Красногоров Валентин Самуилович
Император не вернется

Lib.ru/Современная: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Красногоров Валентин Самуилович (valentin.krasnogorov@gmail.com)
  • Размещен: 16/11/2022, изменен: 16/11/2022. 242k. Статистика.
  • Пьеса; сценарий: Драматургия
  • Драматургия
  • Скачать FB2
    •  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    В 312 г. римский император Константин Великий даровал Миланским эдиктом свободу вероисповедания христианам и оказал церкви существенную денежную поддержку. В последующие десятилетия численность христиан быстро возросла. Оставаясь в меньшинстве, они резко усилили свое влияние. Император Юлиан, племянник Константина, решил воспрепятствовать стремлению епископов к монопольному духовному и политическому господству. 12 мужских ролей, 2 женских, массовка. Все персонажи пьесы могут быть сыграны 10-ю - 12-ю актерами.

    • Валентин Красногоров

      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      

    Император не вернется

    Историческая драма в двух действиях

      
      
      
      
      
      
      
      
       ВНИМАНИЕ! Все авторские права на пьесу защищены законами России, международным законодательством, и принадлежат автору. Запрещается ее издание и переиздание, размножение, публичное исполнение, помещение спектаклей по ней в интернет, экранизация, перевод на иностранные языки, внесение изменений в текст пьесы при постановке (в том числе изменение названия) без письменного разрешения автора.
      
      
      
      
       Полные тексты всех пьес, рецензии, список постановок

       Контакты:
       WhatsApp/Telegram +7-951-689-3-689, +972-53-527-4142
       e-mail: valentin.krasnogorov@gmail.com
       Cайт: http://krasnogorov.com/
      

    No Валентин Красногоров

    Аннотация

      
       В 312 г. римский император Константин Великий даровал Миланским эдиктом свободу вероисповедания христианам и оказал церкви существенную денежную поддержку. В последующие десятилетия численность христиан быстро возросла. Оставаясь в меньшинстве, они резко усилили свое влияние. Император Юлиан, племянник Константина, решил воспрепятствовать стремлению епископов к монопольному духовному и политическому господству. 12 мужских ролей, 2 женских, массовка. Все персонажи пьесы могут быть сыграны 10-ю - 12-ю актерами.
      
      
      
      
      
       Действующие лица
      
       ЮЛИАН, римский император
       ПРИСК, его друг, философ
       АФАНАСИЙ АЛЕКСАНДРИЙСКИЙ, епископ, прозванный Великим
       ПЕТР, его племянник, епископ
       ДИМИТРИЙ, молодой священник, воспитанник и ученик Афанасия
       МАРИЯ, служанка Афанасия
       СЕКРЕТАРЬ Юлиана
       ЛУЦИЙ, стражник
       ВАРЛАМ, его брат, стражник.
       ЦЕНТУРИОН
       ПЕРСИДСКИЙ ПОСОЛ
       ШИМОН, глава иудейской общины
       ЖЕНА ВАРЛАМА
       ЖЕНЩИНА
       Епископы, стражники, секретари, солдаты, жители Александрии, члены свиты
      
       Действие происходит в египетской пустыне, Константинополе и Александрии в 362 г.
      
      
      
       ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
      
       Сцена 1
       Двор перед убогой хижиной Афанасия в пустыне Фиваиды, на отдаленной окраине Египта. С одной стороны вход в хижину и скамья, с другой - скромное небольшое строение, увенчанное крестом. В глубине - полуразбитое изваяние египетского божества. Утро. Тишина.
       Торопливо входит Петр, мужчина лет сорока пяти. Чувствуется, что за ним дальняя дорога, одежда покрыта пылью, посох отяжелел, путник прихрамывает, но не хочет терять ни минуты. Он направляется к хижине, наспех плюнув по пути в сторону изваяния и перекрестившись в сторону церкви. Подойдя к двери, громко стучит. На стук долго никто не отзывается. Петр продолжает стучать. Дверь открывается, и на пороге появляется Димитрий. Ему около двадцати пяти.
       ДИМИТРИЙ. Чего стучишь? Нельзя беспокоить его преосвященство так рано.
       ПЕТР. Димитрий? Как ты изменился и повзрослел!
       ДИМИТРИЙ. Отец Петр? Простите, я вас сразу не узнал. Как вы тут оказались?
       ПЕТР. Сейчас не время объяснять. (Беспокойно.) Здесь все в порядке?
       ДИМИТРИЙ. (Несколько удивленно.) Да, конечно.
       ПЕТР. Слава богу! Отец Афанасий дома?
       ДИМИТРИЙ. Еще спит.
       ПЕТР. Разбуди его.
       ДИМИТРИЙ. Я не осмеливаюсь. Мы вчера работали допоздна.
       ПЕТР. Буди немедленно.
       На пороге появляется Афанасий - величественный, еще крепкий старик. В бороде седина. Одет очень просто.
       АФАНАСИЙ. Что за шум с самого утра?
       ПЕТР. Здравствуй, дядя.
       АФАНАСИЙ. Петр, ты ли это? Что случилось?
       ПЕТР. Умер император.
       Афанасий и Димитрий поражены.
       АФАНАСИЙ. Констанций умер?!
       ПЕТР. Да.
       АФАНАСИЙ. Не может быть! Ему же только 44 года.
       ПЕТР. Все под богом ходим.
       АФАНАСИЙ. А он умер или... Или убит?
       ПЕТР. Нет, умер своей смертью.
       АФАНАСИЙ. Странно. За последние четверть века сменилось полтора десятка императоров и цезарей, и почти никто из них не умер без посторонней помощи.
       ПЕТР. Констанций справился сам. Возвращался с войском из персидского похода и скончался по дороге от лихорадки. Как только гонец донес эту весть до Александрии, я в ту же минуту отправился сюда.
       АФАНАСИЙ. Что ж, царство ему небесное. Хотя он отнял у меня епископский престол, посадил на него ненавистного Георгия, а меня отправил сюда в ссылку, я его прощаю. Все-таки это был последний сын великого Константина. Но за все пять лет, что я здесь прозябаю, не было дня, чтобы я его не проклинал. А кто стал новым императором.
       ПЕТР. Юлиан.
       АФАНАСИЙ. Какой Юлиан?
       ПЕТР. Что значит "какой"! Единственный оставшийся в живых потомок Константина Великого, двоюродный брат Констанция!
       АФАНАСИЙ. Да, теперь я смутно вспоминаю... Я же больше пяти лет в изгнании. А разве Констанций его не убил, как он убил всех остальных своих родственников?
       ПЕТР. Нет. То ли мальчик просто спрятался, когда убивали его семью, то ли убийцам стало жалко шестилетнего ребенка, но так или иначе он остался жив. Констанций сослал его в отдаленную крепость, и с тех пор никто о нем ничего не слышал двадцать лет.
       АФАНАСИЙ. Поэтому я о нем и забыл.
       ПЕТР. Потом подозрительный император вызвал его из крепости к себе. Все думали, что что на смерть, но, увидев перед собой добродушного и безобидного книжника, Констанций разрешил ему поехать в Афины изучать философию. Там я с ним и познакомился.
       АФАНАСИЙ. Так ты его знал? Что из себя он представлял?
       ПЕТР. Ты не поверишь, но племянник Константина Великого и брат правящего императора сидел за последней партой и усердно конспектировал лекции, как все прочие студенты. Правда, способности к литературе и философии он обнаружил исключительные, но как возможного властителя его никто его не воспринимал, и он сам меньше других. И все же Констанций решил от него избавиться.
       АФАНАСИЙ. Но передумал?
       ПЕТР. Нет, открыто убить он не решился. Это выглядело бы некрасиво. Все-таки Юлиан был последним из великой династии. Констанций придумал другое. Он присвоил ему почетный титул Цезаря, женил против его воли на своей сестре и, не дав ему ни реальной власти, ни солдат, послал воевать в разоренную германцами Галлию в расчёте на то, что он будет убит в первом же сражении. Однако Юлиан неожиданно для всех проявил блестящий талант полководца и правителя, сумел без денег набрать войско, одержал множество побед, не потерпел ни одного поражения, отстроил и возродил разрушенные и обедневшие города, снизил налоги и за короткий срок превратил Галлию в процветающую страну. Там его боготворят.
       АФАНАСИЙ. Похоже на чудо. И что дальше?
       ПЕТР. Ну, ты знаешь Констанция. Он не мог вынести популярности Юлиана и окончательно решил его уничтожить, но сам внезапно умер раньше.
       АФАНАСИЙ. У Юлиана есть дети?
       ПЕТР. Нет. Констанций отравил его жену, чтобы она рожала ему мертвых детей. А потом умерла и она сама.
       ДИМИТРИЙ. Император отравил свою сестру?
       ПЕТР. Чему ты удивляешься? В императорских семьях это не редкость. Ты еще не опытен и не знаешь темных сторон жизни.
       АФАНАСИЙ. Сколько Юлиану лет?
       ПЕТР. Около тридцати.
       АФАНАСИЙ. Так для нас только лучше, что на престол вместо злобного Константина взошел слабый юнец.
       ПЕТР. Я не сказал тебе главного. Он отступился от христианства и провозгласил себя язычником. И потому наверняка уже послал приказ тебя убить. Пока я шел к вам из Александрии пешком через весь Египет, прошло много дней. А солдаты императора скачут быстро, они могут быть здесь каждую минуту. Я шел сюда и боялся, что уже не застану тебя живым. Нам надо немедленно скрыться.
       АФАНАСИЙ. Скрыться? Зачем?
       ПЕТР. Вспомни, сколько язычников мы истребили, сколько разрушили их храмов, сколько присвоили имущества. Теперь, как всегда при перемене власти, начнется сведение счетов. Констанций рубил головы направо и налево, когда он взошел на престол. А ведь он был христианином. Думаешь, язычник будет лучше?
       ДИМИТРИЙ. Ваш племянник прав. Надо скрыться. Прямо сейчас.
       ПЕТР. И, я слышал, епископ Георгий тоже готов послать к тебе убийцу.
       АФАНАСИЙ. Хорошо, скроемся. Не в первый раз. Быстро соберите котомки, возьмите с собой самое необходимое, - и в путь, пока не проснулись стражники.
       ПЕТР. Вопрос в том, куда.
       ДИМИТРИЙ. В нескольких милях отсюда я нашел пещеру, о которой никто не знает. Пересидим несколько дней, а там будет видно. Либо вернемся, либо уйдем в Эфиопию.
       Петр и Димитрий уходят в дом. Афанасий взволнованно шагает взад-вперед. Каждый раз, проходя мимо статуи языческого идола, он презрительно сплевывает. Наконец он подходит к крыльцу, где расположена стойка для посохов, выбирает один из них, поувесистей, более похожий на дубину, чем на посох, делает несколько взмахов и, удовлетворенный, кладет его на скамью. Затем он поднимает колоду, лежащую возле дома, и достает из-под нее кинжал, завернутый в тряпку. Развернув тряпку, прячет оружие под одеждой.
       Входит Мария, молодая красивая девушка в белом платье. В руках у нее веник и ведро с водой. Она робко здоровается с Афанасием.
       МАРИЯ. Доброе утро, господин. (Целует Афанасию руку.)
       ДИМИТРИЙ. Здравствуй, Мария. Сегодня в доме убирать не надо. Убери только в церкви.
       МАРИЯ. Слушаю. (Направляется к хижине с крестом, но Афанасий останавливает ее.)
       АФАНАСИЙ. Вот еще что. Вчера в церковь заходила эта женщина... как ее... Ирина и своим дыханием осквернила святое место. Поэтому выскреби все как следует, и вымой соленой водой. Не для того мы с Димитрием своими руками строили эту церковь, чтобы ее оскверняли еретики.
       МАРИЯ. Да нет же, Ирина добрая христианка. Она при мне целовала крест.
       АФАНАСИЙ. Тогда вымой и крест. Ее вера не от бога, а от дьявола. Я запретил ей приходить в церковь. Она арианка.
       МАРИЯ. А что такое арианка?
       АФАНАСИЙ. Спроси Димитрия, он когда-нибудь тебе объяснит.
       Из дома выходит Димитрий с котомкой.
       ДИМИТРИЙ. Учитель, на столе у вас остались рукописи, письма, разные документы. Вы ведь не хотите их оставить на виду?
       АФАНАСИЙ. Хорошо, что ты об этом вспомнил. Они не для посторонних глаз. Пойду разберу их и спрячу.
       Афанасий уходит в дом. Димитрий и Мария, оставшись одни, бросаются друг другу в объятья.
       МАРИЯ. Я так соскучилась!
       ДИМИТРИЙ. И я.
       МАРИЯ. Правда? Я тебе еще не надоела?
       ДИМИТРИЙ. Первая моя мысль, когда я утром просыпаюсь - "я ее сегодня снова увижу". И день наполняется смыслом, а сердце радостью. Хорошо, что ты пришла так рано. Я опасался, что не смогу тебя предупредить.
       МАРИЯ. А что случилось?
       ДИМИТРИЙ. Из Александрии пришел епископ Петр и принес тревожные новости. Мы должны скрыться.
       МАРИЯ. Надолго?
       ДИМИТРИЙ. Неизвестно. Но в одном я уверен твердо: пока будем живы, мы с тобой всегда будем вместе.
       МАРИЯ. Вместе? Как это может быть?
       ДИМИТРИЙ. Очень просто. Ведь муж и жена не расстаются.
       МАРИЯ. Димитрий! (Радостно обнимает его, но тут же отпускает.) Но это ведь невозможно.
       ДИМИТРИЙ. Почему?
       МАРИЯ. Подумай, кто ты, и кто я. Ты священник, любимый ученик великого Афанасия, образованный, умный, уважаемый. А кто я? Бедная сирота, простая служанка, и ничего больше. Ты будешь меня стыдиться.
       ДИМИТРИЙ. Я буду тобой только гордиться.
       МАРИЯ. (Обнимая Димитрия.) Мне это не снится?
       ДИМИТРИЙ. Сегодня же попрошу отца Афанасия нас благословить.
       МАРИЯ. А вдруг он будет против?
       ДИМИТРИЙ. Нет. Ведь он мой наставник, можно сказать, отец.
       МАРИЯ. Я о нем совсем ничего не знаю. Он настолько выше меня по положению, что я не осмеливаюсь при нем открыть рот. Он добрый?
       ДИМИТРИЙ. Это великий человек. Когда он в простой холщовой рубашке сидит здесь в убогой хижине в этой деревеньке посреди пустыни, питается хлебом и водой и что-то целыми днями пишет, трудно поверить, что он был могущественным епископом великой Александрии, владел землями и дворцами, созывал церковные соборы, не боялся спорить с тремя императорами.
       МАРИЯ. Почему же он оказался здесь?
       ДИМИТРИЙ. Это долгий рассказ. Пять paз Афанасия лишали архиепископского трона, двадцать лет он провел изгнанником. За его голову объявлялась награда, его разыскивали по всей империи то губернаторы, то префекты, то целые армии. Однако он не уступает и не смиряется.
       МАРИЯ. За что же его так преследуют?
       ДИМИТРИЙ. Хотя бы за то, что он объявил императора Констанция антихристом.
       МАРИЯ. Самого императора?! И тот его не казнил?
       ДИМИТРИЙ. Одинокий старик все еще способен внушать страх правителям. Вот что значит сильный характер и несгибаемая воля.
       МАРИЯ. А за что он осудил императора?
       ДИМИТРИЙ. За то, что тот арианин. А преподобный Афанасий возглавляет борьбу против ариан.
       МАРИЯ. Я как раз хотела тебя спросить. Он запретил Ирине заходить в нашу церковь, потому что она арианка. А мне велел вымыть все, чего она касалась.
       ДИМИТРИЙ. Отец Афанасий немного суров.
       МАРИЯ. А что такое арианка?
       ДИМИТРИЙ. Ну, это не просто объяснить. Да тебе и не нужно это знать.
       МАРИЯ. Почему? Она верит в того же бога, что и я, так же крестится, шепчет те же молитвы и, оказывается, что она своим присутствием оскверняет церковь. Может быть, и я арианка?
       ДИМИТРИЙ. Нет.
       МАРИЯ. Так в чем же между нами разница? И что означает это слово?
       ДИМИТРИЙ. Ариане - это сторонники Ария.
       МАРИЯ. А кто такой Арий?
       ДИМИТРИЙ. Он уже умер. Это был очень известный священник, праведник, аскет, но он не согласился с главным постановлением Никейского собора о сущности бога. С тех пор начался великий раскол церкви на никейцев и ариан. Но тебе незачем размышлять на эту тему. (Обнимает Марию.) Хочу еще раз повторить: сейчас мы уйдем, но ты ничего не бойся. Когда минует опасность, я вернусь, и мы уже никогда не расстанемся.
       Увидев выходящих из дома епископов, молодые люди быстро расходятся. Мария уходит в церковь.
       АФАНАСИЙ. Все готовы? Тогда, с богом!
       Все трое, взяв посохи, отвернувшись от идола и перекрестившись на церковь, отправляются в путь. Однако дорогу им преграждают неожиданно появившиеся стражники - Луций и Варлам.
       ЛУЦИЙ. Господа, куда изволите направляться?
       Афанасий не удостаивает его ответом.
       ДИМИТРИЙ. Вы же видите: на прогулку.
       ЛУЦИЙ. На прогулку? Котомка, посохи... Похоже, прогулка будет дальняя. Мы советуем вам не утомляться и остаться дома.
       ДИМИТРИЙ. Луций, разве мы не имеем права гулять?
       ЛУЦИЙ. Имеете. Мы можем даже проводить вас до края деревни. Но потом уж извольте вернуться.
       ДИМИТРИЙ. Но ведь ссылка - это не арест. Или мы уже арестованы?
       ЛУЦИЙ. Господин Димитрий, мы уже не раз говорили, что лично вы можете в любой день отправиться куда хотите. Но его преосвященству император рекомендовал не удаляться от этого дома.
       АФАНАСИЙ. Но ведь император умер!
       ВАРЛАМ. Про это мы ничего не знаем. Но даже если умер, наше дело ждать приказа. Прикажут - отпустим, не прикажут - не отпустим.
       АФАНАСИЙ. Послушай, Варлам, твой брат еще язычник, он многого не понимает, но ты же христианин. Я ведь сам крестил тебя недавно. А ты знаешь наше правило: крестного отца и тем более духовного пастыря надо слушаться безоговорочно.
       ВАРЛАМ. А я разве спорю? Во всем, что касается небесных дел, я вас слушаюсь. Но на земле распоряжается император, и приказ есть приказ. Когда нам будут рубить головы за нарушение приказа, то не будут спрашивать, в кого мы верим. Так что извольте вернуться.
       ПЕТР. (Афанасию.) Делать нечего, придется покориться.
       ВАРЛАМ. Вы уж не серчайте, Ваше преосвященство, нам самим надоело торчать в этой пустыне. Хочется домой, в Александрию.
       АФАНАСИЙ. Я не сержусь, мой друг.
       ВАРЛАМ. Тогда не откажите в милости, благословите меня. (Склоняет голову.)
