"Что хочет зритель? Что предлагает театр? Почему выбор делается в пользу классики и лёгкого жанра? Где место современной драмы? Эти вопросы "ЛГ" будет задавать худрукам, режиссёрам, завлитам театров страны."
Хотя драматургам "ЛГ" этот вопрос задавать не собирается (очевидно, априори предполагая, что раз нет драматургии, то и некого спрашивать), нам, писателям, посвятившим себя этому роду литературы, тоже хочется высказать свое мнение.
Критики, режиссеры, руководители литературных частей театров дружно повторяют одну и ту же мантру: "современная драматургия не существует". Самые остроумные из них изрекают эту мысль в более оригинальной форме: что-нибудь вроде "среди нынешних драматургов Чеховых нет". Правда, нельзя сказать, чтобы нынешние Станиславские очень утруждали себя поисками и чтением современных пьес. Да и зачем? Удобнее, престижнее, выгоднее, привычнее и покойнее корежить классиков и инсценировать модных тягучих прозаиков. А зрители, которые хотят видеть в театре живую жизнь и ответы на свои проблемы, мало кого интересуют.
Очередной залп "Авроры" по современной драме прозвучал на этот раз с берегов Вологды ("ЛГ" N 33-34, 27-08-13). Четыре театральных деятеля этого города сетуют на отсутствие хорошей современной драматургии. "Я не испытываю никакого пиетета перед российскими современными авторами - это люди, которые дают "тексты", а дальше делай что хочешь, структуры в текстах нет." (И.Зубжицкая). "Я лучше возьму Шекспира или Чехова" (Б. Гранатов). "Почему ставят классику в разных "новых" прочтениях? Потому что нет нового слова. А нового слова нет потому, что время сейчас не для мыслящих людей." (З. Нанобишвили). Возможно, в театрах действительно остается все меньше мыслящих людей - иначе трудно объяснить, почему в репертуаре сотен театров огромной страны фигурирует один и тот же десяток "шедевров" типа опусов Куни, Камолетти и иже с ними. Режиссер заранее настолько уверен в убожестве современной драматургии, что не дает труда себе ее читать: "Если мы ждём откровений, то их там не будет. Большое искусство тоже вряд ли получится".
Марк Аврелий писал: "Относись бережно к способности составлять себе убеждения" А истина состоит в том, что современные пьесы и драматурги есть, только театры их не знают, не ищут и не хотят искать. Каждый молодой и не очень молодой драматург знает, что переданные в театр пьесы валяются там непрочитанными годы и годы без всякого ответа. Театры обычно не раскрывают даже журнал "Современная драматургия". Куда удобнее снять с полки проверенную пошловатую зарубежную комедию или томик Чехова и в триста семнадцатый раз поставить "Дядю Ваню". Никогда еще театр не пренебрегал современной ему драмой столь откровенно. Правда, имидж современной драматургии последних лет в значительной мере дискредитирован агрессивной и навязчивой рекламой так называемой "новой" драмы, с которой ассоциируются нецензурная лексика, непрофессиональность, монохромная тематика, эпатажность и скука. Между тем, "новая драма", принеся в драматургию мало нового, кроме названия и умения себя эффективно подать, действительно способна оттолкнуть от себя любителей театра и литературы. Но ставить знак равенства между "новой" и современной драмой совершенно неправомерно. Впрочем, что значит "новая"? Кто вообще придумывает такие ярлыки?
Все полюбили классику (речь идет не о публике, а о режиссерах). Повсюду звучит "нескладное попурри из старых, но еще не допетых песен" (Чехов). И добро бы классику ставили, но чаще ее используют лишь как повод для постановки, топор для супа, который в меру умения и способностей режиссер варит по своему рецепту. На сценах разгуливают Макбеты и Джульетты в тельняшках и джинсах. Это называется "современным прочтением". Групповое изнасилование классики приобрело непомерные масштабы. Мысль отразить современность путем постановки современной пьесы крайне редко приходит кому-нибудь в голову. Театры все более превращаются в пыльные музеи, в которых экспонируются произведения прошлых веков. Между тем, еще Немирович-Данченко предупреждал: "Если театр посвящает себя исключительно классическому репертуару и совсем не отражает в себе современной жизни, то он рискует очень скоро стать академически мертвым".
Если послушать театральных деятелей, то их любовь к классике объясняется исключительно приверженностью высокому искусству: они не могут ставить перед собой планку ниже чеховской; они не согласны на страсти менее бурные, чем шекспировские. Если бы в действительности всегда было так! Конечно, нельзя отрицать, что привязанность режиссеров к классике в ряде случаев вполне искренна; однако бывает брак по любви, а бывает и по расчету. Помимо похвального стремления воплотить высокие идеалы, театры подталкиваются к постановке классики будничными, но весьма серьезными и вполне справедливыми практическими соображениями. Перечислим их сухо и бегло.
