Кухонная философия. Трактат о правильном жизнепроведении
Авторский текст http://www.krigerland.com/knigi.htm
Аннотация
Кухонной философией презрительно именуют умничание по кухням, дилетантские взгляды, высказываемые простыми представителями рода человеческого, ищущими ответов на вечные вопросы философии, религии, политики, искусства. Увы, никто не дает нам удовлетворительного ответа, как пить горький каждодневный напиток жизни, о чем думать, к чему стремиться, на что надеяться.
Всякому мыслящему человеку рано или поздно приходится решать для себя эти вопросы. В этом сборнике эссе автор пытается искать ответы для себя и для читателей.
Вечные вопросы философии, религии, политики, искусства, затронутые Кригером в "Кухонной философии", дают нам картину духовной неудовлетворенности современным миром.
Борис Кригер в своей книге пытается решать эти больные вопросы и, надо признать, делает это остроумно и оригинально.
Борис Кригер
Кухонная философия. Трактат о правильном жизнепроведении
Mon évolution n"était jamais une course vers quelque chose, mais une évasion vers ailleurs.
Maurice Barrès
Мое развитие никогда не было стремлением лишь к рассмотрению какой то конкретной вещи, а всегда распространялось за ее пределы.
Морис Баррес1
Что такое кухонная философия?
(Вместо предисловия)
Кухонной философией презрительно именуют умничание по кухням, дилетантские взгляды, высказываемые простыми представителями рода человеческого, ищущими ответов на вечные вопросы философии, религии, политики, искусства. Увы, никто не дает мне удовлетворительного ответа, как пить горький каждодневный напиток жизни, о чем думать, к чему стремиться, на что надеяться. Всякому мыслящему человеку рано или поздно приходится решать для себя эти вопросы. В этом сборнике эссе я пытаюсь искать ответы для себя. Это просто мои мысли -- ничего более. Они не являются ни счастливыми откровениями, ни научными теориями, ни нравственными наставлениями. Боже упаси, я ни на что не претендую, не потому, что не считаю себя неправым, а потому, что не желаю тратить силы и время на пустые споры. Примите мои мысли как некоторую данность, если пожелаете; если не пожелаете, забудьте о моем существовании, как не знали о нем до того, как открыли эту книгу. Ибо, говоря словами Декарта: "Кто берется давать наставления, должен считать себя искуснее тех, кому он их дает; малейшая его оплошность заслуживает порицания <...> я надеюсь, что [это сочинение] кому нибудь принесет пользу, никому не принося вреда, и что все будут признательны за мою искренность".1
Прощение как средство достижения свободы
Хотим мы того или нет, наша жизнь полна постоянными конфликтами, скрытыми и явными, вызванными объективными столкновениями интересов или вымышленными причинами. Жизнь сама по себе начинается с конфликта -- наше рождение знаменуется криком новорожденного, личиком, сморщенным в гримасе неудовольствия, плача и протеста против той силы, которая выталкивает его наружу. В конфликтах протекает наша юность, зрелость и старость. Борьба есть вечный и неизменный спутник существования. Именно поэтому взрослый человек представляет собой опытного борца, тогда как главными его оппонентами становятся другие ему подобные борцы, называемые ближними.
Цикл борьбы включает бесконечное количество обменов ударами, пока противников не разводит судьба или пока они не находят себе, в результате опять же поворотов судьбы, новых партнеров по бою. Иногда людям удается уничтожать друг друга более радикально, например, убивать или сживать со свету. Но таким крайностям мы пока не уделяем свое внимание. Нас больше интересует само состояние бесконечной борьбы, в которой пребывает человек от своего первого дыхания до последнего. Человек борется не только с себе подобными, но и с неодушевленными предметами. Я, например, долгое время наделял предметы душой, проникнутой, в основном, злонамеренными свойствами. Стукнувшись о какой нибудь предмет, мы стукаем его порой в наказание. Нередко мы разговариваем с вещами, спорим с ними, угрожаем им. Конечно, нечего и говорить, что мы постоянно конфликтуем со всеми представителями живого -- растениями и животными, насекомыми -- кусачими и не очень. Насекомые вообще являются для нас заповедной территорией законного каждодневного убийства. О, как мы конфликтуем с Господом Богом! Или "судьбой", или любым другим названием для всего того, что в нашем сознании объединяет силы, не зависящие от нас и так или иначе правящие миром и нами. Мы боремся с законами природы. Особенно мы ненавидим гравитацию: почему люди не летают, как птицы? Не любим термодинамику: отчего ж так холодно зимой? Сердимся и ненавидим погоду, электроприборы и смерть. Факт неминуемой смерти вообще просто выводит нас из себя. Долгий процесс эволюции от сине зеленых водорослей до тех, кем мы стали, твердо вписал на века в нашу жесткую память, что проигрыш есть нестерпимая обида и в конечном итоге граничит со смертью, которая нами всегда и воспринимается как проигрыш наибольший и окончательный. Процесс борьбы чрезвычайно жаден до наших энергетических ресурсов, которые растрачиваются в этом бесконечном круговороте обид, расстройств, нападений и оборон, ушибов и потираний ушибленных мест. Эта борьба, которая ранее сводилась к борьбе за выживание, теперь хоть и трактуется подобным образом, но таковой более не является. Проигравших или не ввязавшихся в современные конфликты больше не убивают, и чаще всего они могут остаться жить и даже оставить потомство.
Итак, хотя бы частичный отказ от борьбы и участия в конфликтах в настоящее время необязательно обозначает неминуемую смерть, а посему у человека появляется уникальная возможность уделить хотя бы часть своей энергии созерцанию и отражению в себе вселенной, как раз тому, для чего и работала вся предыдущая эволюция от звезд, создающих тяжелые элементы, из которых мы состоим, до нас самих, которые, возможно, продолжим эту эволюцию далее, пусть не в биологическом, так в кибернетическом смысле.
Свобода есть возможность выбора, и отказ от участия в конфликте есть неотъемлемая часть свободы. Прощение обидчика, будь он стол, больно стукнувший вас ящиком, или ближний, в очередной раз предавший и обокравший вас, прощение врага есть путь к освобождению своей энергии на лучшие затеи. Борьба и ненависть, всегда сопровождающая эту борьбу, чрезвычайно разрушительны для духа и сознания. Даже если не принимать во внимание подход любви ко всему нас окружающему, который, наоборот, заряжает нас положительной энергией, борьба в некоторых случаях является нерациональной, поскольку чаще всего не может привести к окончательному уничтожению противника. Я пытался опровергнуть себя, как и во всех прочих выводах и убеждениях, и наконец от противного убедился в истинности своего предположения. Прощение наиболее выгодно прощающему во всех отношениях, ибо прощающий всегда более свободен, чем прощенный, поскольку прощающий выбирает сам, прощать ему или нет, а прощенный всегда остается в роли объекта.
Невозможность познания добра и зла
Как и всё, что мы можем наблюдать, осознавать и ощущать, добро и зло есть вещи относительные и взаимоисключающие. То, что наблюдает себя как получающее добро, весьма возможно, получает это добро за счет другого, который в сем ничего, кроме зла, не видит.
Всяческое рассуждение на эту тему всегда вызывает некоторое беспокойство, поскольку обычно завершается такими выводами, которые неизбежно причиняют кому нибудь зло.
Мы не будем останавливаться на весьма доказанном различии морали разных народов, времен и даже возрастов. Кантовский моральный закон внутри, которым, как и звездным небом, он не переставал восхищаться, может быть вовсе аморальным, вынеси его на поверку какому нибудь аборигену или, может быть, даже мне.
Сократовское настойчивое стремление опровергать любые определения вообще делает проблематичным определять что бы то ни было.
Просто быть агностиком, отрицающим вообще какую либо возможность познания истины. Но это низводит куда то туда, в лепестковое существование, с дуновениями ветра как единственной опцией эстетического наслаждения.
Формулировки типа утверждения Блаженного Августина о времени (когда не спрашивают, что это, -- то знаю, а когда спрашивают -- то не знаю) тоже могут внести мало ясности в суть вопроса.
Зачем нам, людям, так важно разделение всего на добро и зло? Мы, конечно, допускаем и полутени. Что то для нас -- немного добренькое зло, а что то -- самую малость злобненькое, но добро. Однако всё равно подходим мы ко всему с этим мерилом. Конечно, как и практически всё, что у нас есть, мы унаследовали это деление на добро и зло у животных. Возьмите рыб -- холодные, казалось бы, совсем безмозглые твари, а ведь тоже хитрят. Забросишь удочку, а они стоят, как небольшой эскадрон, плоские в прозрачной воде, и не решаются -- то ли схватить приманку (то бишь добро), то ли это западня (то бишь зло). И не пишут об этом записок, видимо, только потому, что в воде бумага размокает.
