Аннотация: Отвращение - это первичный инстинкт, который мгновенно реагирует на вторжение чуждого и угрожающего в наш привычный мир.
АУДИОКНИГА
https://akniga.org/kriger-boris-otvraschenie
Отвращение - это первичный инстинкт, который мгновенно реагирует на вторжение чуждого и угрожающего в наш привычный мир. Изначально служа защитой от физической опасности и загрязнений, этот механизм со временем распространился и на культурные, социальные и моральные сферы, формируя нормы и нравственные ориентиры.
Сегодня, в эпоху глобализации и постоянных изменений социальных норм, чувство отвращения претерпевает трансформации. Культура активно размывает границы между допустимым и отталкивающим, что отражается на восприятии этики и социальных норм. Однако глубинные инстинкты остаются устойчивыми: даже если воспитание и социум учат нас терпимости, биологические реакции сохраняют силу. Отвращение остаётся барьером, охраняющим нас от того, что воспринимается как угроза, и помогает сохранить идентичность в условиях стремительных культурных изменений.
ОТВРАЩЕНИЕ
Отвращение возникает мгновенно, подобно вспышке, когда нечто чуждое и враждебное проникает в пределы привычного мира. Это чувство, не требующее обдумывания, побуждает нас отвергать то, что способно нанести вред организму или психике, и таким образом защищает от всего, что может нарушить гармонию существования. Как немой страж у врат, оно не только оберегает нас от болезней и опасностей, но и помогает формировать нравственные ориентиры, способствуя поддержанию привычного социального порядка.
Однако, как только мы переходим от сугубо физиологических реакций к более тонким и сложным аспектам человеческого бытия, отвращение приобретает иные формы. Оно трансформируется, расширяется, охватывая не только материальные раздражители, но и культурные, социальные и даже морально-философские сферы.
В мире, где меняются нравы и традиции, отвращение становится отражением тех глубинных противоречий, что раздирают общество на части. Оно - не просто инстинкт, но и зеркало, в котором отражаются наши представления о допустимом и неприемлемом, о "своих" и "чужих".
Физиологические реакции, сопровождающие чувство отвращения, наглядно демонстрируют его эволюционное значение. При виде или запахе чего-то мерзкого на лице человека мгновенно появляется характерная гримаса: сжатие губ, морщины у переносицы, приподнятая верхняя губа. Этот бессознательный жест является не просто выражением неприятия, но также служит своеобразным барьером, защищающим органы дыхания и обоняния от проникновения вредных веществ. Тошнота и рвота, являясь крайней стадией физиологической реакции, помогают избавить организм от того, что уже было проглочено или может попасть внутрь, очищая желудок и предотвращая всасывание токсинов.
Если обратиться к миру животных, можно увидеть, что подобные реакции характерны не только для человека. Многочисленные примеры среди приматов демонстрируют, насколько важна эта способность для выживания. Обезьяны инстинктивно избегают падали и прочих потенциально заражённых объектов, чтобы защитить себя от болезней.
Интересно, что такие реакции у животных не всегда зависят от их прошлого опыта. Молодые особи, которые ещё не имели контакта с падалью, уже проявляют признаки отвращения при первой встрече с испорченной пищей, что свидетельствует о врождённой природе этого инстинкта. Отвращение служит как бы встроенным фильтром, который помогает живым существам различать то, что потенциально опасно для жизни и здоровья.
С раннего детства люди учатся различать "чистое" и "грязное" не только на уровне физического восприятия, но и через социальные установки. Родители, окружение, общественные институты формируют границы между тем, что следует избегать, и тем, что является приемлемым. Со временем такие установки превращаются в устойчивые внутренние шаблоны, и то, что внушено с ранних лет, зачастую становится частью индивидуального восприятия реальности.