--
Не надо платить автору вознаграждение за право постановки (кстати, откровенность, с которой уважаемый З. Нанобишвили приводит этот важный высокохудожественный довод, просто обезоруживает: "Взяв Шекспира, и заметьте, никому не платя авторские...")
--
Нет хлопотливых юридических и финансовых процедур, связанных с заключением авторского договора.
--
При разборе спектакля по классической пьесе критики смогут упрекнуть театр в чем угодно, но только не в выборе драматургического материала. Да и критика сама всегда с большим удовольствием разбирает спектакль по классике - есть возможность углубиться в историю постановок и эрудированно поговорить об авторе.
--
Не надо рыться в потоке современных пьес, искать, выбирать, читать, думать, рисковать, когда есть проверенные столетиями авторы. Достаточно иметь литературный кругозор в объеме неполной средней школы - и ты уже обеспечен репертуаром на всю жизнь.
--
Карлик всегда заметнее, когда он заберется на плечи гиганта. Вот так, опираясь на Расина или Софокла, некоторые постановщики кажутся себе высокими-высокими...
--
Еще одно огромное преимущество классики над драмой живого автора - ее можно изменять, сокращать и вставлять в нее тексты собственного сочинения сколько душе угодно, не опасаясь конфликтов и судебного преследования. Современного автора от этого "сотворчества" охраняет, хоть и плохо, закон. Классикам же остается только переворачиваться в гробу, что никого не волнует. Мертвые сраму не имут.
--
Переделка пьесы классика или инсценировка его прозы предоставляет постановщику несомненные материальные выгоды. В этом случае появляется возможность не только обозначить свое имя на афише в качестве автора пьесы, но и поставить "свое" произведение в собственном же театре, а также получать за это гонорар (что, кстати, запрещено в государственных театрах многих стран; то есть ставить свою пьесу или инсценировку в своем театре - пожалуйста, но получать за это гонорар - нет). Не беда, если инсценировка по уровню и содержанию лишь отдаленно напоминает классический оригинал: в таких случаях выручает магическая формулировка "по мотивам". Вот и появляются опусы "по мотивам" искаженного до неузнаваемости Мольера, Островского и пр. Будь автор жив, такие деяния подпадали бы под Гражданский и Уголовный кодекс. Но, к счастью, Мольер и Островский покинули нашу грешную землю и могут лишь из горнего мира наблюдать за манипуляциями их инсценировщиков и интерпретаторов. За театральную некрофилию наказания не предусмотрено.
--
Классическую пьесу, как ни странно, порой ставить легче, чем современную. Классика истолкована и перетолкована, она известна, к ней есть ходы, есть традиция, на которую можно опираться или против которой идти. К тому же, классику преподают еще в школе, не говоря уже о театральном институте, где студенты учатся толковать и ставить драму исключительно на прозе Чехова. К постановке же драм нашего времени надо искать ключи самому, начинать с чистого листа.
Доводы в пользу классического репертуара, как мы видим, вполне объективны и достаточно серьезны. Вот вам и ответ на вопрос, ""почему ставят классику в разных "новых" прочтениях". Такое положение возможно лишь в условиях, когда театры содержатся государством и. следственно, могут не слишком задумываться о нуждах и интересах зрителя. Совсем другое дело, когда забота о зрителе становится решающим соображением, скажем, в антрепризных, частных и любительских театрах. Такие театры отставляют в сторону классику и ставят то, что хочет видеть зритель: современную драму.
Поскольку зритель, несмотря на все усилия его воспитать, хочет все-таки видеть еще и что-то живое и более близкое к собственной жизни, государственные театры, чтобы не остаться без зрителей (на классику зал наполнить непросто), тоже обращаются к современности, но не к нашей. Мы импортируем сейчас из стран Запада все: от сковородок до "Боингов". Мы теряем веру, что способны производить что-то дельное сами, и верим только в импортное качество. Точно так же театры не верят в своих авторов и в свою драматургию, но со спокойной душой ставят современные (впрочем, обычно тоже уже далеко не первой свежести) зарубежные пьесы, иногда хорошие, чаще посредственные, сделанные искусно, но искусственно, и бесконечно далекие от нашей жизни и жизни вообще. Так поступают и в Вологде.
