Козырев Андрей Вячеславович
Сибирский изборник

Lib.ru/Современная литература: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Козырев Андрей Вячеславович (yakozyr045@gmail.com)
  • Обновлено: 10/08/2016. 146k. Статистика.
  • Сборник стихов: Поэзия
  • Поэзия
  • Скачать FB2
  •  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Эпическое повествование в верлибрических поэмах. Роман-верлибр.


  • СИБИРСКИЙ ИЗБОРНИК

    Роман в верлибрах

      
      
       Сумрак там и туман. Никогда светоносное солнце
       Не освещает лучами людей, населяющих край тот.
       Ночь зловещая племя бессчастных людей окружает.
      

    Гомер. Одиссея

      

    Ей, гряди скоро!

    Апокалипсис

    ЯВЛЕНИЕ 1

    ДЕНЬ ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ

        -- УТРО
      
       Утро встает над миром большим.
       Свежий ветер врывается за ставни растворенные.
       Потягивается юноша Григорий на постели,
       Под одеялом, цветами вышитым, -
       Крестным знамением осеняет себя:
      
       Начинается день.
      
       Растворены окна.
       В доме бревенчатом, тесном, узком, - город большой живет.
       Щупальца звуков городских в окна проникли -
       С базара, с школ, с лагерей военных,
       С колокольни
       Никольского
       собора.
      
       Православие святое медными волнами по улицам течет -
       Шире, шире,
       Глубже, глубже,
       Концентрическими кругами в пространстве расходясь...
      
       Звонками школьными, трелями птичьими, ржанием лошадиным, молвой улиц шумных
       Вращается, расширяется, углубляется в сердцах и в пространстве -
       День широкий,
       День светлый,
       День земной.
      
       А с другого конца проспекта Никольского,
       Как стрела прямого,
       С кладбища казачьего,
       Звуки службы доносятся.
       Пение звучит, и священник кадит тихо.
      
       Льются слова песнопения:
       "Идеже нет воздыханий"...
      
       И тело земле предается...
      
       Кто-то рождается на земле.
       Кто-то к сердцу любимую прижимает.
       Кто-то умер сейчас...
      
       Жизнь течет.
       Вращается колесо медленное.
      
        -- ДЕНЬ
      
       На воробьиных лапах скачет день.
       Перескакивает через купола и крыши, щебечет, журчит, смеется,
       Пляшет в пыли,
       Ведра щебета своего на людей опрокидывает.
       Запрокидывает горло, пьет, на солнце молится.
       Начинается день -
       День трудов и забот, день волнений и треволнений,
       Побед и поражений,
       Потерь и свершений,
       Боли острой и теплоты молочной -
       День всея Земли,
       День всея плоти.
      
       На куполах, на крышах, на решетках оконных дробятся блики и отзвуки его.
      
       А между храмом и кладбищем -
       Казачья слобода, рынок, света, блеска и гама полный,
       Толпой по края затопленный,
       Пестрый, яркий, зовущий, кричащий, щебечущий.
       На рынке пестром, на базаре казачьем -
       Народное море колеблется, содрогается, преображается,
       Себе лишь молится, в себя лишь верует...
      
       Знайте, знайте, знайте, что ждет вас!
      
       А где-то далеко,
       За тысячи верст отсюда,
       Разрываются бомбы,
       Ржут кони раненые,
       Кричат солдаты, окровавленными руками раны зажимая.
      
       Идет война -
      
       Война-Предвестница,
       Война-Предварение:
      
       Русско-Японская война.
      
       Дрожит желтый воздух над Желтым морем.
       Дрожат воздушные твердыни Порт-Артура.
       Дрожит слава русская,
       Мерную поступь на восток завершившая.
      
       От взятия Казани - до падения Порт-Артура -
       Спираль многовековая,
       Раскаленная,
       Светоносным железом в огне мерцающая.
      
       И поднимается заря новая,
       Заря кровавая,
       С высоты востока, как пелось в тропарях,
       И - по бездне стопами -
       По океану Тихому и Великому
       Идет весть о разрыве
       России и Океана,
       Двух миров Тихих,
       Двух миров Великих.
      
       Разрывом с высоты востока веет.
      
       А в Сибири, на рынке - торговля идет,
       Торговля бойкая, шумная, яркая,
       Блестят вывески, зазывалы кричат,
       Фрукты, плоды, овощи - сами людям в руки прыгают
       В Стране
       Изобилия
       Последнего.
      
       И -
       На двух краях материка Сибирского,
       Рассеченного венами рек, горбами гор, островками волос зеленых -
       Одно и то ж творится:
      
       Кричат люди, бегут люди, снуют люди -
       купить, продать, занять, вернуть,
       Прибыль получить!
       Кричат люди, бегут люди, снуют люди -
       Разить, колоть, стрелять, убить,
       Победить и погибнуть!
      
       И одинаково движение их, бессмысленных атомов, кровяных шариков
       Мира
       И войны;
       Бегут они, складываются, уплотняют ряды свои, бастионы и крепости, вокруг пустоты
       Сердца,
       Разума,
       Совести,
       Вокруг ран гноящихся, вокруг разорванной плоти человечества,
       Вокруг гибели своей,
       Как пчелы, роем носятся юркие атомы человечества.
      
       И строится улей единый,
       Мощный, великий, богатый,
       На крови, на слезах, на деньгах,
       На порабощении душ и телес -
       Улей грядущего человечества,
       Улей Золотого Века.
      
       Скоро поднимется до неба он,
       Скоро солнце заслонит он -
       Рой человеческий, рай человеческий,
       Райский ад рукотворный.
      
       Расти, расти, улей черный,
       Расти, расти, Вавилон, город крепкий,
       Расти - и знай, что дни твои придут,
       Когда погаснут огни твои,
       Когда замолкнут песни твои,
       Когда заплачут сыны и дочери твои
       И над пустотой улья мертвого ветер черный прозвучит -
       Ветер будущего,
       Ветер солнечный,
       Ветер, в розу сложившийся
       И расцветший, -
      
       Ветер духа Божия.
      
       А пока - снуют люди, бегут люди, кричат люди, свои дела справляя,
       А пока - вершатся дела торговые, и вершатся дела кровавые, и вершатся дела железные,
       А пока - бьют часы над городом, и воздух сотрясается, и солнце медное блестит,
       А пока - длится он, Великий Полдень,
       Полдень надежд и мечтаний,
       Полдень трудов человеческих.
      
       Люди! Не будем забывать о трудах наших!
      
        -- ВЕЧЕР
      
       Вечер на мягких лапах по земле крадется,
       Зелеными глазами смотрит,
       Тихим веянием на лица людей дышит.
      
       В саду за большим домом -
       Качели высокие,
       И на них парень с девушкой раскачиваются,
       Гришка с Любовью своей,
       Рыжеволосой, солнечноглазой, -
       Быстро, весело,
       Только косы рыжие в два ручья по воздуху носятся,
       Только пятки голые девичьи сверкают.
       То вверх, то вниз,
       То вниз, то вверх, -
       Летят друзья, хохочут, друг другу в глаза глядят
       Сияющие...
      
       Ветер,
       Ветер,
       Клубись, извивайся, налетай,
       Рви, круши, оглушай, зачаровывай -
       Раскачивай нас!
      
       Я - есть, ты - есть, мы - любим!
       То вниз, то вверх,
       То вверх, то вниз,
       Срывая покровы с души, проникая в улыбки и очи -
       Вей, ветер,
       Вей, ветер,
       Раскачивай нас!
      
       Я - есть!
       Ты - есть!
       Мы - едины!
       Едины в движении, в полете качелей,
       В коловращении времени,
       Налетай, ветер,
       Рви веревки на качелях,
       Круши, рви, уноси нас в воздух -
       Раскачивай нас!
      
       Я - есть! Ты - есть! Мы - любим!
      
       Спрыгнем с качелей, на траву душистую прямо -
       И - в пляс!
       Без музыки, только ветру покорные, только порывом живые!
       В пляс!
      
       Как я люблю легкий человеческий танец!
    Как я люблю движения проворных ног между жизнью и смертью!
    Как люблю я прыжки, повороты, неожиданные перестановки,
    Превращение плоти в душу, - 
    Шаг за шагом, вспышка за вспышкой - 
    С самого детства, с поры чистых глаз,
    С первого взгляда на просторную дорогу,
    По которой ползет, идет, бежит, мчится к нам - 
    Смерть.

    Как люблю я легкий человеческий танец!
    Пляши, совершай движение, преломляй грани
    Между жизнью и смертью,
    Иди вперед, мелькай в круговороте дней
    Пестрым знаменем,
    Под огнями черных небес, над камнями черной земли,
    Танцуя, 
    проходи путь скорбей и радостей,
    взлетай к небу, вздымай руки, бейся, как птица, в своих же объятиях - 
    и взлетай
    выше танца,
    выше жизни,
    туда, где только ветер пляшет над мертвой равниной земли.

    Как люблю я легкий человеческий танец!
      
       Как люблю я танец проворных ног
       Между жизнью и смертью,
       Между вечером и ночью,
       Между любовью и разлукой - приходящей и уводящей нас друг от друга,
      
       В ночь,
       В черноту последнюю,
       В черноту безвыходную -
      
       Навек!
      
      
        -- НОЧЬ
      
       Ночь, черная, смолистая, липучая, вязкая, как деготь, -
       Приди скорей!
       Ночь, скрытная, мощная, загадочная, двери сердец отворяющая, -
       Приди скорей!
       Твоего прихода ждем мы, твоих медленных шагов, шепота сухих губ твоих -
       Ждем, ждем, ждем!
      
       Приди, ночь-дарохранительница!
      
       И приходишь ты, и видимость цвета с лиц снимаешь человеческих -
       Ты, только ты!
       И лишаешь людей укорененности в земном, и деревья заставляешь корни в небо пускать -
       Ты, только ты!
       И ждём мы тебя, как целительницу, как чудотворицу, как берегиню -
       Тебя, только тебя!
      
       Все в мире тобой дышит, во всех вещах темная кровь струится -
       Твоя, ночь человеческая.
       Огни в окошках темных, дверей громыхание и черная ворожба ветвей -
       Во имя твое!
       Воронья черный грай, блеск ножевой смурной и песни гуляк пьяные -
       Во имя твое!
       Засасывающие сны пьяные, бессвязные крики в бреду, умирающих стоны острые -
       Во имя твое!
      
       Все - во имя твое,
       Во имя твое,
       Ночь русская,
      
       Ночь всея Земли!
      
       В ночи молимся мы,
       В ночи верим,
       В ночи любим.
      
       И в ночи - бескрайней, изредка лишь мелеющей - поэт стихи свои пишет.
      
       Сидит за столом в каморе своей, на двойной ключ запертой,
       Сидит, губами шевеля, слова тонкие повторяя,
       Сидит, и ложатся на бумагу слова нелепые, слова живые,
       Слова нездешние:
      
       Ночь,
       Во тьме твоей
       Жизнь моя горящей молитвой свечи зазвучала.
       Верно звучит она -
       Между степью, дымом молящейся,
       И молчащей тайгою,
       Где царским воротам дубов трава кланяется,
       Где тёмные лики деревьев всё суровей, и строже, и тоньше...
       В тишине этой
       Из молитв, и шорохов, и стуков ночных
       Я ковчег полнозвучный творю
       Для родины,
       для родиночества,
       для Сибири, врученной мне.
      