       Афанасий нехотя благословляет стражника. Тот целует архиепископу руку, крестится на церковь и отходит вместе с товарищем. Оба стражника задерживаются возле языческого изваяния. Луций становится перед ним колени и возносит короткую молитву. Варлам следует его примеру. Афанасий наблюдает за ними. Мария тем временем выходит из церкви.
       АФАНАСИЙ. Вот мошенник... Эй, Варлам! Поди сюда.
       Варлам подходит к Афанасию.
       Ты ведь христианин. Почему ты молился идолу?
       ВАРЛАМ. (Смущенно.) Да я так... На всякий случай.
       АФАНАСИЙ. Разве ты не знаешь, что это грех?
       ВАРЛАМ. Знаю, конечно, но вы же говорили, что Христос милостив. Он ведь простит?
       АФАНАСИЙ. Он прощает только тем, кто верит истинно. Ну ладно, иди.
       ВАРЛАМ уходит с виноватым видом. С ним уходит и Луций. Афанасий вздыхает.
       Таковы христиане нашей империи: почитают Христа, но одновременно поклоняются идолам, верят в колдовство, гадания и амулеты, и приносят жертвы Зевсу и Аполлону. На всякий случай. Остальные верят, в кого прикажут или в кого выгодно.
       ДИМИТРИЙ. Простите им. Они верили в своих богов тысячи лет, им трудно разом полностью отказаться от этой веры.
       АФАНАСИЙ. Мария, вот тебе деньги. Отнеси их стражникам и скажи, что они могут выпить за мое здоровье. Проследи за ними, и когда они засядут в таверне, сразу сообщи.
       МАРИЯ. Слушаю, господин. (Уходит.)
       АФАНАСИЙ. Я вот о чем думаю. Пятьдесят лет назад Константин Великий издал знаменитый Миланский эдикт, давший нам свободу веры. Это была революция. Мне было тогда 17 лет, и я хорошо помню охватившее нас ликование. Триста лет церковь вдовствовала и сиротствовала, и вдруг из гонимой и борющейся она стала церковью торжествующей. И что же? До сих пор христианство исповедует лишь ничтожное меньшинство, и то половина из них двоеверы, вроде этого стражника. А прелаты, вместо того, чтобы бороться с язычниками, плодят ереси и преследуют друг друга. Кто бы мог тогда представить, что я буду сидеть в заточении не из-за происков язычников, а по милости христианских епископов-ариан, захвативших все города и натравивших на меня императора?
       ПЕТР. Сейчас надо думать о том, как спасать свою шкуру, а не проклинать ариан.
       АФАНАСИЙ. Жаль, что Юлиан склонился к язычеству. Неужели этот выросший в заключении юноша, не имеющий ни знаний, ни опыта, думает, что может без поддержки христиан управлять всей необъятной державой, от Испании до Сирии и от Британии до Африки?
       Мария возвращается.
       МАРИЯ. Стражники в таверне.
       АФАНАСИЙ. Тогда в путь.
       Беглецы направляются к выходу из двора, но им навстречу входит римский центурион в сопровождении двух солдат. За ними почтительно следуют знакомые нам стражники. Афанасий и его спутники останавливаются.
       ЦЕНТУРИОН. (Подняв меч, повелительно.) Именем императора!
       Все, кроме Афанасия, становятся на колени.
       АФАНАСИЙ. (Делая шаг вперед.) Что ж, делайте свое дело. Я не боюсь смерти.
       ЦЕНТУРИОН. Его Вечность император Цезарь Флавий Юлиан Величайший Авгу?ст, повелитель вселенной, приказал вручить тебе это послание. (Вручает удивленному Афанасию свиток.)
       АФАНАСИЙ. (Повертев письмо в руках.) Боюсь, что послание от язычника не несет мне ничего хорошего. (Передает письмо Димитрию.) Прочитай.
       ДИМИТРИЙ. (Вскрывает письмо и побегает его глазами.) Император возвращает вас из ссылки.
       Изгнанники переглядываются, не веря услышанному.
       АФАНАСИЙ. Повтори.
       ДИМИТРИЙ. Император возвращает вас из ссылки. Он повелевает также вернуть вам ваш дворец в Александрии и все отобранное у вас имущество.
       АФАНАСИЙ. И епископский престол?
       ДИМИТРИЙ. Нет.
       АФАНАСИЙ. Нет?
       ДИМИТРИЙ. Он пишет, что Георгий был законно избран епископом Александрии и должен им оставаться. Вопрос о вашем избрании должна решить сама церковь.
       ПЕТР. Все равно это победа!
       ДИМИТРИЙ. И еще: он приглашает вас и других епископов на общую встречу в Константинополе. Дата будет определена позднее.
       АФАНАСИЙ. (Выхватывает у Димитрия письмо.) Покажи! (Быстро читает письмо.)
       ПЕТР. (Центуриону.) Император уже в Константинополе?
       ЦЕНТУРИОН. Нет, на пути к нему из Галлии. Но он с первого дня руководит государством из своего походного лагеря.
       АФАНАСИЙ. Передай его величеству мою сердечную благодарность.
       ЦЕНТУРИОН. Император повелел на словах прибавить, что если вы захотите вернуться в Александрию или Константинополь вместе с нами, то мы предоставим всё, что нужно для скорого и безопасного путешествия.
       АФАНАСИЙ. (Не сразу.) Нет, спасибо. Я пока останусь здесь. Но я прошу вас взять с собой этих двух священников.
       ЦЕНТУРИОН. Как вам будет угодно. Мы перекусим и сегодня же отправимся обратно. Ваши помощники, если захотят, могут найти нас в таверне. Всего доброго.
       АФАНАСИЙ. Прощайте, центурион.
       Центурион и солдаты, низко поклонившись прощенному епископу, уходят. Стражники задерживаются.
       ЛУЦИЙ. Поздравляем, Ваше преосвященство. Простите, что из-нас вы терпели тут неудобства. Мы люди подневольные.
       АФАНАСИЙ. Я зла на вас не держу. Вы остаетесь здесь?
       ЛУЦИЙ. Нет, зачем? Ведь вас больше сторожить не надо. Мы с братом вернемся домой, в Александрию.
       ВАРЛАМ. Если мы там сможем быть вам полезны, мы всегда готовы.
       АФАНАСИЙ. Идите с миром.
       Стражники направляются к выходу. Афанасий вполголоса обращается к Димитрию.
       Пойди спроси, как их найти в Александрии.
       Димитрий уходит вместе со стражниками. Афанасий и Петр продолжают разговор.
       АФАНАСИЙ. Не верится, что моему изгнанию пришел конец
       ПЕТР. Но епископскую кафедру Александрии тебе не возвращают.
       АФАНАСИЙ. Это неважно: кафедру у Георгия я отберу сам.
       ПЕТР. Скажи, почему ты отказался, не теряя времени, сегодня же отправиться в Александрию с центурионом? Боялся, что они хотят зарезать нас по дороге?
       АФАНАСИЙ. Нет, дело не в этом. Кто мешал центуриону убить меня прямо сейчас здесь, в пустыне? Никто бы и труп не нашел.
       ПЕТР. Так почему же ты остаешься?
       АФАНАСИЙ. Я должен вернуться в свой город не на тощем осле и не в жалком рубище, не прощенным из милости преступником, а победителем, в сиянии торжества и славы. Пусть все увидят, что я вернулся на свой епископский престол, к прежнему положению бесспорного властителя великой Александрии. И я хочу выехать отсюда не на облучке коляски центуриона, а так, как подобает моему сану: со свитой, слугами и охраной.
       ПЕТР. Но пока епископом там сидит арианин Георгий и уступать свое место не собирается.
       АФАНАСИЙ. Вот им и надо заняться. Ты поедешь сегодня готовить его свержение и мое возвращение. Но не начинай решительных действий, пока я не повидаюсь с Юлианом. Я уверен, что подчиню молодого императора своей воле.
       ПЕТР. Что конкретно я должен делать?
       АФАНАСИЙ. Купи и подкупи как можно больше нужных людей. Вооружи их. В портах Александрии работают много наших, пусть они перестанут разгружать зерно. Цены на хлеб поднимутся, а ты обвини в этом Георгия. Распусти разные слухи, взбудоражь народ. Взвинти недовольство. (Бросив взгляд на вошедшего Димитрия, прерывает себя.) Пойдем в дом, поговорим там.
       Петр уходит в дом. Афанасий следует за ним, но Димитрий окликает его.
       ДИМИТРИЙ. Учитель, я хочу поговорить с вами.
       АФАНАСИЙ. Не сейчас.
       ДИМИТРИЙ. Я прошу вас.
       АФАНАСИЙ. (Остановившись.) В чем дело? Только коротко, сейчас не до разговоров. Центурион не будет вас ждать.
       ДИМИТРИЙ. Я хочу попросить... (Снова умолкает.)
       АФАНАСИЙ. Проси, я заранее согласен. Только быстро.
       ДИМИТРИЙ. Я могу взять с собой Марию?
       АФАНАСИЙ. Марию? Зачем?
       ДИМИТРИЙ. Дело в том... Дело в том, что мы хотим пожениться.
       АФАНАСИЙ. (Бывший уже на пороге дома, возвращается). Пожениться? Но ведь это невозможно!
       ДИМИТРИЙ. Почему?
       АФАНАСИЙ. Ты священник, будущий епископ! Как можно?
       ДИМИТРИЙ. Но ведь вера не осуждает браки. Наоборот, благословляет.
       АФАНАСИЙ. Для мирян, но не для священнослужителей.
       ДИМИТРИЙ. Такого запрета нет.
       АФАНАСИЙ. Разве ты не знаешь, что безбрачие духовенства провозглашено в тридцать третьем каноне Эльвирского собора в Испании еще полвека назад?
       ДИМИТРИЙ. Это было лишь мнение, а не постановление. Эльвирский собор запретил и иконы, но кто это принял?
       АФАНАСИЙ. А слова святого апостола Павла для тебя тоже лишь мнение? А ведь он сказал: "Неженатый заботится о Господнем, как угодить Господу; а женатый заботится о мирском, как угодить жене".
       ДИМИТРИЙ. Наоборот, мы с Марией вместе будем лучше заботиться о господнем. Она нежна, ласкова, добра, работяща - чем она может помешать служить господу?
       АФАНАСИЙ. Нет-нет, священник не должен иметь ни жен, ни наложниц. Он обязан служить примером чистоты и воздержания. Ты должен питать отвращение ко всем наслаждениям, которые унижают нашу духовную природу.
       ДИМИТРИЙ. Но мы...
       АФАНАСИЙ. Я сказал - нет. И не хочу об этом слышать. И сейчас не время. Я собираюсь поручить тебе очень важную миссию. Мне нужен человек для связи с новым императором. Своего рода посол. Я хочу понять, что этот Юлиан из себя представляет, какие у него планы и намерения, как наладить с ним отношения.
       ДИМИТРИЙ. Справлюсь ли я?
       АФАНАСИЙ. Справишься. Но к этой миссии надо серьезно подготовиться. Ты долго жил в отрыве от мира и плохо знаешь реальную жизнь. Спустись с неба на землю. Встречайся больше с обычными грешными людьми, старайся понять их стремления, интересы, мотивы поведения. Читай философов и историков. Впрочем, об этом мы еще поговорим.
       ДИМИТРИЙ. Я надеялся, что вы сегодня же нас и обвенчаете.
       АФАНАСИЙ. Я сказал: нет. И ты сейчас уезжаешь. Поторопись.
       Афанасий уходит в дом. Димитрий, очень расстроенный, подходит к церкви.
       ДИМИТРИЙ. Мария! Ты еще здесь?
       Мария с улыбкой выходит из церкви, хочет обнять Димитрия, но, увидев его поникшее лицо, останавливается.
       МАРИЯ. Что случилось?
       ДИМИТРИЙ. Афанасий посылает меня в Константинополь. Прямо сейчас.
       МАРИЯ. А как же я?.. А как же мы?
       ДИМИТРИЙ. А мы... Мы...
       МАРИЯ. (Грустно.) Я понимаю. Он против нашей свадьбы? Я знала, что так будет.
       ДИМИТРИЙ. Потом все как-нибудь образуется. Он согласится, вот увидишь.
       МАРИЯ. Он никогда не согласится.
       ДИМИТРИЙ. Тогда мы поженимся против его воли.
       МАРИЯ. Его воле сопротивляться невозможно.
       ДИМИТРИЙ. Я его бесконечно уважаю, но я человек свободный. Не хочу с ним ссориться, но поступлю по-своему.
       МАРИЯ. Ты надолго уезжаешь?
       ДИМИТРИЙ. Не знаю...На несколько месяцев.
       МАРИЯ. Ох, как долго!
       ДИМИТРИЙ. Ты будешь меня ждать?
       МАРИЯ. Всю жизнь! Но только вернись поскорее! (Обнимает Димитрия.)
       Из дома выходят Петр, снаряженный в дорогу, и Афанасий. Мария поспешно отходит в сторону.
       АФАНАСИЙ. (Дмитрию.) Ты готов? Тогда не мешкайте. Встретимся все в Константинополе.
       Петр и Димитрий, попрощавшись с Афанасием и Марией, уходят, взяв свои котомки.
       АФАНАСИЙ. Вот, Мария, мы и остались одни.
       МАРИЯ. Да, господин.
       АФАНАСИЙ. Но скоро и я покину эту глушь и буду снова в Александрии. Я соскучился по ней. Александрия - особенный город, веселый, шумный, приветливый. Плещется синее-синее море, на пристанях теснятся корабли, ремесленники весело стучат своими молотками, на базарах купцы раскладывают по прилавкам диковинные товары. На каждом перекрестке спорят философы всех мастей, в библиотеке тщедушные студенты штудируют мудреные рукописи, по широким бульварам в ярких шелковых платьях разгуливают гречанки, римлянки, египтянки, арабки, еврейки, эфиопки. Они прицениваются в лавках к золоту, изумрудам и алмазам. Чуть ли на каждый день в Александрии отмечают какой-нибудь праздник - или язычники, или христиане, или иудеи. Надо честно признать, у язычников праздников больше, и они веселее, чем у нас. Вкусно пахнет жареное мясо на мангалах, на подносах разложены фрукты и сладости, журчат фонтаны. На ипподроме каждый день скачки, в уличных балаганах дают представления мимы, скоморохи и фокусники. А на свет александрийского маяка тянутся все новые и новые корабли со всего света... Я был хозяином этого города, Мария. И я вернусь туда. (После короткого молчания.) Скажи, ты хочешь поехать со мной в Александрию?
       МАРИЯ. А господин Димитрий будет там с вами?
       АФАНАСИЙ. Да, конечно.
       МАРИЯ. Тогда я хочу.
       АФАНАСИЙ. Я спросил, хочешь ли ты поехать туда со мной, а не с Димитрием.
       МАРИЯ. (Удивленно.) С вами, господин?
       АФАНАСИЙ. Перестань каждую секунду называть меня "господин".
       МАРИЯ. Хорошо, господин.
       АФАНАСИЙ. Я еще раз спрашиваю: хочешь ли ты поехать туда со мной?
       МАРИЯ. Я вас не понимаю.
       АФАНАСИЙ. Ты взрослая девушка, что тут понимать?
       МАРИЯ. Но ведь вы же епископ... Почти святой...
       АФАНАСИЙ. И святому хочется, чтобы кто-то скрасил его старость.
       МАРИЯ. А разве это не грех?
       АФАНАСИЙ. Даже если грех, то это будет мой, а не твой грех. Я возьму его на себя. Ты ведь не хочешь состариться в этой пустыне? А в Александрии у тебя будет свой дом, и сад, и наряды, и слуги.
       МАРИЯ. Я не могу, господин.
       АФАНАСИЙ. Опять "господин"? (Раздраженно.) А вообще-то, правильное слово. Хорошо, что ты его повторяешь. Значит, ты понимаешь свое положение. Я твой господин, я купил тебя у твоего отца и заплатил за это немалые деньги. И мне нет нужды тебя уговаривать. Мое слово для тебя закон. Я могу тебя заковать, заточить, убить, отдать солдатам на потеху.
       МАРИЯ. (Испуганно.) Господин...
       АФАНАСИЙ. Да, я господин над твоей душой и телом. И не смей мне возражать.
       МАРИЯ. (Сквозь слезы.) Господин...
       АФАНАСИЙ. (Властно.) Молчи, и не смей больше мне возражать!
       Афанасий заносит над Марией свой тяжелый посох. Она испуганно съеживается.
       А теперь иди немедленно в дом и стели постель. И попробуй только мне противиться!
       Полностью сломленная, Мария бредет в дом. Спустя некоторое время Афанасий следует за ней.
      