Отвращение также служит моральным маркером в обществе, определяя, что считается неприемлемым с точки зрения нравственности и этики. Многие формы социального осуждения основаны именно на вызове чувства отвращения к аморальному поведению. Например, предательство, насилие или злоупотребление властью могут восприниматься как нечто "грязное" и отвратительное, что противоречит человеческому достоинству и вызывает сильное эмоциональное отторжение.
Несколько странное изречение "что естественно, то не безобразно" восходит к античному философу Эпиктету, который верил в гармонию природы и человеческой жизни. Смысл этой фразы в том, что все, что происходит согласно природе, не может быть истинно уродливым или порочным, ведь природа сама по себе является воплощением порядка и гармонии.
Эпиктет и другие стоики считали, что человек должен стремиться жить в соответствии с природой, что подразумевало принятие того, что является естественным, без осуждения или отрицания. С их точки зрения, даже такие явления, которые кажутся нам некрасивыми или странными, не могут быть безобразными по сути, потому что они являются частью всеобъемлющего порядка.
Кроме того, эта мысль отражает идею о том, что наши оценки красоты или уродства часто субъективны и обусловлены социальными нормами и предрассудками. То, что нам кажется безобразным, на самом деле может быть вполне естественным, если рассматривать это без предвзятости. Например, старение, болезни, смерть - все это является естественной частью жизни, и осуждать или считать это "безобразным" означает идти вразрез с самой природой.
А посему, данная фраза побуждает нас смотреть глубже и стремиться к принятию реальности такой, какая она есть, не навешивая на неё ярлыки "красивого" или "безобразного". Это, в сущности, попытка научить нас смирению перед тем, что неподвластно нашему контролю, и вдохновить на более гармоничное восприятие жизни.
В современном обществе наблюдается явная тенденция к расширению границ допустимого и пересмотру того, что прежде считалось безусловно отвратительным или неприемлемым. Культура, в которой сегодня живёт человек, постоянно изменяется, бросая вызов традиционным представлениям и социальным нормам. Этот процесс сопровождается призывами к большей толерантности и открытости, что позволяет многим людям пересматривать свои интуитивные реакции на непривычное или иное. Подобное стремление к адаптации становится особенно заметным в глобализированном мире, где сталкиваются самые разные культурные коды и ценности.
Однако, даже несмотря на попытки общества изменить восприятие и привить терпимость к новым явлениям, глубинные биологические и психологические механизмы отвращения остаются устойчивыми и трудно искоренимыми. Воспитание и культурное окружение могут влиять на поверхностные реакции, заставляя человека рационально подходить к тому, что раньше вызывало острое неприятие, но на уровне инстинктов древние шаблоны по-прежнему сильны. Например, даже при всеобщем стремлении к толерантности и осуждению предвзятости, физиологические реакции на разлагающуюся органику или отталкивающие запахи остаются неизменными. Эти механизмы встроены в сознание как защитный барьер, который помогает избежать угроз, потенциально опасных для здоровья и жизни.
Вместе с тем, постепенное стирание границ между приятным и отталкивающим в современном обществе может иметь и более глубокие последствия, влияя на восприятие морали и этики. Размывание представлений о том, что считается приемлемым или табуированным, может привести к утрате чётких ориентиров. Например, то, что ещё относительно недавно казалось безусловно порочным или вызывающим отвращение, сегодня может восприниматься как вариант нормы, находящий оправдание в духе времени и идеалах личной свободы. Это касается не только повседневных привычек, но и более сложных вопросов, таких как нормы поведения, отношения между людьми и восприятие социальных ролей.
Несколько десятилетий назад татуировки и пирсинг вызывали у многих отвращение и ассоциировались с маргинальными слоями общества или криминальными группами, но сегодня они стали частью мейнстрима, выражением индивидуальности и даже рассматриваются как форма искусства. Подобное изменение наблюдается и в моде: рваная одежда, видимые элементы нижнего белья и намеренно небрежный вид, которые раньше считались неприличными и неподобающими, теперь становятся трендами, символизируя свободу самовыражения и отказ от навязанных стандартов.