       Я создаю тебя, моя Сибирь!
       Я творю тебя заново - из стоустой молвы,
       Из иероглифов снега на окнах зимних,
       Из междуречий рек, междометий листвы, беглого говора ветра.
       ...Свет заливает наш мир. Процветает потоп.
       Солнечным ливнем течёт с неба кара Господняя.
       И тысячи троп проложены меж облаками
       К русскому солнцу, над небом Икара светящим.
      
       Я создаю тебя вновь, мой звучащий ковчег,
       Стонущий, плачущий, блеющий, мычащий, ржущий.
       Лес мирозданья к зиме повернулся лицом.
       Всякая тварь да хвалит Господа вьюг и метелей!
       Всё, что мы здесь не спасли, все, что утрачено нами,
       К нам возвратится - во тьме, за краем надежды.
      
       Я за тобой опускаюсь на самое тёмное дно,
       Алую жизнь расточая огнями червонца.
       Только дано нам в последнем видении это -
       Вечер, и красные лужи, и солнце чёрное...
       Жизнь застывает зелёной молитвой воды.
       Чёрные лица камней от крови зацветают.
       Сталь и бетон - сквозь века - не затмят волчьего воя,
       Не утаят пламени скифских могучих костров.
      
       Свет, колобродящий над темной страною моею!
       Виноградом бродящие звезды! Слушайте нас!
       С миром идёте ли вы или с предвестием смуты-
       Я зарифмую с землею исполненный тяжести воздух -
       Воздух хореический, ямбический, звучащий!
      
       Небо хмельно. Плывет по нему мой ковчег -
       Искрой в вине, пузырьком в чане темном, дощатом.
       И непрестанно кочевье ковчегов сквозь небо,
       Строгого неба движенье,
       Вращенье,
       Блужданье
       во мраке
       последнем...
      
       Дописаны стихи.
       Прорвалось сердце в небо сокровенное,
       В небо потаенное,
       Во внутреннее небо человеческое.
      
       Совершилось.
       Окунает руки в слезы людские
       Звездный Пилат.
       Копья деревьев плоть неба прободают.
       Человек сказал свое,
       Отговорил,
       Отзвучал.
       Совершилось!
      
       И теперь,
       Когда все сказано,
       Одно остается сыну человеческому -
       Забыть себя,
       Забыть жизнь,
       Забыть смерть.
       Отложить тетрадь. Крестным знамением осенить себя трижды.
       Преклониться долу перед сном.
       Лечь в постель теплую.
      
       И лежать в ночи.
       Глухо.
       Слепо.
       Безвыходно.
       Как камень.
       Как камень...
      
       Окончен День человеческий!
      
      

    ЯВЛЕНИЕ 2

    ЛУННАЯ ПЕСНЬ

    Ночь стоит над Атаманским хутором.

    Ночь над степями Иртышскими.

    Ночь над Сибирью.

    Большая ночь, просторная,

    Стосонная, столикая, тысячеглазая,

    Колоколом молчаливым края родные покрывшая.

    Ночь предопределения,

    Ночь предзнания.

    Ночь - пророчица.

    Стоит в ночи храм Казанский,

    Стоит, как резная фигура шахматная,

    Как пешка, которую вот-вот в ферзи проведут.

    Стоит, молчит, ждёт хода своего.

    Но медлит рука играющая.

    Стоят вокруг храма дома деревянные,

    С резными ставнями,

    С теплыми завалинками,

    С воротами, хитро украшенными.

    Спят люди в домах -

    Казаки и крестьяне,

    Молитвенники и матершинники,

    Пьяницы и постники,

    Грешники и пророки -

    Все в лице одном,

    Все в теле едином:

    Вольное, лихое племя, неукротимое.

    И в одном доме,

    Махоньком, бедненьком,

    С крышей покосившейся,

    Что на самом краю хутора притулился, -

    Спит казак молодой, Арсений.

    Спит, разметался,

    Чуб черный на лоб отбросил,

    Руку за голову положил.

    Дышит глубоко, трепетно:

    Тяжёлое ему снится.

    А что на свете правды тяжелее? А что легче её к небесам поднимает?

    Глубок сон его, глубок и вязок,

    Как небо ночное, луной затопленное,

    Как неба колодец, тайного света полный.

    И видится ему старуха,

    Белая, круглолицая, в шали серой,

    В юбке домотканой - с лебедями белыми по подолу.

    Стоит в доме его,

    Прямо у кровати,

    Покрывало цветастое белой рукой гладит.

    "Кто ты? Откуда?" - спрашивает Арсений.

    "Неважно, кто я, мил человек,

    Важно, кто ты, - колос, к жатве назначенный,

    Золотое зерно свое скопивший,

    Солнце свое впитавший,

    Отдать его долженствующий.

    Два месяца тебе дано, два только.

    Пройдет сей срок - упадет колос на землю.

    А пока - живи, дыши,

    Да меня не забывай".

    Сказала сие - и растворилась,

    Столпом лучей лунных обернулась.

    Прошел по дому лунный столп - и в небо вышел.

    Смотрит Арсений -

    До Луны дорожка по воздуху идет,.

    Чистая, серебристая,

    Только человечьими стопами неисхоженная,

    Неистоптанная,

    Людям неведомая пока...

    Кто, когда по ней в верный путь наконец шагнет?

    Просыпается Арсений.

    Крест нательный целует.

    Молитву Михаилу Архангелу читает.

    И тихо становится ему,

    Так тихо, словно все мысли его, все дела и дни его

    Лесом тысячелистым на краю христианства застыли -

    И не пошевелятся.

    Затишье в душе его, мир и покой -

    Как перед бурей или перед вечностью.

    Тишина.

    Вновь засыпает Арсений -

    Мирен сон его и безмятежен,

    Как озеро ночное.

    И стоит лунный столп над изголовьем его,

    Избранника своего примечая.

    Проходит два месяца.

    Август настаёт - щедрый, буйный,

    На дары обильный.

    Месяц жатвы, месяц урожая,

    Месяц принесения плодов.

    Арсений живет - не тужит, о сне не помнит.

    Ходит по граду, по миру, смотрит - не насмотрится:

    До чего мир этот щедр, разымчив, неимоверно благ!

    Липучая смола черных очей его каждой девке мила,

    Каждый конь зрак огнен на него косит, хочет, чтоб оседлал его казак.

    И живет Арсений, случайничает,

    По течению времени течет,

    А щедро оно, время сибирское, его наделило!

    Только перед грозой щедрость такая у неба бывает,

    Только перед грозой.

    Настает пора - ярмарка на Атаманском хуторе творится.

    Приезжают купцы со всего Иртышу,

    Товары свои раскладывают,

    Побойчее их нахваливают,

    Парни на балалайках играют,

    Цыгане медведя водят, скоморохи песни поют -

    Красота, пестрота, ярое солнце торжествующее!

    И Арсений на ярмарку пришёл,

    Хочет коня купить - лучшего, породистого,

    Чтоб сила в каждой жилочке пела,

    Чтоб стремление в коне было,

    Чтоб шары под кожей мелодией звучали.

    Идет по ярмарке, среди солнца щебечущего,

    На воробьиных лапах прыгающего,

    Идет -

    Солнечные зайчики от глаз черных так и скачут!

    Все засматриваются:

    - Вот красавец! Вот парень! Мою Марьку бы за него на выданье!

    Улыбается Арсений,

    Солнцем улыбается,

    Зубы крепкие скалит.

    - А вот конь так конь! И недорого... Взял бы такого, пожалуй!

    - А и бери! Для такого казака ничего не жалко!

    - купец говорит.

    - Да, только оседлать бы коня мне этого, посмотреть, смирен ли,

    - улыбается Арсений.

    Осёдлывает коня.

    Красный зрак у коня, красные лучи, грива гнедая,

    Шея радугой изогнута,

    Ноги тонкие, сильные, - грация, быстрота и блеск!

    Только ретив конь, что взять с него, -

    Встает на задние ноги, будто кто ущипнул его,

    Ржет, зубы скалит - череп вот-вот изо рта вылетит...

    И падает Арсений.

    Падет наземь,

    Об камень в пыли головой ударяется.

    Черная кровь из раны глубокой по чубу бежит.

    Зубы скалятся,

    Словно улыбается Арсений - от боли...

    И видится ему:

    В небе, синевой расплесканном,

    В море разливанном сини августовской -

    Вместо солнца луна светит.

    Щербатая луна, полная,

    Как лицо человеческое,

    Как лик старухи из сновидения того -

    Луна- судьба, луна - пророчица,

    Луна - предсказательница.

    Расступается толпа.

    Арсений лежит, глядя глазами мертвыми.

    Пульс-живчик не бьется уже.

    Голова в крови, рубаха разорвана.

    - Кто б знал - чтоб вот так, с коня падучи... Глупо, глупо, глупо...

    - течёт молва.

    А в небе полуденном

    Луна светит,

    Луна красуется,

    Круглая, белая, полнолицая,

    И воздух ею разъят,

    И посреди воздуха - столп лучей лунных,

    Дорога незнаемая,

    Чистая, серебристая,

    Только человечьими стопами неисхоженная,

    Неистоптанная,

    Людям чужая пока -

    Но вот по ней первые следы человечьи пролагаются...

    И лето вокруг бессловесно шумит, -

    Лето лунное,

    Лето грозное,

    Лето бурное,

    Жаркое лето четырнадцатого года.

    Лето предопределения,

    Лето предзнания.

    Лето пророчества.

      

    ЯВЛЕНИЕ 3

    ГЛИНЯНЫЙ РЫЦАРЬ

    Вике Сенькиной - с любовью и надеждой

      
       ...Сирень за окном.
       Запахи тонкие, чистые, неуловимые.
       Весна. Весеннее солнце. Весеннее одиночество...
       Сидит девушка Марьяна у окна,
       на улицу смотрит.
       Яблоня там благоухает, пьянеет, полыхает,
       ветку Марьяне протягивает:
       "Лети за мной!"
       Не летит Марьяна.
       Нет ей дороги в мир большой.
       Живет она взаперти уже семнадцать лет почти,
       шагу из дома ступить не может -
       ноги не ходят.
       Бабушка ухаживает за Марьяной, кормит ее, одевает,
       а больше нет у девушки никого...
       только солнце за окном да яблоня на улице,
       только небо да печаль весенняя.
      
       Нечем заняться Марьяне.
       Фигурки лепит она из глины,
       маленькие, с ладонь величиной, -
       лепит свои мечты и видения сказочные,
       что по ночам к ней приходят.
       Глиняные мечты, глиняные чувства, глиняная жизнь -
       хрупкие, бесполезные,
       но красивые, как сны по весне.
       Вот они, мечты Марьяны-затворницы,
       Вот они, стоят на полочке, лицом к свету обернувшись.
       Стоят и молчат, потому что - нечего говорить им,
       и так все слишком ясно, слишком верно, слишком жестоко.
      
       Вот рыцарь -
       латы крепкие, копье вострое, щит прочный,
       а на щите - сердце, огнем объятое.
       И взгляд из-под забрала - тонкий, одинокий,
       словно вопрошающий о чем-то.
       Сиротство любви земной - во взгляде этом.
      
       Чёрт -
       маленький, юркий, красный,
       с рожками на голове, копытцами на ногах,
       глазками острыми, смеющимися,
       зубами оскаленными,
       носом длинным, крючковатым.
       Изогнулся черт вопросительным знаком,
       словно сам за собой хочет что-то худое подсмотреть
       да исподтишка гадость какую сделать.
      