       Сцена 2
       Зал в императорском дворце в Константинополе. Не бедный, но и не слишком пышный, во всяком случае отнюдь не тронный. Впрочем, у одной из стен на возвышении стоит кресло, которое при желании можно принять за трон.
       Входят Юлиан и Приск. Императору 30 лет. Невысок, коренаст, порывист. Легкая бородка. Приск (ему около 50-ти)- высокий красивый мужчина, держится с достоинством. Оба одеты очень просто. Трудно понять, кто из них император. Они с любопытством оглядывают зал.
       ЮЛИАН. Ну вот, Приск, мы и в Константинополе. Уехал изгнанником на верную гибель, а вернулся императором. Интересный поворот судьбы, правда?
       ПРИСК. Ты бывал в Константинополе раньше?
       ЮЛИАН. Я тут родился. Но жил здесь только до шести лет.
       ПРИСК. У тебя остались какие-нибудь воспоминания о том времени?
       ЮЛИАН. Только о событиях одной ночи. Но они следуют за мной, как тени, и обступают со всех сторон. Люди Констанция ворвались в наш дом и вырезали на моих глазах всю семью. Одиннадцать голов за одну ночь, одиннадцать трупов. Пока шла резня, я убежал и спрятался под кроватью. Меня нашли, выволокли, приставили нож к горлу.... С тех пор всю жизнь на очень тонкой ниточке надо мной висел меч.
       ПРИСК. Представляю, каково это.
       ЮЛИАН. Я так долго каждый час ждал смерти, что привык к ней. Как Марк Аврелий, я проводил каждый свой день, как последний в жизни, и каждый новый день считал подарком.
       ПРИСК. К счастью, теперь ты свободен.
       ЮЛИАН. Никогда не думай, друг мой, что ты свободен, в то время как желудок и то, что ниже его, повелевают тобой. Помнишь, что писал Сенека? "Как ты можешь называть себя свободным, если ты раб своих пороков и страстей?"
       ПРИСК. О каких пороках ты говоришь? Ты живешь жизнью монаха. Утром встаешь не с перин и не с шелковых тканей, а с войлока и с бараньей шкуры, и сразу берешься за работу. И с тех пор, как умерла жена, не знаешь женщин, а питаешься почти одними овощами.
       ЮЛИАН. Как сказал Диоген, "тираны возникают не из тех, кто ест ячменный хлеб, но из тех, кто дает роскошные пиры". Может, я преодолел часть своих пороков, но я тоже раб - раб своего положения и обязанностей. Мое время целиком отдано занятиям монарха, военачальника, первосвященника, судьи.
       ПРИСК. Но так ли уж необходимо быть во всех отношениях совершенным?
       ЮЛИАН. От моих решений зависят судьбы миллионов людей. По словам Платона, как пастух должен быть умнее овец, которых он пасет, так и правитель должен превосходить тех, кем он правит. Иначе кто он такой, чтобы управлять другими?
       ПРИСК. У Рима был только один философ на троне - Марк Аврелий. Ты хочешь быть вторым?
       ЮЛИАН. Я предпочел бы быть просто философом, без трона. Когда меня держали в крепости, еще мальчиком, мне разрешили посадить небольшой виноградник. Виноградины там пахли, как розы, и молодое вино было, как сладкий нектар... Я бы хотел туда вернуться.
       ПРИСК. Назад пути нет.
       ЮЛИАН. К сожалению. Один историк рассказывает про очень знатного и богатого римлянина. Он занимал высшие посты, командовал армиями, управлял обширными провинциями и наконец с трудом добился отставки. Он мирно провел в деревне оставшиеся ему семь лет и распорядился написать на своем надгробии такие слова: "Здесь лежит такой-то. Он существовал столько-то лет, но жил из них только семь". Так и я. Тоскую по своему винограднику.
       Пауза.
       ПРИСК. Пусто и тихо.
       ЮЛИАН. Что ты хочешь - дворец еще спит, а своим секретарям я разрешил сегодня не приходить. Вчера мы работали с ними в пути до глубокой ночи
       ПРИСК. Ты верен себе. В Галлии тебя тоже всегда видели в трудах первым, а в отдыхе-- последним.
       ЮЛИАН. Друг мой, лесть -- кормилица пороков. Запиши это высказывание в "Историю", которую ты пишешь.
       ПРИСК. Ты же знаешь, что это не лесть, Юлиан. Ты царствуешь всего несколько недель, а уже успел сделать невероятно много.
       ЮЛИАН. Сотая часть того, что предстоит.
       ПРИСК. Ты молод, тебе хочется сделать все разу. Но империю, как огромный корабль, нельзя развернуть мгновенно. Нужны долгие и сложные маневры.
       ЮЛИАН. Я должен торопиться. У меня предчувствие, что мне отпущено не так уж много времени.
       ПРИСК. Откуда вдруг такие печальные мысли?
       ЮЛИАН. Ты думаешь, что если я император и всемогущ, то мое счастье и судьба обеспечены? Константин Великий, казалось, укрепил свою династию на века: двое братьев, четверо сыновей, множество племянников и внуков... Но вот, не прошло и тридцати лет, как все они оказались перебиты, и из двух десятков его потомков остался я один. Может быть, род его проклят? Может быть, мне осталось всего несколько месяцев?
       ПРИСК. Не будь суеверен. Тебе это не к лицу.
       ЮЛИАН. Я и не представлял, что дела государства так запущены. Люди запуганы, население задушено налогами, города в упадке, ремесленники и крестьяне обнищали, в армии нет дисциплины, персы угрожают войной... И есть еще одна проблема, более серьезная.
       ПРИСК. Что ты имеешь в виду?
       ЮЛИАН. Римская империя - это целая вселенная, почти весь известный нам мир. В ней живут десятки народов и сотни племен: римляне, греки, галлы, германцы, даки, готы, иудеи, берберы, финикийцы, арабы, египтяне, британцы, славяне и так далее, нет им числа. И у всех разные языки, разные обычаи, разные обряды, разные боги. Сейчас мы удерживаем их, пожалуй, только силой. Как их всех объединить, если не в один народ, то хотя бы в одно устойчивое государство?
       ПРИСК. Но ведь Константин уже выбрал средство объединения империи - христианство. Для всех один бог, одна вера, одни обряды, одни моральные нормы. Из Египта можно переехать в Британию, и там услышишь тот же "Отче наш". Кроме того, епископы проповедуют смирение, терпение, послушание власти, какой бы эта власть не была.
       ЮЛИАН. Очень удобно для императора. К тому же, христиане перестали быть фанатиками прежних времен и мало теперь отличаются от язычников. Так же любят хорошо поесть, красиво одеться, так же любят женщин, чины, награды и власть.
       ПРИСК. Так в чем же дело? У церкви прекрасная организация, государство может брать с нее пример. Четкая иерархия, строгая дисциплина. У епископов тесная связь, они часто встречаются, их согласованные решения обязательны для верующих всей страны. А языческие жрецы лишь служители храмов, у них нет ни связи, ни общей организации, ни чувства единства. Жрец Зевса не имеет представления о том, что творится в соседнем храме Афины.
       ЮЛИАН. Зато у язычников свобода выбора. У каждого может быть свой бог или никакого бога. Никто не диктует, в кого верить, во что верить, и как верить. В истории Рима не было религиозных войн, споров, расколов. Религия пользуется уважением, но не подавляет, идеология не диктует, как управлять государством, жрецам не приходит в голову вмешиваться в политику.
       ПРИСК. Так выбери какую-нибудь одну религию и введи ее своим декретом.
       ЮЛИАН. Людей невозможно заставить верить декретом.
       ПРИСК. Только так религии и внедряются. Сначала император, царь, вождь, князь - одним словом, властитель, - объявляет декрет о принятии новой веры. Кто-то подчиняется сразу, меньшинство возражает и упорствует, большинству все равно. Первые годы новая религия людям чужда и незнакома, но вот проходит несколько десятков лет, и она уже называется религией наших отцов и дедов, выражением народного духа, национальной святыней, изменять которой позорно и преступно.
       ЮЛИАН. Двадцать лет под руководством лучших епископов, жрецов и философов я изучал основы разных религий. Все они так убедительно опровергают друг друга, что в результате я начал сомневаться, существуют ли боги вообще.
       ПРИСК. Ты император. Неважно, во что ты веришь или не веришь сам. Ты должен выбрать то, что полезно для государства.
       ЮЛИАН. Я и сделал выбор: свобода религии и мнений для всех. Ведь в конечном итоге идеалы у всех одни и те же: честность, справедливость, доброта, милосердие, любовь. В это и будем верить.
       ПРИСК. (Прислушиваясь.) Кажется, дворец проснулся. Я слышу, челядь зашевелилась. Твой первый рабочий день в столице начинается.
       Входит Секретарь и сгибается в низком поклоне.
       СЕКРЕТАРЬ. Ваше величество, вы разрешили нам, секретарям, сегодня не приходить, но у вас сегодня напряженный день. Извините, что я взял на себя смелость явиться.
       ЮЛИАН. Ты хорошо поступил, мой друг.
       Входит Мужчина в роскошном шелковом одеянии с золотым шитьем на сапогах в сопровождении двух слуг. Оглядев зал, он обращается к Юлиану.
       МУЖЧИНА. (Юлиану.) Милейший, ты не знаешь, где император?
       ЮЛИАН. Можно узнать, кто его спрашивает?
       МУЖЧИНА. Разговаривай со мной повежливее, если не хочешь неприятностей.
       ЮЛИАН. Извини, я человек новый. Так, все-таки, кто же ты?
       МУЖЧИНА. (Спесиво.) Я царский брадобрей.
       ЮЛИАН. (Удивленно.) Брадобрей?
       БРАДОБРЕЙ. Царский брадобрей.
       ПРИСК. Можно ли спросить, какое вознаграждение ты получаешь за свое ремесло?
       БРАДОБРЕЙ. Двадцать рационов хлеба ежедневно, столько же рационов фуража для моих лошадей, приличное жалование, и, кроме того, разные подарки и поощрения.
       ЮЛИАН. И при дворце есть еще и другие цирюльники?
       БРАДОБРЕЙ. Естественно.
       ЮЛИАН. Сколько же их?
       БРАДОБРЕЙ. Около тысячи.
       Юлиан и Приск переглядываются.
       ЮЛИАН. А сколько всего слуг и работников во дворце?
       БРАДОБРЕЙ. Двенадцать тысяч. Не считая стражников.
       ЮЛИАН. Не многовато ли?
       БРАДОБРЕЙ. Что вы хотите - это же двор великого императора, повелителя вселенной.
       ПРИСК. И что у них за занятия?
       БРАДОБРЕЙ. Портные, повара, официанты, прачки, уборщики, конюхи, ювелиры, евнухи... Всех не перечесть... Я уж не говорю о важных вельможах, например, таких, как "начальник священной опочивальни". Но где же император?
       СЕКРЕТАРЬ. (Вполголоса.) Император перед тобой, бездельник! Или ты слепой?
       БРАДОБРЕЙ. О боги! (Падает перед Юлианом ниц.) Простите, Ваша Вечность!
       Мальчики - служки Брадобрея бросают тазы, полотенца и прочие принадлежности и тоже простираются на полу.
       СЕКРЕТАРЬ. Да убирайтесь же поскорее!
       Брадобрей и его слуги, пятясь, ползут к выходу и исчезают.
       ЮЛИАН. (Секретарю.) В дворце в самом деле тысячи дармоедов?
       СЕКРЕТАРЬ. К сожалению.
       ЮЛИАН. Подготовь мое первое в столице распоряжение: уволить всех. Оставьте десяток-другой самых дельных и нужных.
       ПРИСК. Не слишком ли круто?
       ЮЛИАН. Беда не только в том, что они дармоеды. Это клубок интриг, зависти, воровства и разврата.
       ПРИСК. Они будут недовольны, что ты оставил их без работы
       ЮЛИАН. Зачем мне азиатская пышность? Лучше перестанем выжимать соки из разоренных городов и измученных крестьян.
       СЕКРЕТАРЬ. Ваше величество, начальник стражи построил дворцовую гвардию, чтобы вам ее представить. Вы хотите выйти на площадь и поприветствовать их?
       ЮЛИАН. Да, конечно.
       СЕКРЕТАРЬ. От Афанасия Александрийского к Вам прибыл посланец. Вам угодно его принять, или мне заняться с ним самому?
       ЮЛИАН. От великого Афанасия? Пусть войдет. Три минуты для него у меня найдется.
       Секретарь вводит Димитрия и выходит. Димитрий, помедлив немного в нерешительности, обращается к Юлиану.
       ДИМИТРИЙ. Доброе утро.
       ПРИСК. Как ты догадался, кто из нас император?
       ДИМИТРИЙ. Мне говорили, что ему тридцать лет. А вы старше.
       ПРИСК. (С легкой иронией.) Безошибочное заключение. Но, вообще-то, ты знаешь, что перед повелителем вселенной полагается падать ниц или, на худой конец, стать на колени? И что к нему нельзя обращаться, пока он не заговорит сам.
       ДИМИТРИЙ. (Смутившись.) Извините, я никогда раньше ни видел императоров.
       Приск и Юлиан улыбаются неловкому поведению Димитрия.
       ЮЛИАН. И в каком же счастливом месте ты жил, где нет императоров?
       ДИМИТРИЙ. В пустыне на юге Египта.
       ПРИСК. Это многое объясняет.
       ЮЛИАН. Как твое имя?
       ДИМИТРИЙ. Димитрий.
       ПРИСК. Постой, не тот ли ты Димитрий, чьи проповеди лет пять-шесть назад сводили с ума всех женщин Александрии? Я думаю, правда, не столько от красноречия, сколько от молодости и красоты проповедника.
       ЮЛИАН. Перестань смущать молодого человека. (Димитрию.) Какое у тебя ко мне дело?
       ДИМИТРИЙ. Епископ Афанасий шлет вам поздравления по случаю восшествия на престол и просит принять меня при дворе в качестве его посланника. (Передает Юлиану письмо.)
       ЮЛИАН. Посланника? Похоже на просьбу не моего подданного, а монарха иностранного государства. Впрочем, церковь у нас давно стала государством в государстве. (Передавая Приску письмо.) Приск, мне надо сказать несколько слов гвардии. Возьми этого великого и полномочного посла на себя, познакомь с нашими порядками, найди ему место во дворце. (Выходит.)
       ПРИСК. Извини, что я тебя поддразнивал. У меня вовсе не было желания тебя обидеть.
       ДИМИТРИЙ. Я понимаю, что был смешон, но разве в пустыне научишься этикету?
       ПРИСК. Мне как раз было приятно увидеть искреннего юношу, а не опытного царедворца. (Вскрыв письмо Афанасия и прочитав его.) Афанасий просит оказать тебе содействие. Чем я могу тебе помочь?
       ДИМИТРИЙ. Я совершенно не знаю, что такое императорский двор, и как надо себя тут вести. И вообще плохо знаю светскую жизнь. Я буду счастлив, если ты в самом деле согласишься мне помочь. Мне очень повезло, что случай свел меня именно с тобой.
       ПРИСК. Разве ты меня знаешь?
       ДИМИТРИЙ. При всем своем невежестве я слышал о тебе. Ты ведь тот самый Приск, знаменитый философ и историк, не так ли?
       ПРИСК. Ты читал мои сочинения?
       ДИМИТРИЙ. Нет. Я изучал сочинения только отцов церкви. Но я хочу учиться.
       ПРИСК. Знание может разрушить твою веру, так что подумай, нужно ли тебе это. С чего ты хочешь начать?
       ДИМИТРИЙ. С дворцовой библиотеки.
       ПРИСК. Во дворце Констанция тысяча залов и комнат, много мрамора и золота, но библиотеки нет. Однако Юлиан уже повелел основать в Константинополе общедоступную городскую библиотеку, и сотни переписчиков заняты ее пополнением. А пока я могу делиться с тобой моими книгами. На каком языке ты их читаешь.
       ДИМИТРИЙ. Я в равной мере владею языками священных текстов: греческим, еврейским и латинским.
       ПРИСК. Не так уж плохо для молодого человека, который считает себя невежественным.
       ДИМИТРИЙ. Мои знания только книжные. Какая у тебя должность при дворе?
       ПРИСК. Никакой. Но в свободное от безделья время я пишу историю Рима. Я надеюсь включить в нее и царствование Юлиана. Поэтому я здесь. Наблюдаю, оцениваю, записываю, сравниваю его с предшественниками.
       ДИМИТРИЙ. И что ты увидел?
       ПРИСК. Впервые за триста лет к власти пришел император, по достоинствам и талантам не уступающий Юлию Цезарю и императору Августу, а по образованию и душевным качествам превосходящий их. Я напишу о нем правдивую книгу, и потому она навряд ли когда-нибудь увидит свет.
       ДИМИТРИЙ. Разве люди не любят правду?
       ПРИСК. У людей, у их поступков, у исторических событий есть духовная, идеальная, возвышенная сторона, но есть и прозаическая. Вожди и политики говорят нам о светлом будущем, о свободе, о правах человека, о благе народа, но истинные их мотивы и цели обычно куда более земные: власть, выгода, деньги. Если ты хочешь понимать суть вещей, надо знать обе стороны. Я скептик по убеждениям и предпочитаю исследовать в истории прозу, а не поэзию.
       ДИМИТРИЙ. Я тебя не совсем понимаю.
       ПРИСК. Ну, например, в "Церковной истории" Евсевия Кесарийского Константин Великий изображается как милостивый святой равноапостольный император, который даровал свободу христианской вере и созвал великий Никейский сбор.
       ДИМИТРИЙ. А разве не так?
       ПРИСК. Так. Но при этом этот раболепный царедворец умолчал, что христианство Константин распространял принуждением и подкупом, что из-за его расточительности и любви к непомерной пышности империя стала стремительно нищать и клониться к упадку, что всеобщее недовольство он подавлял жестокостью, что в борьбе за власть он убил своего тестя, своего зятя и весь его род, а в тот самый год, когда заседал Никейский собор, он убил свою жену и своего сына. Молчит Евсевий и о том, что милостивый Константин ввел крепостное право, восстановил право господина убивать раба, узаконил продажу в рабство детей бедняков их родителями. Свободную женщину, вступившую в связь с рабом, он постановил приговорить к костру, а раба, даже если сам донес на неё, наградить свободой.
       ДИМИТРИЙ. Зато он прекратил гонения христиан.
       ПРИСК. Рассказы христианских писателей о мученичестве и казнях сильно преувеличены. Больше вреда христиане принесли себе сами от своих внутренних раздоров. Впрочем, что с Евсевия взять? Ведь он сам признает: "Я записывал все, что могло способствовать увеличению славы христианской религии, но умалчивал обо всем, что могло ее унизить."
       ДИМИТРИЙ. А ты сам христианин, или язычник?
       ПРИСК. Я философ.
       ДИМИТРИЙ. И в чем состоит твое учение?
       ПРИСК. В том, что надо помалкивать. Иначе в том мире, где мы живем, долго живым не останешься.
       ДИМИТРИЙ. Но сейчас ты наговорил мне немало опасных вещей. Почему ты не боишься?
       ПРИСК. Только потому, что по случайности в Афинах мы вместе с Юлином посещали одну и ту же философскую школу и там подружились. Но прежде чем рассуждать о высоких материях, давай займемся житейской прозой. Прежде всего, надо тебя куда-нибудь поселить. Я думаю, лучше всего прямо здесь, во дворце, в том же флигеле, где мы работаем. Так будет удобнее. Доставь сюда свой багаж. Скажи секретарю, он пошлет за ним носильщиков.
       ДИМИТРИЙ. Спасибо. (Выходит.)
       Входит Юлиан в сопровождении Секретаря.
       ЮЛИАН. (Секретарю.) Составим мое письмо в сенат Константинополя. Ты готов записывать?
       СЕКРЕТАРЬ. Одну минуту. (Подходит к столу и готовит письменные принадлежности.)
       ЮЛИАН. (Приску.) Ты присмотрелся к человеку Афанасия? Что ты о нем скажешь?
       ПРИСК. Сочетание способностей с наивностью и знаний с невежеством. Хочет изучить жизнь дворца и вообще жизнь.
       ЮЛИАН. Не привлечь ли его к делу? Я отчаянно нуждаюсь в толковых помощниках. Мои секретари работают в две смены, но все равно за мной не успевают.
       ПРИСК. Не знаю, что тебе и сказать. Наверняка Афанасий прислал его за тобой шпионить, хотя он сам, по-моему, этого не понимает. Можно ли ему доверять?
       ЮЛИАН. Чего мне опасаться? Я никогда не писал и не делал ничего такого, что надо было бы держать в секрете. Я бы не печалился, даже если бы кто-нибудь опубликовал мои письма жене.
       ПРИСК. И я не знаю, годится ли он для работы.
       ЮЛИАН. Так узнаем.
       Входит Димитрий, неся свою котомку. Увидев императора. в смущении останавливается.
       ПРИСК. Слуги принесли твой багаж?
       ДИМИТРИЙ. (Указывая на котомку.) Вот.
       ПРИСК. И это все? Нет ни тюков, ни сундуков?
       ДИМИТРИЙ. (Смущенно.) И слуг у меня тоже нет.
       ПРИСК. (Вполголоса, Юлиану.) Перед нами истинный философ, хотя философов он не читал.
       ЮЛИАН. (Вполголоса, Приску.) Мне он решительно нравится.
       ПРИСК. Что ж, испытай.
       ЮЛИАН. Димитрий, ты прибыл сюда для связи. Но это много времени не отнимет. Что еще ты собираешься делать в Константинополе?
       ДИМИТРИЙ. Заниматься в библиотеке. В пустыне, где я до сих пор жил, не было книг, а я люблю их больше всего на свете.
       ЮЛИАН. Как и я. Почему бы тебе не подключиться к моей работе? Ты ведь хочешь изучить жизнь дворца и вообще жизнь, правильно?
       ДИМИТРИЙ. Да.
       ЮЛИАН. Чтобы изучить жизнь, надо в ней участвовать, а не смотреть со стороны.
       ДИМИТРИЙ. Я не знаю, как посмотрит на это мой наставник.
       ЮЛИАН. Он ведь поручил тебе сообщать о том, что делает император, не так ли?
       ДИМИТРИЙ. (Смущенно.) В общем, да.
       ЮЛИАН. Работай со мной, и у тебя будет полная информация. Согласен?
       ДИМИТРИЙ. Ты император. Смею ли я возражать?
       ЮЛИАН. Тогда сразу и начнем. Вот дощечки для письма, вот стилус. Тебе приходилось делать когда-нибудь секретарскую работу?
       ДИМИТРИЙ. Да, я исправлял и редактировал книги и письма отца Афанасия.
       ЮЛИАН. Прекрасно. Я хочу освободить врачей от налогов. Ты можешь набросать мне черновик эдикта об этом.
       ДИМИТРИЙ. Я никогда не писал эдиктов, но попробую.
       Пока Димитрий пишет, Юлиан обращается к своему секретарю.
       СЕКРЕТАРЬ. Я готов.
       ЮЛИАН. (Диктует). "Великому Сенату Константинополя. Уважая достоинство Великого сената и имея намерение увеличить его власть и полномочия, я, в соответствии с традициями наших отцов, прошу утвердить мое избрание императором..."
       СЕКРЕТАРЬ. Я не успеваю, Ваше величество.
       ПРИСК. Со времен Цезаря ни один император не произносил речей в сенате и тем более не просил о своем утверждении. Зачем тебе это нужно?
       ЮЛИАН. Надо постепенно вернуться к республиканской форме правления, а для начала они должны отвыкнуть от раболепия. В первую очередь я отучу их вставать и тем более бросаться в ноги при моем появлении. Я хочу править людьми. а не рабами.
       (Продолжает диктовать.) "Я хочу посоветоваться с вами, отцы сенаторы, что мы можем сделать для украшения нашей столицы, основанной моим дядей и носящей его имя. Константинополь -- моя родина, я люблю его, как мать, -- в нем я появился на свет, в нем я вырос и не могу быть к нему неблагодарен. По моему приказанию уже начато строительство нового порта..."
       СЕКРЕТАРЬ. Я снова не успеваю, Ваше величество.
       ЮЛИАН. (Приску.) У Юлия Цезаря всегда было при себе семь секретарей, а мне нужно вдвое больше.
       ДИМИТРИЙ. Я составил эдикт.
       ЮЛИАН. Уже?
       ДИМИТРИЙ. Извините, если что не так.
       ЮЛИАН. Читай.
       ДИМИТРИЙ. "Мы подвергли обсуждению все, что относится к общественной пользе и благополучию, и в особенности признали мы нужным издать постановление, освобождающее от налогов врачей. Не подобает налагать подати на обладателей профессии, освоение которой требует долгих лет учебы и труда, и вынуждать их искать источники дохода для уплаты налогов, вместо того чтобы дать им возможность совершенствовать и применять свое божественное искусство. Мы приняли во внимание и то, что врачи, как и велят им их долг и милосердие, оказывают помощь и людям неимущим, не способным вознаградить их за их труды. Посему, воздавая должное столь благородной профессии и руководствуясь заботой о здоровье наших граждан, мы повелеваем освободить от налогов врачей, чье умение одобрено ученым сообществом и признано городскими властями. Этот милостивый эдикт надлежит объявить повсюду, где простирается наше царство, дабы ни для кого он не оставался неизвестным."
       Юлиан и Приск обмениваются удивленными взглядами.
       ЮЛИАН. Друг мой, где ты научился столь гладкому слогу?
       ДИМИТРИЙ. Мне приходилось читать и даже иногда редактировать множество постановлений церковных соборов и поместных церквей.
       ЮЛИАН. Великолепно. Ты тот человек, который мне нужен. Напиши прямо сейчас от моего имени письма епископам разных направлений с приглашением прибыть через два месяца сюда во дворец. Не буду давать тебе списка имен. Ты знаешь людей церкви лучше меня. Не забудь пригласить и своего Афанасия.
       ДИМИТРИЙ. Цель встречи?
       ЮЛИАН. Знакомство и обсуждение дел, имеющих общий интерес.
      