Значит, моральный закон Канта, который умер вместе с ним в его груди, имеет своим корнем пользу и вред на животном, биологическом уровне. То есть тварь, не различающая добро и зло, в простейшем его понимании, обречена на гибель.
Конечно, с человеческой моралью всё кажется сложнее, хотя только кажется. Самопожертвование встречается и в животном мире -- тогда, когда на кон ставятся польза и непольза для рода, стаи, потомства. Самопожертвование во имя идеи, по модели а ля Джордано Бруно, конечно, менее объяснимо на уровне животной простоты. Но признаемся, что что то многих из нас отталкивает в подобном поступке. Чувствуем мы его противоестественность и, скорее, можем отнести к суицидальным отклонениям, которые в той или иной степени посещают каждого.
Существуют ли добро и зло с точки зрения Вселенной? Взрыв сверхновой: что это -- добро или зло? Это явление. Явление, которое мы или любая другая форма живой материи можем оценить по шкале пользы и вреда.
Мы полагаем Бога, каким бы определением мы его ни наделяли, неким термометром добра и зла, с инструментами поощрения и наказания. Может ли быть Рай без Бога? А Бог без Рая? А черт без Ада? А Ад без черта? Нет, в той лубочной картинке мироздания, которую мы наследуем из века в век, всё идет лишь в полном наборе. Да и атеисты лишь подменили названия да сузили понятия, но от этого вовсе не отказались от деления на добро и зло. Царство зла кажется вовсе даже наоборот царством добра -- для того, кто в нем царствует.
Опять же, я повторюсь -- сии рассуждения вовсе не для того, чтобы заключить, что ни добра, ни зла нет и что всё -- теперь можно обижать котят и детишек (хотя если детишки являются детишками змеи, то они являются змеенышами с весьма сомнительным статусом). Рассуждения эти для того, чтобы определиться, чтобы ввести правило, что "добро" или "зло" не должны употребляться как безотносительные понятия. Их употребление без упоминания того, для кого, или по чьему мнению, или относительно чьего и какого внутреннего морального закона они употребляются, влечет за собой огромный вред, ибо позволяет лицу, оперирующему понятием "добра" и "зла" в чистом, "абсолютном" виде, творить как раз то самое зло по отношению к другим, а подчас и к себе самому.
Давайте разберемся, что мы понимаем под муками совести. Это -- когда мы совершаем что то, что считаем злом, или не совершаем чего то, что считаем добром? Но как отличить муки совести как истинное сравнение со своим моральным законом от страха перед наказанием тем, что сильнее нас и имеет иной моральный закон, чем внутри нас (общество, Бог)? Может ли внутри нас быть иной моральный закон, чем внутри Бога? Да. Хоть Бог и включает нас, как свою составную часть, мы вполне можем нести частицу, отличную по свойствам от общего.
Пожалуй, спорно утверждение, что раз определение Бога есть абсолют, то мы, являясь частью этого абсолюта, не можем быть его "плохой" частью. Можем. Как убийцы и грабители являются частью общества, но не несут часто в себе того же морального закона, как остальные части общества, или его усредненного морального закона.
Мы знаем, что существуют два вида мук совести, Один -- когда мы страдаем от того, что, по сути, ожидаем возмездия. И второй -- когда нам плохо самим по себе. Эти два вида легко отличить. Если ты спросишь себя (свой моральный закон) -- сделал бы я опять то же, не угрожай мне никакое земное или небесное возмездие, -- и если ответ "да", -- то это первый вид "мук совести", каковыми они на самом деле и не являются. Второй же вид даст ответ "нет", не сделал бы. Вот он то и является настоящими муками совести.
Но проблема то в том, что и сам моральный закон внутри нас претерпевает определенные постоянные изменения, особенно под воздействием внешней среды. Это и есть то, что мы называем "чистосердечным раскаяньем", то есть не для выгоды, под страхом наказания, а для того, чтобы привести свои поступки в соответствие со своим измененным под воздействием внешней среды и самого себя моральным законом внутри.
Что же касается звездного неба над головами, почему же Кант провел такую параллель? Что он имел в виду? Неизменность, фундаментальность, даже "вечность" звезд? Эстетику (красоту) блеклых точечек на черном фоне? Иллюзорность звездного света, отмечающего места на небе, где в данный момент, пока этот свет до нас долетел, давно уже нет сместившихся источников этого света?
Моральный закон внутри нас гибок и подвижен. Голод легко оправдывает кражу; опасность -- агрессию и даже убийство. Нет морального закона зрелого или незрелого. Он меняется, как под дуновениями ветерка, любыми позывами плоти, давлениями извне. Наша слабая память дает нашему моральному закону простор для существования в качестве предмета постоянного ваяния.
Удобно принять за точку отсчета мой моральный закон, сиюминутный слепок, и судить относительно его о добре и зле внутри и снаружи. Но какой же это закон и какая же это мораль, если нет ничего более непостоянного, чем подобная переменность?
Удобно полагать, что закон сей есть закон, и тем самым дает право на суждение и осуждение...
Удобно полагать, что Бог судит нас по тому, насколько мы сами соответствуем своей совести, и заключать, что грешник, не страдающий муками совести, вовсе и не грешник, поскольку он не погрешил перед своей совестью, поступал по совести, а следовательно, тем и хорош...
Увы. Хотя я и против лубочного определения воздаяния и кары, это звучит нелогично. Выходит, разбойник по горло в крови, революционер, террорист есть не грешник, раз он поступает по своей совести. Следовательно, зло оказывается добром, и вообще теряет какой либо смысл определять эти понятия.
Христианская мораль наиболее совершенна из всего, до чего дошли человеческие души (если, конечно, отбросить религиозно свечную мишуру). Она утверждает, что лучше раскаявшийся грешник, чем просто праведник. Вообще, конечно, лучше один грешник, чем два праведника, особенно если он и вправду раскаялся. Значит, на одного грешника меньше...
Итак, выходит, мораль ценит не факт существования морального закона внутри, пусть хорошего, а факт поиска и нахождения нового морального закона. То есть наиболее ценно не само добро или отсутствие зла, а процесс поиска.
Природа вообще, будучи весьма консервативной дамой, страшно не любит догмы и отсутствие движения или какого либо другого проявления материи. Ведь если материя, понятие, идея, что угодно, себя никак не проявляет, оно не существует или никак не отличимо от несуществующего. Природа же сама по себе за существование, поскольку, как всякая вещь, для того, чтобы существовать, тоже должна себя проявлять.
Итак, процесс изменения морального закона есть процесс природный. Безусловно, в любом изменении необходима стадия фиксации, стабилизирования, более медленного движения. Свет, который движется слишком быстро, вообще не имеет массы... Возможно, эта аллегория не имеет смысла в физическом плане, но в философском весьма интересна.
То, что мы обозначаем "познанием добра и зла", есть не результат, а процесс. То есть познать нельзя, но познавать можно. Доехать нельзя, но ехать можно. Кто поспорит со мной, что в лунную ночь я, подпрыгнув на месте, не начинаю полет на Луну? Пусть даже не имея такого намерения. Ну давайте представим прибор, непредвзятый, как все несломанные приборы, и спросим его: что это было за движение, когда я подпрыгнул? Он скажет правду: объект начал движение по направлению к Луне. Потом добавит: "Mission aborted", в момент, когда родимая гравитация верно и надежно плюхнет меня обратно на Землю.
Как процесс полета к Луне возможен, хоть и долететь невозможно, именно так же возможен процесс познания добра и зла, именно как процесс, но не результат.
Эволюция Вселенной в направлении любви
Любовь -- это искренний интерес в каком либо объекте или явлении. А также это отражение объекта или явления в себе. Можно определить любовь как признание наивысшей ценности отражаемого в себе объекта, осознание его уникальности и непревзойденности.
Простое отражение известно и в неживой природе. Однако нельзя сказать, что гладь озера, отражающая свет звезды, любит этот свет или влюблена в эту звезду. Возможно, сие подходит для поэзии, но не для предмета нашего обсуждения.
Итак, любовь обязательно включает в себя акт осознания и возвышения через это осознание, поглощение объекта или явления без его разрушения в виде отражения.
Любовь вовсе не подразумевает под собой некий контакт с предметом или явлением. Она даже необязательно предполагает материальное существование предмета любви. Достаточен один лишь его образ, воспоминание, предчувствие или идея. То, что человек может испытывать по отношению к объектам или явлениям в повседневной жизни, есть лишь частичное обозначение того, что можно назвать любовью.