       Смерть -
       высокая, тонкая, бледная.
       Плащ белый, капюшон на голову накинут,
       в руках иссохших - коса да часы песочные.
       Сыплется песок из чаши в чашу,
       текут мгновения, летят годы, уходят жизни...
       а она все та же, -
       высокая, тонкая, бледная.
       Безликая. Жестокая. Святая.
      
       И Дама прекрасная -
       в платье старинном, на колокол похожем,
       с прической высокой, веером в руке лицо прикрывает.
       Раскрывается в ладони тонкой веер цветной,
       на веере - дракон извивается,
       за веером - пустота прячется.
       Нет лица у дамы:
       просто гладкая поверхность на голове глиняной...
       Не смогла изобразить лицо ее Марьяна.
       Не видела она лица этого в мечтах своих.
       А лгать - не смела.
       ....................................................................................................................
       Вот приходит к Марьяне бабушка.
       Старая бабушка, сгорбленная, седая, -
       восемьдесят лет ей скоро,
       всех друзей и врагов пережила давно,
       муж еще молодым на войне погиб.
       Что для бабушки, что для Маришки -
       весь мир большой, чистый, опустошенный.
       И слова молвить не с кем.
       Вот и приходит к Марьяне старушка
       и рассказывает, как с мужем прощалась, -
       одно и то же рассказывает, слово в слово, каждый день.
       И страшно Марьяне, и неприятно, а приходится слушать это.
      
       А душа чего-то другого просит,
       а душа в полет просится...
       Лучики солнечные по деревянным половицам да по подоконнику ходят,
       по резному окошку прыгают,
       гуляют вдоволь, - веселые, шаловливые,
       как дети, от родителей сбежавшие...
       А яблоня за окном облетает, лепестки мимо окна летят -
       а не поймаешь, не догонишь, не сохранишь их,
       радости весенние, мечты мимолетные...
      
       И ходит тишина вихрями по земле,
       ходит, не останавливаясь,
       и только попади в столп тишины -
       закружит она тебя,
       над землей вознесет, от жизни оторвет, солнце покажет -
       да и бросит с седьмого неба на скалы
       где-нибудь за тридевять земель...
       И вспоминай потом всю жизнь
       болью костей и души разбитой,
       как легко и счастливо было в вихре тишины над землей нестись.
      
       Нету счастья для Марьяны.
       Горько ей, горько и пусто на свете.
       Слезы текут из ее глаз -
       молодые, жгучие, чистые...
       Слезы ее в губы целуют, потому что - некому больше...
      
       Берет девушка с полочки и ломает фигурку рыцаря.
      
       "Что ты сломала его, детонька?
       Хорошая такая игрушка была...
       Рыцарь глиняный..." -
       ворчит старая бабушка.
      
       "То-то и дело, что глиняный.
       А мне бы живого...
       Но нет их, рыцарей, в жизни...
       нет..." -
       ломается Марьянин голос, хрустит, как тростинка сломанная...
      
       ...Не плачь, Марьяна, не плачь: придет к тебе рыцарь твой.
       Нет его на свете, но придет он.
       ....................................................................................................................
       ...Сон глубокий, древний, таинственный -
       до недр земли глубиной, до облаков высотой.
       Весенний сон...
      
       Клонится к земле под дождем молодая яблоня.
       Клонятся тучи к горизонту.
       Клонит старушка луна белую, седую голову свою на плечо облаку.
       И падает время дождем из туч небесных на землю,
       в долины и реки,
       и шумит за окнами, как прилив, одиночество ночное.
      
       Запахи идут из окна в комнату,
       запахи цветов майских, сирени да яблонь.
       Проходят в дом, как гости, стараясь не шуметь,
       и с Марьяной спящей беседы долгие ведут -
       что видели они, пока над землею плыли,
       воздушным кораблям подобно...
      
       Как хотела бы Марьяна хоть во сне
       на запахе цветочном, как на корабле, над землей проплыть!
      
       ...Спит земля, звуками дождя убаюканная.
       Спит дом старый, деревянный, поскрипывая во сне.
       Спит Маришка.
       Голова ее - у одиночества на груди.
       Душа ее - в небе блуждает.
       И снится ей рыцарь, тот, кого сломала она вчера, -
       но не глиняный, а живой,
       высокий, красивый, с локонами белыми, глазами благоухающими, -
       приходит к ней, становится на одно колено и руку целует...
       Обжигает тонкую ладонь девушки горячими устами своими...
      
       Ворочается во сне бабушка за стеною.
       Недовольно тикает будильник на столе,
       словно сон чужой подсмотрев ненароком.
       Шкафы стоят плотным строем, охраняя книги старые во чревах своих, -
       книги о путешествиях, подвигах, сказания о чуде.
       Спокойно все, тихо,
       и словно вовек не изменится ничего в мире этом.
      
       И не слышит никто в дробной тишине этой,
       как хрустит половица под ногами рыцаря,
       как улыбается и шепчет во сне девушка,
       как большими и глубокими, глубже неба, становятся глаза ее,
       и расцветает она,
       и новое, незнаемое чувство поселяется в ней...
      
       Через несколько месяцев спросит бабушка:
       - Как ты могла?!!
       От кого это ты, Маришка, могла ребенка зачать?
       Ведь и не зналась ни с кем...
       А врачи говорят - беременна...
      
       ...Не надо гадать, не надо спорить, откуда дитя, -
       сама об этом узнает Марьяна по голосу из недр своих.
       От Рыцаря Весеннего Сна,
       от глиняной поделки,
       от мечты девической...
       от любви, которая ничуть не меньше без любимого.
       Живи, Марьяна, живи.
       Будет тебе любовь и семья -
       как на иконах, под светлой звездой Вифлеемской.
       И мечта будет.
       ....................................................................................................................
       ..."И утрет Господь всякую слезу с очей их,
       и плача и смерти не будет уже:
       ибо прежнее прошло".

    Откровение Иоанна Богослова.

      
      

    ЯВЛЕНИЕ 4

    ПЕСНЬ ПЕСНЕЙ

    Бабочке-смерти

      
        -- ПРЕЛЮДИЯ. ЗИМА ТРЕВОГИ НАШЕЙ
      
        Зима тревоги нашей,
        Зима Господня -
        Тяжела она, тяжела для плеч человеческих,
        Непостигаема для ума слабого.
        Зима, как шуба, на плечи давит,
        Душу придавливает.
        Тяжесть грехов летних снегом выпадает
        На поля русские. Зима велика.
        Зима всея земли,
        Зима Господня настала. Гуляет вихрь по Сибири,
        Стоят ночи, от метелей рябые,
        Небо, как омут, смутное над страною,
        Темное небо, злое небо,
        Небо тревог и горестей наших.
        И тростинками в омуте этом колышутся судьбы человеческие,
        И три тростинки дрожат особливо ото всех -
        Отец, мать, сын,
        Три ветви рода казачьего,
        Три листа на дереве зимнем,
        Вьюгою занесенном.
      
        Отец, мать, сын.
        Семья русская.
        Семья единая.
      
        -- ОТЕЦ И МАТЬ
      
      
        Отец героя нашего надвременья -
        Красный казак, офицер,
        Крепкий, статный, коренастый,
        С густыми бровями, высоким морщинистым
        Лбом,
        Глазами, горящими двумя огоньками
        Из тьмы под густыми кронами бровей.
        Широкие плечи. Солидный живот -
        Вспоротый штыком в империалистическую,
        Избитый прикладом в гражданскую.
        Большие пятерни, в шрамах, мощные, пятивластные,
        Способные разогнуть подкову и выпрямить полукольцо судьбы,
        Могущие любому сдавить горло
        И любого отправить в обморок, -
      
        Камень,
        На котором царства строятся
        И которым судьбы разбиваются,
        Хрупкому стеклу подобно.
      
        Мать -
        Женщина смирная, кроткая,
        Тишайшая тварь божия,
        Страдалица и богомолица, терпящая мужнее неверие,
        Врачующая раны мужние,
        Серым крылом шали своей
        И серой метелью глаз бесцветных своих
        Ограждающая дом от ветров враждебных.
        Седеющие волосы. Сутулые плечи.
        Тяжкая походка. Располневший с годами стан.
        Сочащиеся без причины глаза -
        Большие, круглые,
        Словно в сон смотрящие.
        Руки нежные, тёплые, ласковые.
        Морщинки тонкие поперёк лба
        И поперёк судьбы, -
      
        Голубица,
        В плену пребывающая,
        Плен прославляющая,
        Плен освящающая.
      
        -- КОМНАТА СЫНА
      
        Дощатые стены.
        Крепко-накрепко запертая снаружи дверь.
        Полумрак.
      
        Вдоль стен -
        Полки с книгами:
        Блок, Белый, Брюсов,
        Декаденты всех мастей и пород,
        Толстой и Ницше, Гауптман и Рембо,
        Книги по истории, тома философии,
        Книги, книги, книги - как маленькие кирпичики,
        Как хлебы в пустыне, как камни мёртвые
        В основании Вавилонской башни.
        Шкафы, шкафы. И рядом - узкая кровать,
        Грязный от чернильных пятен стол,
        Покрытый небрежно брошенными
        Тетрадями,
        Стулья с беспорядочно брошенной одеждой,
        Неделями не подметённый пол.
      
        И сидящий в углу, сжав голову руками,
        Хозяин комнаты -
        Философ в осьмнадцать лет, доморощенный литератор,
        Сибирский Ромео,
        Юноша, влюбленный в любовь...
        В любовь. В Любовь,
        Дочь священника, живущего на другом конце города
        И на другом краю жизни,
        Дочь другой веры, другой породы,
        Девушку, ненавидимую отцом его и матерью.
      
        -- БЕГСТВО.
      
        Ждёт сына Любовь.
        Ждёт мечта - мечта жгучая, неизбывная.
        Ждёт - на другом конце дороги,
        На краю жизни другом.
        А двери заперты. И крепче дверей -
        Руки отцовские, слова материнские,
        Взгляды горькие родительские,
        Корни глубокие, в землю сибирскую вросшие.
        Не выйти за дверь. Не разрушить стен.
        Стены - в душе они,
        А не вокруг жизни.
        Стоят годами, прочны, непоколебимы.
        Но не смириться юнцу. Не к лицу смирение юности.
        Не к лицу терпенье дерзкому.
        Не к лицу благоразумие храброму...
        Бежать! Бегство! Бегство от прошлого,
        От настоящего,
        От будущего! Бегство в мечту,
        В любовь, в страну неизвестную,
        В Город-Сон,
        Над явью возвышающийся! Вот окно,
        Выбей ставни, набрось что на плечи -
        И в метель! В мечту! В любовь,
        В небо, от вихрей пестрое,
        В мир неизмеримый, вихрями воющий,
        Поющий, скрежещущий, благоухающий,
        Пронзающий душу насквозь!
        Вперёд!
      
        -- СНЕГ
      
        Вперёд! Метелям наперекор,
        Сквозь судьбу, сквозь природу, сквозь все препятствия -
        К мечте, к любви своей,
        К Любови,
        Птице-звезде своей,
        Голубице, в метели мечущейся!
      
        Вперёд! А вьюга злится,
        Дороги снегом заметены,
        Летит размолотое ветром время белое -
        Под ноги прямо! В лицо! В глаза!
        За шиворот! В грудь раскрытую!
        Насквозь! Насквозь! Не преодолеть
        Времени, в лицо бьющего,
        И задыхается человек жизнью,
        И с дороги сходит,
        И бредет в бреду от края родного,
        И уходит, уходит, уходит -
        Вроде и недалеко, да жизни дальше,
        В сугроб, в снег серебряный,
        Под луной блистающий,
        Узорами стелящийся
        Над жизнью юной.
      