Изменение этических норм и табу затрагивает и сферу искусства. В последние десятилетия оно всё чаще играет на грани между допустимым и отвратительным: работы некоторых художников могут вызывать у публики как восхищение, так и отвращение, так как используют кровь, части тел животных или концентрируются на темах смерти и разложения. То, что раньше воспринималось бы как шокирующая провокация, сегодня рассматривается как вызов общественным нормам и попытка расширить границы восприятия. Подобное смещение происходит и в индустрии кино и сериалов: жанры, такие как фильмы ужасов и триллеры с элементами "боди-хоррора" становятся популярными, несмотря на обилие сцен, способных вызвать отвращение. То, что раньше отвергалось, теперь воспринимается как часть развлечения и поиск новых ощущений.
Изменения затрагивают и сексуальные нормы. Если раньше моногамия считалась единственно приемлемой моделью отношений, то сегодня растёт популярность полиаморных союзов, открытых браков и иных форм нетрадиционных отношений. То, что когда-то считалось аморальным или вызывающим отвращение, сейчас всё больше нормализуется и обсуждается как часть личных предпочтений и свободы выбора. Примером служит и отношение к нестандартной сексуальной ориентации и связанной с ней культуре: несколько десятилетий назад гомосексуальность в большинстве обществ воспринималась как табу и вызывала отвращение у многих, но в наши дни во многих странах это становится социальной нормой, а вопросы гендерной идентичности и сексуальной ориентации всё чаще обсуждаются в публичном пространстве.
Пищевая культура также претерпевает серьёзные изменения. Употребление в пищу насекомых, которые многие до сих пор считают отвратительными, становится популярным трендом благодаря их экологическим и диетическим преимуществам. То, что раньше казалось неприемлемым для большинства западных людей, постепенно входит в кулинарный мейнстрим. Сюда можно отнести блюда, которые из-за своих резких запахов и необычного вкуса могли вызывать у неподготовленного человека тошноту. Сегодня же они становятся частью глобальной гастрономии, привлекая гурманов, стремящихся к новым гастрономическим открытиям.
Все эти примеры свидетельствуют о том, как размывание традиционных представлений о допустимом и табуированном меняет восприятие морали и этики. То, что когда-то казалось порочным или отвратительным, сегодня находит оправдание в духе времени и идеалах личной свободы, что в конечном итоге может привести к утрате чётких ориентиров в вопросах нравственности и социального взаимодействия.
И всё же, несмотря на все усилия по пересмотру привычных рамок, инстинкты, связанные с самосохранением, остаются основой человеческого поведения. В ситуации реальной опасности первичные реакции неизменно берут верх над социальными конструкциями. Человек, воспитанный в духе принятия и открытости ко всему новому, столкнувшись с угрозой, автоматически вернётся к базовым инстинктам, призывающим отступить, защититься и оградить себя от того, что может нанести вред.
Можно сказать, что в постоянном взаимодействии культурного и биологического происходят своеобразные качели, где общественные нормы стремятся перетянуть баланс на сторону терпимости и принятия, в то время как глубинные инстинкты настойчиво напоминают о том, что существует нечто неизменное и врождённое. Этот дуализм позволяет сохранить как гибкость в восприятии мира, так и необходимую осторожность, которая обеспечивала выживание многим поколениям на протяжении тысячелетий.
На индивидуальном уровне способность преодолевать чувство отвращения и трансформировать его в позитивные отношения - важнейший аспект личностного роста. Человек, сталкиваясь с тем, что когда-то вызывало у него отторжение или неприятие, может со временем научиться смотреть на это иначе, превращая первоначальную негативную реакцию в толерантное или даже положительное восприятие. Это требует зрелости, расширения кругозора и изменения установок через опыт и осмысление. К примеру, многие люди поначалу могут испытывать отвращение к экзотической пище или незнакомым социальным обычаям, но с течением времени, погружаясь в культуру и развивая эмпатию, начинают не только принимать их, но и находить в них особую прелесть. Это умение преодолевать первичные негативные реакции - признак личностной гибкости и открытости новому опыту.