Вселенная не проводит жестких границ между живой и неживой материей. Мы можем проследить судьбу каждого составляющего нас атома от момента его сотворения в ядрах звезд, в вспышках сверхновых. То есть в результате эволюции Вселенной с постепенным накоплением всё более тяжелых, а следовательно, более сложных элементов происходит образование основы для более сложных конгломератов материи с уникальными свойствами, которых не было у составных частей, из которых эти формы материи образовались. В сущности, движение этой эволюции идет по направлению усложнения систем организации материи. Грандиозные звезды, как бы они ни были несопоставимы с нами, ничтожными, по размерам и длительности существования, всё же являются гораздо более простой формой существования материи. Всё равно что сравнить печку и компьютерную микросхему. Несопоставимость энергетических ресурсов и потребностей только подчеркивает тот факт, что сложность системы является неоспоримым мерилом эволюционной иерархии.
Жизнь, как мы ее знаем, нашла уникальное средство против неизбежной энтропии системы (распыления энергии в пространстве). Живые формы материи не сопротивляются энтропии. Они являются открытыми системами, для которых важна сама концепция их организации, а не конкретные составные элементы, которые могут постоянно заменяться. Это делает живые системы практически бессмертными. Жизнь на Земле не прерывалась ни на мгновение с момента ее появления, поскольку жизнь постоянно порождала новые живые объекты, разрушая старые.
Таким образом, если воспринимать биосферу как единый объект живой материи, она стара почти так же, как сама Земля, если не старше, принимая во внимание возможность верности теории того, что жизнь была занесена на Землю извне.
Итак, живая материя, отказавшаяся от привязки к материальной, конкретной основе конкретных, определенных атомов, является субстанцией, принципиально стоящей на более высоком уровне прогресса эволюции Вселенной. Ее принципиальный отказ от конкретной материальной основы позволяет жизни существовать вне рамок материального существования Вселенной.
Такой, казалось бы, гораздо более вечноживущий предмет, как скала, всегда состоит из одних и тех же атомов, которые порой несколько миллиардов лет назад застыли в единую форму и с тех пор не покидали этого объекта. Но стоит разрушить эту скалу, и более не будет данного объекта как материальной единицы. Жизнь, не противясь разрушению, не удерживает в своих объектах одни и те же атомы и, тем самым, -- более долговечная и практически неистребимая форма существования.
Конечно, разрушить конкретный живой объект, если только он не очень быстро бегает, гораздо легче, чем разрушить скалу, однако концепцию самого живого объекта разрушить невозможно. В другом уголке Вселенной расположи подобные атомы в подобном порядке, помести их в среду подобных атомов -- и вот и побежал живой объект, запрыгал кролик, зазеленел листик. Разрушенную скалу восстановить в другом уголке Вселенной из других, пусть и подобных атомов невозможно, поскольку это будет уже другая скала.
Утверждать, что это тоже будет другой кролик, нельзя, поскольку кролик полностью сменяет набор своих атомов каждые несколько месяцев, и это то же самое, что утверждать, что кролик А каждую секунду становится кроликом В, как только из него исходит какой нибудь очередной выделившийся атом.
Итак, жизнь начала новую страницу истории Вселенной, когда объекты и системы перестали зависеть от конкретной материи, но, однако, продолжают зависеть от какой либо материи вообще, потому что если на другом конце Вселенной не найдется полного набора тех же атомов, -- кролик не побежит...
С возникновением сознания жизнь сделала следующий шаг в своей эволюции -- теперь человеческое сознание может произвести образ кролика, который может быть воспроизведен на другом конце Вселенной без необходимости использования тех же элементов материи.
Существует бесконечное количество способов кодирования образа кролика. Есть немало способов и для передачи этого образа на расстоянии. Жизнь, произведя сознание, теперь не зависит не только от конкретных элементов материи, но и от самой Вселенной вообще.
Какую бы другую вселенную вы ни вообразили, -- хоть без материи и без энергии, -- но если всё, чем бы эта другая, гипотетическая вселенная ни определялась, можно выразить сочетаниями символов 0 и 1, вы сможете воспроизвести не только образ кролика, но и любой образ вообще.
Создав человека, Вселенная, по сути, создала новую вселенную, которая только начинает зарождаться. Человеческое творение -- компьютеры являются еще одной формой организации материи в нашей Вселенной. Не так ли? Они состоят, так же, как и мы, из атомов, образующихся в ядрах звезд. Однако именно они, компьютеры, начинают образовывать новую вселенную, в которой основой материи и энергии являются символы 0 1, символы двоичного кода. Эта вновь образующаяся вселенная не подчинена нашим законам физики и термодинамики. В ней нет проблемы направления скорости течения времени. Я, безусловно, имею в виду виртуальную реальность, образуемую компьютерами. Тот факт, что эта реальность напоминает нашу, объясняется лишь тем, что мы используем компьютеры для наших насущных целей, однако это вовсе не умаляет тот факт, что открытие подобной возможности является новой ступенью именно в эволюции Вселенной.
Вообще мне не понятен термин "другая вселенная".
Если "вселенной" обозначать всё существующее, могущее существовать и не могущее существовать, -- другой вселенной быть не может, и это определение как раз и может быть легко перенесено на Бога. Поскольку, как не может ничего находиться за пределами всего, включающего и это ничто, так и не может быть уголка Вселенной, не входящей в состав Бога, поскольку, по определению Бога, он должен включать в себя всё. Не может быть и части Бога вне Вселенной, поскольку если Вселенная включает всё, то она не может не включать чего то еще.
Итак, объединив понятие Вселенной и Бога, мы можем сказать, что эволюция их обоих привела к возникновению новой формы существования, которая независима от них, от материи и пространства, а поскольку это противоречит нашему определению Бога и Вселенной, следует сказать, что как только такой акт созидания происходит, его продукт немедленно становится частью Вселенной Бога, поскольку, по определению, ничто не может быть вовне всеобъемлющего Всего.
Теперь займемся самим понятием "эволюция". Можно ли воспринимать эволюцию в отрыве от понятия времени? Безусловно, нет. Развитие, движение -- все эти понятия неразрывны с понятием времени.
Давайте примем время как частный случай нашего восприятия или, если хотите, частный случай существования материи. Как мы можем определить время по отношению к нашему определению Вселенной Бога? Входит ли всё прошлое во Вселенную Бога? Безусловно, да, иначе бы это противоречило нашему определению. А будущее -- входит ли оно в наше определение Вселенной Бога? Безусловно, да. Мы ведь сказали: всё существующее, могущее существовать и не могущее существовать. Как раз в не могущее существовать и входит прошлое, не могущее существовать сейчас, будущее, тоже не могущее существовать сейчас, а также какое бы то ни было параллельное время, тоже не могущее существовать, но входящее в наше определение Вселенной Бога.
Итак, в рамках определения Вселенной Бога понятие эволюции бессмысленно, как для нас бессмысленно понятие эволюции чайника по направлению от носика к донцу.
Поскольку же мы можем мыслить лишь доступными нам пока категориями, можно осмелиться заявить, что Вселенная эволюционирует на наших глазах.
В каком же направлении? От носика чайника к донцу, или же обратно? Это то нам и предстоит сейчас определить.
Мы заключили, что, во первых, эволюция Вселенной существует. Мы не являемся распыленной формой энергии. Каким то образом образовавшиеся атомы материи всё таки сливаются в образовании всё более и более сложных форм материи. Мы также определили, что эта эволюция протекает в направлении всё большей независимости от самой материи. В первой фазе объекты/системы зависят от конкретных атомов, из которых они состоят. Во второй фазе -- жизненных объектов -- появляется независимость от конкретных атомов материи, но остается зависимость от атомов вообще.
Третья фаза -- возникновения сознания -- создает возможность образовывать и передавать образы без привязки к каким либо атомам вещества, а, наконец, четвертая фаза развития Вселенной, сделанная нашими, а может, и еще каких нибудь существ зелененькими ручками, -- кибернетическая фаза, -- не нуждается вообще ни в каких материальных принципах, и в каком бы своде физических законов вы ни пожелали воссоздать определенный образ, всё, что вам потребовалось бы, -- это наличие чего бы то ни было и его отсутствие.
О, этот код гораздо совершеннее любых кодов ДНК, зависящих от огромного числа атомов.
Возможно, в своей основе, до которой мы никак не можем добраться, наша Вселенная и является результатом подобного 0 1 принципа. В конечном итоге, если упрощать до конца принципы нашей Вселенной, можно утверждать, что всё, что в ней есть, есть сама она, однородная Вселенная, с участками сгущения и разрежения, которые можно обозначить символами 1 и 0. Далее можно провести дальнейшие линии кодирования элементарных частиц; скажем, электрон: 100111010110111010101110110111100101011011...
Нейтрино: 001100000111100110010100111011...
Или фотон: 0101100110000011110101000100...