        -- ВИДЕНИЕ. ПЕСНЬ ПЕСНЕЙ
      
        Сон. Оцепенение.
        Холод, теплом оборачивающийся.
        Полное тепло смерти. Тёплое тело сугроба.
        Сон, голосом становящийся. Ветер,
        В слова превращающийся. Сон, сон, сон.
        Приснись, небо! Приснись, чистота
        Простора сердечного, приснись, чистая голубень!
      
        Сон.
        Снится человеку жизнь,
        И смерть снится,
        И метель, крыльями машущая,
        И ветер благоухающий,
        И воздух - плотный, вязкий, кусками стынущий.
      
        И - крылья бабочки,
        Белые, белые, узорные,
        Поднимающиеся над миром.
        То - метель. То - смерть.
        То - зима, над краем встающая.
        Зима тревоги нашей,
        Зима Господня,
        Зима вечная,
        Кристаллическая,
        На мириады миров рассыпающаяся.
        Бабочка-смерть.
        Бабочка созвездий снежных.
      
        Голос поющий:
        "Любовь моя, смерть моя,
        Бабочка-мечта, в небе порхающая,
        Длинными путями шёл я к тебе,
        Дорогами далекими,
        Тропами трудными;
        Сто преград преодолел я,
        Тысячу мостов перешёл,
        Десять тысяч перевалов совершил,
        Прежде чем добраться к тебе, любовь моя,
        Любовь, доселе невиданная,
        Бабочка-смерть моя!
      
        Метель моя, бабочка,
        Крылья твои покрывают меня,
        Крылья твои веют в воздухе надо мной -
        Белые и стоцветные,
        Прозрачные и непреодолимые,
        Узорные, хитро разукрашенные,
        Как платки павлодарские в праздничный день!
        Метель моя, бабочка,
        Уста твои целуют меня,
        Руки твои гладят меня,
        И сплю я в ледяных объятиях твоих.
        В коконе из снега растворяюсь я,
        Тобой становлюсь я,
        Дабы стать бабочкой-жизнью
        Через тебя, бабочка-смерть!
      
        Любовь моя, смерть моя,
        Одиночество мое метельное!
        В тебе жив я..."
      
        -- ПРОБУЖДЕНИЕ И НАЧАЛО ЖИЗНИ
      
        Ветер поёт.
        Ветер поёт песнь песней свою,
        И бабочка метели складывает крылья.
        Сон отступает. Так уходит волна,
        Волна снега уходит от берегов тела,
        Человека достают из сугроба, несут домой,
        Растирают, греют, чем только возможно;
        Вот и сознание приходит к юноше
        В крестьянской избе, среди незнакомых людей,
        Среди беспорядка земного,
        Хаоса житейского.
        Слышен голос: "Это Ванька Морошкин, из соседского дома,
        Бежал, видимо, к Любке своей...
        Мог бы замёрзнуть... Могла сгубить его метель.
        А спасла. Взяли вчера Любку,
        Отца её взяли, беляка, контру, попа старого.
        Не вернутся уже, небось.
        Был бы у них Ванька - точно погиб бы...
        А так - палец отморозил и всё.
        Судьба, судьба...
        Эх, зима-зимушка!"
      
        Человек просыпается,
        Таращит глаза, видит бородатые лица,
        Грубую мебель, бревенчатые стены.
        Человек силится понять,
        Что происходит с ним, с жизнью его,
        С дыханием живым.
        И - боль внезапная пронзает мозг,
        И - слёзы иголками в глаза вонзаются,
        И текут, и текут,
        И плачет человек, прошлую жизнь оплакивая,
        И дрожит.
      
        Так дрожат, умирая.
        Так плачут, рождаясь.
      

    8.БАБОЧКА-СМЕРТЬ. МЕЛОДИЯ ВЬЮГИ

      
        А за окнами - небо смутное,
        Небо тёмное,
        Небо враждебное.
        И смотрят огни из домов соседских,
        Как глаза времени из-под бровей густых.
        И снег наносит, наносит на дорогу,
        И позёмкою земля дышит,
        И вьются змейки над землёю, как узоры на крыльях бабочки.
      
        И песня звучит,
        Песнь песней,
        Ветром напеваемая:
      
        "Метель моя, бабочка,
        Крылья твои покрывают меня,
        Крылья твои веют в воздухе надо мной -
        Белые и стоцветные,
        Прозрачные и непреодолимые,
        Узорные, хитро разукрашенные,
        Как платки павлодарские в праздничный день!
        Метель моя, бабочка,
        Уста твои целуют меня,
        Руки твои гладят меня,
        И сплю я в ледяных объятиях твоих.
        В коконе из снега растворяюсь я,
        Тобой становлюсь я,
        Дабы стать бабочкой-жизнью
        Через тебя, бабочка-смерть!
      
        Любовь моя, смерть моя,
        Одиночество моё метельное..."
      

    ЯВЛЕНИЕ 5

    КОЛОКОЛА

      
       Утро степное.
       Тихий рассвет восемнадцатого года.
       Зима еще над городом тяготеет,
       Деревья, кусты, - все в куржаке белом стоят.
       Даже небо, кажись, закуржавело,
       Белым кружевом по синеве покрылося.
      
       Спит город.
       Спокойно в стране:
       Не идет еще война гражданская,
       Не бунтовали еще чехи на дороге сибирской,
       Не слышны по стране выстрелы.
       Стоит власть советская по всей земле незыблемо.
      
       Но тишина напряженная и злая тревожит умы,
       Тихий ропот по толпам ходит:
       Кто о мире говорит, кто земли ждет,
       А кто немца добить хочет - кровью своей...
       А старички о приходе антихриста вещают,
       А в деревнях о знамениях говорят:
       О звездах красных в небе,
       О солнце двойном...
      
       Но тихо еще в стране.
       Спят города, городишки, села.
       И Омск спит.
      
       Молчалив на рассвете проспект Никольский,
       От храма к кладбищу, как стрела, летящий.
       Рынок не шумит еще.
       Дома только-только ставни открыли.
       Храм в конце улицы двери отворяет - служба готовится...
       В храме Никольском,
       Где Иоанн Кронштадтский служил четверть века тому,
       Где знамя Ермаково хранится - более трех веков уже знамени,
       А до сих пор золотом сияет...
      
       Большая служба готовится, чудная.
       Только что-то никто не идет на исповедь раннюю,
       К причастию не готовится...
      
       Тишина в городе. Тишь и гладь.
       Словно вымерла толпа пёстрая...
      
       И вдруг -
       Колокольный звон над городом раздаётся.
       Колокольный звон, колокольный звон,
       Стоязыкий, стоголосый, стоголовый,
       В неизмеримом пространстве несущийся -
       Со всех колоколен города, с Покрова, с Успенья,
       С Параскевы-Заступницы, со Шкроевской церкви
       Да со Свято-Троицкого храма купола Атаманского,
       Во всех колоколен, от Кадышева до Новоомских побережий,-
       Звон, звон, звон,
       Сотни голосов перекликающихся,
       Сотни колоколов спорящих,
       Сотни душ колокольных, перезвоном купол неба сотрясающих!
      
       И плывет звон над городом,
       и плывет колокол пространства вокруг города,
       зыблется и дрожит воздух морозный -
       все вокруг в движение пришло, все запело, полетело все -
       в каждом зерне в закромах птица крылья расправляет!
      
       И дивятся горожане,
       И пугаются,
       и говорит старик седобородый внуку побаску свою:
      
       - А ведь в каждом человеке колокол свой спрятан...
       Только молчит во многих... Глухо, слепо, немо люди те живут...
       А вот если запоет!...
       Тогда смотри, Авдейка!...
      
       А что это за звоном слышно?
       Выстрелы! Выстрелы! Конский топот!
       Войска конные в город несутся,
       Ражие, ярые, со знаменами чёрными,
       По Атаманской, по Дворцовой, к собору Никольскому!
       На знаменах - кости с черепом
       Да слова простые:
       "С НАМИ БОГ!"
       И шумят люди, друг друга спрашивая:
       - Что это? Кем задумано?
       Кто сие творит?
       - Анненков атаман это да казаки его...
       С попами, небось, сговорились...
       Вы, мол, колоколами звоните, а мы - по знаку этому -
       В город войдем да власть безбожную порежем...
       А на что они вчера крестный ход арестовали?...
       Под колокольный перезвон очищению на Руси быть!
       - Хитро! А ты откуда знашь?
       - Да знаю, отец мой крестный оттудова...
       Из полка Борисова...
       - Ну, пострел! Поговорим с тобой еще...
       Как смута уляжется...
       - А ты что мнишь, постреляют их?
       Попов да казаков-то?
       - А ты думал - нет? У Лобкова войско-то больше, а их - горстка!
       Только пограбить могут да сбежать, и то - успеют если...
       А город им не удержать, нет, никак!
       Знай, малой...
      
       А войска к собору всё ближе, окружают его, чёрным кольцом стягиваются...
       Вот атаман на коне к храму подъезжает,
       Спешивается, папаху снимает,
       Крестным знамением лоб трижды крестит -
       И в храм, к отцу Илиодору, к другу свому...
       И выходит навстречу архиерей,
       И выносит полотнище, золотом сверкающее, -
       - Знамя Ермаково!
       И атаману отдает: "Неси, храни, береги святыню нашу,
       Пока безбожников Бог не заберет...
       Тебе хранить - пуще очей своих!
       Не сбережешь - казней египетских не счесть будет
       И тебе,
       И мне,
       И народу нашему...
       Ну, принимай, сыне, знамя. Дай перекрещу тебя...
       С Богом!..."
      
       А в соседних кварталах уже войска красные стоят -
       С ружьями, с шашками, на конях, -
       такие же казаки, красные только, -
       за знамя Ермаково в бой готовы...
       и кровь пролить,
       и руки в крови омыть...
       И больше их - раза в три, чем зачинщиков.
      
       - Отступай, ребяты!... -кричит атаман.
       Нос его коршунячий нависает над губами тонкими,
       Глаза щурятся - дорогу к отступлению ищут.
       Острые глаза,
       Меткие глаза,
       Злые глаза -
       Темное пламя в них светится
       Да ветер степной, разбойный...
      
       Мчатся казаки из города.
       Мчатся, дороги не разбирая, - лишь бы скорее ноги вынести,
       Лишь бы ЗНАМЯ сберечь!
       Быть знамени - и Войску быть!...
       А без Него - погибель вольнице казачьей...
       Устоим ли?
      
       Бежит, бежит черная стая, только знамена с черепами развеваются.
       Золотое знамя среди черных пламенем горит...
       Ангел на одном полотнище - и черепа на прочих...
       Развеваются, развеваются, перекрещиваются,
       Словно стая крылатая,
       словно феникс райских средь воронов черных...
      
       Скачут кони по улицам.
       Топчут копыта снег грязный, распутицу и стынь.
       Копыта, копыта по земле пляшут,
       Дробь выбивают - колокольного звона слышнее
       Топот и ржание, топот и ржание,
       Топот и окрики матерные.
       Топчут копыта, топчут землю русскую,
       Топчут, оглушают, мелькают - не уследишь за ними!
       Несется вороная стая,
       Несется, пену роняя из рта розовую,
       В клочья воздух разрывая,-
       Вот-вот ветром обернется,
       Вот-вот вихрем в небо уйдет,
       Вот-вот облик человечий потеряет!
      