    Конец первого действия

      
      
       ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
       Сцена 3
       Два месяца спустя. Тот же рабочий кабинет императора. Димитрий за столом просматривает записи. Входит Юлиан. Димитрий встает.
       ДИМИТРИЙ. Доброе утро, император. Я проверяю ваш рабочий график на сегодня.
       ЮЛИАН. И что нас ждет?
       ЮЛИАН. Прежде всего, давно намеченная встреча с епископами. Отец Афанасий просил меня устроить ему с вами отдельную встречу. (Смущенно.) Я взял на себя смелость обещать, что поговорю об этом.
       ЮЛИАН. Раз ты просишь, я встречусь с ним. Афанасий, наверное, недоволен, что его посланник превратился в моего первого помощника?
       ДИМИТРИЙ. Мы не успели с ним толком поговорить, но, по-моему, он даже рад, что вы меня приблизили. Встречи с вами требует и посол Персии. Он очень настойчив.
       ЮЛИАН. войны с персами не избежать. Назначь на завтра совещание с военачальниками. Поход надо очень тщательно подготовить.
       ДИМИТРИЙ. Вы также даете сегодня аудиенцию рабби Шимону, главе иудейской общины Палестины. И, кроме этих встреч, как обычно, много текущей работы.
       ЮЛИАН. У тебя красные глаза. Снова читал всю ночь?
       ДИМИТРИЙ. Да.
       ЮЛИАН. Я тоже пишу и читаю только по ночам. Днем нет времени.
       ДИМИТРИЙ. Вы мне дали столько прекрасных книг. Не знаю, за какую хвататься.
       ЮЛИАН. Для развития ума читай Аристотеля, для души - Платона и Сенеку, для расширения кругозора - Плиния и Тацита, для наслаждения - Гомера и Цицерона.
       ДИМИТРИЙ. Мне хочется прочитать их все сразу.
       ЮЛИАН. А я этой ночью работал над реформой судебной системы. Наши суды медлительны, не всегда справедливы и оставляют место произволу. Посмотри мои наметки, потом их обсудим.
       Входит Приск.
       ПРИСК. Доброе утро.
       ЮЛИАН. И тебе не спится?
       ПРИСК. Раз уж я вознамерился писать историю твоего царствования, я должен бывать возле тебя как можно чаще.
       ЮЛИАН. Мое царствование продолжается всего несколько месяцев. Писать пока не о чем.
       ПРИСК. Сроки измеряются не количеством дней, а количеством дел. Империя проснулась от сна, пришла в движение, каждый день что-то меняется к лучшему. У других правителей львиная доля времени уходит на пиры, празднества и зрелища, а ты не знаешь других удовольствий, кроме исполнения своих обязанностей. Только оценит ли это кто-нибудь? Чтобы заработать популярность, лучше ездить по городу на колеснице и разбрасывать народу деньги.
       ДИМИТРИЙ. Если позволите, пойду скажу секретарям, что они могут войти и начать работать. (Выходит.)
       ПРИСК. Я смотрю, вы с каждым днем ладите все лучше.
       ЮЛИАН. Да. Он очень толковый. И, честно говоря, я к нему привязался. Он такой бесхитростный, искренний и бескорыстный...
       ПРИСК. Да. И, знаешь, еще что? Он чем-то похож на тебя. Вы оба чуть странные.
       ЮЛИАН. Может быть.
       Возвращается Димитрий. За ним следуют два секретаря.
       (Димитрию.) С чего начнем?
       ДИМИТРИЙ. Канцелярия жалуется, что она завалена тысячами доносов, и у нее не хватает времени их рассматривать и проверять.?
       ПРИСК. Ты ведь знаешь, подозрительный Констанций поощрял доносы. Жены доносят на мужей, сыновья на отцов, священники на своих прихожан... Как правило, доносчики рассчитывают получить имущество осужденных.
       ЮЛИАН. (Секретарю.) Все доносы сжечь, новых не принимать. Составь распоряжение в канцелярию и дай мне на подпись.
       Секретарь пишет распоряжение.
       ДИМИТРИЙ. По вашей просьбе я составил список городов, с которых не удается взыскать налоги. Применить принудительное взыскание?
       ЮЛИАН. Нет. Снизим с этих городов налог вдвое.
       ПРИСК. Тогда опустеет твоя казна. Констанций, тот выжимал налоги до капли, а кто не платил, того казнил.
       ЮЛИАН. И довел города до полного разорения, а вместо денег пожинал ненависть. Если же снизить налоговое бремя и дать городам оправиться и разбогатеть, деньги потекут рекой. Так я за два года ликвидировал разруху в Галлии. (Второму секретарю.) Составь проект указа по должной форме.
       Второй Секретарь принимается за работу.
       ДИМИТРИЙ. Сенат Никомедии просит разрешения поставить в храме вашу статую, а Пергам хочет воздвигнуть в вашу честь арку. Вот их прошения.
       ЮЛИАН. Отказать обоим городам. Но напишите им, что я не буду возражать, если они в мою честь построят больницы или дома призрения. Причем напишите так, чтобы они поняли, что я на этом настаиваю. Составьте похожие письма и другим городам. При необходимости я выделю им средства. Благодаря очистке дворца от дармоедов, деньги на школы и больницы у нас есть.
       ПРИСК. (Юлиану.) Почему ты не хочешь, чтобы тебе ставили статуи? Это увеличит твою популярность. Константину поставили сотни статуй.
       ЮЛИАН. Путь лучше люди удивляются, почему нет моих статуй, чем зубоскалят, почему их много.
       ПРИСК. День только начался, а ты сделал немало важных дел.
       ЮЛИАН. Нам каждое дело кажется необычайно важным, а когда потом посмотришь назад на прожитый год, говоришь себе: сколько времени потрачено на пустяки!
       ДИМИТРИЙ. Депутация Палестины ожидает разрешения войти.
       Секретарь накидывает на плечи Юлиана пурпурную мантию, расшитую золотыми пальмовыми ветвями. Юлиан садится в кресло на возвышении. Димитрий, взяв в руки три свитка, становится рядом.
       Пусть войдут.
       Секретарь вводит депутацию иудеев во главе с Шимоном. Они опускаются на колени.
       Встаньте, почтенный Шимон и все остальные. Мы рассмотрели прошение вашей общины. Вы весьма благочестивы, ибо почитаете единого Бога, который воистину всемогущ и благ, и которому и мы поклоняемся, но под другими именами. Мы своим указом подтверждаем, что вы можете свободно жить на всем протяжении нашей империи.
       По знаку Юлиана Димитрий передает Шимону свиток с указом.
       ШИМОН. (Прижимая свиток к сердцу.) Мы от всей души благодарим Вашу Вечность.
       ЮЛИАН. Я принял также решение заново отстроить пришедший в запустение святой город Иерусалим и разрешить евреям туда вернуться.
       Димитрий передает Шимону свиток со вторым указом. Депутаты переглядываются, не веря своим ушам.
       ШИМОН. Возвращение в Иерусалим - вековая мечта каждого из нас!
       ЮЛИАН. Я надеюсь в самом скором времени восславить там Всевышнего вместе с вами.
       ШИМОН. Повелитель, мы тебе безмерны благодарны, но по законам нашей веры мы можем совершать обряды во имя Всевышнего только в Иерусалимском храме. Но этот храм разрушен римлянами во время Иудейской войны триста лет назад.
       ЮЛИАН. Я приказал восстановить славный некогда великий иерусалимский храм, не жалея для этого никаких расходов. Пусть он возродится в своей тысячелетней славе.
       Димитрий вручает Шимону третий папирус. Члены депутации падают на колени и склоняются до земли.
       ШИМОН. Мы отдадим все наши силы, средства и саму жизнь, чтобы помочь тебе в этом!
       ЮЛИАН. Я уже выделил нужные суммы и назначил начальника работ. Они начнутся в ближайшие дни.
       ШИМОН. Царствуй вечно, император!
       Депутация удаляется.
       ЮЛИАН. Все свободны, кроме Димитрия.
       Все выходят.
       ЮЛИАН. Мне кажется, в последние дни тебя что-то гнетет.
       ДИМИТРИЙ. Нет, все в порядке.
       ЮЛИАН. Скажи откровенно, в чем дело.
       ДИМИТРИЙ. Ну... Там, в Египте, у меня осталась невеста. И с тех пор, как я уехал, о ней никаких вестей... Извините, что я отвлекаю ваше внимание от важных дел. Простая бедная девушка, вас такие мелочи не должны интересовать.
       ЮЛИАН. Это не мелочь. Хочешь, я пошлю туда своих людей? Они привезут ее сюда.
       ДИМИТРИЙ. Что вы, это очень далеко, не беспокойтесь. При первой возможности я съезжу туда сам.
       ЮЛИАН. Нет, мы сделаем иначе. Поезжай завтра же. Я дам тебе средства на поездку, отряд для сопровождения и приказ оказывать тебе всяческое содействие в пути. Завтра утром тебя будет ждать корабль в Египет. (Садится к столу и пишет приказ.)
       ДИМИТРИЙ. (Взволнованно.) Император!
       Входит Секретарь.
       СЕКРЕТАРЬ. Преподобный Афанасий просит у вас встречи.
       ЮЛИАН. Пригласи. (Заканчивает писать и передает приказ Димитрию.) Здесь записаны все распоряжения относительно твоей поездки. Сразу передай приказ в канцелярию, чтобы они успели все подготовить до завтрашнего утра. Афанасия я приму сам.
       Димитрий, низко поклонившись, быстро выходит. Секретарь приглашает Афанасия. Епископ с золоченым жезлом - символом своего могущества, - в парадном одеянии, усыпанном драгоценными камнями, останавливается у порога. Его почтительно сопровождает Петр.
       СЕКРЕТАРЬ. Ваше величество, перед вами отец Афанасий.
       АФАНАСИЙ. (Секретарю.) Что за отец "Афанасий"? Доложи обо мне по всей форме, как полагается.
       Секретарь растерян. Чтобы вывести его из затруднения, Петр вручает Секретарю табличку.
       СЕКРЕТАРЬ. (Торжественно объявляет, поглядывая в табличку.) Его Божественное Блаженство Папа и Патриарх Великого Града Александрии, Ливии, Пентаполя, Эфиопии, всего Египта, Отец Отцов, Пастырь Пастырей, Архиерей Архиереев, Тринадцатый Апостол и Судия Вселенной!
       ЮЛИАН. (Сдержанно.) Приветствую тебя.
       АФАНАСИЙ. Ты не хочешь подойти под благословение?
       ЮЛИАН. А ты не хочешь склониться перед твоим императором?
       АФАНАСИЙ. Монархи могут гордиться своим земным и временным величием, а власть епископов происходит от Бога и установлена навечно.
       ЮЛИАН. Я не уверен, происходит ли власть епископов от бога, или они присвоили ее себе сами, но готов тебя выслушать.
       АФАНАСИЙ. Это правда, что ты вернулся к язычеству и отступился от истинной веры?
       ЮЛИАН. Отступники те, кто изменил старинной вере своих предков. А я ей не изменял.
       АФАНАСИЙ. Эта религия есть ложь.
       ЮЛИАН. Здесь не место богословским спорам. Да и что есть истина?
       АФАНАСИЙ. Истина есть вера в Бога единого, вездесущего, всемогущего, как о том говорят Ветхий Завет и апостольская традиция. Все, что написано в Библии, не только истинно, но нерушимо и вечно.
       ЮЛИАН. Но един ли ваш бог? Ведь Библия не раз, не два, не три, а много раз предписывает почитать только одного бога. Что гласит самая первая, самая важная заповедь? "Я Господь, Бог твой, да не будет у тебя других богов пред лицом Моим". Так почему же вы поклоняетесь тому, кого вы называете его сыном? Ведь ни Павел, ни Лука, ни Матфей, ни Марк не посмели назвать Иисуса Богом.
       АФАНАСИЙ. Бог-отец, Бог-Сын и Святой дух единосущны. Ты просто не понимаешь смысла святой Троицы.
       ЮЛИАН. Его никто не понимает. Не ты ли сам писал: "Тайна Святой Троицы выше человеческого разума"? Кроме того, ни в Библии, и ни в одной книге Нового Завета нет упоминания о Троице. Но трех богов вам мало. Теперь вами почитается и четвертое божество - Богородица.
       ПЕТР. Она не божество.
       ЮЛИАН. Разве? Ведь она живет на небе, она заступница. В ее честь строятся церкви, к ней возносятся молитвы. Но и это не всё. Вы воздвигаете храмы и статуи еще и бесчисленным святым. Один защищает странников, другой помогает торговле, третий считается покровителем какого-нибудь города. Чем они отличаются от наших Зевса, Меркурия и Посейдона?
       АФАНАСИЙ. Время изменилось, меняются и каноны.
       ЮЛИАН. Но разве ты только что не сказал, что библейские заповеди нерушимы и вечны? И разве не сказано в Священном писании: "Не прибавляйте к тому, что я заповедую вам, и не убавляйте от того"?
       АФАНАСИЙ. Я не хочу с тобой спорить. В конце концов, важны не толкования спорных мест, а наши идеалы: мир, труд, свобода, равенство, братство и счастье всех людей.
       ЮЛИАН. А к чему вы пришли? Вместо мира - и склоки, вместо свободы -искоренение инакомыслящих, вместо равенства - порабощение, о братстве нет и речи, а счастье обещается лишь в будущей жизни. Остается труд. О да, труда сколько угодно, и чем больше, тем лучше. Кто не трудится, тот вас не обогащает, не так ли?
       СЕКРЕТАРЬ. (Входя.) Ваше величество, епископы ждут встречи.
       ЮЛИАН. Пусть входят. А пока пригласи персидского посла. (Афанасию.) Прости, что я прерываю беседу. Мы закончим ее после встречи с епископами, в которой и ты примешь участие.
       Секретарь впускает пышно одетого посла, сопровождаемого небольшой свитой. Посол и его спутники бросаются на колени перед Афанасием, которого они по богатству одеяния принимают за императора.
       СЕКРЕТАРЬ. (Вполголоса, указывая на Юлиана.) Посол, император перед вами.
       Смутившийся посол падает ниц перед Юлианом. Свита следует его примеру.
       ПОСОЛ. Прости нас, повелитель.
       ЮЛИАН. Продолжим разговор в другом месте.
       Все, кроме Афанасия, выходят. В зал один за другим входят Епископы. Одни в полном парадном облачении, другие нарочито одеты в рубище. Некоторые епископы сердечно обнимаются с Афанасием, другие ограничиваются кивком, третьи холодно проходят мимо, делая вид, что его не замечают. Они рассаживаются, тщательно выбирая себе соседей и пересаживаясь, если сосед им кажется нежелательным.
       Возвращается Юлиан в мантии императора. Он проходит к своему креслу на возвышении и садится. Епископы встают и почтительно склоняются. Юлиан жестом разрешает им сесть.
       ЮЛИАН. Уважаемые пастыри и архипастыри! Многим из вас пришлось быть в изгнании при Константине и Констанции, а великое множество так называемых еретиков даже уничтожено. Целые селения были стерты с лица земли. Теперь вас и братьев ваших возвратили мы своим эдиктом из ссылки, желая даровать свободу веры всем гражданам нашей империи, будь то христиане, язычники или иудеи. Все отнятое имущество, дома, церкви или земли, будет передано изначальным владельцам.
       ПЕРВЫЙ ЕПИСКОП. Это действительно милостивый эдикт, государь.
       ЮЛИАН. Сюда приглашены епископы разных направлений - ариане, никейцы, донатисты, новациане, македонийцы, евномиане, каиниты, цецилианцы, энкратиты, монтанисты, фабиониты, карпократиане, барбелониты, аномеи, рогациане. Печально, что, имея одинаковое усердие и ученость, одинаковую веру и богослужение, вы питаете друг к другу взаимную неприязнь. Живите отныне в мире, как и завещал ваш Учитель. Мы предлагаем вам, мудрейшие отцы, забыв вражду и открыв друг другу сердца, прийти к взаимному согласию по всем вопросам веры. Мы же удаляемся, чтобы не препятствовать свободе вашего обсуждения.
       Юлиан выходит. Епископы остаются в некоторой растерянности. Пауза.
       ПЕТР. Братья, видимо и в самом деле пора освободиться от духа раздора и непостоянства, из-за которого мы создали чуть ли не шестнадцать различных сект и направлений.
       ВТОРОЙ ЕПИСКОП. Это верно. На каждом соборе мы придумываем новые догматы. Мы проклинаем тех, кого вчера восхваляли, и восхваляем тех, кого вчера проклинали.
       ПЕРВЫЙ ЕПИСКОП. Почему бы нам не прийти к согласию? Ведь все мы верим в единого вечного бога, создавшего мир, небо и землю. Это основа нашей веры, не так ли?
       ТРЕТИЙ ЕПИСКОП. В этом не может быть ни споров, ни сомнений.
       ПЕРВЫЙ ЕПИСКОП. А если бог един, то Христос, его сын, вторым богом быть не может. Он только подобен сущности бога. Иначе получится многобожие, что противоречит основе христианства и является ересью. Это и доказал мудрейший Арий.
       ПЕТР. Выходит, христиане поклоняются не богу, а человеку? Разве это не ересь?
       ВТОРОЙ ЕПИСКОП. Бог должен быть вечен, а Христос не существовал до своего рождения. А раз он не вечен и сотворен Богом, то равен ему быть может. Только подобен Богу, то есть подобносущен.
       ПЕТР. Великий Никейский собор осудил эту ересь. А вы, ариане, внесли в наши ряды великий раскол, который уже полвека сотрясает церковь.
       ВТОРОЙ ЕПИСКОП. После Никейского были другие соборы, а постановления никейцев забыты.
       ПЕТР. Но не отменены. И наш символ веры- Отец, Сын и Святой дух.
       ВТОРОЙ ЕПИСКОП. Так что же - получается уже не два, а три бога?
       ПЕТР. Они единосущны. Бог един в трех лицах.
       ПЕРВЫЙ ЕПИСКОП. Это бессмыслица. Христос подобносущный.
       ПЕТР. Единосущный.
       ВТОРОЙ ЕПИСКОП. На Никейском соборе вы случайно получили большинство. А на самом деле вы всюду в меньшинстве.
       ПЕТР. Никейский собор созвал сам Константин Великий.
       ПЕРВЫЙ ЕПИСКОП. Но и он, и его сын Констанций были арианами.
       ПЕТР. И императоры могут заблуждаться.
       ТРЕТИЙ ЕПИСКОП. Все вы поражены преступной ересью! Лишь одни мы, донатисты, сохранили чистоту веры.
       ЧЕТВЕРТЫЙ ЕПИСКОП. Не смешите нас. "Донатисты"! А, впрочем, даже ничтожная секта рогациан утверждать, что только они сохраняют истинное учение Христа.
       ПЯТЫЙ ЕПИСКОП. Не задевайте рогациан! Мы святые!
       ВТОРОЙ ЕПИСКОП. И все же мы, ариане, торжествуем над никейцами. Мы в большинстве!
       ЧЕТВЕРТЫЙ ЕПИСКОП. Вы в меньшинстве. А большинства добились путем интриг.
       ВТОРОЙ ЕПИСКОП. А не тебя ли обличили в растрате церковных средств и подлогах?
       ЧЕТВЕРТЫЙ ЕПИСКОП. А ты нанял проституток, чтобы они на каждом углу кричали о моей преступной связи с ними.
       ПЕРВЫЙ ЕПИСКОП. А разве это не правда?
       ЧЕТВЕРТЫЙ ЕПИСКОП. Гнусная клевета! Проклинаю тебя и отлучаю от церкви!
       ПЕРВЫЙ ЕПИСКОП. Руки коротки! Это я тебя отлучаю!
       ПЕТР. Вы, ариане, пытаете детей, чтобы привести их в свою веру, выжигаете женщинам раскаленным железом сосцы и еще называете себя христианами?
       ВТОРОЙ ЕПИСКОП. А вы так избивали ножами ариан, и не где-нибудь, а прямо в церкви, что кровь лилась со ступеней крыльца на площадь.
       ТРЕТИЙ ЕПИСКОП. Братья, опомнитесь! Вы готовы убить друг друга, и все из-за двух слов: единосущный или подобносущный!
       ВТОРОЙ ЕПИСКОП. Подобносущный!
       ПЕТР. (Размахивая жезлом.) Единосущный!
       ПЕТР. Вы в меньшинстве!
       ВТОРОЙ ЕПИСКОП. В большинстве!
       ПЕТР. Признаю собор Никейский, а ересь арианскую анафематствую! (Вцепляется в бороду Второго епископа.)
       ВТОРОЙ ЕПИСКОП. (Давая отпор.) Гнусную ересь Никейскую анафематствую!
       Разгоряченные яростным спором прелаты не замечают, что император вернулся и с ужасом за ними наблюдает. Заметив его, они в смущении умолкают.
       ЮЛИАН. Оглянитесь на себя! Вы начинаете с разговоров о любви и милосердии, а кончаете постами, истязаниями плоти, стращанием ада и лютою ненавистью. Каждый, кто имеет взгляды, отличные от ваших, для вас отщепенец, диссидент, предатель, который продался власти или вашим врагам. Неужели нельзя если не принимать чужие мнения, то хотя бы уважать их? Не великое это дело -- бесчестить других, куда сложнее самим не подвергаться бесчестью. Когда скалы ударяются о скалы и камни о камни, разве они приносят друг другу пользу?
       ПЕРВЫЙ ЕПИСКОП. Мы ищем истину, властитель.
       ЮЛИАН. Так ли? Церкви христиан разрушены их же собственными братьями, ваши постановления против ересей заимствованы слово в слово из эдиктов Диоклетиана против христиан. Это вы называете поисками истины?
       Епископы молчат.
       Я вернул вам имущество и свободу. Все религии теперь равноправны и свободны. Обсуждайте на ваших собраниях и съездах свои уставы, спорьте о ересях и уклонах, но насилия и погромов я не допущу.
       Юлиан выходит. Секретарь громко объявляет.
       СЕКРЕТАРЬ. Почтенные отцы! Его кротость великий император Юлиан блаженный Август вас более не задерживает. (Выходит вслед за Юлианом.)
       Епископы молча приводят себя в порядок, берут свои жезлы и направляются к выходу. Афанасий, который до сих пор молчал, останавливает их.
       АФАНАСИЙ. Братья! Остановитесь! Мы не можем разойтись просто так. Нам надо объединиться.
       ВТОРОЙ ЕПИСКОП. Ты, самый непримиримый из нас, предлагаешь объединиться? Ты, которого прозвали "Афанасий против всех", протягиваешь нам руку?
       Епископы смеются.
       АФАНАСИЙ. Не смейтесь. Нам угрожает сейчас общая опасность: язычество. Забудем на время споры и дадим ему отпор.
       ТРЕТИЙ ЕПИСКОП. Язычество обречено. Оно падёт само собой.
       АФАНАСИЙ. Так ли? Подумайте сами: великий Константин подкупами и принуждением за тридцать лет сумел обратить в нашу веру меньше одной десятой населения. А Юлиан за несколько месяцев лаской и убеждениями вернул к язычеству множество народу и почти всю армию. На ее знаменах теперь не крест, а солнце.
       ПЕРВЫЙ ЕПИСКОП. К тому же, он написал книгу, опровергающую христианскую веру, - к сожалению, очень простую и убедительную, - и ее уже читают по всей империи.
       ПЯТЫЙ ЕПИСКОП. Кроме того, по его эдикту мы должны вернуть язычникам храмы, которые мы присвоили или разрушили.
       ЧЕТВЕРТЫЙ ЕПИСКОП. И примите во внимание: чиновники, губернаторы и прочие начальники обычно принимают ту веру, которой придерживается император. А за ними так же поступают их подчиненные. Меняется вера правителя - меняется вера у всех. Так уж устроен мир.
       АФАНАСИЙ. Теперь подумайте: если Юлиан добился такой перемены за три месяца, то чего он сумеет достичь за тридцать лет? Ведь он молод, царствовать будет долго.
       ПЕРВЫЙ ЕПИСКОП. Что конкретно ты предлагаешь?
       АФАНАСИЙ. Забудем наши разногласия и все силы направим против язычников и Юлиана. Войдем в союз даже с иудеями.
       ВТОРОЙ ЕПИСКОП. Даже с иудеями? И это говоришь ты, предложивший на Никейском соборе окончательно отделить иудеев от христиан?
       АФАНАСИЙ. А почему нет? Они, по крайней мере, намного ближе нам по вере, чем поклонники олимпийских богов. И их тоже притесняют язычники, путая с нами, христианами. А когда разгромим язычников, возьмемся и за иудеев.
       ПЕРВЫЙ ЕПИСКОП. Разумно.
       АФАНАСИЙ. Итак, вернемся по своим епархиям и устроим смуту во всех городах. Со мной поддерживают связь четыреста епископов. Еще не все потеряно, только надо дружно действовать, а не сидеть сложа руки.
       ПЕРВЫЙ ЕПИСКОП. Все согласны?
       Одобрительное молчание. Настроение клириков явно поднялось.
       АФАНАСИЙ. Тогда, с богом.
       Епископы прощаются и расходятся. Остаются только Афанасий и Петр.
       АФАНАСИЙ. Я недооценил Юлиана. Превосходная память, быстрота ума, образование, работоспособность... Священные тексты он знает лучше, чем наши невежественные епископы. И он видит их насквозь... Ладно, оставим пустые жалобы и займемся делом. Надо как можно скорее сбросить Георгия и взять в свои руки Александрию.
       ПЕТР. Это будет не так просто. Наших сторонников в городе значительно меньше, чем ариан. Правда, этот наглый епископ сумел восстановить против себя всех. Например, он выслал лучших врачей только потому, что они язычники, и оставил город без медиков. Что еще отвратительнее - он установил монополию на похороны и не разрешает хоронить, если не дать ему взятку.
       АФАНАСИЙ. Вот и надо этим воспользоваться и заключить союз с язычниками.
       ПЕТР. С язычниками против христианского епископа?
       АФАНАСИЙ. И с иудеями тоже. Треть населения Александрии говорит на семитских языках. Георгий притесняет их еще сильнее, чем язычников. А ты их знаешь: они без страха берутся за оружие. Сначала объединимся с язычниками и иудеями, чтобы истребить ариан. Потом натравим язычников на иудеев, и когда они истерзают друг друга, станем полными хозяевами в городе.
       ПЕТР. Но ведь только что на собрании ты обещал поддерживать мир с арианами.
       АФАНАСИЙ. Сначала я стану епископом, а потом буду вспоминать об обещаниях. Если вспомню.
       ПЕТР. Лучше бы тебе самому поехать со мной. Так будет вернее.
       АФАНАСИЙ. Да, так было бы лучше, но пойми, пока все не свершится, мне нельзя открыто показываться в Александрии. Иначе меня потом снова обвинят в убийствах и заговорах. Но ты не беспокойся. Я прибуду туда незаметно, скроюсь где-нибудь в укромном месте и буду оттуда дергать за ниточки. Поезжай, скоро увидимся.
       Входит Димитрий. Петр уходит.
       АФАНАСИЙ. Димитрий, наконец-то ты появился. Мы ведь еще не поговорили толком. Как тебе живется в Константинополе?
       ДИМИТРИЙ. Сначала все было чуждо, непривычно... Потом Юлиан привлек меня к своей работе, я стал встречаться с людьми. И это оказалось очень интересно.
       АФАНАСИЙ. Какие у тебя с ним сложились отношения?
       ДИМИТРИЙ. Он говорит, что из меня получился бы хороший министр. Шутит, конечно.
       АФАНАСИЙ. Да, ты стал человеком известным. Юлиан тебе нравится?
       ДИМИТРИЙ. Мы с ним почти ровесники, и иногда мне кажется, что я чем-то на него похож. Только он бесконечно талантливее, решительнее и быстрее. У меня иногда возникает ощущение, что, если бы он не был повелителем мира, а я - маленькой песчинкой, мы могли бы быть друзьями. Вам, наверное, не нравится, что я с ним сблизился?
       АФАНАСИЙ. Нет, почему же, я очень рад. Оставайся пока при нем и дальше.
       ДИМИТРИЙ. Может, лучше, если и вы будете ему другом, а не врагом?
       АФАНАСИЙ. Пусть он вернет мне Александрию, и я стану его другом.
       ДИМИТРИЙ. Для вас это так важно?
       АФАНАСИЙ. Я был избран епископом Александрии тридцать пять лет назад и не собираюсь этот пост уступать. Наша империя только по традиции называется еще Римской, а на самом деле Рим и весь Запад давно обеднели и потеряли значение, а торговля, ремёсла, богатства и сама столица сместились на Восток. И ключевой город Востока - Александрия. Через нее идут торговые пути в Индию и Персию. Александрия снабжает всю империю хлебом. В ней собрались лучшие писатели, ученые, философы, богословы, в ней находится самая богатая в мире библиотека. Александрийский епископ имеет огромное влияние. Вот почему я должен вернуть себе этот город любой ценой. Убеди в этом императора.
       ДИМИТРИЙ. Вы преувеличиваете мое значение.
       АФАНАСИЙ. Димитрий, сядь рядом. Мне кажется, в последнее время тебя грызут какие-то сомнения. Или я ошибаюсь?
       ДИМИТРИЙ. (Поколебавшись.) Ну, если честно, я иногда задаю себе некоторые вопросы.
       АФАНАСИЙ. Я понимаю. В пустыне я держал тебя в стороне от реальной жизни. Это была моя ошибка. Ты вырос идеалистом, ты искренен, ты прекрасный проповедник. Этих качеств достаточно, чтобы быть хорошим рядовым священником, чтобы крестить, венчать, отпевать, исповедовать. Но у тебя более высокое призвание. Ты можешь стать епископом, одним из столпов церкви. А христианский лидер должен неизбежно быть и политиком. Мы живем не на небе, а на грешной земле, и руководим не ангелами, а людьми. И потому волей-неволей должны применять земные методы руководства и действий. С волками жить - по волчьи выть.
       ДИМИТРИЙ. А иначе нельзя?
       АФАНАСИЙ. Нельзя. Как привлечь на нашу сторону неверующих и колеблющихся? Проповеди хороши, но значительно убедительнее деньги. Босяка на улице можно купить за мелкую монету. Но от влиятельных сановников медной деньгой не отделаешься. Подкупать иногда нужно даже епископов. Знаешь, сколько приходится на это тратить? Например, взятки, посланные в Константинополь епископом из Эфеса, превышали две с половиной тысячи фунтов золота!
       ДИМИТРИЙ. Меня сейчас занимают другие мысли. Я, собственно, пришел с вами попрощаться. Завтра я уезжаю.
       АФАНАСИЙ. Куда?
       ДИМИТРИЙ. К месту нашей ссылки, в пустыню.
       АФАНАСИЙ. Зачем?
       ДИМИТРИЙ. Я хочу найти Марию, привезти ее сюда и жениться на ней.
       АФАНАСИЙ. Но это невозможно!
       ДИМИТРИЙ. Почему
       АФАНАСИЙ. (Помолчав.) Мария умерла.
       ДИМИТРИЙ. Умерла?! Не может быть!
       АФАНАСИЙ. Мне давно следовало сообщить об этом, но я не хотел тебя огорчать.
       ДИМИТРИЙ. Как это произошло?
       АФАНАСИЙ. Лихорадка. Подробностей я сам не знаю.
      