Так что же, Бог есть огромное, бесконечное множество единичек и ноликов?
Человек -- единственное известное мне явление во Вселенной, которое, встав не с той ноги поутру, может одним словом обложить всю эту вселенную: "Пропади всё пропадом!", -- и понесутся во мрак небытия звезды с планетами, шаровые скопления, галактики, метагалактики, еще более супергалактики, и еще более супер супер супер...
А потом человек зевнет, выпьет кофе и скажет: "Ладно, хрен с ним, пущай будет..." -- и понесутся обратно, причем под ручку с ядреным овощем, а точнее, с корнем хреном, опять супер супер супергалактики обратно в бытие, поскольку человек может то, чего не могут все эти супергалактики, -- создавать образы сознания, не зависящие от материи.
Этот факт вовсе не значит, что обозначение Бога в 0 1 эквиваленте как либо оскорбительно для него или для самого человека. Гораздо сложнее с кодом, состоящим из одних только нулей...
Итак, почему же Вселенная эволюционирует в направлении любви?
Потому, что по нашему определению любви как искреннего интереса и осознанного отражения какого либо объекта в себе, мы с нашими новоявленными компьютерами и являемся наивысшим нам известным субъектом во Вселенной, отражающим в себе саму эту Вселенную и испытывающим к ней неподдельный интерес.
Иногда просто хорошо быть
Сколько ни горюй об уходящей свежести дня, ничего не изменится. Уйдет. Сколько ни ворчи о бестолковости настроения, размышлений и мироустройства, -- всё так и будет, как заметил еще скорый на женитьбы Соломон. Ах, как бы погрузиться в иное, неизведанное время, но не плоско, как в кино, а реально, более чем реально, почувствовать звуки и скрипы, шорохи и звоны, запахи и просторы... Какое время? Да любое. Только не наше...А были ли красными ткани в средневековье? Как то трудно себе представить вполне современные облака, текущие по весьма обыденному небу. А там рубятся мечами, и кровь кровава, и смерть ужасна, и горе искренне, громко решаются судьбы тогдашней Европы... И всё серьезно и страшно не на шутку. А где то в дебрях лесов влюбленные... и тоска расставания, и сухие губы, и тихое дыхание. И всё как теперь, но только тогда. Воображение -- это исключительное прибежище поэтов и умопомешанных.
Или погрузиться в классических времен ароматы, портики, распевные голоса широколобых платонов. Поражающее слух восточное звучание греческого, который кажется таким невосточным, когда его не слышишь. Ведь всё это, вероятнее всего, как то и когда то так или иначе было. Когда то случалось, дышало, шевелилось, говорило, являлось что ни на есть самой обычной и текущей реальностью, бесконечно долгой, подчас невыносимо тягучей, но ощутимой, полной красок и бытия былью.
Да, множество раз прокрустово заучено обо всех этих истинах, но когда то ведь звучали они эвриками? И вокруг античная аттическая ночь. Огромное во все концы небо с недавно названными созвездиями и с уходящей в сужающуюся перспективу колоссальной гулкостью Млечного пути. Распахнутая ночь над портиками, раскрашенными недавно отстроенными колоннами... Точно так же блистающее молодыми Плеядами небо, как выйдешь нынче в темном лесу на поляну -- и вот оно тебе -- аттическое небо, как тогда, но теперь, без звуков смелых, молодых, звучащих ново, того еще, не торгашеского, греческого языка...
Всё так же, как тогда, и я счастлив дышать воздухом -- молекулами тех Афин, а может быть, в нас откликаются ласковые звуки каких то еще более прежних, абсолютно преданных забвению цивилизаций? Вовсе не надо их знать, чтобы отлично себе представлять, как пахло их вино и как рос их хлеб, как крепли их быки и вращались их жернова. Когда нибудь и наше мистическое время превратится в тот же самый изумительный танец воображения, которым теперь является любая иная явь.
Иногда просто хорошо быть частью всего этого мира, всех этих времен.
Иногда просто хорошо быть.
Иллюзия покоя и умиротворения
От чтения классиков всегда становится спокойно. С чем это связано? Особенно русских: Чехов, Толстой, Достоевский, да и Гоголь. Особенно каких нибудь записок, писем, дневников. Кажется, пообщался с умным человеком. И не было ему надобности показушничать, умничать, красоваться. Может быть, это благодаря их авторитету? Как знать. А может, просто из за неторопливости и обстоятельности тогдашней жизни. Уносят куда то их записки и, хоть и к нынешним мыслям весьма современны, дают отдохновение душе и думе. Да, жаль, что более не прочесть у них ничего новенького.
Люблю я всякое подробное чтение, как то -- книжка о земледелии у римлян или вот хотя бы "Остров Сахалин" Чехова. Особенно увлеченно я читал описание отхожих мест в острогах на Сахалине. Что то приковывает мое внимание к эдаким скрупулезным подробностям.
Всяческое постепенное, накопительное, рутинное действие чрезвычайно эффективно. Пожалуй, бульшая часть вещей в природе имеет именно такую форму -- постепенную, накопительную. Мне следует препоручать эти действия другим. Я очень страдаю от необходимости делать что то повторяющееся, последовательное, накопительное. Действительно приходится делать насилие над собой.
Существует лишь иллюзия покоя и умиротворения. Эта иллюзия часто связана, как неким символом, с временами, местами, определенными людьми, образами или судьбами. Увы, стоит приглядеться получше, вникнуть в мелочи, подробности, и открывается та же унылая картина страхов, недобрых предчувствий, реальных и тайных опасностей... Каким бы привлекательным в своем успокоении сей символ ни был, стоит вглядеться -- и не только никакого спокойствия не увидишь, а напротив, сплошные бедствия и неистовства судеб и духа. Вот Л. Толстой почему то мне служил всегда символом неторопливой обстоятельности, вдумчивого спокойствия, непоколебимого общественного авторитета и уважения. Однако стоило мне вникнуть в подробности гонений и неприятия этого человека окружавшим его при жизни миром, -- и след сей иллюзии спокойного созерцания растворился в тот же час.
Нет такого, видимо, чтобы мало мальски активный, действующий или, во всяком случае, постоянно вынуждаемый действовать человек мог вполне насладиться длительным и надежным состоянием покоя, защищенности и созерцания. Нет таких обстоятельств, которые не угрожали бы ежечасно, не томили бы дурными хлопотами реальный ум. Один путь найти спасение от этих беспокойств, отвлекающих от мыслей о главном или, во всяком случае, о кажущемся главным. И путь сей -- внутреннего воспитания своего духа в презрении к мирским опасностям, неприятию окружающими и жестокости собственного характера, мучающего самого себя ежечасно.
Нет, единственный путь освободиться от этого собственного гнета -- изучить самого себя. Найти, что вызывает сии беспокойные мысли и что в действительности значат они для тебя.
Сенека тут может стать верным средством. И меньше действий, ибо для меня, человека скорее действующего, чем не действующего, именно действия и порождают по большей части основную долю проблем и горестей. Поменьше действий, побольше спокойного размышления и восприятия истин отвлеченных, а посему наиболее полезных для восприятия настоящего момента в его истинной, чаще всего весьма ничтожной величине.
Читал Набокова "Другие берега". На обоих языках. Всё таки насколько мысли разных мыслящих людей сходятся на одном и том же. В некоторые моменты казалось, что я читаю то, что сам написал. Тюрьма времени, пробуждение сознания в детстве -- как всё это знакомо.
Расстройство настроения возникает нередко не из за каких то внешних факторов, а из за какой то неясной внутренней причины. Это пугает и кажется нерациональным. Поэтому начинаешь мучительно искать некую внешнюю причину. И что же? Всегда находишь. А не находишь -- так спишешь всё на дурное предчувствие, что и того хуже. Отчего раз и навсегда не заявить, что не имеет это всё никакого значения, что воля твоя решает весьма мало и часто просто вслепую несется с мутными потоками паводков? Нет влияния твоего в большой мере на многие вещи, хотя и иллюзия такого влияния постоянно присутствует. Но малу оно, гораздо меньше, чем это кажется. Для таких людей бездействие есть благо.
Всё таки безделье может само по себе представлять собой проблему, поскольку, возможно, будучи полезным для дела в какой то момент, оно скверно сказывается на духе. Приводит к его неизбежному упадку и унынию. Не случайно полководцы опасались оставлять армию в бездействии, ибо это подрывало боевой дух.
Однако занятия во имя занятий вряд ли надолго могут отвлечь мающееся сознание.
Настроение -- очень изменчивая и неверная субстанция.