Особое место в изменении восприятия отвращения занимает опыт, связанный с профессиональной деятельностью. Люди, работающие в медицине, ветеринарии, санитарных службах или криминалистике, постепенно теряют остроту врождённых реакций на неприятные запахи, виды крови или разложение тканей. Это не означает, что их биологические инстинкты полностью исчезают; скорее, происходит психологическая адаптация, когда разум учится обходить барьеры отвращения ради выполнения задач, имеющих высокую значимость. Такой процесс требует определённого уровня самоконтроля и перестройки восприятия, позволяя человеку функционировать в условиях, которые для других могли бы быть непереносимыми.
Отвращение, если смотреть на него сквозь призму диалектики, представляет собой противоположность таким чувствам, как симпатия или умиление, являясь частью сложного механизма человеческого восприятия и реакции на окружающий мир. Как две стороны одной медали, отвращение и симпатия взаимодействуют и противостоят друг другу, создавая ту самую полярность, которая позволяет человеку не только выстраивать систему приоритетов и предпочтений, но и сохранять эмоциональный баланс. Этот дуализм отражает природу человеческого сознания, всегда стремящегося к упорядочиванию и структурированию опыта, разделяя его на "притягательное" и "отталкивающее".
В диалектической модели, отвращение можно понимать как механизм, который одновременно ограничивает и оберегает, помогая различать границы допустимого и опасного. Эта способность к внутренней категоризации имеет эволюционные корни: симпатия побуждает приближаться к тому, что воспринимается как безопасное и полезное, в то время как отвращение заставляет интуитивно избегать того, что может представлять угрозу. Такое разграничение необходимо для сохранения физического и психического благополучия. Тем не менее, эта диалектика отвращения и симпатии выходит за пределы чисто биологических реакций, проникая в область культуры, морали и эстетики.
В эпоху постмодернизма, когда ценности и нормы подвергаются постоянному пересмотру и переосмыслению, отвращение и принятие становятся подвижными понятиями. Если в традиционных обществах существовали чёткие рамки, отделяющие "правильное" от "неприемлемого", то в условиях постмодернистской относительности происходит стирание этих границ. Современное искусство и массовая культура нередко провоцируют аудиторию, ставя под сомнение общепринятые нормы и открыто играя на грани отвращения. Это можно увидеть в экспозициях, шокирующих своим содержанием, в фильмах и перформансах, исследующих тёмные стороны человеческой природы. Всё это заставляет задуматься о том, где проходит грань между личным восприятием и коллективными нормами.
Однако, несмотря на внешнюю гибкость и мнимую свободу от устаревших табу, отвращение сохраняет свою неизменную функцию в выживании и социальной адаптации. В условиях радикальной свободы восприятия оно остаётся тем внутренним компасом, который помогает человеку на уровне инстинктов определить, что по-прежнему угрожает его целостности, как физической, так и моральной. Отвращение, таким образом, продолжает служить фильтром, отделяющим то, что может быть принято, от того, что должно быть отвергнуто ради сохранения себя как биологического и социального существа.
Кроме того, этот диалектический процесс между отвращением и принятием отражает не только индивидуальные предпочтения, но и более широкие тенденции в обществе. Подобно маятнику, коллективное сознание колеблется между стремлением к толерантности и потребностью в установлении границ, призванных защитить идентичность.
Парадоксально, но в эпоху, когда провозглашается свобода от предрассудков и моральных догм, человек всё равно ищет опоры в глубинных инстинктах, пытаясь сохранить хотя бы внутреннее ощущение порядка в мире, где внешние ориентиры размываются.
Отвращение к бытию и к мирозданию - тема, которая занимает центральное место в философии Жана-Поля Сартра, особенно в его концепции экзистенциализма, выраженной в романах и философских трудах, таких как "Тошнота" и "Бытие и ничто".