Надо понимать и то, что современная драматургия не может развиваться, если ее душат за горло. Драматурги перестают писать, талантливые литераторы уходят из драматургии в прозу. Конечно, фраза худрука Вологодской драмы "От новой драматургии я жду нового героя, нового языка, новых задач, интересных тем" звучит красиво, но, к сожалению, когда такой герой появится и постучится в дверь театра, он найдет ее наглухо запертой. Не хотят театры читать, искать, рисковать. Казалось бы, такой старейший российский театр, как Вологодский, естественно призван служить опорной базой, пропагандистом, экспериментальным центром и питомником современной драматургии, растить ее, пестовать, поддерживать. Но нет. Спокойнее ждать и вздыхать, что драматургии нет.
Кстати, в театрах читать пьесы просто некому. Режиссеры пьес не читают - это понятно. Им некогда и неинтересно. Завлиты тоже постепенно исчезают из театров - им приятнее называться "помощник режиссера по творческим вопросам" или "заместитель директора по связям с общественностью" (это Немировичу-Данченко не стыдно было руководить литературной частью). Там же, где должность завлита сохранилась, он (обычно против собственной воли) несет какие угодно обязанности, кроме своих собственных. Он распределяет пригласительные билеты, исполняет роль пресс-секретаря и просто секретаря, работает актером, является помощником главного режиссера или директора, подрабатывает статьями в местной газете, пишет инсценировки, устраивает их в другом театре или своем собственном, сидит на репетициях, подготавливает буклеты, готовится к бесчисленным юбилеям и фестивалям, составляет списки приглашенных на премьеру и так далее. Читать пьесы при таком раскладе ему некогда, да и нет смысла, потому что, как правило, от завлита мало что зависит, а театру пьесы не нужны. Поскольку читать множество поступающих пьес некогда и некому, театры копируют репертуар со столичных афиш или со своих соседей: Вологда с Керчи или Керчь с Вологды. Поэтому то вдруг все поголовно заражаются чеховским вирусом и срубают в один сезон сто пятьдесят "Вишневых садов" или подстреливают двести "Чаек", то бойкая зарубежная комедия, как пожар, охватывает города и веси нашей необъятной родины. Выбрать самим что-то новое, оценить его, угадать в неизвестном ранее произведении или авторе что-то интересное и значительное театрам не дает ежедневная суета, которая захлестывает их выше головы. "Лучше взять Шекспира..."
Так существует ли все-таки современная драматургия? Расскажем только о том, что нам знакомо лучше всего - о драматургии Петербурга. Не столь давно писатели нашего города создали новый творческий союз - Гильдию драматургов, в которую вошли практически все пишущие для театра авторы (около 30 человек), чьи постановки уже реализованы на сцене. Не буду называть их поименно - всех перечислять долго, а приводить лишь несколько имен было бы неправильно.
Библиотека пьес петербургских драматургов насчитывает около 200 названий. Она включает в себя произведения самого разного характера - драмы, комедии, фарсы, пьесы для детей и молодежи, исторические драмы, мюзиклы, одноактные и многоактные пьесы. В 2006-2012 г. в профессиональных театрах страны и зарубежья по 130 произведениям членов Гильдии поставлено свыше 370-ти спектаклей и снято около десятка сценариев. Кроме того, сотни спектаклей по пьесам петербуржцев сыграны в любительских, учебных и студенческих театрах и студиях разных стран. За этот же период немало пьес (а также прозаических произведений, статей и эссе о драме и театре, исследований в области драмы и пр.) опубликовано в литературных журналах и сборниках.
Не все пьесы поставлены в театрах первого ранга и не все драматурги востребованы в равной мере, однако главный вывод из этих цифр состоит в том, что сегодня, как и годы назад, по количеству пьес, их качеству и числу постановок петербургская драматургия остается лидирующей в стране. Она сохраняет свои традиционные черты: профессионализм, интеллектуальность, литературное мастерство, новизну формы, острое чувство современности, разнообразие жанров.
При этом надо признать, что ее потенциал используется лишь в малой мере. В театрах по-прежнему, зажмурив глаза, утверждают, что современной драматургии нет. Так удобнее и спокойнее. Впрочем, жаловаться театрам и драматургам друг на друга бесполезно и непродуктивно. Надо вместе искать пути выхода из сложившегося положения. И такие пути есть. Но это уже тема другой статьи.
Кто теряет от пренебрежения к драматургии своей страны и своего времени? Конечно, драматурги. Еще больше зрители. Но, прежде всего, сами театры. Ибо, разорвав пуповину, связывающую их с вечным источником сценического творчества - драматургией, они неминуемо начнут деградировать. Они деградируют уже сейчас.
Российский театр много лет гордился тем, что является флагманом мирового театрального движения. Что нового, своего, оригинального может он предложить мировому театру теперь? Чем он войдет в историю? Как любил спрашивать Мейрхольд, "чем будем удивлять?" Постановками пьес Рэя Куни и Камолетти?