       Входит Юлиан.
       ЮЛИАН. Святые отцы разошлись?
       АФАНАСИЙ. Да, с божьей помощью мы пришли к согласию.
       ЮЛИАН. Не верится, но рад это слышать. Димитрий, что с твоим отъездом? Все готово?
       ДИМИТРИЙ. Император, спасибо за помощь, но я не еду в Египет. Завтра утром я снова вернусь к нашей работе. А теперь прошу меня извинить. (Выходит.)
       ЮЛИАН. Что с ним?
       АФАНАСИЙ. Не знаю.
       ЮЛИАН. Ты просил продолжения встречи. Только давай перестанем рассуждать о тонкостях религии - эти споры бесконечны и бесплодны, а у меня мало времени.
       АФАНАСИЙ. Скажи, почему ты прекратил христианам денежную поддержку?
       ЮЛИАН. А почему у вас должны быть какие-то преимущества? Государство разорено, а вы висите на нем немалым бременем. Например, соборные церкви в Константинополе и Карфагене держат по пятьсот священнослужителей, церковных прислужников, заклинателей, чтецов, певчих, привратников. Вы без конца созываете всякие съезды, соборы, конференции и собрания, осуждаете раскольников и сектантов, принимаете постановления и резолюции, вырабатываете уставы, и всё за наш счет. Церковь насчитывает 1800 епископов, и все они непрерывно разъезжали бесплатно во все концы империи, так что не хватало лошадей для доставки писем и грузов. Кроме того, вам выделялись огромные деньги на благотворительность. Деньги государственные, а раздавали вы их от своего имени.
       АФАНАСИЙ. А зачем ты созвал епископов? Чтобы над ними посмеяться?
       ЮЛИАН. Я не хочу, чтобы в стране были лишние раздоры.
       АФАНАСИЙ. Какое тебе дело до наших раздоров? Император не должен вмешиваться в церковные дела. Законы царя небесного не должны составляться в кабинете царя земного.
       ЮЛИАН. Я и не вмешиваюсь.
       АФАНАСИЙ. Если ты хочешь, чтобы не было раздоров, истреби все ереси. Улеглись бы ссоры и смуты, водворилось бы единомыслие.
       ЮЛИАН. Единомыслие нельзя водворять силой. Во всяком случае, не я это буду делать. Ваша религия слишком деспотична и нетерпима. Она единственная в мире, которая именем любви истребляет своих противников. И даже сторонников.
       АФАНАСИЙ. Но ведь и тебе была бы выгодна поддержка однородного, организованного и дисциплинированного сообщества христиан. Константин давно это понял.
       ЮЛИАН. Ваша поддержка превращается в диктатуру. Вы не хотите, чтобы государство вмешивалось в дела церкви, но сами вмешиваетесь в дела государства. Вы стали политической партией, но вам и этого мало. Вы хотите стать единственной партией.
       АФАНАСИЙ. А разве может существовать государство без ведущей идеи?
       ЮЛИАН. Ведущей идеей должна быть борьба идей.
       АФАНАСИЙ. И, тем не менее, вредные идеи надо подавлять.
       ЮЛИАН. Нет, Афанасий. Двадцать лет меня держали в каменном и духовном заточении. И потому я понял: из всех вещей самая сладостная -- свобода. И не хочу никого ее лишать. И не дам этого делать ни вам, и никому другому. А теперь я вынужден с тобой проститься: меня ждут дела.
       АФАНАСИЙ. Постой. У меня к тебе просьба.
       ЮЛИАН. С нее бы и начал. Ведь я знаю, о чем ты хочешь просить.
       АФАНАСИЙ. Изгони Георгия из Александрии и верни мне епископский престол.
       ЮЛИАН. На каком основании?
       АФАНАСИЙ. Императору не нужны основания. Его воля - закон.
       ЮЛИАН. Ты противоречишь сам себе. Ты всегда утверждал и только что повторил, что император не должен вмешиваться в церковные дела.
       АФАНАСИЙ. Иногда это нужно. Констанций, твой брат и предшественник, не терпел возражений. Однажды на церковном соборе он так и заявил: "Что я прикажу, то вам и канон". И никто не возразил.
       ЮЛИАН. Ты хочешь, чтобы я тоже так поступал?
       АФАНАСИЙ. Если этого требует восстановление справедливости. Верни мне мой город.
       ЮЛИАН. Я вынужден тебе напомнить: ты давно не александрийский епископ. Еще двенадцать лет назад собор в Антиохии не признал твое избрание, а семь лет назад ты был осуждён Миланским собором и вторично низложен. Так что "его Божественное блаженство, Тринадцатый апостол" и прочее - это не ты, а законно избранный Георгий, плох он или хорош.
       АФАНАСИЙ. Я не признаю решений Миланского собора! Отмени его своей властью!
       ЮЛИАН. Но разве ты не сказал мне снова только сейчас, что светская власть не должна вмешиваться в дела церкви? Пусть тебя выберут сами епископы. Если только они снова не передерутся.
       АФАНАСИЙ. У епископов могут быть разногласия, но церковь могущественна, едина и вечна. Император, который пойдет против нее, не удержится на троне.
       ЮЛИАН. Ты угрожаешь?
       АФАНАСИЙ. Я предупредил.
       ЮЛИАН. Хочу и я тебя предупредить. Не успел ты вернуться, как снова начал подстрекать города к раздорам и убийствам. Я этого не потерплю. Ты смеешься над моим милосердием, так смотри, как бы не пришлось страшиться моего гнева.
       АФАНАСИЙ. Страшись и ты. (Уходит в гневе.)
       Входит Приск.
       ПРИСК. Я слышал ваш разговор. На твоем месте я бы сам не откладывая отправился в Александрию, чтобы предотвратить взрыв.
       ЮЛИАН. Я занят подготовкой поход на Персию.
       ПРИСК. Тогда арестуй Афанасия.
       ЮЛИАН. Но ведь пока для этого нет законных оснований.
       ПРИСК. На твоей стороне власть, армия, вся мощь империи. Но ты идеалист, ты даже и в борьбе думаешь о порядочности, гуманности и благородстве. А борьбу выигрывает не тот, кто сильнее, а тот, кто ведет нечестную игру. Боюсь, ты проиграешь.
       ЮЛИАН. Ну хорошо, я подумаю, что можно сделать.
      