Как достигнуть состояния устойчивого довольства собой и окружающим, легкого, веселого, но не утомляющего чрезмерной веселостью состояния духа, а особенно состояния уютного созерцательного размышления? Спокойствия не минутного, а глубинного, устойчивого, как устойчиво сейчас чувство беспокойства, лишь обостряющееся от попытки отвлечения или одиночества; действительно глубинного спокойствия. Хорошо, если всё, по большей части, является иллюзией, то почему бы не заиметь иную иллюзию -- спокойного и мирного с собой и миром существования?
Почему не бывает уютного чтения, просто приятного уютного чтения? Для меня это всегда был Джером К. Джером, и особенно Диккенс, "Пиквикский клуб". Но там, если вдуматься, не так уж много уютного.
Вот поэтому для меня справочник по квантовой физике, пожалуй, -- самая уютная книга. Мало ассоциаций между кварками и мирскими напастями...
Я понял, почему чтение "Острова Сахалин" Чехова меня так успокаивает. Это средство от страха в некоторой мере. Если люди на каторге кое как живут всю жизнь, и ничего, это их жизнь. И она "нормальная", кажется нормальной... Ну чего еще бояться? Либо жизнь невозможна -- и тогда нам дарят смерть, либо жизнь возможна, то тогда она возможна. Я не говорю об острых унижениях и страданиях. Тогда человек так ими поглощен, что нечего его отвлекать на философские переживания. Нахождение под властью чужих людей освобождает от необходимости принимать решения за самого себя. Власть чужих людей может быть ужасна, но подобные обстоятельства освобождают от ответственности за свою свободу.
Вот в чем может быть выход: перестать требовать от себя быть лучше всех, или хуже всех, или иначе всех. Я -- гордый потомок сине зеленой водоросли, и мне ничегошеньки не надо.
Иногда просто хочется неторопливо поводить черной ручкой по плотной бумаге.
Надо признать, что всё таки я был отчасти неправ, осуждая людей, живущих бесцельно и смакующих само течение жизни. Смысл жизни не в результате, а в самом процессе. Процесс и является сам по себе результатом. А то, что я всегда считал результатом, -- таковым вовсе не является. Это, скорее, побочный продукт. Эпизодисты, которых я так всегда презрительно высмеивал, и есть те самые люди, которые понимают и ценят истинный смысл жизни. Результаты достижения цели -- это, безусловно, нелепые иллюзии, дающие крайне мало удовлетворения по их достижении, и поэтому практически всегда ведущие к разочарованию.
Мне всегда были неприятны эпизодисты, живущие без особой направленности, цели или идеи. Но со временем я стал приходить к выводу, что в этом то и есть смысл существования. Если отбросить "время" как фактор, что остается? У бегуна нет финиша, и он не важен, есть только бег, холодный освежающий ветер и упругость дорожки. Жить "бесцельно" очень трудно научиться, если всю жизнь гнался за результатом и лелеял его. Однако окончательный результат цветения -- гниение, трапезы -- испражнение, жизни -- смерть.
Именно поэтому придание большого значения результатам неверно и пагубно. Вне ожидания результата нет ни страха поражения, ни горячечной страсти, ни страха неведомого возмездия. Природа позаботилась о наших результатах... нам же остается сам процесс... Процесс, который следует научиться ценить и, по мере возможности, делать приятным.
Как же отучиться преследовать результат? Как же научиться ценить эпизоды жизни? Не гнать время вперед, радуясь сгорающей жизни, а ценить если не каждое мгновение, то хотя бы каждый час или, по крайней мере, каждый день?
Как прекратить всё время ждать? Ждать, что вот будет это, будет то, и всё станет по другому. Сколько нужно раз наступать на одни и те же грабли, чтобы понять, что по другому не будет? Что многие вещи не имеют того значения, которое мы им придаем?
Как тяжело бороться с наследием четырех миллиардов лет эволюции! Мало того, что мы вынуждены всё время пожирать кого то, чтобы оставаться жить, так мы еще всё время должны это делать в страхе -- в страхе, выпестованном в нас мириадами поколений естественного отбора.
Любовь есть цель развития Вселенной. Прежде я дошел до того, что звезды горят для того, чтобы производить тяжелые элементы, из которых состоим мы. Я считал, что мы существуем, чтобы отражать в себе Вселенную. Но сегодня мне пришла такая простая мысль -- что есть любовь? Любовь есть искренний интерес к предмету своей любви. А чем более может проявляться интерес, как не отражением в себе своего предмета любви? Итак, Вселенная действительно существует, чтобы производить любовь.
Если б можно было изучить себя так, чтобы знать все обычные повороты мысли и поведения... Насколько жизнь была бы спокойнее. А то каждый раз забываешь: а как же я обычно поступаю в подобной ситуации? С трудом приходится вспоминать и чаще всего не помнишь. Зная себя хорошо, можно сильно не напрягаться и не расстраиваться. Ускользают многие подробности былых событий. Хотя возможно, это хорошо, ибо как бы каждый раз заново предоставляется шанс свободы выбора. Каждый раз ты заново можешь сверить ситуацию и свои побуждения с твоей совестью.
Читал про Марко Поло, прочие сношения с Востоком в те времена. Интересно, что европейцы (папа римский) делали несколько попыток наладить отношения с татаро монголами, но их посольства не вызывали ничего у монголов, кроме равнодушия (папа хотел союзников в Палестину).
Казалось бы, истории искусственно не перемешиваются, а оказывается, даже будучи частями одного времени и мира, разные исторические яви не желают пересекаться, и даже если такие попытки предпринимаются -- разные рукава истории взаимоотталкиваются.
Я думаю, монголы так же были бы равнодушны, приди к ним с посольством инопланетяне.
Люди, народы, целые эпохи как бы уперты в одном направлении и смотрят на всё выходящее за рамки этого направления равнодушным, стеклянным взглядом.
Тут пересекается моя мысль с мыслью о решающих точках судьбы на индивидуальном уровне. Она нередко будоражит, напоминая лотерею. Но всё же люди со своими судьбами скорее напоминают упрямых букашек муравьишек, упорно ползущих в одном направлении. Ты можешь их раздавить, можешь сдвинуть с пути, но они, обойдя препятствие, отправятся в том же заданном самими собой или неведомой силой судьбы, в одном направлении. Раздавить -- и они, кажется, на том свете, в другой вселенной всё будут ползти в том же марионеточном направлении, абсолютно бессмысленном на их самих и наблюдателя уровне. Может, Бог всемогущий только ведает, куда они ползут.
Это мне напоминает то, как бывает с людьми, которым я, по воле Божьей, предоставляю различные шансы. Я могу лишь на время сместить их, как тех муравьишек, с их упрямой дорожки. Но, увы, только на время. Рано или поздно они обойдут меня, как препятствие, и отправятся в свой бессмысленный, кажущийся скучным и жалким путь.
Те, кто всё же следуют за мной, мне кажется, рано или поздно вернутся в свою колею, пусть даже и с запозданием на годы.
Я и сам явно следую по одному и тому же пути, и мало что сворачивает меня с него...
Так что не сидеть на одной книжной страничке учебника истории папам римским и татаро монголам, сколько ты к ним посольств ни посылай...
Чувство защищенного уюта. Почему оно мне достается с таким трудом? Да, в Норвегии мне это удалось. Положения, как обычно, повторяются. Здесь появилось немало людей, которых я пытался свернуть с их дебильных дорожек. Зависть и ненависть, к которым по отношению к себе я столь чувствителен, дают себя знать. Стоит попытаться усмирить одного дракона, как появляется следующий.
Итак, иллюзия покоя и защищенности. Надо как то изловчиться ее достигать и, возможно, менее дорогостоящими методами, чем бегство на край земли от собственного соседа.
Вопрос меня вновь занял о том, насколько могут быть разными значения образа, обозначенного в нашем понимании одним и тем же словом. Я обычно привожу в пример Иерусалим. Это один город, которым я его представлял до того, как увидел, это другой город, в котором я жил, и это совсем третий город, которым он мне видится сейчас. Это разноречие мне пришло на память, когда я читал сегодня предисловие к биографии Байрона, написанной А. Моруа. Там сказано, что есть три Байрона: один -- презираемый соотечественниками, другой -- ублажаемый восторгами остальной Европы, и третий -- русский, Байрон Пушкина и Лермонтова.
О, для меня есть тоже несколько Байронов: с одной стороны, странный, неприятный молодой человек, рожденный лордом, а сам мающийся дурью и умерщвленный где то черноокими греками за свободу Греции! (это очевидно, за чью еще "свободу" нужно было сложить свою голову английскому лорду); с другой стороны -- тонкие, завораживающие своей музыкой строки: "It is the hour... "Tis done, I saw it in my dream..."; с третьей стороны -- нудные и нечитаемые вирши; и, наконец, последний Байрон в восхитительном переводе Лермонтова.