Сартр утверждал, что человек обречён на свободу. Мы рождены в этот мир без какой-либо изначальной цели или предопределённого смысла. Сартр использует термин абсурд для описания человеческого существования: мир лишён объективных ценностей, и человек вынужден постоянно искать смысл в своём бытии, но этот смысл - лишь наша иллюзия, навязанная самим собой.
Отвращение к бытию в понимании Сартра связано с осознанием этой пустоты и беспочвенности нашего существования. Когда человек сталкивается с экзистенциальной пустотой, с этой тошнотой, он ощущает необратимое отчуждение от мира. В романе "Тошнота" герой переживает острое чувство, что все предметы и даже он сам существуют без причины, что их существование нелепо и бессмысленно. Это осознание приводит к отвращению - он больше не может воспринимать мир как что-то упорядоченное и логичное. Всё вокруг кажется ему излишним и случайным.
Философия Сартра предлагает радикальное решение: раз мы обречены на свободу, то нам ничего не остаётся, кроме как принять её и попытаться создать смысл из пустоты. Однако это не утешение - напротив, это тяжёлое бремя. Человек ответственен за свои действия и за смысл, который он привносит в своё существование, даже если этот смысл остаётся эфемерным и недолговечным. В "Бытии и ничто" Сартр подчеркивает, что именно наша способность осознавать себя и свои действия заставляет нас ощущать бесконечную свободу и одновременно ответственность, которая часто приводит к чувству экзистенциальной тревоги.
Через призму экзистенциализма Сартра, отвращение к бытию - это не просто чувство, это акт осознания, который ведёт к прозрению и переоценке собственного существования.
Отвратительное стало неотъемлемой частью современной культуры. То, что когда-то шокировало и вызывало отторжение, теперь становится нормой в живописи, музыке, поэзии и кино. Почему же мы оказались в мире, где искусство всё чаще апеллирует к отвращению? Это явление имеет глубокие корни и отражает целый ряд тенденций в обществе и культуре.
По всей видимости, это связано с тем, что современный мир переживает глубокий экзистенциальный кризис. В эпоху, когда традиционные ценности утрачены, а религиозные и моральные ориентиры ослабли, люди всё больше сталкиваются с пустотой и бессмысленностью существования. Искусство, обращаясь к отвратительному, пытается выразить это ощущение безнадёжности и тревоги. Это своего рода крик души в мире, где всё кажется фальшивым и бессмысленным. Такое искусство может восприниматься как насилие над зрителем, но для многих художников это способ привлечь внимание к абсурдности окружающей реальности, заставить нас ощутить её в полной мере. Можно сказать, что это не просто провокация ради провокации, а попытка разбудить в нас осознание того, что мир нуждается в переменах.
Кроме того, в эпоху постмодернизма искусство стало деконструкцией всех прежних норм и стандартов. Постмодернизм отвергает понятие абсолютной красоты и гармонии, считая их навязанными обществом. Вместо этого он стремится разрушить привычные формы и показать, что за фасадом "красивого" мира скрывается гниль. Отвратительное становится своего рода инструментом, который призван заставить нас посмотреть на себя и мир без розовых очков. Это своего рода деконструкция идеалов прошлого, попытка вывести на поверхность всё, что раньше скрывалось под маской приличий.
Также нельзя не упомянуть о том, что современное общество переживает перенасыщение информацией и сенсорные перегрузки. В эпоху, когда красота и комфорт стали доступными почти повсеместно, люди начали искать более сильные, шокирующие эмоции. Искусство, апеллирующее к отвратительному, становится способом вырваться из зоны комфорта и испытать нечто по-настоящему сильное. Это попытка снова почувствовать жизнь, пусть даже через негативные ощущения. Это может быть и протестом против обывательской культуры, которая обесценила истинные переживания, заменив их блёклым и безопасным контентом.
