Как время, в рифму зыблется вода.
       Звучат молитвы богу - Ихтиандру,
       В подводных храмах зыблется трезвон,
       И водолаз в сияющем скафандре
       На фресках, как святой, изображен.
      
       Пусть на земле столетия идут!
       Нам шепчет наш глубоководный опыт:
       Ни бог, ни бык вовек не украдут
       Блаженную прабабушку Европы.
       Мы с богом время пьём на брудершафт,
       Ведь правда - не в вине, а только в кайфе,
       И бог, блаженный, словно астронавт,
       Нисходит в глубину на батискафе.
      
       Как много намудрил чудак Платон!
       Жизнь в сумерках - сложнее "Илиады".
       Мы - Океана предрассветный сон,
       Не плоть, а волн прозрачная прохлада.
       Живём, умрём ли - нет у нас забот...
       Но жизнь не выше строгого закона.
       Наш мир скорлупкой хрупкою плывёт
       В волнах невозмутимого Платона.
      
       Вся наша правда - выдумка. Притом
       Ей свойственна хмельная важность вида.
       Пусть дева кувыркается с китом,
       Пусть пенится подземная коррида!
       Для нас, для выдумок, комфортно дно.
       Нас греет вод глубинное теченье.
       И рыбы, мельком заглянув в окно,
       Разводят плавниками в изумленье.
      
       Из впадин в океанском хмуром дне
       Выходит газ, роятся архетипы.
       Из пузырей глядят, как в полусне,
       Цари - Помпеи, Цезари, Филиппы.
       Извергнет их веков глухой оскал,
       Они родятся, выживут - едва ли...
       Ну, а пока - никто не умирал,
       И никого ещё не убивали.
      
       Круги на море сумрачных времён
       Расходятся над головой Платона.
       Огонь ещё людьми не приручён,
       Ещё безбожен серый небосклон.
       Но скоро, беспросветна и бездонна,
       Разверзнется пучина, словно пасть,
       На волю выпустив живую душу,
       И Тот, кто завтра космос воссоздаст,
       Как будто рыба, выползет на сушу.
      
      
      
      
      
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Козырев Андрей Вячеславович (yakozyr045@gmail.com)
  • Обновлено: 16/02/2016. 14k. Статистика.
  • Стихотворение: Поэзия
    •  Ваша оценка:
    Связаться с программистом сайта.