       Вот уж за город выехали -
       Училище дорожное за спиной, впереди - хутор Атаманский,
       А за ним - степи, степи, конца нет степям!
       Скроемся среди киргизов южных, места там много,
       Не найдут нас сразу, а там, глядишь, и падет власть сия...
       Временная ведь она, непрочная...
       А что сейчас прочно в мире?!!
      
       Вдруг - у дороги казашонок стоит,
       Небось в город только прибрел - милостыньку просить,
       В степи голод ведь...
       Рот черный разевает, кричит что-то...
       Ладонь тянет...
       Ладонь детская, грязная, пять пальцев - пять лучиков тонких...
       Проси-проси!
      
       Взмах шашки стремительный - и летит ладонь отрубленная на землю.
       Падает мальчишка, глазами чёрными блестя.
       Кровь ручьем на грязный снег проливается...
       - Ты чего это, Анфим?
       - Да опьянел с боя, понимашь, брат!...
       - Ну, так бог с тобою! Щас все можно...
       - С нами бог! Ур-р-а-а-а!
      
       Летит стая черная,
       Полотнища знамен с черепами по воздуху хлещут.
       Словно задушить хотят знамена черные знамя златое...
       Извивается оно, пляшет в воздухе, точно вырваться хочет...
      
       Ветра порыв -
       И вылетает знамя Ермаково из рук хорунжего.
       И само себя, как крыло, распластывает.
       И взлетает - птице подобно. Вверх! Вверх! К небесам вышним!
       В голубень чистую,
       Родину славную,
       инеем белым припорошенную!
       Вверх! Вверх! И не угнаться, не поймать небо на конях!
      
       И летит знамя златое,
       И тает в сини безупречной,
       И белая слава небесная окружает его...
      
       Стоят казаки,
       Хорунжие, есаулы, атаман сам - стоят, о погоне забыв,
       Смотрят угрюмо.
      
       - Что это значит? Чудо, что ли?
       Не желают нас небеса?...
       - Совершилось!... - кричит кто-то.
      
       А вдали, в городе, - снова колокола звонят,
       Трепещут, содрогаются, перекликаются -
       Сами собой,
       без звонарей,
       в движение пришли.
       Звон, звон, колокольный звон над Русью погребальной!...
      
       И над звоном,
       Над веянием черных знамен,
       Над топотом конским,
       Над ветром степным отчаянным,
       Буйным, бесшабашным, -
       Небо.
      
       Синее небо,
       Белыми веточками прочерченное.
      
       Только небо.
       Одно.
       Одинокое.
       Навсегда...
      

    ЯВЛЕНИЕ 6

    ГОРОД СОН

        -- ПРЕЛЮДИЯ. ДОМ
      
       ...Утро жизни нашей,
       Утро надежд и упований -
       Медленно светом над землей расточается.
      
       Под солнцем,
       На бескрайней равнине Сибирской,
       Посреди материка, синими реками прорезанного,
       Горами высокими украшенного,
       Лесами зелеными переплетенного,
       В городе степном, казачьем, вольном, -
      
       Дом стоит, большой, крепкий,
       Как медведь, неповоротливый.
       Стоит, покряхтывая сквозь дремоту вековую.
       Мордой ворочает. Глаза-окна щурит.
       За домом - амбары полные, битком набитые.
       У дома, на траве дворовой - гуси на лапах красных выступают,
       Как торговцы на базаре, покрикивают,
       Шеи тянут: не идет ли кто?...
       Свинья в луже спину чешет,
       Петухи в сенях перекрикиваются:
       Утро встает.
      
       В домах - полумрак синий,
       Окна желтыми лучами пронзаются только-только.
       Но все уже на ногах. Половицы скрипят,
       Сундуки по углам топчутся, друг друга теснят,
       Шкафы пузатые, как попы, смотрят важно,
       А в середине комнаты - стол, белой скатертью накрытый,
       Белой, узорной, в цветах прозрачных тончайшей выделки.
       И самовар на столе плоть светящуюся нежит,
       Пыжится, надувается, словно солнце во брюхе держит,
       Словно в его недра оно ночевать уходило.
      
       Быт старый, быт привольный,
       Полносочный быт иртышский.
      
       А хозяин дома сего,
       Хозяин жизни сей -
       На войну ушел,
       На войну братоубийственную,
       На войну без правых и виноватых,
       Войну всех против всех.
      
       В поле за городом стоит, боя ждет
       С войском большим,
       В буре пыльной.
      
        -- БУРЯ
      
       Пыльные бури летние!
       Предвестия войн, и смут, и потрясений!
       Вас я помню, вашу злобу сухую в сердце храню.
      
       Сердце мое пустынное,
       Афон мой внутренний,
       Пустынь сокровенная - слушай, слушай и содрогнись
       Повести о Горе-Злосчастии русском,
       Повести о граде обреченном,
       Повести о горе века сего.
      
       Пыльная буря царит над Градом обреченным.
       Дома стоят, как клыки во рту,
       Церкви куполами небо гложут,
       Шпили башен в кровь заката вонзаются.
      
       И над всем этим -
       Пыль, пыль, пыль,
       Пыль моей России,
       Пыль прошлого, настоящего и будущего.
      
       Красная пыль, в воздухе развеянная.
       Вечная пыль человеческая.
       Стомерные, стосложные, стогордые
       Галактики пыли -
      
       Размолотых судеб
       Человеческих.
      
       И видно оттуда,
       Как злобно, спину выгибая,
       Щетинится русская земля.
       Рычит, зубы скалит, почву когтями разворачивает,
       Клочья пены с клыков роняет, щетинится, ярится, злится,
       Красными глазами в небо глядит -
       Исподлобья,
       Сморщенно,
       Зло:
      
       Битву великую чует.
      
        -- ПОРУЧИК
      
       Армия стоит под городом.
       К сражению готовится.
       Стоят полки кавалерийские,
       Стоят пушки дымящиеся,
       Стоит пехота - рядами, рядами, рядами - без конца, без края.
       Скоро бой. Бой страшный.
       Бой заранее проигранный.
       Скоро надлежит полкам землю сибирскую в иной цвет перекрасить:
       Красной кровью - в черный цвет,
       Черной кровью - в красный цвет.
      
       Стоят полки. Воины боя ждут.
       И среди воинов -
       Поручик Георгий Тарский,
       Вчерашний мальчишка,
       Уже руки в крови обагривший,
       С глазами цвета смолы липучей,
       С улыбкой нервной на губах тонких.
       Играет ветер в гриве белокурой. Одуванчиком развеваются волосы.
       Британская шинель в плечах жмет. Сапоги не по размеру.
       Сердце бьется - в груди тесно.
       Стучит, стучит, стучит - словом одним:
       - В бой! В бой! В бой!
       Кровь того требует. Кровь пролитая - еще проливать зовет.
       Скучно мертвым на том свете, живых к себе зовут.
       И одна дорога живым:
       - В бой! В бой! В бой!
      
       Что делать? Быть или не быть? Убивать или убиту быть?
       В бой скакать али не делать ничего?
       ...Действовать. Тратить себя. Разменивать человека на дела,
       Золото - на монеты, монеты - на безделушки. Терять себя
       В бесконечном множестве дел и поступков. Испепеляться. Распылять себя на атомы,
       На крупицы человека, на мельчайшие неделимые частицы. Включать частицы
       В круговорот правды и лжи, рождения, становления и гибели. Метаться в потоке
       Одушевленным облаком из дел. Падать. Взлетать. Изменять себе.
       Умирать в каждом начатом деле. Воскресать в каждом деле
       Завершенном. И , безнадежно улыбаясь времени, умирать снова. Снова. Снова...
       И все - ради чего? Чтобы из атомов потом воссоздать себя -
       Трижды умершего и трижды воскресшего, трижды вывернутого наизнанку,
       Трижды распятого по четырем сторонам света,
       Трижды ставшего ничтожеством и трижды возросшего благодаря этому?
       Стоит ли игра свеч! Игра, в которой мы превращаем себя
       В горсточку карт, побиваемых одна за другой, и чем ранее
       Они будут побиты полностью, тем больше мы получим
       В конце! В конце... В конце жизни, смерти, бессмертия... себя самого.
       Действовать!... Играть, сжигая душу и плоть, играть, не зная правил,
       Играть, не имея воли вступить и выйти из игры... проявлять свою волю - вынужденно,
       По приказу свыше быть своеобразным в трате себя и в выигрыше
       Вечности. Действие... Игра, в которой все играющие проигрывают и все проигравшие
       Умирают. Игра, игра... жестокая игра. Действие... Тишина... Жизнь.
       И всё же - мы втянуты в эту игру, и отказ от нее
       Не означает освобождения - недеяние есть тоже действие,
       Притом самое затратное и кровавое. И летим мы, скопища пыли, над дорогой,
       И перебирает нас вихрь, и уносит нечистый поток жителей всех областей,
       Все в себе голоса заглушая. И иначе - нельзя. Жить - и терпеть. Жить - и терпеть.
       Жить - и терпеть дела свои... Ибо только в терпении - правда.
       Правда и победа. Жить... Играть... Проигрывать...
       Действовать!...
      
        -- БИТВА
      
      
       ...А вдали, над городом,
       Над форштадтами,
       Над Волчьим Хвостом,
       Над Порт-Артуром,
       Над Захламиным,
       Над Лукоморьем лукавым, над Беловодьем белым,
       Над полями, лесами, степями страны моей -
       Лицо Врага,
       Лицо Планеты, взрывами-оспинами испещренное...
      
       В небе смеется Чернобог, хохочет, людям блазнится,
       Видится, чудится, чарует, с пути сворачивает:
       - Ах вы, дети мои, а пролейте русскую кровушку,
       А издырявьте русские груди русскими пулями,
       А побросайте-ка русские головы русскому государю под ноги!
       А повоюйте-ка за правду свою да против правды чужой!
       И вы за Россию, и они за Россию - и все вы против нее!
       Бойтесь, бейтесь, воюйте, бедуйте,
       скачите в танце цепочкой единой -
       В жерла пушек,
       В пасти боен,
       В прорву земли русской -
       Давно она русской плоти не ела, давно постом себя томила -
       Пора разговеться ей!...
      
       Пляшите, стреляйте, кричите - пора разговеться!...
      
       Ай да потеха!...
      
       И дрожит пасть над городами, над селами, над лесами и дорогами-просеками,
       И не видят люди ее, и бегут в пасть ее, и пропадают на клыках незримых,
       И тают, и тают, и тают
       Сокровища человеческие,
       Сокровища душ и сердец,
       И тает Россия,
       Как снег на солнце полуденном.
      
       И вдруг -
       Посвист пуль над течением реки Тишины.
       И вдруг -
       Тревога бесконечная, страшная, неизмеримая.
      
       - Что это?
       Враг наступает? -
       Пронеслось по рядам.
      
       - Нет, ребятушки.
       Это мы пороховые погреба на Московке взрываем -
       Пред тем, как из города уйти, значит,
       Запасы губим.
      
       Волнение по рядам ходит...
       Говорок хладный... Слухи... Чаяния...
      
       А смерть ждала.
       Смерть испускала угарный дым из своего машинного чрева.
    Смерть следила за движением черных шестеренок в своем сердце.
    Смерть перегоняла по стальным жилам своим желто-черную масляную кровь.
    Смерть гудела, проносясь по серым мертвым дорогам.
    Смерть глотала воздух, чтобы его никому не досталось.
      
       Смерть затыкала уши цветам, чтобы они не слышали крика.
    Смерть вырывала глаза облакам, чтобы им нечем было заплакать.
    Смерть поражала легкие листья прямо в зеленое сердце,
    Чтобы они не чувствовали боли человеческой.
    Смерть пронзала облака пыли, чтобы подрубить,
    Подсечь,
    Обессилить человека.
      