Кроме того, стоит учитывать и коммерческий аспект. В мире, где всё измеряется кликами и лайками, шокирующие и отвратительные образы привлекают внимание. Художники, музыканты и кинематографисты вынуждены постоянно соревноваться за внимание аудитории, и чем более они шокируют, тем больше шансов на успех. Это своего рода издевательство над нашей чувствительностью, да, но также это отражение рыночной логики: продаётся то, что привлекает внимание. В результате, искусство становится своего рода насилием над восприятием, но это насилие отражает саму природу современного общества, где границы допустимого всё больше размываются.
Наконец, стремление к отвратительному может быть выражением попытки понять и принять человеческую природу во всей её полноте, включая её самые тёмные стороны. Это своеобразный способ заглянуть в бездну и признать её частью себя. В мире, где нас всё больше заставляют быть "идеальными", такое искусство напоминает о том, что человечность включает в себя и уродство, и слабости, и боль. Возможно, это даже своего рода попытка вернуть нас к подлинному пониманию самих себя, освободить от иллюзий и фальши, которые навязываются обществом.
Страсть к отвратительному в современном искусстве - это неоднозначное явление, отражающее как кризис смысла и ценностей, так и желание вырваться за границы привычного и испытать подлинные, пусть даже болезненные эмоции. Но это также и способ протестовать против общества потребления, где всё измеряется коммерческим успехом и поверхностными удовольствиями.
В каком-то смысле это действительно можно назвать эстетствующим идиотизмом. Когда искусство, литература и музыка начинают заигрывать с отвратительным ради самого эффекта, это, конечно, становится пустым самовыражением, лишённым глубины. И в этом действительно можно усмотреть некое самодовольное наслаждение шокированием зрителя или читателя, вместо того, чтобы предложить что-то действительно ценное или осмысленное.
Нам постоянно твердят, что классическая форма, красота и гармония якобы исчерпаны, что всё, что можно было сказать в этом стиле, уже сказано. Но факт, что вальс Шопена, обнаруженный спустя почти двести лет, поражает своей свежестью, оригинальностью и красотой, доказывает обратное. Это означает, что классическая музыка, ориентированная на гармонию и эмоциональное воздействие, не исчерпана. Более того, она всё ещё способна трогать сердца и вызывать восторг у слушателей.
Тезис о том, что классические формы "исчерпали себя", стал своего рода догмой в мире современной культуры и искусства. Нам навязывают идею, что настоящее творчество возможно только через разрушение традиций, а не через их развитие и переосмысление. Но реальность такова, что истинное искусство - это не просто набор новых форм и эпатажных приёмов, а способность затронуть что-то глубинное в человеке, пробудить чувства, вдохновить и утешить. И в этом смысле классическая гармония и мелодия остаются неисчерпаемыми источниками.
Почему же нам говорят, что это исчерпано? Возможно, это связано с тем, что современная культура движется в сторону разрушения и провокации. В мире, где всё больше ценится шок и оригинальность, красота начинает восприниматься как нечто старомодное и даже банальное. В то время как сочинение в духе Шопена требует подлинного мастерства, внутренней глубины и умения слушать и понимать мир, современные эксперименты часто опираются на технические трюки и концептуальные ходы, скрывающие отсутствие содержательности.
На самом деле, проблема не в том, что "всё уже написано", а в том, что современная культура отучила нас ценить простоту и красоту. Красота требует смелости и честности - двух качеств, которые ныне не в почёте. Легче сказать, что это "исчерпано", чем признать, что мы утратили способность к подлинному восприятию прекрасного. Но пример с забытым вальсом Шопена доказывает, что человечество всё ещё откликается на истинную красоту, что она всё так же волнует и трогает нас, даже если она написана более века назад.