Так уж оно сложилось, что у всякой вещи, имени или воспоминания есть так же много лиц, как и у нас самих.
O свободе от страха
Считаю ли я себя свободным? Скорее всего, нет. Свобода всё таки предполагает действие, а не его потенциальную возможность. Человек, живущий в постоянных страхах, не может быть свободным. Большее из того, что я делаю, делается из страха. Более того, то, как я руковожу другими, основывается на страхе, именно на страхе, а не на совести. Далее можно подмешать разные привкусы любви к ближнему и дальнему, но основой всего -- страх. И не нужно оправдывать себя эволюцией, которая привела к тому, что ни один из моих прямых предков на протяжении (подумать только!) 3 4 миллиардов лет, что, как считается, существует жизнь, ни один из этих прямых предков не погиб, не был съеден, раздавлен, сметен каким нибудь вихрем до того, как достиг детородного возраста. Естественно, лучшим ему помощником в том был СТРАХ. Но плата за возможность существовать в этом довольно старом мире и есть необходимость то повсеместно превозмогать этот страх, то всецело ему подчиняться (что чаще всего и происходит), то подчинять ему других.
Свобода, однако, весьма хлопотная штука. Вряд ли умиротворение, к которому так стремится душа (тоже в результате эволюции, не иначе), совместимо со свободой. Я, скорее всего, всегда заблуждался, говоря, что "покупаю себе свободу", "добиваюсь, стремлюсь к свободе". Свобода ежечасно не думать о хлебе насущном -- не есть еще свобода. Я бы сказал теперь, что я имел в виду скорее "освобождение", когда ранее употреблял слово "свобода". Человек, если он живет в страхе, не может чувствовать себя свободным, даже если объективно он волен делать почти всё, что ему заблагорассудится, и даже если он не имеет никаких обязанностей или похлебных повинностей. Итак, победи страх, упрямое закостенелое существо, древнее, как сама жизнь, хотя бы подвинь его властные оковы, немного себя освободи, и это самое и даст тебе найти тропинку к умиротворению, к которому ты так стремишься.
Освобождение себя от похлебных обязанностей, разделение этого движущего страха на других, на многих других людей позволяет освободиться от необходимости постоянно подгонять себя страхом. Но тут приходит иная крайность. Отдав страх другим, получаешь страх перед другими. И чего они там еще натворят, пока ты тут освобождаешься от страха...
Видимо, кроме этого необходимо снова найти какую то появившуюся у меня в Норвегии и пропавшую после на годы уверенность в собственной законченности и в полном бесстрашии и умиротворении.
Я помню, мне было ничего не надо, я не мечтал ни о каких благах, мне всё было хорошо...
Чувство дома
Носились на кораблике понтоне по местному озеру. Какая красота. Но опять же, как будто наблюдаешь себя со стороны. Как то всё это протекает мимо, неизмеримо мимо. Странно ощущать, что местами носишься над стометровой бездной. Очень красивая вода и райские берега. Ненасытное желание жизни -- и тут пожить, и там посидеть на бережку, и здесь не пропустить рассвет, закат или что еще угодно, но в то же время отстраненность и постоянное чувство нереальности места, времени и действия. Очень синяя с немного стальным оттенком вода. Почти морская. Напоминает пролив между Швецией и Данией, так и ждешь увидеть желтый крест на синем поле -- флаг на границе. Кораблик понтон удивительно напоминает настоящий корабль.
У нас тут граница не проходит. Хотя подумалось, что какие нибудь обстоятельства в истории могли проложить границу где угодно. Проплыли под мостами -- чувство Парижа, Амстердама, Венеции, только лучше. Нет чувства, что тут мы дома, что здесь мы живем. А чувства этого необходимо достичь. Обязательно. Без этого чувства дома никак нельзя.
Смотрю на кораблик и озеро, когда покидаем причал. Хочется иметь такой. Сынишка озвучивает: хочется иметь такой. Я объясняю, что это абсолютно не нужно. За его стоимость можно десять лет снимать каждое лето каждый выходной такой кораблик. Надо что то делать с постоянным желанием что то иметь, иметь еще, иметь лучше, иметь больше.
Итак, чувство дома и отсутствие желания иметь и что либо улучшать -- вот еще одна тропинка к умиротворению. И еще, не нужно следовать принципам. Принципы очень сковывают и держат в напряжении. Принципы никогда не дают свободы и очень часто совсем не верны, как оказывается впоследствии.
То есть выбрана цель. У меня всё есть, всё складывается неплохо. Я подавлен, раздавлен страхами, разочарованиями и не чувствую никакого покоя. Цель -- найти путь к умиротворению, а средство -- изучить себя, понять, что же можно изменить в привычке мыслить, чтобы мысли эти не сводили меня с ума мрачными страхами и предчувствиями, а сделали умеренно счастливым существом дома средь синих озерных вод.
Я свободный человек в свободной стране, за страх ли, за совесть ли организующий всё вокруг себя во имя взаимного блага. Всё это очевидно, и нет причин лишать себя простого человеческого счастья быть дома и иметь покой души.
Терроризм есть не причина, а следствие
Терроризм мучает мир. Ну, во первых, в этом нет ничего нового, как нам пытаются доказать. Во всякие времена подобное было. Вот, русские комментаторы по американскому RTVI убедительно аргументируют: "Наша цивилизация должна спуститься обратно на уровень варварства, чтобы варварство исламистских террористов победить". Сначала кажется вроде бы логичным, однако всё таки на поверку выходит, что это неверно.
Терроризм есть не причина, а следствие. Чтобы действительно что то изменить, надо найти причину и бороться с ней, а не со следствием.
Я помню, года два назад я слушал магнитофонные лекции "Будет ли третья мировая война" или что то в этом роде. Так я хорошо запомнил блестящие слова лектора: "Идеология никогда не является причиной, идеология никогда не является главным фактором. Единственным фактором, движущим историю, является борьба за власть".
Вот возьмем Октябрьскую революцию. Я не сомневаюсь, что Ленин и его сподвижники были фанатичными идеалистами, но они не были причиной, они были следствием.
Если бы не поддержка немецкого кайзера, никогда эта ничтожная кучка радикальных фанатиков не добилась бы власти и не удержала бы ее. В результате четырехлетней изнурительной войны Германия была обязана вывести Россию из игры, и был найден простой и чрезвычайно эффективный способ -- наем радикальных фанатиков большевиков, чтобы в результате внутреннего политического переворота вывести Россию из войны. Неважно, что зараза революции очень скоро проникла и в Германию, важно, что бороться с большевиками, прибывшими в запломбированном вагоне транзитом через Германию, было уже поздно. Они были не причиной, а следствием. Как ядовитый укол, уже впрыснутый в тело жертвы... Что двигало Германией? Страх!
Так же и современные террористы. Кому они нужны и выгодны? Очень многим. Европе, которая в страхе перед Соединенными Штатами объединилась, поступившись национальными валютами. Арабам, которые становятся главным фактором современной политики. России, которая никак не заинтересована в роли США как суперсилы в униполярном мироустройстве. Тот факт, что террористы, выйдя из под контроля, взрывают Европу, взрывают самих арабов, угрожая стабильности их режимов, досаждают России, поддерживая Чечню, -- это всё вовсе не значит, что всем этим вышеуказанным игрокам терроризм против США не выгоден. Мы забыли Северную Корею, Китай и очень многие другие страны, которым мировой жандарм, роль которого США на себя постоянно примеряет, никак не нужен.
Страх всех этих игроков, которым терроризм против США чрезвычайно выгоден, страх их перед самими США гораздо больше, чем перед какими то террористами. Теракты уничтожают кучки мирных людей, которыми правители никогда не дорожили, а вот США реально могут лишить власти практически любую силу на земле или, по крайней мере, значительно этой власти повредить.
Вот из страха перед самими США весь мир практически прямо или косвенно поддерживает терроризм. Это его прямой ответ на угрозу США и на их стремление к мировой экспансии, неуважение к местным традициям и совершенно не пропорциональную концентрацию мировой финансовой силы. Страна с населением в 4 5% от мирового концентрирует в своих руках 25% мирового капитала. Попытка перераздела этого влияния и стоит за прямой или молчаливой поддержкой исламского терроризма, с которым, конечно, нельзя договориться, потому что он фанатичен и его лозунг -- "Умри!".
Итак, захват Ирака, хоть мне лично он был очень по душе (был уничтожен мой личный враг, под сенью угроз которого прошел десяток лет моей жизни и жизни моей семьи в Израиле), захват Ирака перепугал весь мир еще больше! Так их страхи перед США вовсе были не напрасны! Янки будут играть без всяких правил и смогут лишить власти кого угодно и когда угодно. И факт, что с уходом Саддама насилие в Ираке вовсе не ослабевает, только говорит о том, что дело то было и есть вовсе не в самом Саддаме.