       Сцена 4
       Александрия. Зал во дворце епископа. Зал пуст, только Петр шагает из угла в угол. С улицы доносится топот ног, шум толпы, звон оружия, крики раненых, стоны умирающих. Неожиданно в зал вбегает женщина с ребенком в руках. За ней гонятся двое мужчин и хватают ее. Петр быстро скрывается за ширмой.
       ПЕРВЫЙ МУЖЧИНА. Стой! Ты кто?
       ЖЕНЩИНА. Христианка.
       ВТОРОЙ МУЖЧИНА. Арианка или православная?
       ЖЕНЩИНА. Не знаю.
       ПЕРВЫЙ МУЖЧИНА. Кто тебя крестил?
       ЖЕНЩИНА. Епископ Георгий.
       ВТОРОЙ МУЖЧИНА. Значит, арианка. Думала скрыться в его дворце? Не получится. Иди же в ад. (Закалывает ее и ребенка.) Пошли.
       ПЕРВЫЙ МУЖЧИНА. Подожди. Снимем сначала браслет.
       Сняв с убитой браслет, оба уходят. Петр выходит из-за ширмы и, взглянув на трупы, снова начинает шагать взад-вперед. Входит знакомый нам ЛУЦИЙ. Его одежда в крови.
       ПЕТР. Ну? Вы покончили наконец с Георгием?
       ЛУЦИЙ. Еще нет. Люди его перебиты, но сам он укрылся в церкви.
       ПЕТР. Так вытащите его оттуда!
       ЛУЦИЙ. (Нерешительно.) Из церкви?
       ПЕТР. Откуда угодно! За что я вам плачу?
       ЛУЦИЙ. Хорошо.
       ЛУЦИЙ направляется к выходу, но на пороге появляется ВАРЛАМ, тоже в окровавленной одежде и с мечом в руках.
       ВАРЛАМ. Стоп, ни с места! (Тычет мечом в грудь брата, оттесняет его от выхода и склоняется над трупом женщины.) За что ты убил мою семью?
       ЛУЦИЙ. (Пораженный.) Я? Я ее не трогал и даже не видел.
       ВАРЛАМ. Я же видел, как вы сюда вбежали. Сначала жена, а за ней ты с дружками.
       ЛУЦИЙ. Ты с ума сошел? Это же я, твой братишка.
       ВАРЛАМ. Ты думал, если ты мой брат, то я тебя пощажу?
       Варлам нападает на брата. Тот сначала обороняется, но потом, выронив меч, пытается спастись. Варлам настигает его и убивает.
       В зал с криком и свистом врывается толпа. Двое мужчин тянут по полу на веревке тело Георгия в ярком красном плаще.
       ПЕРВЫЙ МУЖЧИНА. (Петру.) Вот Вам Георгий. Или, вернее, то, что от него осталось. Что с ним теперь делать?
       ПЕТР. Я полагаю, похоронить.
       ВТОРОЙ МУЖЧИНА. (Склонясь над телом.) Постойте, он, кажется, еще жив.
       ПЕРВЫЙ МУЖЧИНА. Тем лучше. Пристегнем его веревкой к верблюду, поволочим по всей Александрии, а потом сожжем.
       Часть людей из толпы с готовностью берутся исполнить предложение. Тело Георгия утаскивают.
       ПЕТР. А теперь, братья, когда антихрист уничтожен, восславим законного архиепископа и властителя Александрии, нашего отца Афанасия! Он здесь, он с нами!
       Из внутренних дверей зала появляется Афанасий в полном парадном облачении. Все становятся на колени. Афанасий благословляет их.
       АФАНАСИЙ. Да, братья, я снова с вами, и на этот раз навсегда. Смело следуйте за мной, срывайте без страха украшения из языческих храмов. Забирайте все их достояние в свою собственность. Тот, кто приносит жертву идолам, да будет исторгнут с корнем! Убей его, побей камнями, хотя бы это был твой сын, твой брат, жена, спящая на груди твоей. Пусть рушится это царство, потому что истинное царство не от мира сего!
       Толпа шумно приветствует своего вождя, размахивая дубинами, мечами и кинжалами, но отдаленный бой барабанов постепенно заставляет ее затихнуть. Звучат трубы. Барабанный бой приближается. Напряжение нарастает. На пороге показывается отряд легионеров, за ним следует Юлиан в одежде римского полководца. Толпа, побросав оружие, жмется к краю зала. Глашатай торжественно объявляет.
       ГЛАШАТАЙ. Его Вечность император Цезарь Флавий Юлиан Величайший Авгу?ст!
       Все, кроме Афанасия, падают на колени.
       ЮЛИАН. Вы осмелились растерзать человека, как собаки волка! И не стыдитесь воздевать к богам руки, как будто они чистые и с них не каплет кровь! Неужели не возникло у вас никакой мысли о гуманности и нравственности?
       ГОЛОС ИЗ ТОЛПЫ. Но Георгий притеснял нас!
       ЮЛИАН. И за это его следовало предать суду. И тогда это было бы не убийство, не беззаконие, а справедливая кара. Учитесь жить в мире друг с другом. Убеждать и поучать людей надлежит не кулаками, а разумными доводами.
       Молчание.
       Идите с миром, я накажу только зачинщиков. Но горе вам, если вы повторите свое безумство! Вы будете наказаны мечом, огнем и изгнанием.
       Толпа разбредается. Скрывается и епископ Петр. ВАРЛАМ с помощью остальных уносит трупы жены, брата и сына. Император дает знак удалиться и солдатам. В зале остаются только Юлиан и Афанасий.
       К сожалению, я опоздал. Реки крови, горы трупов, разоренные дома, разграбленные храмы, озверевшие люди - таков теперь твой родной город. Ты доволен, Афанасий?
       АФАНАСИЙ. Меня вообще здесь не было, когда все это началось.
       ЮЛИАН. Не прибегай к неуклюжим уловкам. Они тебе не к лицу. Ты поднял смуту на всем Востоке. В Бостре, как и здесь, ты натравил язычников на ариан, в Антиохии христиан на язычников, в Эдессе христиан на христиан. В Дафне твои сторонники сожгли храм и разбили прекраснейшую в мире статую Аполлона. Когда ты престанешь проклинать, подавлять и ненавидеть? Когда ты вспомнишь о любви, терпимости и милосердии?
       АФАНАСИЙ. Я не стану перед тобой ни отчитываться, ни оправдываться.
       ЮЛИАН. Строительство храма в Иерусалиме сорвано таинственным пожаром. Все, что успели сделать, уничтожено. И здесь чувствуется твоя рука.
       АФАНАСИЙ. Не моя. Рука бога.
       ЮЛИАН. Бог не стал бы разрушать посвященный ему храм. Я приказываю тебе покинуть империю. И если по моем возвращении из персидского похода я увижу, что ты не исполнил приказа, тебе придется горько об этом пожалеть.
       АФАНАСИЙ. Я не боюсь угроз, император. Дни твои сочтены. Еще немного, и ты станешь пылью, развеянной ветром.
       Юлиан и Афанасий несколько мгновений молча смотрят друг на друга. Юлиан поворачивается и уходит. Афанасий, оставшись один, снимает с себя епископское облачение и тоже хочет уйти, но, увидев за дверьми стерегущих его солдат, возвращается. Входит Димитрий.
       АФАНАСИЙ. Ты тоже здесь? Прибыл с императором?
       ДИМИТРИЙ. Да.
       АФАНАСИЙ. Ты знаешь, что здесь произошло?
       ДИМИТРИЙ. Да, я видел, как верблюд волочил по земле труп Георгия.
       АФАНАСИЙ. Где ты был раньше?
       ДИМИТРИЙ. Утешал людей, ухаживал за ранеными, помогал хоронить мертвых.
       АФАНАСИЙ. Борьба света и тьмы неизбежна, и неизбежны жертвы и страдания. В Книге откровения предсказан Армагеддон, великая битва Добра и Зла. Но эта битва совершается не в один какой-то решающий день, она происходит постоянно, ежедневно и ежечасно. И сегодня был один из таких дней. Это больно, но через это надо было пройти. И мы одержали победу.
       ДИМИТРИЙ. Это была не битва, а резня.
       АФАНАСИЙ. Что ты теперь намерен делать?
       ДИМИТРИЙ. С того дня, как вы рассказали мне о смерти Марии, у меня нет никаких планов. Почему вы не разрешили мне взять ее с собой? Тогда бы она не умерла, и мы были бы счастливы.
       АФАНАСИЙ. Я сожалею, но теперь уже ничего не изменить.
       ДИМИТРИЙ. Что мне теперь делать?
       АФАНАСИЙ. У тебя с Юлианом по-прежнему хорошие отношения?
       ДИМИТРИЙ. Лучше, чем прежде.
       АФАНАСИЙ. Так почему бы тебе не отправиться с ним в персидский поход?
       ДИМИТРИЙ. Вы хотите мне что-нибудь поручить?
       АФАНАСИЙ. (После некоторых колебаний.) Нет. Просто я хочу, чтобы ты потом рассказал мне, как император вел себя в походе и в бою. Я хочу знать о нем все.
       ДИМИТРИЙ. А что ждет Вас?
       АФАНАСИЙ. Снова изгнание. Но на этот раз оно будет недолгим.
       ДИМИТРИЙ. Вы надеетесь?
       АФАНАСИЙ. Я уверен.
       Входит Варлам.
       До свидания, Димитрий. Время залечит все раны, и ты начнешь новую жизнь. Жду тебя после похода. Не знаю, где я буду, но тебе укажут, как меня найти.
       Димитрий уходит.
       ВАРЛАМ. (Вздыхая.) Вот мы снова и встретились, Ваше преосвященство.
       АФАНАСИЙ. Это ты, Варлам? Давненько не виделись. У тебя невеселый вид.
       ВАРЛАМ. А с чего веселиться? Убита вся моя семья: жена, сын, брат. Говоря по правде, брата убил я сам.
       АФАНАСИЙ. Как же ты так?
       ВАРЛАМ. От этих рек крови я был как пьяный. Крушил направо и налево.
       АФАНАСИЙ. На чьей стороне ты был?
       ВАРЛАМ. На стороне христиан, конечно.
       АФАНАСИЙ. А каких именно христиан? Ариан или никейцев? И против кого?
       ВАРЛАМ. Этого я сказать не могу. Против всех, кто попадался под руку.
       АФАНАСИЙ. Ладно, бог с тобой. Что ты, собственно, тут делаешь?
       ВАРЛАМ. А разве я вам не сказал? Меня снова приставили к вам и дали приказ проводить до границ империи. В Эфиопию или Ливию. Сначала я похороню семью, а потом отправимся.
       АФАНАСИЙ. У меня тут тоже дела. Так что не будем торопиться.
       ВАРЛАМ. (Помявшись.) Скажите, а я попаду в ад за убийство брата?
       АФАНАСИЙ. Если ты покаешься, я отпущу тебе этот грех. А о жене не скорби. Моими молитвами бедная мученица попадет прямо в рай.
       ВАРЛАМ. (Целуя руку епископа.). Буду век вам благодарен.
       АФАНАСИЙ. Послушай, зачем нам идти на край света в Эфиопию или Ливию? Почему бы не остановиться на старом месте, в пустыне, где ты меня сторожил пять лет? Места знакомые, привычные...
       ВАРЛАМ. Это было бы хорошо... Но вам запрещено оставаться в пределах империи. Как я могу нарушить приказ?
       АФАНАСИЙ. Я тебя хорошо награжу.
       ВАРЛАМ. Представляете, что с нами будет, когда император вернется?
       АФАНАСИЙ. (Твердо.) Император не вернется.
      