Так что, возможно, всё дело не в том, что классическая музыка или традиционные формы исчерпаны, а в том, что мы перестали стремиться к глубине и смыслу. Мы поверили в миф об их исчерпанности, потому что это освобождает нас от необходимости быть по-настоящему искренними и талантливыми. Но правда в том, что потенциал для создания прекрасного неисчерпаем. Он ждёт своего часа, когда найдутся композиторы и художники, готовые снова обратиться к этим вечным источникам и продолжить великие традиции прошлого, наполняя их новым содержанием и чувством.
Недавнее исследование показало, что современная публика предпочла стихи, написанные искусственным интеллектом GPT-3.5 в стиле классиков, произведениям Шекспира и Байрона. Это удивительно, учитывая, что GPT-3.5 - лишь сравнительно простая модель, способная лишь имитировать форму без глубинного понимания. Но факт, что её тексты оказались более привлекательными для аудитории, свидетельствует не о превосходстве технологий, а о снижении вкуса и требований к искусству в нашем обществе. Мы привыкли к легкости и доступности, и поэтому даже простые алгоритмы способны удовлетворить наши эстетические потребности.
Классическая поэзия всегда была вызовом для читателя, требовала размышлений и погружения в её многослойность. Произведения Шекспира и Байрона несут в себе не просто красивые слова, а глубокие размышления о человеческой природе, любви и боли. Искусственный интеллект, какой бы совершенной ни была его модель, остаётся лишь машиной, лишённой подлинных эмоций и опыта. Стихи ИИ - это пока лишь посредственная имитация, лишённая искренности, которую могут вложить только живые поэты.
Проблема не в том, что ИИ якобы превосходит великих мастеров, а в том, что мы сами утратили вкус к сложным и глубоким произведениям. Мы живём в эпоху, где ценится лёгкое потребление и мгновенное удовольствие, и поэтому поверхностные тексты, созданные машиной, воспринимаются как более привлекательные. Но истинное искусство - это нечто большее, чем просто красивая форма. Возможно, нам стоит задуматься, готовы ли мы отказаться от подлинной красоты и глубины ради удобства и простоты, или всё-таки есть надежда на возвращение к искренности и глубине в культуре.
Может ли существовать культурный заговор против человечества? Или мы просто наблюдаем, как элитарные круги - учёные и деятели искусства - постепенно занялись откровенной "чернухой", забыв о своих высоких стандартах? Возможно, это не заговор, а симптом глубокой культурной деградации.
Сегодня многие люди часами ищут, что посмотреть или послушать, но в итоге остаются разочарованными. Мы живём в эпоху, когда нам доступен бесконечный выбор контента, но почти ничего из него не приносит настоящего удовлетворения. Это происходит потому, что культура массового потребления стала жёстко централизованной: вместо того чтобы ориентироваться на подлинные интересы людей, индустрия создаёт стандартизированные продукты, рассчитанные на быструю и лёгкую продажу. Мы оказываемся в ловушке однообразного контента, где нет места для глубины и искренности.
Современная культура всё больше подчинена законам рынка, где важны не идеи и ценности, а рейтинги и клики. Те, кто способен быстро адаптироваться к требованиям массового потребления, вытесняют тех, кто стремится к глубине и искренности. Люди ищут что-то стоящее среди потоков контента, но сталкиваются с однообразием и пустотой, поскольку индустрия создаёт лишь то, что гарантированно принесёт прибыль. Искусство больше не вдохновляет, оно стало товаром.
В этом нет заговора - это естественная деградация системы, которая подстраивается под вкус массового потребителя, ориентированного на быстрые и бездумные удовольствия. На вершине оказываются те, кто готов создавать поверхностные и шокирующие продукты. Те, кто стремится к подлинному и искреннему, оказываются маргинализированы, потому что их творчество требует усилий и времени на восприятие. Это приводит к тому, что культура деградирует, подменяя настоящее искусство дешёвыми трюками.