       Застыли всадники, прислушались...
      
       И вдруг -
       Посвист пуль, пение пуль, танец пуль в воздухе,
       Танец вселенский, миры и ритмы переплавляющий,
       Марш потусторонний,
       Бездна, в треске выстрелов разверзающаяся.
      
       Пули летают, пули снуют, пули мелькают между деревьями,
       Между людьми,
       Между сердцами и душами человеческими.
       Пули пляшут на мертвых и живых телах.
       Пули пчелами снуют, дань меда кровавого с поля человеческого собирая
       Для кельи стальной,
       Кельи деревянной,
       Кельи земляной.
      
       Мелькают пули, в сердца вонзаются - и в землю с людьми уходят.
      
       Треск, щебет, рассыпная дробь оружейная -
       Вечный воробьиный щебет смерти!
      
       Но и сквозь выстрелы что-то слышно...
       Выстрелы - это тоже тишина.
      
       - Ты слышишь - ангелы поют? -
       Спрашивает в бою кто-то...
      
       Или послышалось?
      
       Тишина.
      
       И только
       Всадник без головы -
       Огромный, чЁрный -
       В толпе воинов едет...
       Саблей машет...
      
       Страшны пути твои, страна обезглавленная!
      
        -- ГОРОД СОН
      
       Скачет Георгий в бой, пули вокруг него свистят...
       Вдруг - будто ужалило что под лопаткой...
       Вдруг - заворковало что-то в голове...
       Святая вода - красная почему-то - по пальцам течёт
       И благоухает несказанно...
      
       Неужели это смерть?
      
       Падает Георгий.
       Лежит в пыли, в бреду, не видит ничего,
       Все видит, все знает, все понимает,
       Ничего не укроется от него уже:
       Мертв - и вездесущ.
      
       Видит Георгий, лежа в бреду:
      
       ...Город спит. Улицы опустели,
       Площади безлюдны, даже псы
       Не выходят из конуры. Тишина.
       Безмолвие.
       На окраине города
       Лежит белый человек, раненый в спину,
       И кровь течет на белым снегом занесенные камни.
       Кровь.
       Кровь человеческая.
       Русская
       Кровь!
      
       Человек в забытьи
       Смотрит на небо белыми глазами.
       Вокруг него возвышаются дома,
       Собор вонзается в небо, здания
       Толпятся, как зеваки, потрясенные зрелищем.
       А выше - облака.
      
       И тишина
       Пульсирует в мозгу раненого, растет,
       Перекатывается, ударяясь о стенки черепной коробки,
       Как безъязыкий колокол. Тишина растет,
       Бьется в висках, пробивает их,
       Вырывается на свободу,
       Плотная и вязкая, поднимается в небо,
       Принимает формы и очертания, и вот уже из тишины, как из блоков,
       Строятся здания. Камень на камень
       Громоздятся удары пульса в висках раненого,
       И ему кажется, что над ним в центре города,
       Над площадью Соборной,
       Над пустотой сибирской,
       Над дорогой из златокипящей Мангазеи в далекую золотую степь
       Возвышаются здания из тишины, замки, дворцы,
       Храмы, - Вселенский собор тишины,
       галерея снега, парадиз беззвучия,
       простор без облика и отклика,
       там, где видна форма бесформенного и слышны голоса беззвучного.
       Город тишины. Город Сон,
       Обнесенный высокими стенами,
       С широкими проспектами, стройными башнями,
       Богатыми рынками, дворцами, искусно построенными,
       Галереями и музеями, театрами, где спектакли идут день и ночь,
       Город Сон
       Над рекой Тишиною,
       Тихий, безмятежный,
       Город небесный, грядущий в ночи...
      
       Толчок крови. Гром в висках раздается.
       Снова боль стискивает голову
       Бредящего Пьеро, белого поэта,
       Бледного раненого мечтателя,
       И новые видения встают перед ним.
      
       Воздух плотнеет, становится тяжелее,
       Слои воздуха надвигаются друг на друга, сталкиваются лбами,
       Бьют друг друга в грудь; полчища воздушные
       Сходятся в сражении на улицах
       Города Сна. И вот река уже
       Полна крови; не Тишиной,
       А Виной она зовется. Войска идут
       Сквозь ворота города, идут обозы,
       Идут цепью, заполняя простор полей
       Вокруг города и разоряя площади.
       Гроза разражается. Этот грохот
       Раскалывающегося на части времени разрушает Тишину,
       Крылья мечутся в небе, молнии
       Летят от одного края мозга к другому;
       Спазмы боли сотрясают тело
       Человека и мира. Рана болит.
      
       И вот - ветер холодит ее.
       Тело ощущает холод. Кровь уже не в силах
       Согреть человека. Ветер втекает
       В опустевшие вены. Ветер течет
       По жилам страны. Ветер заменяет миру
       Душу. Ветер, ветер!
      
       Он беснуется. Он поднимает
       Столбы снежной пыли. Пыль заносит
       Сложную архитектуру сновидения,
       Белая, сухая пыль,
       Душа, размолотая в порошок,
       Порох, осыпающий мир, чтобы взорваться.
       Ветер беснуется. Столбы пыли
       Бродят по городу. У них нет
       Человеческого образа, но они способны говорить,
       Видеть, думать; у них есть язык,
       И почему же он так непонятен!...
       Ропот, рокот, трепетание согласных
       Раздаются в мозгу Пьеро. Метель
       Осыпает его. Холодные руки метели
       Обжигают его, машут в лицо светом,
       Поднимают в земли,
       Кладут на что-то тонкое, как облако,
       Несут, несут далеко... Несите меня,
       Несите, руки метели! Я доверяю вам.
       Я хочу навеки попасть туда,
       В царствие ваше,
       В город Сон
       Над рекой Тишиной.
      
       Сон рассеивается. Тишина
       Больше не материальна. Пространство
       И время вернулись на круги своя.
       Человек лежит в больничной палате
       С перевязанной бинтами рукой, лежит и стонет,
       Еще не приходя в сознание, а над ним,
       Над больницей, над бывшей столицей Сибири,
       Над временем смутным
       Стоит город,
       Город светлый,
       Город Сон,
       В ночи к людям грядущий.
        -- ПОЛЕГЛО ЮНОЕ ПЛЕМЯ!
      
       Только Сон...
       Только Война и Мир...
       Только сын земли - голый на земле голой...
       Только человек перед небом черным...
       Только нагота сердец...
       Только тщета - всего человеческого.
      
       Когда ночью Георгия хоронили,
       Темно было и страшно.
       Ветлы ветвями шелестели, колдуя.
       Ветры паутиной людей пеленали -
       Нитями незримыми,
       Цепкими,
       Острыми.
       Темнота кусалась, как крапива.
      
       И в темноте этой
       Други последние -
       В слякоти земной, осенней, зыбкой
       Похоронили слякоть человеческую...
       Похоронили тело,
       Что человеком было.
      
       И сказал друг Алехан над могилой -
      
       Тело умерло,
       А человек не может умереть.
      
       Сказал коротко -
       И молча вперед указал, куда дорога вела.
       А впереди было -
      
       Только одиночество.
       И завывание ветра.
       И темная дорога изгнания.
       И красные лужи по земле русской, -
       Красные лужи, красные лужи,
       Черное небо.
      
       И под небом этим,
       Небом черным, небом красным, небом злым -
      
       В войнах, ересях, кострах самосожженческих -
       Полегло юное племя...
       В войнах, дуэлях, долгах, ознобе бессмысленности жития -
       Полегло юное племя...
       В войнах, распрях, сшибках самолюбий, битвах классовых -
       Полегло юное племя...
      
       Полегло.
      
       Падают кости...
       Падают на квадраты площадей городских,
       Падают на квадраты полей,
       Падают на клетки судеб человеческих...
       Как завершится сие? Как игра к концу подойдет?
       Кто в выигрыше останется?
      
       Падают кости...
       Падают судьбы...
       Ломаются судьбы человеческие...
       Сдавленный крик кровью сквозь зубы плещется...
       Глаза кровью наливаются...
       Судьбы сходят с орбит...
      
       Тяжела она, воля Господняя.
      
       Совершается предначертанное.
       Бросают жребий Спас и демон при дороге.
       Тень и свет чередуются в небе...
      
       И творится над судьбами она,
       И вершится она -
      
       Превыше жизней и смертей человеческих,
       Превыше боли и счастья нашего -
       Закону иному послушная -
      
       Игра, игра... жестокая игра.

    ЯВЛЕНИЕ 7

    СТРАШНЫЙ СУД

      
      
       Наследовать достоин только тот,
       Кто может к жизни приложить наследство.
      

    Гёте. Фауст

      
        -- ВОЗВРАЩЕНИЕ
      
       Последняя осень.
       Осень тревог и надежд наших.
       Осень сырая,
       Глухая,
       Морозная.
       Желтые травы и зеленые листья на черной земле.
       Желто-серые холмы у реки Замарайки.
       Желто-серое небо.
      
       Ранним утром, по измороси,
       Мимо черных изб покосившихся
       Он тайком крадется,
       Стыдясь, боясь, не заметит ли кто.
       Он возвращается -
       Беглый беляк, бывший эмигрант,
       Бывший чистый отрок,
       Семнадцати лет в белую гвардию призванный,
       Девятнадцати в Китай бежавший,
       Двадцати пяти - тайком вернувшийся.
       Вернувшийся домой.
       На землю родную.
       На пепелище родное.
       На смерть.
      
       Старая шинелка.
       Ноги в сапогах седых.
       Лицо молодое, узкое,
       Сибирским снегом обмороженное,
       Китайским солнцем обожженное,
       Неживое.
       Глаза - черной воды колодцы.
       Глаза - как углем дыры прожженные.
       Смотрят и не смотрят,
       Только травы взором обжигают.
       Бровей - нет как нет.
       На лбу - черные волосы с седой прядью:
       Черное с белым -
       Флаг поверженного поколения,
       Выжженного поколения,
       Поколения пустоты.
      
        -- КАИН
      
       Идет он мимо домов,
       Где спят все еще.
       Идет, хоронится.
       Черной водой из глаз глубоких плещет.
       Где она, материна изба?
       Не сгорела ли?
       Аль до сих пор стоит?
       Полдеревни, небось, полегло тогда...
      
       Вот она,
       Изба старая,
       Изба черная,
       Дедом поставленная.
       Стоит, как филин, нахохлившись,
       Крылья сложив,
       Исподлобья глядит.
       Черная птица. Мудрая. Злая.
       Не страшно ей ничего.
       Сто лет еще простоит, сто войн переживет,
       Только чернее станет.
       А взгляд ее - все тот же будет,
       Все то же черное лицо избы.
      