США надо договариваться с Европой, Россией, Китаем, другими диктаторами и сатрапами. Договариваться надо было тонко, и много лет назад. США должны менять свое отношение к миру на отношение не как к обочине, задворкам -- а как к полноценным частям мироустройства. США должны были доказать всем испытывающим к ним страх, что их бояться нечего. Хотя это абсолютно невозможно, особенно теперь.
Итак, для того, чтобы победить терроризм, вовсе не надо спускаться на уровень варварства, а наоборот, следует подняться на уровень высокой политической культуры, разобраться во всем сложносплетении мироотношений.
Но нужно ли США бороться с терроризмом?
Вот это очень большой вопрос. Вполне возможно, что вовсе и нет. Концентрация военной власти, задавленность свобод внутри США, легкая популярность властей на фоне военных побед уровня средних веков: поймали Саддама в яме -- все герои (опять же, лично я этому чрезвычайно рад). Но, увы, в мире реально уничтожать терроризм никто и не собирается. Он так же всем удобен на этом этапе, как была в течение сорока лет удобна холодная война.
Я могу ожидать ваших возражений в стиле: "Удивительно, что для вас "очень большим вопросом" является "нужно ли США бороться с терроризмом?". Идет третья мировая война и, к сожалению, победа западной цивилизации совсем не гарантирована, потому что в Европе, да и в Америке серьезно обсуждают "адекватность" мер борьбы с исламским фундаментализмом. Террористы же пользуются древним, не раз оправдавшим себя принципом -- в войне все средства хороши. С терроризмом бороться необходимо. Он может показать свою звериную рожу не только в башнях Международного Торгового Центра в Нью Йорке, в поездах Испании или на улицах Лондона. Он может объявиться и в ваших лесах Канады".
Возможно, я плохо выразился, я имел в виду не то, что есть сомнение в том, нужно ли США бороться с терроризмом, а имел в виду, что руководству США ситуация может быть вполне выгодна, или по крайней мере неоднозначна, или просто их твердолобость не дотумкивает, кто за этим терроризмом стоит. Дело в том, что террористы в основном убивают простых ни в чем не повинных людей, которые политиками воспринимаются не более как отвлеченные цифры.
Будете ли вы спорить, что политики всех стран абсолютно беспринципны и их единственный императив -- это власть? Это, мне кажется, совершенно прописная истина. Как всегда, интересы простых жителей становятся заложниками интересов политических фигур. Я не говорю, что это плохо. Я не говорю, что это хорошо. Я говорю, что так устроен мир, и все, кто им движет, -- профессиональные сволочи, отличающиеся тем, что одни сволочи захватили власть давно и у них нет надобности пробивать себе дорогу терактами, их всё устраивает, а другие -- новые сволочи, которые хотят свою часть пирога или целый пирог сразу... Но старые сволочи их в упор видеть не хотят и пытаются отмахнуться от них мухобойкой, делая вид, что с ними борются. Легкого решения этой проблемы нет. Захватить еще пять Ираков -- и всё равно легкого и простого решения не будет... США надо понять тонкость политических игр Европы, которая сама поддакивала через BBC, Guardian и Le Figaro "бойцам за свободу" и нарывалась в конце концов на этих самых бойцов, как это с ней бывало по крупному в 1807-- 1812 годах, 1939 году и как это будет происходить еще много много раз. Договариваться надо с теми, кто стоит за террористами... Вы предлагаете, как собаке, кусать палку... А кусать или договариваться надо с тем, кто эту палку держит. Выявить его прежде всего, что я и пытаюсь сделать своим скромным эссе. Вопрос же мой вот в чем: а нужно ли современным политикам устранять терроризм? Вполне возможно, он их вполне устраивает. В первый момент после атак их популярность падает... но выборы случаются не каждый день, и к следующим выборам они приходят уже славными защитниками отечества с небывало выросшей властью... Пойдешь искоренишь терроризм -- и лишишься власти... Помните, Черчилль был немаловажной фигурой в победе над фашизмом и не был переизбран на следующих же выборах по окончании войны. По моему, это не понравится ни одному политику. Всеми политиками движут те же побуждения, что и ХАМАСом, который усиливает активность, как только пахнет мирным процессом, потому что при мире ХАМАС не нужен, и денег никто из тех, кто за ним стоит, ему не даст... Я утверждаю, что у главарей Европы и террористов нет больших разногласий во взглядах на власть. Просто одни были террористами во времена Французской революции и Войны за Независимость США и об этом все давно забыли, а другие хотят свою революцию, независимость и власть с опозданием на два с половиной века.
Я ничего не сказал об Израиле, и это не случайно. На сегодняшний момент, когда острие конфликта переместилось в Ирак, он практически перестал иметь какое либо значение. А если воспринимать Израиль соответственно его марионеточно кукольному весу -- так он, в общем, никогда не имел значения в вопросе мирового терроризма, как бы парадоксально это ни звучало.
Для вразумительного описания ситуации в Израиле я позволю себе воспользоваться пространной цитатой из американского комедианта Дэнниса Миллера, который, надо отметить, евреем сам не является. Дэннис Миллер ведет телевизионное шоу "Dennis Miller Live" на канале HBO. Недавно, пытаясь разъяснить своим соотечественникам американцам суть палестино израильского конфликта, он сказал буквально следующее (заранее прошу прощения за вольный перевод): "Палестинцы хотят свою собственную страну. В этом есть только одна загвоздка: палестинцев как таковых не существует. Это выдуманное слово. Израиль назывался Палестиной в течение двух тысяч лет. Слово "палестинец" звучит по древнему, но в действительности это не так. Это современное изобретение. До того, как израильтяне получили территории в результате войны 1967 года, Газа пренадлежала Египту, Западный берег реки Иордан принадлежал Иордании, и "палестинцев" не существовало. Как только евреи обосновались на территориях и стали выращивать апельсины размером с баскетбольный мяч, нарисовались "палестинцы", рыдающие о своих глубоких связях с их потерянной землей и нацией. Так что, во имя честности, давайте больше не будем использовать слово "палестинцы", чтобы описать обаятельнейших ребят, которые танцуют от радости по поводу наших [американских] смертей, пока кто нибудь из них не обратит внимание, что их снимают на видеокамеру [американские журналисты]. Взамен этого давайте использовать другое название, которое лучше опишет этих людей: "Other Arabs Who Can"t Accomplish Anything In Life And Would Rather Wrap Themselves In The Seductive Melodrama Of Eternal Struggle And Death" ("Другие арабы, которые ничего не могут достичь в жизни и которые предпочитают отдаться соблазнительной мелодраме вечной борьбы и смерти"). О"кей, это несколько длинновато, чтобы ожидать, что этим названием будут пользоваться на телеканале новостей CNN. Давайте тогда называть их "Adjacent Jew Haters" ("смежные евреененавистники"), чтобы отличать от всех остальных "несмежных евреененавистников". Итак, "смежные евреененавистники" хотят свою страну. Еще одна проблемка. Нет, они не хотят. Они могли бы получить свою страну в любое время в последние тридцать лет, особенно в последние пять лет. Но ведь если у вас есть своя собственная страна, вам придется устанавливать светофоры и мусоросборники, создавать коммерческие организации и, самое страшное, вам придется каким то образом начинать налаживать нормальную жизнь! "That"s no fun!" -- это скучно! Нет, они хотят того же, что и все евреененавистники в регионе, -- они хотят Израиль. Конечно, они хотят и огромную гору еврейских трупов, это, конечно, гораздо веселее, но в основном они хотят Израиль. Почему? Только для того, чтобы уничтожить Израиль или "The Zionist Entity" ("Оплот сионизма"), как они называют эту страну в своих школьных учебниках. В последние пятьдесят лет эта цель позволяла правителям арабских стран отвлекать внимание своих людей от факта, что эти страны являются наиболее неграмотными, бедными и остающимися на уровне племенных отношений... Поэтому я закатываю глаза каждый раз, когда я слышу о великой истории и культуре мусульман Ближнего Востока. Если я ничего не упускаю, арабы ничего не дали миру с тех пор, как дали алгебру, и спасибо им, черт побери, за эту самую алгебру, чтоб ей пусто было... Нет, вы это прожуйте и выплюньте: пятьсот миллионов арабов и пять миллионов евреев. Представьте всех арабов как футбольное поле, Израиль будет коробком спичек по сравнению с этим футбольным полем. И теперь эти самые народы клянутся, что если отдать им полкоробка, то все сразу станут паиньками! Правда? О, это замечательные новости! Погодите, а как же целая цепь войн и постоянные клятвы уничтожить всех евреев и утопить их в море? А, это... "We were just kidding..." ("Мы просто пошутили...") Мой друг Kevin Rooney сделал следующее замечание. Просто переверните ситуацию. Представьте себе пятьсот миллионов евреев и пять миллионов арабов. Я был поражен блестящей простотой этого сравнения. Кто нибудь может представить еврея, надевающего пояс смертника, начиненный лезвиями бритв, гвоздями и динамитом? Конечно, нет. Или использующего все возможные ресурсы, чтобы сбросить малюсенькое арабское государство в море? Нонсенс! Или танцующего от радости по поводу убийства невинных? Невозможно! Или распространяющего ужасную ложь об арабах, пекущих хлеб с кровью детей? Отвратительно!