       Сцена 5.
       Несколько месяцев спустя. Обстановка первого действия: двор перед хижиной Афанасия в пустыне. Усталой походкой входит Димитрий. Он медленно обходит двор, вспоминая былое, затем снимает котомку и садится на скамью. Из церковки выходит молодая женщина в белом платье с ведром в руках. Димитрий вскакивает.
       ЖЕНЩИНА. Здравствуйте, господин.
       ДИМИТРИЙ. Здравствуй.
       ЖЕНЩИНА. Доброго Вам дня.
       Женщина удаляется. Димитрий провожает ее взглядом и снова садится. Появляется Варлам. Приподняв колесо, лежащее на краю двора, он принимается его чинить, не замечая Димитрия.
       ДИМИТРИЙ. Здравствуй, Варлам.
       ВАРЛАМ. Никак господин Димитрий! Давненько я вас не видел! А вы изменились.
       ДИМИТРИЙ. Что нового, друг? (Сердечно пожимает ему руку.) Как и прежде, сторожишь отца Афанасия?
       ВАРЛАМ. Не то сторожу, не то охраняю, не то прислуживаю. Все вместе.
       ДИМИТРИЙ. Как он? Жив-здоров?
       ВАРЛАМ. Слава богу, крепок как дуб. Завтра возвращаемся в Александрию.
       ДИМИТРИЙ. Скажи, ты помнишь Марию?
       ВАРЛАМ. Марию? Какую Марию?
       ДИМИТРИЙ. Ну, Марию. Бывшую рабыню Афанасия.
       ВАРЛАМ. А, Марию...
       ДИМИТРИЙ. Она раньше жила рядом, в доме напротив.
       ВАРЛАМ. Этот дом давно заброшен.
       ДИМИТРИЙ. Я знаю, я туда заходил. Ты можешь показать мне ее могилу?
       ВАРЛАМ. Могилу? (Почесывает затылок.) Я вас понял. Подождите меня. (Уходит, катя перед собой колесо. Проходя возле египетского изваяния, плюет в его сторону.)
       Из дому выходит Афанасий.
       АФАНАСИЙ. Димитрий! Вот это сюрприз! Добро пожаловать!
       Афанасий хочет обнять Димитрия. Тот застывает в почтительном поклоне, не принимая, однако, объятий.
       АФАНАСИЙ. Ты прямо из Персии?
       ДИМИТРИЙ. Да.
       АФАНАСИЙ. Тогда рассказывай.
       ДИМИТРИЙ. Юлиан убит. Я думаю, вы это уже знаете.
       АФАНАСИЙ. Да. Но слухи противоречивы. Он точно убит?
       ДИМИТРИЙ. Я присутствовал при его смерти.
       АФАНАСИЙ. Как все произошло?
       ДИМИТРИЙ. Во время стычки с персами он получил удар копьем в печень. Умер очень достойно. Превозмогал боль, отдавал последние распоряжения, утешал друзей, ободрял военачальников. А ему исполнился только тридцать один год.
       АФАНАСИЙ. Но зачем он ввязался в стычку? Это дело патруля.
       ДИМИТРИЙ. К сожалению, он был отважен более, чем это подобает императору.
       АФАНАСИЙ. Глупая смерть.
       ДИМИТРИЙ. Скорее обидная и загадочная.
       АФАНАСИЙ. Что в ней загадочного?
       ДИМИТРИЙ. Я долго размышлял и сопоставлял факты. Может быть, вы их объясните?
       АФАНАСИЙ. Неопытный полководец - вот и вся разгадка.
       ДИМИТРИЙ. Нет, Юлианом все было продумано и предусмотрено, и вначале все предвещало успех. Но потом союзник Рима христианский царь Армении Аршак неожиданно перешел с большой армией на сторону персов.
       АФАНАСИЙ. Почему ты подчеркнул слово "христианский"?
       ДИМИТРИЙ. Я просто называю факты. Несмотря на измену, Юлиан одержал несколько побед и подступил к столице персов. И он уже почти взял город штурмом и выиграл бы войну, но христианский военачальник Виктор вдруг остановил свой отряд перед открытыми воротами. Вероятно, вы все это уже знаете, и я зря рассказываю?
       АФАНАСИЙ. (Помолчав.) Нет, я ничего не знаю. Продолжай.
       ДИМИТРИЙ. Теперь о самой смерти Юлиана. Возможно, никакой стычки и не было. Была сильная пыльная буря. Раздались какие-то крики. Юлиан поспешно выбежал из своего шатра без доспехов, скрылся в пыли, и тут же его поразило копье. (После паузы.) Но копье оказалось не персидское, а римское.
       АФАНАСИЙ. Ты считаешь, что удар нанес свой же, римлянин?
       ДИМИТРИЙ. Я ничего не считаю. Но вот что странно. Солдат, который убивает вражеского полководца и тем более императора, обычно получает знаки отличия и огромное вознаграждение. Но ни один персидский воин не потребовал награды.
       АФАНАСИЙ. А почему Юлиан оказался без доспехов?
       ДИМИТРИЙ. Он просто не мог их надеть. Ремни, которыми они крепятся, были перерезаны. За доспехами следил его слуга-христианин. Кем-то все было очень хорошо организовано.
       АФАНАСИЙ. Мне не нравится тон, которым ты это рассказываешь. Уж не обвиняешь ли ты в смерти Юлиана меня?
       ДИМИТРИЙ.У меня нет никаких доказательств. А если бы и были, кому их предъявить?
       АФАНАСИЙ. Отступника покарал бог. Разве это не очевидно?
       ДИМИТРИЙ. Вполне возможно. Но бог обычно карает чьей-то рукой.
       АФАНАСИЙ. Юлиан был обречен. Скоро его никто и не вспомнит.
       ДИМИТРИЙ. Его не забудут. Во многих городах на стелах, арках и межевых столбах я видел высеченные на камне надписи, прославляющие Юлиана: "рожденный на благо государства", "истребляющий пороки прошедших времен", "восстанавливающий царство свободы". Философы, простые граждане и даже священники читают его сочинения, друзья бережно хранят его письма, чиновники не хотят изымать из архивов его эдикты. Его дела уже стали частью истории.
       АФАНАСИЙ. Историю будем писать мы. И мы сотрем память об Отступнике, разобьем камни с надписями о нем, сожжем документы в архивах, уберем его имя с указов и эдиктов. Если в памяти людей и останется что-нибудь о Юлиане, то только то, что мы захотим оставить.
       ДИМИТРИЙ. Оставим этот разговор. А теперь позвольте побыть одному.
       АФАНАСИЙ. Как хочешь.
       Афанасий возвращается в дом. Димитрий, оставшись один, продолжает обход знакомого двора, садится на скамью, на которой они когда-то сидели с Марией. Входит Варлам, ведя за собой молодую женщину в черном платье.
       ВАРЛАМ. Ну вот, я, кажется, нашел, что ты искал. (Слегка подталкивает женщину вперед, а сам отходит в сторону.)
       ДИМИТРИЙ. (Поднимается, не веря свои глазам.) Мария! Ты жива?
       МАРИЯ. Ты жив?
       Бросаются друг другу в объятья.
       А мне отец Афанасий сказал, что ты утонул.
       ДИМИТРИЙ. А мне, что ты умерла от лихорадки. Первое, что я здесь увидел, когда сегодня вернулся, это женщину в белом платье. Мне показалось, что это ты, и у меня чуть сердце не остановилось.
       МАРИЯ. Нет, я давно отказалась сюда приходить. И сейчас не хотела. Варлам привел меня чуть ли не силой... Кстати, где он? (Увидев, что Варлам рядом, порывисто обнимает его.) Варлам, милый, спасибо, что ты заставил меня сюда прийти!
       ВАРЛАМ. (Смущенно.) Ну, ты же знаешь, как я люблю вас обоих. (Отходит на край двора.)
       МАРИЯ. (Дмитрию.) Варлам был таким таинственным. Сказал, что покажет мне чудо.
       ДИМИТРИЙ. (Хочет снова обнять ее.) А разве не чудо, что ты жива?
       МАРИЯ. (Вдруг отстраняется.) Нет, я мертва.
       ДИМИТРИЙ. Что за глупости?
       МАРИЯ. Это не глупости. Мы сейчас расстанемся. Навсегда.
       ДИМИТРИЙ. Но почему?
       Мария молчит.
       Что-то случилось?
       Мария молчит.
       Ты должна мне все рассказать.
       МАРИЯ. Нет. Я не могу.
       ДИМИТРИЙ. Ты должна. Только лучше не здесь. Пойдем в церковь, и там ты мне исповедуешься. Не как священнику. Как другу. (Уводит Марию.)
       Варлам пересекает двор и стучится в дверь дома. На крыльце появляется Афанасий с книгой в руках.
       ВАРЛАМ. Ваше преосвященство, я хотел только спросить: вы и в Александрии оставите меня на службе?
       АФАНАСИЙ. Люди, владеющие оружием, мне будут нужны.
       ВАРЛАМ. А какое вы мне положите жалование?
       АФАНАСИЙ. Я дам тебе очень хорошее жалование, но ты знаешь мой характер и мои условия: полное безоговорочное послушание и безусловная верность.
       ВАРЛАМ. Ну, это само собой.
       АФАНАСИЙ. И все-таки, я еще раз повторю: безоговорочное послушание без всяких возражений, вопросов и оговорок.
       ВАРЛАМ. Клянусь. (Целует у епископа руку.)
       АФАНАСИЙ. Хорошо. Иди.
       Варлам уходит. Афанасий открывает книгу. Из церкви выходят Мария и Димитрий. Афанасий неприятно поражен, но сохраняет невозмутимый вид.
       АФАНАСИЙ. Вы все-таки встретились.
       ДИМИТРИЙ. Как видишь.
       АФАНАСИЙ. Я могу все объяснить.
       ДИМИТРИЙ. Я не хочу ни о чем тебя расспрашивать и ни в чем упрекать. Мы с Марией сейчас просто уйдем и больше тебя никогда не увидим.
       АФАНАСИЙ. Ты хочешь загубить из-за женщины свою жизнь?
       ДИМИТРИЙ. Моя жизнь принадлежит мне, не тебе.
       АФАНАСИЙ. Не принимай поспешных решений. Завтра за мной приедет целый караван с лошадьми, мулами, шатрами, поварами, слугами. Поедем со мной.
       ДИМИТРИЙ. Нет, мы пойдем своей дорогой.
       АФАНАСИЙ. И что же теперь ты собираешься делать?
       ДИМИТРИЙ. У меня есть долг перед Юлианом. Я должен подробно описать обстоятельства его смерти.
       АФАНАСИЙ. Уж не хочешь ли ты присоединиться к моим врагам?
       ДИМИТРИЙ. Я не стану твоим врагом, но не буду и другом. Хочу быть свободным, размышлять, сомневаться, дышать полной грудью, радоваться жизни, и, может быть, попытаться хотя бы немного изменить этот мир к лучшему. Нет позора в том, чтобы перейти на сторону тех, кто прав, и никогда не поздно учиться истине
       АФАНАСИЙ. Ты оставляешь меня не вовремя. Я возвращаюсь к прежнему могуществу. Я могу поднять тебя на невиданную высоту.
       ДИМИТРИЙ. Прощай, Афанасий.
       АФАНАСИЙ. Мария, может, ты его остановишь?
       МАРИЯ. Ни на минуту! Да будешь ты проклят!
       Молчание. Димитрий и Мария, поворачиваются и не попрощавшись уходят, взявшись за руки. Афанасий, оставшись один, погружается в глубокое раздумье, затем громко зовет Варлама.
       АФАНАСИЙ. Варлам!
       Входит Варлам.
       Ты их видел?
       ВАРЛАМ. Да, только сейчас попрощался. Хорошая они пара.
       АФАНАСИЙ. Да.
       ВАРЛАМ. И ученик у вас замечательный. О нем уже многие говорят в Александрии. Добрый, сердечный.
       АФАНАСИЙ. И кроме того, талантливый, правдивый, образованный, трудолюбивый.
       ВАРЛАМ. Вы им неверное гордитесь?
       АФАНАСИЙ. Да. А теперь сделай вот что. Догони и убей их.
       ВАРЛАМ. (Ошеломленно.) Убить! За что?
       АФАНАСИЙ. За то, что он талантлив, умен и правдив.
       ВАРЛАМ. Нет, правда, за что?
       АФАНАСИЙ. Я должен перед тобой отчитываться? Ты забываешься.
       ВАРЛАМ. И Марию тоже?
       АФАНАСИЙ. Ее в первую очередь. Дай им отойти немного подальше, и там сделай свое дело. (Повелительно.) Ну, что ты стоишь? Иди!
       Варлам обнажает меч и нехотя направляется к выходу, несколько раз оборачиваясь в надежде, что епископ его остановит. Наконец он уходит. Афанасий, оставшись один, меряет шагами двор, потом, резко повернувшись, торопится к выходу и громко зовет.
       Подожди! Варлам, подожди!
       Афанасий прислушивается, ждет. Тишина. Помедлив, он снова долго шагает по двору. Варлам возвращается.
       Ну?
       ВАРЛАМ. (Хмуро.) Они не вернутся.
       Варлам бросает меч, берет лопату и уходит. Афанасий остается наедине с собой.
      
       Эпилог
       После смерти Юлиана Афанасий вернулся в Александрию и, с небольшим перерывом, занимал епископскую кафедру до своей смерти, после чего его место занял знакомый нам Петр. Двадцать лет спустя император Феодосий отправил в ссылку на этот раз уже арианских епископов и объявил никейский, или православный, вариант христианства единственной законной религией империи. Однако кровавые стычки и войны между арианами и православными продолжались еще два века. При Феодосии началось энергичное разрушение и разграбление языческих храмов. В результате спустя лет тридцать христианство стало господствующей религией на всех просторах Римской империи. Однако вера в олимпийских богов продолжала держаться еще долго. Лишь спустя полтораста лет были разгромлены последние немногие действовавшие языческие храмы. В 528 г. император Юстиниан, руководствуясь принципом "одно государство, одна религия, один закон", окончательно отменил своим указом веротерпимость. В следующем году был закрыт последний философский университет в Афинах. После Юстиниана началось тысячелетнее угасание Византийской империи, а в Европе, в которой еще столетия продолжались кровавые войны и распри между последователями Ария и Афанасия, на долгие века воцарилась тьма.
      

    Конец

      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       38
      
      
      
      
      
      
      
      
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Красногоров Валентин Самуилович (valentin.krasnogorov@gmail.com)
  • Обновлено: 16/11/2022. 242k. Статистика.
  • Пьеса; сценарий: Драматургия
    •  Ваша оценка:
    Связаться с программистом сайта.