       - Кто там?
       - Панька Махоткин...
       - Кто-о? А ну шагай отсюда, стервец, вор приблудный!
       - Панька я, брат твой! Не признал разве?
       Вот шрам на руке, возле локтя, - помнишь, в детстве косой ты махнул...
       Кровь до сих пор красна так же...
       - Панька!
       - Петруха!
       - А откудова ты? Слыхали мы, что пропал ты...
       Что штык тебе вонзился в горло клокочущее
       Там, под Кяхтой, в Унгерновом побоище...
       Выжил что ли?
       - Не был я там. Лгали люди.
       Я в Харбине три года жил,
       По Желторосской степи блуждал,
       Рикшей был, белье стирал,
       А оружие - во веки в руки не возьму!
       Устало оно от рук моих...
       - А пришел зачем?
       - Да вдохнуть пыли родной захотел...
       По степи желтой пройтись...
       Мать повидать...
       - Нет матери. Год назад скончалась.
       Отец еще при тебе отстрелялся.
       Я женой обзавелся, сын теперь у меня -
       Волосы желтые, песочные,
       Глаза синевы вечерней,
       Веснушек полчашки на лице.
       Спит сейчас.
       Нет тебе у меня места.
       Я беляка не приму.
       Хошь, не хошь, - а жить надо.
       Знаешь ведь, что беглецам у нас причитается!
       Ступай в тайгу куда, в леса синие,
       В чащи метельные,
       Там избу сваргань, помогу, чем смогу.
       А к нам, в Нахаловку нашу - не кажись!
       Понял?
      
       - Понял я... Нет мамки моей больше
       И брата нет.
       Ну, прощевай, живи, как можешь.
       Я к тебе не приду.
      
       Плюнул Панька под ноги,
       Повернулся на месте
       И, сгорбившись, назад зашагал.
      
       А изба кряхтела вслед,
       Ворочалась под ветром серым,
       Глаза желтые зажигала,
       Спину бревенчатую щетинила,
       И треск от нее разносился по холмам,
       И дым из трубы шел ядовитый -
       Дым, дым,
       Дым России,
       Дым времени спаленного,
       Газами выжженного,
       Кровью политого,
       Слезами усеянного,
       Смертями урожай пожавшего.
      
        -- СТРАШНЫЙ СУД
      
       Идет он прочь,
       Мимо изб покосившихся,
       Не боясь уже, что заметит кто.
       Идет, покачиваясь,
       Рукой машет -
       Голова буйная,
       Забубенная.
       Желтые пески Китая в памяти шумят,
       Фиолетовое небо монгольское в глазах стоит,
       Кровь в горле клокочет
       Непролитая.
      
       Горько ему. Горько и пусто.
       Помнится, как мамка - седая, прямая, тощая -
       Провожала в поход его,
       Крест-накрест отец целовал...
       И пустыня желтая горит в зрачках его.
       Лицо безбровое белизной пламенеет.
       Взгляды чёрным вороном над селом порхают -
       По холмам желто-зеленым,
       По реке серой,
       По старице безжизненной,
       Вороном реют, птицей-ястребом, птиц мелких ловят,
       Мясо когтями разрывают
       И кровушку, клокоча, из горла пьют.
      
       Эх, жизнь- пустыня...
       Ни дома, ни отца, ни матери...
       Есть разгуляться где на воле!
      
       Эх, раззудись, рука!
       Живи, гори, рыдай!
       И чтоб пустоте пусто было!
      
       Кто там на краю села?
       Лицо незнакомое... широкое...
       Глаза раскосые, чудные...
       Скулы желтые, желваки так и ходят под кожей...
       Казах? Степное племя, сильное, буйное,
       На земле воспитанное.
       Пустыня - в щелочках глаз их...
       Небо - в сердце их...
       Песок и небо. Небо и песок.
      
       - Эй, ты! Саша-паша! Брат! Подходи, поцелуемся...
       - Ты кто? Моя не понимай...
       - Я не местный. Проезжаю тут... В Москву еду.
       - Что, болша шишка небось - в Москов мчать?
       - Болша, болша. Хошь, подарок дам - нож, китайский, новый?
       - А чего ты так?
       - Да радость у меня. Сын родился. Всем подарки сделать хочу!
       Выпьем, друг степной, из фляжки моей!
       Фляжку серебряну тебе тож отдам...
       Вон как блестит! Дорогая вещь! С беляка снял на войне...
       Так выпьем! - Выпьем!
       - За Страшный суд!
       - А что это?
       - Не понять тебе. Хорошая штука!
       - Ну, выпьем!
      
       Пьют двое. Небо над ними стоит заиндевелое.
       Стоит, не движется.
       Обрыв, травой желтой поросший, над рекой стоит.
       А за Замарайкой - ковыль-трава, поросль степная,
       На ветру колышется,
       Шуршит молитвы свои,
       Иноком степным, летопись веков ведущим,
       Под копытами растущим,
       Каждым ударом сминаемым,
       После каждого удара снова встающим.
      
       Трава мягкая, трава сильная,
       Трава вечная.
      
       И море шороха его, море думы утренней
       Колышется мерно...
      
        -- ХОЖДЕНИЕ ПО МУКАМ
      
       Выпита последняя чарка. Об землю разбита.
       Нож - у Темирбая. Фляга ему же отдана.
       Нет больше чар. Нет жизни больше.
       И смерти нет.
      
       - Эх, раззудись, плечо, размахнись, рука!...
      
       Горит изба старая,
       Дедом построенная, -
       Сто лет могла бы стоять,
       А не вынесла братовой вражды.
      
       Горят стены древние,
       Горят ставни деревянные,
       Сибирская резьба древняя, хитрое узорочье!
       В доме двери заперты крепко.
       Крики несутся,
       Рвутся, плачут, крыльями машут,
       Небо царапают до крови,
       Крики, крики, крики - три стаи криков от земли до небес!
       Насквозь! Насквозь! Весь мир ими пронзен -
       Криками детскими,
       Плачем мальчонки желтоволосого,
       С веснушками в полщеки,
       С глазами синевы вечерней!
      
       А в избе - икона Божьей Матери -
       "Хождение по мукам" -
       Из огня ладони тонкие простирает,
       Молится,
       Глазами девичьими из огня хода ищет,
       Сквозь дым черный по воздуху плывет.
       Глаза синие,
       Глаза укорные,
       Глаза молчаливые на муки смотрят.
      
       Сошла, сошла, сошла в ад Богородица!!!
      
       Мальчик плачет...
      
       Гори, гори, гори!...
      
       Пляшет рядом брат,
       Брат обезумевший,
       Пляшет у пожарища,
       Сапогами тяжелыми землю бьет за обиды свои,
       И глаза - слез полны, колодцы черные,
       Щели преисподние.
      
       Пустыня в душе его,
       Красное небо монгольское,
       Шинели серые,
       Штыки, крови отведавшие.
      
       Скоро, скоро последний выстрел его прогремит!...
       Скоро, скоро землю ему последний раз целовать...
      
       Скоро человек в кожаной куртке, прямой и строгий, взглянет в глаза мертвые
       И галочкой смерть гада в списке отметит.
       Умирать, так умирать!
       В пламени!...
      
       Небо над пожаром стоит заиндевелое.
       Стоит, не движется.
       Обрыв, травой желтой поросший, над рекой стоит.
       А за Замарайкой - ковыль-трава, поросль степная,
       На ветру колышется,
       Шуршит молитвы свои,
       Иноком степным, летопись веков ведущим,
       Под копытами растущим,
       Каждым ударом сминаемым,
       После каждого удара снова встающим.
      
       Трава мягкая, трава сильная,
       Трава вечная.
      
       И море шороха его, море думы утренней
       Колышется мерно...
      

    ЯВЛЕНИЕ 8

    ПОСЛЕДНЯЯ ВЕЧЕРЯ

      
       Октябрь - русский, сибирский, иртышский.
       Морозный октябрь тридцать четвертого.
       Черная река. Белые льдины. Заморозков неумолчный звон.
       Избы, стайкой над обрывом теснящиеся.
       Чуть слышный говорок хмельной из избы доносится:
       Праздник у людей!
      
       День рожденья у матери семейства большого,
       Старухи - высокой, прямой, строгой,
       С глазами молчаливыми,
       Скулами широкими,
       Говором быстрым,
       Руками жилистыми.
       Троих детей, пятерых внуков вырастила она,
       Брата в Гражданскую от смерти спасла,
       Мужа из плена выручила.
       Все село пришло Параскеву поздравить,
       Параскеву -заступницу свет-Петровну.
      
       Сидит она за столом,
       Ни слова ни молвит, - ждет, что гости скажут.
       Темный огонь в глазах карих горит.
       Улыбка на устах змеится.
       Смотрит бабка - то на гостей,
       То за окно, где снег первый все дороги завалил.
      
       Ранний снег на полях,
       Ранняя седина на висках,
       Ранняя мудрость во взглядах.
      
       Ох, и рано нынче зима к людям пришла!...
      
       Гости подходят.
       К мужу Николе два брата приехали -
       Петр да Константин.
       Похожи они -
       Вместе в войске казачьем служили,
       Вместе с японцем бились,
       Вместе из плена бежали,
       Рядом дома строили.
       Всю жись пути их рядом шли...
       Вот они, на лавке сидят, -
       Не разлей вода:
       Бороды черные,
       Глаза карие,
       Руки узловатые на коленях лежат.
       Жены их здесь, сыновья и дочери,
       Дети и внуки Параскевы самой -
       Самому младшему - три годочка только.
      
       И три бабки - соседки пришли, подарок принесли -
       Шаль павлодарскую, узорную, разукрашенную хитро,
       Яркими цветами по полю красному,
       По краям - полосы зеленые да синие,
       Да проблески золота раскиданы по полю всему.
       В середке - Древо Жизни цветет, плодами тяжелеет.
       Рисунок пышный, расцвеченный ярко, но четкий и ясный всегда,
       Как память русская,
       Как песня народная.
      
       Сидят бабки рядом, седые, огромные,
       Искорки шалые в глазах у них пляшут,
       А сами - как из камня ваяны:
       крепки, широки лицом да станом,
       руки - мужских шире вдвое.
       Крепость наша сибирская,
       Крепость к ветру, крепость к снегу,
       Крепость к земле родной.
      
       Крест и крепость... Крепость и крест... Твердыня русская...
      
       Все сидят безмолвствуя. Одного ждут:
       Когда муж Параскевин, Никола Волохов, со двора придет -
       Без него грешно пир начинать.
       Без хозяина и дом - не дом,
       И пир - не пир.
      
       Пришел Никола.
       Но не один.
       С ним - человека два, в плащах черных и без лиц словно.
       Идут за ним, руки его за спиной держат.
       Вошли - грязными сапогами по коврам топают, не глядя.
       - А-а, шушера сибирская! На сходку свою пришли?
       Знаем мы все о вас! Сибирь отделить от Советов задумали?
       Под японцев лечь?
       В Индию поход еще затевали! Все мы знаем, бригада сибирская!
       - Да бог с вами! Акститесь! Я японскую пулю с Хэйхэ в теле ношу! - кто-то крикнул.
       - Я под Ляояном тридцатник тому как контужен!
       - Что брешете, суки? Все нам известно! Берите их, голубков!
       Кто перечить будет - к стенке сразу! Чтоб все видели!
       Ма-а-л-ча-а-ть!!!
       ................................................................................................
      
       Бойня в дому. Бегут кто куда может.
       Где человек, где кто - не различить в суматохе.
       Кровь из старых ран снова проливается -
       Кровь живая,
       Кровь горячая,
       Зимой опьяненная,
       Змеей по полу вьется, шипит, пасть алую скалит.
       И кричит в сутолоке кто-то:
      
       - Пейте, пейте, пейте все кровь мою!...
      
       Кончился праздник.
       Ушли гости незваные.
       Тринадцать человек ушло с ними -
       Трое стариков, осемь десятков старшему,
       Четверо мужиков,
       Парней молодых шестеро.
       Большая участь их ждет -
       Безупречная смерть, без следа, без памяти -
       Только лагерная пыль,
       Только черный ветер,
       Только крест над пылью, ветром разметаемой.
       Крест незримый... Долго он будет над степью стоять.
      