Худшее, что может сделать еврей, оставленный в покое, это заспорить вас до смерти.
Мистер Буш, дай Бог ему здоровья, я, конечно, понимаю, нуждается в поддержке других арабских стран, особенно когда он ввязался в войну с Ираком. Но эта поддержка -- такая же иллюзия, как попытка удержать в одной комнате толпу супер топ моделей, отобрав у них наркотики...
Однако в любой крупномасштабной стратегии всегда существует опасность потерять объективность и моральное равновесие. Мы уже потеряли его отчасти. После террористических атак 11 сентября 2001 года президент Буш сказал нам и всему миру, что собирается искоренить терроризм и страны, которые его поддерживают. Отлично. Но когда израильтяне, имеющие чуть ли не каждый день теракты, эквивалентные взрыву в Оклахома Сити, приступили к тому же самому "искоренению терроризма", США требуют от Израиля сдержанности.
Если бы Америка подвергалась террористическим атакам практически каждый день, мы бы очень скоро орали на наше правительство, чтобы оно это немедленно прекратило, убив всех и каждого южнее Средиземного моря и восточнее реки Иордан".
Очередной фильм: Кому это выгодно?
Вчера смотрели очередной фильм. Все работники небольшого банка решают одновременно и независимо друг от друга ограбить собственный банк. Как ни странно, практически всем это удается, всем это сходит с рук. Увольняют только менеджера банка, который идеальный руководитель, но, конечно, выставлен идиотом, бабником и подонком. Место в банке достается дебилу, который и продолжает там работать с повышением зарплаты на 55 центов в час. А счастливые грабители, конечно, увольняются из банка и живут happily ever after -- короче, счастливо живут. Это далеко не первый фильм, в котором просто пропихивается идея, что честно жить на зарплату невозможно, что в обществе все грабители, и грабь награбленное. Фильм такого сорта сворачивает мозги тысячам тысяч, и не только юнцов. Вместо того, чтобы придумывать пусть столь же фантастичный сюжет, в котором и находит простой человек путь, как разумно интегрироваться в общество, защитив свои интересы, не попирая чужих и оставаясь в рамках закона, вместо этого фильмы настаивают: "Грабь" или "Грабь награбленное"...
Кому это выгодно? Зачем это делается? Кто за этим стоит? Только не надо утверждать, что это делается чисто из коммерческих соображений, мол, "в угоду публике". Это не так. Публика всегда будет желать того, к чему приучена: как в 30 40 е советская публика сходила с ума по "Чапаеву" и как американская публика до сих пор пьет неудобоваримый напиток "Кока кола", так и нынешняя публика будет любить то кино, которое задумано и сыграно талантливо, и не важно, какую идеологическую подоплеку оно в себе несет. Люди смотрят кино не для удовлетворения своих идеологических потребностей, они смотрят для развлечения.
Итак, кому выгодно разлагать западное общество и почему оно себя не защищает от этакого разложения? Это отнюдь не демонстрация демократических свобод.
При Клинтоне фильмы имели более социальный характер. Негры, инвалиды, гомосеки... Каждый из фильмов можно было смотреть на семинаре по социальным проблемам.
В чем же загадка? При Буше левый Голливуд ведет подрывную деятельность, чтобы испортить показатели администрации Буша? Слишком мелко... Проблема имеет более широкий характер. Характер двойной морали "можно" и "нельзя". Дома убивать нельзя, в фильмах можно. В реальной жизни нельзя, в фильмах можно... Но дело то в том, что фильмы всё это неизбежно тянут в жизнь... я не имею ответа, почему это делается и кому это надо. Прям коммунистический заговор какой то. Если б Голливуд финансировал СССР -- именно так КГБ и разлагал бы американское общество. Может быть, каким то образом это воздействие врагов Америки (всего остального мира...)?
Жизнь продолжается. Как это ни странно
Жизнь продолжается. Как это ни странно. Пришел еще один день. По прежнему наблюдаю себя со стороны сквозь пелену, покалывающие точечки перед глазами. Кажется, такая тонкая малозначимая нить связывает меня с собой. Казалось бы, и какое мне дело до самого себя? И чего я так переживаю за какого то человека, мало мне знакомого, которым я сам себе являюсь?
Прошлое в полном тумане, с трудом что либо помню, да и то, что помню, -- сухо, как канцелярский факт.
Пытаюсь отделиться от себя, ибо вне себя причин для переживаний нет. Но и то, отдельное от меня самого, -- тоже туманно, со слабой зыбкой связью с каким то прошлым, каким то настоящим и, еще более того, каким то будущим. Внимание с трудом выхватывает отдельные детали и тут же их забывает.
И как я еще способен что то делать, соображать, заставлять куда то ходить свое тело в таком сумеречном бессознательном состоянии?
Где же есть истина, когда все научные теории делятся на признанные, хоть и ложные, и на непризнанные, впрочем, тоже ложные?
В факте, что каждый день я как бы должен начинать с белого листа, припоминать, кто я, где я и что со мной происходит, всегда я видел глупый недостаток своей (а может, и человеческой в общем) памяти, но сегодня мне пришла мысль, что, пожалуй, в этом есть особое преимущество. Я как бы каждый раз вынужден заново всё это переосмыслять. Если бы я в точности, раз и навсегда, сразу знал ответы на все эти вопросы, где вероятность, что эти ответы были бы хоть сколько нибудь верными, если вообще может быть что либо верным, если они известны кому бы то ни было, разве что Богу? Итак, я, каждый раз заново переосмысляя то и это, всё же делаю это каждый раз немного иначе, немного с другой точки зрения, и так, мне кажется, я приближаюсь к более точному конечному пониманию себя (если таковое возможно). Природа вообще не любит определенности. Где бы человек ни сталкивался с краями своих знаний, будь то микромир или макрокосмос, вопрос зарождения жизни или наличия внеземного разума, загробной жизни и Бога, всегда наталкивается на неопределенность.
Любая определенность, памятуя Сократа, может быть сведена до неопределенности. Мы поэтому лишь можем говорить о разных степенях определенности или вероятности верности наших наблюдений и выводов.
Следовательно, мой ум, кажущийся бестолковым, требующий припоминать очевидные, казалось бы, вещи, просто является продуктом той самой природы, которая не терпит определенности.
Можно ли бороться или сетовать на свою природу, являющуюся продолжением всего мироздания?
Как раз чувство неудовлетворенности собой и окружающим должно восприниматься неестественным, болезненным и не богообразным.
Кроме того, в чем смысл постоянного определения себя и природы? Может, это ощущение себя как бы всё время со стороны и есть доказательство моей принадлежности ко всему окружающему. Глядя со стороны, хочется меньше противопоставлять себя природе. Гармония наступает тогда, когда часть не конфликтует с целым. Говоря: "Природа хочет от меня того или сего", я заблуждаюсь. Я сам и есть неотъемлемая, пусть и ничтожная часть этого мироздания.
В связи с вышесказанным я бы хотел сделать для себя следующие выводы:
Первый вывод. Итак, то, что мое сознание кажется мне несовершенным, -- вредная иллюзия. Оно такое и работает таким образом, каким и должно работать.
Второй вывод. Противопоставление себя природе глупо и абсолютно бессмысленно, поскольку лишено всякого смысла отделять неотделяемое.
Третий вывод. Постоянное анализирование себя и окружающего есть не недостаток, а преимущество. Подобный способ делает жизнь живой, гибкой и неопределенной, как раз такой, какова она и есть как часть гибкого и неопределенного мироздания. Даже опоры грандиозных зданий должны иметь упругость и гибкость. Несгибаемость есть верная причина быть сломанным. Несносный бунт против среды, частью которой я являюсь.
Четвертый вывод. Одна из главных проблем человеческой (моей) неудовлетворенности окружающим мирозданием и своей ролью в нем лишь в точке, с которой производится наблюдение, -- из моей точки наблюдения просто не просматривается вся картина.
![[]](/img/k/kriger_b_j/text_0040/kriger_boris_filosofiya_html_m4a87ef56.jpg)