Отвращение и "испанский стыд" стали частыми реакциями на современную культуру. Мы видим, как люди, обладающие талантом и потенциалом, опускаются до уровня банальности, чтобы угодить рынку и оставаться востребованными. Вместо того чтобы вести общество к высокому и глубокому, они предпочитают идти на компромисс с посредственностью и цинизмом. И это не просто упрощение, а своего рода предательство идеалов, на которых некогда строилось искусство.
Однако выход всё ещё возможен. Мы можем поддерживать тех, кто стремится к подлинным ценностям, выбирая искусство, которое вдохновляет и вызывает эмоции. Общество всё ещё способно изменить свои приоритеты, если осознанно начнёт искать и поддерживать глубину, отказываясь от пустого и поверхностного контента.
Приглашаю вас ознакомиться с моей статьей Why does contemporary art so often use imagery of disgust and shock? ("Почему современное искусство так часто использует образы отвращения и шока?"), опубликованной в The Common Sense World.[1]
На практическом уровне понимание роли отвращения помогает не только глубже разобраться в механизмах человеческого поведения, но и найти пути к их оптимальному использованию в разных сферах жизни. Осознание того, что отвращение - это как ограничение, так и адаптивный инструмент, открывает возможности для более гибкого управления социальными процессами. Например, в сфере общественного здоровья можно использовать инстинктивные реакции на отвращение для пропаганды гигиенических норм, предотвращения распространения инфекций и укрепления экологического сознания.
Однако важно помнить, что попытки полностью нейтрализовать это чувство ради толерантности или культурной адаптации не всегда оправданы и могут привести к негативным последствиям. В мире, где стираются границы между принятым и отвергаемым, сохранение чувства отвращения к разрушительным и опасным действиям остаётся важным для защиты как индивидуальной, так и социальной целостности. Отвращение - это сигнал, указывающий на то, что некоторые грани всё же стоит сохранять, чтобы не утратить способность различать полезное и опасное, добро и зло.
Отвращение является уникальной силой, удерживающей человека на грани между адаптацией и сохранением себя. Оно не просто ограничивает, но и направляет, позволяя как индивиду, так и обществу развиваться, сохраняя устойчивость и готовность к новым вызовам.
Чувство отвращения, будь то на уровне простых физиологических реакций или более сложных социальных механизмов, остаётся одним из важнейших элементов, поддерживающих целостность как индивидуума, так и общества в целом. В то время как мир непрерывно изменяется, бросая вызов старым нормам и предвзятостям, глубинные инстинкты продолжают подсказывать нам, где пролегают границы между безопасным и опасным, чистым и грязным, правильным и неправильным. Современная культура, стремясь размыть традиционные барьеры и сделать человека более терпимым к непривычному, нередко забывает о том, что за этим стремлением скрываются древние защитные механизмы, сформированные для выживания.
Но как бы ни пытались мы преодолеть это чувство ради социального прогресса и открытости, отвращение продолжает выполнять свою роль. Оно, словно невидимая нить, связывает нас с предками, напоминая о том, что не всё в мире может и должно быть принято. Иногда этот первобытный инстинкт - наш последний оплот здравого смысла и самосохранения, позволяющий нам выжить в условиях хаотической реальности, где социальные ориентиры постоянно меняются.
В этом парадоксе и заключается диалектика отвращения: оно ограничивает нас, но одновременно направляет, побуждая искать баланс между личным ростом и сохранением идентичности. Человек, научившийся слышать голос своего отвращения и понимать его природу, способен осознанно преодолевать границы, одновременно сохраняя внутреннюю целостность. Так этот инстинкт, первоначально направленный на защиту тела от вредных веществ, превращается в тонкий инструмент, способствующий сохранению душевного здоровья и социальной стабильности.
И пусть меняются времена и нравы, пусть культура размывает привычные границы, - отвращение остаётся одним из тех редких феноменов, которые помогают нам сохранять себя, напоминая о незыблемости первичных основ, на которых зиждется человеческое бытие.
[1] Kriger, B. B. (2024). Why does contemporary art so often use imagery of disgust and shock? The Common Sense World.