       И только Параскева до конца дней повторять будет:
       - И за что повязали родимых? У них ведь не то что сашек - седел даже не было!!!
       А кони - были...
      
       Осталась Параскева-заступница,
       Осталась дочь ее Галина,
       Племянницы две да внуки перепуганные.
       Одни, одни...
       Сидит бабка за столом,
       На разгром в комнате смотрит.
       Молчит. И дети притихшие молчат.
       Словно понимают, что нету слов больше.
       Тишина.
       И завывание ветра.
       Тишина...
      
       ...И только пес шелудивый до дворе воет -
       Громко, горько, глубоко невыносимо.
       Полыньи чернее и глубже вой этот,
       Воды зимней студенее,
       Обжигает, пронзает, бьет болью - до мозга костей!
      
       Молчат люди.
      
       Молчит все в мире этом -
       Ранний снег на полях,
       Ранняя седина на висках,
       Ранняя мудрость во взглядах.
      
       Ох, и рано нынче зима к людям пришла!...
      
       Тяжелы они,
       Поздние сумерки России -
       Глухие, темные,
       Неотзывчивые.
      
       И сидит в этих сумерках бабка -
       - Великая Матерь -
       Одна за столом.
       Пустую стопку перед собой держит.
       И молчит.
      
       Никогда не умрет, никогда... Никогда...

    ЯВЛЕНИЕ 9

    ХОЖДЕНИЕ ПО МУКАМ

      
       Совершилось.
       Владыко, Отче наш небесный,
       Ныне отпущаеши нас, сыновей Твоих блудных, с миром,
       С болью, с кровью из глаз наших -
       В закат,
       В закат,
       В красный закат.
      
       Пришла пора урожай собирать.
       Пришла пора головушки буйные пожинать.
       Пришла пора, как грушу цветущую, Сибирь растрясти.
       Трясут её слуги Твои, трясут нерадивые,
       Растряхают - белый цвет по-окрест на четыре стороны света летит.
       Раскулачивание...
       Расказачивание...
       Родиночество наше...
      
       Велика паутина лагерей на лице Руси-матушки...
       Дышать уж от паутины нечем...
       И пауки в ней - больно уж жирные, по глазам прям ползают...
       Душно, гадко...
      
       А что? Разве Бог нас из глины эдемской не лагерной лопатой да кайлом выбивал?
      
       ...Страна несчастная моя!
      
       Морозная! За белым покрывалом
       Не видел человеческого лика
       Взор.
       С кандалами, в цепях и робах арестанских,
       С унылым, темным, злым огнем в глазах
       Шли люди сюда,
       Люди обвиненные, оклеветанные, растоптанные и брошенные,
       Забытые, да не забывшие ничего.
       Шли люди -
       Верными грядами, темными нитками по полям белым,
       Черным горем по белоснежью тянулась нить человеческая.
       И сверкал в глазах темных и обезлюдевших,
       В глазах угрюмых, кровью черной пропитавшихся -
       Огонек.
       Злой, жгучий, тусклый, сквозь все вьюги проносящийся -
       Огонек.
       Жестокий, страшный, всю страну сокрушить грозящий -
       Огонек.
       А за людьми шли они -
       Люди и ловцы людей,
       С когтями волчьими,
       С жалами скорпионьими,
       С пулями стальными,
       Люди,
       Чья опаленность внутренняя безлюднее
       Твоих, страна моя, глухих урманов,
       Твоих, страна моя, темных дебрей,
       Твоих, страна моя, вечно нетающих снегов.
      
       ...Вот и нас везут, дружков хмельных,
       С Параскевиных именин -
       Суд да правду вершить.
      
       Арестованы мы -
       Никодим, Панька да еще соседей пятеро -
       Под руку попались.
      
       В чем обвинят нас? Что-то нам придумают?
       В том, что хотели Сибирь отделить?
       Царя мёртвого вернуть?
       На Индию походом пойти?
      
       Подумашь - мелочи какие!
       Всё заране небось решено.
      
       Едем куда-то
       В вагоне зарешеченном.
       Тишина. Немота.
       Только колёса стучат.
       Колёса, колёса, винтики механизма огромного -
       Колёса и колёсики...
       Как мы...
      
       Тишина. Потное дыхание зэков рядом.
       Молчат все. Трясутся.
       Только кто-то рядом спрашивает: -
      
       - Ведь это не страшно, да???
      
       Молчишь.
       Шуршит дыхание потное.
       Стучат колёса дальше.
      
       А кто-то рядом -
       В ужасе, в ознобе загробном -
       Спрашивает:
      
       - Хорошо, что плохо, если нет Бога?...
      
       Молчишь.
       Только тишина,
       Только озноб загробный,
       Только стук колёс, стук, стук, стук,
       Ведущий в никуда
       По дороге темной.
      
       Миновала дорога. В лагере мы.
       Допросы нас ждут, ночи на нарах,
       Документы, подписи, побои,
       Кары египетские.
      
       И мыслится в мозгу Никодима -
       Само собой, без воли разумной:
      
       ... И вот он -
       Самый совершенный ад
       Фауста. Обретенный ад. Возвращенный ад,
       С сотворения времен человекам
       Завещанный.
       Ад света. Ад просвещения. Ад познания
       Добра и зла.
       Ад, людьми возделанный,
       плоды свои приносящий в год троекратно.
       Вершина прогресса.
       Вершина человеческая.
       Ад.
      
       Здесь скитались духи Канта и Платона -
       К нарам заключенных склонялись,
       Их ссадины трогали,
       Изучали, исследовали, проверяли реакцию живого на боль,
       Пытали нравственный императив
       В отсутствие звездного
       Неба,
       Проверяли, наскольно действен глагол добра в царстве
       Теней
       И где оно, это царство идей невероятное, -
       Не здесь ли,
       В пещере,
       Где за идеи люди тенями становятся?...
      
       Блуждают духи Платона и Канта, страдают, ищут истину -
       В лимбе,
       В неведении,
       В вечных поисках истины, рядом доступной, -
      
       Дети, дети!...
      
       А где она, истина?
       Здесь.
       В капле крови, на лестнице ссохшейся.
       Здесь.
       В слезинке, из разбитого глаза вытекшей.
       Здесь.
       В немом стоне за губами прикушенными -
      
       Истина крови,
       Истина боли,
       Истина жизни.
      
       Здесь она постигается.
      
       Нет здесь зримого ужаса, сырости, грязи, крыс по углам.
       Нет.
       Нет и существ механических, плоть человеческую рвущих.
       Нет дыбы, нет испанского сапога.
       Только свет электрический - неживой, беспощадный,
       Бесстрастный.
       И по скользким ступеням, все дальше и дальше,
       Вниз, вниз, вниз, -
       Красные капли, красные капли,
       Красные капли.
      
       Не слышно здесь криков убиваемых.
       Не стонут здесь люди, чья плоть сталью разрывается.
       Не хрипят глухо жертвы удушаемые.
       Только камней глухота, только плитка на ступенях лестницы,
       Только холод и покой стен тюремных.
       И по склону дней, все глубже и глубже,
       Вниз, вниз, вниз, -
       Красные капли, красные капли,
       Красные капли.
      
       Не звучат здесь молитвы узников невинных.
       Не раздается благоутешная служба заупокойная.
       Не произносится здесь сокровенное:
       "С о в е р ш и л о с ь!"
       Но по краю небес, всё выше и выше,
       Вверх, вверх, вверх, -
       Красные капли, красные капли,
       Красные капли.
      
       Глухота смерти -
       Самой смерти страшнее.
       Стены каменные крепче ватных каждый звук,
       Каждый вздох,
       Каждую мысль
       Заглушают, глотают, пожирают беспощадно.
       И есть в чем здесь душе потеряться...
       Глухо, холодно, боязно.
      
       Но вдруг - приникает ж и в о е к сердцу -
       Как ветер теплый...
       Благоуханный...
      
       И моление звучит сокровенное:
      
       Из глубины, Господи, воззвах к тебе:
       Не отринь меня,
       Ни покинь,
       но помилуй по мере сокрушения моего.
      
       Да пройду и я -
       По бездне стопами...
      
       Светодавче...
       Светодавче...
       Светодавче...
      
       Удар. Еще удар.
       Боль организм пронзает,
       И - словно сверху видишь, как избивают тебя,
       Себя насквозь видишь - прозрачного, стеклянного,
       Видишь - как в тебе органы движутся,
       От ударом от места отрываются,
       Как внутренние кровоизлияния смертью угрожают...
      
       Все видишь.
       Ничего не можешь.
       И душа - под потолком камеры, в полосатой форме, парит...
      
       Боль. Кромешная боль.
       И воспоминания света...
       Как будто Друг - не знаешь кто - к телу твоему бесчувственному склоняется...
      
       - Друг!
       Ты знаешь ли, где рай?
       Рай - в теле моем, тепле и холоде чувств моих,
       Рай - в моей крови,
       В шелковистой ткани мгновений, в сплетениях света и тени,
       В промельке светляка во мраке крови моей,
       В каждом миге, каждом шаге, каждом вздохе моем!
       Рай - во мне...
      
       ...Как горька она, Господи, как горька боль твоя!
      
       Рай - во мне...
      
       Холодная вода - на голову, на тело, на плечи...
       Ведро холодной воды - привести в сознание...
       Для новых пыток...
      
       ...Еще один континент во мне перевернулся...
      
       Удар. Еще удар.
       Мрак заливает мозг.
       Мрак крови, звездами пронзаемый. Мрак,
       Над которым птицей Дух Божий носился.
       Мрак первого дня.
       Мрак начинающегося Творения.
      
       И слышишь -
       Слышишь горестно -
       Сквозь разрывы сосудов в мозгу:
      
       - СЕ, ТВОРЮ ВСё ЗАНОВО!
      
       ...Мертвый Никодим лежит на полу кабинета.
       - Перестарались мы, что ли... - говорит амбал в серой форме.
       - Не думали, что так быстро гикнется...
       И бумаг не подписал...
       Небось судьба такая...
      
       - Судьба! Кулаки свои придерживай, вот в чем наука-то!
       И судьбы такой бы не было...
       Ну и ладно. По сибирским бригадам еще пятеро идут...
       Они-то все подпишут.
      
       - Веди следующего!
      
       ...Хмурится следователь в сером френче,
       И на лбу его светится черная точка - от пули будущей,
       Что при наркоме новом его ждет.
       Только не видит он ее. Не чувствует.
      
       А на стенах кабинета - райские пальмы цветут,
       Небо лазурное невестится,
       Заря пламенеет,
       Спаситель воскресший из пещеры выходит темной,
       Ангелы песни дивные поют: здесь он, рай, здесь!
      
       В муках его ищи, в муках, там в нем и укоренишься!
      
       Только увидеть посмей...
      
       Только глаз не смыкай!...
      
       Не найдено покоя человеком,
       Но обретено бессмертие воином.
      
       И идет Никодим,
       Идет в мытарства свои, в путь вечный,
       В путь по спирали огненной,
       Где плоть светоносной становится, аки железо в огне,
       Где звучен глас Господень над водами темными:
      
       - СЕ, ТВОРЮ ВСЁ НОВОЕ!
      
       И стоит он над страной
       С той поры и доныне,
       Час грозы и зова,
       Зова и грозы.
      
      

  • Оставить комментарий
  • © Copyright Козырев Андрей Вячеславович (yakozyr045@gmail.com)
  • Обновлено: 10/08/2016. 146k. Статистика.
  • Сборник стихов: Поэзия
  •  Ваша оценка:

    Связаться с программистом сайта.